Размещено на http://www.allbest.ru/

АВТОРЕФЕРАТ

Диссертации на соискание ученой степени кандидата философских наук

Специальность 09.00.13 - Религиоведение, философская антропология, философия культуры

Ростов-на-Дону - 2007

ВВЕДЕНИЕ

Актуальность темы. Одним из наиболее ценных результатов социальных реформ в российском обществе стало освобождение от идеологических ограничений в выборе тематики и методологических подходов в исследовательской деятельности по общественным наукам и, в частности, по философии. Если в советский период изучение творчества практически всех немарксистских мыслителей осуществлялось в обязательном критическом контексте, и при этом их вклад в развитие философской мысли оценивался исключительно с марксистских позиций, то в настоящее время появилась возможность объективного и методологически непредвзятого анализа. Это особенно важно в отношении философско-антропологических концепций русских мыслителей XX века, подлинное значение которых в прошлом замалчивалось, основные идеи неизбежно искажались в результате идеологизированной критической подачи, а сами тексты произведений были малодоступны широкому кругу читателей.

Именно этим обстоятельством, в конечном счете, определяется наблюдаемый в последние десятилетия всплеск исследовательского интереса к их наследию. Обращение к изучению философско-антропологических идей, сформировавшихся на отечественной социокультурной почве, отразивших специфику русской мысли и определенного типа духовности, содержащих определенные ответы на интеллектуальные вызовы западной философии и попытки решения проблем, поставленных эпохой, обладает острой социальной актуальностью в период кризиса культурной идентичности российского общества, поиска отечественной интеллигенцией своего места в мировом интеллектуальном пространстве.

Вышесказанное в полной мере относится к теме настоящего диссертационного исследования. В философии Н.Бердяева и Л.Шестова мы сталкиваемся с порожденной отечественной культурой и ментальностью версией антропологического поворота в философии, ставшего магистральным направлением мировой философской мысли в XX веке. Однако специфика этой версии обусловлена значительным влиянием нравственных исканий великой русской литературы и общего контекста русского религиозного ренессанса, а также назревшей потребностью стремительно развивавшейся русской философии осознать и реализовать свою идейную самобытность по отношению к западной философской традиции. Концептуальная мысль Н.Бердяева и Л.Шестова таит в себе глубокое философско-антропологическое содержание, которое в полной мере может быть востребовано современностью.

Марксистский период истории отечественной философии вынес за скобки эту потребность, «явочным порядком» включив антропологию Н.Бердяева и Л.Шестова в русло западноевропейской мысли и лишив ее возможности иметь свой голос. В настоящее время перед российской философией стоит задача восстановления разрушенной философской традиции, чем также определяется актуальность обращения к исследованию наследия Н.Бердяева и Л.Шестова.

В то же время существует целый ряд внутритеоретических факторов, обусловливающих научную актуальность данной темы. Прежде всего это продолжающееся в настоящее время и не нашедшее завершение осмысление теоретических концептов персоналистической антропологии, обладающих непреходящей эвристической ценностью и культурной значимостью. В первую очередь это касается персоналистической антропологии, составляющей смысловой нерв экзистенциализма. Во-вторых, это необходимость нового уровня реконструкции антропологических концепций отечественных и западных экзистенциалистов, связанная с тем, что в последние десять-пятнадцать лет был впервые осуществлен перевод на русский язык философской классики зрелого экзистенциализма и персонализма, - работ М.Хайдеггера, Ж.-П.Сартра, Г.Марселя, Э.Мунье, Ж.Лакруа и др., были найдены и введены в научный оборот русские эквиваленты базовых понятий экзистенциальной философии, и в целом их осмысление перешло в качественно новую стадию

Степень научной разработанности темы исследования. Экзистенциализм в целом, его основные концепты, испытываемые и оказанные им влияния, как и различные его направления, получили достаточно широкое исследование в зарубежной и отечественной научной и комментаторской литературе. Это, прежде всего, обусловлено значительностью положения, которое экзистенциализм занимает в мировой мысли и культуре. Исследование философского творчества Н.Бердяева и Л.Шестова началось еще современными им отечественными мыслителями и историками философии, находящимися в эмиграции - Н.Н.Алексеевым, В.В.Зеньковским, Б.П.Вышеславцевым, С.А.Левицким, Н.О.Лосским, Н.П.Полтарацким, Ф.А.Степуном, Г.П.Федотовым, Б.В.Яковенко и др. После замалчивания и идеологически тенденциозной подачи в советский период с перестройкой началась новая волна научного интереса к творчеству Н.Бердяева и Л.Шестова, и отечественными исследователями был представлен ряд работ, в которых творческое наследие этих мыслителей подвергается подробному, объективному, лишенному идеологических ограничений и тенденциозности анализу.

Речь идет как о специальных, так и об общих исследованиях; в последних творчество Н.Бердяева и Л.Шестова рассматривается как элемент более широкого контекста идей и влияний, как одно из звеньев мировой философской традиции. В данной связи необходимо назвать таких авторов, как П.П.Гайденко, И.И.Евлампиев, Н.П.Ильин, В.Н.Калюжный, В.Л.Курабцев, А.Маколкин, Б.В.Марков, Л.М.Морева, В.И.Мильдон, В.Б.Окороков, В.Н.Порус, В.В.Сербиненко, Б.И.Буйло, Г.Л.Тульчинский и др. Также интерес к творчеству русских экзистенциалистов проявили известные западные мыслители А.Камю, Ж.Лакруа, Э.Мунье, П.Ландсберг, П.Тиллих и др.

Помимо исследовательских работ непосредственно посвященных Н.Бердяеву и Л.Шестову, существует значительный материал по творчеству экзистенциалистов в целом, среди которых работы Н.Аббаньяно, О.Ф.Больнова, Ю.М. Бохенского, Ф.Коплстона, Ж.Лакруа и др. Особый интерес в этом смысле представляют работы С.С.Хоружего, в творчестве которого отчетливо концентрируется антропологическая проблематика, характерная для всего европейского философского дискурса.

В.В.Зеньковский в своей работе «История русской философии» подчеркивает (нео) романтизм бердяевского мировоззрения, его утопизм, проявившийся в построении особой творческой этики, противоречивость его системы (амальгама христианских идей и внехристианских начал). Он сожалеет, что на Западе Н.Бердяева принимают за выразителя православного мировоззрения. Антропоцентризм Н.Бердяева, он квалифицирует, как антрополатрию. Л.Шестов напротив оценивается В.Зеньковским, очень позитивно как наиболее теоцентричный мыслитель, остро чувствующий «неправду» рационализма, близкий к православию.

Современный исследователь Н.П.Ильин считает, что В.В.Зеньковский навязывает искусственные схемы прочтения русской религиозной философии, и, прежде всего это касается Л.Шестова; по его мнению «Бог Льва Шестова - это только «Бог Авраама, Исаака и Иакова», а не Бог Евангелия. Религиозно-философское мышление Шестова насквозь ветхозаветно, по мнению Ильина, «это просто режет глаза». На наш взгляд можно вполне согласиться с замечаниями Н.П.Ильина о том, что вряд ли правомерно причислять Л.Шестова к числу православных философов. Возвращаясь снова к современным исследованиям, необходимо упомянуть В.Л.Курабцева и Б.В.Маркова, которые также подвергают сомнению христианские позиции Л.Шестова, подчеркивают ветхозаветный дух его философии, ее явную связь с иудейскими представлениями о Боге. Так, например Б.В.Марков считает, что Шестов «впал в своеобразный религиозный фундаментализм древнееврейского вида».

В работах П.П.Гайденко оба философа предстают как продолжатели «линии свободы», начатой немецкой классической философией; анализируется концептуальное влияние, оказанное на них датским мыслителем С.Кьеркегором. П.П.Гайденко указывает на гностический характер бердяевской метафизики, проявившийся как отрицание мира (иллюзии, порождения объективации), свобода, замечает автор, предстает по сути дела как произвол и переходит в метафизический анархизм. При этом, несмотря на свою религиозность Н.Бердяев, сближается ею с французским экзистенциализмом, прежде всего с Ж.-П.Сартром, в отношении критики объективности, в трактовке понимания обоими мыслителями свободы; обосновывается «антиплатонизм» Н.Бердяева, его близость к философии жизни. П.П.Гайденко также полагает, что один из основных моментов отличия Н.Бердяева от западных экзистенциалистов является вера русского мыслителя в величие человека, сближающая его с философами эпохи возрождения. Значительное число исследователей (Б.В.Яковенко, В.В.Зеньковский, и др.) также подчеркивали моменты «человекобожества», господствующие в бердяевской антропологии.

Сходной позиции придерживается современный исследователь В.В.Сербиненко, по мнению которого обоих мыслителей также роднит радикальный «антиплатонизм». Сербиненко подробно рассматривает влияние германского мистика Я.Беме на миросозерцание Н.Бердяева, который, по его мнению, так же как и М.Хайдеггер, нацелен на «преодоление» платоновско-аристотелевского опыта европейской метафизики. Так, например, исследователь отмечает, что Н.Бердяев обнаруживает у досократиков подлинную философичность, находя нечто тождественное в интуициях Беме и Гераклита. Здесь уместно вспомнить работы Г.В.Драча, в которых подробно представлена антропология досократиков.

В работах И.И.Евлампиева анализируется влияние на антропологию Н.Бердяева и Л.Шестова идей и образов Ф.Достоевского, подробно рассматривается их полемика с Вл. Соловьевым, в которой философия «всеединства» подверглась резкой критике, прежде всего с персоналистических позиций. И.И.Евлампиев полагает, что в творчестве обоих рассматриваемых мыслителей отчетливо проявился антропологический поворот, в целом характерный для многих философских течений ХХ века. Значительное число современных исследователей - В.В.Сербиненко, В.П.Кузьменко, Л.М.Морева, В.Н.Порус и др. - также изучали творчество Н.Бердяева и Л.Шестова на предмет соотношения с системой «всеединства» Вл. Соловьева. Так, например современный исследователь В.Н.Порус подчеркивает, что для Л.Шестова и Н.Бердяева соловьевское учение о разумной свободе экзистенциально неприемлемо. Н.В.Калюжный, подробно исследовавший персонализм Н.Бердяева, отмечает его сознательный субъективизм, он также подробно рассматривает употребление понятия личности в бердяевском дискурсе. Своеобразие шестовского персонализма также было отмечено целым рядом исследователей, среди которых В.Л.Курабцев, И.И.Евлампиев и др.

В своих работах И.И.Евлампиев подробно анализирует влияние на Н.Бердяева неклассической концепции процессуальности и, в частности, философии А.Бергсона. По мнению И.И.Евлампиева, бердяевская метафизика имеет мало общего с канонической христианской традицией, и его постоянные апеляции к христианскому Откровению выглядят малообоснованными, что свидетельствует о наличии внутренних противоречий в его философии (которые до конца признавал и сам мыслитель). И.И.Евлампиев очень верно, на наш взгляд, выявил превалирование в бердяевской философии пантеистической тенденции, свойственной вообще, по мнению П.П.Гайденко, «философии процесса» от Ф.Ницше до постмодернистов, тогда как в работе И.В.Евланниковой отмечаются также синкретическое влияние на Н.Бердяева представлений, восходящих к зороастрийскому дуализму, гностицизму и манихейству. С.А.Левицкий, рассматривая Христологию Н.Бердяева, также подмечает здесь некоторое влияние гностика Маркиона, противопоставлявшего светлый образ Бога-Сына - темному образу Бога - Отца). С другой стороны, целый ряд исследователей - В.В.Зеньковский, Р.А.Гальцева, в том числе и сам И.И.Евлампиев, - констатируют также явное присутствие в философии Н.Бердяева представлений о Боге, соответствующих традиционной христианской теологии.

Целый ряд исследователей, включая В.В.Зеньковского, С.А.Левицкого, Н.П.Полтарацкий и др. упрекают Н.Бердяева в обожествлении свободы. Так, например, Н.П.Полтарацкий классифицировал философию Н.Бердяева как «эсхатологический анархизм и романтический нигилизм». С ними во многом солидаризуется Н.О.Лосский, который дает подробный анализ понятию Ничто в бердяевской философии. Б.П.Вышеславцев, в отличие от П.П.Гайденко, видит заслугу Н.Бердяева в том, что тот сумел наиболее полно раскрыть негативный полюс измерения свободы и представить его в качестве произвола. Немецкий философ-теолог П.Тиллих считает заслугой Н.Бердяева то что ему удалось разработать своеобразную онтологию небытия, «следуя за Дионисием и Беме». Г.П.Федотов также указал на метафизический анархизм философии Л.Шестова, вытекающий из его трактовки Бога как являющегося по своей сути «иррациональным произволом», волей, не считающейся с человеческим разумом. При этом Федотов высказывает сомнение по поводу ветхозаветного теоцентризма Л.Шестова: по его мнению, «Бог Шестова мало напоминает Бога Израилева», скорее он похож на «Вицлипуцли мексиканского пантеона».

Значительный интерес к творчеству Н.Бердяева проявили его западные современники, прежде всего французские персоналисты (Ж. Лакруа, Э.Мунье, П.Ландсберг и др.), группировавшиеся вокруг журнала «Esprit». Так, например, Ж.Лакруа считает бердяевскую концепцию личности важным и ценным для развития персонализма; рассуждая о бердяевской философии, он обходит стороной ряд моментов явной христианской неортодоксальности положений русского мыслителя. Именно тема личности при непосредственном влиянии Н.Бердяева стала центральной в творчестве лидера французских персоналистов Э.Мунье, который отмечал «тесное соединение мистики и политики, обостренное чувство свободы» в трудах своего русского коллеги.

Атеистическая критика философских воззрений Л.Шестова была дана в эссе А.Камю «Миф о Сизифе». Французский мыслитель считал, что последовательный экзистенциализм не допускает идеи Бога, которая противоречит, по его мнению, абсурдности человеческого существования. Позиция Л.Шестова отвергается А.Камю как непоследовательная, поскольку в экзистенциальном опыте, как он полагает, присущее человеческому разуму страстное стремление к ясности наталкивается на абсурдность бытия как предельную реальность познания. По мнению французского мыслителя, абсурдность сама по себе ничего не говорит о Боге, на которого Л.Шестов постоянно ссылается. Для Л.Шестова же наоборот, абсурдность имеет положительный знак и является неотъемлемой характеристикой Бога, который таким образом предстает как полнота возможностей, превышающая рациональное понимание.

Методологические особенности антропологии Н.Бердяева и Л.Шестова, эклектизм, нетрадиционное прочтение философской классики, интерес к моральным проблемам позволили целому ряду современных исследователей сблизить обоих мыслителей с постмодернизмом. Отмечая постоянное присутствие у Л.Шестова философского скепсиса, В.Л.Курабцев констатирует некоторое сходство идей Л.Шестова и Ж.Деррида, а также французского постмодернизма в целом (антилогоцентризм, антирациоцентризм, антифутуроцентризм). С Курабцевым во многом солидаризуется Б.В.Марков, который расценивает русского философа как одного из основателей постмодернизма. Сходного мнения в отношении Н.Бердяева придерживается И.В.Евланникова, она рассматривает его как одного из предтеч постмодернизма, поскольку в его философии индивидуальная свобода предельно абсолютизируется, получая статус высшей ценности.

Таким образом, в настоящее время антропология Н.Бердяева и Л.Шестова интенсивно исследуется и комментируется, подвергаясь критическому разбору. Тем не менее, нам представляется, что необходимо специальное исследование основных влияний и тенденций, связанных с антропологическими концепциями Н.Бердяева и Л.Шестова, нацеленное, прежде всего на раскрытие их идейной взаимосвязи и обоснование их включения в единое философское направление. Нам представляется интересным проанализировать антропологические воззрения обоих мыслителей, сквозь призму их онтологической и гносеологической проблематики.

Объектом данного диссертационного исследования выступают антропологические концепции Н.Бердяева и Л.Шестова.

Предмет исследования составляют основные тенденции концептуального развития антропологии Н.Бердяева и Л.Шестова в сравнительном анализе с западными версиями персонализма и экзистенциализма.

Цель исследования заключается в осуществлении реконструкции и сравнительного анализа антропологических концепций Н.Бердяева и Л.Шестова.

Указанная цель конкретизируется в последовательности промежуточных исследовательских задач:

-выявить основные характеристики концепций Н.Бердяева и Л.Шестова, как специфической версии «антропологического поворота» в философии ХХ века от гносеологических ориентиров к экзистенциально-антропологическим, с учетом русской религиозно-философской почвы, для которой фундаментальное значение имеет система «всеединства» В.Соловьева.

-вскрыть и проанализировать общие персоналистические тенденции в творчестве Н.Бердяева и Л.Шестова;

-осуществить сравнительный анализ и прояснить специфику понимания обоими мыслителями онтологических реалий Бога и Ничто;

-исследовать концептуальное место в антропологии Н.Бердяева и Л.Шестова особых онтологических индикаторов (экзистенциалов);

-проанализировать трактовку Н.Бердяевым и Л.Шестовым философских оснований этики и экзистенциального выбора;

-раскрыть типологические особенности персоналистической метафизики Н.Бердяева и Л.Шестова, трактовки отношений человека и Бога в контексте традиционной метафизической проблематики.

Теоретико-методологическую основу исследования составляют труды как самих рассматриваемых мыслителей, а также их западных коллег, разрабатывавших и комментировавших вводимые ими концепты, видных исследователей экзистенциализма, таких как О.Ф.Больнов, П.П.Гайденко, Ф.Коплстон, П.Тиллих, М.Бубер и др.

В качестве базового метода, использованного в диссертации, необходимо указать метод историко-философской реконструкции, дающий возможность достижения заявленной цели исследования и рассмотреть антропологическое учения Н.Бердяева и Л.Шестова как концептуальную целостность.

Кроме того, для решения конкретных промежуточных задач нами были использованы и другие методы, такие как:

герменевтический анализ текстов, позволяющий вскрыть их общий смысловой контекст;

метод сравнительного анализа, применяемый нами для выявления черт сходства и отличия как между антропологией Н.Бердяева и Л.Шестова, другими направлениями русской философии, так и между русским и западным персонализмом, а также для сопоставления особенностей творчества Н.Бердяева и Л.Шестова;

метод типологизации, дающий возможность классифицировать те или иные концепты антропологий Н.Бердяева и Л.Шестова посредством отнесения их к определенным типам философских учений;

генеалогический метод (использован нами фрагментарно), направленный на изучение влияния индивидуально-психологических факторов и особенностей формирования личности на философское творчество.

Полученные нами в ходе исследования результаты содержат следующие элементы научной новизны:

-показано, что критика гносеологизма и рационализма европейской классической философии в трудах Н.Бердяева и Л.Шестова находится в русле общего «антропологического поворота» от когито к экзистенции (при этом она сопровождается критикой философии «всеединства» В.Соловьева, по их мнению, неспособной преодолеть власть «отвлеченных начал»), при этом для Л.Шестова характерны иррационалистические и антилогоцентрические акценты, тогда как у Н.Бердяева преобладает тенденция к синтезу рационального и мистико-эмотивного начал;

-выяснено, что общая персоналистическая направленность философии Н.Бердяева и Л.Шестова связана с повышенным вниманием к экзистенциальной драме живой личности, противопоставляемой трансцендентальному субъекту, при этом персонализм Н.Бердяева проявляется в признании онтологического приоритета личности в эманации, а персонализм Л.Шестова - в трактовке личности сквозь призму религиозного опыта единения с Богом;

-обосновано, что экзистенциалистская специфика антропологии обоих мыслителей проявилась в трактовке наличного человеческого бытия как связанного с Ничто и включенного в онтологическую напряженность между Богом и Ничто; в результате сравнительного анализа выяснено, что понимание Бога в обеих концепциях противоречит принципам христианского креационизма, а понимание Ничто у Н.Бердяева и Л.Шестова полярно противоположно;

-показано, что Н.Бердяев и Л.Шестов находились в русле европейского экзистенциализма в трактовке экзистенциалов как индикаторов онтологического статуса антропологической реальности, однако их трактовка отличается религиозной и персоналистической интепритацией сущности экзистенциалов, рассматриваемых в качестве показателей отношений личности с Богом и Ничто;

-выяснено, что оппозиционная по отношению к рационалистической этике установка обоих философов обусловлена пониманием антропологической реальности, как воплощения онтологического трагизма, превышающего оценочные возможности бинарной этической системы, и признанием надэтической изначальности свободы по отношению к этике;

-установлено, что концепция личности как конкретного единства человека и Бога в философии Н.Бердяева характеризуется присутствием как (Боговоплощение), так и гностических (единство через творческий гнозис) представлений, в то время как в понимании Л.Шестова само понятие личности редуцируется к образу «живого человека» в конкретности его эмоциональных отношений с Богом, паттерном которого является авраамический опыт Ветхого Завета.

Данные элементы научной новизны конкретизированы в следующих положениях, выносимых на защиту:

1. Антигносеологизм Н.Бердяева и Л.Шестова воплощает в себе новую прослеживаемую в европейской философии начала ХХ века тенденцию, смену ориентации с гносеологического субъекта, сведенного к принципу когито, на эмпирическую личность во всей полноте ее психологических и эмоциональных проявлений. Единство и общую специфику «русской версии» антропологического поворота можно видеть в безоговорочном приоритете «живой личности» по отношению к трансцендентальному субъекту; в значительно большем влиянии религиозно-мистических идей, что проявилось у Л.Шестова в критике логоцентризма как источнике абсолютизации разума и апологии откровения, а у Н.Бердяева - в фактическом противопоставлении рациональному гносеологизму европейской философии надрационального гностического синтеза.

2. В философии Н.Бердяева и Л.Шестова преобладают персоналистические тенденции, связанные с влиянием как идей «философии жизни», ориентирующих на приоритет конкретной живой личности, так и религиозных мотивов. Однако если персонализм Н.Бердяева опирается на синкретический сплав элементов православной и гностической антропологии, и его определяющей чертой выступает идея эроса, то у Л.Шестова присутствует явное влияние иудео-ветхозаветного типа религиозности, и теоцентрический характер его персонализма определяется пониманием личности сквозь призму ее слияния с Богом в живом экзистенциально религиозном опыте.

3. Антропология Н.Бердяева и Л.Шестова характеризуется трактовкой человеческого бытия как фокуса онтологической напряженности между Божественным Абсолютом и Ничто и привязкой существования к реалии Ничто. Понимание Бога в обеих философских конструкциях внеконфессионально, эклектично, во многом противоречит принципам христианского креационизма: эманационизм Н.Бердеява дуалистичен, Ничто вводится им как онтологически первичное начало, практически мыслимое как Абсолют бердяевской системы, исток творения, в котором изначально фундирована индивидуальная творческая свобода, аутентичность и безграничные возможности бытия; для Л.Шестова, напротив, Ничто выступает как носитель неаутентичности и отчуждения, как символ страха перед небытием, Бог же полагается как не ограниченный рациональностью произвол творческого абсурда, парадоксальным образом он выступает гарантом экзистенциальной надежды.

4. Присутствие в философском дискурсе Н.Бердяева и Л.Шестова экзистенциалов как феноменальных констант надиндивидуальной психологии, отражающих онтологический статус антропологической реальности, свидетельствует о принадлежности их философии к парадигме европейского экзистенциализма с его принципом онтологизации психического. Религиозная ориентация обоих мыслителей проявляется в том, что экзистенциалы раскрывают не только конечность человеческого бытия в его осознанном трагизме, его бытийную связь с Ничто, но и экзистенциальную потребность позитивного религиозного опыта. При этом восприятие Н.Бердяевым экзистенциалов отмечено гностико-мистическим влиянием, в результате чего оно отклоняется от их понимания классиками западного экзистенциализма. Л.Шестов, в отличие от Н.Бердяева, однозначно понимал экзистенциалы, как безусловные свидетельства «беспочвенности» человеческого существования по отношению к Богу.

5. Комплекс традиционных философско-этических проблем решается представителями русского экзистенциализма с позиций критического преодоления рационалистической этики, приоритета «живого существования» по отношению к рацио, признания неразрешимого конфликта между онтологическим трагизмом, лежащим в основе человеческой жизни и ограниченностью этического суждения; с позиций мистических представлений о «темной природе» в Боге (Бердяев). Однако эта этическая концепция представляет собой не имморализм ницшеанского типа, а скорее надморализм, порожденный безмерностью индивидуалистических, гуманистических и волюнтаристских притязаний персонализма, а также онтологизацией свободы (в отличие от платонической онтологизации блага).

6. Смысловым центром антропологии Н.Бердяева и Л.Шестова является концепция конкретного процессуального единства человека и Бога, достигаемого в живом экзистенциальном опыте, базирующимся у Н.Бердяева на синкретическом синтезе христианских представлений о Боговоплощение и гностических идей о творческом процессе Богопознания как становления личности; у Л.Шестова - на трактовке библейского Откровения как опыта слияния «живого человека» во всей полноте его иррациональной воли с Богом как абсолютной волей.

Научно-теоретическая значимость исследования определяется сохраняющейся актуальностью освоения и интерпретации отечественного философского наследия. Полученные в ходе работы результаты могут способствовать углублению и уточнению имеющихся теоретических представлений о концептуальной специфике антропологии Н.Бердяева и Л.Шестова, прояснению их подлинного места в мировом философском процессе, лучшему пониманию специфики отечественной философской традиции в целом.

Практическая значимость полученных результатов связана с возможностью использования материалов исследования в преподавательской практике, при чтении общих и специальных курсов по философской антропологии.

Апробация работы. Основные положения диссертации обсуждались на заседании кафедры философии НГМА, ФГНУ «СКНЦ ВШ».

Структура работы. Диссертация состоит из введения, двух глав (шести параграфов), заключения и списка использованных источников.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ

антропологический философия бердяев шестов

Во Введении обосновывается актуальность диссертационного исследования, определяется новизна, цели и задачи, формулируются основные научные положения (тезисы), выносимые на защиту.

Первая глава диссертационного исследования - «Философские истоки и концептуальная специфика антропологических учений Н.Бердяева и Л.Шестова» - включает в себя три параграфа.

В первом параграфе - «От cogito к экзистенции: критика рационализма и гносеологизма» подробно рассматривается специфика антропологии Н.Бердяева и Л.Шестова, характеризующегося целым рядом, несомненно, общих черт. Общую тему философского поиска Н.Бердяева и Л.Шестова, по мнению автора можно определить (выражаясь языком М.Шелера) как антропологический поворот. Экзистенциалисты развивают идею онтологической самостоятельности явлений жизни и их нередуцируемости к познанию. Реальность в их концепциях не отождествляется с рациональностью, она, по мнению данных мыслителей, слишком глубока для отвлеченных понятий классического рационализма.

Становление экзистенциализма, включая и его русскую версию, во многом происходило на почве переосмысления базовых понятий новоевропейской метафизики, центральное положение в которой, начиная с Р.Декарта, занимает понятие cogito. Для экзистенциалистов характерно определенного рода сомнение в возможности описания сущности человека с помощью таких традиционных понятий, как «разум», «душа», «духовная субстанция». В философской антропологии Н.Бердяева и Л.Шестова место отвлеченного трансцендентального субъекта, опирающегося на объективные законы «чистого» мышления, занимает конкретный индивид: «экзистенциальный субъект» - Н.Бердяева, «живой человек» - Л.Шестова, которые могут рассматриваться в качестве концептуальных понятий русских мыслителей.

Рассматривая антропологические концепции Н.Бердяева и Л.Шестова, автор учитывал особенности русской философской почвы. Автор подчеркивает, что синкретизм «русского религиозного ренессанса» во многом повлиял на их антропологические представления, прежде всего это касается Н.Бердяева, который даже в поздний период своего творчества явно сохранял в своем типе мысли его черты. В меньшей степени это относится к Л.Шестову, в философии которого обнаруживаются сильные ветхозаветные влияния, хотя строй его мысли также имеет тенденции к синкретизму философии и теологии.

Учитывая значительность философии В.Соловьева для русской мысли, автор считает правомерным подробно рассмотреть антропологические положения, содержащиеся в его системе, показав их отличие от концепций Н.Бердяева и Л.Шестова. Сопоставляя сходные тенденции, происходившие с западной мыслью, можно провести параллель между кьеркегоровской критикой Гегеля и критическим переосмыслением Н.Бердяевым и Л.Шестовым философии «всеединства» В.Соловьева. При этом необходимо учитывать, что контекст, в котором происходило становление рассматриваемых нами мыслителей, несомненно, шире и включает в себя переосмысление также основных понятий западной мысли, включая всю линию развития новоевропейской философии. Автор полагает, что система «всеединства» В.Соловьева, в отличие от построений Н.Бердяева и Л.Шестова, в основных своих чертах тяготеет к имперсонализму, который склонен истолковывать наличность конкретного человека как подставку (hypostasis) чего-то другого, высшего. Особенно эта тенденция проявляется в поздних работах мыслителя: “Идея человечества у Августа Конта” и “Теоретическая философия”, которые (также, по мнению П.П.Гайденко) посвящены доказательству реальности человечества и ирреальности конкретного человека. Именно в этом пункте происходит радикальное размежевание Н.Бердяева и Л.Шестова с соловьевской системой «всеединства». И здесь оба русских мыслителя отдают пальму первенства в философии (над В.Соловьевым) Ф.Достоевскому, в романах которого конкретный эмпирический индивид наделяется всеми правами неповторимо ценного бытия.

Автор считает, что Н.Бердяев и Л.Шестов выступили яркими критиками основных положений европейского рационализма. Однако эта критика во многом по-разному понималась самими мыслителями. Несмотря на ряд общих интенций, которые были призваны, прежде всего, ориентировать философию на выявление основных экзистенциальных аспектов, в творчестве русских философов существуют значительные расхождения в оценке всей рационалистической традиции в целом. И прежде всего здесь наиболее показательна позиция Л.Шестова, отличающаяся наиболее радикальным иррационализмом, который также открыто может пониматься как антилогоцентризм, на что было указано также современными исследователями его творчества Б.В.Марковым и В.Л.Курабцевым. Русский мыслитель утверждал, что европейская философская традиция, создавшая «культ разума», подвергла репрессивному воздействию жизнь конкретного эмпирического человека. Для Л.Шестова употребление разума применимо исключительно «в средних сферах бытия», но в кризисных ситуациях, надломах и бедствиях, которые обрушиваются на человека со всех сторон, он бессилен. Чтобы обнаружить в себе подлинное существование, вырваться из «всемства» (понятие в шестовском дискурсе во многом аналогичное хайдеггеровскому das Man), в котором, по мнению мыслителя, господствует усредненность и расчет, необходим опыт, свободный от разума (опыт одиночества, отчаяния, безумия, предстояния перед смертью). При этом, оставаясь на позициях религиозной философии, Л.Шестов явно тяготеет к его Ветхозаветному трагическому мировосприятию.

В отличие от Л.Шестова Н.Бердяев в своих построениях во многом ориентировался на синтез между рядом философских положений и различными гностико - мистическими доктринами («христианский гнозис»). Эта бердяевская черта выступает основным отличием от Л.Шестова, который последовательно вводит в свои построения иррационалистическое понимание веры, однозначно противопоставляя ее знанию, постулируя их как две взаимоисключающие друг-друга сферы, таким образом, противопоставляя Разум («Афины») и Откровения («Иерусалим»). Не отрицая радикально логоцентризм, Н.Бердяев считает необходимым сменить акценты, сложившиеся в европейской рационалистической традиции, которые непосредственно воздействуют, по мнению мыслителя, на неполноту (усеченность) при описании всей антропологической реальности.

Таким образом, автор приходит к выводу, что антигносеологизм Н.Бердяева и Л.Шестова воплощает в себе новую прослеживаемую в европейской философии начала ХХ века тенденцию, смену ориентации с гносеологического субъекта, сведенного к принципу когито, на эмпирическую личность во всей полноте ее психологических и эмоциональных проявлений. Единство и общую специфику «русской версии» антропологического поворота можно видеть в безоговорочном приоритете «живой личности» по отношению к трансцендентальному субъекту.

Во втором параграфе - «Персоналистические тенденции в философии Н.Бердяева и Л.Шестова» последние подробно рассматриваются как неотъемлемая часть миросозерцания обоих мыслителей.

Персоналистические тенденции отчетливо представлены почти во всех философских построениях русских экзистенциалистов. Рассматриваемые автором мыслители в своем стремлении постичь реальность, ориентированы, прежде всего, на аффективные, эмоционально-волевые стороны человеческого существования. Важно также отметить тот факт, что Н.Бердяев и Л.Шестов строят свою антропологическую модель с учетом определенных религиозных влияний. Обоих мыслителей роднит вера в творческую мощь человека. Так, например, в построениях Л.Шестова ницшеанская воля к власти, переплетается с религиозной верой (в «особой форме») в Бога, для которого «все возможно».

Подробно рассматривая основные интенции бердяевского персонализма, автор считает важным выделить то центральное место, которое в его философии занимает личность. Личность понимается мыслителем как целостный образ человека. Она несводима даже к яркой индивидуальности. Философ относит личность к «миру свободы», «царству духа» (определяет ее как нумен, а не феномен), поэтому ее постижение происходит интуитивно, она не принадлежит миру «объективации» и не может быть эксплицирована при помощи рациональных категорий. Таким образом, личность предстает в бердяевской философии как своеобразный момент предчувствия особой сверхприродной сущности, которой обладает человек. Несмотря на схожесть таких понятий как личность и экзистенциальный субъект в дискурсе Н.Бердяева, автор считает важным подчеркнуть также различие при их употреблении. Различение данных понятий достаточно просто, их употребление связано с этическими и гносеологическими коннотациями в зависимости от контекста рассуждений. Таким образом, если речь идет о познании, его эмоционально-аффективной стороне, об активности познающего, то здесь рассуждения Н.Бердяева будут концентрироваться вокруг такого понятия, как экзистенциальный субъект, если же рассуждения будут касаться свободы, нравственного выбора конкретного человека, то здесь на первый план выйдет личность, понимаемая прежде всего как этическая категория.

Автор полагает, что основное отличие от западных мыслителей в целом того же направления (прежде всего Хайдеггера, Ясперса, в меньшей степени французских экзистенциалистов) заключается в специфике онтологического статуса, который Н.Бердяев приписывает миру (бытие-в-мире). Если, например для М.Хайдеггера реальные феномены открываются только через «мир» (Mitsein), то для Н.Бердяева феномены, проявляющиеся в мире, - уже вторичная, отчужденная реальность являющаяся следствием “объективации”.

Н.Бердяев всегда причислял себя к числу эротических философов, теме любви поэтому отведено значительное место в его работах. Любовь, по Н.Бердяеву, - сугубо персоналистичный феномен, она всегда относится к единичному, а не к общему. По мнению мыслителя, любви-эросу противостоит жизнь пола, трактуемая, как безликая, взаимозаменимая родовая стихия. Противопоставление таких понятий, как личность - индивидуальность - свобода versus всеобщность - род - тотальность бытия, находит свое радикальное отображение также в бердяевской концепции любви. Философ строит свою метафизику пола на жесткой (очень характерной для мыслителя) оппозиции таких понятий как личность и род (родовая стихия). Н.Бердяев подчеркивает всецелую напряженность человеческого существа, связанную с жизнью пола. Преодоление этой напряженности философ видит в восстановлении в человеке андрогинного образа (утерянного им в результате грехопадения). Любовь (по Н.Бердяеву) не подчинена никаким всеобщим категориям «объективированной» реальности (она не от «мира») и, прежде всего, семье, которую философ понимает только как одну из экономических форм хозяйствования в мире.

Ярко выраженная персоналистическая тенденция (поиск “живых людей”) в мысли Л.Шестова во многом сближает его с творчеством Н.Бердяева. Определяя основную интенцию шестовских тем, важно подчеркнуть, что почти во всех своих произведениях мыслитель ратовал за разрушение привычных для рационалистической метафизики представлений о человеке. Мыслителя всегда занимал поиск маргиналий в творчестве выдающихся философов и писателей. Приемы обращения Л.Шестова с классическими философскими текстами, по мнению ряда исследователей (В.Л.Курабцев, Б.В.Марков), во многом совпадают с методологическими приемами постмодернистов и постструктуралистов. Персонализм в интерпретации русского философа Л.Шестова также своеобразно сочетается с теоцентризмом ветхозаветного толка. Эта одна из основных черт, характерная для философских исканий Л.Шестова, способствовала тому, что В.В.Зеньковский, считая сходство Л.Шестова с экзистенциалистами чисто внешним явлением, определял его в качестве исключительно религиозного мыслителя. Л.Шестов выдвигает на первый план конкретного человека, не опосредованного в отношениях с Абсолютом через отвлеченное «всеединство», а реально предстоящего Богу Авраама, Исаака и Якова, который, по мнению мыслителя, всегда ждет за гранью абсурда. Здесь важно отметить, что все описания абсурдности человеческого существования в экзистенциализме Л.Шестова оправдываются Богом, который своим существованием фундирует любые парадоксы, возникающие в бытии. Автор отмечает, что такое понимание экзистенциальной философии, а именно подчеркнутое акцентирование внимания на абсурдности человеческого существования, также характерно для французского атеистического экзистенциализма, прежде всего А.Камю, что объясняется несомненным влиянием, оказанным на западную мысль русским философом. Только в отличие от религиозного Л.Шестова французский мыслитель А.Камю считал, что последовательная экзистенциалистская позиция в своем окончательном следовании абсурду должна отказаться от идеи Бога как бесполезной.

Автор считает необходимым в данном параграфе коснуться темы конечности человеческого существования, которая во многом определяет персонализм, характерный для философии Н.Бердяева и Л.Шестова. Значительное место в рассуждениях рассматриваемых нами философов отведено осмыслению такого трагического и необратимого феномена, как смерть. Так, например, для экзистенциально-ориентированной философии Н.Бердяева «тема смерти» является основной в обосновании им особой эсхатологической этики (этики конечного существа). В концепции, выдвигаемой Н. Бердяевым, человек одновременно принадлежит как времени, так и вечности. По его мнению, смысл человеческого существования во всей своей полноте принадлежит вечности, в которую человек должен войти, пройдя через бездну, которой является смерть. Таким образом, смерть понимается философом как знак, идущий из глубины, указывающий на существование высшего смысла жизни. Н.Бердяев говорил об ужасе и тоске как пограничных переживаниях, в которых человек, приближаясь к смерти, осознает свою принадлежность к вечности. Мыслитель рассуждает так же о власти социальной обыденности (das Man - по Хайдеггеру, «всемство» - по Л.Шестову), которая препятствует правильному (аутентичному) отношению к смерти. Здесь речь идет о страхе смерти, как перед чем-то бессмысленным. Мыслитель, таким образом, подчеркивая в своих суждениях факт социального забвения смерти, который порожден социальной обыденностью (стремление хоронить умерших незаметно).

Тема «смерти» также ясно просвечивает в произведениях Л.Шестова. Мыслитель на примерах своих любимых героев (часто цитируя Платона и рассказывая историю перерождения взглядов Ф.Достоевского в преддверии смерти) показывает, что философская захваченность необходимо сопряжена с феноменом смертности (конечности). Л.Шестов показывает, как человек вырабатывает новый (подлинно философский) взгляд на окружающие его в мире реальности, указывая на опыт Платона (прорыв из “пещеры”) и Достоевского (взгляд “подпольного человека”). Автор отмечает, что экзистенциальная философия в лице русских мыслителей Н.Бердяева и Л.Шестова вступила в полемику с обыденным восприятием факта смерти современным ему обществом. По их мнению идея смерти маргинализируется, не получая при этом своего религиозного и философского осмысления.

Как заключает автор, персоналистические тенденции отчетливо проявились в творчестве Н.Бердяева и Л.Шестова. Они, прежде всего, связаны с апологией конкретного человека, всецелое описание которого не было (по их мнению) возможно при помощи традиционных для европейской метафизики рационалистических категорий. Базис в построениях персоналистических учений для Н.Бердяева и Л.Шестова достаточно разный, сходство и различия во многом определяются здесь религиозными влияниями.

В третьем параграфе - «Бог и “Ничто” как онтологические реальности» - дано подробное описание этих базисных онтологических понятий, рассмотрена их роль в дискурсе Н.Бердяева и Л.Шестова.

Н.Бердяев практически полностью отождествляет свою философскую позицию с гностической традицией («христианский гнозис»). При этом русский философ пытается также сохранить элементы канонической христианской теологии в понимании Абсолютного бытия (Бога) и человека. Данная позиция, подчеркивает эклектичность всего строя бердяевского дискурса. Первый подход (гностический) явно доминирует во всех поздних работах философа. Этот подход характеризуется размыванием границ между планами Божественного и человеческого существования. Автор полагает, что радикальный персонализм Н.Бердяева увязывает человеческое существование напрямую с «Ничто», при этом Бог, по крайней мере христианского Откровения, явно вытесняется на периферию философской речи мыслителя. Другим важным понятием философии Н.Бердяева выступает «дух», который может рассматриваться во всем строе бердяевской мысли как особое интеллигибельное пространство не только соприкосновения, но и активного взаимодействия человеческого и божественного существования. Наиболее полно свое понимание духа мыслитель представил в следующих работах: «Философия свободного духа», «Дух и Реальность». В понимании духа как всеобъемлющей бытийной силы прослеживается явное сходство с философией жизни. Большинство определений бердяевского духа, имеют явное сходство с жизненным порывом А.Бергсона.

Переходя к рассмотрению такого важнейшего онтологического понятия, как «Ничто» в концепции Н.Бердяева, необходимо, на наш взгляд, подчеркнуть связь этого понятия в бердяевском дискурсе с неизменной на протяжении всего творчества мыслителя темой свободы. Основным смыслом всего человеческого существования русский философ считает творчество, понимаемое как непрестанный процесс становления (как трансцендирование, часто сближается в романтическом духе с мистическим экстазом). Автор отмечает, что в основе всей бердяевской метафизики лежит онтологический дуализм, представленный следующими оппозициями: Бог (понимается мыслителем часто в различных контекстах) и «Ничто» (часто понимается мыслителем как первичная свобода). «Свобода» - это постоянно возникающая в бытии новизна, почвой для которой выступает «Ничто». Таким образом «Ничто» является материалом свободы, что тем самым выводит «свободу» из этической сферы и превращает в одно из основных (наряду с Богом) онтологических понятий. При этом Ungrund («Ничто») наполняется положительным онтологическим содержанием. Но, помимо творческих потенций, заложенных в ней, меоническая свобода несет в себе мощный заряд хаоса, способного переходить в безграничный произвол, порождая тем самым зло.

Автор отмечает, что Л.Шестов был критически настроен по отношению к гностическим спекуляциям Н.Бердяева, к его пониманию Бога и человека как онтологически равных реальностей. Свое отношение к бердяевской философии было подробно высказано им в статье «Н.Бердяев. Гнозис и экзистенциальная философия». Взгляд Л.Шестова всегда отличался своеобразным теоцентризмом, в котором значительное место играло обоснование всемогущества Бога. Совершенно противоположно Н.Бердяеву Л.Шестов понимает и оценивает такое важное философское понятие, как «Ничто». Для философии Н.Бердяева «Ничто» является полноценным онтологическим понятием и может пониматься как субстанция всех творческих потенций заключенных в человеке. Л.Шестов, напротив, понимает «Ничто», как несуществующую для себя реальность, получившую власть над человеком только в результате его грехопадения. Человек, отпавший, по мнению философа, от Абсолютного бытия, всей его Божественной мощи, подпал под власть «отвлеченных начал». Философ связывает с «Ничто» появление в человеке страха небытия, перед которым он стал беззащитен в результате грехопадения. Таким образом, «Ничто» понимается философом просто как онтологический нуль, как точка, с которой Бог начал творение, оно по Л.Шестову (и в этом отличие от Н.Бердяева) не является субстанцией, не обладает мощью самой по себе. Но в результате грехопадения человек приобрел страх перед «Ничто», и оно стало для него особой пугающей (ужасающей) его реальностью.

Вторая глава диссертационного исследования - «Личность как фокус философских концепций Н.Бердяева и Л.Шестова» - также состоит из трех параграфов.

Первый параграф - «Экзистенциалы как индикаторы онтологического статуса человека в мире». В нем подробно рассматриваются феномены жизненного ряда (тоска, ужас и др.), их место и роль в философско-антропологическом дискурсе Н.Бердяева и Л.Шестова.

Такие феномены, как страх-тревога, тоска, скука, отчаяние, являются, по мнению экзистенциалистов, фундаментальными бытийными структурами, которые необходимо присущи человеческому существованию. Важно отметить, что экзистенциалы (ужас, страх, тоска и др.) выступают непосредственными индикаторами особого онтологического статуса человека в мире. Введение экзистенциалов непосредственно в философский дискурс по праву (первенства) принадлежит религиозному датскому мыслителю С.Кьеркегору. В дальнейшем подробная проработка экзистенциалов будет подробно осуществляться на феноменологической базе, прежде всего в философии М.Хайдеггера, Ж.-П.Сартра и затем в контексте философского диалога будет осмысляться Н.Бердяевым и Л.Шестовым. В данном параграфе автор предполагает рассмотреть, каким образом и в каком контексте происходило включение экзистенциалов в философский дискурс русских мыслителей Н.Бердяева и Л.Шестова.

В философии классического рационализма (от Декарта до Гегеля) эмоциональные состояния субъекта (страх-тревога и др.) понимались как второстепенные для философского познания. Экзистенциализм, наоборот, поставил страх, тоску, скуку и др. в центр онтологического описания человека. В экзистенциальной философии подробно рассматривается конкретная человеческая ситуация («заброшенность» по М.Хайдеггеру), особую остроту которой предает конечность человеческого существования. Познание осуществляется не с точки зрения вечности, а с точки зрения конечности (неотъемлемой характеристикой которой собственно и выступают экзистенциалы), которая рассматривается как неотъемлемый опыт сознания. Подробно вышеуказанный момент рассматривает М.Хайдеггер, обращаясь к христианской теологии в своей фундаментальной работе «Бытие и время», признанной основополагающей для развития экзистенциализма. Автор согласен, что во многом именно христианская теология побудила философскую мысль ХХ века вплотную подойти к рассматриваемым феноменам (экзистенциалам).

Русские мыслители (Н.Бердяев, Л.Шестов), в отличие от М.Хайдеггера, занимают открыто религиозную позицию. Так, например Н.Бердяев постоянно аппелирует к христианской традиции, при этом нужно заметить, что он также оставался под влиянием немецких мистиков. Вышеперечисленные влияния оставили на всем творчестве Н.Бердяева печать особой раздвоенности в понимании соотношения человеческого конечного и Абсолютного бесконечного бытия. Приписывание определенной страстности Божеству, по мнению Н.Бердяева, есть показатель совершенства божественной жизни (наоборот в традиционной христианской теологии). Автор отмечает, что такой вывод неоднозначен в силу противоречивости высказываний самого философа, однако он может выступать одной из адекватных интерпретаций его онтологии. Л.Шестов - постоянно прибегает к текстам Ветхого Завета, пытаясь на них основать свою борьбу с «разумом», который понимается мыслителем как грех. В данном случае нужно признать Л.Шестова как наиболее иррационального мыслителя среди всей плеяды экзистенциалистов ХХ века. В то же время Л.Шестов, несомненно, более ортодоксален в своих построениях, чем Н.Бердяев, и его понимание страха-ужаса, тоски ближе к экзистенциалистской классике, представленной С.Кьеркегором и М.Хайдеггером.