Традиция Хуаянь-Чань и процесс формирования буддизма в тангутском государстве

Размещено на http://www.allbest.ru/

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

На правах рукописи

Специальность 09.00.03--история философии;

09.00.13--религиоведение, философская антропология, философия культуры.

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени доктора философских наук

Традиция Хуаянь-Чань и процесс формирования буддизма в тангутском государстве

СОЛОНИН К.Ю.

Санкт-Петербург 2008

Работа выполнена на кафедре философии и культурологии Востока факультета философии и политологии Санкт-Петербургского государственного университета.

Официальные оппоненты: доктор философских наук, профессор Шахнович Марианна Михайловна

доктор исторических наук, профессор Кычанов Евгений Иванович

доктор искусствоведения, старший научный сотрудник Самосюк Кира Федоровна

Ведущая организация: Музей Антропологии и Этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера)

Защита состоится «___»_________2008 года в ___ часов на заседании диссертационного совета Д. 212.232.05. по защите диссертации на соискание ученой степени доктора и кандидата наук при Санкт-Петербургском государственном университете по адресу: 199034, Санкт-Петербург, В. О., Менделеевская линия, д. 5, факультет философии и политологии , ауд.__.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке им. М. Горького Санкт-Петербургского государственного университета.

Автореферат разослан «____»________200__

Ученый секретарь диссертационного совета,

Кандидат философских наук, доцент А. Б. Рукавишников

1. Общая характеристика

Актуальность исследования. Настоящая работа посвящена изучению принципиально новых аспектов процесса становления буддизма в тангутском государстве Си-Ся на материале тангутских буддийских памятников из собрания Санкт-Петербургского филиала Института Востоковедения РАН. Указанное обстоятельство само по себе определяет актуальность исследования, ибо как в отечественной, так и в мировой науке, тангутские буддийские памятники систематически не изучались. Исследование этих текстов проливает новый свет на историю буддизма в Восточной Азии. Эволюция буддизма в Азии представляет важность не только с точки зрения собственно истории религии, но и с позиций истории философии, ибо именно буддизм предоставлял важнешую парадигму формирования философского и филосолфско-религиозного мышления для большинства народов Восточной Азии. Существенные достижения в области изучения становления и религиозно-философского содержания различных традиций китайского буддизма, полученные исследователями китайской культуры, религии и философии, (прежде всего работы Е. А. Торчинова, Дж.Макрэя, Б. Ципорина, П. Грегори, Р. Гимелло, П. Грегори, Лай Юнхая, Фан Литяня, и др.) предоставляют настоящему исследованию основательную теоретическую базу, позволяющую осуществить историко-религиозную и философскую реконструкцию процесса адаптации буддизма тангутами.

С точки зрения изучения процесса тангутской апроприации буддизма в тангутском государстве Си-Ся представляет первоочередную важность, поскольку именно на тангутском материале исследователь в состоянии проследить за процессом формирования независимой религиозно-философской традиции, возникающей на буддийской основе. В рамках настоящего исследования представлены переводы оригинальных буддийских сочинений на тангутском языке, а также анализ их содержания с историко-религиоведческой точки зрения. В целях достижения наиболее адекватного понимания содержания текстов в работе предпринята попытка реконструкции исторического и культурного контекста процесса формирования тангутского буддизма. Поводом к этому рассмотрению стало то, что историко-философский аспект процесса формирования тангутского буддизма, как показано в настоящем исследовании, может быть адекватно рассмотрен исходя из указанного контекста. Именно рассматриваемый в настоящем исследовании фон возникновения тангутского буддизма, представленный буддийскими комплексами Утайшаня, Хэланьшаня, буддизмом киданьского государства Ляо, как доказывается в настоящем исследовании, оказал определяющее влияние на развитие тангутской буддийской системы. Данное положение также находит свое обоснование в работах исследователей новейшего времени, прежде всего в работах Е. И. Кычанова, К. Б. Кепинг, Ши Цзиньбо, Рут Даннел, Не Хунъиня, Бай Биня, Чэнь Бинъина и других исследователей, работающих с тангутскими материалами с исторической, а не только чисто филологической точки зрения. Эти исследования, как и все тангутоведение в целом, черпают теоретическое вдохновение в работах основоположника тангутских исследований--Н. А. Невского.

Рассмотрение тангутского буддизма представляется актуальным по нескольким причинам: прежде всего Россия обладает богатейшим на настоящий момент собранием тангутских текстов религиозного (буддийского) содержания, так что отсутствие специального исследования, посвященного содержательному анализу этих произведений, представляется нелогичным с точки зрения истории науки в целом. Вторым фактором, обеспечивающим актуальность исследования, является то, что из всех многочисленных государств, существовавших на Севере Китая в период предшествовавший монгольскому завоеванию Китая, только тангутское оставило нам существенное письменное наследие, причем как на китайском, так и на тангутском языках, так что изучение тангутских буддийских памятников оказывается важным не только с позиций тангутоведения самого по себе, но приобретает важность и в более широкой перспективе изучения истории и культуры всего региона Северной Азии. Изучение механизма становления тангутской культуры позволит лучше понять и процессы становления культуры у киданей, чжурчжэней и особенности взаимодействия этих этносов с китайской культурой на протяжении эпох Тан, Пяти династий и Северной Сун, а также сможет пролить дополнительный свет на более широкий круг вопросов, связанных с механизмом культурных заимствований и форимрованием автохтонных традиций буддийского философсктвования.

В настоящий момент в мировой науке широко обсуждается проблема раннего знакомства монголов с тибетским буддизмом. В связи с обнаружением и вводом в научный оборот ряда новых памятников и новым прочтением традиционно известных источников в работах Чэнь Цинъина, Шэнь Вэйжуна, Э. Сперлинга, К. Мейнарт, С. ван Шайка, Л. ван дер Куйпа, Р. Даннелл, Ши Цзиньбо и др. проблема проникновения буддизма в монгольскую среду в период начала правления династии Юань и роли тангутов в этом процессе получила новое освещение. Полученные на настоящий момент в смежных с тангутоведением областях востоковедения исследовательские результаты позволяют утверждать, что роль тангутского буддизма в процессе адаптации тибетского буддизма к китайской религиозности была более значительной, чем это ранее предполагалось. Таким образом, изучение тангутских буддийских памятников позволит более адекватно рассмотреть буддийские материалы юаньского времени, чье происхождение ранее представлялось неясным, и выявить посредническую роль, которую тангутская цивилизация играла в процессе трансляции тибетской культуры и религии, а также различных религиозно-философских концепций тибетского буддизма в Китай в период династии Юань. Все указанные факторы демонстрируют актуальность представленного исследования с точки зрения изучения истории культуры и религии в Северной Азии в средние века.

С точки зрения собственно религиоведческой, данная работа ставит перед собой цель выяснения природы анахронизмов в истории развития тангутского буддизма, а также тех особенностей, которые приобрело буддийское вероисповедание в тангутском государстве. Иными словами, в работе разбирается вопрос о правомерности представления о существовании собственно «тангутского» национального буддизма, каковой имел место в Японии и Корее. Тангутские буддийские памятники рассматриваются в работе с точки зрения особенностей их содержания и выяснения того, насколько содержание этих произведений способно продемонстрировать специфику тангусткого буддизма по сравнению с современным ему китайским, а также буддизмом киданей и чжурчжэней. Значительное внимаение уделено также и рассмотрению особенностей буддийского философствоания, как оно предстает из собрания П. К, Козлова из Хара-Хото. Таким образом, автор пытается встроить тангутский буддизм и его памятники в общий контекст изучения буддизма Восточной Азии и преодолеть эзотеричность, ранее присущую тангутоведению.

В связи со значительным объемом буддийской литературы на тангутском языке и необходимостью учитывать значительный объем китайских буддийских источников, настоящее исследование, в основном, сосредоточено на реконструкции т.н. «китайской части» тангутского буддизма, то есть текстов относящихся к различным течениям и школам китайского буддизма, при чем особый акцент был сделан на текстах, не имеющих китайского оригинала и представляющих, по мнению автора, плод самостоятельной рефлексии тангутских буддистов по поводу различных предметов буддийского философствования. В связи с этим, в исследовании затрагивается ряд проблем, связанных как с традицией отдельных текстов в Северной Азии в различные периоды истории региона, так и эволюция ряда понятий и концепций, присущих китайскому буддизму, но получивших новое освещение в тангутских текстах.

Помимо вышеуказанных проблем, в диссертации затрагиваются также вопросы, касающиеся рецепции иностранных религий китайской культурой в целом.

Состояние исследования проблемы. С самого начала тангутоведение развивалось как международная дисциплина: свой существенный вклад в понимание тангутского языка и культуры внесли такие ученые как Ло Фучан, Ло Фучэн, Ван Цзинжу, Бертольд Лауфер, Александр Иванов, и другие выдающиеся ученые своего времени. Странным образом, буддийские тексты, составляющие большую часть тангутских собраний, долгое время не пользовались вниманием исследователей. Тем не менее, необходимость изучения тангутских текстов буддийского содержания, была осознана Н. А. Невским еще в 30-е годы, и он опубликовал несколько работ на эту тему. Не смотря на это, настоящий прорыв случился только в 80-90-е гг. прошлого века, когда в КНР и в США появились две монографические работы, специально посвященные изучению буддизма в Си-Ся (Рут Даннелл и Ши Цзиньбо). Благодаря этим двум работам сущность тангутского буддизма в его историческом и социальном измерениях стала более очевидной. Специальное внимание было уделено исследователями роли буддизма в формировании государственной идеологии Си-Ся, его место в системе общественных институтов и др. Кроме того, исследователями были прояснены вопросы начального этапа проникновения буддийской религии в тангутское государство, процесс перевода буддийских текстов на тангутский язык, и ряд иных, менее существенных деталей. Тем не менее, уровень изучения собственно тангутских текстов с содержательной точки зрения остается недостаточным. Наиболее изученными на настоящий момент представляются тексты двух базовых сутр тангутского буддизма: Лотосовой и Аватамсака сутр (см. работы Нисида Тацуо). Еще одним важным монографическим исследованием является публикация тангутского текста Maсjuъrо-nвma-samgоti из собрания Академии Синика (Тайвань) подготовленная Линь ИнцзиньТангутское буддийское искусство получило на настоящий момент достаточно полное освещение в работах Киры Самосюк.

Публикация китайских текстов из собрания П.К. Козлова вызвала значительный интерес научного сообщества, и несколько продвинула изучение буддийских произведений на китайском языке, но исследование собственно тангутских материалов находится на начальной стадии. Существенным препятствием, долгое время осложнявшим изучение тангутских буддийских текстов, было отсутствие приемлемых каталогов, но эта проблема в настоящее время счастливо разрешилась, благодаря выдающейся работе Е. И. Кычанова. (Е. И. Кычанов, Каталог Тангутских Буддийских памятников из коллекции СПбФ ИВ РАН (фонд П. К. Козлова). Другим существенным институциональным достижением следует считать возобновление выпуска сборников «Си-Ся яньцзю» под редакцией Ли Фаньвэня (подготовлено шесть номеров) Академией Общественных наук Нинся-Хуэйского Автономного района, а также журнала «Си-Ся сюэ» университетом Нинся под редакцией Ду Цзяньлу. Значительная часть материалов в этих повременных изданиях посвящена как раз буддийской тематике. Еще одним органом, долженствующим превратиться в один из главных рупоров тангутоведения должен стать журнал «Чжунго Сиюй Лиши юйянь яньцзю», подготавливаемый Институтом Западного Края Народного Университета Китая. Работы, посвященные буддизму в Си-Ся, достаточно регулярно появляются в таких авторитетных журналах как «Чжунхуа Фосюэ Сюэбао», «Китайской Тибетологии» и Asia Major. Одним из последних достижений китайского тангутоведения является публикация новой «Общей истории Си-Ся» под редакцией Ли Фаньвэня. Вместе с тем, интернационализация исследований и степень их институционализации еще не достигла необходимого уровня, так что тангутоведение во многом остается еще полем для самодеятельности. Это проявляется, в частности, в том, что изучением тангутского буддизма подчас занимаются исследователи, не имеющие необходимой подготовки, так что иногда в процессе исследований обнаруживаются весьма причудливые выводы. Но это, очевидно, относится к издержкам роста молодой науки. Вместе с тем, последние десятилетия ознаменовались существенным как количественным, так и качественным ростом исследований тангутского буддизма и постепенным осознанием роли тангутского буддизма и культуры в целом в Центральной Азии на пороге монгольского завоевания.

Еще на заре тангутоведения Н. А. Невский в работе «Тангутская письменность и ее фонды» указал, что определяющими для формирования тангутской культуры были влияния Тибета, носившее по преимуществу религиозный характер, и китайское, затрагивавшее по большей части светскую сферу. Н. А. Невский также указал на возможность незначительного киданьского культурного влияния, исходя при этом, скорее всего, из соображений географии и всеобщей истории. Именно это положение явилось исходным пунктом предлагаемого исследования. Выводы, полученные в результате представленных здесь изысканий, до некоторой степени опровергают точку зрения основателя тангутоведения, подчас по общим соображениям, а иногда и документально. Тем не менее, общее методологическое значение работ Н. А. Невского от этого не уменьшается, но скорее возрастает.

Таким образом, очевидно, что тангутские буддийские тексты в содержательном аспекте практически не изучались, что представляет собой наиболее существенную трудность в подготовке настоящего исследования, которое довольно часто лишено возможности непосредственно опереться на работы предшественников и авторитетных исследователей.

Методологическую основу для настоящего исследования составили труды ряда западных буддологов, в том числе Джона Макрэя, Питера Грегори и Роберта Гимелло, а также обобщающие работы японских и китайских исследователей буддизма, прежде всего Абэ Кейити и Ян Цзэнвэня. Принципиальную роль в исследовании, подобном представленному, играет максимально адекватное понимание рассматриваемых текстов, причем не только с лингвистической, но и непосредственно историко-философской точки зрения. Последнее обстоятельство тем более важно, что до настоящего времени комплексного исследования тангутских буддийских текстов в науке не предпринималось. Важнейшую роль в определении как методологических, так и собственно содержательных приоритетов настоящего исследования сыграли работы японских ученых Янагида Сейдзана, Камата Сигео и Ёсидзу Ёсихидэ. Исследования Янагида Сейдзана, а также работы его последователей (Ян Цзэнвэнь, Дж. Макрэй) сформировали парадигму понимания историко-философской эволюции Чань-буддизма и буддизма в Восточной Азии в целом. Им также предложены базовые принципы интерпретации Чань-буддийских текстов, сохраняющие значение и для текстов, относящихся к иным направлениям буддизма Восточной Азии. Ёсидзу Ёсихидэ принадлежит основная идея, проводимая в настоящем исследовании, а именно гипотеза о существовании в рамках китайского буддизма независимой традиции Хуаянь-Чань, представленной произведениями Чжэнгуаня, Цзунми, Чэнцяня и Цзинъюаня. Основное содержание этой гипотезы японского ученого сводится к тому, что в конце эпохи Тан в китайском буддизме начала складываться альтернативная классическому Чань традиция, объединявшая в себе компоненты Чань-буддизма и теоретические аспекты мысли доктринального направления Хуаянь, что привело к возникновению специфического историко-философского феномена «Хуаяньского возрождения» в начале правления китайской династии Сун. Сочетание чаньских практик и доктринального дискурса Хуаянь привело к становлению специфического религиозного комплекса, который, как представляется, оказал принципиальное влияние на становление буддизма в Си-Ся, в киданьском государстве Ляо, а также в средневековой Корее. Как представляется, тангутские тексты представляют красноречивое подтверждение этой гипотезы, а сам тангутский буддизм в его китайской части является ярким выражением именно этой традиции.

Источники и литература. В связи с недостаточной разработанностью темы, настоящее исследование вынуждено в основном опираться на первоисточники как на тангутском, так и на китайском языках. Основу исследования составляют пять тангутских текстов, часть из которых приведена в работе как в переводе на русский язык, так и в китайской реконструкции. Все эти источники привлекаются нами впервые. Тексты для настоящего исследования выбирались исходя из предположения об их возможной оригинальности и принадлежности непосредственно к кругу тангутского буддизма: основным критерием служило то, что они не обнаруживались ни в составе Трипитаки Тайсе, ни в Продолжении Трипитаки (Дзоку Дзоке). Тот факт, что даже случайно подобранные тексты демонстрируют Хуаянь-Чаньскую аффилиацию, как мы полагаем, свидетельствует о действительной популярности этой традиции в Си-Ся, и о том, что если тангутский буддизм когда-либо существовал, именно эта традиция должна была быть его основой. Насколько данное исследовательское предприятие увенчалось успехом, будет видно из дальнейшего. В данном исследовании мы стремились решить две задачи: получить ответ об доктринальной принадлежности текстов из самих рассмотренных произведений, соотнося их с содержанием известных текстов китайского буддизма; вторая задача заключалась в том, чтобы поместить тангутские тексты в современный им исторический и идеологический контексты, с тем чтобы выяснить как они могли в нем функционировать. Иными словами, настоящее исследование ставит целью выяснить, что именно эти тексты могли в действительности означать в конкретной исторической обстановке Северной Азии в период существования Си-Ся и его соседей: Сунского Китая, киданьского государства Ляо и чжурчжэньского Цзинь. Именно стремление максимально полно реконструировать исторический и идеологический контекст функционирования рассматриваемых сочинений привело к тому, что представленное исследование несколько перегружено контекстуальными подробностями, именами и цитатами. Вместе с тем, мы осознаем, что некоторые аспекты, имеющие принципиальное значение, оказались освещены недостаточно.

Основу работы составляет историко-философский анализ нескольких тангутских текстов. Для более полной реконструкции их содержательных особенностей нами привлекались также несколько текстов из собрания П. К. Козлова как на китайском, так и на тангутском языках, а также существенное число текстов из собрания Трипитаки Тайсе и ее «Продолжения». Первые два из разбираемых далее сочинений, посвященных традиции Хунчжоуской школы китайского Чань-буддизма, можно считать достаточно хорошо изученными. Эти два текста представляют собой сокращенный и расширенный вариант одного и того же сочинения, поэтому в дальнейшем рассматриваются вместе как одно произведение. На основании анализа содержания этих произведений мы относим их также к традиции Цзунми, но не могу сделать однозначного вывода об их происхождении: тексты могут происходить как из Храма Соломенной Хижины, так и из Си-Ся, а может быть и из Ляо. Следующий текст, т. н. «Зеркало» также достаточно известен: он рассматривался специально и также был переведен на английский язык. Происхождение текста неочевидно, и он был отнесен к категории текстов китайского буддизма. Как представляется на настоящий момент, указанный текст, не смотря на свою связь с учениями китайского буддизма, должен считаться либо собственно тангутским, либо, что более вероятно, киданьским. Следующий текст, посвященный «учению сияющего ума наивысшей единой колесницы», не представляет проблемы в смысле своей атрибуции: это сочинение известного киданьского буддийского деятеля, «Великого наставника Тунли», принимавшего участие в создании вырезанного на камне буддийского канона на горе Фаншань в период Ляо. Сочинения этого наставника, включая и часть оригинала тангутского текста (см. ниже), не известные из других собраний, имеются в китайской части собрания СПбФ ИВ РАН, так что проблему представляет в данном случае не авторство, а фигура автора, о котором доступные нам биографические словари и справочники хранят практически полное молчание. Последним из разбираемых текстов являются т.н. «Двадцать пять вопросов государственному наставнику Танчану» (сокращенное название, см. далее). Данное произведение является, на наш взгляд тангутским, в нем не указывается на то, что текст переведен, а также встречающиеся в тексте географические названия и имена собственные могут быть частично приняты за тангутские. Вместе с тем, эта атрибуция не может считаться окончательной. Некоторые другие тексты привлекались в качестве дополнительных материалов: в их число входят тексты традиции Цзунми из собрания СПбФ ИВ РАН как на китайском и тангутском языках, а также ряд произведений китайских авторов периода так называемого «возрождения Хуаянь» начала эпохи Северной Сун. В число этих работ вошли произведения Чэнцяня, Цзинъюаня, а также немногие сохранившиеся памятники киданьского буддизма, прежде всего произведение Даочэня.

Основополагающее значение для написания данной работы имели труды по истории тангутского буддизма (Рут Даннел, Ши Цзиньбо, Чэнь Биньин), работы по истории традиции Хуаянь-Чань (Ёсидзу Ёсихидэ) и истории Чань (Абэ Кейити, Ян Цзэнвэнь), и работы, посвященные тибетско-китайскому культурному и религиозному взаимодействию (Шэнь Вэйжун).

Цели и задачи исследования. Данная работа посвящена становлению и развитию китайского буддизма в Си-Ся. Выделение китайской традиции, то есть традиции, основанной на китайском наследии и китайских текстах, представляется нам сейчас несколько искусственным, но тем не менее, это разделение было принято из методологических соображений, как обеспечивающее некоторую синтетичность исследования с одной стороны, и ограничивающее круг исследуемых материалов с другой. В этой связи предпочтительнее было бы определять китайский буддизм в Си-Ся исходя из его сущности, как традицию Хуаянь-Чань. Но эта традиция представляется только одной из нескольких ветвей китайского буддизма, бытовавших в Си-Ся. Хотя она и занимала господствующее положение, но не была единственной, так что понятие «китайского буддизма» было сохранено нами, исходя из терминологического удобства.

Одной из основных целей данного исследования являлась реконструкция фона, на котором происходило становление тангутского буддизма. Данная проблема подразумевает рассмотрение буддизма в Восточной и Северной Азии как с исторической, так и с историко-религиозной точек зрения и сопоставлении полученных данных с тем, что можно выяснить собственно из проанализированных в настоящем исследовании тангутских текстов. Приступая к этой работе мы имели определенные представления о тангутском буддизме, и, в частности, о процессе его формирования. Главной презумпцией такого рода являлось представление об анахронизме между развитием тангутского и китайского буддизма, появившееся в результате первоначального предварительного ознакомления с материалом. Согласно изначальной гипотезе, основной чертой китайской части тангутского буддизма нам представлялась консервация в Си-Ся буддийского наследия периода Тан. До некоторой степени это соображение сохраняет свою значимость и сейчас, но предпосылки и сущность Танского буддизма в Си-Ся в настоящее время представляются несколько иными, чем они виделись ранее. Таким образом, в ходе работы большинство из первоначальных представлений оказались нуждающимися в уточнении, и пересматривались уже непосредственно в процессе исследования. В частности, изменения коснулись представления о роли дуньхуанского буддизма в процессе становления буддизма в Си-Ся. Иными словами, объяснить облик буддизма в Си-Ся исходя из дуньхуанского материала представляется не до конца возможным, так что исследование по необходимости приобрело более широкий характер.

Не смотря на то, что нами проанализирован далеко не весь имеющийся материал, мы пытались придать работе максимально контекстуальный характер, и рассматривать отобранные тексты не как набор случайных фрагментов, но как отражение определенного исторического процесса. При этом мы старались избежать широких обобщений и неосновательного теоретизирования, но исходить из содержания текстов, насколько оно сейчас может быть реконструировано и помещено в исторический контекст. В общем, мы пытались рассмотреть тексты не как предметы, ограниченные исключительно собственным содержанием, но как части целого, обозначающие определенную историческую и культурную реальность, каковую мы и постарались восстановить. Как будет ясно из дальнейшего, была предпринята попытка выяснить наиболее значительные факторы, определившие становление тангутского буддизма (в его китайской части), и повлиявшие на его целостность. В качестве такого фактора, на мой взгляд самого значительного, мы предполагаем рассматривать феномен Хуаяньского возрождения, имевший место в начале Северной Сун. Насколько нам известно, данный феномен ни в отечественной, ни в мировой науке специально не рассматривался. Таким образом, второй важной задачей настоящего исследования стало выяснение облика традиции Хуаянь-Чань и ее роли в тангутских текстах.

В рамках настоящего исследования учение Хуаянь-Чань рассматривается не во всей полноте, но в лишь в связи с формированием буддийского комплекса в Си-Ся и в киданьском государстве Ляо. Традиция Хуаянь-Чань действительно имеет корни в буддизме эпохи Тан, но ее полное развитие датируется несколько более поздним временем, и имело место в ином географическом пространстве. Принятие гипотезы о преемственности Хуаянь-Чань в Си-Ся и Ляо ликвидирует имеющееся представление об анахронизме между тангутским и китайским буддизмом и позволяет рассматривать буддийский комплекс Си-Ся, со всеми его особенностям, как часть обще азиатского культурного процесса, и полагать тангутский буддизм действительно целым, а не мозаикой из различных, порой не стыкующихся фрагментов. Под целым в данном случае следует понимать процесс формирования тангутского буддизма и приобретение им специфических черт, отличающих его от буддизма соседей тангутов: китайцев, киданей, уйгуров и иных народов. Естественно, учитывая незначительную степень изученности как тангутского, так и киданьского буддизма, многие предпосылки и выводы, сделанные в данной работе по необходимости оказываются гипотетическими, и могут быть легко оспорены. Тем не менее, как представляется, попытка, предпринятая в настоящем исследовании, не лишена смысла и определенной основательности, и может предоставить на некоторое время исследовательскую парадигму, которая позволит перейти от фрагментарности к более целостному взгляду на буддизм Си-Ся.

Сам по себе термин «тангутский буддизм» достаточно неопределен. Как будет видно из дальнейшего, мы применяем его к тому, что в китайской буддийской терминологии может быть определено как «цзун», т.е. «направление» или «школа», имеющие собственные доктринальные авторитеты и линию преемственности. Собственно и само исследование может рассматриваться как поиск особого направления, причем главным здесь будет не языковая принадлежность текстов из Хара-Хото и иных местностей, а именно содержание: если будет найден ряд работ, разделяющих общие идеи и доктринальные авторитеты, то это и будет тангутский «цзун», вне зависимости от того, на каком языке написаны те или иные произведения. Исходя из вышеизложенного, третьей, и основной целью исследования стало выяснение непосредственного историко-философского и историко-религиозного содержания самих тангутских текстов, приведенных в настоящем исследовании. Иными словами, мы попытались получить ответ на вопрос о том, насколько правомерно предполагать существование феномена тангутского буддизма, и удалось ли тангутам привнести в буддийские учения некие, собственно национальные элементы.

Методы исследования. Методологические принципы настоящего исследования сформировались под влиянием общих положений философской герменевтики (работы Г. Гадамера), а также а также принципы структурно-функционального анализа культурно-исторических феноменов и форм построения исторического повествования (М. Фуко, Х. Уайт). В настоящей работе мы пытались применять «контекстуальный подход», предполагающий рассмотрение изучаемых явлений в общем историческом и культурном контексте. Этот подход трудно реализуем, ибо в огромной массе материала не всегда возможно решить, что именно принадлежит сути дела, а что нет. Исходя из этого соображения, мы не включали в рассмотрение данные китайских исторических сочинений, каковые, по нашему мнению, уже не способны пролить дополнительный свет на рассматриваемые нами проблемы. Тем не менее, создание максимально широкого исторического контекста представляет собой единственный способ достичь более или менее адекватного понимания смысла тангутских буддийских текстов и причин их появления в Си-Ся. Иными словами, этот подход дает нам возможность не только понимать содержание самих текстов, но и улавливать смысл их существования, их значение и ту историческую реальность, которую они представляют. В конечном счете, сами по себе идеи тангутских буддийских мыслителей интересны именно в сопоставлении с синхронными им китайскими или тибетскими интеллектуальными и вероучительными традициями. Несмотря на обилие имеющегося и использованного в данной работе материала, установленные мною контексты носят лишь самый общий характер, а до некоторой степени, как в случае отношений между буддизмом Си-Ся и Ляо, характеризуются некоторой степенью гипотетичности. Тем не менее, нами на текстуальном и историко-религиозном материале доказано непосредственное взаимодействия киданьского и тангутского буддизма в то время, как новых непосредственных текстуальных свидетельств воздействия на формирование тангутского буддизма буддийских комплексов Утайшаня, Дуньхуана, а также уйгуров обнаружить не удалось.

Вторым методом, примененным в данной работе, был собственно традиционный филологический метод, состоящий в максимально адекватном переводе и комментировании собственно источникового материала.

Филологическая реконструкция текстов сделала возможным собственно историко-религиозный анализ содержания текстов, определение их доктринальной принадлежности и последующее сопоставление их с синхронными контрольными текстами, что и позволяет выявить специфичность содержания отобранных для исследования тангутских текстов.

Научная новизна и результаты исследования. Основная новизна настоящего исследования состоит, прежде всего, во введении в научный оборот ряда совершенно новых, прежде не изучавшихся тангутских текстов. Тексты приводятся нами в переводе как на русский так и на китайский языки. В последнем случае мы пытались дать перевод, максимально соответствующий стилистике Востчно-азиатского буддийского трактата эпохи конца Тан--начала Сун. Помимо этого, в работе получен ряд новых научных результатов:

--установлен механизм культурной преемственности на Севере Китая, выразившийся прежде всего в консервации буддизма периода Тан и незначительном влиянии Сунского буддизма;

-- доказан факт религиозной и культурной целостности региона Северной Азии и наличие культурных и религиозных связей между тангутами, киданями и, возможно, чжурчжэнями;

--продемонстрирована преемственность традиции Хуаянь-Чань на Севере Китая и выявлены и содержательные особенности;

--выявлена определяющая роль этой традиции как в становлении тангутского буддизма, так и в механизме культурного взаимодействия в регионе;

--прояснены особенности доктринального содержания традиции Хуаянь-Чань и ее отношение к авторитетным фигурам китайского буддизма;

--определено отношение тангутского буддизма к феномену «возрождения Хуаянь» в период Северной Сун.

Изучение тангутских и синхронных китайских буддийских текстов позволило автору прийти к ряду выводов, которые определяют концептуальную и фактическую новизну настоящей работы и выносятся автором на защиту:

1. Основанием тангутского буддизма в его «китайской части» является традиция Хуаянь-Чань, оформившаяся в конце эпохи Тан. Данное обстоятельство подтверждается как собственно содержательным анализом текстов из Хара-Хото, так и рассмотрением состава тангутских собраний в целом.

2. На протяжении длительного периода с конца Тан и до начала правления династии Юань на Севере Китая сохранялась преемственность традиции Хуаянь-Чань, выразившаяся в продолжении бытования учения Цзунми и «возрождении Хуаянь». Данное положение подтверждается анализом колофонов произведений Цзунми, а также тангутских переводов его работ.

3. Традиция Хуаянь-Чань в сочетании с отдельными элементами эзотеризма была также господствующей и в киданьском государстве Ляо. Этот вывод подтверждается текстуальным анализом произведений киданьских буддийских мыслителей Даочэня и Тунли.

4. Определяющим фактором в становлении тангутского буддизма явились контакты с буддистами из Ляо, что подтверждается как текстуальным, так и содержательным анализом тангутских текстов, вошедших в настоящее исследование.

5. Тангутский Чань-буддизм развивался в значительной мере независимо от классического Чань эпохи Сун и впитал в себя множество Хуаяньских элементов. В рамках тангутского Чань была даже сделана попытка переосмысления радикальной Чаньской традиции Мацзу Даои в рамках Хуаяньского дискурса Мацзу Даои.

6. В рамках тангутского буддизма начала складываться традиция собственно тангутского Чань, сформировавшаяся, в основном, на основании традиции Хуаянь.

7. Вышеизложенное дает основание говорить о начале формирования тангутского буддизма как части религиозно-культурной общности Северного Китая, представленной также культурой и религией Ляо, Цзинь и корейского государства Когурё.

Научно-практичекая значимость исследования. Выводы, полученные в результате настоящего исследования, позволяют сформулировать более адекватный подход к изучению культуры и истории региона Северной Азии в период перед монгольским завоеванием. Результаты работы позволяют по-новому оценить преемственность влияний китайской культуры и религии на становление цивилизаций «варварских государств». В этой связи важнейшим представляется вывод о преемственности буддизма периода Тан на Севере Китая вплоть до монгольского времени, и его определяющей роли в становлении культурного и религиозного своеобразия данного региона. Введение в научный оборот ряда тангутских текстов позволяет более предметно рассматривать эволюцию тангутской культуры и религии и дает возможность изучать ее не изолированно, но в более широком контексте истории культуры и религии Северной Азии. религиозный культурный традиция буддизм

В данном исследовании также рассматривается сущность учения Хуаянь-Чань и прежде мало изученный феномен «возрождения Хуаянь», которые оказываются определяющими в процессе формирования тангутского буддизма. Эти и иные положения настоящего исследования могут быть применены в углубленном изучении процессов культурного взаимодействия в Азии в средние века, а также и в изучении истории и доктринальных особенностей собственно китайского буддизма. Основные положения работы могут быть, таким образом, использованы как в исследовательской, так и в педагогической работе при разработке общих и специальных курсов по истории буддизма, истории и философии Китая, Тибета, истории культуры Китая и Северной Азии, в общих работах по буддизму, а также при написании учебных программ, методических разработок по соответствующим разделам истории культуры, истории религии, истории идей и истории региона и всеобщей истории.

Апробация работы. Идеи и результаты работы излагались на следующих научных форумах: Вторая международная конференция по тангутоведению (КНР, Иньчуань, 2005), Симпозиум по гуманитарным наукам и экологии (КНР, Эдзина, 2006), Международная конференция по тангутоведению (С Петербург, СПбГУ, 2007), Конференция Фонда Форда по тангутскому и тибетскому буддизму (С Петербург, СПбФ ИВ РАН, 2007), а также в ходе специальных выступлений в «Китайском Институте Буддийских исследований» (Тайвань, 2006), Университете Фогуан (Тайвань, 2007) и др., а также в ходе ежегодных Международных Торчиновских Чтений (С Петербург, 2004-2007). По заявленной проблематике были опубликованы монография (объем 20 п.л.), а также несколько десятков статей в России и за рубежом.

Объем и структура работы. Работа состоит из введения, трех глав, заключения, списка использованных источников (шесть источников из собрания СПбФ ИВ РАН на тангутском языке, пять--на китайском); 46 источников на китайском языке из состава Трипитаки Тайсё и Продолжения Трипитаки, а также около ста пятидесяти наименований вторичной литературы на пяти языках, включая несколько использованных автором электронных публикаций, а также указателя.

2. Основное содержание работы

Во введении обоснована актуальность темы, определены теоретические основания исследования, введены основные концепции, термины и персонажи, упоминаемые в исследовании. Особое внимание во Введении уделяется проблемам формирования тангутской культуры, в частности взаимодействию китайских и тибетских факторов в этом процессе.

Глава 1 вводит исторический контекст формирования тангутского буддизма и пытается выделить главные факторы, определившие специфический облик буддизма в тангутском государстве. Соответственно, глава разбита на три раздела, посвященных наиважнейшим, на взгляд автора, фактором воздействия на тангутский буддизм: буддийскому комплексу Утайшаня, уйгурам и буддизму в горах Хэланьшань. Воздействие буддизма Дуньхуана, который одно время входил в состав тангутского государства, представляется менее очевидным, не смотря на то, что тангуты испытывали очевидное почтение к этому монастырскому комплексу и даже открыли несколько новых пещерных храмов. Тем не менее, текстуальных оснований для однозначного определения роли Дуньхуана в становлении тангутского буддизма в настоящий момент не имеется. Единственное исключение представляет собой тангутский текст «Алтарной Сутры Шестого Патриарха», который подробно рассматривается в настоящем исследовании. Кроме того, во вводной части главы рассматриваются появившиеся в последнее время сведения о роли тангутов в трансляции ряда направлений тибетского буддизма в Китай в период правления династии Юань. Приводимые во вводном разделе сведения касаются памятника известного как «Сокровенные Записи о важнейшем на пути Махаяны». Это сочинение, представляющее собой собрание буддийских текстов эзотерического содержания, известно на китайском языке, но ряд составляющих его произведений известен также и в тангутских версиях, каковые, судя по всему, предшествуют китайским. Таким образом можно с достаточной степенью уверенности предполагать, что тексты, собранные в «Сокровенных Записях» стали первыми произведениями тибетского буддизма, переведенными сначала на тангутский язык, а затем и на китайский в период монгольского владычества в Китае. Гипотеза о существенной роли тангутских буддистов в буддийской системе Китая в период Юань хорошо согласуется и с данными собственно исторических источников, в которых упоминается ряд буддийских деятелей тангутского происхождения, игравших существенную роль в юаньском Китае.

Основное содержание данного исследования, тем не менее, связано именно с проникновением в среду тангутов китайских буддийских направлений, так что рассмотрение возможного влияния таких буддийских центров Северного Китая как Утайшань на формирование тангутского буддизма представляется вполне оправданным. На основании рассмотрения большинства доступных на настоящий момент источников (в основном различные буддийские хроники и описания Утайшаня) делается вывод о распространенности на Утайшане доктринальной системы Хуаянь-Чань, которая сохранялась там на всем протяжении эпохи Северной Сун. Вместе с тем, изучение данных о буддизме Утайшаня не позволяет выявить прямые зависимости между этим храмовым комплексом и собственно тангутским буддизмом, так что буддизм Утайшаня должен рассматриваться скорее как фон процесса становления тангутского буддизма, определивший буддийские предпочтения тангутов, а не как источник непосредственных заимствований. Ряд косвенных обстоятельств и свидетельств позволяет, как собственно текстуальных, так и относящихся к сфере материальной культуры, тем не менее, проследить воздействия Утайшаня на широком географическом ареале, в который входит и район расселения тангутского народа. Возможность обнаружения текстов, непосредственно указывающих на воздействие утайшаньского буддизма на процесс становления буддизма в Си-Ся остается открытой.

Роль уйгурского фактора в становлении тангутского буддизма является общепризнанной, но, как и в случае с Утайшанем, прямых текстуальных указаний на влияние уйгурского буддизма (за исключением упоминаний об участии уйгурских монахов в переводе буддийских текстов на тангутский язык) выявить не удалось. Также в последнее время на появилось новых источников, способных пролить дополнительный свет на роль уйгуров в формировании тангутского буддизма. Тем не менее, можно предположить, что некоторые буддийские культы (Майтрейи, Манджушри), засвидетельствованные в Си-Ся, оформились под влиянием уйгурского буддизма. Таким образом, конкретных примеров влияний уйгуров на оформление тангутского буддизма также не выявлено. Тем не менее, значительное внимание, которое уделено в настоящем исследовании уйгурскому буддизму, объяснимо с точки зрения максимально полной реконструкции фона, на котором происходило становление буддизма среди тангутов.

Область гор Хэланьшань во всех смыслах являлась оплотом тангутского государства, а также областью давнего распространения буддизма. Соответствующий раздел настоящего исследования ставит целью выяснить историю буддизма Хэланьшаня, а также понять какого рода буддийские учения были распространены в этом регионе. Рассмотрение известных источников также не позволило связно ответить на этот вопрос. Известные на настоящий момент сведения позволяют говорить о том, что в области Хэланьшаня китайский буддизм в различных видах был распространен начиная со второй половины Тан, когда в этом регионе пребывал известный деятель сычуаньского Чань-буддизма Баотан Учжу. Вместе с тем, источники не сохранили иных достоверных сведений о содержательной стороне Хэланьшаньского буддизма, так что вопрос о непосредственном влиянии на тангутов буддизма Хэланьшаня остается открытым.

Изучение тангутского собрания СПбФ ИВ РАН позволяет сделать предположение о доминирующем характере традиции Цзунми в тангутском буддизме. Поэтому раздел об учении Цзунми в период Сун ставит своей целью показать преемственность этой традиции на Севере Китая вплоть до периода правления монгольской династии Юань. Как представляется, приводимым источниковым материалом это обстоятельство вполне доказано. Учение Цзунми было распространено на Севере Китая еще в середине 13-го века и служило критерием для понимания и оценки различных течений Чань еще в правление Хубилая. В этой части работы автором были собраны и проанализированы данные как о бытовании традиции Цзунми в период Сун, так и о бытовании сочинений этого буддийского наставника за пределами Китая: в Корее и в киданьском государстве Ляо. Особое внимание в рассмотрении этого материала уделялось не столько сочинениям Цзунми, относящимся к традиции Чань-буддизма, но и предполагаемой эволюции его учения в сторону эзотеризма и его возможной роли в «Хуаяньском возрождении» периода Сун. Как представляется, одной из черт этого возрождения была реинтерпретация учения «Сутры Совершенного Пробуждения» в эзотерическом ключе, начало каковому было положено именно комментариями Цзунми, а также разработанными им обрядами «покаяния на алтаре Совершенного Пробуждения». Тексты, касающиеся этой последней практики также обнаружены в собраниях из Хара-Хото как на тангутском, так и на китайском языках. Таким образом распространенность учения Цзунми в Си-Ся не выглядит анахронизмом, но вполне укладывается в представлении о существенной роли Хуаянь-Чань в формировании тангутского буддизма. Вместе с тем, присутствие в собраниях из Хара-Хото произведений Цзунми позволяет предположительно связать процесс становления тангутского буддизма в Хуаяньским возрождением в Сун и Ляо. Данное соображение носит характер гипотезы, но, если сущность Хуаяньского возрождения самого по себе прояснена недостаточно, то его воздействие на становление буддизма в Си-Ся представляется вполне доказанным и основательным.

Вторая глава настоящего исследования посвящена анализу буддийских текстов из Хара-Хото. Эта глава составлена из двух разделов: Буддийские тексты из Хара-Хото и Анализ текстов. Первый из разделов, в свою очередь, состоит из двух частей: Тексты традиции Цзунми в тангутских собраниях и Тангутские тексты в настоящем исследовании. Первая часть раздела вводит список сочинений Цзунми известных из Хара-Хото как на тангутском, так и на китайском языках, а также делает попытку определить место этих сочинений в традиции Цзунми. При этом, вводится также и ряд текстов, непосредственно к традиции Цзунми не относящихся, но представляющих значительный интерес как сами по себе, так и в возможном отношении к преобладавшему в Си-Ся направлению Цзунми и Хуаяньскому возрождению. В общем, в указанном разделе рассматривается с разной степенью подробности более десяти тангутских текстов, наиболее интересным из которых является «Записи Чаньского наставника Бицю по различным поводам»--единственное известное на тангутском языке сочинение жанра «юйлу». В посвященном данному сочинению небольшом разделе приводится описание сохранившейся части текста, а также перевод нескольких фрагментов сочинения. Вторая часть данного раздела вводит тангутские тексты специально рассматриваемые в настоящем исследовании, а также рассматривает круг известной в Си-Ся буддийской литературы, на которой основана традиция этих текстов. Данная часть исследования основана на анализе цитат из различных канонических произведений, встречающихся в изучаемых текстах. В данном разделе также содержатся соображения о природе буддийской терминологии на тангутском языке, а также о принципах перевода буддийских текстов, принятым в Си-Ся. Общий вывод состоит в том, что основная масса тангутской буддийской терминологии происходит из китайского буддийского языка, но, в то же время, не все тангутские буддийские термины могут быть возведены к китайским прототипам и, возможно, отражают специфику тангутского буддизма. Анализ цитат, предпринятый в данном разделе позволяет говорить о специфическом круге буддийской литературы, известной авторам анализируемых произведений, а также о том, что в Си-Ся, возможно, имелся ряд достаточно авторитетных текстов, не известных из китайской Трипитаки.

Раздел второй главы, возглавленный Анализ текстов, состоит из четырех частей. Раздел Характеристика текстов содержит технические и библиографические данные о тангутских текстах, непосредственно использованных в исследовании, а также рассматривает проблемы их датировки и некоторые общие особенности содержания. Всего текстов, предметно анализируемых в данной работе, четыре: «Зеркало», «Записи о сущности Хунчжоуского учения с комментариями и разъяснениями» («Хунчжоуский текст»), «Смысл Сияющего ума единой наивысшей колесницы» (далее--«Смысл ума»), «Двадцать пять ответов Государственного Наставника Танчана на вопросы монахов во время его пребывания в монастыре Дворец Света» (далее: «Двадцать пять вопросов»), причем для «Записей о сущности Хунчжоуского учения с комментариями и разъяснениями» и «Двадцати пяти вопросов» приводятся альтернативные варианты и параллельные тексты. «Смысл ума» рассматривается в отношении с его китайским оригиналом и традицией киданьского буддизма в целом. Относительно текста «Зеркало», как и в отношении иных текстов делается предварительный вывод об их связи с традицией Хуаянь-Чань и Танским, а не Сунским буддизмом. Раздел Истоки Традиции анализирует цитированную в тангутских текстах буддийскую литературу и приходит к выводу о зависимости этих текстов как от традиции Хуаянь-Чань, так и от Южной школы Чань-буддизма в понимании Цзунми. «Хунчжоуский текст» и «Двадцать пять вопросов» рассматриваются в этом разделе как автохтонные тангутские тексты. Раздел об Алтарной Сутре на тангутском языке ставит целью ввести в научный оборот новые фрагменты тангутского перевода этого текста, а также рассматривает проблему доктринального авторитета для тангутского буддизма традиции Хуаянь-Чань. В данном разделе обобщаются сведения об имеющихся фрагментов тангутского перевода «Алтарной Сутры», включая и последние открытия частей этого текста. Параллельно с разделом Бодхидхарма в Северной Азии этот раздел рассматривает содержание учения тангутского Чань-буддизма, и приходит к выводу о недостаточной авторитетности в Си-Ся и в Северном Китае в целом традиции Хуйнэна, и преобладанием там традиции Бодхидхармы. При этом то обстоятельство, что известный тангутам трактат «О созерцании ума» написан не Бодхидхармой, а Шэньсю тангутам известен не был. Вывод о недостаточной известности текста «Алтарной Сутры» в Си-Ся подтверждает предположение о незначительной роди буддийского комплекса Дуньхуана в формировании тангутского буддийского комплекса. В целом, материалы настоящего раздела позволяют сделать вывод о том, что Чань-буддизм в классическом варианте в Си-Ся был известен незначительно, и не может рассматриваться как традиция, конкурирующая с Хуаянь-Чаньским направлением.