Основные концепции соотношения физиологического и психического в марксистской философской литературе. Анализ теоретических разногласий

Здесь различение проводится по следующей линии: физиологическое это -- рефлексы, а психическое -- это несравненно более сложные мозговые функциональные образования (в данном случае под психическим мыслится нечто близкое к «мозговому функциональному органу» в том смысле, который придавали этому термину А.А. Ухтомский и А.Н. Леонтьев). Правда, В.В. Орлов несколько уточняет понятие психического по сравнению с А.Н. Леонтьевым, подчеркивающим онтогенетический .характер мозгового функционального органа. «Строго говоря,-- пишет В.В. Орлов,-- органом психической деятельности являются как врожденные, наследственно предопределенные, так и функциональные структуры» (там же, стр. 308). Но это нисколько не меняет сути дела, так как сохраняется тот же принцип различения физиологического и психического. Последнее рассматривается как интеграция физиологических элементов. Но условный рефлекс, согласно В.В. Орлову, также представляет собой интеграцию физиологических элементов, только низшего порядка, и таким образом «в результате интеграции физиологических элементов возникают два уровня целостности: физиологический и психический» (там же, стр. 372). Отметим, что В.В. Орлов не дает четкого определения термина «физиологический элемент» (хотя этот термин несет у него большую теоретическую нагрузку) и тем самым порождает множество неясностей. Но, по-видимому, все-таки под психическим он имеет в виду некую интеграцию условных рефлексов; это называется им высшим уровнем целостности и относится к категории нефизиологических явлений, т.е. психических, идеальных явлений.

Для того чтобы отличить эту высшую интеграцию от низшей, физиологической интеграции, В.В. Орлов опять использует понятие идеального, которое, как было показано выше, утратило у него свое специфическое значение и постольку уже не имеет никакой логической силы, т.е. не способно служить критерием различения. Но даже и в том случае, если бы указанное понятие сохранило всюду свое точное значение (как не материальное), то и тогда различение с его помощью психического и физиологического как высшего и низшего было бы несостоятельным, ибо интеграция условных рефлексов, возведенная в любую степень, остается материальным явлением и не может мыслиться как нечто нематериальное. Сказать, что высшая интеграция физиологических явлений есть идеальное, а низшая интеграция физиологических явлений (условный рефлекс) есть неидеальное, т.е. материальное, значит ничего не сказать.

Для того, чтобы логически последовательно провести качественное различие между физиологическим (низшим уровнем интеграции) и психическим (высшим уровнем интеграции), нужно указать точные критерии уровня интеграции. Когда же для этой цели используют категорию идеального, то получают типичную тавтологию: психическое (идеальное) качественно отличается от физиологического, поскольку является высшим уровнем интеграции, а высший уровень интеграции отличается качественно от низшего уровня интеграции (физиологического) тем, что является идеальным. По такому логическому кругу и движется в основном мысль В.В. Орлова, покидая его время от времени лишь в те моменты, когда теоретическая неопределенность усиливается настолько, что вместо круга образуется некая диффузная среда. В итоге главный вопрос об отношении идеальных явлений к деятельности мозга остается необъясненным.

Вместе с тем следует подчеркнуть, что выведение качественного отличия психического от физиологического из тезиса о психическом как высоком уровне (пусть наивысшем уровне, сколь угодно высоком уровне!) интеграции рефлексов или «физиологических элементов» не может быть признано логически оправданным. Гораздо естественнее рассматривать любую интеграцию рефлексов или «физиологических элементов» в качестве сложных физиологических явлений; но тогда В.В. Орлову пришлось бы отождествить понятие психического с понятием высшей или наивысшей (вспомним Ф. Куклика) нервной деятельности. На это, однако, В.В. Орлов категорически не согласен, хотя элементарные требования логики обязывают считать, что всякая нервная деятельность есть физиологическое явление и что никакая нервная деятельность (поскольку она представляет собой материальный процесс) не может отождествляться с идеальными явлениями. Поэтому у В.В. Орлова качественное разграничение психического и физиологического по принципу высшего и низшего логически неубедительно, выглядит чисто словесным, а не теоретически обоснованным.

В отличие от В.В. Орлова, болгарский философ Г. Векилов, точка зрения которого, как уже отмечалось, в основных пунктах совпадает с концепцией В.В. Орлова, проявляет большую последовательность и постольку более ясно обнаруживает ее логические слабости. «Когда физиологические процессы, -- пишет Г. Векилов, -- включаются в единое сложное целое, в единую сложную систему, то, оставаясь физиологическими процессами, они переходят границу своей собственной природы. Они становятся психическими процессами. С другой стороны, психическое не может быть чем-либо иным, как сложным комплексом физиологических мозговых процессов. Качественное отличие, специфика психического определяется специфическим и сложным взаимодействием физиологических мозговых процессов» (Г. Векилов, 1965а, стр. 69).

Таким образом, Г. Векилов вполне ясно делает заключение о том, что психическое есть сложный комплекс физиологических мозговых явлений, тем самым переходя на позиции Н.В. Медведева. Что касается В.В. Орлова, то он не может быть в такой же степени откровенным, поскольку множество раз брал на себя обязательства следующего рода: «мы не отождествляем психику как духовное явление с ее носителем и творцом -- материей» (В. В. Орлов, 1966б, стр. 289). Поэтому он даже предпринимает попытки критики утверждений, подобных приведенному тезису Г.Векилова, хотя для этого у него нет никаких оснований.

Выступая против рассмотрения психики как системы условных рефлексов, В.В. Орлов аргументирует следующим образом: «Создание сложных систем условных рефлексов приводит к возникновению двух уровней целостности и соответственно двух качественно различных уровней явлений. Будучи объединением условных рефлексов, т.е. физиологических элементов, система условных рефлексов остается в пределах физиологического класса явлений. Однако на основе систем условных рефлексов возникает психическая деятельность, которая принципиально отличается от более простой, физиологической, т.е. высшей нервной деятельности» (там же, стр. 415--416).

Итак, система условных рефлексов -- это все-таки физиологическое явление, а интеграция систем условных рефлексов -- это уже психическое, которое «принципиально отличается от более простой, т. е. высшей нервной деятельности». Учитывая, что В. В. Орлов неоднократно подчеркивает, что физиологическое -- это нервное, а психическое -- это не нервное и постольку высшее (см. там же, стр. 208, 338 и др.), напрашивается вопрос: чем же является интеграция систем условных рефлексов? Если она -- нервное явление, то тогда, согласно определению В.В. Орлова, она представляет собой физиологическое явление; если же она не есть нервное явление, то в таком случае эта интеграция систем условных рефлексов должна быть духовным образованием, в котором отдельные системы рефлексов являются объектами синтезирующей деятельности духовной субстанции в смысле Шеррингтона или Экклза. Поскольку В.В. Орлов отвергает и то и другое следствие, предлагаемое им основание различения психического и физиологического как низшего и высшего не может быть принято всерьез.

На основе тезиса о психическом и физиологическом как высшем и низшем нельзя получить удовлетворительного объяснения специфики идеального -- этого важнейшего признака психических явлений, нельзя увязать его с деятельностью головного мозга, которая во всех своих основных отношениях является, конечно, нервной деятельностью, т.е. функционированием нейронов, объединенных в различного типа системы и подсистемы. Отмеченные логические противоречия в рассуждениях В.В. Орлова свидетельствуют о том, что принцип высшего и низшего не может служить в качестве теоретического фундамента разработки психофизиологической проблемы.

Общепринято считать любой уровень мозговой нейродинамики физиологической деятельностью. В то же время, разумеется, можно говорить о высших и низших уровнях мозговой нейродинамики; но при этом вряд ли имеет смысл обозначать первый из них при помощи термина «психическое». Ведь понятие психического неправомерно отождествлять с понятием физиологического. Одно из двух: либо психическое есть высший уровень физиологического и тогда психическое теряет свою специфику, отождествляется с высшей нервной деятельностью (или наивысшей нервной деятельностью -- это в данном случае не имеет принципиального значения), либо психическое -- это какой-то особый, выходящий за пределы понятия нейродинамики, уровень деятельности мозга. Но такого «уровня» наука не знает. Те высшие уровни деятельности мозга, которые В. В. Орлов характеризует в качестве психической деятельности, являются не чем иным, как высшими уровнями нейродинамики, т. е. физиологической деятельности. И, таким образом, попытка различения психического и физиологического при помощи категорий высшего и низшего явно не достигает цели, ведет к смешению понятий физиологического и психического, к изъятию из понятия психического признаков субъективности .и идеальности, а тем самым к ликвидации психофизиологической проблемы.

Поскольку различение психического и физиологического по принципу высшего и низшего оказывается у В. В. Орлова необоснованным, естественно теряет смысл его «формула связи» психики и мозга как связи одного уровня сложности, ибо совершенно непонятно, какое содержание вкладывается в понятие мозга помимо морфологически определенного субстрата и разыгрывающихся в нем нейродинамических процессов.

Что касается того, что В. В. Орлов акцентирует внимание на регулирующей и управляющей функции психики, то этот сам по себе правильный тезис вовсе не требует для своего обоснования обязательного принятия положения о психическом как высшем в сравнении с физиологическим; скорее всего указанное положение, постулируемое в качестве исходного принципа, затрудняет объяснение особенностей психических явлений со стороны их управляющей функции, порождая множество логических неувязок; к тому же оно способствует созданию видимости объяснения там, где его еще нет. Приведем лишь один пример. Говоря о том, что психический образ выступает в роли регулятора двигательных актов, В. В. Орлов подчеркивает: «Идеальный образ контура вещи, переходя в траекторию движения, определяет последовательность физиологических процессов» (В. В. Орлов, 19666, стр. 340).

Но что это значит: идеальное переходит в траекторию движения и задает последовательность физиологических изменений? Как может идеальное, не будучи нервным процессом, управлять нервными процессами? Оно может, говорит В. В. Орлов, так как является высшим по сравнению с физиологическими процессами, а высшее всегда управляет низшим, подчиняет себе низшее -- на том все и стоит. Такова суть ответа, проступающая сквозь все пространные рассуждения и используемый научный аппарат. Однако вряд ли это способно кого-либо удовлетворить. Ведь мы на каждом шагу видим, что психический образ направляет и корректирует наши действия.

Но как выразить зависимость между идеальным образом и действием, как совместить и связать логически непротиворечиво психологическое описание управляющей функции образа с нейрофизиологическим описанием той же по существу деятельности головного мозга, посредством которой программируется и осуществляется данная система двигательных актов? Вот в чем вопрос. И если нам предлагают концепцию соотношения физиологического и психического, то мы вправе требовать, чтобы ответ на этот вопрос, пусть в абстрактном виде, был дан логически непротиворечиво. К сожалению, рассмотренная концепция не удовлетворяет указанному требованию.

При всем этом В. В. Орлов отдает себе отчет, что разработка психофизиологической проблемы предполагает прежде всего логический анализ, без которого невозможны теоретические построения. «Связь психического с физиологическим,-- пишет он,-- это не только теоретическая, но и логическая проблема». И далее: «вопрос не о том, существует ли такая связь, а о том, как выразить ее в логике понятий» (В. В. Орлов, 19666, стр. 423).

Однако именно с «логикой понятий», как было показано выше, в концепции В. .В. Орлова дело обстоит далеко не благополучно, что и заставило нас подвергнуть ее столь подробному критическому рассмотрению. Это было вызвано еще и тем, что она занимает промежуточное положение между двумя противоположными концепциями, а потому отличается наибольшей непоследовательностью. Конечно, в работах В. В. Орлова содержится немало правильных мыслей; в них заслуженно подвергается критике рефлекторное объяснение психики, приведен обширный материал, касающийся взглядов многих философов и естествоиспытателей на психофизиологическую проблему. Но главная теоретическая задача, связанная с логически непротиворечивым объяснением отношения психических явлений (с их признаками субъективности и идеальности) к физиологическим изменениям в головном мозгу, оказалась в концепции В. В. Орлова весьма далекой от убедительного разрешения.

Рассмотрим, наконец, третью концепцию соотношения психического и физиологического, представленную в марксистской литературе. Существенное отличие этой концепции от двух предыдущих заключается прежде всего в том, что ее представители решительно отрицают как тезис о материальности психического так и принцип соотношения физиологического и психического как низшего и высшего. Главный тезис этой концепции состоит в том, что психическое, идеальное, определяется как свойство некоторого класса физиологических процессов, протекающих в головном мозгу. Указанный тезис в качестве наиболее общего принципа соотнесения психического и физиологического обосновывается в той или иной мере в работах многих философов и ряда физиологов и психологов (Е. В. Шорохова 1961; Н. П. Антонов, 1964, 1965; Ф. И. Георгиев, 1959,1964; Н. А. Хромов, 1960; В. И. Мальцев, 1964; Л. О. Резников, 1960; Д. Д. Василев, 1963; В. А. Смирнов, 1958; Э. 3. Феизов, 1965; Р. С. Златин, 1963, и др.).

Разумеется, перечисленные авторы далеко не однозначно интерпретируют исходный тезис о психическом как свойстве определенных физиологических изменений в головном мозгу; однако все они сходятся в том, что психическое не является некой надстройкой над мозговой нейродииамикой, а воплощено в физиологической деятельности мозга, но в то же время оно не должно квалифицироваться в качестве материального процесса. При этом нередко термин «свойство» физиологического процесса употребляется наряду с терминами «сторона», «проявление», «функция» физиологического процесса, что существенно не меняет значения указанного исходного тезиса.

«Психическое,-- пишет Е. В. Шорохова,-- является проявлением физиологического, его свойством идеально отражать объективную действительность» (Е. В. Шорохова, 1961, стр. 157). Согласно Н. П. Антонову, «Психическое есть свойство физиологического -- высшей нервной деятельности, свойство, проявляющееся в субъективном идеальном отражении объективного материального мира» (Н. П. Антонов, 1964, стр. 384). По мнению В. И. Мальцева, психическое явление и, в частности, ощущение «представляет собой некоторое субъективное состояние, возникающее на основе материальных физиологических процессов, происходящих в нервной системе человека. Это внутреннее состояние не может быть отделено от мозга, от нейрофизиологических процессов; оно есть субъективная сторона объективных процессов, происходящих в мозгу» (В. И. Мальцев, 1964, стр. 117).

Эта концепция представляется нам более последовательной и перспективной в сравнении с двумя предыдущими, так как она сохраняет и подчеркивает такие признаки психического, как идеальное и субъективное, и в то же время способна обеспечить логически непротиворечивое обоснование специфики психических явлений с учетом их неразрывной связи с мозговой нейродинамикой, т. е. физиологическими процессами определенного рода. Приняв в качестве исходного пункта тезис о психическом как свойстве некоторого класса нейрофизиологических изменений в головном мозгу, мы получаем возможность сравнительно легко избежать те логические трудности соотнесения психического и физиологического с материальным и идеальным, которые оказались непреодолимыми для В. В. Орлова. В равной мере указанный исходный пункт позволяет держаться все время на почтительном расстоянии от того упрощенческого образа мышления, который то и дело склонен отождествлять понятия физиологического и психического и не видит иного способа соблюдения материалистического монизма кроме как путем обязательного зачисления психических явлений в разряд материальных.

В самом деле, если психическое есть свойство мозговых процессов (а не сами мозговые процессы и не надстройка над ними), то тогда нет надобности квалифицировать идеальное как некое объективно существующее явление и логически правомерно определять идеальное в качестве субъективной реальности.

Понимание психического как свойства или стороны определенного рода физиологических процессов допустимо интерпретировать в том смысле, что психическое есть субъективное проявление определенных нейродинамических состояний головного мозга; иными словами, любое психическое состояние--ощущение, мысль, эмоциональное переживание и т. п.--может рассматриваться с этой точки зрения как субъективное выражение (обнаружение, проявление для личности) соответственных мозговых нейродинамических комплексов. Указанный подход к пониманию психического как раз и создает ту плоскость исследования отражательно-моделирующей и управляющей деятельности головного мозга, которая составляет ведущий аспект психофизиологической проблемы, т. е. исследования, например, отношения предметного содержания психического образа к нейродинамическим состояниям, проявляющимся в виде данного субъективного образа. Возникает задача расшифровки нейродинамических эквивалентов психических явлений, нейрофизиологической интерпретации субъективных феноменов, образующих так называемый внутренний мир личности.

Излагаемая концепция соотношения психического и физиологического по вполне понятным причинам подвергается критике со стороны тех авторов, которые отстаивают тезис о материальности психики или исходят из формулы о физиологическом и психическом как низшем и высшем. Рассмотрим наиболее типичные аргументы, выставляемые обычно против положения о психическом как свойстве физиологических мозговых процессов определенного рода.

Предоставим первое слово В. В. Орлову как наиболее страстному противнику этой концепции: «Рассмотрение человеческой психики в качестве проявления, продукта, функции, свойства биологической по своей природе физиологической деятельности представляет собой чудовищную с точки зрения марксизма мысль о подчиненности социального биологическому, в конечном счете--тождественности социального и биологического» (В.В.Орлов, 1966 б,стр.436).

К счастью, сильный эпитет не равнозначен сильному аргументу. Прямолинейное приложение категорий биологического и социального к деятельности человеческого мозга представляет для самого В. В. Орлова серьезную опасность. Ведь он десятки раз повторяет в своей книге прописную истину, что психика -- функция мозга или, как он любит говорить, «духовная функция» «материального мозга» (там же) или: «мозг и психика -- это орган и его функция, которые обладают одинаковой степенью сложности» (там же, стр. 428). Спрашивается: головной мозг человека с протекающими в нем объективными процессами -- социальное явление или биологическое? По-видимому, В. В. Орлов считает мозг социальным явлением. Но те нейрофизиологические явления, без которых нет мозга в точном смысле слова, которые ответственны за психические явления, называются им биологическими явлениями.

Следующий аргумент против защищаемой нами концепции выдвигается Н. В. Медведевым и его единомышленниками. Формулируется он следующим образом: «Что такое психический процесс сам по себе взятый? Если он самостоятельно не существует, а оказывается лишь стороной физиологического процесса в мозгу, то, как уже сказано, сознание утопает в физиологическом, если не отождествляется с ним, что несостоятельно» (Н. В. Медведев, 1964а, стр. 350). Но в то же время психический процесс нельзя отрывать от мозга: «Если же, осуществляя отражательный психический процесс, мозг реально и специфически работает, функционирует и в нем происходят характерные для процесса отражения изменения и, разумеется, материальные изменения, то где основания называть этот мозговой процесс идеальным по его природе?» (там же).

Как видим, приведенный аргумент основан на отрицании категории идеального и воспроизводит уже рассмотренные выше определения психического как высшего, а физиологического как низшего. Что касается вопроса Н. В. Медведева о психическом как «самом по себе взятом» и его «самостоятельном» существовании, то здесь отчетливо выступает все тот же наивный онтологизм, пренебрегающий анализом понятий и потому наделяющий их своеобразным фетишизмом. Ведь психическое «взятое само по себе» есть абстракция, выработанная теоретическим мышлением и используемая для обозначения определенной стороны деятельности головного мозга, и в этом смысле психическое «самостоятельно» не существует (как не существуют «самостоятельно», «сами по себе» движение, время, свойство, возбуждение и торможение, нервный импульс, семнадцатое поле коры мозга, кора головного мозга, мозг и т. д. и т. п.; в том смысле, который имеет в виду Н. В. Медведев, ничто не существует «самостоятельно» и «само по себе»). Точно так же говорить, что тезис «психическое есть свойство, сторона нейродинамических (физиологических) мозговых процессов» означает якобы отождествление физиологического и психического, значит опять-таки демонстрировать наивный онтологизм и пренебрегать элементарными логическими правилами соотношения понятий. Удивительно только, что автор не замечает того, что его образ рассуждений сразу же оборачивается против него самого. Когда мы утверждаем, что психическое есть свойство некоторых физиологических процессов, Н. В. Медведев заявляет, что у нас психическое «утопает» в физиологическом. Но вот сам Н. В. Медведев множество раз утверждает, что движение есть свойство материи, и у него почему-то движение не «утопает» в материи («это вовсе не означает тождества движения и материи» (Н. В. Медведев, 1964а, стр. 347). На разные лады Н. В. Медведев многократно повторяет в своих работах: «мы должны признать отражательный, психический процесс своеобразной формой движения мозга» (там же, стр. 351. Курс. мой.--Д. Д.); но у него каким-то образом «психический процесс» все-таки не «утопает» в мозгу (психический процесс и мозг не считаются отождествленными). К тому же Н. В. Медведев десятки раз цитирует те высказывания В. И. Ленина, в которых психическое квалифицируется как функция мозга, внутреннее состояние материи (см. там же, стр. 345, 346 и др.), говорит о том, что всем вещам присуще «свойство отражения» (там же, стр. 341. Курс. мой.--Д. Д.), а психику всюду рассматривает как специфическую форму отражения и при всем этом у него психическое нигде не «утопает» в том, свойством чего оно выступает; а у нас оно всюду «утопает».

Таким образом, упреки Н. В. Медведева в том, что рассматриваемая концепция отождествляет психическое и физиологическое, неосновательны, а в равной мере беспочвенны обвинения в отрицании качественной специфики психического по сравнению с физиологическим.

Остается, наконец, еще один, на этот раз действительно серьезный аргумент, выдвигаемый и с позиций Н. В. Медведева и с позиций В. В. Орлова против тезиса: психическое есть свойство некоторых мозговых нейрофизиологических процессов. Суть его заключается в следующем: признание психики свойством некоторых физиологических процессов делает невозможным объяснение ее управляющей роли, которая очевидна. «Если психический процесс не есть движение мозга, а лишь «нематериальное свойство материи», то спрашивается, как оно может регулировать материальные процессы возбуждения и торможения, импульсируя ими исполнительные органы тела, из действий которых складывается практическая деятельность людей?» (Н. В. Медведев, 1964а, стр. 351). Таков «роковой» вопрос Н. В. Медведева, уничтожающего идеальное, так сказать, на корню. С точки зрения В. В. Орлова, который, по крайней мере формально, всюду стремится сохранить категорию идеального, харак- теристика психического как свойства некоторых физиологических процессов означает отрицание активности психики и приводит к выводу, что она является не более чем «эпифеноменом физиологических процессов» (В. В. Орлов, 1966 б, стр. 421).

Попытаемся ответить вначале Н. В. Медведеву. Действительно, невозможно материалистически объяснить, как идеальное, т. е. нематериальное, способно регулировать материальные процессы возбуждения и торможения, но только в том случае, если идеальное мыслится как нечто существующее «самостоятельно», «само по себе». Однако истинный материалист не может так мыслить идеальное, поскольку оно является субъективной реальностью. Идеальное есть именно свойство нейродинамических мозговых процессов определенного рода, оно необходимо воплощено в них и выступает в качестве реальности лишь для субъекта, есть в этом смысле их субъективное проявление. Идеальное есть непосредственно данная субъекту информация о внешнем мире и себе самом, в то время как носитель этой информации -- определенные мозговые нейродинамические структуры -- элиминированы для субъекта, скрыты от него. Идеальное (психическое) есть именно свойство определенных мозговых нейродинамических структур (физиологического), а не сами эти структуры, подобно тому, как информация есть свойство сигнала, а не сам сигнал. Нужно признать, что кибернетика вносит существенные коррективы в образ нашего мышления; она четко выделила категорию информационных процессов -- в отличие от чисто энергетических процессов -- и тем самым дала адекватные средства для точного описания поведения сложных систем; она положила конец в сущности своей механистическим попыткам объяснения поведения сложных систем в чисто энергетических терминах (которые, кстати, всегда оказывались безрезультатными) и дала, в частности, теоретические средства для последовательного проведения принципа причинности в объяснении управляющей роли психики.

Идеальное управляет материальными процессами в том смысле, в каком управляет информация вообще. Высказывание «информация управляет» является в ряде отношений более точным, чем высказывание «сигнал управляет», поскольку одна и та же информация может быть воплощена в разных по своей физической природе и организации материальных носителях, т. е. сигналах; информация инвариантна по отношению к форме сигнала. Это обстоятельство принуждает не отождествлять понятия информации и сигнала (хотя информация всегда необходимо воплощена в сигнале, а сигнал всегда есть носитель информации), а в равной мере и не отождествлять идеальное (психическое явление) с той нейродинамической мозговой системой, которая является его носителем. И поэтому утверждение «идеальное управляет материальными процессами» имеет смысл, недоступный, однако, с позиций наивного онтологизма, но полностью соответствующий диалектнко-материалистическим принципам. Более подробный анализ и обоснование приведенной точки зрения будут даны нами в ходе дальнейшего изложения.

Ограничиваясь пока сказанным, мы хотим еще кратко остановиться на обвинениях в эпифеноменализме, поскольку они стали общим местом в нашей литературе и приобрели видимость неоспоримого аргумента. Поэтому здесь будет уместно дать одну небольшую историческую справку.

Термин «эпифеномен» был введен на рубеже прошлого и нынешнего веков крупным психологом Г. Мюнстербергом (Munsterberg, 1900) для обозначения такого рода феноменологических истолкований психических явлений, при которых последние превращались в бесполезный и чисто внешний придаток мозговых нейрофизиологических процессов. Попытки материалистически настроенных психологов того времени включить психические явления в естественную причинную цепь событий были, как уже об этом говорилось (в § 2), в теоретическом отношении неудовлетворительны и порождали серьезные логические противоречия. Однако без решения этой задачи психолог-экспериментатор, мыслящий естественнонаучными понятиями, не мог чувствовать себя достаточно уверенно, и если он не в состоянии был решить ее в общем теоретическом виде, он полагал ее решенной, действуя эмпирически, т. е. он оставлял в стороне эти теоретические проблемы, попросту обходил их и, руководствуясь так называемым здравым смыслом, соображениями «полезности», стремился решать выдвигаемые жизнью практические вопросы (подобная ситуация характерна для многих научных дисциплин, имеющих преимущественно прикладной характер; мы можем и сейчас наблюдать ее, например, в клинической медицине; ибо практика не ждет, пока будет окончательно сформулирована теория). Для такого рода психологов, тяготеющих к решению практических вопросов (к их числу вполне может быть отнесен Г. Мюнстерберг), психические явления были, конечно, не бесплотными тенями, но реально действующими, порождающими следствия, вызывающими определенные, изучаемые ими, изменения в организме человека или в коллективе личностей; а потому они отвергали не только картезианскую метафизику духа и тела, но не удовлетворялись и чисто феноменологическим сопоставлением психических явлений с мозговыми процессами, выступавшим в форме так называемого эмпирического параллелизма с его действительным бессилием в объяснении активной роли психических явлений. Именно по адресу сторонников эмпирического параллелизма Г. Мюнстерберг говорил, что они превращают психическое в эпифеномен, т. е. в некоего дублера, с устранением которого ничего не изменяется; выступая на правах эпифеномена, психические явления, конечно, неспособны действовать, производить следствия и, таким образом, выпадают из причинной цепи.

С тех пор не только материалистически настроенные психологи, довольствующиеся чисто интуитивной уверенностью в реальности психики, но и откровенные идеалисты типа Г. Челпанова охотно пускали в ход термин «эпифеномен» и зачисляли в рязряд эпифеноменалистов всех тех теоретиков, которые квалифицируют психические явления в качестве субъективных (т. е. отрицают психическое в качестве объективной реальности) и стремятся дать этой субъективной реальности нейродинамическую интерпретацию, или, другими словами, пытаются разрабатывать ту фундаментальную проблему, которую обошел Г. Мюнстерберг и от которой до сих пор отмахиваются психологи бихевиористского склада. Вслед за последними иллюзию полной ясности в этом вопросе охотно поддерживают те физиологи, для которых психическое это и есть высшая нервная деятельность, а высшая нервная деятельность это и есть психическое.

Однако тот способ, при помощи которого психическое включалось в естественную причинную цепь событий Ламетри и Кабанисом в XVIII в., а вслед за ними -- Карлом Фогтом в XIX в., а вслед за ним и его многочисленными единомышленниками -- В. М. Архиповым Н. В. Медведевым и другими в XX в., совершенно неудовлетворителен как с точки зрения диалектического материализма, так и с точки зрения современного естествознания. В равной мере совершенно неудовлетворителен и тот способ включения психических явлений в естественную причинную цепь, который, отмежевываясь от идеализма и всякой «метафизики» вообще, ограничивается постулированием психических явлений в качестве некоторой реальности, способной производить следствия в нашем теле и мире вещей; но какова природа этой реальности и в каком отношении она стоит к объективной реальности мозговых нейродинамических процессов -- на эти столь острые для современной науки вопросы мы не получим у представителей указанного образа мышления сколько-нибудь вразумительного ответа; но зато у них легко можно получить бирку «эпифеноменалист», если вы станете утверждать, что психическое есть свойство мозговых нейродинамических процессов и может быть охарактеризовано как субъективное проявление последних.

То, что было приемлемо и даже весьма прогрессивно для материалистически настроенного естествоиспытателя XVIII или XIX в., в наше время становится нередко печальным анахронизмом. Энергичное и вместе с тем слабо осмысленное использование некоторых терминов, пущенных в оборот многие десятилетия тому назад в связи с конкретными обстоятельствами тогдашнего соперничества различных направлений психологической науки, иногда затемняет существо современных проблем и способно порождать недоразумения или даже «работать» на пользу консервативных тенденций.

Посмотрим теперь более пристально на существо упреков в эпифеноменализме со стороны В. В. Орлова и взгляды тех авторов, кому они адресовались. Возьмем даже, если так можно выразиться, самый крайний случай эпифеноменализма. Пусть я утверждаю, что психическое есть не более, чем субъективное проявление мозговых процессов, их субъективная тень, т. е. эпифеномен,--знакомый уже нам бесплотный и пассивный дублер. Наш оппонент говорит: вы превращаете психическое в чистый нуль, отбросьте свой эпифеномен и ничего не изменится. Произведем же предлагаемый нам мысленный эксперимент, попробуем отбросить субъективные явления и посмотрим, что тогда останется и действительно ли ничего не изменится.

Во-первых, мы получим существо, которое ничего не знает о себе, нечто напоминающее человекообразную амёбу, это будет уже совершенно иной тип саморегуляции по сравнению со свойственным общественному индивиду. Ведь субъективные явления, выступая в своей наиболее развитой форме как сознательные явления, человеческие субъективные явления, представляют собой чрезвычайно экономичный, уникальный по своей емкости и динамичности способ осведомления саморегулирующейся системы, именуемой человеческой личностью, о себе и ином (всякое явление сознания содержит одновременно как сознание себя, так и сознание иного). Это--информация, данная человеческой личности как бы в рафинированном виде, не отягощенная ни вещественностью ее источника, ни вещественностью ее носителя; ибо для того, чтобы эффективно действовать, ставить и достигать цели, нужна именно информация как таковая, а не форма сигнала, которая может быть совершенно безразлична к своему содержанию. Значит, бесплотные тени мозговых процессов, т. е. субъективные явления, т. е. «эпифеномены», оказываются не такими уж бесполезными и совсем не нулевыми величинами, если не считать только, что их масса и энергия действительно равны нулю. Информация здесь выступает как идеальное. Но поскольку это -- информация, то, не располагая ею, наша человекообразная амёба будет вести себя, нужно думать, совсем не так, как человек.

Если в конце прошлого или начале нынешнего века трактовка психического как субъективного проявления мозговых нейродинамических процессов ставила естествоиспытателя в тупик, так как лишала его возможности включить идеальное в причинную цепь материальных процессов, то в наше время положение существенно изменилось, ибо мы располагаем новым уровнем научного познания. Теперь субъективное явление, или «эпифеномен», вполне логически может быть включено в естественную причинную цепь в качестве информации.

Следует сказать, что многие психологи, даже из числа тех, кто не разделяет тезиса о психическом как свойстве определенных мозговых нейродинамических процессов, часто пользуются «эпифеноменалистическими» определениями. Например, Б. М. Теплов считает, что «темперамент есть психологическое проявление типа нервной системы» (Б. М. Теплов, 1960, стр. 10). На наш взгляд, такое определение целиком правомерно. Термин «психологическое проявление» в данном случае употребляется примерно в том же значении, что и термин «субъективное проявление». Казалось бы, что для В. Б. Орлова, обвиняющего защищаемую нами концепцию в эпифеноменализме, подобные определения в корне неприемлемы. Однако это, оказывается, не совсем так. Ссылаясь на работы К. М. Гуревича и С. Н. Беляевой-Экземплярской (использующих, подобно Б. М. Теплову, термин «психологическое проявление») и допуская очередную непоследовательность, В. В. Орлов пишет: «Термин «психологические проявления», очевидно, более или менее удачно описывает зависимость психического от физиологического, и поэтому против его применения нельзя возражать» (В. В. Орлов, 1966 б, стр. 309). Правда, тут же В. В. Орлов оговаривается, что этот термин имеет ограниченную ценность и ему нельзя придавать «широкое объяснительное значение», иначе психическое станет «пассивным выражением физиологической сущности, т. е. эпифеноменом» (там же, стр. 309). Но что такое широкое или узкое «объяснительное значение», к сожалению, В. В. Орлов не объясняет, а потому остается только недоумевать, имеют ли значение его обвинения в эпифеноменализме.

Итак, мы рассмотрели три основные концепции взаимоотношения психического и физиологического и пришли к выводу о предпочтительности последней из них, исходящей из тезиса о психическом как свойстве некоторых мозговых нейродинамических процессов, состоящем в способности их субъективного проявления. Следует подчеркнуть, что признание указанного тезиса само по себе еще не обеспечивает логически стройной концепции соотношения физиологического и психического, выступая лишь необходимой предпосылкой для такого построения. В ходе конкретизации и развития этого тезиса нередко между авторами, принимающими его в качестве отправного пункта, возникают серьезные разногласия, связанные с различной интерпретацией физиологических понятий, в особенности таких, как высшая нервная деятельность, рефлекс, временная связь и т. д. Мы разделяем, например, в принципе критические выступления В. В. Орлова против тех авторов, которые считают, что высшая нервная деятельность есть одновременно физиологическое и психическое, что все психические явления укладываются в категорию условного рефлекса; а среди них довольно многие как раз опираются на тезис о психическом как свойстве определенных физиологических процессов.

В то же время следует подчеркнуть, что, хотя всякое абстрактное высказывание допускает различную интерпретацию, у нас имеется достаточно поводов, чтобы считать возможности различных абстрактных высказываний неравноценными. В этом отношении тезис «психическое есть свойство некоторых мозговых нейродинамических процессов (состоящее в способности их субъективного проявления)» представляется нам наиболее приемлемым, так как, во-первых, позволяет сохранить и широко использовать категорию идеального для описания психических явлений и тем самым последовательно согласовать развиваемую на этой основе концепцию соотношения психического и физиологического с принципами диалектического материализма. Во-вторых, указанный тезис позволяет разработать ряд перспективных методологических установок для естественнонаучных исследований, объяснить психические явления посредством категории информации и таким образом включить их в причинную цепь материальных процессов, изучаемую естественнонаучными средствами. Он позволяет уточнить формулировку психофизиологической проблемы под углом зрения современных практических целей и, в частности, в плане такого актуального вопроса, как расшифровка нейродинамического кода психических явлении--этой фундаментальной задачи, успехи в разрешении которой позволили бы человеческой личности и, по-видимому, человечеству подняться на качественно новый уровень саморегуляции.

Размещено на Allbest.ru