Семиотика ритуализированных поведенческих форм культуры

Размещено на http://www.allbest.ru/

Санкт-Петербургский Государственный Университет

Специальность: 24.00.01 - теория и история культуры

Автореферат

доктора философских наук

Семиотика ритуализированных поведенческих форм культуры

Морина Лариса Павловна

Санкт-Петербург 2008 г

Диссертация выполнена на кафедре теоретической и прикладной культурологии Санкт-Петербургского государственного университета

Научный консультант:

Соколов Евгений Георгиевич доктор философских наук профессор

Официальные оппоненты:

Казин Александр Леонидович доктор философских наук профессор

Круглова Лариса Константиновна доктор философских наук профессор

Луговой Александр Александрович доктор философских наук профессор

Ведущая организация: Санкт-Петербургский

Государственный университет культуры и искусств

Защита состоится на заседании совета Д.212.232.11 по защите докторских и кандидатских диссертаций при Санкт-Петербургском государственном университете по адресу: 199034, Санкт-Петербург, В.О., Менделеевская линия, д. 5, факультет философии и политологии, ауд. ___

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке им. М. Горького Санкт-Петербургского государственного университета

Ученый секретарь диссертационного совета, кандидат философских наук, доцент Л.Е. Артамошкина

Общая характеристика работы

Актуальность исследования.

Современный мир характеризуется ускорением всех социальных процессов, стремительным возникновением новых и исчезновением прежних культурных форм. Для теории и философии культуры становится актуальной задача фиксирования и исследования, происходящих в семиотическом пространстве социума изменений, выявления механизмов культурной динамики, в том числе, трансформации ритуально-поведенческой структуры.

Культура есть система социальных конвенций, взаимосвязанных образов деятельности, норм, в равной степени осознанных и неосознанных. К числу таковых относится и ритуал, понимаемый в данном исследовании в предельно широком смысле, как структурированная определенным образом поведенческая модель. Такое понимание ритуала представляет методологически оправданным, поскольку позволяет сконцентрировать внимание на основных механизмах универсализации культурного опыта. Ритуал выделяется из повседневности как ино-бытие, имеющее собственные цели и ценности. Следовательно, типологизацию ритуальных форм целесообразно производить в зависимости от того, какие цели и какие ценности лежат в его основе, это позволит провести разделительную черту между бытовыми и религиозными ритуалами.

Если архаичное общество может быть охарактеризовано как моноритуальное, поскольку все многообразие ритуальной жизни координировалось и сводилось к единому знаменателю макроритуалом; то современное культурное пространство - полиритуальное. Особенностью современных ритуалов является диффузный характер: ритуал имеет широкое распространение, но при этом не концентрируется в локальных структурах, а состоит из различных образований. Ритуал сегодня перешел в некое "мифическое" состояние, он незаметен и анонимен. Отсюда так называемая "хаотизация ритуальной жизни", которая нуждается в глубокой и серьезной научно-исследовательской проработке.

В научной литературе исследованы различные аспекты ритуала как такового, имеющего четкую структуру (религиозный ритуал, а также некоторые светские его разновидности, как то инаугурация президента, этикет, бытовые, профессиональные). Ритуал в таком понимании охватывает незначительную часть коммуникативной сферы социума. Большая же часть поведенческой активности являет собой различные типы (способы) ритуализма, или ритуализированного поведения. Это - методы конструирования социальной упорядоченности мира повседневности, которые выполняют основные функции по обеспечению устойчивости межсубъектной интерактивности. Для самих "акторов" ритуализированные формы остаются в большинстве своем неосознанными и спонтанными. Ритуализм, как латентное в современной культуре, несмотря на всю его практическую действенность, недостаточно исследован в современной научной литературе, и, соответственно, представляет собой перспективный предмет культурфилософской рефлексии.

Особенностью современной культуры является также возрастание роли невербальных коммуникативных средств и снижение доли письменных и вербальных текстов. В связи с развитием радио, телевидения и Интернета утрачивается обязательность графической выраженности текста. С другой стороны, в силу тяготения культуры к формам чувственной явленности, все способы ее артикуляции сливаются в едином жесте тотальной телесности. Отсюда исследование языковых аспектов невербальных коммуникативных структур представляется актуальным, и особая их роль в современной культуре требует научно-исследовательской тематизации, поскольку открывает доступ к анализу онтологических оснований современной культуры. Семиотика повседневности, анализ различных бытовых и "рутинных" форм в культуре, ставший особо популярным в современной научной литературе, концентрируется на феноменальном уровне и уходит от анализа сущностных аспектов их бытования. Однако, именно осмысление рассматриваемых феноменов в философском ключе обнаруживает методологические преимущества и имеет большое эвристическое значение.

В ритуале мы имеем дело с особым способом означивания, взаимоотношения формы и содержания. В отличие от норм естественного языка, где бытует преимущественно условный тип связи между означаемым и означающим, ритуал есть их тесное единство, что делает проблематичным его перекодировку. Поведенческие структуры являют собой текст, который обладает смыслом, обусловленным культурной средой и конкретно-историческим контекстом. С точки зрения этнометодологии, мир значений каждый раз конструируется заново и определяется не языковыми константами, но процедурами его применения, а подвижный, неповторимый контекст формирует совокупные правила интерпретации поведения (высказывания). Современное пространство культуры характеризуется высокой степенью динамичности: некоторые тексты, освобождаясь от контекстов и внетекстовых связей исходной культуры, обретают подвижность и перемещаются в новую семиотическую среду. Но при этом, любой "обломок" семиотической структуры может "работать" как отдельный текст, поскольку он сохраняет механизмы реконструкции всей системы. Именно такая способность ритуальных структур к "воспоминанию" лежит в основе предлагаемого прогностического подхода к анализу динамики современных культурных форм. культура поведенческий ритуал

Семиотическое пространство - это не только пространство актуальных, действующих культурных форм, но и пространство "виртуальных", целенаправленно формируемых социокультурных стратегий. Актуальность исследования ритуализированных форм обусловлена также и тем фактом, что различного рода манипуляции сознанием, так называемая "социальная инженерия", осуществляются сегодня не только прямым воздействием, но и косвенным, - посредством формирования новых поведенческих стереотипов, которые обладают свойством "притягивать" адекватный концепт. Поэтому в диссертационном исследовании ритуализированные поведенческие формы рассматриваются как инструментарий программирования волевой интенции общества, как действенные механизмы современной культурной политики.

Степень научной разработанности

Семиотический анализ ритуальных поведенческих форм располагается на пересечении нескольких областей знания: культурологии, семиотики, лингвистики, теории коммуникации, аксиологии, этнологии. Следовательно, семиотика ритуальных поведенческих форм в культуре может апеллировать к достаточно внушительному объему научных источников, в которых разрабатывались те или иные аспекты темы.

Последовательное применение методологических приемов и терминологии лингвистики в культурологии привело к образованию новой области знания - лингвокультурологии (В.В. Воробьев, В.Н. Телия, Н.И. Толстой и др.), науки, реализующей лингвистический подход в культурологии и осмысливающей культуру с позиций лингвистики. В истории философии сформировались две основные концепции языка. Первая - репрезентативная, статическая модель смыслополагания, идущая от Аристотеля к Б. Расселу, утверждающая связь имени и вещи. Вторая - логический анализ высказывания и создание на основе различения языка и речи универсальной грамматики смыслопорождения. Эта традиция идет от Средневековых модистов и исследований "живой" речи в эпоху Возрождения к "говорящему субъекту" и актам понимания речи Другого в современных психолингвистических теориях. Л. Витгенштейн понимает язык как комплекс лингвистических приемов, исследование которых, по его мнению, и составляет предмет философии. Другой пласт языковых штудий связан с аспектом взаимоотношения разума и языка, актуализировавшийся в ХIХ-ХХ в., особенно в связи с развитием герменевтики. Особое значение для развития языковых концепций имеет христианская онтология. Проблема двух слов (логосов) - внешнего и внутреннего, - от стоиков проходит через философию Средневековья и получает осмысление у Н. Кузанского. Средневековая схоластика и латинская патристика сосредотачивают свое внимание на анализе смысла слова, значения имен, тем самым, актуализируя семантические проблемы исследования высказываний.

Основные семиотические принципы были сформулированы в ХIХ в. Ч. Пирсом. В 1960 - 1970-е гг. оформились две семиотические школы: французская (Р. Барт, А. Греймас, Ю. Кристева, К. Леви-Стросс, Ц. Тодоров) и тартуско-московская (Ю.М. Лотман, З.Г. Минц, Н.В. Топоров, И.И. Ревзин, Б.А. Успенский, И.А. Чернов,). Семиотика имеет две традиции: первая восходит к концепциям Ч. Пирса и Ч. Морриса, в основе которых лежит понятие знака. Вторая - к Ф. Соссюру и Пражской школы, отталкивающихся от языка и текста.

В первой половине ХХ в. на приоритете синхронного анализа языка, заложенного Ф. Соссюром, формируется структурное направление, в котором язык рассматривается как знаковая, многоуровневая система, включающая в себя множество взаимосвязанных дискретных элементов. Значительный вклад в знаково-символическую теорию внесли также работы Э. Кассирера, А.Ф. Лосева. Знак, по определению Р. Барта, "есть репрезентация означаемого посредством означающего". Ю.М. Лотман ввел термин "семиосфера", определенный им по аналогии с ноосферой В.И. Вернадского как "семиотический континуум", заполненный разнотипными и находящимися на разном уровне организации семиотическими образованиями. Знак как идентификационный признак осмысливается М. Хайдеггером, который определяет идентичность человека через "другость", указание на Другого. Исследования знака, текста и его бытования в контексте, интертекстуальности производили Р. Барт, М. Бахтин, Ю. Кристева, Ю.М. Лотман, З.Г. Минц, У. Эко; в современной семиотической литературе - Р.Г. Баранцев, А.А. Ветров, А.А. Грякалов, Б.В. Марков, С.Т. Махлина, Г.П. Мельников, Н.Б. Мечковская, Г.Г. Почепцов, Ю.С. Степанов, В.Ю. Сухачев, С.В. Чебанов, Л.Ф. Чертов, Е.А. Шингарева и др.

Идущая от Плотина идея внутренней формы (эйдос как логос) получила развитие в работах В.Ф. Гумбольта, А.А. Потебни, П.А. Флоренского, Н. Хомского, Г.Г. Шпета, исследовавших генезис языка, тесно сплетенный с внутренней духовной деятельностью человека, а также понимание языка как произведения. Исследование принципа тождества языка и сознания, рассмотрение языка как коллективного опыта этноса восходит к Дж. Вико. Понятие "языковая картина мира" появилось благодаря неогумбольтианцу Л. Вайсбергеру. Большой вклад в исследование этой темы внесли М. Мюллер (компаративистская теория религий и языков), Э. Сепир и Б. Уорф (теория лингвистической относительности). В стройную систему знаний эти воззрения оформились в трудах Венского логического кружка, получивших название аналитической философии. На негативных аспектах языка акцентировали свое внимание и Ф. Бэкон и М. Хайдеггер. Х.-Г. Гадамер же своей задачей ставит не только критику предрассудков, но и обоснование позитивной их роли в герменевтическом опыте.

Семиотику телесности в различных ее аспектах исследовали Л. Гласс, П. Колетт, Ю. Кристева, Г. Крейдлин, А. Пиз, У. Эко и др., которые рассматривали структуру поведения людей, с одной стороны, как язык, в котором выявлена присущая языку система различений, а, с другой стороны, - как текст, существующий в соответствующем контексте и имеющий социокультурное содержание. Социокультурный анализ телесности и телесной культуры нашел отражение в работах Э. Дюркгейма, М. Мерло-Понти, М. Мосса, Ф. Ницше, Ж.П. Сартра и др. Телесность в художественной культуре рассматривали М.М. Бахтин, И.М. Быховская, И.А. Герасимова, Т.В. Дадианова, М.С. Каган, В. А. Подорога, В.В. Прозерский, В.И. Столяров и др. Психологические и терапевтические проблемы телесного исследовали Ф. Ницше, З. Фрейд, К.Г. Юнг, а также Л. Выготский, Э. Гиндлер, Б. Гюнтер, А. Леонтьев, А. Лоуэн, В.Н. Никитин, В. Райх и др. В современной научной литературе (этнология и социология) исследуются семиотические аспекты различных форм соматической культуры (Г.Л. Тульчинский М.Н. Эпштейн), "тело смысла" (Ж-Л. Нанси).

Исследование роли знака (имени) в мифе произведено А.Ф. Лосевым, Ю.М. Лотманом, М. Элиаде. Миф и мифологические формы сознания стали предметом анализа в работах А. Голлана, Я.Э. Голосовкера, К. Леви-Стросса, А.Ф. Лосева, Б. Малиновского, Э. Тайлора, Дж. Фрезера, К. Хюбнера, М. Элиаде. Интерпретация мифа как символа - у Ф. Ницше, К.Г. Юнга, А.Ф. Лосева, П.А. Флоренского и др. Психологические основания мифологического и их связь с архетипическими структурами сознания исследованы Ф. Ницше, З. Фрейдом, К. Юнгом и др. Социальная мифология, миф как "психологический механизм" воздействия на массы исследован Р. Бартом, Н.А. Бердяевым, Ж. Бодрийаром, П. С.Гуревичем, Ж. Сорелем и др. Мифологический аспект языка исследован в работах Р. Барта, Ю. Кристевой, У. Эко.

Ритуал в архаической культуре, связь ритуала и мифа исследованы в работах Э. Кассирера, К. Леви-Стросса, Б. Малиновского, М. Элиаде, К.Г. Юнга, ритуалистов (Дж. Фрезера и "кембриджской школы"), К.Леви-Стросса; в отечественной традиции - А.Ф. Лосева, Л.Г. Ионина, С.А. Токарева, Е.М. Мелетинского, О.М. Фрейденберг и др. Основы психологического подхода к исследованию ритуала заложили З. Фрейд и К.Г. Юнг, которые рассматривали ритуал в связи с архетипическим родовым опытом, как способ кодирования бессознательного. Знаковая структура ритуала была предметом анализа у К. Леви-Стросса, Л. Леви-Брюля. Игровой аспект ритуала исследовал Й. Хейзинга. Вопрос о ценностных основаниях ритуала, его направленность к трансцендентному, ритуал как граница между профанным и сакральным стал предметом исследовательского внимания Б. Малиновского, М. Мосса, К. Хюбнера, М. Элиаде и др. В научной литературе также описаны различные функции ритуала, например, у М.С. Кагана, М.К. Мамардашвили, В.Н. Топорова и др.

Продуктивными представляются идеи А. Шютца и его школы, утвердивших значимость стабильных процедур социального взаимодействия, а также разработка ими новых категорий, применяемых для описания событий; - идеи М. Натансона, разработавшего социологическую концепцию анонимности; - Р. Гратхоффа и Т. Лукмана, исследовавших формы конституирования вещественной среды. Важное значение имеет "этнометодология" Г. Гарфинкеля, которая подчеркивает момент "каузальности", "индексикальности", ситуативности контекста событий обыденной жизни.

Значимым представляется разработанный в научной литературе аксиологический подход. Осмысление ценностей имеется в античности у Сократа, а также - Аристотеля и Платона. В духе неокантианства Г. Рикерт трактует ценности как априорные принципы человеческой деятельности, утверждает их принадлежность метафизической, трансцендентной реальности. Дж. Дьюи и Г. Зиммель утверждают субъективность ценности и релятивизм в аксиологии: ценность - в сознании историка, но не принадлежность исторического факта. О. Шпенглер рассматривает ценность как уникальную особенность цивилизации, утверждая так называемый "релятивистский абсолютизм". Интенсивная разработка аксиологической проблематики связана с именами Н. Гартмана, Е. Дюринга, Ф. Ницше, М. Хайдеггера, М. Шелера и др. Инкорпорирующее свойство ценности исследовал Д. Гильдебранд. С религиозных позиций осмысление ценностных оснований человеческого бытия произведено в русской философии Н.А. Бердяевым, Н.О. Лосским, В.С. Соловьевым и др. П.А. Сорокин основывает аксиологический подход в исследовании культурных феноменов и утверждает ценность в качестве "основы и фундамента" всякой культуры. В отечественной (советской и постсоветской) литературе значительный вклад в развитие аксиологии внесли В.П. Визгин, Г.П. Выжлецов, О.Г. Дробницкий, М.С. Каган, В.П. Тугаринов.

Смыслопорождающие свойства контекста исследовали Р. Барт, М.М. Бахтин, Ю.М. Лотман, В.Н. Топоров, В.Я. Пропп, Б.А. Успенский и др. Ментальность как специфическую форму мировидения, определяющую характер культурно-исторических процессов, рассматривали Р. Барт, Х.-Г. Гадамер, М. Хайдерггер, представители школы Анналов. Проблемой ментальности занимались также: Э. Дюркгейм ("коллективные представления"), Ж. Лефевр ("коллективная ментальность"), Э. Фромм ("социальный характер"), М. Фуко ("эпистема", которую можно толковать как интеллектуальную проекцию ментальности), а также Э. Ротхакэр ("догматизация"). В современной отечественной философской литературе осмысливается понятие "ментальность" через категории целеполагания, место человека в мире в работах В.М. Межуева, М.Б. Туровского. Для диссертанта представляло интерес исследование структуры и специфики российской культуры и российского общественного сознания, осуществленного в работах А.С. Ахиезера, Э.Я. Баталова, Н.И. Бирюкова, Ф.М. Бурлацкого, К.С. Гаджиева, А.А. Галкина, О.В. Гаман-Голутвиной, К.Ф. Завершинского, А.Б. Зубова, С.Н. Иконниковой, М.В. Ильина, А.А. Кара-Мурзы, А.Ю. Мельвиля, А.С. Панарина, В.Б. Пастухова, Ю.С. Пивоварова, В.О. Рукавишникова, А.М. Салмина, А.И. Соловьева, И.Г. Яковенко и др.

В 90-е гг. ХХ в. в политологии утверждается подход к культуре как к процессу конструирования смыслов ("смысловых предпочтений"), сформировавшийся под влиянием работ П. Бурдье, Ж. Деррида, М. Фуко. Некоторые труды (например, Т. Янга) дают возможность взглянуть на политическую культуру с позиций концепции хаоса и нелинейной динамики, сложившейся в постмодернистской социальной теории, что оказывается продуктивным для анализа российской политической культуры. Политическая динамика современного общества определяется уже не столько влиянием неких устойчивых (неосознанных, репродуктивных, социобиологических) факторов, сколько политической креативностью политических элит (Саква Р.). При этом политологи обращаются к трудам Б. Андерсона, П. Бурдье, Т. Рэнджера, Э. Хобсбаума и др., выделяющих в феномене традиции элементы "воображения", "изобретения", "конструирования". Рассмотрение архаизационных сценариев определения культурной идентификации России предложено в работах Л.А. Андреевой, М.А. Бабкина, игумена Вениамина (Новика), К. Костюка, В.М. Межуева, А.В. Митрофановой, Н.К. Симакова, С.Б. Филатова.

Несмотря на богатое теоретическое наследие, связанное с заявленной проблематикой, тем не менее, отсутствует комплексный семиотический анализ структуры ритуализированных поведенческих форм, а также недостаточно выявлена их роль и смыслопорождающая функция в современной культуре. Широкое проблемное поле все еще ждет своих исследователей, и данная диссертация может рассматриваться лишь в качестве одного из первых шагов в этом направлении.

Целью работы является анализ семиотических закономерностей бытования ритуализированных поведенческих форм культуры.

Основные задачи:

1) проследить динамику и выявить характерные особенности и закономерности бытования ритуала и ритуализированных форм в культуре;

2) исследовать механизмы генезиса ритуализированных поведенческих форм;

3) проанализировать языковые аспекты поведенческих форм в современной культуре;

4) установить закономерности смыслопорождения в ритуализированных коммуникативных формах;

5) вычленить семиотические константы русского национального самосознания и их значение для культурной трансформации России;

6) провести семиотический анализ динамики ритуализированных форм в современной культуре России.

7) проанализировать механизмы современной культурполитической деятельности, в частности использование ритуализированных форм;

8) определить степень релевантности архаизационного сценария культурной стратегии в современной России как варианта проективного мифотворчества.

Источниковедческая база исследования

Диссертант опирается на следующие источники. По лингвистике и семиотике - на труды Ф. Соссюра, Л. Витгенштейна, В.Ф. Гумбольта, Э. Сепира, Б. Уорфа (теория лингвистической относительности), а также В.В. Бибихина, А.А. Потебни, П.А. Флоренского, Н. Хомского, Г.Г. Шпета. При исследовании знака и знаковых систем целесообразно было обратиться к работам Р. Барта, Ю. Кристевой, Ч. Морриса, Ч. Пирса, Ф. Соссюра, Ц. Тодорова, к трудам представителей тартусско-московской школы (Ю.М. Лотмана, З.Г. Минц, И.И. Ревзина, Н.В. Топорова), а также к концепциям символа Э. Кассирера, А.Ф. Лосева, П.А. Флоренского. В области исследования текста и его бытования в контексте, интертекстуальности значимыми были идеи, почерпнутые в трудах Р. Барта, М.М. Бахтина, Ю. Кристевой, Ю.М. Лотмана, З.Г. Минц, У. Эко и др., а также - в работах А.А. Грякалова, Б.В. Маркова, Г.Г. Почепцова, Ю.С. Степанова и др.

При анализе мифа и архаического ритуала использовались: работы З. Фрейда и К.Г. Юнга, заложившие основы психологического подхода к исследованию ритуала, его связи с архетипическим родовым опытом; - А. Голлана, Я.Э. Голосовкера, К. Леви-Стросса, А.Ф. Лосева, Б. Малиновского, Э. Тайлора, Дж. Фрезера, К. Хюбнера, М. Элиаде, исследовавших миф и мифологические формы сознания; - К. Леви-Стросса, Э. Кассирера, Б. Малиновского, М.Элиаде, К.Г. Юнга, ритуалистов (Дж. Фрезера и "кембриджской школы"), посвятивших свои исследования связи ритуала и мифа; - идеи, высказанные в работах Л.Г. Ионина, А.Ф. Лосева, Е.М. Мелетинского, В.Я. Проппа, С.А. Токарева, О.М. Фрейденберг и др.; - Л. Леви-Брюля, К. Леви-Стросса, анализировавших ритуал как знаковую структуру; - Й. Хейзинга, исследовавшего игровой аспект ритуала; - Х.-Г. Гадамера, разработавшего герменевтический подход. При анализе ценностных аспектов ритуальных форм диссертант опиралась на работы Г.Ф. Гильдебранда, Б. Малиновского, М. Мосса, К. Хюбнера и М. Элиаде.

По семиотике телесности и невербальных коммуникативных форм источниковедческой базой послужили работы Л. Гласс, П. Колетта, Г. Крейдлина, А. Пиза, У. Эко, а также выполненный в трудах И.М. Быховской, Э. Дюркгейма, М.С. Кагана, Ю. Кристевой, М. Мерло-Понти, М. Мосса, Ж-Л. Нанси, Ф. Ницше, В.А. Подороги, Ж.П. Сартра, Г.Л. Тульчинского, М.Н. Эпштейна анализ телесности и телесной культуры. В диссертационном исследовании использованы работы Л.С. Выготского, Э. Гиндлер, А. Лоуэна, В. Райха, З. Фрейда, К.Г. Юнга, в которых исследованы психологические и терапевтические проблемы телесного; а также - М.М. Бахтина, И.А. Герасимова, Т.В. Дадиановой, М.С. Кагана, В.А. Подороги, В.И. Столярова и др., анализировавших феномен телесности в художественной культуре.

В области исследования ритуализированных поведенческих форм отправными моментами послужили идеи Р. Гратхоффа, Т. Лукмана, М. Натансона, А. Шютца, а также "этнометодология" Г. Гарфинкеля. При анализе ценностных аспектов использовались работы Г.П. Выжлецова, Д.Ф. Гильдебранда, Г. Зиммеля, М.С. Кагана, Н.О. Лосского, Г. Рикерта, Ф. Ницше, П.А. Сорокина, В.П. Тугаринова, О. Шпенглера. Смыслопорождающие механизмы контекста исследовались с опорой на концептуальные представления Р. Барта, М.М. Бахтина, Х.-Г. Гадамера, Ю.М. Лотмана, В.М. Межуева, В.Н. Топорова, Б. Успенского, М. Хайдеггера, М. Фуко, а также и представителей школы Анналов.

Анализ структуры и специфики российского сознания диссертант выполнял с учетом разработок, осуществленных в трудах А.С. Ахиезера, Э.Я. Баталова, Н.И. Бирюкова, Ф.М. Бурлацкого, К.С. Гаджиева, А.А. Галкина, О.В. Гаман-Голутвиной, К.Ф. Завершинского, А.Б. Зубова, М.В. Ильина, А.А. Кара-Мурзы, В.М. Межуева, А.Ю. Мельвиля, А.С. Панарина, В.Б. Пастухова, Ю.С. Пивоварова, В.О. Рукавишникова, А.М. Салмина, А.И. Соловьева И.Г. Яковенко, и др.

При рассмотрении вопросов социальной инженерии, мифа как "психологического механизма" воздействия на массы значимыми для диссертационного исследования были: анализ, выполненный Р. Бартом, Н.А. Бердяевым, Ж. Бодрийаром, П.С. Гуревичем, Ж. Сорелем; концепция "смысловых предпочтений", сформировавшийся в современной политологической литературе под влиянием работ П. Бурдье, Ж. Деррида М. Фуко; а также понимание традиции как смыслового "конструирования", нашедшее отражение в трудах Б. Андерсона, П. Бурдье, Т. Рэнджера, Э. Хобсбаума, которые послужили также основой для рассмотрения некоторых аспектов современной культурной политики. Исследование архаизационных сценариев культурной идентификации России произведено с опорой на работы Л.А. Андреевой, М.А. Бабкина, игумена Вениамина (Новика), К. Костюка, В.М. Межуева, А.В. Митрофановой, Н.К. Симакова, С.Б. Филатова.

Методологическими основаниями диссертационного исследования являются разработанные в научной литературе подходы: лингвистический - применялся при рассмотрении культурных феноменов, в том числе "генеративный" подход Г.Ф. Гумбольта и Н.Хомского (трактовка языка как духовной порождающей деятельности ("произведение") - при анализе ритуализированных поведенческих форм; психоаналитический - использовался при исследовании мифологем и архетипов общественного сознания; феноменологический - при анализе пред-заданности, интенциональности исторического сознания; аксиологический - при выявлении содержательных аспектов ритуализированных форм культуры и смысловых констант общественного сознания; функциональный - оказался конструктуивным при рассмотрении прагматического аспекта бытования ритуализированных феноменов в культуре; а также - подход, разработанный в этнометодологии при исследовании структуры повседневности. Диалогическая концепция М.М. Бахтина и В.С. Библера послужила методологическим принципом для анализа современной культурной ситуации. Методология конструирования смыслов ("смысловых предпочтений") в области культурполитических технологий, сформировавшася в современной политологической литературе под влиянием работ П. Бурдье, Ж. Деррида, М. Фуко, легла в основу анализа современной "социальной инженерии". Семиотический подход, примененный к анализу поведенческих структур культуры, позволил конституировать основную методологическую установку всего диссертационного исследования.

Научная новизна исследования состоит в следующих положениях:

1. Установлено, что ритуализированные поведенческие формы имеют сходные с языковыми характеристики и, соответственно, могут быть интерпретированы в терминах лингвистики.

2. Выявлен специфический характер взаимоотношения формальных и содержательных сторон ритуализированных поведенческих структур.

3. Трактовка ритуальных форм как механизмов универсализации культурного опыта позволила продемонстрировать, что в современной культурной ситуации ритуал выполняет, в том числе и функции конструирования социальной упорядоченности мира повседневности.

4. Выявлена и доказана методологическая и прогностическая значимость принципа рекуррентности семиотической структуры для анализа механизмов динамики современных поведенческих форм.

Результаты исследования:

1. Показана методологическая эффективность и эвристическая значимость исследования ритуализированных форм в современной культуре.

2. Обосновано, что конституирование поведенческих стереотипов в современной культуре является одним из способов формирования общественного сознания. Предложено рассматривать ритуализированные поведенческие механизмы как действенные способы конкретной политической и социальной инженерии.

3. Исследование смысловых констант общественного сознания России и применение разработанного ритуально-семиотического подхода позволили более адекватно представить современную ритуально-поведенческую структуру России.

4. Использование понятия "мифодизайн", которое вписывается в параметры нового видения времени и социального пространства, позволило более строго концептуализировать идею виртуального "конструирования" социальной реальности.

В соответствии с полученными результатами исследования сформулированы следующие положения, выносимые на защиту:

1. Ритуал и ритуализированные поведенческие структуры в культуре являются выражением универсальных закономерностей, которые могут быть описаны в терминах лингвистики.

2. В современной ситуации именно ритуализированные формы играют роль наиболее адекватных механизмов регулирования социального взаимодействия.

3. Ритуализированные формы не обладают формальной четкостью текста и, наоборот, чувствительны к внетекстовой реальности, которая обеспечивает вариативность их интерпретации.

4. Развитие ритуально-семиотической структуры общества происходит на основе универсальных семиотических закономерностей, а именно: принципа неуклонного возрастания внутреннего разнообразия элементов системы, ассимиляции инокультурного опыта, содержащегося в "притекающих" извне новых текстах, которые выполняют функцию пусковых механизмов внутренней динамики культуры.

5. Внутренние отношения между различными уровнями общественного сознания не остаются бесконфликтными: собственные противоречия сознания служат источником порождения новых смыслов, а также определяет "драматизм" культурной ситуации.

6. Семиотика ритуала является методологической моделью для исследования деятельностных культурных феноменов, в том числе и различного рода проективных стратегий "социальной инженерии".

7. Анализ релевантности архаических сценариев определения цивилизационной идентичности России в современных политических стратегиях требует применения нестандартного подхода к формам репрезентации власти и рассмотрения "диффузного" варианта ее выражения.

Научно-практическая значимость исследования

Достигнутые результаты диссертационного исследования позволяют углубить и расширить представления в области невербальных поведенческих феноменов в культуре; составить более полное представление о механизмах и способах осуществления преобразований в ритуальной структуре социума, а также способствуют формированию более точного знания о стратегиях современной культурполитической деятельности. Материалы диссертации могут быть использованы при написании научных и научно-популярных трудов и учебных пособий, при подготовке программ общих и специальных лекционных курсов по семиотике поведенческих форм в культуре, по теории и истории современной культуры, аксиологии и культурологии. Кроме того, полученные результаты диссертационного исследования могут быть применены в практических целях социальной инженерии.

Апробация результатов исследования

Материалы диссертации были использованы при подготовке докладов на следующих научных форумах: Российская массовая культура конца ХХ века (СПб.,4 декабря 2001 г.); Религия и нравственность в секулярном мире (СПб., 28-30 ноября 2001 г.); Игровое пространство культуры (СПб.,16-19 апреля 2002 г.); Русская история и русский характер (СПб., 2002 г.); YI Всероссийской научно-практической конференции по проблемам развития спортивных танцев (Москва, РГАФК, 2002 г.); Научно-теоретическая конференция (СПб., 19-21 ноября 2003 г.); Феномен удовольствия в культуре (СПб, 6-9 апреля 2004 г.); Философия культуры и культурология: вызовы и ответы (СПб, 2007 г.). Материалы исследования использовались для подготовки методических материалов и лекционных курсов по теории и философии культуры, аксиологии, культурологии, семиотике для студентов Санкт-Петербургского государственного университета и Санкт-Петербургского государственного университета культуры и искусств. Положения диссертации были изложены в научных публикациях (общий объем - 30,6 п.л.): "Мифологическое пространство танцевальной образности" (2004 г.), "Основы невербальной коммуникативной культуры. Методическое пособие" (2005 г.), "Культура невербального общения. Курс лекций" (2005 г.). Выводы диссертационного исследования нашли отражение в материалах теоретического семинара "Семиотика культуры", проводимого на кафедре Теоретической и прикладной культурологии СПбГУ факультета Философии и политологии.

Диссертация обсуждена и рекомендована к защите на заседании кафедры Теоретической и прикладной культурологии факультета Философии и политологии Санкт-Петербургского государственного университета.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, четырех глав, включающих 13 параграфов, заключения и библиографии.

Основное содержание работы

Во введении обосновывается актуальность темы исследования и определяются методы, цели и задачи работы.

ГЛАВА I. "СЕМИОТИЧЕСКОЕ ИЗМЕРЕНИЕ КУЛЬТУРЫ (ЯЗЫК И ТЕКСТ В КУЛЬТУРЕ)" посвящена анализу языковых аспектов различных культурных форм, в том числе ритуализированных поведенческих структур. В первом параграфе "ЗНАК И ТЕКСТ" выявляются основные формы и этапы конституирования языковых концепций в философии, лингвистике, семиотике, а также анализируются основные семиотические понятия (знак, символ, текст).

Семиотическое пространство составляют знаковые системы различной природы. Культура задействует два механизма движения информации: вербальный и образный. Соответственно все коммуникативные системы можно разделить на три группы: вербальные, образные и вербально-образные. Воплощение мысли в знаковой системе рождает текст, который можно трактовать как некую конструкцию, представляющую собой упорядоченную в соответствии с правилами языка систему знаков. Текст является не столько выражением какой-либо идеи, внетекстовой реальности, авторской интенции и т.п., сколько самостоятельным универсумом, всё это порождающим и включающим в себя. Ю.М. Лотман назвал текст "смыслопорождающим механизмом", который имеет три функции: коммуникативную ("техническая упаковка" сообщения), креативную (не только передает готовые сообщения, но и служит генератором новых) и функцию памяти (текст - "конденсатор культурной памяти). Наибольшим "творческим потенциалом" обладает художественный текст, определенный как "самовозрастающий логос". Такой текст не просто транслирует заложенную в нем информацию, но оказывает активно-структурирующее воздействие, вырабатывая новое сообщение. Художественный текст (художественное произведение) становится инициатором языковых инноваций.

Текст производит самые разные эффекты, один из которых мы могли бы назвать "наводящим действием" (activity of implication), например, "система локальных отсылок" или "категориальная организация" текста (Р. Уотсон). Складывается и такой тип отношения текст-чтение, когда любой текст неотделим от ситуативной, живой работы по его восприятию; текст и его чтение обладают "гештальт-связностью". Характеристики текста являются, по сути, характеристиками текста-как-он-читается (Э. Ливингстон), которые рассматриваются с учетом уникальных обстоятельств каждого конкретного случая (этнометодология). Читатель реализует свой "культурно-компетентный ход чтения" (А. Макхоул) даже в том случае, если чтение происходит наедине, поскольку процесс чтения сохраняет свойства культурно-опосредованной, социально-организованной деятельности. Текст-как-он-читается оказывает социально-организующее действие, выстраивая определенные социальные конфигурации, что позволяет характеризовать социальное поведение как текстуально опосредованное (включая и взаимодействие "человек-компьютер").

Одно и то же в лингвистическом отношении высказывание может "быть текстом" или не быть им в зависимости от общего культурного контекста и своей функции в нем. Текстом становится то, что кодируется на языке культурного контекста. Тем не менее, текст и не-текст оказывают взаимное влияние друг на друга, и существует возможность обратимости этих понятий относительно каждой конкретной границы.

Любая известная в обществе деятельность имеет текстуальные аспекты, предполагающие и включающие восприятие людьми письменных или текстуальных "знаков". Текст инкорпорирован в культурную ситуацию таким образом, что резонно понимать текст как часть описываемой им действительности и как, в свою очередь, описываемый этой действительностью. Каждая из сторон (текст и культурная ситуация) осмысленно уточняет другую, каждая "рефлексивно" конституирует другую. В философии постмодерна становится возможной принципиально новая стратегия по отношению к тексту, - человек не существует вне текста, и значит, невозможен объективный подход к тексту. Когда означающее и означаемое меняются местами, нивелируя их различие, тогда сам знак "становится проблематичным в корне" (Деррида).

Во втором параграфе "ЯЗЫК КАК "ОПЫТ МИРА" прослеживаются варианты взаимосвязи между языком и миром (миром значений и смысла). Именно мир, по мысли Гумбольта, является языковым, а язык является концентрированным выражением опыта мировидения. Таким образом, утверждается языковой характер человеческого бытия-в мире. Иметь мир, который выражается определенным языком, значит иметь отношение к миру. Реальность опосредуется языком, который "пересоздает" ее внутри себя и тем самым творит образ мира, уникальный для конкретного языка и конкретной культуры. Иными словами, язык конструирует реальность. Общие для человека интенции и переживания фиксируются в языке, в котором становится видимой та действительность, которая возвышается над сознанием каждого отдельного человека. Скорее то, что является предметом познания и высказывания, всегда уже окружено мировым горизонтом языка. Мир не становится предметом языка, он присутствует в языке и открывает видение того или иного факта или предмета, т.е. определяет тематичность той же науки, обладающей относительной объективностью. В самом понятии "предмет" заложена мысль о некой субъективной обусловленности фактом восприятия. Поэтому объективистские притязания теоретической науки не могут быть до конца реализованными. Для сравнения, греческая постановка вопроса имплицитно содержала утверждение, что языковой опыт мира обращен к сущему, и предполагает восприятие того, как оно являет себя человеку. Если сегодня понимается под теорией некий интеллектуальный конструкт, который обобщает опыт и служит дальнейшему его развитию в виде парадигмы; то для аристократического древнего грека "теорийа" являлась высшей целью, высшей ступенью человеческого бытия, которая обладает особым сакральным статусом, выражающимся в сопричастности истине. То есть теоретик - это соучастник действа, сопричастный истине; "теорийа" - это не столько деятельность, сколько "претерпевание" (пафос), "отрешенная вовлеченность". Именно понимание языкового характера человеческого опыта вообще является основой для подхода к исследованию любых феноменов культуры.

Если Бытие "проговаривает себя" в языке, то сам язык все же не раскрывает Бытия, которое остается за пределами полноты возможной совокупности языковых вариантов, как некий метаязык. По выражению Ж. Лакана, драма субъекта состоит в том, что язык доказывает ему его собственную неукорененность в бытии. В языке раскрывает себя Бытие (то, что в истоках), которое само по себе не может быть сказано, но конституирует себя в различиях. Поэтому текст не говорит, но показывает то, что не называет. Язык - это явление Бытия, причем весьма своенравное, чередующее "потаение, обнаружение и исчезновение, это как вздох и выдох, ритм дыхания, задаваемый исходным различием" У.Эко. Отсутствующая структура.- "Петрополис", 1998, С. 18.. По отношению к языку необходимо "уметь вслушиваться", "внимать", "вопрошать" и т.д. Язык является конкретно-историческим структурным универсумом, в котором находит свое отражение "неструктурированная и неструктурируемая безосновность". Фактически, по М. Хайдеггеру, бытие приближается к своей антитезе - не-бытию в силу его не-присутствия. То, что является языком - это система различий, которая может быть реализована в разных материальных структурах. Равновероятность источника ограничивается рамками структуры, которая, по существу, наделяет смыслом то, что им не обладает. Она придает форму семантически а-формному, и, вместе с тем, обеспечивает возможность для его восприятия, производя кодификацию.

Таким образом, язык обретает свое бытие лишь в совместном пространстве говорящего и слушающего. Язык предполагает понимание и взаимопонимание. Взаимопонимание есть жизненный процесс, в котором "проживается жизнь" человеческого сообщества, и лишь благодаря процессу взаимопонимания язык становится действительностью. Любой иной язык есть иное в видении мира, самодостаточное и самоценное. Все возможные миро-видения относительны и им невозможно противопоставить некий мета-язык. Понимание языка как опыта мира имеет выход на современную ситуацию, когда активно дискутируются вопросы о толерантности, диалогической модели и т.д.

В третьем параграфе "МИФОЛОГИЧЕСКАЯ СОСТАВЛЯЮЩАЯ КОННОТАЦИОННОЙ СТРУКТУРЫ ЯЗЫКА: ЯЗЫК И ВЛАСТЬ" выявляются специфические варианты проявления дискурса власти в языке. Общая направленность неклассических концепций власти заключается в выявлении форм и методов принуждения, осуществляемых помимо сознания индивидов. Начиная с Ницше, власть понимается как безличная, иррациональная "воля", обладающая онтологическим статусом. В постмодернистской философии получило распространение представление о принципиальной децентрированности власти, ее "вездесущности": власть локализована в сфере бессознательного, существуя в модусе самосокрытия, она обнаруживает свои подлинные "намерения" как на микроуровне социальной жизни, так и на макроуровне, в форме государственных институтов (М. Фуко). Р. Барт опирается на интуицию Ницше об укорененности власти в самом начале языка и утверждает, что в любом языке живет еще и властное начало, понуждающее к подавлению всех прочих языков, к возведению самого себя в ранг некоей нормы, закона и, стало быть, стереотипа. Язык осуществляется в форме дискурсивных стратегий, на службе у которых оказывается индивид в силу самого факта употребления языка, и которые в совокупности образуют первичный уровень принуждения. "Система категорий - это система способов конструирования бытия" (Ж. Деррида). В постмодернистской философии постижение смысла бытия оказывается тождественным его языковому конструированию: власть языка - это власть смыслосозидающая и текстоконструирующая. В русле этого понимания располагается и герменевтическая концепция Х.-Г. Гадамера: "мышление и познание предопределены языковым мироистолкованием". "Языковой тоталитаризм" распространяется и на сферу бессознательного. "Горящее желание" бессознательного, будучи артикулировано с помощью вербальных средств, подчиняется внешне заданным грамматическим правилам речевых практик. Таким образом, язык очерчивает индивидуальную судьбу (Ж. Лакан). Язык манифестирует и формирует разнообразие человеческих субъективностей, упорядочивая доязыковую стадию процесса выражения (гено-текст) языковыми структурами (фено-текст) (Ю. Кристева). Слово становится единственным механизмом (и - единовременно - материалом), который необходим для конституирования реальности.

Анализ механизма мифотворчества и структуры мифа позволяет исследовать существующие и конструируемые мифы современного общества. Мифы создают чувство природной естественности своего образа, за которым исчезает потребность поиска и сомнения. Мир, представленный в мифологическом концепте, не подлежит аксиологическому анализу; точнее сказать - этот анализ блокируется, поскольку происходит парализация ценностного отношения. В результате такой "деполитизации" возникает "перевернутый образ человечества", которое выглядит неподвижным и вечно тождественным самому себе в жестком каркасе мифологического образа (Р. Барт). Та или иная общественная традиция, как правило, питается энергией мифа, ее обосновывающего. Революция (свержение "неправедного" мира и обустройства "праведного") или война (освободительная - один миф, захватническая - другой миф), мирный созидательный труд или решение демографической проблемы и т.д. - любые социальные движения окружены ореолом мифологического пафоса. Поэтому справедливо утверждение, что миф может быть как позитивным, так и негативным (относительно ценностно определяемых приоритетов). Даже так названные "волны архаизации", по существу, связаны с подспудно хранящимися в общественном сознании неизжитыми мифологическими образами.

В четвертом параграфе "СРЕЦИФИКА НЕВЕРБАЛЬНОГО ТЕКСТА" исследуются невербальные коммуникативные образования как семиотические структуры (текст), которые осуществляют смысловое взаимодействие с контекстом. Артикулированность концепта может быть представлена не только в двух формах - письменном или устном тексте, но в равной степени - в невербальном языке, который составляет первый уровень "проживания", или артикуляции концепта. В систему невербальных коммуникативных средств входят различные элементы телесной выразительности - весь спектр физических акций, производимых с помощью физического тела. Это - жесты, конфигурации тела, голосовые характеристики, интонирование и модуляции, пространственные расположения корпуса и пр. Звук (голос и интонация), а также индивидуальная двигательная выразительность (жест, выражение лица и пр.) являются необходимыми элементами манифестации. В семиотической литературе сложилась традиция разделения голосовых и телесных элементов языка, как принадлежащих различным речевым формам. Между тем, фонационные факторы (звук голоса, интонационная палитра, тембр, громкость, особенности произношения звуков и т.д.) и кинетические (жесты, поза, мимика), что получили название "иллокутивных актов", характеризуются избыточностью значений. Через иллокутивные акты включается культурный контекст - стереотипы сознания, эмоциональная окрашенность состояния, личностные характеристики и пр. Голос выражает предельную субъективность человека. М.М. Бахтин отметил, что "интонация устанавливает тесную связь слова с внесловесным контекстом: живая интонация как бы выводит слово за его словесные пределы… Интонация всегда лежит на границе словесного и несловесного, сказанного и несказанного. В интонации слово непосредственно соприкасается с жизнью. И, прежде всего, именно в интонации соприкасается говорящий со слушателями: интонация социальна par excellence" М.М. Бахтин. Вопросы литературы и эстетики. - М., 1975.. Пограничное положение интонации предает ей особую роль медиатора граничащих областей смысла - сказанности и несказанности. Это позволило, в частности, О. Мендельштаму характеризовать поэтическую речь как особый "скрещенный процесс", состоящий из двух "звучаний": "первое - слышимое и ощущаемое нами изменение самих орудий поэтической речи, возникающей на ходу в ее порыве; второе звучание есть собственно речь, то есть интонационная и фонетическая работа, выполняемая упомянутыми орудиями" Теоретическая культурология - М., Екатеринбург, РИК 2005. С. 216.. Интонация открывает возможность переинтерпретации устойчивого смыслового содержания, т.е. обнаруживает способность порождения новых смыслов. Третьим элементом речевой организации, наряду с голосом и интонацией, является молчание. Молчание, пауза в речи является значимым элементом структуры речи, как внешней, так и внутренней. Последний аспект активно задействован во многих религиозно-мистических практиках. Молчание как возможность смыслопорождения включено в речь на правах действующего субъекта. Сама по себе величина паузы, "объем" молчания, может быть многозначительным. В аспекте общей поведенческой картины молчание может быть расценено как многозначительный знак - нежелание контакта, недовольство, согласие и т.д. Таким образом, молчание является манифестируемой языковой структурой, к которой пересекаются различные аспекты - религиозный, психологический, социальный.

Разговорная речь, в отличие от научных выступлений или письменных текстов, имеет ряд отличительных особенностей, таких как спонтанность и непосредственность, что обеспечивает ей наибольшую психологическую содержательность. Говорящий репрезентирует себя каждым своим высказыванием. Как целенаправленное поведение, речь имеет явные и неявные коммуникативные задачи. Явными (или, иначе говоря, демонстрационными) задачами являются те, которые более или менее четко сформулированы. Неявными целями можно назвать второй, скрытый слой, составляющий мотивацию поведения человека, определяемый контекстом. Невербальный язык является языком со всей присущей ему системой различений. В поведенческой феноменологии в большей степени появляется личностный вектор, или личностное измерение, связанное с выражением отношения. Специфика невербального текста является следствием "пульсирующей" интенциональности субъекта, непрерывности потока его самовыражения, и состоит, в частности, в том, что процесс невербального "говорения" не прекращается даже при отсутствии движения и слов. Актуализация телесности вызывает и актуализацию текстуальности: тело, как "пульсирующее событие" во многообразии форм своей манифестации, является текстом; текст - чувственно-воспринимаемый, а значит, телесный.

ГЛАВА II. СЕМИОТИКА РИТУАЛА посвящена анализу языковых аспектов ритуала, выявлению взаимоотношения его содержательной и формальной сторон, а также исследованию механизмов динамики ритуальных форм в современной культуре. В первом параграфе "СЕМИОТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ КУЛЬТУРНЫХ ПРОСТРАНСТВ" исследуется топо-логика текстуальности культурных событий. Соотношение пространства и текста представляется вполне уместным, во-первых, потому, что текст обладает признаками пространственности (размещается в реальном пространстве, как большинство феноменов культуры); во-вторых, само пространство есть текст, поскольку оно может быть рассмотрено как сообщение. Вопрос о взаимоотношении пространства и текста решается по-разному в зависимости от вида текста. Так, особенно значимыми для семиотики являются так называемые тексты "усиленного" типа, как-то художественные, религиозные и философские. Таким текстам соответствует особое пространство, которое может быть определено как мифопоэтическое. Именно определение модуса пространства является ключевым моментом для анализа конкретного текста. Конкретно-практическая деятельность опирается на объективизированные пространственные представления, существующее в отрыве от субъекта, овнешненное и овеществленное. Практическим следствием такого отношения является установка на покорение пространства, его унификацию и устранение качественных различий, признаков одухотворенности, что позволяет "брать нужное", отвергая попытку "договориться" с пространством или "вжиться" в него. Мифопоэтический хронотоп соединяет пространство и время в их реальном взаимодействии. Время сгущается и становится формой пространства, а пространство "заряжается внутренне-интенсивными свойствами времени" ("темпорализация" пространства). В мифопоэтической модели мира пространство "находит себя в вещи", дает жизнь вещи, освобождая места для сакральных объектов, образуя "сакральную топографию", открывает через них свою суть, давая этой сути бытие. В этом смысле "быть вещью" - смыслообразующая функция пространства. С другой стороны, пространство конституируется вещью, возникает из рядоположенности многих вещей, понимаемых как "сумма мест" (М. Хайдеггер); тогда "быть пространством" - функция вещи. Оба рассмотренных варианта понимания способа взаимоотношения пространства и вещи дополняют друг друга: вещи не только конституируют пространство, через задание его границ, отделяющих пространство от не-пространства, организуют его структурно, придавая ему значимость ("семиотическое обживание пространства" - В.Н. Топоров), но и пространство "диктует" собственные формальные условия.