Политическая философия Михаила Лифшица

Но что же способен противопоставить этому человек, класс, действующий сознательно, действующий свободно благодаря опоре на истину бытия, благодаря «ветру истории», пойманному его парусами? В одной из архивных заметок Мих. Лифшица содержится следующая запись: «Я рассчитываю на печальный опыт, хотя не очень верю в добрую волю. Но мы ведь знаем, что силы, желающие зла, со скрежетом зубовным часто творят добро» . Печальный опыт, отличающийся, однако, от простого, по выражению Герберта Маркузе, похмелья после социальных революций, вот что с каждой проигранной битвой входит в абсолютный баланс человечества. Ведь еще Карл Маркс, говоря о Парижской коммуне 1871 года, заметил, что хотя коммунары и «штурмовали небо», хотя они были обречены на поражение, поражение это было выше многих побед - ведь его печальный опыт был содержательнее случайного, поверхностного, слишком легкого успеха: «отражение истинно упреждающее было бы отражением истинно последующим. Мы тогда хорошо упреждаем действительность, когда хорошо следуем за ней («система» с хорошо работающей обратной связью, т. е. с печальным опытом, в котором печальная сторона доведена до минимума): истинно-печальный опыт не так печален!» .

Сама возможность существования объективной, реально-идеальной дифференциации печального опыта обуславливается сознательной, свободной человеческой деятельностью, истоком которой является истина мира, раскрывающегося перед человеком, который как бы возвращает бытие к самому себе, доводя его до его истины. Только в перспективе этой всемирно-исторической точки зрения сознание и может действовать таким образом, чтобы даже поражение обратить в будущую победу.

Но чем же является эта всемирно-историческая точка зрения? Нет сомнений, что истина бытия, как действительное основание, как мировая линия, прокладывает себе путь сквозь стихийный ход человеческой истории, что всякое политическое действие, всякое преобразование, всякая победа или поражение необходимо соотносятся между собой, будучи высвечены этим озаряющим взглядом. Возможно ли высказать тот действительный, реальный критерий, всегда оставляющий за собой последнее слово на суде истории, то что уже самим способом своего бытия представляется как бы необходимым условием гармонического хода человеческой истории, как части всеобщей истории мира в его истине?

Для Мих. Лифшица, как и для марксизма вообще, этим реальным критерием является народность, степень демократического, самодеятельного подъема самых широких масс людей без каких-либо изъятий и исключений. Каждое конкретное историческое явление, каждое политическое действие последним основанием для своей оценки, для своего понимания имеют степень освобождения человечества, рост его самоорганизации и сознания. Таким образом, в области политического онтологически понятая истина бытия приобретает общественное измерение, как истина-справедливость, истина-нравственность, являющаяся глубинной основой и подлинным смыслом всей политической и исторической освободительной борьбы человечества.

Нравственное измерение истории, как живое присутствие истины в мире общественных отношений, коренится, прежде всего, в действительной борьбе угнетенных масс, «сильных не только своим количеством и своим пониманием "телесного" в этом нередко может быть и слабость, и ею часто пользовались всякие плебисцитарные режимы фашистского или бонапартистского типа для порабощения масс, для превращения их в толпу. Массы сильны своим моральным весом, который неотделим от их реальной исторической силы» . Этот моральный вес, эта нравственная сила являются своего рода imponderabilia, невесомыми величинами, по выражению Мих. Лифшица, «которые не могут быть подсчитаны, как трубы заводов, рост населения, количество штыков», но являются действительными «моральными факторами, имеющими невесомое, но реальное значение в политике» .

Как и все идеальное «моральная сила» слаба, она существует в мире ровно настолько, насколько существует в нем человечность, и все же, в дни решающих столкновений, в дни сражений и труда, когда угнетенные всех эпох со всего мира встают на борьбу за свое будущее, она становится самым сильным, самым прочным, самым грозным, что только есть в мире. Именно ее силой нищая, голодная, необученная армия Великой французской революции сумела победить войска монархической Европы, объединившиеся против нее, именно о ней говорил Ленин, когда Советская Россия, находившаяся в окружении врагов, борющаяся с интервенцией, сумела выстоять и победить . «Таким образом, существует содержание моральной силы. Оно измеряется отношением данного класса к общественному целому. И так как оно объективно, его нельзя изменить простым напряжением воли заинтересованных общественных сил, при помощи насилия, хитрости или денег. С другой стороны, моральная сила может быть реализована в деятельном сплочении большинства против паразитов, и тогда взаимная поддержка, братское чувство делает чудеса, или же она может существовать только идеально, то есть как простая возможность. Для человеческой воли здесь открывается обширное поле деятельности. Лишь бы эта воля не вступала в безнадёжный конфликт с исторической моральной силой, не нарушала условия, при которых эта сила может быть реализована в действительном объединении и братском подъёме людей, не вызывала своими действиями обратных результатов» .

Массовая свободная демократическая самоорганизация - это начало и конец политики, это ее смысл, это истина, существующая в истории, это справедливость, как качество самого бытия. Будучи подлинной основой всякого политического действия, она представляет собой реальную идеальность, служащую как бы камертоном, звучащим для того, чтобы мы знали, чтобы мы понимали, чтобы мы могли установить качественную характеристику каждого политического действия, каждого нашего суждения, каждой идеи и каждого следующего шага на пути истории - способствуют ли они подлинному, настоящему, действительному освобождению масс.

Это - «прерогативная инстанция» социального бытия, это - искомое истинное положение, это - единожды обретенная точка зрения на всю мировую историю, позволяющая ей раскрыться, как раскрывается перед человеком бесконечная глубина действительности.

В еще не опубликованной заметке из Архива Мих. Лифшица содержатся следующие строки: «Надо превращать толпу в народ, объединять людей их самостоятельной организацией, бескорыстным трудом, культурой - вот безусловная основа для оценки того, кто прав, кто виноват» .

ГЛАВА 2. ОБЩЕСТВЕННЫЙ ИДЕАЛ И ЕГО РЕАЛЬНОСТЬ

Современное положение на рынке идей такого, что собирающийся обзавестись здесь некоторым капиталом, должен скорее избегать темы общественного идеала и тем более его реальности. Превратности исторической судьбы этого вопроса осудили его в глазах хранителей философских истин на самое радикальное подозрение.

Это недоверие, восходящее своими корнями к общей ситуации времени конца больших рассказов, вызвано, во многом, действительными проблемами, требующими своего решения. Очень часто, и ХХ век показал это со всей страшной очевидностью, пространные рассуждения об общественном идеале своей обратной стороной имели мечту о новом репрессивном порядком или же, наоборот, скрываемое изо всех сил, но непреодолимое желание сохранить одряхлевшее существующее.

Имел ли нацизм своего рода общественный идеал? Была ли «Культурная революция» в маоистском Китае движением миллионов, воодушевляемых тем или иным представлением о необходимости радикального пересмотра сложившихся общественных отношений? Наконец, разве культурная риторика мировых сверхдержав, желающих определять судьбу всего человечества, не оперирует тем или иным представлением об идеальной составляющей этого процесса? Каждое политическое действие, каждый шаг человечества на пути истории и общественной борьбы самым тесным образом связаны с ответом на вопрос, что же такое общественный идеал и его реальность.

Диалектика, как любил замечать Мих. Лифшиц, учит различать - это положение лежит в основе не только человеческого мышления и практики, но и самого бесконечного бытия, не чуждого представлению об истине, ведь первое, главное различение - различение истины и лжи. Сохранение его строгости и отчетливости при рассмотрении истории и политики требует безусловного соблюдения дисциплины мысли, позволяющей удержаться от слишком поспешных, слишком общих решений, сводящих концы с концами там, где в действительности зияет пропасть.

Должны ли мы отказаться от обращения к понятию общественного идеала, потому что общественными идеалами обладали самые разрушительные явления прошедших веков, потому что между этими идеалами и их воплощением присутствовала далеко не иллюзорная связь? Иными словами, можно ли сказать, что всякий общественный идеал чреват разрушительными последствиями?

Преждевременное решение этого вопроса, являющееся в перспективе ситуации современности, сводится, в конечном счете, к стиранию граней внутренней дифференциации явления общественного идеала, предполагая, что, например, идеалы общественной борьбы времен Французской революции непосредственно оборачиваются «сентябрьскими убийствами» и эпохой террора, а в исторической перспективе содержат в себе тоталитаризм национал-социалистической идеологии и фашистского государства.

Этот взгляд, как действительный результат общественной борьбы последних десятилетий, хотя и содержит в себе известную долю истины, все же является глубоко ложным. Ведь не будет преувеличением сказать, что и сам он входит, как необходимая часть, в состав определенного общественного идеала или же заключает его в себе.

Преодоление его возможно лишь обретением иной точки опоры, становлением голосом иной ситуации - для Мих Лифшица, как уже было замечено, этой ситуацией являлась Октябрьская революция, несомненно, содержащая в себе великий общественный идеал, увиденный в перспективе грандиозного подъема массовой самодеятельности в борьбе за свое освобождение. Важнейшей идеей классического марксизма от Маркса и Энгельса до советского «течения» 30-х годов являлось понимание и обоснование того, каким образом, среди огромного количества самых фантастических и самых страшных представлений в истории и политике существует подлинный общественный идеал также отличный от тоталитарной утопии, как темные представления восставшего раба о социальной справедливости, от великих демократических идеалов освобождения человечества.

Коренным вопросом этого взгляда на судьбу общественных идеалов и их реальность становится вопрос о различии, позволяющем провести грань между идеалом самодеятельности Октября и идеалом фашистского активизма, между демократическим подъемом масс эпохи Крестьянских войн и демонизмом восстания тайпинов. Иными словами, речь идет о диалектической мере и универсальном критерии, раскрывающем содержательную, качественную сторону того, что получило свою реальность как общественный идеал.

2.1 Идеальное

Вопрос о природе идеала и идеального представляет собой как бы другую сторону вопроса об истине, которого мы касались выше. Поэтому для его верного понимания необходимо держать в памяти определение, согласно которому истина это не только соответствие нашего представления предмету, но и соответствие предмета самому себе.

Будучи понятой онтологически, истина, выходящая за пределы системы высказываний, обретает свое подлинное объективное существование как необходимое условие для всякого человеческого действия, как универсальный критерий, уклонение от которого чревато неизбежной карой

Но все же, в каком смысле проблема идеального есть другая сторона проблемы истины? Согласно взгляду Мих. Лифшица, одной из аксиом диалектической Онтогносеологии является тезис, согласно которому, хотя «мир вещей и мир духовный переходят друг в друга», хотя этот взаимопереход может заключать в себе момент отождествления, «неизбежное гносеологическое различие» остается, а значит, субъект и объект представляют собой две действительные, сохраняющие свое различие, стороны процесса истины. Разорвать это отношение в пользу одной из сторон или уйти от него в поисках чего-то третьего - значит уничтожить его полноту, однако, не стоит забывать, что хотя, как писал вслед за Герценом Мих. Лифшиц, природа без человека не полна, истина, все же, находилась для него на стороне объекта. Таким образом, рассмотрение проблемы идеального есть рассмотрение проблемы истины со стороны ее объективного существования, бытия того, что делает возможным «истинное познание» как «познание истины» .

Человеческая деятельность получает свою содержательную определенность не только в силу ее отношения к своему объекту, но и в силу того качества, каким обладает этот объект. И хотя многое из того, о чем здесь необходимо было бы сказать, уже отмечено нами выше в той части работы, где речь шла о понимании истины, все же попробуем дополнить его, конкретнее определив, чем же является идеальное, как одно из имен истины, согласно взгляду классического марксизма Мих. Лифшица.

Итак, объективное существование истины бытия, как необходимой основы подлинной деятельности отдельного человека и огромных масс людей в их исторической борьбе, означает, прежде всего, ее доступность человеческому сознанию, ставшему зеркалом реальности. Однако, как замечает Мих. Лифшиц, это отношение было бы абсолютно невозможным, «если бы сама реальность не обладала в определенных точках свойством зеркальности. Всякая реальная общность, или, как пишет Э. Ильенков, «органическая тотальность», достигая определенного уровня развития этой целостности, сама рождает говорящие ситуации, требующие только человеческого голоса для своего сознательного выражения» . Таким образом, внутренняя дифференциация реальности, совершающаяся в бесконечном движении материи, должна достичь определенного состояния, определенного уровня бытия, тем самым обретя совершенно особое качество-свойство - зеркальность. Эта говорящая онтологическая полнота действительности и оказывается тем местом, той ситуацией, «где объективный мир, не теряя своей материально-чувственной природы, обретает субъективные предикаты», а «наша собственная внутренняя субъективность, увлеченная его могучим влиянием, сама обретает черты объективности» .

В необходимости этого отношения, в его сложном устройстве кроется разгадка тайны идеального, как действительной силы истории и политики, в отличие от того представления, что отводит ему лишь видимость красивой иллюзии - прекрасной, но бездомной в подлунном мире. И хотя каждая из сторон этого отношения требует друг друга, дело заключается в том, чтобы понять каким образом объект, на стороне которого оказывается подлинная активность, позволяет субъекту «покинуть свой незначительный статус простого эпифеномена, сопровождающего явления, и превратиться в ratio agens, активный действующий ум» . Согласно Мих. Лифшицу, это переворачивание происходит в точке зеркальности самого бытия, где сознание сталкивается, будучи свободно захвачено «объективной субъективностью», со своей «реальной матрицей» - первым зеркалом природы, как необходимым опосредованием, без которого «было бы невозможно и второе, чем является субъект как экран человеческого мозга» . Таким образом, «если говорить более точно, теория отражения - пишет Мих. Лифшиц - предполагает два зеркала, из которых одно принадлежит самому объективному миру, является его собственной зеркальностью» . Подлинно действующий субъект, если воспользоваться выражением Чернышевского, как бы светит отраженным светом объекта, говорит «от его имени», «примкнув к внешней реальности там, где она сама достигает актуального развития» .

Актуальное состояние внешней реальности, ее онтологическая полнота, «истинная всеобщность», обладающая своей «силой притяжения» существует, однако, не как нечто только лишь количественное, способное быть охваченным субъектом чисто механическим образом, но является, прежде всего, качественной полнотой, «открывающейся ему в чем-то особенном» . Это особенное и есть объективное предметное зеркало, т.е. такой предмет, в котором звучит бесконечность. Об этом особом объекте, пользуясь старинным выражением Спинозы, можно было бы сказать, что он является index sui et falsi, отражающим в себе все богатство разлитой всеобщности, освещающим ее своим светом, выше мы уже упоминали, что это объективное зеркало было названо Мих. Лифшицем вслед за Бэконом «прерогативной инстанцией» бытия.

Эта качественная определенность предмета, становясь основой, как практической человеческой деятельности, так и мышления, отражается в свою очередь самой деятельностью, как вторым зеркалом человеческого сознания. Благодаря чему, подобно годичным кольцам на срезе дерева, в языке мы встречаем следы этого реально-идеального процесса: так «материальный труд землекопа может быть сделан идеально, а духовный труд дирижера симфонического оркестра -- халтурно. Нельзя, очевидно, пройти мимо этого оттенка, который вложила в понятие «идеальное» человеческая речь, и не зря» .

Язык, сохранивший в себе определение идеального, как чего-то в самом себе законченного, полноценного, способного служить образцом, вне зависимости от физической или духовной природы своего существования, сохраняет в себе чрезвычайно важный оттенок смысла, согласно которому человеческий труд во всем богатстве своих форм, как и всякое другое явление, содержит в себе внутреннюю норму существования.

Но какова природа этой нормы? Конечно, можно установить, что историческая обусловленность всякой нормы не позволяет выделить какое-то универсальное, в равной степени применимое определение, например, определение настоящей политической деятельности - ведь политика, какой мы знаем ее по античному греческому полису отличается от бесчисленных образцов, встречаемых нами хотя бы тот же исторический период, не говоря уже о более поздних явлениях политики вплоть до сегодняшнего многообразия. Эта проблема издревле занимала мыслящие умы, а наиболее общее свое определение она получила как специфический вопрос теории познания .

Здесь нет необходимости подробнее давать его очерк, важно лишь напомнить, что согласно Мих. Лифшицу и его определению истины, сами эти нормы становятся доступны человеку благодаря существованию особых инстанций «позволяющих сделать относительно законченные выводы, прекратить вечную неполноту индукции, обобщение эмпирических фактов путем отыскивания таких положений реальности, которые внятно говорят нам своим собственным субъективным языком» -- т.е. объективных предметных зеркал. Эта тесная связь всякой нормы с актуальным состоянием бытия, достигшего уровня зеркальности совершенно не случайна, поскольку сам человеческий труд своей основой имеет «формы и отношения материальных вещей, сами по себе [являющиеся] не веществом, а некоторыми пределами того, что дают нам наши чувственные восприятия в опыте» Таким образом, нормы, согласно Мих. Лифшицу, извлекаются из самих природных процессов, «полезной общественному человеку стилизацией» которых, они выступают.

Однако важно добавить, что в тоже время они существуют и независимо, вне этой стилизации, как реальные «пределы, принадлежащие объективной реальности», которые «наше сознание или воля не могут […] сдвинуть с места по произволу. Такими пределами являются идеальный газ, идеальный кристалл -- реальные абстракции, к которым можно приближаться так же, как приближается к окружности многоугольник с бесконечно растущим числом сторон» . Идеальный газ не исключает существование какого-угодно огромного количества газов «неидеальных», он выступает как определенная точка опоры, позволяющая понять существование этой бесконечной эмпирической данности всех возможных видов газов. «Вся структура Вселенной, не только геометрическая, но и всякая иная, опирается на нормы или образцы, достигнуть которых можно только через бесконечное приближение. Бесконечность, как таковую, никто не видел, не слышал и не обонял, однако без ее реального присутствия не обходится наше сознание даже на уровне чувственных качеств» . В этом смысле, можно сказать, что существование объективной нормы всякого явления находит свое основание в истине бытия, как его особого качества, и является, извлекается, становится доступной, видимой нам благодаря «прерогативным инстанциям», предметам, достигшим состояния объективного зеркала и освещающих своим светом внутреннюю структуру не только своего, но всеобщего бытия этой универсальной ситуации.

Здесь мы вплотную подходим к понимаю того, чем является идеал и идеальное. Поскольку объективно существующие пределы, как реальные нормы бытия всякого предмета, открываются нам в особых, качественно определенных, истинных состояниях действительности, но действуют, как подлинная основа существования этих предметов, в любой конфигурации данного класса явлений, они представляют собой уникальный реальный момент идеального тождества этого предмета самому себе, что и является, иначе говоря, свойством зеркальности. В то же время, эта самотождественность есть «вместе с тем и не тождество», ведь, «абстрактно говоря, оно осуществляется лишь в пределе», хотя эти пределы и «не простые конструкции нашего ума, и легче сдвинуть с места гору, чем один из них» .

Обращаясь к классической философской традиции, к языку Гегеля, принятому также и Марксом, Мих. Лифшиц называет идеальным «действительное в его высшей истине. […] Или действительность, соответствующую своему понятию», т.е. тождественную самой себе, отражающую в себе известный класс явлений. Другими словами, человечество сталкивается с идеалом, когда среди бесконечной эмпирической текучки своего опыта, с его предельной изменчивостью и случайностью, оно обнаруживает момент бесконечности актуальной, зеркальности, которая через «повторение, воспроизведение себя, заворачивание на себя, образует самостоятельный цикл», входящий, в качестве элемента «тождества с самим собой в понятие диалектического развития» . И этот цикл самовоспроизводства, как внутренняя форма , как норма его существования, выраженная его объективными пределами и является истиной бытия, или иначе - идеальным, как «условием истинного, одним из полюсов истины, о котором забывает всякий номинализм, эмпиризм, позитивизм, «логический», «критический» и всякий другой» .

Посредством процесса своей «исторической чувственно-предметной практики», человечество достигает «сердца природы», как ее «чистых», не замутненных всякой случайностью объективных форм» , т.е. раскрывает для себя ее идеальное содержание. В этом смысле, человеческая деятельность дает, по выражению Маркса, миру его собственное сознание и меру, на практике воплощая знаменитое изречение Протагора о том, что человек является мерой всех вещей.

Идеальное, так раскрывающееся в человеческой практике, но существующее объективно в самой природе, как момент самотождественности, зеркальности, вместе с тем представляет и определенный «порог реальности, который должно перешагнуть всякое определенное бытие, поскольку оно не является чистой абстракцией, то есть небытием». Таким образом, в самой природе непрестанно происходит процесс роста, развития, становления, рождения и отмирания объективных форм, которые и составляют внутреннюю основу, норму ее существования. Каждое явление, становясь равным самому себе, достигает момента абсолютного, когда благодаря диалектическому переходу содержание отливается в новую, всеобщую форму для всякого последующего развития.

В одной из архивных заметок Мих. Лифшица содержится мысль, согласно которой мы все живем в среднем мире, расположившемся между двумя бесконечностями, где с одной стороны бесконечность микромира квантовой физики, а с другой - космический макромир черных дыр. Наблюдать явление этих двух миров напрямую мы не можем, поскольку, согласно другой мысли Лифшица, материя двух этих миров либо еще не вполне стала предметом, либо уже перестала быть таковым. В этом смысле, теория идеала, как нормы бытия, оказывается фундаментальным основанием, условием всякой человеческой деятельности, опирающейся на идеальное в самом бытии.

Это качественное, онтологическое рассмотрение явления, обоснованное диалектической Онтогносеологией Мих. Лифшица, по сути, и является диалектическим методом классического марксизма, согласно которому «в нем отражается сама «жизнь материала», не «материал» как аморфное, безличное существование, а именно жизнь его, его высшая действительность. Категория жизни принадлежит онтологии объективного мира, как мира природы, так и мира исторического. Отсюда такие понятия, как разум или истина, добро и красота, имеющие объективное содержание». Здесь необходимо вступить в область реальности идеального и только здесь в полной мере раскрывается вопрос о природе общественного идеала и возможности его содержательного, качественного рассмотрения. Таким образом, мы переходим к проблеме общественного идеала и его реальности, а также надежного инструмента, способного провести диалектическое различение между тем, что является общественны идеалом в собственном смысле слова, и тем, что составляет лишь его страшный суррогат.

2.2 Реальное

Прежде всего, необходимо заметить, что вопрос об общественном идеале и его реальности находится в таком же отношении к вопросу о политике, как и вопрос об идеале вообще к вопросу об истине. Таким образом, мы вновь возвращаемся к проблеме понимания политики, однако подходим к ней как бы с другой стороны - если до того, речь шла о содержании общественной борьбы, как борьбы за освобождение человечества, за превращение толпы в народ, за рост его демократической самоорганизации и самосознания, то теперь речь пойдет об общественном идеале, как полюсе этой борьбы.

Для того, чтобы разобраться в данной проблеме, необходимо вернуться несколько назад, к тому моменту, когда Мих. Лифшиц, обращаясь к мысли Гегеля, пишет об идеале, поскольку именно здесь он возвращает должное и его языку. Чрезвычайно важным, согласно Мих. Лифшицу, является различение, установленное в языке немецкой классической философии еще со времен молодого Шеллинга , между двумя терминами, которые традиционно переводятся на русский язык одним словом - идеальное, однако, в немецком имеют различное значение - das Ideal и das Ideell.

Термин das Ideell у Гегеля обыкновенно связывается с чем-то, «что существует, так сказать, в плане развития, но еще не определилось, не является самобытием, но существует для ума», как только лишь «предвосхищение будущего развития определенной реальности», которое «по идее, уже налицо, но реально не существует» . Поясняя это в своей «Малой логике» Гегель использует пример с растением, которое ideelle уже содержится в своем зерне, однако, только лишь ideelle, ведь далеко не каждое зерно прорастет, и не каждое проросшее будет растением полноценным, т.е. нормальным, «чтобы отметить невыгодное отличие такой идеальности от полного развития зародыша в растении, адекватного своему понятию, то есть от идеального в собственном смысле слова, Гегель и употребляет термин ideell» .

Вслед за Гегелем, Мих. Лифшиц, также утверждает необходимость соблюдения этого точного различения, ведь термин das Ideal обозначает, в известном смысле, нечто прямо противоположное das Ideell. Поскольку идеал (das Ideal) представляет собой определенный качественный порог бытия всякого класса явлений, достигшего равенства своему понятию, das Ideell, как нечто только лишь «интеллигибельное или, согласно Лифшицу, «идейное» - план, проект, возможность», есть нечто этот порог еще не перешагнувшее, а потому и «заключающее в себе определенную ограниченность», поскольку «действительность, осуществление того, что есть только в плане, выше возможности, выше того, что запланировано» , она полнее, а значит, она свой основой имеет внутреннюю норму, предел, качественную определенность - das Ideal.

Das Ideell же оказывается определенным скорее количественно, чем качественно. Однако здесь коренится очень важная проблема, ведь и согласно Гегелю, лишь «интеллигибельное» предвосхищение все же может перейти в статус реального, таким образом, бытие ideelle является определенным этапом пути и тесно связано с понятием идеала в собственном смысле слова. На анализе этих взаимоотношений, продолжает ход своей мысли Мих. Лифшиц, основано чрезвычайно многое не только у Гегеля, но и у Маркса. Прежде всего, речь идет о том, что марксистский анализ капиталистического общества, представляет собой продолжение, но на иной почве, рассмотрения отношений ideale и ideelle.

Так, в частности, имея в виду, «что в превратности социального процесса, в этой его внутренней темноте, несоответствии самому себе играет особую роль фантастическая сила «стереотипов» общественного сознания, особая превратная гносеология товарного общества, вовсе не совпадающая с нормальным отношением сознания к его объективному зеркалу, объекту, «репрезентирующему» всеобщее» Маркс употребляет термин ideelle. Отсюда следует, что ideelle, чуждое качественной определенности явления, его внутренней дифференциации на истину и ложь, находит свое воплощение в бытии буржуазного общества, как сеть общественных отношений-репрезентаций, благодаря которым предметы как физического, так и духовного мира, могут приобретать совершенно иные свойства, отличные от их действительной идеальной сущности - бульварная литература может оказаться величайшей ценностью, а «Потерянный рай» Мильтона быть оцененным в десять фунтов стерлингов. «Форма общественная перекрывает естественную форму предметного мира и человеческого труда. Функциональное значение вещи отодвигает на задний план его естественное, природное значение. Хорошо ли это? Не всегда, в зависимости от того, как это совершается» . И в этом как, безусловно, речь идет о качественной определенности этого процесса, подразумевающей раскрытие внутренней идеальности самого предмета.

Человечество, создающее тело своей второй природы, строит его во взаимодействии с природой в собственном смысле слова - это очевидно, но важным здесь является то, что сам этот процесс может происходить двумя путями, как об этом вслед за Марксом и Гегелем пишет Мих. Лифшиц - включение природного тела может быть либо отрицательным, т.е. уничтожающим, стирающим само-бытие этого тела, либо положительным, в том смысле, в каком Гегель говорил о снятии, позволяющем раскрыться истине этой первой природы и обрести себя, свое подлинное бытие во второй

Для Маркса, согласно Мих. Лифшицу, критика буржуазной политической экономии «является именно критикой гипертрофированной общественной формы, исторически необходимой, но представляющей собой нечто глубоко противоречивое и странное до фантастики» . Однако эта гипертрофированная общественная форма, способная застилать собой перспективу действительного материального и духовного миров, является ни чем иным как противоречием между das Ideal и das Ideell. Существуя ideelle общественные отношения, как и всякое явление, также имеют собственную норму (ideale), собственную внутреннюю содержательную форму - товарное общество, подвергаемое критике Марксом, как внутренне противоречивое, но исторически неизбежное, своим основанием все же имеет истину самой действительности, истину первой природы, предметного бытия, к которой оно, однако, еще должно прийти. Человечество, таким образом, в соответствии с известным выражением Маркса, должно начать свою нормальную историю с момента обретения «истинной общественной формы, в отличие от неистинной» .

Истинная общественная форма, будучи, подобно идеальному газу или идеальному кристаллу, внутренней нормой всяких общественных отношений, другими словами может быть названа общественным идеалом.

Но как возможно обретение этого общественного идеала и в чем он состоит? - ведь если действительные общественные отношения существуют реально, повсюду подменяя das Ideal чем-то лишь ideelle, как отражением сложившегося положения вещей, необходимо, прежде всего, понять, как идеал может стать реальностью. Или он всегда имеет некую реальность? Мих Лифшиц писал, что «идеальное есть реальное, жизнь не в том только смысле, [что] оно опирается на жизнь, на реальное, выражает его, но и в том смысле, что идеальное наиболее реально, естественно. Различие идеала и действительности в этом получает свой смысл. Это различие в самой реальности. Идеальное переходит в реальное, реальное в идеальное» . Таким образом, все же, можно установить, что общественный идеал меньше всего является чем-то существующим лишь подобно призраку, но напротив, как качественная сторона самой действительности общественных отношений, он и есть сосредоточение реальности, объективное бытие всеобщности смысла - прерогативная инстанция, озаряющая своим светом не только себя, но и ложь, превратную форму. Отыскать эту позицию в объективной реальности, занять ее - значит обозреть горизонт всей человеческой истории и увидеть истину общественных отношений не только в смысле прошедшего, но и в качестве нормы для будущего. И именно об этом общественном идеале писали Маркс и Энгельс в «Манифесте коммунистической партии».

Поскольку такая «реальная универсалия» существует, поскольку она доступна человеческому сознанию и деятельности, постольку общественный идеал противостоит слепому, стихийно складывающемуся механическому процессу, и это противостояние происходит в самой действительности.

Одним из самых распространенных представлений об определении понятия «общественного идеала» является идея, согласно которой, общественный идеал - лишь утопия, складывающаяся в процессе исторического бытия человека той или иной социальной группы - отсюда и огромное эмпирическое разнообразие среди тех коллективно разделяемых представлений, которые можно отнести к разряду подобных «общественных идеалов». Если взглянуть на этот предмет внимательно, то отчетливо можно заметить, что он является иным выражением более общего вопроса, который уже не раз упоминался и здесь - вопроса о релятивизме. Специально рассматривать его нет необходимости, однако, стоит сказать, что из подобного взгляда, как симптома определенной ситуации, косвенно свидетельствующего о своей реальной причине, возможно извлечь еще одну важную составляющую проблемы общественного идеала. Дело в том, что стихийно складывающиеся общественные представления также имеют свою внутреннюю необходимость, они также незримыми нитями связаны с ходом мировой истории, однако, поскольку идеальное, как истинное, в его отличии от ложного, оказывается различением в самом реальном, эти общественные представления также не чужды дифференциации: «Все имеет причину, следовательно, -- все необходимо. Но можно ли, например, назвать необходимым этапом в развитии коммунизма полу-анархические и активистские ошибки люксембургианского типа -- реакцию на засилье оппортунизма? […] Нужно различать необходимость в абстрактном смысле от необходимости как логически-оправданного этапа развития, ступени целого. Кончено, разница относительна. До некоторой степени даже период ошибок необходим. И все же он уже менее необходим, если существует другая форма необходимости, в данном случае -- ленинизм» . Эта внутренняя дифференциация действительности предстает, согласно Мих. Лифшицу, как порождение логического, разумного факта, являющегося основой и для человеческого мышления, и для человеческой практики, самим порядком бытия, где сквозь бесчисленные осколки слепого стихийного процесса прокладывает себе путь в истории «мировая линия».

Таким образом, общественный идеал оказывает историчным, как и всякий идеал, требующим для своего воплощения человека, а не только лишь механического материального процесса, чуждого его качественной стороне. Следовательно, необходимо «искать пути к сокращению власти обстоятельств -- реальному, к тому, чтобы становилось объемлющим то, что представляется и действительно является лишь маленьким островком среди ужасов и страшной игры сил. В этом логика природы и истории, идеальный момент в ней, путь в «царство свободы» .

Политика, как общественная борьба человечества за свое освобождение, за живое, действительное объединение всех людей посредством их демократической самоорганизации, бескорыстного, честного труда и достижений самой высокой культуры, представляет собой движение по этому пути. И хотя нельзя сказать, «что в мире господствует идеальное начало -- это было бы и глупо и ложно. Но можно сказать, что идеальное является признаком истинного бытия материального» , «глубоко лежащих материальн[ых] потребностей жизни, еще не нашедших себе посредствующих звеньев для реального осуществления...» . Таким образом, общественный идеал обретает свою реальность именно через эту борьбу, ведущуюся каждый раз в уникальных обстоятельствах времени за нахождение каждый раз особенных посредствующих звеньев, концов разорванной цепи бытия, связывающей идеал и его реальность.

Коммунизм, о котором писали Маркс и Ленин, как общественный идеал есть та общественная форма, которая, будучи продуктом истории, социальной, политической борьбы, отразившая ее в себе и сама, в свою очередь, отразившаяся в ней, как идеально-реальная возможность бытия, в которой общество «находит соответствующую ему форму существования, становится обществом в собственном смысле слова, то есть соответствующим своему понятию» . Что, безусловно, согласно Мих. Лифшицу, бесконечно далеко не только от идеализма в собственном смысле слова, но и от любой формы модернистской и постмодернистской рефлексии.

Содержанием этой формы с необходимостью является новое, еще не виданное до того в истории, особое определение общественных отношений с их качественной стороны. Пробиваясь к реальности сквозь стихийное столкновение сил социального механизма, сокращая посредством общественной борьбы расстояние между лишь только возможным и уже действительным, коммунизм, как общественный идеал, как «необходимая форма и энергический принцип ближайшего будущего» , если воспользоваться выражением молодого Маркса, находит посредствующие звенья в возможности того, что «вещественные силы могут приобрести человеческий характер, а общественные отношения людей утратить их грубую, вещественную форму. В этом - пишет Мих. Лифшиц - состоит реальный идеал Маркса и Энгельса, вытекающий из научного анализа исторической миссии рабочего класса» .

Очеловечивание слепых материальных сил возможно, прежде всего, не благодаря субъективной активности деятельного человечества, властно устанавливающего новый порядок, но как процесс, опирающийся на сами эти материальные силы, но не на слепые, а наоборот - на зрячие, или, вернее, на зримые, достигшие определенной содержательной целостности, разумные факты принадлежащие самой действительности, в т.ч. и общественной - это и есть общественный идеал - и как точка опоры, раскрывающая бесконечную перспективу действительности в истинном свете, и как сторона самого этого процесса, его качественная характеристика.

Истоком всякого подлинного общественного идеала оказывается содержательная укорененность в реальности, позволяющая основываться не на голой воле, но на «порядке, основанном на самодеятельности, вытекающем из жизни» на «свободной нравственности нового мира» . Эта свободная нравственность, таким образом, не может являться чем-то определяемым «сверху», даже если само по себе это определение и будет формально верным, она должна зародиться в живой самодеятельной общественной борьбе, в товарищеских отношениях всех людей по всему миру, в их свободном, честном труде, объединяющем миллионы свободной связью реальной нравственности. Только так возможным будет избежать опасности благодеяния сверху, «обнаруживающего связь даже не показной, а искренней, но опутанной неравенством добродетели с огромным и всезаражающим злом мира». Добро же, как «лишь непосредственная, без благодеяния сверху и без дистанции к другому человеку делаемая польза» - по словам Мих. Лифшица - «есть идеал самопроизвольного, непосредственно общественного поведения, общественность, ставшая природой, не мораль, а нравственность в смысле Гельдерлина и Гегеля» .

Когда-то Гегель заметил, что всемирная история есть прогресс в сознании свободы, в известном смысле, можно было бы сказать, что этот прогресс осуществляется еще и в историческом становлении общественного идеала, как качественной стороны прогресса, рассмотренного с «общественной точки зрения». И очень часто в истории она входит в противоречие с его количественной стороной, выходя из этого противоречия обновленной даже, если терпит поражение. Для Мих. Лифшица «идеал прогресса «с общественной точки зрения» заключается в развитии нормального отношения человека и природы, их гармонического единства». Таким образом, общественный идеал, существуя исторически, «в смысле нарождения исторического производства» его, заключает в себе действительное движение человечества, «производящего и свою собственную природу, свою собственную естественность, хотя природа его в непосредственном смысле является предпосылкой и обязательным участником в этом процессе» .

Но каким же образом именно человек участвует в этом процессе? В его арсенале содержится множество средств, история применения которых, породила поистине классический вопрос о целях и средствах. Здесь не место пускаться в долгие размышления на этот счет, но можно заметить, что вопрос о целях и средствах представляет собой, главным образом, вопрос о том, что же определяет губительность или спасительность тех или иных средств - собственная ли их природа или цели, которым они служат? И не могут ли они сами стать целью? Конечно, ответить на этот вопрос нелегко, однако общественный идеал борьбы человечества за свое освобождение, нашедший свою классическую завершенность в марксизме, как результат исторического процесса порождения, участником которого является человек, как всякий истинный предмет, как качественно определенная цель, содержит в себе и свою внутреннюю норму, определяющую и средства с качественной стороны их применения. Означает ли это, что в истории существует некий свод плохих и хороших средств, надлежащих и не надлежащих к применению? Отнюдь, это означает лишь то, что в истории существует определенная идеально-реальная норма, определенная точка опоры, определенный угол зрения, который позволяет судить о тех или иных средствах и их применении каждый раз конкретно, т.е. содержательно в каждый раз конкретных уникальных обстоятельствах времени

Мы знаем, что «иные средства обладают более убедительной моральной силой, чем самые лучшие, но бессильные цели», мы знаем, что для величайших нравственных свершений иной раз провозглашались необходимыми самые страшные, бесчеловечные средства, но главным все же является понимание того, «что же делает их в конце концов хорошими или плохими» ? Это понимание основывается на возможности, раскрываемой перед человечеством реальным существованием его общественного идеала, освещающего действительные основание применения и последствий применения того или иного средства.

Разве возможность достичь обеспечения материального благополучия и свободного досуга не является существенной стороной представления об освобождении человечества? Однако как будет достигнута эта цель, т.е. та форма , в которой это будет осуществлено, качественная сторона действия, играет не малую роль, ведь даже самые необходимые, самые широко распространенные «материальные блага действительно могут стать источником моральной деградации, если они приобретаются […] посредством мелкой торговли с хозяевами и благодеяний сверху, в виде плебисцитарной политики современных экономических цезарей, то есть в форме социал-империализма» . Что же определяет всякое действие, всякое средство в его применении с их содержательной, формальной стороны? Что может выступить необходимым условием, позволяющим отделить истину ото лжи? Согласно классической марксистской мысли, от Маркса и до Мих. Лифшица, видевшей историю в перспективе общественного идеала освобождения человечества, коммунизма, единственным действительным основанием здесь может являться лишь подлинная, самодеятельная, «настоящая общественная борьба» и самое широкое, демократическое «классовое сплочение» миллионов людей.

Но как вести эту борьбу, если «еще не изобретен термометр, способный с точностью показывать историческое время», если «с известной точки зрения можно сказать, что каждый революционный порыв начинается слишком рано и заходит слишком далеко нарушая таким образом расписание истории» ? Настоящая, т.е. соответствующая своему понятию, демократическая политика масс как истина момента, разворачивающаяся между «еще слишком рано надеяться на успех» и «уже слишком поздно пытаться что-то изменить», оказывается пребывающей в труднейшем историческом противоречии. Ее форма глубоко исторична, но исторические обстоятельства порождения этой формы глубоко противоречивы.

Однако, согласно Мих. Лифшицу, «несвоевременное в истории революционных событий является с известной точки зрения очень своевременным», можно даже сказать, что эта несвоевременность -«единственный способ для революции совершиться вовремя». Но вместе с тем, это противоречием между своевременностью и несвоевременностью, доходящее до их тождества, с необходимостью «влечет за собой жестокую месть истории, падающую равно на виноватых и невинных» . Образующиеся различные возможные формы взаимоперехода этих противоположностей, оборачиваются различными возможными формами проявления того, что Мих. Лифшиц называл исторической «неравномерностью развития».

Прямой путь истории, когда истина социальной борьбы, общественный идеал имеет возможность выступить в наиболее непосредственной форме, оказывается невозможным, а всякое действие пробуждает глубинные силы демонической иронии истории, сталкивающей человечество с обратными последствиями его собственных действий, обрушивающимися на него как кара за всякую содержательную неполноту, неизбежную в условиях времени. Общественный идеал, как реальная сила, не лежащая за пределами самой истории, может существовать лишь только пройдя горнило неравномерности развития с его противоречиями.

И все же преодоление этого противоречия оказывается возможным, прежде всего, возможным как поиск точки опоры в «сознательности «самих вещей». Дело в том, что обретение основания свободного действия во всякую историческую эпоху подразумевает относительное преодоление «противоположности разума и стихии» благодаря «стихийной разумности и разумной стихии». Для Мих. Лифшица эта трагическая ситуация неизбежности противоречий неравномерности развития, может быть преодолена только сознательным сознанием, через посредство прерогативной инстанции, реальности общественного идеала. Ведь только оно способно увидеть «относительность этой трагедии», заключающуюся в возможности актуального существования «двух линий, дифференциала» в самой действительности. Впрочем, наличие этой объективной возможности выбора свободы, не означает свободу от ошибочности возможного выбора, поскольку «многое не зависит от нашей воли, и многое не могли бы предвидеть, по выражению Ленина, даже семьдесят Марксов». Однако, продолжает Мих. Лифшиц, «мы твердо знаем одно только революционно-критическая практика миллионов людей, пробуждающая их сознательность и волю к борьбе, может служить основой» для подлинного общественного идеала современного человечества. «Эта истина остается незыблемой, все остальное преходяще» .

Только общественная борьба позволяет разглядеть в своем зеркале действительную дифференциацию самой истории, два пути, две линии, поскольку всегда ставит вопрос о качественной стороне исторического процесса, ведь она невозможна, если речь идет о подлинной общественной борьбе, превращающей толпу в народ, объединяющей его свободной самодеятельностью, в отрыве от содержательной определенности истории.

Революция, как ее понимали Маркс и Лифшиц, это действительное явление истины в истории, ее разума, идеальной составляющей. Будучи движением на пути к обретению обществом собственной нормы, она неизбежно пролегает через исторический процесс, где есть победы или поражения, однако, все действительное, все настоящее содержание этой борьбы, ее бессмертные завоевания, достигнутые в сложнейших обстоятельствах времени, остаются навсегда, переходят в форму, определяющую всякую будущую общественную борьбу. Таким образом, содержанием всякой истинной общественной борьбы, а истинная общественная борьба не может быть ничем иным, как борьбой за истину, является реальность общественного идеала в каждую историческую эпоху, и потому можно говорить о его относительно й «связанности методом «вопреки» и «благодаря» с данной исторической формой, так что идеал всегда имеет некую реальность, максимум, возможный в данную эпоху» .

Возможность борьбы за этот реальный максимум, доступный человечеству, в относительных обстоятельствах времени, означает, что политика в своем истинном значение, т.е. настоящая политика, несомненно, может являться чем-то большим, чем стихийной борьбой за произвольно устанавливаемые цели или слепым столкновением двух волевых начал, но влекомая общественным идеалом, который сам находится в процессе становления, конкретизации, изменения, т.е. обретения своей формы (ведь процесс становления общественного идеала также идеален и входит, как об этом писал Гегель, в итоговый результат), она может по-настоящему стать реальным движением на пути истинного прогресса, преодолевающего свою собственную противоречивость, соединяющего концы разорванной нити, «выпрямляющего» историю, знавшую слишком много страшных зиг-загов и завихрений, оборачивающихся гибелью миллионов людей. Мих. Лифшиц писал: «Всякое развитие связано с утратами, истинный прогресс измеряется тем, насколько способен человек преодолеть отрицательные последствия собственных завоеваний. Это и есть достижение меры, mesotes как akrotes, не как золотой середины. Это наш идеал».

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Летом и осенью 1983 года, незадолго до своей смерти Мих. Лифшиц работает над систематизацией дела всей своей жизни - материалистической Онтогносеологии. Как мы знаем теперь, завершить эту работу ему было уже не суждено, однако, в столь внутренне напряженное время, он также уделяет свое внимание написанию еще одного произведения. Можно предположить, что речь идет о материалах, составивших в будущем книгу «Диалог с Эвальдом Ильенковым», о чисто философской проблематике идеального и реального, близкой главному направлению трудов этого времени - Онтогносеологии. Но в действительности, Мих. Лифшиц делает наброски статьи о Ленине и реальной политике.