"Энциклопедия" - слово греческое, однако в эллинистическом мире под ним понимали не книгу, рассказывающую обо всех вещах (как-то было в римской культуре и в Средневековье), но скорее собрание всех существующих книг (библиотеку) и собрание всяческих вещей (музей). Энциклопедический подход получает свое распространение в римской культуре, которая рассматривала греческое наследие как "своеобразное присвоение имущества той самой "Graecia capta". Средневековые энциклопедии (образцом для подражания стала модель Плиния) отличались тем, что содержащееся знание было призвано, как правило, объяснить коннотации священных текстов, более того, зачастую, они имели интересую нисходящую организацию знания от верха (Бог) к низу и выполняли важную мнемоническую роль: "подобная расстановка вещей служила тому, чтобы напоминать как о них самих, так и о месте, которое они занимают в миропредставлении" (Эко, 2016, 35). Порядок средневековой энциклопедии становится особенно значимым в период между XIII и XVI вв. в то время, когда появляется "Древо науки" Р. Луллия, призванное отразить Великую цепь бытия посредством цепи познания.

Средневековье. Герметический синдром тайны, еще крепче зафиксированный и утвержденный гностицизмом и неоплатонизмом, переносится и на Средневековье и его народную культуру (концепция короткого замыкания духа). К символическому восприятию мира добавилось религиозное (визуальное) восприятие ("живопись - литература для мирян"). Прекрасным примером такого символического мироощущения является история Меноккио - фриульского мельника, история которого стала явленной и дошла до наших дней только благодаря данным инквизиционного процесса. Жизнь Меноккио пришлась на XVI век, однако, его мысли и деятельность, на наш взгляд, является своеобразной кульминацией развития модели символического герметического восприятия мира, построенного на аналогиях и сходствах. В семиозисе фриульского мельника замечается несколько уровней влияния: народная визуальная культура и довлеющая сила религии, а также книги, которые к тому моменту получали всё большее распространение и доступность (Гинзбург, 2000).

В интеллектуальной среде Средневековья господствовали несколько иные положения - доминирующую позицию занял деформированный рационализм Аристотеля в форме схоластической мысли, представители которой резко критиковали герметические настроения как иррациональные, которые, однако, никуда не исчезли и нашли выход в комбинаторном искусстве и в каббалистической традиции. Идея этого смешения культур, герметическое восприятие полного смыслов мира, которое являлось превалирующим в средневековой народной культуре, приводит к отчаянию и заставляет обернуться вглубь традиции, к тому миру согласия, в котором существовал единый для всех язык - ко времени до Вавилонского смешения; и к поискам совершенного языка. Возникает большой интерес к языку как лингвистической системе (пусть едва ли не главное место отводится религиозным коннотациям). Первые размышления о совершенном адамическом языке встречаются в трактате Данте "О народном красноречии", где итальянский поэт пишет, что совершенный язык Адама как божественный дар был забытым уже ко времени Вавилонского столпотворения, но существует некая универсальная матрица для всех языков, которая, сама по себе языком не является. Пытаясь найти с ней связи, Данте разрабатывает теорию блистательного народного языка, в которой находятся следы идей модистов (в частности, Боэция Дакийского), считавших, что из каждого существующего языка можно извлечь правила всеобщей грамматики, и усматривающих зеркальную связь между языком, мыслью и природой вещей. Исходя из этого контекста, Данте понимает и роль поэта как ре-конструктора совершенного языка, - когда писал "Божественную комедию", реализуя теоретические установления на литературном поприще, "Данте выдвигает себя на роль нового и более совершенного Адама" (Эко, 2007a, 55).

Примерно в то же происходит расцвет еврейской мистики и каббалистической традиции, которая основывалась на концепции создания мира как лингвистического феномена. Каббалисты пыталась отыскать прото-язык как языковую матрицу путем использования различных комбинаторных методов (нотарикон, гематрия, темура). Каббалистический подход к языку отличался от всех остальных тем, что рассматривал имена совпадающими и соответствующими природе вещей, где имена имеют отнюдь не произвольный характер: "язык Каббалы отражает структуру Вселенной и производит её (…), совпадает с ней, как печать с оттиском" (Эко, 2007a, 40). Особого внимания достойна Экстатическая Каббала, в её модели устанавливались весьма интересные отношения между участниками процесса семиозиса - Толкователь занимал почетное место между Текстом и Богом; в то время как Теософическая Каббала выдвигала Текст Торы на первый план.

Важную лепту в процесс поиска совершенного языка внес Раймонд Луллий, современник Данте и Р. Бэкона, предложивший колоссальный по масштабам проект "Ars Magna", основанный на комбинаторных правилах. Каталанским миссионером была разработана система такого языка, который бы мог способствовать обращению в католическую веру язычников и неверных. Проект Р. Луллия, основанный на правилах комбинаторики, стал во многом первым в своем роде проектом, рисующим полную картину метафизической реальности и структуры бытия. Отличие комбинаторики Раймонда Луллия от Каббалы заключается в том, что "Великое искусство" было направлено на отражение реальности, доказательство существования Бога ("вселенная содержания уже известного"), в то время как каббалистическая комбинаторика производила (!) реальность.

Возрождение. Возрождение подвергает схоластическую мысль резкой критике и дает новую жизнь герметизму: снова идеи безграничности и параноидальные настроения становятся доминирующими, появляется особый интерес к алхимии, астрологии, мистицизму. Парадоксально, что именно из иррациональной сути, на почве герметизма возникает эстетика повседневности (М. Фичино) (Эко, 2003, 207), научное знание (И. Ньютон), философия, поэзия (Гёте, Йейтс, Нерваль).

Герметический семиозис (Hermetic semiosis) основанный на отношениях подобия/аналогии получает новую жизнь, распространяясь повсеместно - попадая в оборот процесса герметической интерпретации, изображение/идея/образ, открывающиеся через призму подобия, становятся знаками других аналогий; открытое подобие указывает на третье подобие, и так далее.

Анализируя проблему безграничного герметического семиозиса, Умберто Эко выделяет два вида интерпретации - параноидальную (paranoiac) и разумную/адекватную (sane). Если интерпретатор замечает, что while и crocodile любопытным образом появляются в одном контексте фонетически, то такое восприятие считается разумным; параноидальным интерпретатором станет тот, кто начнет воображать, будто существуют таинственные мотивы, подействовавшие на то, что эти два слова стоят в одном ряду.

Одной из важнейших составляющих модели герметического семиозиса является чрезмерная интерпретация/гиперинтерпретация (overinterpretation), игнорирующая принцип экономии - критерий адекватной интерпретации. Этой проблеме Умберто Эко посвящает роман "Маятник Фуко", в котором итальянский мыслитель совершает перенос проблем власти из области социальной действительности в сферу семиотических исследований и литературы. "Маятник Фуко", по мнению А. Усмановой, есть "одна из форм борьбы с семиотическим экстремизмом, исследование механизма власти, сила которой во многом определяется способностью к манипулированию знаками, что, в конечном счете, ведет к фанатизму, тоталитаризму, страху" (Усманова, 2000, 146) Тип гипертинтерпретации зародился в традиции комментирования священных текстов, которые становятся таковыми только в том случае их включения в процесс параноидального, подозрительного чтения (в попытках найти скрытые значения), после чего текст обычно избыточно интерпретируется. Так произошло с произведениями Гомера, текстом Библии, а в иудейской каббалистической традиции с интерпретацией Торы. Как только появляется западная литература, то происходит перенос модели гиперинтерпретации со священных текстов на авторские, которые в некотором роде теперь тоже могут быть названы "сакральными" (Виргилий, Ф. Рабле, У. Шекспир). В качестве примера чрезмерной интерпретации Умберто Эко приводит статьи Г. Рассетти, интерпретирующего текст "Божественной комедии" через призму современных критику настроений и духа времени (Eco, 1990, 175-176). Г. Россетти пишет, что в тексте Данте встречается большое число символов, характерных для масонства и традиции розенкрейцеров (более того, Россетти считает, что масонская традиция является одной из древнейших и именно ей вдохновлялся Данте при написании своих произведений). Эта интерпретация является неадекватной, ведь согласно документальным источникам, идеи Розенкрейцеров появляются примерно в начале XVII века, а масонские ложи утверждаются к XVIII веку, тогда же примерно возникают и ключевые символы этих групп.

Мир тайны и секрета обращает особое внимание на язык, который способен вскрыть истинные аналогии между символами; важную роль начинает играть фонетика и музыка ("Мир Ренессансной магии был населен звуками" (Эко, 2007a,130). Комбинаторика Луллия вновь заявляет о себе, реконструируется мыслителями Ренессанса и начинает обретать черты языка, способного выразить события и отношения не только этого мира, но и всех бесконечных миров в их взаимной гармонии (однако всегда нужно помнить о благочестивом намерении каталанского миссионера - заставить неверных принять основы христианской веры, гипнотизируя их вращениями колес своей гениальной машины).

В XVI веке возникает проект пансофии как особой формы универсального знания, содержащей в себе всю энциклопедию знания. Особую важность идея энциклопедии приобретает в проектах Ф. Бэкона, согласно которому, содержание должно определяться на основе полученных данных и критике ложных данных прошлого. Такая энциклопедия являет собой открытый и непрерывно развивающийся перечень. Важно добавить, что в теориях Ф. Бэкона появляется метафора леса как лабиринта ("Великое обновление", 1620), не упорядоченного бинарными дизъюнкциями тропинок: "Здание нашего мира и его устройство предстают для созерцающего его человеческого разума как некий лабиринт, который представляет собой множество запутанных дорог, обманчивых подобий вещей и знаков, извилистых и сложных петлей и узлов природы" (Эко, 2016, 39). Такой лабиринт способен открыть какую-то новую вещь или же отношения между несколькими предметами, о которых ранее не было известно. Великая цепь бытия постепенно разрушается, так как каждое его подразделение контекстуально и зависит от определенной конкретной цели.

Эпоха Просвещения. Особую роль в дискурсе поиска совершенного (а точнее универсального) языка играют проекты априорных философских языков, призванные устранить идолы, "затемняющие" человеческий разум. Именно в этом культурном контексте происходит переход от поиска первозданного языка, имеющего священный/теологический характер к совершенному/универсальному языку как лингвистическому феномену.

Априорные философские языки полагали расплывчатость и наполненность/насыщенность символических смыслов (то, что являлось силой для священных языков) большим недостатком, особое внимание же уделяя принципу экономии и разработке системы ясных и простых понятий. В этой культурной ситуации появляется проект энциклопедии как особой организации знания о мире. Классификации приобретают всё большую популярность, однако проблема заключалась в том, что таксономия классифицирует, но не определяет и не выражает природу вещей ("Аналитический язык Д. Уилкинса", Х. Борхес). Как раз в этом новом энциклопедическом русле находится Lingua Generalis - "Всеобщий язык" (1678) Лейбница. Обращаясь к проблеме комбинаторного метода Луллия, Лейбниц разрабатывает метод "комплекций", применимый к комбинаторике силлогизмов. Кроме того, немецкий философ (который, что немаловажно долгое время занимал должность библиотекаря) вынашивал идею проекта универсальной многомерной и смешанной и открытой энциклопедии/гипертекста. Прообраз последнего впервые был создан Джоном Уилкинсом в его проекте совершенного языка, представленным таблицей, состоящей из 40 родов/251 различия/2030 видов с парафразами и синонимами. В таблице Уилкинса, подобно компьютерной программе, посредством внутренних ссылок каждый узелок/элемент своего контекста был связан с другими узлами. В этом же дискурсе происходил накал отношений между моделями организации древа и лабиринта.

Проект смешанной и открытой энциклопедии Лейбница (как непрерывно обновляющейся и расширяющейся материи), о которой мы также уже говорили ранее, предвосхитил замысел модели Д'Аламбера ("L'Encyclopedie"), который способствовал развитию метафоры лабиринта, однако французский просветитель занимал промежуточную позицию между моделью древа и карты/лабиринта. Но важно, что в Энциклопедии Д'Аламбера находятся черты идеальной модели энциклопедии "как предполагаемого реестра всех знаний о культуре", которую окончательно закрепляют мыслители эпохи Просвещения. Эта регулятивная энциклопедия стремится к тому, чтобы отобразить не только то, что "истинно", но и вообще всё, что когда-либо было сказано в обществе, включая и то, что было признано вымышленным. Переход от древа Порфирия к модели энциклопедии Просвещения неслучаен и обусловлен коперниканской революцией. Модель древа, опирающаяся на бинарные отношения, представляющая законченный реестр, являлась своего рода отражением упорядоченного космоса, замкнутого на самом себе, революция Коперника меняет это традиционное представление об универсуме - теперь Земля становится периферией, круговые орбиты становятся эллиптическими, что подрывает критерий совершенной симметрии. В этой культурной ситуации получает большое распространение идея совпадения противоположностей, меняется форма организации знания, а "универсум знаний пытается постепенно подражать форме планетарного универсума" (Эко, 2016, 56).

2.2 Основные понятия и метафоры семиотических концепций У. Эко

Так в наиболее общем виде выглядит модель Археологического путешествия, к которой обращается Умберто Эко во многих последних своих работах, где им делается акцент на какую-то одну модель и концепцию, что, в общем-то, справедливо в отношении исследования истории идей. Мы попытались, соблюдая логику У. Эко, тоже осуществить своего рода культурный экскурс, так как именно в эпистемологических метафорах данных культурных периодов следует искать корни семиотических концепций итальянского семиотика и, в частности, подлежащее теории безграничной интерпретации, исторический корнем которой, как мы сейчас увидели, является герметизм и герметический семиозис.

После вглядывания в историю, нам кажется важным "выудить" из нее те концепции, которые становятся основаниями семиотических идей Эко, встроенных в теорию безграничного семиозиса и реализованных в романном творчестве итальянского мыслителя.

Комбинаторика. Метафора комбинаторики (механизм комбинаторных принципов) легла в основу идеи гипертекста и Максимальной Энциклопедии чрезвычайно важных в концептуальном универсуме Умберто Эко. Комбинаторные штудии Средневековья и герметического Ренессанса во многом вдохновили Эко при написании конспирологического романа "Маятник Фуко", где, к примеру, каббалистика имен Абулафии находит выход в форме компьютера, имеющего и специальную программу, способную производить, посредством комбинаторных принципов, текст (в романе главные герои составляют План с помощью этой программы", состоящий из кусков, слов, фраз, случайных данных других текстов.

Энциклопедия. Модель энциклопедии Нового времени, открытая к изменению, новым интерпретациям, поэтому потенциально бесконечная модель энциклопедии, содержащая в себе опыт культуры и охватывающая все сферы деятельности человека, легла в основу одной из наиболее значительных идей Умберто Эко - в концепцию Максимальной Энциклопедии. Такая энциклопедия, в общем-то, недостижима, потому что объемлет всё сказанное и выраженное (она охватывает и возможные миры), но и всё-таки разрозненно существует в материальном мире - в виде книг, изображений, тех или иных культурных артефактов, выступающих взаимными интерпретантами в цепи семиозиса. Важно, что энциклопедия поддается процессу семиозиса и принципу неограниченного семиозиса, так, У. Эко пишет, что "любой результат воздействия на мир должен быть интерпретирован, и, таким образом, круг семиозиса, с одной стороны, непрерывно открывается внешнему миру, а, с другой, постоянно воспроизводится внутри себя самого" (Эко, 2016, 52) Подчиняясь пирсовскому процессу безграничного семиозиса, семантика энциклопедии полагает, что любая мысль, выраженная посредством языка, никак не претендует на отражение динамического объекта в законченном, завершенном виде, но (!) она может учитывать неопосредованные объекты, интерпретируемые в свою очередь другими выражениями, которые отсылают к другим непосредственным объектам в самоподдерживающемся семиотическом процессе.

Максимальная Энциклопедия - это модель, которая содержит в себе неконтролируемое множество Специальных Энциклопедий, полное собрание которых и образует недостижимую Максимальную Энциклопедию. Специальные Энциклопедии вращаются вокруг некого ядра - Средней Энциклопедии, отождествляемой с содержимым какой-либо культуры. Она же, в свою очередь, делится на огромное количество Индивидуальных Энциклопедий, являющих знания отдельного индивидуума различным и самым неожиданным способом. Именно в контексте последнего типа возможен анализ энциклопедий непосредственных участников процесса семиозиса - читателя и автора (этот аспект затронут вскользь в одном из эссе сборника "Роля читателя"). Но нужно помнить, что любая энциклопедия отсылает к определяемому как виртуальному набору ссылок, который включает в себя всё более обширные пласты знания, общим фоном которых является как раз Максимальная Энциклопедия.

Максимальной энциклопедией может явиться современное постмодернистское "замкнутое" произведение, которое говорит о себе самом, и подчиняется интертектстуальному расширению. В качестве примера модели интертекстуальной Максимальной Энциклопедии, Эко снова обращается к "Поминкам по Финнегану" Д. Джойса как особому текстуальному универсуму/сети, в котором, следуя по многочисленным путям, можно достичь любой точки посредством ассоциативных переходов (фонетических, семантических) и промежуточных узлов, характерных только для данного текста. Так, У. Эко пишет, что "язык, приводя энциклопедический процесс неограниченного семиозиса к творческим результатам, превращается в новую многомерную сеть возможных связей" (Эко, 2016, 71).

Лабиринт. Следующей важней категорией, которую Эко достает из своего исследования организационных форм культурного опытного знания это лабиринт. Вернее сказать, метафора лабиринта была заимствована Эко у Х.Л. Борхеса, рассматривающего лабиринт как модель вселенского мироустройства - упорядоченную Вселенную-библиотеку, которая объемлет "все возможные комбинации двадцати с чем-то орфографических знаков (число их, хотя и огромно, не бесконечно) - или все, что поддается выражению - на всех языках" (Борхес, 1992). Умберто Эко принимает борхесовскую идею Лабиринта как образно-знаковую модель универсума, однако в "Имени розы" этот тип лабиринта-библиотеки, кносский лабиринт, выразившийся в виде системной и структурированной Библиотеки (хранителем которой выступает слабо видящий Хорхе), в которой отсутствует ситуация перманентного выбора, нет разветвлений и тупиков, Эко повергает в огонь. И тем самым Эко отвергает такой тип организации, но в поздних лекциях ("Шесть прогулок в литературных лесах") приходит к подлинной схеме - ризоме, метафора которой находится в одном из рассказов Борхеса "Сад расходящихся тропок", интенцию которого итальянский писатель во многом закладывает в основу своей теории интерпретации. Эту метафору Эко усматривал и в герметическом восприятии мира ("герметический дрейф"), характерном для ренессансного культурного периода. В своем очерке итальянский семиотик выделяет уже 3 типа лабиринта (в то время как в "Заметках на полях" различаются только два типа), отличающихся по типу организации-и семантике:

уникурсальный - классический кносский лабиринт, в котором невозможно не достичь центра и из которого невозможно выбраться; в развернутом виде такой лабиринт представляет вид нити Ариадны, с помощью которой можно найти выход из лабиринта, однако на самом деле Ариадна сама же является лабиринтом; такая модель лабиринта не является моделью энциклопедии;

замковый лабиринт или Irrweg (с нем. Прохождение заблуждений или ложный путь); все пути этого лабиринта ведут в тупик и только один ведет к выходу; если развернуть такой лабиринт, то можно увидеть структуру древа, которая состоит из тупиковых ветвей, кроме одной;

сеть - такая модель лабиринта, в которой любая точка связана с другими точками; сеть невозможно развернуть, если первые два типа имеют внутреннюю (сам узел) и внешнюю часть (пункты входа и выхода), то у лабиринта-сети нет этих частей - он ризоматичен. Метафора сети является определяющей для концепции гипертекста и Максимальной Энциклопедии.

В концептуальном универсуме Умберто Эко особое место отводится последней модели лабиринта, которая пронизывает все тексты итальянского мыслителя и писателя, однако скорее как метафора. Понятие гипертекста основывается именно на модели семантической сети как типа организации культурного знания.

Умберто Эко определяет сеть/ризому отличая её от иной формы организации - древа. Однако эта структурная оппозиция была заимствована, пусть и приобрела в работах Эко историчность и причину (итальянский мыслитель рассматривает эволюцию структурных форм, начиная со времен античности и заканчивая современной культурой).

Концепту ризомы особое внимание уделяется в философском дискурсе постструктурализма. В работах 70-х годов, посвященных разработке фундаментальных положений номалодического проекта, Ж. Делёз и Ф. Гваттари определяют ризому в оппозиции к дереву. Несмотря на то, что данные понятия взяты из области ботаники, под ними понимаются модусы мышления. Дерево по своей природе структурно; это бинарная система, имеющая "верх" и "низ", будущее и прошлое, задающая линейность и направленность времени, эволюцию. Дерево растет, опираясь на генетическую память и согласно логике структурной реорганизации; это символ власти, пронизывающей социальную организацию. Ризома же имеет едва ли не противоположный характер; это множество хаотично переплетенных меж собой побегов и отростков, связанные не отношениями дихотомии как в дереве, а плюральными и неопределенными взаимовключениями. Ризома не имеет единого центра, не имеет корня. Это сорняк, пробивающийся в трещине меж камнями на тесной мостовой, и в этом как раз проявляется важная черта ризомы: она появляется в местах разломов, пустотах, в зонах, где зияют проломы человеческого бытия, где хорошо ощутима теснота. И потому если исследовать ризому как modus cogitandi, то это мышление "между, посреди других вещей" (Делёз, Гваттари, 2010, 33), мышление, направленное не на (в) одну точку, а готовое на выражение в любой точке "пересеченной местности" человеческого бытия.

Модель Данте как создателя совершенного языка - народного языка, воспетого в поэзии. Эта лингвистическая модель особенно явственно актуализируется в современной культуре, в частности в литературе. Интересным образом она себя проявляет в романе "Баудолино" (2000), являющимся художественным отражением "Поиска совершенного языка в западной культуре".

Интересна в рамках данной темы первая глава романа, начинающаяся с письма Баудолино - рукопись палимпсест, написанная поверх некой хроники на фраскетском диалекте итальянского языка, который, по мнению главного героя, он сам придумал. Таким образом, Баудолино выступает номотетом, создателем языка, дающим имена вещам, или даже новым Адамом (интересна здесь аналогия с народным поэтическим языком Данте, который, однако, говорил о значительной роли тосканского диалекта). Заканчивается же это письмо фразой "не помню кем сказано в скриптории холодно палец у меня ноет" (Эко, 2012a, 21). Эко прибегает к автоцитации, фиксирующей линию преемственности, точки соприкосновения своих произведений, что позволяет одному воображаемому миру быть фоном для другого (фон Максимальной Энциклопедии, о которой мы писали ранее). Подобной фразой заканчивается известный роман "Имя розы" ("В скриптории холодно, палец у меня ноет" (Эко, 2010, 628), она же появляется и в "Маятнике Фуко" ("Но я отвлекся, а в камере холодно, палец у меня ноет" (Эко, 2012b, 540). Не будем впадать в раж гиперинтерпретации, такое повторение обусловлено следующим контекстом: как мы уже говорили, Средневековье пленило итальянского писателя ("Средние века - это наше детство, к которому надо возвращаться за анамнезом…" (Эко, 2007, 85)), начиная с университетской скамьи, а в дальнейшем Эко начинает заниматься коллекционированием рукописей и манускриптов. На полях монашеских рукописей итальянский семиотик мог встретиться с подобными заметками о ноющем пальце, которые столь привлекли его внимание, что он решил возвращаться к ним в каждом своем романе (своеобразный оммаж культуре Средневековья). Подсказку к загадке "ноющего пальца" Умберто Эко дает внимательному образцовому читателю в первом романе "Имя розы": "В ту пору еще я лишь малейшую частицу своей жизни отдал скрипторию, однако гораздо большую часть жизни я посвятил ему впоследствии и по себе знаю, какие телесные страдания приносит писцу, рубрикатору или изыскателю долгий зимний день, проведенный за письменным столом, когда коченеют скрюченные пальцы на стилосе (притом, что и в самой нормальной температуре через шесть часов работы у большинства людей пальцы сводит мучительнейшей "монашьей судорогой"), а указательный палец ноет так, как будто по нему били молотками. В чем и коренится причина того, что на полях различных рукописей мы здесь и там встречаем фразы, оброненные писцом между делом, как знаки претерпеваемых им, а иногда и нестерпимых страданий" (Эко, 2010, 153).

Но вернемся к "Баудолино". В этом романе воспроизводятся средневековые дискуссии о совершенном языке, контекст которых является одним из наиболее любопытных, так как именно в это время Европа переживает confusio linguarum - латынь как официальный и универсальный язык уступает место многообразию народных языков. Мысли о совершенном языке приводят персонажей к поиску царства Пресвитера Иоанна, находящегося в земном раю - только в этом месте сохранился совершенный адамический язык. В романе отображены каббалистические лингвистические идеи (выразителем которых является друг Баудолино - Соломон), гэльские (вложенные в уста Абдула), намечается пунктир тенденции приписывать первозданный язык своему народу, которая достигла своей кульминации в XVII-XVIII вв. в период формирования крупных европейских государств, а также в индоевропейской теории. Помимо этого, в романе пересматривается отношение к confusio linguarum - сам Баудолино, выражающий идею многоязычия (протагонист способен говорить на разных языках), присутствует при строительстве Алессандрии, навевающем ему ассоциацию Вавилонской башни: "Опознаваясь с многоразличными видами работ, Баудолино опознавался и с многообразными диалектами, звучащими на каждом новом углу. (...) - Ну, я попал прямо на вавилонское столпотворение, - констатировал Баудолино" (Эко, 2012a, 188). Миф о Вавилонском смешении обретает позитивный смысл, разнообразие диалектов и языков нисколько не мешает строителям, оно плодотворно, ведь именно в условиях многоязычия строится новый город. Позитивная оценка этого эпизода появляется к XVIII веку, где разделение языков рассматривается как своего рода важный шаг к рождению разных национальных государств ("вавилонское строительство дает толчок появлению общественной, политической, научной истории; это - отдаленное предвестие эры прогресса и разума". (Эко, 2007a, 350). Однако положительно оценивал confusion linguarum и Данте в "De vulgari eloquentia" ("О народном красноречии"). Итальянский поэт предложил свою "строительную" версию, в которой ударение было сделано не на разделении/рождении языков этнических групп, но дроблении и появлении технических диалектов. Возможно, эту идею Данте почерпнул из средневековой цеховой организации с четким разделением труда. Более того, в "Поиске совершенного языка" Эко пишет, что вероятно, Данте сформулировал понятие разделения труда, параллельно которому происходит разделение труда линвистического" (Эко, 2007a, 351).

2.3 Теория интерпретации текста. Интенция текста

Во многом опираясь именно на культурный опыт предшествующих эпох, Умберто Эко строит теорию интерпретацию текста, которая в полном виде выразилась в цикле лекций "Interpretation and Overinterpretation: World, History, Texts", прочитанных в Кембриджском университете в 1990 году, где акцент делается на следующие темы - Интерпретация и история, Феномен чрезмерной интерпретации, Между автором и текстом.

Развивая пирсовскую идею безграничного семиозиса как процесса восприятия текста (в наиболее общем смысле этого слова), Умберто Эко обращает внимание на недостаточно проработанную американским прагматиком проблему интерпретации, а также на роль автора и читателя в рецептивном процессе чтения. Основными элементами этого процесса восприятия являются энциклопедия читателя (как знание культурного кода или знание о мире) и компетенция самого текста. Вслед за идеями теорий критицизма, сущность которых была лаконично выражена Ц. Тодоровым ("Текст это всего лишь пикник, на который автор приносит слова, а читатели - смысл" (Цит. по Усманова, 2000, 145). Если утверждается некая теория интерпретации, то необходимо полагать, что нечто как факт дано для интерпретации - в 90-е годы итальянский мыслитель формулирует такой важный элемент процесса семиозиса как интенция текста, которая располагается между интенцией автора (являющейся иррелевантной в процессе интерпретации) и интенцией реципиента. Инициатива читателя заключается в предложении домыслов/догадок о текстовой интенции, текст же замышляет создать модель читателя. Необходимо подчеркнуть, что под текстом понимается объект, который строит/производит интерпретация, при этом интенция эмпирического автора игнорируется, и на первый план выходит диалектика интенции читателя и текста (текст в данном контексте понимается в смысле Р. Барта).

Модель автора появляется у Эко еще в "Роли читателя", где она означает не что иное, как определенную текстуальную стратегию, однако в "Шести лекциях" итальянский семиотик существенно дополняет эту модель. Модель автора находит сходство с хайдеггерианским проселком, что "безмолвно направляет стопы идущего извилистой тропой через всю ширь небогатого края" (Хайдеггер,1949). Автор, создавая текст, прочерчивает сеть тропинок, способных привести к самым невероятным интерпретациям.

Эмпирический автор суть автор в классическом смысле - он имеет биографию, имя, которое следует учитывать при интерпретации написанного им произведения (e.g. биографический метод Сент-Бёва). Но есть и еще один тип автора - Автор в Преддверии (Liminal Author, or the Author on the Threshold), находящийся между интенцией интерпретатора и лингвистической интенцией текстуальной традиции. Туманный образ Автора в Преддверии заключается в подсознании автора: так, к примеру, поэт, находящийся в плену некоего слова, не вполне сознательно для себя включает в свой текст анаграммы этого слова, что наблюдается в сонетах Петрарки или стихотворениях Леопарди, посвященных Сильвии (Eco, 1990, 186-187).

Интенция эмпирического автора не уничтожается окончательно - Эко приводит примеры случаев, в которых фигура этого типа автора играет важную роль в процессе восприятия произведения. Живой эмпирический автор может рассказать о процессе создания произведения, а также о своем отношении к интерпретациям, данным критиками и разного рода читателями. Впрочем, такой пример интересен скорее как эксперимент сравнения текстуальной стратегии (как лингвистическом объекте, имеющим модель читателя) и истории роста этой текстуальной стратегии, процесса создания текста.

Эмпирический автор также важен, когда он обоюдно является теоретиком, и в текстах реализует свои теории и концепции. И здесь, конечно, Умберто Эко обращает внимание на свой творческий путь и опыт прочтения чужих рецензий и интерпретаций, о которых сам писатель не догадывался или которые вызывали сомнение или радость. Эти реакции интересно рассматривать через призму его теории интерпретации, всё-таки число интерпретаторов, подвергающих текст параноидальному чтению велико (Эко, 2013), процент эмпирических читателей перевешивает процент Образцовых, готовых принять правила, диктуемые интенцией текста, а соответственно интенцией модели автора, который на протяжении разворачивания своего произведениях, сада расходящихся тропок, расставляет ловушки и даёт лингвистические сигналы.

Однако в основном, эмпирический автор не играет никакой роли в процессе восприятия - закончив произведение, он более не имеет на него прав и теряет за ним всякий контроль (в том числе и в плане интерпретаций) - автор закладывает свой текст в бутылку, и отпускает в свободное плавание, после чего текст становится основополагающей единицей процесса семиозиса и стратегии интерпретации читателя. Похожую мысль некогда выразил Мишель Фуко в предисловии к "Истории безумия в классическую эпоху", комментируя факт необходимости написания нового предисловия (предисловия-симулякра) к переизданной работе: "Книга появляется на свет - крошечное событие, вещица в чьих-то руках. С этого момента она включается в бесконечную игру повторов; вокруг нее - да и на удалении - начинают роиться двойники; каждое прочтение на миг облекает ее неосязаемой, неповторимой плотью; ее фрагменты получают самостоятельное бытие, им дают оценку вместо нее самой, в них пытаются втиснуть суть ли не все ее содержание, и, случается, именно в них она в конце концов находит последний приют; возникают двойники-комментарии - иные дискурсы, в которых она должна наконец предстать такой, какая она есть на самом деле, сознаться в том, что скрывала прежде, освободиться от всего напускного и показного" (Фуко, 2010, 5).

2.4 Онтология Умберто Эко: язык, бытие, предел

В 90-е годы Эко обращает большое внимание на язык, и что важно, язык понимается почти во всех работах через призму лингвистической модели Л. Ельмслева: естественный язык (=синтаксис+семантика+прагматика) имеет план выражения и плана содержания, каждый из которых состоит в свою очередь из континуума, субстанции и формы. Язык понимается Умберто Эко как особая холистическая система, которая являясь структурированной определенным образом, предполагает определённое видение мира. Совершенный язык - это модель такого языка, который способен отражать подлинную природу вещей, "естественную" связь между словами и вещами; в употреблении же его должна была узнаваться сама природа реальности. Попытки же отыскать совершенный язык были порождены некоторой невротической реакцией - по сути, это следствие невыносимого разочарования, возникшее от того, что естественный язык не может дать интуитивного знания о бытии и сокровенном.

Отчасти такое понимание языка граничит с языком в хайдеггерианском смысле (Язык есть дом Бытия): "Мысль внимает просвету бытия, вкладывая свой рассказ о бытии в язык как жилище экзистенции... Язык есть язык бытия так же, как облака - облака в небе" (Хайдеггер, 1993). И даже если проекты искателей совершенного языка, о которых пишет Эко, терпели поражение, имели множество недостатков, тем не менее, некоторые попытки можно считать грандиозными и значимыми в попытке достичь, открыть, проникнуть в язык, а мотивы тех исследователей сопоставимы своей масштабностью и охватом с деятельностью М. Хайдеггера. И, возможно, именно влияние М. Хайдеггера привело У. Эко к подобному исследованию попытки найти отблески, отражения этой проблемы на более раннем этапе развития культуры - язык как путь к истине интересовал западных и восточных мыслителей, начиная с эпохи Средневековья, и в своих трактатах, идеях они так или иначе пытались приблизиться к тому языку, материнскому языку, или же некой лингвистической матрице, которая бы пролила свет на Бытие как миру-целого, способному проявиться только в диалоге мысли с языком, так как Бытие проговаривается с помощью языка.

Конечно, проект поисков находится в несколько иной плоскости, чем мысли Хайдеггера. Поиск языка в европейской культуре всегда имел направленность вглубь истории, к корням, в то время как Хайдеггер не призывает к реконструкции, потому как истина кроется в непотаенности, она всегда уже есть ("Бытие никогда не говорит другим голосом, кроме зова тишины. (…) Слово мыслителя и поэта оказывается способно хранить мир, что не удается всей деловитой организации постава. Мир не сумма предметов. В своем существе он спокойное согласие" (Хайдеггер, 2013, 14).

В последнем очерке сборника "От древа к лабиринту", а именно "Слабая мысль vs. Пределы интерпретации", отталкиваясь от слабистских идей, которые приобрели особую популярность в идеях XX века, и согласно которым, утверждается отсутствие всякого факта и существование только интерпретаций (Мир как порождение языка), Эко вновь обращается к философии языка, обращая особое внимание на проблему познания мира и знания о нем. К слабистским теориям, к примеру, относится следующая идея Ф. Ницше ("Об истине и лжи во внеморальном смысле"): опираясь на законы языка, человеческий разум играет фикциями и наделяет категорией истины сущее. Таким образом, истина становится набором метафор, метонимий, антропоморфизмов, поэтически обработанных языком и затем закрепленных в знание, так вырисовывается "картина наступления языковых конструкций на пейзаж Мира" (Эко, 2016, 548).

Теории интерпретации Умберто Эко, с одной стороны, могут показаться преемственными идее предела Ф. Ницше (по крайней мере в антологии "Слабая мысль" вышедшей в 1983 году под редакцией Дж. Ваттимо и П. Роватти было сделано такое утверждение), однако вписывать концепции У. Эко в контекст слабой мысли несправедливо, так как во многих своих работах У. Эко подчеркивает, вслед за Пирсом, что для того чтобы запустился процесс семиозиса, необходим факт (в смысле Л. Витгенштейна), "твердое основание бытия", являющееся линией сопротивления, и направляющее герменевнический дискурс. Суть линий сопротивления объясняется на примере такой единицы лингвистической модели Ельмслева как mening (значение, направление), существующие в континууме содержания, который полагает запрещенные направления - те темы, о которых нельзя говорить. Но на ряду с линиями сопротивления выделяются/различаются и линии тенденции. Если мы говорим о существовании линий сопротивления, то это означает полагание того, что Мир, если даже и предстает как порождение языка, является нам как нечто уже данное и не установленное нами. И этим уже данным являются линии сопротивления. Их можно было бы рассматривать как идею Бога, Закона, однако "не линии сопротивления являются метафорами Бога, но как раз наоборот, эта идея говорящего "нет" Бога выступает в качестве метафоры линий сопротивления" (Эко, 2016, 553).

Идея Предела идея основана на хайдеггерианском различии. Конечно, интерпретация является бесконечной, будь то герметический семиозис или современное восприятие постмодернистского текста, однако, идея безграничности имеет сокрытый/потаенный корень/подлежащее - предел. Идея предела возникает и различается только на фоне идеи свободы и беспредельности/безграничности. Плетения языка передают особые отношения человека с бытием, и это отношение различия и членения: "Мыслить различие как таковое - это и значит философствовать, признавать зависимость человека от чего-то такого, что именно своим отсутствием его и учреждает, позволяя, однако, постичь себя лишь на путях отрицательного богословия" (Эко, 2006, 22).

"Различие сущего и бытия есть та область, в которой метафизика [т. е.] европейское мышление в целостности своего существа может быть тем, что оно есть" (Хайдеггер, 1997).

Язык совершает явление Бытия, высказывает истину в непотаенности. Таким образом, следует, что имена языка, комбинаторные принципы не могут перекрыть означающими то, что и так является уже данным; язык является всегда "до" и суть причина всего остального, и поэтому он не подлежит позитивным исследованиям, заданная цель которых выявить его законы: "Иными словами, то, что некоторые именуют "сигникативной сетью", не может быть структурировано, поскольку она сама - Исток всякой структуры" (Эко, 2006, 24). Код, первоструктуру языка невозможно вывести, но исторически, в разных культурных периодах бытие выступает в виде структурированных универсумов. К рассмотрению последних как своего рода энциклопедий (в смысле организации и содержания знания) и обращался У. Эко, в своих исследованиях истории идей в последний период своей интеллектуальной карьеры.

Предел является сокрытым, стоит "за", однако всегда уже есть.

Идею Предела интерпретации можно рассматривать и через оптику философии языка Л. Витгенштейна и его логической модели "язык - логика - реальность, которая помогает разъяснить границы информативно-познавательных возможностей понимания/постижения мира, которые во многом определяются структурой и границами языка: "Мы не можем помыслить ничего нелогического, поскольку иначе мы должны были бы мыслить нелогически" (Витгенштейн, 2005, 55). Логика является тем, что пронизывает Мир, границы которого проступают по границам Логики. Ситуация Логической ошибки доказывает не отсутствие Логики, но неверное её использование/находится за её [Логики]пределами.

Завершить работу можно было бы словами Николая Кузанского, в идеях которого часто возникает идея предела, которую он, однако, сополагает с идей Бога: "Бесконечная форма воспринимается только конечным образом".

Заключение

Семиотика Умберто Эко и её линия развития имеет уникальный характер. Интересы к средневековой эстетике и визуальной культуре Средневековья, идеи Порядка Фомы Аквинского и символическое герметическое восприятие мира стали своеобразным фундаментом, на котором итальянский мыслитель строит и откуда черпает свои семиотические идеи, посвященные текстуальным стратегиям, вопросам интерпретации.

Вслед за культурным экскурсом, производимым Эко почти во всех работах последнего периода его интеллектуальной пути, где он рассматривает в диахронии историю идеи/символа или модель познания, мы обратились к ключевым эпистемологическим метафорам Античности, Средневековья, Ренессанса и Просвещения; модели организации и культурные интуиции данных эпох находят выход в метафорах семиотической теории У. Эко. На данном этапе мы выделили такие знаковые концепции как лабиринт (сеть), энциклопедия, комбинаторика, модель автора-номотета Данте. Мы показали, что все эти понятия так или иначе используются в теории интерпретации Эко, являются её формообразующими звеньями.

Теория интерпретации Умберто Эко учитывает идеи постструктурализма, посвященные значению, организации и роли текста/реципиента в процессе восприятия. Важно отметить, что итальянский семиотик, принимает в расчет концепцию смерти субъекта, снимающую классическое декартовское противопоставление субъекта и объекта. От автора (в традиционном смысле) в семиотической теории Эко остаются только безликие тени - модель образцового автора, модель автора в преддверии.

В процессе семиозиса значительное место отводится интенции текста как особой текстуальной стратегии, созданной "кем-то" (эмпирический автор должен быть уничтожен), и представляющей читателю правила игры/сад расходящихся тропок и свою текстуальную энциклопедию, которая должна учитываться интерпретатором в процессе семиозиса.

Процесс безграничной интерпретации зиждется на герметическом символическом восприятии, и поэтому наследует такой тип избыточного толкования как гиперинтерпретация, который является нездоровым, так как не учитывает принципа лингвистической экономии.

Колоссальное влияние на теорию безграничного (герметического) семиозиса Умберто Эко оказал М. Хайдеггер: идея различения/различия легла в основу, вернее даже, стала подлежащим концепции Предела, который является сокрытым, находится "за", однако всегда полагается. Кроме того, существует предел языка, который ограничивает процесс семиозиса, сводя интерпретацию к конечным значениям.

Итак, в настоящей работе мы показали, что семиотические концепции Умберто Эко носят рефлексивный характер по отношению к наследию культуры и философской мысли Запада и являются критическим осмыслением всех сотематичных основных теорий XX века.

Список литературы

1. Аристотель (2006) Метафизика. - пер. с греч. П.Д. Первова и В.В. Розанова. М.: Институт философии, теологии и истории св. Фомы.

2. Аристотель (1998) Поэтика. Минск: Литература // Портал "philologos.narod.ru" (http://philologos.narod.ru/classics/aristotel_poe.htm). Просмотрено 11.04.2016.

3. Барт Р. (1994) Смерть автора. М. // Портал "www.philology.ru" (http://www.philology.ru/literature1/barthes-94e.htm). Просмотрено 02.04.2016.

4. Барт Р. (1989) От произведения к тексту. - Пер. Г.К. Косикова. М.: Прогресс // Портал "www.philologos.narod.ru" (http://philologos.narod.ru/texts/barthes1.htm). Просмотрено 02.04.2016.

5. Бибихин В. (2002) Поэтическая философия // Язык философии. М.: Языки славянской культуры.

6. Бибихин В. (2009) "Ранний Хайдеггер": Материалы к семинару. М.: Институт философии, теологии и истории св. Фомы.

7. Борхес Х.Л. (1992) Вавилонская библиотека. - Пер. В. Кулагина-Ярцева Спб.: Коллекция. // Портал "www.lib.ru" (http://www.lib.ru/BORHES/kniga.txt). Просмотрено 07.04.2016.

8. Витгенштейн Л. (2005) Логико-философский трактат // Избранные работы. М.: Издательский дом "Территория будущего".

9. Гаспаров Б.М. (1996) В поисках "другого". Французская и восточноевропейская семиотика на рубеже 1970-х годов. М.: НЛО, №14. // Портал Журнальный Зал "magazines.russ.ru" (http://magazines.russ.ru/nlo/1996/14/gaspar1.html). Просмотрено 17.04.2016.

10. Гинзбург К. (2000) Сыр и черви. Картина мира одного мельника, жившего в XVI в. М.: "Российская политическая энциклопедия" (РОССПЭН).

11. Делез Ж. Гваттари Ф. (2010) Тысяча плато: Капитализм и шизофрения. Екб: У-Фактория, М.: Астрель.

12. Косиков Г.К. (1987) О биографическом методе Ш. -О. Сент-Бёва. // Зарубежное литературоведение и теоретические проблемы науки о литературе. // Зарубежная эстетика и теория литературы XIX-XX вв.: Трактаты, статьи, эссе. М.

13. Лотман Ю. (1989) Выход из лабиринта // Портал "http://www.philology.ru" (http://www.philology.ru/literature3/lotman-98.htm). Просмотрено: 10.04.2016.

14. Ницше Ф. (1990) Веселая наука. - Пер. К. Свасьяна. М.: Мысль // Портал "www.nietzsche.ru" (http://www.nietzsche.ru/works/main-works/svasian/). Просмотрено: 15.04.2016

15. Усманова А.Р. (2000) Умберто Эко: парадоксы интерпретации. Мн.: Пропилеи.

16. Фуко М. (2010) История безумия в классическую эпоху. М.: АСТ.

17. Хайдеггер М. (1993) Письмо о гуманизме. - Пер. В.В. Бибихина // Портал "http://filosof.historic.ru" (http://filosof.historic.ru/books/item/f00/s00/z0000284/st001.shtml). Просмотрено 28.04.2016.

18. Хайдеггер М. (1949) Просёлок. - Пер. А. Михайлова // Портал "lib.ru" (http://lib.ru/HEIDEGGER/bypath.txt). Просмотрено 05.04.2016.

19. Хайдеггер М. (1990) Слова Ницше "Бог умер". - Пер. В. Бибихина. // Портал "ec-dejavu.ru" (http://ec-dejavu.ru/g/God.html). Просмотрено 01.04.2016.

20. Хайдеггер М. (1997) Тождество и различие (пер. с нем. - А. Денежкин; ред. - О. Никифоров) - М..: "Гнозис"-Издательство "Логос" // Портал "www.gumer.info" (http://www.gumer.info/bogoslov_Buks/Philos/Heidegg/Togd_Razl.php). Просмотрено 29.04.2016.

21. Хайдеггер М. (2012) Феноменологические интерпретации Аристотеля" (Экспозиция герменевтической ситуации. СПб.: ИЦ "Гуманитарная Академия".

22. Хайдеггер М. (2013) Что такое метафизика? / Пер. с нем. В.В. Бибихина. М.: Академический проект.

23. Эко У. (2012a) Баудолино. М.: Астрель: CORPUS.

24. Эко У. (2012b) Маятник Фуко. М.: Астрель: CORPUS.

25. Эко У. (2010) Имя Розы. СПб.: Симпозиум.

26. Эко У. (2003) Искусство и красота в средневековой эстетике. СПб.: Алетейя.

27. Эко У. (2007с) История красоты. М.: СЛОВО / SLOVO.

28. Эко У. (2007b) Исторический роман // Заметки на полях "Имени розы". СПб.: Симпозиум.

29. Эко У. (2007a) Поиски совершенного языка в европейской культуре. СПб.: ALEXANDRIA.

30. Эко У. (2004) Открытое произведение. СПб.: Академический проект.

31. Эко У. (2016) От древа к лабиринту. Исторические исследования знака и интерпретации. М.: Академический проект.

32. Эко У. (1998) От интернета к Гутенбергу: текст и гипертекст // Портал "www.gumer.info" (http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Culture/Eko/Int_Gutten.php). Просмотрено 28.04.2016.

33. Эко У. (2013) Откровения молодого романиста. М.: АСТ.

34. Эко У. (2006) Отсутствующая структура. Введение в семиологию. Спб.: Симпозиум.

35. Эко У. (1994) Средние века уже начались. М.: Иностранная литература. №4.

36. Эко У. (2002) Шесть прогулок в литературных лесах. СПб.: Симпозиум.

37. Bondanella P. (1997) Umberto Eco and the Open Text: Semiotics, Fiction, Popular Culture. Cambridge: Cambridge University Press.

38. Eco U. (1990) Interpretation and Overinterpretation: World, History, Texts. The Tanner Lectures on Human Values delivered at Clare Hall.

39. Eco U. (1987) Travels in Hyperreality. London: Picador.