С. Кьеркегор и Сократ. Ирония и путь самопознания

Размещено на http://www.allbest.ru/

1. С. Кьеркегор и Сократ. Ирония и путь самопознания

кьеркегор сократ истинный философ

В названии моего доклада не случайно звучат имена двух философов, относящихся не только к разным народам и культурам, но также эпохам. И уж наверняка, вы понимаете, что это не случайно. Чтобы это доказать я начну со слов самого Серена Кьеркегора, датского философа, жившего более, чем два тысячелетия, после древнегреческого мыслителя:

«О Сократ!… Твой путь -- это мой путь»; «Я один. Моя единственная аналогия -- это Сократ. Моя задача есть сократическая задача»

В чем же причина столь трепетного отношения Кьеркегора к Сократу?

Все началось в 30-х годах 19-го века, когда совсем еще молодой Серен, изучая теологию, неожиданно пришел к выводу о том, что у него нет ни единого доказательства ни существования Бога, ни бессмертия души.

Следствием этих раздумий стала диссертация «О понятии иронии, с особым вниманием к Сократу», написанная в 1841 году и принесшая ему степень магистра философии.

В этой работе Кьеркегор как бы заложил основу своей линии жизни, во-первых, приняв задачу поставленную Гегелем перед религией, а именно - поиск истинного содержания, истинной идеи бога.

Во-вторых, избрав форму своей жизненной позиции, - трагического героя, противопоставленного чувственному гению, герою эстетики, поэта и писателя, некоторую известность в сфере которой он к этому времени уже имел.

Вот тут и возникает образ Сократа. Для Кьеркегора он был чем - то вроде идеала. Он рассматривал сократовскую иронию как критический метод, расчистивший путь для философии Платона и Аристотеля.

Какова же роль Сократа в жизни и философии Кьеркегора?

Для того, чтобы понять это стоит для начала взглянуть на место Сократа во всей истории философии.

Всем известно, что учение Сократа стало поворотной точкой, и теперь предметом детального рассмотрения стала не природа, а человек.

Именно поэтому Сократ, первым задавшись вопросами, воспринимается многими как медиатор, посредник между идеальной нормой и человеческой реальностью.

И здесь, по идее, перед нами должна возникнуть гармоничная фигура, в которой смешиваются в тонких нюансах божественные и человеческие черты.

Но, ничего подобного. Кьеркегор однажды сказал: «Сократ был кобольдом». И, действительно, фигура Сократа сбивает с толку, она двусмысленна.

Первое, что поражает, это засвидетельствованное Платоном, Ксенофонтом и Аристофаном его физическое уродство. Ницше так и писал: «Знаменательно, что Сократ был первым выдающимся греком, который был уродлив» Он с удовольствием рассказывает, как физиономист Зопир сказал Сократу, что тот чудовище и что он скрывает в себе наихудшие пороки и пристрастия, на что Сократ довольствовался таким ответом: «Как же ты хорошо меня знаешь». Сократ из Пира Платона похож на Силена, что вполне может привести к таким подозрениям. Силены и сатиры были в народном представлении демоны-гибриды, наполовину животные, наполовину люди, составлявшие свиту Диониса. Бесстыжие паяцы, насмешники. Силены представляют собой чисто естественное существо, отрицание культуры и цивилизации, гротесковую клоунаду, распущенность инстинктов.

Но верно также и то, что эта фигура Силена на самом деле -- только внешняя маска, как нам дает понять Платон, внешнее прикрытие, за которым прячется нечто другое. В знаменитой похвале Сократу в конце Пира Алкивиад сравнивает Сократа с такими Силенами, которые в мастерских ваятелей служат шкатулками для хранения фигурок богов. Таким образом, внешний вид Сократа, эта почти чудовищная внешность, уродливая, клоунская, бесстыдная, является лишь только фасадом, то есть маской.

Это приводит нас к новому парадоксу: помимо уродства, скрытость. Как говорит Ницше: «Все в нем скрыто, искривлено, подпольно». Так Сократ маскируется, так он служит маской другим, для личностей, которые имели потребность укрыться за ним. Он дал им одновременно идею замаскироваться и идею взять Сократову иронию в качестве маски. Здесь мы наблюдаем крайне сложный феномен по своим литературным, педагогическим и психологическим импликациям.

Первоначальное ядро этого феномена -- это, соответственно, ирония самого Сократа. Вечный вопрошатель подводил своих собеседников умелыми расспросами к признанию их невежества, наполняя их беспокойством, которое, в конце концов, приводит к тому, чтобы поставить под вопрос всю свою жизнь. Почти во всех сократических диалогах Платона возникает момент кризиса, когда растерянность овладевает собеседниками. У них больше нет уверенности в возможности продолжать дискуссию, и диалог рискует прерваться. Тогда в действие вступает Сократ: он берет на себя растерянность, сомнение, тревогу других, все трудности диалектической авантюры; то есть меняется с ними ролями. Будет провал -- это его забота, не их. Он предоставляет собеседникам проекцию их собственного «я»; и теперь они могут перенести на Сократа свое личное беспокойство и растерянность и снова обрести уверенность в диалектическом изыскании, в самом logos.

В своих Сократических памятниках в XVIII веке Гаман воздает похвалу Сократу, как он сам говорит: mimice, то есть сам надевает маску Сократа -- чистого рационалиста в глазах философов XVIII века -- чтобы приоткрыть нам за этой маской пророческую фигуру Христа. То, что у Гамана только преходящий способ, становится фундаментальной и экзистенциальной установкой у Серена Кьеркегора. Эта установка проявляется у него, прежде всего, в псевдонимии. Известно, что наибольшая часть творчества Кьеркегора была опубликована под псевдонимами: Виктор Эремита, Йоханнес Климакус и так далее. Речь идет не о художественном приеме издателя; эти псевдонимы соответствуют уровням -- «эстетическому», «этическому», «религиозному», на которых, как предполагается, находится автор, который будет последовательно говорить о христианстве как эстетик, потом как моралист, с тем, чтобы заставить своих современников осознать тот факт, что они не христиане.

«Он надевает на себя маску художника и наполовину верующего моралиста, чтобы говорить о своих самых глубоких верованиях». Кьеркегор прекрасно осознает сократический характер данного способа: «С глобальной точки зрения всего творчества, эстетическая продукция является подлогом, в котором псевдонимические произведения обретают свой глубинный смысл.

Подлог! По сути, обман, но лишь ввиду истинного и, чтобы привести человека к истинному. Нужно дать читателю прочувствовать свою ошибку, не опровергая ее непосредственно, но излагая ее так, чтобы ему ясно представилась ее абсурдность. Это совершенно сократический подход. Но в то же самое время при помощи псевдонимии Кьеркегор дает слово всем персонажам, находящимся в нем. Он объективирует таким образом свои различные «я», не признавая себя ни в одном из них, в точности, как Сократ своими умелыми вопросами объективирует «я» своих собеседников, не признавая себя в них. Кьеркегор пишет: «Моя меланхолия привела к тому, что в течение ряда лет я не мог сказать «ты» самому себе. Между меланхолией и этим «ты» находился целый мир фантазии. Я частично исчерпал его в своих псевдонимах». Но Кьеркегор не удовлетворяется маскировкой за псевдонимами. Его настоящая маска, это сама сократическая ирония, это сам Сократ: «О Сократ!… Твой путь -- это мой путь»; «Я один. Моя единственная аналогия -- это Сократ. Моя задача есть сократическая задача».

Эта сократическая маска и является маской иронии. Если мы исследуем тексты Платона, Аристотеля или Феофраста, в которых появляется слово eironeia, то придем к заключению, что ирония представляет собой психологическую установку, согласно которой индивид стремится предстать ниже того, что он есть: он обесценивает себя самого. На практике и в искусстве речи такое расположение проявляется в притворном признании правоты собеседника и согласии с точкой зрения противника. Соответственно, риторическая фигура eironeia будет заключаться в употреблении слов или в развитии речей, которые слушатель ожидает услышать из уст оппонента. То есть речь идет о мнимом самообесценивании, с целью выдать себя внешне за кого-то совершенно обычного и поверхностного. «Посредственность, -- скажет Ницше, -- есть самая счастливая маска, которую может надеть высший ум».

Отто Апельт образно характеризует механизм сократической иронии, как Spaltung und Verdoppelung (Разделение и удвоение). Сократ раздваивается, чтобы «разрезать» соперника надвое. Сократ раздваивается: с одной стороны, Сократ знает заранее, как закончится дискуссия; с другой стороны, он собирается пройти всю диалектическую дорогу со своим собеседником. Последний не знает, куда Сократ его ведет. В этом и заключается ирония. Сократ, проходящий дорогу вместе со своим собеседником, беспрестанно требует полного согласия своего партнера. Взяв в качестве стартовой точки позицию своего партнера, он понемногу заставляет его принять все последствия этой позиции, требуя в каждый момент согласия, основанного на рациональных требованиях здравой Речи, Логоса он объективирует совместный демарш и ведет собеседника к признанию противоречивости его исходной позиции. Вообще Сократ выбирает в качестве темы дискуссию, деятельность, знакомую его собеседнику, и стремится определить вместе с последним практическое знание, требуемое для осуществления этой деятельности: предводитель войска должен уметь мужественно драться; прорицатель -- уметь вести себя почтительно по отношению к богам. И вот в конце пути предводитель уже совершенно не знает, что такое мужество, прорицатель больше совершенно не знает, что такое учтивость. Собеседник вдруг осознает: он по-настоящему не знает, почему он действует. Вся его система ценностей вдруг начинает казаться ему безосновательной. До сих пор он отождествлял себя с этой системой ценностей, управлявшей его манерой речи. Теперь она противостоит ему. Собеседник, таким образом, «рассечен» надвое: есть тот, каким он был до разговора с Сократом, и есть тот, который, постоянно с Сократом соглашаясь, отождествил себя с собеседником и с этого самого момента он уже не тот, кем был раньше.

Таков глубинный смысл сократической майевтики. Мы знаем, что в Теэтете Сократ рассказывает, что у него то же самое ремесло, что у его матери. Она была повитухой и помогала в телесных рождениях. Он же есть повитуха умов: он помогает им в их рождении. Сам он не порождает ничего, потому что ничего не знает, он только помогает другим породить самих себя. Этот метод полностью переворачивает отношения между учителем и учеником, как это наглядно показал Кьеркегор: «Быть учителем не значит принимать решения посредством резких утверждений или же наставлять учеников, преподавать им уроки и так далее; быть учителем -- это, в принципе, быть учеником. Обучение начинается тогда, когда ты, учитель, узнаешь что-либо от ученика, когда ощущаешь удовольствие от того, что он понял, и от способа, при помощи которого он понял. Лучший способ понять Сократа, это как раз понять, что мы ему ничего не должны; именно это предпочитает Сократ, и как хорошо, что он смог предпочесть именно это».

Здесь мы подходим к одному из возможных значений загадочного вероизъявления Сократа: «я, коли уж не знаю, то и не думаю, что знаю». В действительности это может означать следующее: Сократ не владеет никаким передаваемым знанием, он не может сделать так, чтобы идеи из его ума переходили в ум другого. Как говорит Сократ из Пира Платона: «Хорошо было бы, Агафон… если бы мудрость имела свойство перетекать, как только мы прикоснемся друг к другу, из того, кто полон ею, к тому, кто пуст». В Воспоминаниях о Сократе Ксенофонта Гиппий говорит Сократу: «…пока сам не выскажешь своего мнения о справедливости: довольно и того, что ты над другими насмехаешься -- предлагаешь всем вопросы и опровергаешь их, а сам никому не хочешь дать отчета и ни о чем не хочешь высказать своего мнения». На что тот отвечает: «Если не словом, то делом показываю». Сократ, конечно, страстный приверженец слова и диалога. Но не менее страстно он хочет показать пределы языка. Мы никогда не поймем справедливость, если мы ее не переживаем. Как всякая подлинная реальность, справедливость не определяема.

Именно в этом и заключается «серьезность существования», о которой говорит Кьеркегор. Заслуга Сократа в его глазах состоит в том, что он был мыслителем существующим, а не спекулятивным, забывающим, что такое существовать. Фундаментальная категория существования для Кьеркегора -- это Индивид, Уникальное, одиночество экзистенциальной ответственности. В его понимании изобретателем этого и был Сократ. Здесь мы снова находим одну из глубинных причин сократической иронии. Прямой язык немощен при сообщении опыта существования, подлинного осознания бытия, серьезности пережитого, одиночества решения. Говорить -- это вдвойне быть обреченным на банальность. Прежде всего, нет прямого сообщения экзистенциального опыта: всякое слово «банально». А с другой стороны, банальность -- в форме иронии -- может позволить косвенное, непрямое общение. Для философа-экзистенциалиста банальность и поверхностность действительно являются жизненной необходимостью: они позволяют ему оставаться в контакте с людьми. Но это также и педагогические приемы: околичности и извороты иронии, шок апории могут подвести собеседников к серьезности экзистенциального сознания. У Сократа нет системы, предназначенной для преподавания. Его философия вся целиком является духовным упражнением, новым образом жизни, активным размышлением, живым сознанием.

Может быть, нужно придать еще более глубинное значение сократической формуле: «Я знаю, что я ничего не знаю». Она возвращает нас к нашей отправной точке. Сократ знает, что он не мудрец. Его индивидуальное сознание пробуждается в этом чувстве несовершенства и незавершенности. В этом отношении Кьеркегор понимает все значение фигуры Сократа, утверждая, что он знает только одну вещь: это то, что он не христианин. Он глубоко убежден, что он не христианин, потому что быть христианином -- это значит иметь действительную личностную и экзистенциальную связь с Христом, полностью сделать эту связь своей собственной, поместить ее внутрь решения, исходящего из глубин своего «я». Учитывая крайнюю трудность этого «овнутрения», христианина не бывает. Христианин только Христос. По крайней мере, тот, кто не осознает небытие христианином, является наилучшим христианином в той мере, в какой он признает, что он не христианин. Таким образом, как всякое экзистенциальное сознание, сознание Кьеркегора разделено. Оно существует только в осознании того, что оно по-настоящему не существует. Это кьеркегоровское сознание и есть сократическое сознание: «О, Сократ, ты имел проклятую способность благодаря своему невежеству ясно показать, что другие были еще менее ученые, чем ты: они даже не знали, что они невежды. Твое приключение является моим. Все на меня ополчились за то, что увидели, что я способен показать: другие суть еще меньшие христиане, чем я; а ведь я, однако, так уважительно отношусь к христианству, что вижу и признаю: я не христианин».

Таким образом, я делаю вывод, что Сократ сыграл ключевую роль не только в формировании философии Серена Кьеркегора, но и в становлении личности самого мыслителя. Уделив в своей работе «особое внимание Сократу», он заглянул в саму суть античной эпохи и почерпнул идеи актуальные его времени, да так умело, что и теперь его учение невероятно современно и злободневно. Поэтому если вы все еще не определились и вопрос религии для вас открыт, труды датского философа подтолкнут на верую дорогу.

Размещено на Allbest.ru