Основы философии

Наряду с понятиями абстрактно-мысленная способность человека включает и другие формы рационального освоения действительности. Из курса классической формальной логики известны такие формы мышления, как суждение и умозаключение. Суждение -- это форма мысли, в которой посредством связи понятий утверждается или отрицается что-либо о чем-либо. Высказывая суждения, мы уже пользуемся понятиями. Они являются элементами суждений. С другой стороны, знание сущности предметов, на основе которого возникает понятие о них, выражается в форме суждения или совокупности суждений, которые, однако, всегда могут быть объединены в одно суждение. Это суждение, представляющее достигнутое понимание предметов, и принимается за понятие. По мере углубления знания о предметах меняется основа их обобщения, в чем и состоит переход от одних понятий к другим, более глубоким и точным (см.: Войшвилло Е. К. "Понятие как форма мышления" 4.11. Гл.1). Заметим, что в курсе психологии дается несколько иное определение суждения. " Суждение -- это отражение связей между предметами и явлениями действительности или между их свойствами и признаками" (Брушлинский А. В. "Мышление" // "Общая психология". М., 1968. С. 327). При таком понимании суждения не обязательно связаны с понятиями (эта трактовка ближе к отечественной традиции. В "Философском словаре" Э.Л. Радлова (М., 1913) говорится: "Суждением называется мысль, выраженная словами. В каждой мысли утверждается или отрицается связь двух элементов сознания, таким образом, в каждом суждении можно различить три элемента: два представления или понятия, между которыми устанавливается отношение, и, во-вторых, связка, которая и выражает собой произведенный синтез" (с.603)).

На базе понятий и суждений формируются умозаключения, представляющие собой рассуждения, в ходе которых логически выводится новое суждение (заключение или вывод).

Мы не будем специально рассматривать логические формы мышления -- понятия, суждения, умозаключения, так как все это достаточно широко освещается в соответствующих разделах логики. К сказанному о формах рационального познания добавим лишь, что, если брать научное познание, то там к числу наиболее важных форм относятся гипотезы и теории; посредством этих форм субъект способен проникать в самые глубокие сущности сложноорганизованных материальных систем.

Итак, можно виделить следующие черты, отличающие способность к абстрактному мышлению от чувственно-сенситивного отражения действительности:

1) способность к отражению общего в предметах; при сенситивном отражении в отдельных предметах не дифференцируются общие и единичные признаки; они не разделены, слиты в единый гомогенный образ;

2) способность к отражению существенного в предметах; в результате же сенситивного отражения существенное не отграничивается от несущественного;

3) способность к конструированию на основе познания сущности предметов понятий-идей, подлежащих опредмечиванию;

4) опосредованное познание действительности -- как через посредство сенситивного отражения, так и с помощью рассуждений, умозаключений и благодаря применению приборов.

Все эти моменты есть не что иное, как проявления способности к созданию абстракций. Отсюда и название данной способности -- "абстрактно-мысленная".

Спрашивается, а не тождественна ли эта способность мышлению? Ответ на данный вопрос зависит от того, как понимать мышление. В "Философском словаре", например, мышление понимается как "активный процесс отражения объективного мира в понятиях, суждениях, теориях и т. п., связанный с решением тех или иных задач, с обобщением и способами опосредованного познания действительности" ("Философский словарь". М., 1986. С. 295). "Философский энциклопедический словарь" сообщает, что мышление -- это "высшая форма активного отражения объективной реальности, состоящая в целенаправленном, опосредованном и обобщенном познании субъектом существенных связей и отношений предметов и явлений, в творческом созидании новых идей, в прогнозировании событий и действий" (М., 1989. С. 382).

Если исходить из этих определений, то, конечно, мышление окажется неотрывным от понятий.

Такое представление охватывает наиболее зрелую форму мышления, где ярко проявляются преимущества мыслительной деятельности. Однако оно само оказывается абстракцией от более широкой и многогранной целостности, какой выступает мышление человека; не видеть этого означает занять узкую позицию в понимании мышления.

В психологии давно установлен факт существования форм, отличающихся от абстрактного мышления, в частности, существование наглядно-действенного и наглядно-образного мышления.

Наблюдения над развитием сознания ребенка показывают, что мышление у него проявляется значительно раньше, чем способность к оперированию понятиями. Даже если он получает от взрослых те или иные понятия, то в первое время он не воспринимает слово как какую-то абстракцию, а прочно ассоциирует его с конкретным предметом, с конкретным сенситивным образом.

С детьми младшего дошкольного возраста проводилось два рода опытов (см.: Тихомиров О. К. "Психология мышления". М., 1984. С. 8-- 9). Первый из них следующий. На стол помещался двуплечевой рычаг, свободно закрепленный в центре. К правому плечу рычага прикреплялась игрушка, привлекательная для ребенка, вызывающая желание ее достать. Положение игрушки на столе исключает возможность достать ее просто рукой. Единственный путь -- воспользоваться рукояткой, прикрепленной к левому плечу. Естественно желание потянуть ручку к себе, но игрушка только отодвигается; нужно совершить движение, обратное тому, которое обычно совершается при притягивании вещей к себе. Нахождение этого способа, которое для ребенка младшего возраста осуществляется со значительными трудностями, оказывается' уже мыслительным процессом. Оно имеется, как установлено в экспериментах, и у высших животных. Характерная черта такого наглядно-действенного мышления в том, что решение задачи осуществляется с помощью реального преобразования ситуации, с помощью наблюдаемого двигательного акта.

Второй опыт. Ребенку-дошкольнику показывали плоскую фигуру определенной формы, например вырезанного из фанеры гуся. Затем фигура закрывалась фанерным диском так, чтобы оставалась видимой лишь ее часть -- голова и начало шеи. После этого фигуру поворачивали на какой-либо угол от исходного положения и предлагали ребенку определить по положению головы и шеи гуся, где должен располагаться его хвост. Решение задачи здесь является мыслительным процессом наглядно-образного типа. Из этого видно, что функции образного мышления связаны с представлением ситуаций и изменений в них, которые человек хочет получить в результате своей деятельности, преобразующей ситуацию, с конкретизацией общих положений.

С помощью образного мышления более полно воссоздается многообразие различных фактических характеристик предмета. В образе может быть зафиксировано одновременно видение предмета с нескольких точек зрения. Важная особенность образного мышления -- установление непривычных, "невероятных" сочетаний предметов и их свойств. В отличие от наглядно-действенного мышления при наглядно-образном мышлении ситуация преобразуется лишь в плане образа.

За основу отграничения наглядно-образного мышления от наглядно-действенного исследователи-психологи берут, таким образом, характер преобразования ситуации. Отправляясь от этого, мы можем пойти в несколько ином направлении -- в сторону характеристик собственно гносеологических. Мы можем увидеть, что при наглядно-действенном мышлении ребенок тоже оперирует представлением-образом: в случае с первым опытом решение задачи есть либо бессознательный акт, как результат перебора вариантов и случайного нахождения решения, закрепляемый тут же как вывод (в наглядно-образной форме), либо осознанный вывод, т. е. предварительное мысленное оперирование наглядными образами и соответствующее действие. Внутренний аспект наглядно-действенного мышления оказывается идентичным с наглядно-образным. С философской точки зрения важна именно эта общность отмеченных форм мышления; можно обозначить их как "чувственно-сенситивное" или "сенсомоторное" мышление. Второй термин более точен, так как теснее связан с представлением о человеческой деятельности, об активном воздействии человека на объект, без чего не бывает никакого человеческого мышления.

Экстремальные условия развития детей, не имеющих ни зрения, ни слуха и не имеющих возможности общаться посредством языка, выводят на первый план значимость их деятельности, неотрывной от тактильных ощущений, непосредственных восприятий формы внешних предметов и представлений о действиях с предметами.

Как отмечается в литературе, исходная форма функционирования мышления у слепоглухонемого ребенка связана с навыками самообслуживания -- элементарными формами человеческого поведения. Действуя, например, ложкой, ребенок своей рукой осваивает движения, которые не свойственны ему самому, его организму и которые не нужны ему как таковому. Действуя ложкой, ребенок уподобляет движения своей руки "форме"--"логике" общественно выработанного способа употребления ложки, который, в свою очередь, "продиктован", с одной стороны, физическими свойствами ложки и приданной ей пространственно-геометрической формой социального происхождения и, с другой стороны, назначением этой ложки, также являющимся продуктом исторического развития общества. Как видим, ребенок в процессе деятельности по удовлетворению своих нужд совершает действия, по форме воспроизводящие "логику" используемого предмета. Он как бы двигает рукой по двум "логикам" -- двум "формам" -- используемого предмета: естественно-природной и общественно-исторической. Здесь мы имеем дело с "непосредственной" формой мышления, т.е. с тем случаем, когда ребенок мыслит предметами, действиями с ними. А мыслит ребенок потому, что действует с предметами не как попало, а по жестко определенной логике, не присутствующей ни в физико-химической, ни в анатомо-физиологаческой, ни в структурно-морфологической организации его тела. В дальнейшем процессе формирования и развития психики слепоглухонемого ребенка появляются специфические средства общения -- жесты. Они возникают в результате превращения навыков самообслуживания из непосредственно практических актов в акты, не дающие непосредственного результата.

Изображая действие с отсутствующей ложкой, ребенок не принимает непосредственно пищи, а лишь сообщает другому человеку, что ему нужно поесть, нужна реальная пища. В отличие от навыков самообслуживания, жесты -- это лишь имитация первых, т. е. совершение действий по логике отсутствующих предметов (см.: Сироткин С. А. "Чем лучше мышлению вооружаться -- жестом или словом?" // "Вопросы философии". 1977. № 6. С. 97-98).

В формирующемся в онтогенезе человеческом сознании запечатлеваются контуры, формы предметов и отношения между предметами. Представления о них динамизируются, будучи детерминированными логикой материальных систем и материальных отношений. Первоначальная логика сознания при этом постоянно корректируется, поскольку она еще несовершенна и эпизодична, самой логикой вещей и формами деятельности ребенка.

Обращая внимание на важность социальной обусловленности мышления, Э. В. Ильенков отмечает, что сенсомоторные схемы складываются в онтогенезе, в процессе развития ребенка раньше, чем он становится способным говорить и понимать речь. Эти сенсомоторные схемы, являющиеся схемами непосредственной деятельности становящегося человека с вещами и в вещах, и есть то самое, что философия издавна называет логическими формами, или формами "мышления как такового". В этом плане Э. В. Ильенков дает такое определение мышлению: мышление -- это "способность обращаться с любым другим телом, находящимся вне своего собственного тела, сообразно с формой, расположением и значением его в составе окружающего мира" (Ильенков Э. В. "Соображения по вопросу об отношении мышления и языка (речи)" // "Вопросы философии". 1977. № 6. С. 95). Это определение, как можно видеть, несколько метафорично; в строгом смысле слова мышление манипулирует не самими вещами, а только их образами, представлениями о вещах. Но в этом определении ценен другой момент, а именно выход за узкие рамки понимания мышления только как абстрактно-логического мышления.

Суждения, являющиеся одной из основных форм логического мышления, уже имеются при чувственно-сенситивном отражении предметов. В них ставятся в связь конкретные восприятия и представления. Говоря, к примеру: "Студентка Иванова пошла в кинотеатр "Россия", мы не осуществляем никаких операций по обобщению признаков, мы лишь утверждаем что-то о ком-то, причем в наглядно-образной форме. С одной стороны, здесь имеется акт мышления, а с другой -- отсутствует абстрагирующая логика. Положение о том, что суждения не связаны только с понятиями или, допустим, теориями, признается, кстати, и авторитетными специалистами по логике. Е. К. Войшвилло, например, рассуждает следующим образом. Можно высказать такие суждения, как "Это -- дерево", "Это -- человек", имея лишь представления о деревьях и человеке. "Очевидно, так и возникают первые суждения еще на чувственной ступени познания, таков характер суждений ребенка. Но мышление в строгом смысле слова начинается лишь тогда, когда имеются более или менее точные понятия ("дерево", "человек"), и сами суждения при этом состоят в том, что в отдельном устанавливается наличие общих признаков, по которым соответствующие предметы (деревья, люди) обобщены в понятиях" (Войшвилло Е. К. "Понятие". ,М., 1967. С. 121). Таким образом, суждения не соотносятся однозначно ни с понятиями (они могут иметь место до понятия и "после" понятия), ни с абстрактно-логическим мышлением в смысле тождественности данной форме мышления. Они функционируют и в сенсомоторном мышлении.

Мышление в самом общем виде можно определить как процесс оперирования образами предметов. Поскольку образы предстают чувст-венно-сенситивными и понятийными (теории и гипотезы, с нашей точки зрения, тоже дают понятийные образы), постольку можно рассматривать мышление как процесс оперирования конкретно-чувственными и понятийными образами.

Мышление -- это процесс; но мышление также и способность, имеющаяся уже при чувственном отражении действительности^ Эта способность включена в чувственно-сенситивную способность, обеспечивая ее трансформацию в способность к абстрактному мышлению. В этом отношении чувственно-сенситивное получает у человека интеллектуальный аспект.

На основе изложенных соображений мы считаем также, что вторую познавательную способность правильнее называть не "логической", а "абстрактно-мысленной", т.е. способностью к абстрактно-логическому мышлению.

Остановимся теперь на вопросе о связи мышления с языком. Связаны ли они так, что могут существовать в отрыве друг от друга, или между ними существуют однозначно-тождественные отношения, такие, когда нет мышления без языка и наоборот? С одной стороны, имеется положение, согласно которому язык и мышление неразрывно связаны. С другой, ряд фактов, в том числе мыслительной деятельности слепоглухонемых, говорит о существовании невербального, несловесного мышления.

Посмотрим, однако, на структуру самого языка под углом зрения гносеологии.

Язык в этом аспекте определяется как система знаков, имеющих значения. Считается, что знаки и их значения в языке образуют относительно замкнутую и самостоятельную систему, имеющую свои законы, правила и формы связи. Важно то, что язык есть не просто система знаков, не знаки сами по себе, а знаки со своими значениями.

В качестве знаков могут выступать звуки, жесты, рисунки, чертежи и т. п. Они воспринимаются органами чувств другого человека, воздействуют на нервную систему и на сознание. Знаки -- это сигналы, материальные явления. "Знак есть материальный чувственно воспринимаемый предмет (явление, действие), выступающий в процессах познания и общения в качестве представителя (заместителя) другого предмета (предметов) и используемый для получения, хранения, преобразования и передачи информации о нем" (Резников Л. О. "Гносеологические вопросы семиотики". Л., 1964. С. 9). Под информацией при этом понимают гносеологический, чувственный или понятийный, образ, которым субъект оперирует в своем сознании и который индуцируется у другого субъекта при восприятии соответствующего знака. Благодаря замещению реальных предметов знаки позволяют оперировать не самими предметами, а их образами и комбинациями, комплексами взаимосвязанных образов.

Один и тот же образ, т. е. одна и та же информация, может быть закреплен в различный знаках. Например, "стол" в русском языке идентичен "der Tisch" в немецком и "the table" в английском языках. Иначе говоря, связь между значением и знаком неоднозначна и в этом отношении случайна, хотя исторически словообразование идет во взаимосвязи случайности с необходимостью.

Как справедливо подчеркивают многие специалисты, знак является не объектом познания, хотя и может быть таковым, а средством познания.

Гносеологический же образ, с которым связан знак, существенно отличается от материального образа и от художественного образа. Его характерные черты -- бессубстратность, изоморфность (структурное соответствие образа своему оригиналу), проективность (обратное проецирование структуры отображения на оригинал), аксиологичность (ценностная значимость) и др. Мы уже касались этих сторон гносеологического образа в двух его формах -- чувственной (сенситивной) и понятийной.

Отметим лишь, что в "семантическом треугольнике": 1) имя (выражение языка), 2) предмет, обозначаемый им (денотат, или десигнат), 3) смысл имени -- денотат оказывается содержанием гносеологического образа, соотносимого с предметом. Под смыслом же понимается индивидуальное значение слова, выделенное из объективной системы связей; оно состоит из тех связей, которые имеют отношение к данному моменту и к данной ситуации (Лурия А. Р. "Язык и сознание". М., 1979. С. 53). Пример -- слово "уголь", его смысл для геолога, художника или домашней хозяйки. "Смысл" -- это выявление специфических аспектов значения соответственно данному моменту и ситуации. В основе индивидуального смысла "лежит преобразование значений, выделение из числа всех связей, стоящих за словом, той системы связей, которая актуальна в данный момент" (там же. С. 54).

Относительная самостоятельность знаков, значений и смыслов заключает в себе возможность, с одной стороны, их совместного, в единстве, функционирования, а с другой -- их автономного существования.

Знаки, взятые сами по себе, не несут никакого смысла и не имеют значения для познания действительности. В данном случае они перестают быть обозначениями чего-то, перестают быть знаками.

Существует особый род знаков, внешнее выражение которых соотносимо с предметом отражения (в отличие от языковых или математических, химических, логических знаков, не имеющих такого сходства), вернее, с объектом, момент содержания которого представлен в его полном чувственном образе. Это -- знаки-символы, например: изображение льва как символа силы, заводских труб как символа урбанизации и т.п.

Символические знаки широко входили в мифологическое сознание; немало их в религии. Среди религиозных символов имеются такие, которые не несут в себе никакого реального содержания. Некоторые же символы, например изображение Христа, связываются у верующих с добротой в самих людях.

В научном, художественном познании и в социальной жизни нашего времени знаки-символы так или иначе коррелируются с познавательным образом.

Близость знака-символа к познавательному образу отмечается многими специалистами, занимающимися проблемой "знак и познание". "Чаще всего в качестве символа выступает конкретно-чувственный зрительный образ, имеющий хотя бы рудимент естественной связи с замещающим" (Уваров Л. В. "Образ, символ, знак". Минск, 1967. С. 105). Это лишь при первом приближении кажется, что знаки-символы почти не имеют предметного содержания и несут только какой-то абстрактный смысл. Однако на самом деле за ними стоит также определенное понятийное или сенситивное содержание. Символизируемое содержание носит более абстрактный характер, чем объекты обозначения. Символы схватывают самую сущность абстрактных идей, придают им чувственно-наглядную форму. Таковы художественные и графические символы. Следовательно, символ -- это материальное явление, которое в наглядно-образной форме представляет абстрактные идеи и понятия (Коршунов А. М., Мантатов В. В. "Теория отражения и эвристическая роль знаков". М., 1974. С. 126). Символы являются в большей мере продуктом соглашения людей, чем знаки естественного языка. Они создаются преимущественно целенаправленно, а не стихийно, по существу представляя собой конвенции, принимаемые людьми с известной долей условности.

Большое место в символе занимает социально-ценностный, аксиологический компонент. С символом связывается отношение индивида или социальной группы, класса, общества к тем или иным явлениям природы и общества. Голубь Пикассо, например, -- это для всех народов символ мира, выражающий желание избежать мировой термоядерной катастрофы, надежду на использование самых разнообразных каналов связи между народами для расширения и укрепления сотрудничества между ними.

В символе заключен обобщающий принцип раскрытия многогранного содержания и смысла явлений. "Как идеальная конструкция вещи -- символ в скрытой форме содержит в себе все возможные проявления вещи и создает перспективу для ее бесконечного развертывания в мысли, перехода от обобщенно-смысловой характеристики предмета к его отдельным конкретным единичностям. Символ является, таким образом, не просто знаком тех или иных предметов, но он заключает в себе обощенный принцип дальнейшего развертывания свернутого в нем смыслового содержания" (Лосев А.Ф. "Символ" // "Философская энциклопедия". М., 1970. Т. 5. С. 10).

Символ -- это знак, аналогичный слову языка в том плане, что он, как и любой языковый знак, закреплен за определенным гносеологическим образом и обозначает его. Но символ отличается от икониче-ского знака (знака-копии) тем, что он не совпадает с предметом отражения по многим параметрам. В самом изображении-символе их может мыслиться гораздо больше, чем в том значении, которое принято с ним соотносить. Символизация (ее нужно отличать от символизма как художественного и философско-эстетического течения) является стороной процесса научного и художественного освоения действительности, необходимым компонентом человеческих коммуникаций и функционирования социальных структур.

Относительная самостоятельность знаков по отношению к гносеологическим образам может доходить до такого предела, когда становится в принципе возможным оперирование одними только чувственными и понятийными образами без их сопровождения словами, рисунками, жестами. Мысль как процесс оперирования образами может достигать такой скорости, быстроты, что ее оформленность в знаках будет уже отягощать этот процесс, не позволять ему в максимальной степени развернуться; возникает известная ситуация опережения содержания и сбрасывания формы, замены устаревшей формы новой. Пока остается неясным, что это за новая форма; возможно, что эта новая форма есть тоже внешняя, но объединяющая в своих элементах целые комплексы суждений и умозаключений; возможно, форма будет полностью сведена к внутренней форме как способу и структуре организации самого развертывающегося процесса. Ответ на этот вопрос могу дать соответствующие исследования психологов и лингвистов.

С точки зрения философской такое состояние мышления возможно. В пользу этого предположения говорят и некоторые факты. Так, при напряженном, глубоком продумывании проблемы с перебором многогочисленных вариантов решения имеет место резкое ускорение мыслительного процесса; наличествующая при этом внутренняя речь (или отдельные слова) может в лучшем случае демонстрировать эпизодическую ее совпадаемость с какими-то узловыми моментами в мгновенном разливе мысли. Опыты, в которых наблюдались при помощи приборов процессы решения шахматных задач и последующие словесные отчеты испытуемых (см.: Тихомиров O.K. "Психология мышления". Разд. "Невербализованные исследовательские акты"), также указывают на наличие невербальных мыслительных актов. В интуитивном мышлении, в котором скорость мыслительного процесса, протекающего на бессознательном уровне психики, во много крат превышает темп мыслительного процесса, развертываемого в обычных условиях, наука вообще не может обнаружить никаких знаков или систем знаков, сопровождающих исключительно быструю смену "кадров". Факт невербального характера соответствующего мыслительного процесса отмечал А. Эйнштейн, говоря: "Для меня не подлежит сомнению, что наше мышление протекает в основном минуя символы (слова) и к тому же бессознательно" (Эйнштейн А. "Физика и реальность". М., 1965, С. 133).

Интересная идея в этом плане имеется у Д. И. Дубровского (см.: "Проблема идеального". М., 1983) -- идея существования у человека информации в "чистом" виде. Он отмечает, что идеальное (с его точки зрения, это вся субъективная реальность, чувственные и понятийные образы) непосредственно связано с тремя видами кодовЛ мозговым, по преимуществу нейродинамическим кодом, бихевиорально-экспрессив-ным (двигательные акты, внешние телесные изменения, в особенности выражения глаз, лица) и речевым. Причем только первый из них является фундаментальным. Информация, данная человеку в виде явлений его субъективной реальности (как его чувственные образы, мысли, цели и т. п.), необходимо воплощена в определенных мозговых нейродинамических системах, которые являются материальным носителем этой информации. Но последние не отображаются в субъективной реальности, "закрыты" для непосредственного отображения. Мозговые носители этой информации для человека начисто элиминированы, им не ощущаются. Он не знает, что происходит в его мозгу, когда оперирует всевозможной информацией. И это составляет кардинальный факт человеческой психической организации, который и обозначается как данность человеку информации в "чистом" виде, что равнозначно данности информации в виде явлений субъективной реальности. Для индивида, подчеркивает Д. И. Дубровский, характерно получение и переживание информации как таковой, не отягощенной субстратной организацией ее носителя (кода). Это касается и речи. Когда я говорю "дождь идет", это "содержание" фиксируется в речевом коде, реализуется соответствующей звуковой, фонематической организацией; последняя же обусловлена эквивалентной нейродинамической организацией в головном мозгу, обеспечивающей согласованную работу мышц речевого аппарата. Но для меня как личности, да и для того, кто воспринимает и понимает эти мои слова, указанное "содержание" представлено в "чистом" виде, как мысль, образ.

Итак, человек обладает способностью иметь информацию, т.е. гносеологические образы, в чистом виде, и оперировать этой информацией. Признание существования информации в чистом виде, т.е. независимо и от словесного и от жестового языка, не нарушает положения о том, что мышление и язык тесно связаны друг с другом. Без языка или другого аналогичного средства выражения образов и мыслей человек так и оставался бы со своей "чистой" информацией наедине, не смог бы общаться с другими людьми; более того, он не смог бы и формировать абстрактные образы и абстрактное мышление; коммуникативная функция языка является в этом отношении ведущей. При помощи языка устанавливается взаимопонимание. С его помощью развивается познавательный процесс, осуществляется прогресс науки, культуры, цивилизации. Язык -- материальная форма мышления.

Имея в виду различные мистические концепции общения людей и субъективистские трактовки языка, материалистическая философия формулирует положение о неразрывности языка и мышления. Это положение, верное в качестве принципа, не исключает признания авербального мышления.

Вернемся теперь к чувственно-сенситивному отражению действительности в связи с абстрактным мышлением. Такой аспект анализа уже позволил увидеть наличие при чувственном отражении таких форм, которые, казалось бы, не должны выходить за рамки понятий; здесь имеются суждения, связанные с оперированием чувственно-сенситивными представлениями. Анализ показывает, однако, нечто большее, а именно, что при чувственном отражении постоянно применяются и слова-понятия.

Что это за явление? Для его понимания опять-таки нужно обратиться к деятельностному подходу и к социальной стороне вопроса. Приведем рассуждения, имеющиеся в книге А Р. Лурия "Язык и сознание" (М., 1979). Автор пишет, что если бы человек, говоря "часы", имел в виду лишь одни определенные часы, а воспринимающий это слово, не имеющий соответствующего опыта, не понимал бы обобщенного смысла этого слова, он никогда бы не смог передать собеседнику свою мысль. Однако слова "часы" и "стол" имеют обобщенное значение, и это является условием понимания, условием того, что человек, называя предмет, может передать свою мысль другому человеку. Даже если этот другой человек представляет названную вещь иначе (например, говорящий имеет в виду карманные часы, а воспринимающий -- настольные или башенные часы), все равно предмет, отнесенный к определенному классу явлений, позволяет говорящему передать определенную обобщенную информацию. И А. Р. Лурия заключает: "Значит, абстрагируя признак и обобщая предмет, слово становится орудием мышления и средством общения" (С. 43--44).

Воспринимая конкретный стол и говоря: "Это -- стол", человек мыслит, т. е. утверждает, с одной стороны, в чувственно-сенситивном ракурсе, а с другой -- использует форму абстрактного мышления. В целом же данное утверждение -- чувственный образ. Замечательно сказано Гегелем, что вообще язык выражает в сущности лишь общее; но то, что мыслится, есть особенное, отдельное.

Таким образом, .при помощи слов-понятий, употребляемых в необходимых сочетаниях, в тех или иных комплексах, в суждениях и рассуждениях человек получает способность описывать индивидуальный предмет и передавать конкретно-чувственную информацию другому. Иначе говоря, несмотря на применение средств, типичных для абстрактно-логического мышления, результат по своему характеру будет все-таки чувственно-сенситивным. Восприятия или представления не перестают быть таковыми при применении к их выражению средств абстрактного мышления.

Следует отметить к тому же, что, по свидетельствам психологов, опирающихся в своих выводах на наблюдения, в человеческом мышлении в зависимости от характера задач, попеременно "включается" то один, то другой вид мышления, причем все это происходит на фоне общего, единого мышления. О. К. Тихомиров отмечает, что наглядно-действенное, наглядно-образное и словесно-логическое мышление образуют этапы развития мышления в онтогенезе и филогенезе. Но "эти три вида мышления сосуществуют и у взрослого человека и функционируют при решении различных задач" (Тихомиров О. К. "Психология мышления". С. 9).

Из изложенного следуют два вывода: 1. Реализация чувственно-сенситивной способности человека совершается посредством механизма абстрактного мышления. Рациональное -- воспользуемся этим термином -- пронизывает содержание чувственного познания действительности. 2. Реализация абстрактно-мысленной способности человека совершается посредством обращения к результатам чувственного отражения предметов, используемым также (в форме образов-моделей, образов-символов) в качестве средств достижения и выражения результатов рационального познания. Иначе говоря, в реальном человеческом сознании чувственное пронизано рациональным, а рациональное -- чувственным.

Для понимания процесса развития познания немаловажное значение имеет его разграничение на живое созерцание и абстрактное мышление с подразделением последнего при проекции на науку на эмпирическое и теоретическое.

Поясним, что такое живое созерцание. Дело в том, что в нашей литературе нередко отождествляются "эмпирическое", "живое созерцание" и "чувственное" (чувственно-сенситивное). "Чувственное", как мы уже видели, -- это одна из познавательных способностей человека. Чувственного как знания, взятого в обособлении от рационального, нет.

Первичной клеточкой познания выступает мысль, хотя и оперирующая наряду с представлениями общими понятиями, но отражающая предметы, их свойства и отношения на уровне явлений (как проявлений сущности), т.е. мысль, схватывающая ситуации и вещи в их единичности и конкретности. Отражение действительности во всем ее внешнем многообразии и внешних взаимосвязях, где несущественное еще не отграничено от существенного, и дает то, что можно назвать "живым созерцанием".

От живого созерцания, соотносимого с живой действительностью, и начинается многосложный, порой зигзагообразный путь абстрактного мышления к внутренней сущности предметов; это есть путь с переходами от одной стороны сущности к другим ее сторонам, от фрагментарного к целостному ее воспроизведению, от менее глубокой к более глубокой сущности. Это уже не живая чувственно данная конкретность, а реальные абстракции, стороны, лишь на заключительном этапе сводимые мышлением воедино, в мысленно-конкретное, которое затем соотносится с чувственно-конкретным как сущность с комплексом своих проявлений.

При обсуждении вопроса об абстрактно-мысленном познании действительности можно столкнуться с подразделением всего этого процесса на два этапа: рассудочный и разумный -- и выделением соответствующих способностей человека: рассудка и разума. Такое разделение имеет определенное основание и с ним мы встречаемся еще в античной философии. Большое внимание этому вопросу уделено в немецкой классической философии. По И. Канту, "всякое наше знание начинается с чувств, переходит затем к рассудку и заканчивается в разуме, выше которого нет в нас ничего для обработки материала созерцаний и для подведения его под высшее единство мышления" (Кант И. Соч.: В 6 т. Т. 3. С. 340). Рассудок -- это "способность составлять суждения", способность же суждения "есть не что иное, как способность мышления" (там же. С. 167, 175). Рассудок -- это способность давать правила. В отличие от рассудка разум "заключает в себе источник определенных понятий и основоположений, которые он не заимствует ни из чувств, ни из рассудка" (там же. С. 340). Разум способен давать принципы. Он не направлен прямо на опыт или на какой-нибудь предмет, а на рассудок, чтобы с помощью понятий a priori придать многообразным его знаниям единство. Если рассудок есть способность создавать единство посредством правил, то разум есть способность создавать единство правил рассудка по принципам.

Справедливо усматривая в разуме способность схватывать единство противоположностей, взаимопереходы сторон и т. п., некоторые философы, однако, несколько суживают рамки разума, ограничивая его способностью усмотрения диалектики объектов и лишь научно-теоретическим постижением сущности предметов. Нам представляется, что это излишне сциентизированная трактовка данного понятия.

Рассудок оперирует в пределах сложившегося знания данными опыта, упорядочивая их согласно твердо установленным правилам, и это придает ему вид "некоего духовного автомата", которому присущи жесткая определенность, строгость разграничений и утверждений, тенденция к упрощению и схематизации; рассудок может правильно классифицировать явления, приводить знания о них в систему; рассудок обеспечивает успешную адаптацию индивида к привычным познавательным ситуациям, в особенности при решении утилитарных задач. С этой точки зрения, основное отличие разума от рассудка -- в выходе за пределы наличного знания и в порождении новых понятий. Речь идет не только о научных понятиях, но и о понятиях обыденного или художественного познания.

Но этого, как нам кажется, недостаточно, чтобы разум проявил себя. По нашему мнению, для разума характерны такие понятия, которые фиксируют (и это уже отмечалось выше) усмотренное сознанием смысловое отношение объектов, закон (принцип) внутреннего строения или реальное значение предмета. Понятие в этом отношении обретает смысловое содержание, связанное с герменевтикой, интерпретацией, выявлением места, значения предметов в составе комплекса явлений. Погружение мышления в систему внутренних и внешних связей объекта ведет к раскрытию противоположностей, противоречий, диалектики и порождению новых понятий, причем как на уровне явлений, так и на уровне сущности предметов. Вследствие этого и разум, и рассудок имеют место и при живом созерцании, и при абстрактном мышлении, на эмпирическом и теоретическом уровнях научного познания.

Рассудок и разум представляют собой особое сечение познавательного процесса, когда мышление носит либо рассуждающий и ориентировоч-но-приспособительный, либо понимающий и творческо-конструктивный характер.

С точки зрения специфичности рассудка и разума требует более строгого употребления термин "рациональный" (об этом смотри специально в гл XVIII). Иногда рациональное отождествляют со способностью человека к абстрактно-мысленному отражению действительности. Однако слово "рациональное" происходит от "rationalis" -- рассудок, разум и означает рассудочный, разумный. "Рассудочный" охватывает и ту сферу чувственно-сенситивного, которая связана с мышлением на базе восприятий и представлений. Если и применять "рациональное" как противоположное "чувственному", то, конечно, с определенными оговорками.

Дилемма сенсуализма и рационализма существовала на протяжении всей истории философии. Сенсуализм представляли Эпикур, Локк, Гоббс, Беркли и др., рационализм -- Декарт, Спиноза, Лейбниц, Шеллинг и др. Первые считали главными формами познания чувственно-сенситивные формы, пытались редуцировать все содержание познания к данным, полученным органами чувств. Основное положение сенсуализма: "Нет ничего в знании, чего первоначально не было бы в ощущениях". Представители рационализма, наоборот, обособляли абстрактное мышление от чувственно-сенситивной способности человека, рассматривали результаты чувственного отражения как несовершенные, вероятностные, не дающие истинного знания, а результаты абстрактного мышления -- как имеющие всеобщий и необходимый, а при строгом следовании законам логики -- и истинный характер.

Историческая дилемма "либо чувства, либо абстрактное мышление" снимается в синтезе чувственно-сенситивного и абстрактно-мысленного отражения действительности. Последовательное проведение данного положения становится возможным благодаря обращению к практике, к деятельностно-активному отношению человека к миру.

Современная гносеология не ограничивается отношением "индивид -- природа", а берет сложную систему: "индивид -- общество -- природа". С этой точки зрения утверждается гносеологический оптимизм, несовместимый с агностической трактовкой познавательных способностей человека.

10.3 Интуиция

В получении нового знания большую роль играют логическое мышление, способы и приемы образования понятий, законы логики. Но опыт познавательной деятельности свидетельствует, что обычная логика во многих случаях оказывается недостаточной для решения научных проблем;, процесс производства новой информации не может быть сведен ни к индуктивно, ни к дедуктивно развертываемому мышлению. Важное место в этом процессе занимает интуиция, сообщающая познанию новый импульс и направление движения.

Наличие такой способности человека признают многие выдающиеся ученые нашего времени. Луи де Бройль, например, отмечал, что теории развиваются и часто даже меняются коренным образом, что было бы невозможно, если бы основы науки были чисто рациональными. Он убедился, по его словам, в неизбежном влиянии на научное исследование индивидуальных особенностей мышления ученого, имеющих не только рациональный характер. "При более внимательном исследовании этого вопроса, -- пишет Луи де Бройль, -- легко заметить, что как раз эти элементы имеют важное значение для прогресса науки. Я, в частности, имею в виду такие сугубо личные способности, столь разные у разных людей, как воображение и интуиция. Воображение, позволяющее нам представить себе сразу часть физической картины мира в виде наглядной картины, выявляющей некоторые ее детали, интуиция, неожиданно раскрывающая нам в каком-то внутреннем прозрении, не имеющем ничего общего с тяжеловесным силлогизмом, глубины реальности, являются возможностями, органически присущими человеческому уму; они играли и повседневно играют существенную роль в создании науки" ("По тропам науки". М., 1962. С. 293--294). «Благодаря этим скачкам осуществляются великие завоевания разума. Именно поэтому человеческий ум способен в конечном счете взять верх над всеми машинами, которые вычисляют и классифицируют лучше, чем он, но не могут ни воображать, ни предчувствовать. "Таким образом (поразительное противоречие!), человеческая наука, по существу рациональная в своих основах и по своим методам, может осуществлять свои наиболее замечательные завоевания, -- подчеркивает Луи де Бройль, -- лишь путем опасных внезапных скачков ума, когда проявляются способности, освобожденные от тяжелых оков строгого рассуждения" (Там же. С. 295).

Мы не будем останавливаться здесь на вопросах воображения, внимания, памяти, сообразительности, некоторых других способностях человека (эмоциях, воле и т. п.); это предмет специального обсуждения. Остановимся на интуиции. Интуиция как специфический познавательный процесс, непосредственно продуцирующий новое знание, выступает столь же всеобщей, свойственной всем людям (правда, в разной степени) способностью, как и чувства, и абстрактное мышление.

Интуиция поддается экспериментальному изучению. Из работ, посвященных исследованию интуиции посредством эксперимента, можно выделить труды Я. А. Пономарева, Олтона, К. Факуоару.

Распространенность, всеобщность интуиции подтверждают многочисленные наблюдения над людьми в обычных, повседневных условиях; нередки случаи, когда в нестандартной ситуации, требующей быстрого решения в условиях ограниченной информации, субъект производит выбор своих действий, как бы "пред-чувствуя", что нужно поступить именно так, и никак иначе.

Человеческая культура знает немало случаев, когда ученый, конструктор, художник или музыкант достигали принципиально нового в своей области как бы путем "озарения", "по наитию".

Приведем несколько фактов.

В истории музыки нередки случаи, когда музыкальная мысль приходила к композитору в самый неожиданный момент, скажем, во сне. Например, Джузеппе Тартини однажды увидел во сне дьявола, игравшего на скрипке восхитительную мелодию. Проснувшись, Тартини тотчас записал ее и в дальнейшем использовал для сочинения одного из своих самых знаменитых произведений -- скрипичной сонаты "Дьявольские трели" (См.: "Интуиция и научное творчество". Аналитический сборник ИНИОН. М., 1981. С. 17).

Любопытен случай, происшедший с изобретателем в области электро- и радиотехники Николой Тесла (1856--1943). Однажды, во время прогулки с приятелем, ему внезапно пришло в голову решение одной технической проблемы. Американский психолог Дж. Гоуэн сообщает; он шел в сторону заката солнца и читал стихи; в это время мысль, подобно вспышке молнии, озарила его; идея электромотора на переменном токе пришла к нему как откровение. Он стоял, погруженный в транс, пытаясь объяснить другу свое видение. Образы, представшие перед умственным взором Теслы, были отчетливыми и осязаемыми, как металл или камень. Принцип вращающегося магнитного поля стал для него совершенно ясным. Так началась революция в мировой электротехнике. (См.: "Интуиция и научное творчество". М., 1981. С. 17).

С действием интуиции связаны и крупнейшие достижения теоретической науки.

Интересен взгляд А. Эйнштейна на творчество физика-теоретика и его суждения о собственном творчестве (См.: Кармин А. С. "Научное мышление и интуиция: эйнштейновская постановка проблемы" // "Научная картина мира. Логико-гносеологический аспект". Киев, 1983). Он считал, что не существует никакого индуктивного метода, который мог бы вести к фундаментальным понятиям физики. Гипотеза может быть "навеяна" эмпирическими фактами, но не является непосредственно выводимой из них -- иначе она не была бы гипотезой. Ученый может и должен свободно создавать различные гипотезы для объяснения наблюдаемых явлений. Вопрос же о том, какая из выдвинутых гипотез должна быть принята, а какая отброшена, решается эмпирической проверкой следствий, вытекающих из них. Этой установки А. Эйнштейн придерживался и в своей научной деятельности. Исходные положения его теории относительности были сформулированы не как индуктивные обобщения опытных данных (хотя он учитывал эмпирические факты при ее создании), они были продуктами "изобретения", "догадки", т.е. продуктами интуиции. А Эйнштейн говорил своему бывшему сокурснику Якобу Эрату, что мысль об относительности одновременности появилась у него в результате внезапной интуитивной догадки. Однажды утром он проснулся и вдруг понял, что события, которые для одного наблюдателя происходят одновременно, могут быть неодновременными для другого. Как отмечал М. Вертгеймер на основании бесед с А Эйнштейном, к представлению о том, что скорость света является предельной скоростью распространения сигналов, он пришел также интуитивно. Из специальной и общей теории относительности путем логико-математической дедукции были получены следствия, сопоставимые с данными наблюдений и экспериментов и подтвержденные этими данными. А. Эйнштейн считал, что на опыте можно проверить теорию, но нет пути от опыта к теории. Вместе с тем путь от чувственного опыта к теоретическим понятиям существует -- это путь интуиции, интуиция (а не логика) связывает их. "Если не согрешить против логики, -- говорил А. Эйнштейн, -- то вообще нельзя ни к чему прийти". (Эйнштейн А. "Собр. науч. трудов". М., 1967. Т. IV. С. 572). "Подлинной ценностью является в сущности, только интуиция" (Цит по: Кляус Е. М. "Альберт Эйнштейн" // Эйнштейн А "Физика и реальность". М., 1965. С. 337).

Немаловажное значение имеет интуиция в сфере философского познания. С интуицией связывают идею силлогизмов Аристотеля, идею соединения философии и математики Р.Декарта, идею антиномий И. Канта и многие другие. (См., например: Лапшин И. И. "Философия изобретения и изобретение в философии". Пг., 1922. Т. П. (Разд. "Творческая интуиция философов" и "Анализ приведенных случаев").

Б. Рассел отмечал, что иногда его попытки протолкнуть силой воли ход творческой работы оказывались бесплодными, и он убеждался в необходимости терпеливо ожидать подсознательного вызревания идей, что было результатом напряженных размышлений. "Когда я работаю над книгой, -- писал он, -- я вижу ее во сне почти каждую ночь. Не знаю, возникают ли при этом новые идеи, или оживляются старые, зачастую я вижу целые страницы и могу во сне прочесть их". (Цит. по: "Интуиция и научное творчество". С. 17).

Феномен интуиции чрезвычайно широк и не всегда все, что считают интуитивным, действительно заслуживает такого названия. В мышлении, например, нередки умозаключения, посылки которых не формулируются в явном виде; результат таких умозаключений бывает неожиданным, но вовсе не интуитивным, как полагают некоторые ученые. Не нужно принимать за интуицию то, что относится к области инстинктов, характеризуется автоматизмом реакций в сходной обстановке и имеет физиологические механизмы в подсознательной или бессознательной сфере субъекта. Порой говорят о "чувственной интуиции" как о восприятии органами чувств ("интуитивные" предпосылки геометрии Эвклида и т.п.). Хотя такое словоупотребление возможно, но оно идентично "чувственно-сенситивному". Как специфический феномен познания понятие интуиции многозначно.

Мы понимаем под интуицией интеллектуальную интуицию (лат. intellectus -- ум, мыслительная способность человека), позволяющую проникать в сущность вещей.

И еще одна чрезвычайно важная черта свойственна интуиции -- ее непосредственность. Непосредственным знанием (в отличие от опосредованного) принято называть такое, которое не опирается на логическое доказательство. Интуиция является непосредственным знанием только в том отношении, что в момент выдвижения нового положения оно не следует с логической необходимостью из существующего чувственного опыта и теоретических построений (Копнин П. В. "Гносеологические и логические основы науки". С. 190). Если иметь в виду, что интуиция относится к интеллекту и связана с отражением сущности предметов (т.е. если отграничить ее от чувственно-сенситивного и инстинктивного), то можно принять за исходное такое ее определение: интуиция -- это способность постижения истины путем прямого ее усмотрения без обоснования с помощью доказательства. (См.: "Философский энциклопедический словарь". М., 1989. С. 221). Все приведенные выше случаи проявления интуиции (а их число можно значительно расширить) целиком подходят под это определение.

Но все изложенное выше демонстрирует по крайней мере еще две черты, свойственные интуиции: внезапность и неосознанность. Решение проблемы во всех приведенных примерах (поиск нового понятия, темы, идеи и т. п.) приходило всегда неожиданно, случайно, и, казалось бы, в неподходящих для творчества условиях, так или иначе контрастирующих с условиями целенаправленного научного поиска.

Интуитивное "видение" совершается не только случайно и вдруг, но и без явной осознанности путей и средств, приводящих к данному результату.

Иногда неосознанным остается и результат, а самой интуиции при таком исходе ее действия уготована лишь участь возможности, не ставшей действительностью. Индивид может вообще не сохранить (или не иметь) никаких воспоминаний о пережитом акте интуиции. Одно замечательное наблюдение было сделано американским математиком Леонардом Юджином Диксоном. Его мать и ее сестра, которые в школе были соперницами по геометрии, провели долгий и бесплодный вечер над решением какой-то задачи. Ночью матери приснилась эта задача: и она стала решать ее вслух громким и ясным голосом; ее сестра, услышав это, встала и записала. На следующее утро в ее руках было правильное решение, неизвестное матери Диксона. (См.: Налчаджян А. А. "Некоторые психологические и философские проблемы интуитивного познания (интуиция в процессе научного творчества)". М., 1972). Этот пример иллюстрирует, помимо прочего, неосознанный характер явления, называемого "математические сны" и действие на бессознательном уровне человеческой психики.

Таким образом, интуитивной способности человека свойственны: 1) неожиданность решения задачи, 2) неосознанность путей и средств ее решения и 3) непосредственность постижения истины на сущностном уровне объектов.