Идеальные основы права в философии права Н.Н. Алексеева

Размещено на http://www.allbest.ru

Размещено на http://www.allbest.ru

На всем протяжении творческой деятельности Н.Н. Алексеева его представления о праве не оставались неизменными. Следует выделить три основных сочинения, в которых наглядно просматривается эволюция его взглядов на право: «Общее учение о праве» (представляет собой опубликованный в 1919 г. курс лекций, прочитанный им в Таврическом университете в 1918/1919 учебном году), «Основы философии права» (1924 г.), «Теория государства: Теоретическое государствоведение, государственное устройство, государственный идеал», (1930 г.). Логические связи между этими работами представляются довольно слабыми. Трактовка права в них заметно различается по методологическому подходу и понятийному аппарату.

В работе «Общее учение о праве» Алексеев рассматривает право по большей части с социологических позиций, никак не связанных ни с феноменологией, ни с евразийством. Понимая здесь под правом исходящую от государства норму, правоотношение и правопорядок, он в духе типичного социолога права отождествляет все эти три ипостаси жизни права.

В значительной степени самобытным является главный философско-правовой труд Алексеева «Основы философии права», где он попытался построить собственную систему на базе феноменологии Э. Гуссерля, этики М. Шелера и психологической теории права Л.И. Петражицкого.

Алексеев не был одинок в своих творческих поисках. В Европе (в основном в Германии) в 1920-х гг. феноменологию права разрабатывали А. Рейнах, Ф. Шрейер, Ф. Кауфман, Г. Гуссерль. «Как отдельная самостоятельная школа, - отмечает В.А. Туманов, - феноменология в праве не получила большого распространения. Но не следует забывать, что нередко она является составной частью сложных электических систем. Существенное место она занимает в «эгологическом учении» К. Коссио и в конструкциях других латиноамериканских авторов (Л. Сичес, Э. Майнец), «социологии права» Ж. Гурвича, в «философии права» Г. Коинга» [3, c.359].

Следует вспомнить, что Гуссерль, создавая свой феноменологический метод, имел целью уйти от неизбежного для субъективного идеализма солипсизма, всякого рода релятивизма и психологизма. Он стремился придать философии вид строгой науки, направленной не на познание объективной действительности, а на выявление с помощью феноменологической редукции свойств идеальных объектов, расположенных в самом познающем сознании. Однако, несмотря на попытку добыть таким способом объективное знание о мире, Гуссерль в целом и основном остался на позициях субъективизма. То же можно сказать и об Алексееве, который стремился добиться в своей философии права строгости и объективности с помощью методов субъективного идеализма. Нельзя не заметить, что исследовательский интерес Алексеева в значительной мере концентрируется вокруг иррационального, интуитивного и эмоционального компонентов индивидуального человеческого сознания. Именно поэтому Алексееву оказался близок не его учитель рационалист-идеалист П.И. Новгородцев, отстаивающий кантианскую традицию понимания естественного права, а Петражицкий с его ярко выраженной индивидуалистической эмоциональной теорией права.

Алексеева не устраивает эмпирический метод исследования, который имеет дело с позитивным правом: здесь все изменчиво и относительно, нет четких критериев для оценки правовых явлений. Но Алексеев считает негодным и метод рационализма, идущий от традиции, заложенной Кантом и Гегелем: здесь исследователи оказываются заложниками понятий, изобретенных ими самими. Объективное знание подменяется у рационалистов мнением, конвенциональностью, субъективной по своей природе. Алексеев полагает, что необходимо исследовать не право, как оно представляется в эмпирическом или понятийном измерении, а право «само по себе», право как «некоторое направление нашего сознания», как объект «непосредственного созерцания».

Алексеев утверждает, что для европейской и российской юридической науки всегда было характерно определять право посредством выделения какой-то одной его грани: «право есть норма», «право есть воля», «право есть интерес», «право есть свобода», «право есть порядок» и т.д. Одномерность такого подхода к праву его не устраивает: «Главное затруднение, на которое наталкиваются подобные определения, заключается в том, что правовые феномены во всей их полноте никак не могут в них уместиться. Не нужно прилагать особых усилий, чтобы доказать, что ни одно из них не точно, что право может быть не только нормой, но и волей, но и интересом, не только интересом, но и свободой и т.д. - словом, что право не сводимо к одному измерению. Чтобы уяснить сущность воззрения на многомерную природу права, нужно вообще покинуть почву определений. Взамен определений следует дать описание правовой структуры в ее основных данностях» [3, c.73]. философский алексеев императивный

В полном соответствии с феноменологическим методом Алексеев понимает под правом некую идеально существующую структуру, непосредственно данную познающему сознанию и состоящую из трех элементов: 1) субъект - носитель обнаруживающихся в праве ценностей, 2) ценности и 3) определения (основных два - «правомочие» и «правообязанность»), с помощью которых выявляется правовая связь между ценностями. Совершенно очевидно, что такая трактовка права носит ярко выраженный субъективистский, индивидуалистический характер. С одной стороны, Алексеев пытается представить право как некое идеальное целое, существующее помимо индивидуального человеческого сознания, и именно поэтому открывающееся ему как «непосредственная объективная данность», но с другой - носителем правовых ценностей всегда является личность, первичный уровень обнаружения права - личностное сознание. При такой постановке вопроса (если взглянуть на него не глазами Алексеева, а со стороны) право есть скорее нечто субъективное, а не объективное, право выступает здесь скорее проекцией субъективного сознания, а не объективно существующим реальным феноменом.

Для Алексеева право - это сфера ценностей, обнаруживающихся на эмоциональном и рациональном уровнях. Помещая право в область ценностей, Алексеев во многом следует этике М. Шелера. «Ценности, по Шелеру, - отмечает И.А. Михайлов, - представляют собой объективные феномены, которые предписывают человеку нормы долженствования и оценок, даны ему apriori, идеально в актах чувствования и связаны с личностью как центром всех актов. Сущность человека Шелер усматривает не в мышлении или волении, а следуя Паскалю, в любви: человек есть существо любящее (ens amans). Всякое познание и принятие ценности основывается на способности «участия» в бытии, коренящейся в любви. Личность понимается Шелером в традиции философии жизни Дильтея как единство различных «актов» - чувства, воления, мышления и любви. Личность уникальна и недоступна для какого-либо опредмечивания. Она познает себя только в осуществлении своих собственных актов, а других людей только в соосуществлении или реконструкции их актов» [2, c. 380]. Алексееву, несомненно, близка позиция Шелера - рассматривать личность в качестве живого чувствующего субъекта, деятельность которого представляет собой ряд творческих ценностно значимых актов.

Для обоснования эмоциональной составляющей права Алексеев широко привлекает эмоциональную психологию Петражицкого, в частности, его идею «правового факта». Правовой факт, по мнению Алексеева, есть «некоторый неразложимый и первоначальный эмоциональный акт», «обнаруживающий момент положительный или отрицательный ценности» [1, c. 57, 63]. Иначе говоря, правовой факт есть эмоциональное переживание лицом первичной правовой реальности, предстающей в форме правовых ценностей. Алексеев отмечает, что эмоциональное восприятие правовой реальности всегда носит ценностно окрашенный характер, эмоциональные акты имеют «ценностную самоочевидность»: «Такие суждения, - полагает он, - отвергающие или одобряющие известное поведение, как «ложь постыдна», «нужно говорить правду» и т.п. имеют значение не потому, что они доставляют удовольствие или пользу и не как средство для известной цели, и не потому, что адресатами и дестинаторами их являются люди, но, как правильно подчеркивает Петражицкий, по внутренне присущему им самодовлеющему свойству ценности»[1, c. 63-64].

Петражицкий подразделяет эмоции на первичные (представляют собой физиологические проявления организма (голод, сон, страх), автономны от социальной среды) и бланкетные (определяются социальными связями человека). Бланкетные эмоции, направленные на организацию внутренней моральной жизни человека, Петражицкий называет императивными, а эмоции, обращенные на регулирование поведения человека в обществе, - императивно-атрибутивными. Иными словами, императивные эмоции - это мораль, императивно-атрибутивные - это право.

Императивно-атрибутивные эмоции, по мнению Алексеева, играют основную роль в освобождении эмоциональных актов от психологизма и придании процессу установления познающим сознанием ценностей (в том числе правовых) объективный характер. Эмоциональным актам, - развивает свою мысль Алексеев, «свойственна прежде всего особая направленность на объект и в этом смысле их можно назвать актами интенциональными. Объектом здесь являются ценности, направляясь на которые, эмоциональные акты обнаруживают адекватность их содержания, согласованность с предметом, своеобразную гармонию. Так, эмоциональный акт духовной любви не есть простое психическое переживание, подобное аппетиту, голоду, но акт направленности на ценностный предмет, в результате которого устанавливается соответствие с предметом наших настроений и чувств - соответствие, которое на русском языке лучше всего назвать правдой (а не истиной). В этом смысле акт любви сходен с актом теоретического знания, который также устанавливает адекватность с объектом, но особого характера, именуемого истиной. Если распространить картезианское понятие «cogitare» [«познавать»] и на область обнаружения нашей заинтересованности и если назвать предмет любви «cogitatum» [«познаваемое»], то правду всего лучше определить, как «adaequatio cogitantis et cogitate» [«соответствие познающего и познаваемого»]. Правда настоящей духовной любви и заключается в соответствии с ценностью, с любимым предметом. Любить можно только истинно ценное, и эйдетически к истинно ценному нельзя относиться иначе, как любя его. В этих определениях нужно искать глубочайшие корни самой идеи права» [1, c.67].

Иначе говоря, императивно-атрибутивные эмоции позволяют человеку установить с правовыми ценностями особо интимную внутреннюю связь, личность начинает воспринимать право не как холодную внешнюю абстракцию, а в качестве внутренне переживаемого ценностного опыта, в качестве непосредственно переживаемой моральной аксиомы, на которую следует опираться в своем социальном поведении. Двусторонний состав правовых эмоций, подчеркивает Алексеев, обусловлен связями человека с обществом, что прямо должно свидетельствовать об объективном, «сверхличном» характере права.

Алексеев делает важный для своей концепции вывод о том, что степень познания ценностей, уровень интимности восприятия ценностей может быть различным. Он приводит следующий пример: «Обещание или согласие, обнаруживая верность или последовательность, требуют соблюдения сказанного и выполнения решенного. Но верность эта достигается совершенно различными ступенями интуиции. Можно интеллектуально усматривать логические последствия сделанного обещания, достигая тем самым познания некоторых априорных истин, обнаруживающих логическую необходимость вытекающих из обещания последствий. Но можно «всей душой переживать обещанное», как это бывает в случае горячего обета или в случае какой-либо клятвы. Обещание может владеть душою настолько, что вытекающая из него верность слову становится как бы второй природой обещавшего, получает в нем в нем максимальную адеквацию» [1, c. 69]. Все различие между нравственностью и правом сводится, по его мнению, к различным степеням глубины переживания ценности. Если глубина эта значительна, эмоциональный накал восприятия ценности высок, то перед нами нравственность. Если восприятие ценности сравнительно поверхностно, то мы имеем дело с правом. Алексеев также обращает внимание на то, что речь идет не только о нравственных ценностях, а о любых ценностях: эстетических, религиозных, познавательных. Так, например, любовь к Богу - это проявление религиозной ценности, а юридическая охрана представляет собой правовую ценность; любовь к искусству - проявление эстетической ценности, охрана памятников искусства - правовой.

Выдвигая положение о различной степени приобщенности личности к ценностям, Алексеев тем самым подводит к мысли о том, что в праве присутствует не только эмоциональный компонент, но также рациональный. Человек воспринимает правовые ценности не только эмоционально, но и интеллектуально, т.е. абстрактно, логически, отстраненно. Интеллектуальное восприятие человеком ценностей Алексеев называет «признанием»: «Так можно «признавать» какое-либо произведение искусства, не обладая способностью интуитивно переживать его внутренний смысл. Так называемое «отсутствие конгениальности» очень часто делает «немым» внутреннее содержание предмета, значительность которого не может отрицаться разумом. Такие «содержания» «закрыты» для души, но открыты для интеллекта, признающего их «достойными» ценностями» [1, c. 71].

Интеллектуальное отношение к ценностям, признание их, с точки зрения Алексеева, есть необходимый, естественный компонент восприятия человеком мира. Нельзя, отмечает он, заставить «профана» любить науку, но понимать ее ценность он может; нельзя всех сделать учеными и художниками, но можно требовать уважительного отношения к культурным ценностям. В отношении к разным ценностям у человека формируется различное соотношение эмоционального и рационального компонентов. Так, например, в нравственности акт признания играет меньшую роль в праве - большую. В этой связи Алексеев вступает в полемику с Л.Н. Толстым, который считал высокий накал нравственного отношения к миру единственно возможным. Человек, полагал Толстой, должен руководствоваться в своем поведении христианским принципом «возлюби ближнего, как самого себя». Всякое иное отношение к ближнему, помимо любви, является более или менее вредным суррогатом. Восприятие других ценностей возможно только через призму «этики к ближнему», что отрицает их самостоятельный характер: ценность науки, искусства, культуры для Л.Н. Толстого имеет второстепенное, если не сказать негативное значение.

Этический радикализм Л.Н. Толстого, по мнению Алексеева, наглядно иллюстрирует позитивную роль идеи признания. В юридических явлениях, считает он, нет места для «пламенного горения сердца». Более того, «холодность» права как средства социального регулирования целесообразна и необходима. Повышенная эмоциональность в праве (любовь или ненависть) способна привести к «расплывчатости и неточности в междучеловеческих отношениях», к неуважению личности.

Все эти три элемента структуры права (субъект, ценности и определения) в концепции Алексеева имеют идеальный характер. Довольно показательным в этом отношении является его теория лица, субъекта права. В традиционной общей теории права (как она представлена в Романо-германской правовой системе) под субъектом права понимали и понимают физическое или юридическое лицо, способное своими действиями реализовывать права и исполнять юридические обязанности (т.е. вступать в правовые отношения). При этом есть лица, обладающие только правоспособностью (потенциальной возможностью реализовывать свои права), а есть лица, обладающие правоспособностью (реальной возможностью реализовывать свои права). Традиционный юридический позитивизм связывает возникновение у лица прав и обязанностей исключительно с нормами позитивного права (законодательства, правового прецедента). Лицо, с точки зрения такого подхода, является некой юридической конструкцией, юридической абстракцией, логической юридической формой. Понятно, что в такой трактовке живой человек, живая личность исчезает (либо полностью, либо частично), уступая место сухому формализованному субъекту права, лишенного эмоциональной наполненности. «Юридические конструкции и фикции, - отмечает Алексеев, - и даже духовные лица Когена, совершенно не способны к выполнению таких актов, как любовь, ненависть, признание и т.п. ибо у них недостает того, что каждому из нас представляется наиболее знакомым и, пожалуй, наиболее близким, но что в то же время совершенно недоступно какому бы то ни было определению, именно непосредственной способности к совершению актов и к их переживанию» [1, c. 86].

Алексеев с такой позицией согласиться не может и предлагает свою теорию лица. Он считает необходимым различать субъекты права как ценности и субъекты права как деятелей. Субъекты-ценности - это люди, организации, вещи, цели, животные, - словом все то, что признано позитивным правом ценностью. Субъекты-деятели - это всегда и только люди, поскольку только личность обладает способностью совершать сознательные и эмоциональные наполненные акты. В этом случае правопорядок представляет собой не формальный юридический механизм, а совокупность актов признания людьми друг друга, своего рода целостность, подчиненную ценностным императивам.

Идеальные основания права проявляются также в двух основанных его определениях: правомочии и обязанности. Если позитивистская теория права понимает под правомочием и обязанностью юридически значимые акты, основанные на позитивном праве, то Алексеев вкладывает в них смысл психологический и даже метафизический. Так, правомочие, по его мнению, есть не только возможность реализовать свои субъективные права, но также «некоторый род духовного чувства, рождающегося по поводу некоторой особой и самостоятельной жизненной ситуации». Правомочие ощущается самим лицом и другими как сила, мощь, уходящая корнями в эмпирический мир и к Богу. Люди получают свою мощь от Бога, могущество которого всегда сопряжено с добром и правдой. Соответственно правомочием может быть, считает Алексеев, только правовая мощь, основанная на добре и правде. «Юридически можно то, что дозволено, что разрешено, иными словами, то, что обосновано ценностью или оправдано» [1, c. 134-135].

Обязанность представляет собой проявление «идеального», «чистого» долженствования, вытекающего из объективного ценностно значимого порядка вещей. На уровне индивидуального сознания долженствование принимает вид эмоционального ощущения, которому противостоит правомочие. Алексеев подчеркивает, что правомочие и обязанность соотносятся между собой как две автономные, но взаимосвязанные части императивно-атрибутивной эмоции.

В книге евразийского периода «Теория государства: Теоретическое государствоведение, государственное устройство, государственный идеал» вопросам права отведена одна глава, где дается принципиально новая для русской философско-правовой науки мысли классификации социальных регуляторов. Согласно данной классификации, право не обладает нормативным характером, не устанавливает обязанности, но лишь дает правомочие. Очевидно, что такая трактовка существенно расходится с феноменологическим пониманием права.

Литература

1. Алексеев Н.Н. Основы философии права. СПб., 1999.

2. Михайлов И.И. Шелер // Новая философская энциклопедия. В 4 т. М., 2001. Т. 4.

3. Туманов В.А. Буржуазная правовая идеология. К критике учений о праве. М., 1971.

Размещено на Allbest.ru