Антропология Н. Бердяева и Л. Шестова: опыт концептуальной реконструкции

В результате проведенного автором анализа видно, что экзистенциалам как особым константам жизненного опыта было уделено значительное внимание в построениях русских философов. Прежде всего это, конечно, касается Н.Бердяева, который под влиянием западных экзистенциалистов в своих поздних работах отводил проработке экзистенциалов одно из центральных мест в философской антропологии. Автору также удалось выяснить, что сама бердяевская (дуалистическая) онтология может интерпретироваться диаметрально противоположно. Таким образом, в философии Н.Бердяева экзистенциалы («страх», «тоска» и др.) могут свидетельствовать: о конечности человека, а также его подчиненности Абсолютному бытию (традиционная, например, для христианской теологии точка зрения, выраженная также С.Кьеркегором, М.Хайдеггером и Л.Шестовым); напротив, они могут рассматриваться как феномены, напрямую сопряженные с существованием самого Божества (тогда концепция Н.Бердяева приобретает пантеистические черты). Автор полагает, что данные разночтения, которые следуют из философии Н.Бердяева, для самого мыслителя не представлялись проблемами и во многом определялись изменчивостью его философского настроения. Л.Шестов понимал данные феномены жизненного ряда («ужас», «тоска» и др.) как безусловные свидетельства «беспочвенности» человеческого существования по отношению к бытию Бога, для которого «все возможно». В этом отношении Л.Шестов, несомненно, ближе к родоначальнику экзистенциализма С.Кьеркегору.

В данном параграфе автор также отмечает, что ряд общих экзистенциальных черт в русской философии формировался самостоятельно, независимо от западных влияний. Так, многие аспекты творчества Н.Бердяева и Л.Шестова на взгляд автора, несомненно, навеяны темами, затронутыми в романах Ф.Достоевского и Л.Толстого, которые также оказали бесспорное влияние на европейскую философскую традицию в целом. Таким образом, можно констатировать, что Л.Шестов и Н.Бердяев в данной связи выступили как талантливые интерпретаторы, обнажившие философское содержание великой русской литературы.

Во втором параграфе подробно рассматриваются - «Этические аспекты экзистенции: проблематика свободы, ответственности, вины и экзистенциального выбора».

Н.Бердяев и Л.Шестов в своих центральных положениях отстаивали свободу конкретной человеческой личности, призывали к ответственности, с которой человек должен совершать свой экзистенциальный выбор. Несмотря на увлечение «философией жизни» Ф.Ницше, для русских мыслителей на первое место выходит сопереживание человеческим страданиям, а не сорадость сильных воль, жаждущих власти и господства. Автор отмечает, что хотя в целом Ф.Ницше, несомненно, повлиял на этические воззрения Н.Бердяева и Л.Шестова, что во многом определило наличие в их философии тенденций к имморализму, однако эти тенденции в целом были скомпенсированы их личностными стремлениями к гуманизму. Можно констатировать, что пафосом борьбы с отвлеченным морализаторством проникнуто большинство работ рассматриваемых философов. Критика морализма, постоянные апелляции к трагическому опыту Ф.Ницше, С.Кьеркегора, особый парадоксализм в оценках человеческого существования являются точкой наибольшего сближения этических концепций Н.Бердяева и Л.Шестова.

Мыслители данного направления пытались осмыслить поведение человека исходя из тех противоречий, присущих самой экзистенции, которые в традициях классического рационализма рассматривались однозначно как патологии. Экзистенциальная философия рассматривала опыт страдания, отчаяния, своеволия как неустранимый для описания целостности антропологической реальности. Такой подход во многом также характерен для западных экзистенциалистов (М.Хайдеггера, Ж.-П.Сартра и др.) однако в работах данных философов господствует феноменологический метод, тогда как в построениях Н.Бердяева и Л.Шестова последний отсутствует. Русские мыслители излагают собственные взгляды посредством постоянного обращения к целому ряду философов и писателей, подчас прибегая к их психологической характеристике, в которой они пытались прояснить все аспекты совпадения философии и жизни в их творчестве.

При рассмотрении такой философской категории, как свобода, в построениях Н.Бердяева сразу становится ясным, насколько центральную роль она призвана играть в философии русского мыслителя. Несомненно, что примат свободы над бытием выступает особым онтологическим стержнем, на котором держится весь строй мысли, призванный обосновать бердяевский персонализм. Автор отмечает, что мыслитель понимает свободу в двух ее аспектах, вводя, таким образом, различение между первичной (выступает фундаментом его онтологии) и вторичной, которая, собственно, и является свободой выбора (способностью выбирать между чем-то и чем-то). Н.Бердяев полагал, что игнорирование первичной свободы, которое характерно как для античности и средневековой схоластики, так и для философии «всеединства» (В.Соловьев, С.Франк), приводит к созданию оптимистических и наивных этических моделей. Критикуемые модели не способны, по мнению Н.Бердяева, объяснить существования зла. Любая монистическая система приводит, по его мнению, к неспособности постичь всю проблему существования зла. Возвращаясь к пониманию свободы у Н.Бердяева, необходимо отметить здесь влияние А.Шопенгаура. Так, например русский мыслитель в своих рассуждениях о философии Я.Беме прямо отождествляет свободу и волю, понятую в качестве первичного метафизического принципа.

Автор считает важным подчеркнуть отрицание Н.Бердяевым и Л.Шестовым кантовского категорического императива, предстающего всеобщим неотменимым законом нравственной и разумной Вселенной. Л.Шестов полагал, что даже самые возвышенные человеческие суждения в последнем счете вырастают из эгоистических мотивов и побуждений. Л.Толстой, по его мнению, пытается отгородиться моралью от полноты жизни (которую так воспевал вслед за Ф.Ницше сам Л.Шестов) и тем самым скрыть (сублимировать) в себе те комплексы, которые мешали ему насладиться всей ее полнотой.

В связи с тем, что Н.Бердяев и Л.Шестов отвергают морализм, а вместе с ним традиционную рационалистическую этику, возникает естественный вопрос, какую «новую этику» предлагают они взамен? Или их задача в том, чтобы просто поведать правду жизни во всех ее непримиримых противоречиях с этикой, свести мораль к временным социальным формам человеческого существования, определяющуюся той или иной формой устройства общества? Именно такое отношение к господствующей морали было высказано Ф.Ницше. Н.Бердяев и Л.Шестов во многом солидаризовался с позицией немецкого мыслителя, пытаясь выделить «высшую» мораль. Однако каждый из них по своему представлял себе носителей «высшей» морали. Так, например для Н.Бердяева примером и носителем «высшей» морали выступает романтически понимаемый художник, субъективист, наделенный даром гнозиса. Для Л.Шестова носитель «высшей» морали - это человек, наделенный особым даром веры, которая помогает ему преодолеть любые моральные представления, бытующие в современном ему обществе. Автор подчеркивает, что в целом понимая этику религиозно Н.Бердяев мало учитывал греховность конкретного человека. В этом его несомненная философская близость к антропоцентризму Ренессанса. В концепции Л.Шестова человек, наоборот, предстает как существо, отравленное грехом.

Л.Шестов почти полностью разделяет критику морали, данную Ф.Ницше, также считая ее препятствием на пути к осуществлению всей полноты жизни. Однако в случае Л.Шестова ницшеанский имморализм скомпенсирован религиозным упованием русского философа на Бога, для которого «все возможно». Автор подчеркивает, что Н.Бердяев, обращал внимание на выборочность Библейских текстов, к которым постоянно обращается Л.Шестов, а именно игнорирование последним Моисея, прежде всего как законодателя (сторонника этического). Такое произвольное отношение к Библейским текстам, на взгляд автора действительно характерно для Л.Шестова, который всегда делал акцент на беспредельной свободе Божества, во многом в ущерб космическому порядку и закону, с которым традиционное христианское богословие связывает его существование.

Автор приходит к выводу, что Л.Шестовым этика понималась как вполне экзотерический инструмент воздействия на человеческое поведение, в отличие от эзотерического опыта свободы, который способен пережить человек посредством веры во Всемогущего Бога. Бог, таким образом, предстает как «Царство Абсурда», где «все возможно», а главным препятствием на пути осуществления шестовского идеала свободы является этическое, напрямую связанное с разумом и необходимостью. Л.Шестов в своих рассуждениях пытался, так же как С.Кьеркегор, «преодолеть» этическое. В этом с полной отчетливостью раскрывается весь антиномизм в понимании этического как такового, присущий религиозному сознанию.

В результате проведенного автором анализа видно, что значительное место в рассуждениях русских философов отведено важным аспектам человеческого существования (свобода, ответственность, вина), которые в своей совокупности выступают в качестве ядра основных этических проблем. В данном параграфе автором были отмечены следующие тенденции к имморализму, которые прослеживаются в творчестве обоих мыслителей. Эти тенденции во многом продиктованы их метафизической позицией, которую можно характеризовать как волюнтаризм. Но при этом важно отметить, что концепции обоих мыслителей имеют также ряд четко выраженных гуманистических черт, которые во многом характеризуют их личную позицию и философскую заинтересованность. Этот гуманизм, характерный для русской религиозной философии в целом, ведет к смягчению перечисленных автором тенденций, которые по большей части являются следствием ницшеанских влияний.

В третьем параграфе - «Становление личности как обретение единства человека и Бога» - этот процесс рассматривается применительно к религиозным концепциям Н.Бердяева и Л.Шестова.

Несомненно, что экзистенциалистский подход, направленный на обретение человеком единства с Богом, получивший значительное распространение в религиозной философии ХХ века, значительно отличается от подходов, характерных для традиционной рациональной теологии (неотомизм). Так, например, в томизме (который подвергался резкой критике со стороны как Н.Бердяева, так и Л.Шестова) на первое место выходят рационалистические доказательства, аргументы разума в пользу существования Божества. Таким образом, основной акцент неотомизма ставится на интеллектуальном восприятии человеком религиозного опыта. Религиозные экзистенциалисты, напротив, рассматривают прежде всего аффективные феномены человеческого существования, которые определяют особый настрой человека по отношению к бытию трансценденции. Можно сказать, что экзистенциалы, понятые прежде всего как феномены, связанные с конечностью человеческого существования, были перенесены в философский дискурс ХХ века из христианской теологии. На это, в частности, указывал М.Хайдеггер в своей знаменитой работе «Бытие и время». Таким образом, можно сказать, что многие аспекты, подвергшиеся проработке в экзистенциальной философии ХХ века, во многом являются рецепцией ряда идей (конечность, виновность, страдание), воспринятых из христианской теологии, но при этом в значительной степени секуляризированных.

Автор полагает, что будет вполне правомерным учитывать вышеприведенные замечания, касающиеся особого типа религиозности Н.Бердяева и Л.Шестова в отличие от взглядов, характерных для традиционной христианской теологии. Во многом рассуждения Н.Бердяева и Л.Шестова ставят в центр своей философии человека, уделяя также значительное внимание его связям и взаимоотношениям с Абсолютом. Важно отметить, что концепция личности достаточно ярко и четко представлена прежде всего в философских высказываниях Н.Бердяева. Многие положения бердяевской концепции личности получили развитие во французском персонализме (Э.Мунье, Ж.Лакруа), в котором, однако, многие положения были смягчены и формулировались в менее резкой форме. Л.Шестов, в отличие от Н.Бердяева, предпочитает рассуждать о «живом человеке» как особом виде обнаженного перед лицом Бога, «беспочвенного» бытия. В отдельных аспектах своей философии Н.Бердяев сближается скорее с персонализмом Ж.-П.Сартра, для которого человек обречен на свободу, а личность рассматривается как своеобразный Абсолют.

Автор считает необходимым подчеркнуть существенное различие между Н.Бердяевым и Л.Шестовым в их определении единства с Богом, которое может достичь конкретный человек. Это во многом обусловлено таким фактором, как различие религиозных традиций, к которым принадлежали русские мыслители, хотя данное различие между «иудаизмом» Л.Шестова и «христианством» Н.Бердяева во многом смазано общим фоном религиозного синкретизма, в большей или меньшей степени характерного для обоих мыслителей. Так, например, Н.Бердяев, несмотря на свое увлечение германской мистикой, часто рассматривается как христианский мыслитель, он признает факт Боговоплощения, а, следовательно, может рассматриваться как сторонник более определенного единства человека и Бога. В отличие от Н.Бердяева, Л.Шестов во многом находился под влиянием ветхозаветной традиции с ее «незнанием» того религиозного факта, что Божество может воплотиться в конкретную человеческую личность. Автор предполагает, что именно отсюда происходит игнорирование словоупотребления «личность», мыслитель предпочитает говорить просто о «живом человеке», что более предпочтительно с точки зрения трагизма Ветхого Завета.

Таким образом, автор формулирует следующие основные философско-антропологические различия между Н.Бердяевым и Л.Шестовым: 1). Л.Шестов, несомненно, более теоцентричен, рассматривая Абсолют - как «живого» Бога религиозного Откровения, а не как абстрактное понятие (например, Единое - Плотина или Субстанция - Б.Спинозы); 2). для Л.Шестова, философия которого в целом также по-своему эклектична, особенно неприемлема германская мистика (Я.Беме, М.Экхарта и др.) в качестве интеллектуальной базы для философских спекуляций на религиозные темы; 3). несомненно, что человек Л.Шестова, несмотря на свою максимальную религиозность, во многом абсолютизирует жизненную стихию; 4) в философии Л.Шестова отсутствует само понятие личности, которое в антропологии Н.Бердяева играло центральную роль, ее место занимает «живой» человек часто своевольный и даже капризный, но при этом также наделенный всеми неотъемлемыми экзистенциальными атрибутами.

В Заключении подводятся общие итоги исследования, делаются окончательные выводы.

ЛИТЕРАТУРА

Бог и Ничто в философии Н.Бердяева и Л.Шестова // http://www.e-culture.ru

Онтологические реальности: Бог и Ничто в русском экзистенциализме // Известия вузов. Северо-Кавказский регион. Общественные науки. Приложение. №9. 2006.

Экзистенциальные мотивы в русской философии 20 века // Сборник трудов аспирантов (НГМА), Новочеркасск, 2005.

Экзистенциализм, как философская парадигма // Человек и общество: поиски, проблемы, решения. Сборник научных и методических статей. Вып. 10. Новочеркасск: НГМА, 2005.

Экзистенциальные аспекты в творчестве Н.Бердяева // Социальная философия и история русской философии. Философское и культурологическое россиеведение. Вып.8. (РГУ), Ростов-на-Дону, 2005.

Экзистенциальная философия Л.Шестова // Человек и общество: поиски, проблемы, решения. Сборник научных и методических статей. (Материалы 1-й международной конференции). Новочеркасск: НГМА, 2005.

Размещено на Allbest.ru