Малый органон мифологического творчества

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Малый органон мифологического творчества

Майданов Анатолий Степанович

доктор философских наук

Институт философии

Российской академии наук

Аннотация

Предметом исследования в статье является давний вопрос о том, существует или нет логика мифов. Выявляются позитивные с точки зрения автора элементы во взглядах многих исследователей этой проблемы, начиная с Леви-Брюля и кончая Леви-Стросом. В структуре архаического сознания вычленяются и классифицируются различные типы содержательных единиц, показывается, с помощью каких мыслительных операций они конструируются, соотносятся и соединяются. Устанавливается, что содержание мифов формируется под влиянием определённых детерминантов, которые выполняют роль принципов мифотворчества и тем самым составляют основу его логики. Отмечается, что ведущими среди этих принципов являются принципы реализма, прагматизма, эстетичности и др. Исходя из понимания логики как средства, управляющего и организующего мыслительный процесс, автор показывает, что такое средство имеется и в сознании мифотворцев, что оно выступает в виде определённых методов, приёмов, правил и схем формирования содержания мифов и может быть названо органоном мифологического мышления. Методологией, позволившей автору осуществить предлагаемый анализ мифов, явились эволюционный, когнитивно-информационный, социокультурный, прагматический, плюралистический подходы, а также такие методы, как сопоставление, анализ, дифференцирование, обобщение и др. В результате проведённого исследования в статье делается вывод о необходимости различать разные типы мышления и, соответственно, разные типы логик, не стремясь свести их к одному типу, а именно к формальной логике. Сформулированное автором понимание логики позволяет обнаружить целый класс специфических средств и операций, вносящих вполне определённую логику в функционирование мифологического мышления.

Ключевые слова: мышление, миф, образ, понятие, референт, принципы, методы, оппозиции, парадоксы, парадигмы

Abstract

Object of research in article is the old question of that, exists or not logic of myths. Positive elements from the point of view of the author in views of many researchers of this problem come to light, since Levi-Bryulya and finishing Levi-Strosom. In structure of archaic consciousness various types of substantial units are isolated and classified, is shown, by means of what cogitative operations they are designed, correspond and unite. Is established that the contents of myths are formed under the influence of certain determinants which carry out a role of the principles of a formation of myths and by that his logicians make a basis. It is noted that leaders among these principles are the principles of realism, a pragmatism, esthetics, etc. Proceeding from understanding of logic as the means operating and organizing thought process, the author shows that such means is available and in consciousness of myth makers that it acts in the form of certain methods, receptions, rules and schemes of formation of the contents of myths and can be called an organon of mythological thinking. The methodology which has allowed the author to carry out the offered analysis of myths, evolutionary, cognitive and information, sociocultural, pragmatical, pluralistic approaches, and also such methods, as comparison, the analysis, differentiation, generalization, etc. were. As a result of the conducted research in article the conclusion about need to distinguish different types of thinking and, respectively, different types the logician is drawn, without seeking to reduce them to one type, namely to formal logic. The understanding of logic formulated by the author allows to find the whole class of specific means and the operations bringing quite certain logic in functioning of mythological thinking.

Keywords: thinking, myth, image, term, referent, principles, methods, oppositions, paradoxes, paradigms

мифотворчество логика миф

Эволюция взглядов на логику мифов

В течение многих веков и даже тысячелетий человечество создавало и культивировало мифы, и уже только поэтому, естественно, не может быть, чтобы эти феномены, как полагают некоторые, были бессмысленными и аморфными, малосодержательными. Они полны глубокого смысла, всевозможной когнитивной информации, не лишены логики. И тем не менее, вопрос о характере этой логики остаётся во многом непрояснённым. Даже выдающиеся мифоведы дают на него самые разные ответы, начиная с полностью отрицательных. Каковы другие ответы и в чём причина сохраняющихся до сих пор трудностей в решении этой проблемы?

Впервые наиболее основательно занялся вопросом о логике мифов один из лидеров французской социологической школы этнолог Люсьен Леви-Брюль (1857 - 1939 гг.). Результаты его исследований изложены в работах 1910-х - 1930-х годов. Леви-Брюль обращал внимание на недостаточную логичность мифологического мышления. Это выражалось прежде всего в том, что данное мышление имеет гораздо меньший концептуальный характер, чем современное рациональное мышление. Имевшиеся знания не приводились в системы подчинённых друг другу понятий. Они просто располагались рядом без всякого порядка, образуя скопление ^{[1, с. 261]}. Понятия немногочисленны и несистематизированы. Одной из черт, в которых, по мнению Леви-Брюля, наиболее наглядно проявляется контраст между мыслительными навыками архаических и современных людей, является нечувствительность первых к противоречиям. «…Часто то, что на наш взгляд является противоречивым, им вовсе не кажется таковым и оставляет их совершенно спокойными» ^{[1, с. 259]}, - пишет Леви-Брюль. Основываясь на этих особенностях архаического мышления, Леви-Брюль делает вывод о том, что оно прелогическое, дологическое. Но что значит у него термин «дологическое»? Значит ли это, что данное мышление не имеет никакой логики, как понимают этот термин многие комментаторы его работ? Отнюдь нет. Из работ Леви-Брюля вполне явно вытекает, что «дологическое» - то не то, что не имеет логики и существует до появления какой-либо логики. Это означает: до современной логики, до логики Аристотеля. Первобытное же мышление не было лишено какой-либо логики. Оно было особым типом мышления и имело свою специфическую логику, свои законы и правила мыслительной деятельности. Первобытное мышление, подчёркивал Леви-Брюль, «не антилогично, оно также и не алогично. Называя его прелогическим, я только лишь хочу сказать, что оно не стремится прежде всего, подобно нашему мышлению, избегать противоречия… Ориентированное таким образом, оно отнюдь не имеет склонности без всякого основания впадать в противоречие» ^{[2, с. 64]}.

Леви-Брюль считал первобытное мышление вполне последовательным. И это, в первую очередь, обусловлено действием в нём закона партиципации, или сопричастия. Он управляет ассоциациями и связями представлений в первобытном сознании ^{[2, с. 62]}. Эти ассоциации и связи имеют аналоги, т.е. сопричастности в сфере отношений между предметами и живыми существами. Но они приписаны этим феноменам мышлением первобытных людей, а потому в действительности являются воображаемыми, мистическими. Но для первобытного сознания они, как полагал Леви-Блюль, более реальны и значимы, чем действительные свойства и отношения предметов и явлений. Партиципация может выступать в самых разнообразных формах: в форме соприкосновения предметов и живых существ, в форме переноса, симпатии, действия на расстоянии и т.д. ^{[2, с. 63]} Причём связь устанавливается на уровне воображаемых свойств предметов и живых существ, т.е. на мистическом уровне, иными словами в сознании, в воображении. В отношении с предметами первобытного человека интересовали прежде всего их мистические свойства и силы. Его мышлению были присущи такие логические операции, как абстрагирование, обобщение и классификация, но они применялись не по отношению к реальным свойствам объектов, а к их мистическим свойствам, вследствие чего результаты таких операций оказывались мнимыми, фантастическими. Но тем не менее оперирование данными мыслительными действиями, хотя и осуществляемое на уровне мистического содержания, было в известной мере положительным фактом, поскольку вырабатывало навыки непростых умственных процедур, пригодившихся на стадии формирования рационального мышления.

Такую же оценку можно применить и к другому факту мыслительной активности древних людей. Я имею в виду наличие у них представления о противоречивости предметов и явлений, о соединении в них противоположных характеристик. Леви-Брюль пишет, что наличие такой дихотомии (например, противоположности между единицей и множеством, между тождественным и другим и т.д.) не диктует обязательного отрицания одного из указанных терминов при утверждении противоположного, и наоборот ^{[2, с. 62]}. Такая позиция впоследствии открывала путь для выдвижения и принятия идеи контрарности явлений, диалектического противоречия ^{[3, с. 126-138]}.

Эпистемологическую и логическую точку зрения Леви-Брюля на первобытное и в том числе на мифологическое мышление можно свести к следующим пунктам. Он показал, что оно представляет собой особый тип мышления, качественно отличный от научного. Отличие заключается главным образом в доминировании воображаемого, мистического компонента в этом мышлении. В своей деятельности оно использует ряд таких приёмов, которыми пользуется и рациональное мышление. Но гносеологическая эффективность этого крайне низка, поскольку материалом для таких приёмов являются мистические представления. Однако, несмотря на это, первобытное мышление имеет свои собственные законы, т.е. свою логику, но её нельзя отождествлять с формальной, аристотелевой логикой. Это было решительным возражением французского этнолога против довольно распространённого тогда мнения совершенно иного рода. Так, например, Огюст Конт в своём «Курсе позитивной философии» (1830-е гг.) писал, что «логические законы, которые в конечном счете управляют интеллектуальным миром, по своей природе суть неизменные и общие не только для всех времен и географических пространств, но также и для всех субъектов, даже без какого-либо различения на субъекты реальные и химерические: эти законы соблюдаются на глубинном уровне, вплоть до сновидений» ^{[4, с. 38]}.

Аналогичную позицию занимал и виднейший представитель английской эволюционистской школы в этнографии и антропологии Эдуард Тэйлор (1832-1917 гг.), считавший, что мышление в «низших обществах» повинуется тем же логическим законам, что и наше ^{[2, с. 74]}. После открытий Леви-Брюля встал вопрос о содержании этой логики. Частично он дал на него ответ и тем самым явился зачинателем большой и сложной работы по формированию этого содержания.

Эрнст Кассирер (1874-1945 гг.) явился продолжателем логических исследований мифов. В своём изумительном по тонкости и глубине анализа труде «Мифологическое мышление» (1925) он с разных точек зрения доказывал наличие логики в мифотворчестве, выявлял её специфику, показывал, каким образом в мифах функционируют фундаментальные метафизические категории. Он пришёл к твёрдому убеждению, что кажущаяся нереальность и свобода мифологической фантазии «вовсе не есть беззаконный произвол. Мир мифа - не просто продукт настроения или случая, он имеет свои собственные фундаментальные законы формообразования, которые действуют во всех своих особых проявлениях» ^{[5, с. 180]}. По мнению Кассирера, логика как учение о мышлении вообще не должна быть только логикой абстрактного, рационального мышления. Должна быть и логика воображения, логика фантазии, где так же существуют «определённые сквозные формы и правила связи» элементов сознания ^{[6, с. 189]}. В мифическом сознании также имеются понятия и категории. Говорить о таких категориях, утверждал Кассирер, вовсе не парадоксально. Отказ от распространения на это сознание современной научно-логической формы связи и истолкования понятий и суждений не равнозначен абсолютному произволу, так как в основе мифологического мышления « лежит закон собственного образца и характера» ^{[6, с. 192]}. Кассисрер советует логике и теории познания со всем вниманием отнестись к проблеме образования мистических понятий ^{[7, с. 336]}. Это довольно сложная задача. Чтобы понять образ мифологического мышления, считает он, нужно дойти до глубочайших слоёв восприятия, психики и мышления. Следуя своим гносеологическим установкам, Кассирер проделал огромную работу по определению специфики логики мифов, особенностей формирования в них понятий и их классов. Итоговым выводом его исследований можно считать мысль о необходимости расширения традиционного понятия логики. Дело в том, что у логики, как пишет Кассирер, появляются совершенно новые вопросы, как только она, выйдя за рамки чистых форм знания, обращается к тотальности духовных форм мировосприятия. Каждая из них - язык и миф, религия и искусство, наука и философия - оказывается самобытным органом постижения и сотворения мира, у которого есть своё особое предназначение и своё особое право на существование. С точки зрения философской традиции, замечает Кассирер, такое расширение понятия логики представляется вполне допустимым, более того, в самой традиции есть множество разных к нему подходов ^{[6, с. 188-189]}. Подход, который избрал сам Кассирер, заключается в поиске общих черт в мифологическом и научном мышлении и в их построениях. Этот поиск во многом оказался довольно успешным.

Бескомпромиссную и твёрдую прологическую позицию относительно мифологического мышления занял выдающийся французский этнолог и социолог, структуралист Клод Леви-Строс (родился в 1908 г.). Его бескомпромиссность заключается в том, что он не принял точку зрения и Леви-Брюля, и Кассирера на существование особой специфики мифологического мышления и соответственно специфической логики этого мышления. Для него и в мифологическом и в научном мышлении функционирует одна логика - формальная, аристотелева логика. Об иной логике для мифологического мышления он не ведёт речи, напротив, осуждает признание таковой Леви-Брюлем. «Потребовалось, - пишет он, - чтобы физическая наука открыла, что семантический универсум обладает всеми характеристиками абсолютного объекта для того, чтобы признать способ, каким первобытные люди концептуализируют свой мир, не только когерентным, но именно таковым, какой настоятельно необходим при наличии объекта, структура элементов которого дает картину прерывистой сложности. Сразу же оказалась преодоленной ложная антиномия между логической и прелогической ментальностью. Неприрученное мышление является логическим - в том же смысле и таким же образом, как и наше: каким выступает наше, когда применяется к познанию универсума, в котором оно признает одновременно и физические, и семантические качества. Хотя недоразумение рассеяно, тем не менее остается верным, что, в противоположность мнению Леви-Брюля, это мышление действует на путях рассудка, а не аффективности, с помощью различений и оппозиций, а не через смешение и сопричастие» ^{[4, с. 325]}.

В другой работе Леви-Строс ещё раз повторяет своё мнение по данному вопросу, говоря, что «логика мифологического мышления мало чем отличается от позитивной логики», т.е. от формальной логики ^{[8, с. 206]}. В частности, он подчёркивает, что мифологическое мышление как и рациональное, является обобщающим и, следовательно, научным, и действует посредством таких общепринятых методов последнего, как аналогия и сопоставление ^{[4, с. 129]}.

Отклонив идею специфичности логики мифологического мышления и фактически уравняв её с логикой научного мышления, Леви-Строс направил свои усилия на поиски универсалий любого мышления. Безусловно, такие универсалии есть, и он находит их. Эти поиски помогли ему установить важную зависимость между интеллектом и внешними условиями. Она состоит в том, что мышление является компромиссом между определёнными историческими тенденциями и специфическими характеристиками среды, с одной стороны, и универсальными психологическими законами, с другой. Приспосабливаясь друг к другу, эти два порядка реальности смешиваются, создавая таким образом значимое целое ^{[4, с. 339]}. Они являются ограничителями человеческого ума, источниками двух видов детерминизма в функционировании мышления. Эти ограничители удерживают ментальные операции в некоторых рамках, в которых, в частности, возможны лишь определённые виды трансформаций мифов ^{[4, с. 343]}.

Всматриваясь в это открытие, о Леви-Стросе можно сказать его же словами, несколько перефразировав их, что он стремился добраться через эмпирическое разнообразие мифологий до инвариантов этого мышления, расположенных порой в самых непредвиденных точках ^{[4, с. 308]}. И такие инварианты, закономерности мифологического мышления, его схемы были выявлены и очень скрупулёзно им проанализированы. К их числу прежде всего относятся дихотомии противоположных феноменов, бинарные оппозиции. Именно благодаря таким структурам в мифах присутствует общая для всех мифологических систем логика. Эти структуры принизывают все сферы мировосприятия древнего человека. «Создан ли миф субъектом или заимствован из коллективной традиции (причём между индивидуальным и коллективным мифами происходит постоянное взаимопроникновение и обмен), он различается лишь материалом образов, которым оперируют, структура остаётся неизменной, и именно благодаря ей миф выполняет свою символическую функцию» ^{[8, с. 181]}, - делает Леви-Строс вывод, весьма значимый для процесса познания логики мифа. Вопрос о соотношении этой логики и формальной логики он предлагает решить следующим образом: нужно расширить границы современной логики, чтобы включить в её сферу умственные операции мифологического мышления, которые, очевидно, отличны от наших, но всё же относятся к сфере интеллекта ^{[8, с. 183-184]}.

Дальнейшее исследование, проведённое автором этой работы, показывает, в какой степени может быть приемлемым такое решение. Для этого нужно более точно определить специфику мифологического мышления, охарактеризовать его как особый тип мышления, показать с достаточной полнотой, в чём его отличие от научного мышления, выявить в нём как можно больше элементов логического характера. Это является предпосылкой для уяснения природы логики мифологического мышления, её сходства или, напротив, отличия от формальной логики. По-видимому, нужно сформулировать более общее понятие логики, в рамках которого логика мифа и формальная логика окажутся её специфическими видами.

Содержательные элементы архаического сознания

Контент сознания на микроуровне состоит из множества единичных элементов, представляющих собой атомарные содержательные структуры. Но этими структурами не обязательно являются понятия, как полагал Э. Кассирер ^{[6, с. 190-191]}. Данный контент отличается разнообразием своих компонентов, причём уже на стадии архаического сознания. В этом сознании можно выделить несколько когнитивных типов этих элементов и соответственно типов мышления. Причём данные типы, возникнув в столь давнее время, сохраняются и на последующих стадиях эволюционирующего сознания вплоть до современности. Изменяется лишь их доля в общем контенте и их гносеологическая и социокультурная оценка людьми.

Названные типы можно объединить в две пары, каждая из которых представляет собой корреляцию противоположных ментальных явлений. Первая пара - это реалистические образы предметов и явлений действительности и, соответственно, формирующее эти образы реалистическое мышление, с одной стороны, и вымышленные образы, конструируемые фантазирующим мышлением, воображением, с другой. Каждый из этих типов находится в разном гносеологическом отношении к действительности. Если образы первого типа более или менее адекватно отображают свои референты, содержат в себе когнитивную информацию о них, то образы второго типа соотнесены с внешними предметами условно, лишь в очень небольшой степени содержат информацию о них. Их интерпретация основывается на знании конвенциональной связи между ними и предметами и на умении истолковывать иносказательные, метафорические или аллегорические образы. Их ценность заключается главным образом в их социальной, психологической и эстетической значимости для того или иного социума. Красочными примерами реалистических образов являются описания в ведийской мифологии костра жертвенного ритуала с его яркими, колеблющимися языками пламени, с устремляющимся кверху столбом дыма и т.д., а также детально нарисованная картина боевой колесницы - двухколёсной, запряжённой парой быстрых коней, на которой стоит воин с копьём или тяжёлой дубиной, оснащённой металлическим навершием с зазубринами, с луком и стрелами. Рядом с ним сидит колесничий, умело направляющий коней в нужное место боевой схватки. В качестве примеров противоположных, вымышленных образов можно привести образ богини туч Пришни, имеющей вид пёстрой коровы, доящейся молоком, или богов грозовых туч Марутов - быстро несущейся по небу толпы всадников, одетых в яркие, сверкающие одежды, держащих в руках золотые копья. Необыкновенно впечатляющим является образ рождающегося из океана, сияющего как солнце гигантского коня, олицетворяющего боевой дух и физическую мощь арийских воинов (Ригведа. I. 162-163) ^[9]. Воображение создаёт образы, обладающие для архаических людей большой психологической силой - способностью оказывать на них громадное эмоциональное воздействие. Это воздействие усиливалось тем, что люди верили в реальное существование вымышленных ими существ. Как писал Э.Кассирер, «в мифологическом воображении всегда присутствует акт веры. Без веры в реальность своего объекта миф теряет свою основу» ^{[6, с. 528]}.

Другая пара ментальных явлений - это перцептивные, чувственные образы предметов и явлений и концептуальные образы - понятия. Но нужно иметь в виду, что переход от первого из этих типов образов ко второму не является скачкообразным, чётко отграниченным. Между этими типами появляется промежуточная форма мышления, содержащая в себе элементы как одного, так и другого типа. Эта форма получила в эпистемологической литературе название прототипов. Скорее всего их имел в виду К. Леви-Строс, когда писал, что «элементы мифологической рефлексии всегда расположены на полпути между перцептами и концептами». Перцепты - это единицы восприятия, а концепты - единицы мышления, понятия ^{[4, с. 127]}.

Для перцептивных образов характерно наличие в их содержании исключительно чувственно воспринимаемых признаков объектов, посредством которых последние репрезентируются. Примером такого образа может быть описание бога Сурьи, олицетворяющего в ведах солнце.

Вот лучи везут вверх

Того бога, Джатаведаса,

Чтобы все существа увидели солнце.

Прочь, как воры, спешат

Вместе с ночами звезды

От всевидящего солнца.

Далеко стали видны его знаки -

Лучи среди людей,

Сверкающие, как огни.

Пересекающий пространство, всем видный,

Создающий свет - вот каков ты, Сурья.

Ты даруешь все светлое пространство.

Проходишь небо, широкое темное пространство,

Меряя дни ночами,

Глядя на все поколения людей, о Сурья (РВ. I. 50. 1-4, 7).

В подобных образах нет сведений о недоступных чувственному восприятию характеристиках реальных объектов, об их глубоких уровнях. Более содержательными и в некоторой степени глубокими являются прототипы. И.П. Меркулов, например, характеризует этот вид образов как определённого рода абстрактные обобщения, в которых фиксируются перцептивно выделяющиеся свойства некоторых типичных «образцовых» примеров нечётких понятий. В содержание многих таких структур входят определённые знания по сущности предметов ^{[10, с. 254; 11, с. 82-89]}. Но они носят скрытый, имплицитный характер.

Но ещё Л. Леви-Брюль обратил внимание на целый набор недостатков, свойственных этим образам. «Первобытные представления, - писал он, - слабо дифференцированы, синкретичны, в них эмоциональные, волевые и познавательные элементы ещё не разделены, не стали относительно самостоятельными, тогда как коллективные представления современного сознания носят преимущественно рациональный характер. В первобытном сознании предметно-практическое теснейшим образом переплетается с миром чувств, страстей, эмоций, желаний. Поэтому восприятие мира в первобытном сознании обычно сопровождается глубокими переживаниями, оказывает сильнейшее воздействие на сферу чувств. Эмоциональная аффективность является определяющей по отношению к логическому, рациональному» ^{[1, с. 22]}.

Такие образы можно назвать феноменологическими понятиями, поскольку они отображают преимущественно внешние, поверхностные признаки предметов. Но в них составляющие данные образы элементы в какой-то мере соотнесены, связаны друг с другом, так что можно говорить о них как об определённых целостностях. Их можно рассматривать в качестве начальной, исходной формы развитых понятий.

Перечисленных Л. Леви-Брюлем черт становится значительно меньше, когда интеллект переходит на стадию зрелого понятийного мышления. Такое мышление оперирует понятиями, отображающими наиболее важные, существенные черты предметов и явлений, относящиеся как к их чувственно воспринимаемому внешнему уровню, так и к более глубоким уровням, при этом данные признаки объединяются в связную структуру, в систему. В архаическом сознании эта стадия только зарождается, но определённые характеристики понятийного мышления уже начинают формироваться. Этот процесс происходит прежде всего в сфере практического, связанного с материальным производством, мышления. Успешная деятельность в этой сфере возможна лишь при условии наличия определённых объективных знаний о свойствах и качествах различных предметов и материалов, с которыми имели дело древние мастера. Большой объём подобных знаний был накоплен уже тогда, например, в горном деле и в металлургии, достигших высокого развития, в частности, у ариев во втором тысячелетии до н.э. ^[12] Ещё раньше знания такого уровня, но относящиеся к земледелию, животноводству, строительству, гончарному делу были достигнуты в Египте, Месопотамии, в Малой Азии.

Понятия, которыми оперировали специалисты в этих областях, во многих случаях можно назвать в определённой степени сущностными. В определённой потому, что хотя и включали существенные признаки предметов, но чаще всего включали их не во всём объёме, не доходили до последнего, базисного уровня этих предметов. Но как раз такие понятия из-за своей значимости для сущности предметов составляли «секрет» того или иного ремесла, производства. Для металлургов, например, выплавлявших бронзу, а затем изготавливавших из неё бронзовые ножи, топоры, кинжалы, наконечники стрел и т.д., важно было знать свойства меди, олова и мышьяка, используемых для получения нужного сплава, подходящую температуру их плавления, устройство печи, способ получения дополнительного дутья, технику литья и др. Всё это и входило в состав понятия бронзы. Без аналогичных знаний нельзя было работать и с камнем как материалом для изготовления различных изделий из него, с глиной как материалом гончарного производства и т.п. Многие из этих знаний стали неотъемлемым компонентом мышления мастеров последующих столетий и тысячелетий.

Таким образом, понятийное мышление вышло из практического сознания древних людей. Но функционировало ли оно и в каком виде в духовной сфере этого сознания, в том числе в идеологии и мифологии?

В мифах используется довольно много образов с реалистическим содержанием. Поскольку они зачастую включают в себя большее или меньшее количество существенных признаков объектов, притом как внешне чувственно воспринимаемых, так нередко и скрытых от такого восприятия, глубинных, то подобные образы вполне можно считать понятиями. При этом в зависимости от преобладания в них внешних признаков или, напротив, внутренних, глубинных, первые будут иметь статус феноменологических, а вторые - сущностных. Они отличаются друг от друга глубиной и полнотой отображения реальности. Самыми распространёнными в ведийской мифологии феноменологическими понятиями являются понятия солнца, неба, земли, воды, рек, гор. В понимании феномена огня авторы вед приближаются к сущностному понятию. Им знаком один из способов возникновения огня - посредством механического трения одной дощечки о другую. Они сумели объединить в один класс такие проявления огня, как пламя костра, молнию, жар солнца, огонь, потенциально присутствующий в деревьях. Им хорошо знакома разрушительная сила огня, в том числе как оружия. Они усвоили роль огня как средства плавки металлов, обжига гончарных изделий и др. Арии высказали догадку о такой сущностной характеристике огня, как быть первоосновой всего мироздания.

Суть процесса развития понятий заключалась в том, что на роль сущностных понятий с развитием знаний, с их пополнением и углублением всё больше и больше выходили феноменологические понятия. И этот процесс был особенно характерен для сферы социальных и духовных знаний. Здесь вполне определённо сформировались такие сущностные понятия, как труд, работник, мастер своего дела, созидатель, а также понятия, отображающие важнейшие виды тогдашней производственной деятельности - пастушество, коневодство, земледелие, ремесла. Вполне сформировавшимися, содержащими существенные признаки соответствующих феноменов были понятия племени, соплеменника, царя, жреца, воина, друга, союзника, врага, а также понятия некоторых социальных отношений - дружбы, союза, сотрудничества, вражды, соперничества. Были хорошо осмыслены и закреплены в языке важные для социальной жизни понятия добра, блага, справедливости, честности, щедрости, зла, обмана и т.п. Большое место в позитивной характеристике людей занимали представления об отваге, смелости, решительности, упорстве и особенно силе духа. Арии считали эти качества настолько важными для всякого субъекта, что приписывали их и богам.

Охарактеризованные выше понятия заключали в себе реалистическое содержание и, следовательно, имели в окружающем мире реальные референты. Но свойством референцируемости обладали не все понятия, использовавшиеся в мифах. Таковыми были понятия бога, демона и т.п. Как их оценивать с эпистемологической точки зрения, к какому классу понятий их относить? Для них нет реальных референтов, поскольку они являются продуктом творческого воображения. Но тем не менее они существуют - существуют как феномены сознания и выражают определённые представления древних людей о реальных с их точки зрения существах. Вопрос в том, отображают ли эти представления существенные черты этих существ. Проанализировав, к примеру, образы богов, мы видим, что дело обстоит именно так. Всё, что важно, значимо и существенно для богов, как их представляли мифотворцы, у этих существ имеется. Они всемогущи, всевидящи и всезнающи. Они способны совершать самые трудные и великие деяния. Они в любой момент могут прийти на помощь людям. Они сильны, грозны, могут наказывать грешников, но в то же время справедливы, милостивы, доброжелательны, щедры. Одним словом, они идеал всесильных и надёжных покровителей и защитников людей, воплощение их мечты.

Перечисленные черты богов как раз и отражают с достаточной полнотой и глубиной суть этих сверхсуществ, а потому понятия о них могут быть отнесены к классу сущностных. Что же касается вопроса об их референтах, то в системе мифологического мировоззрения таковые имеются, поскольку признаются реально существующими. Для нас же таковых нет, но мы не можем отрицать выполнение ими функции репрезентации некоторых внешних для них феноменов. Пусть этот феномен всего лишь ментальный образ, конструкт мышления, но функция репрезентации реальна. Таким образом, мы имеем два важных основания для отнесения данных понятий к указанному классу. Но поскольку одного основания (наличия реального референта) нет, то мы специфицируем этот класс сущностных понятий, назвав их сущностными мифологическими понятиями. К числу таких понятий можно также отнести понятия о царстве богов, об их деяниях и пирах, о божественных дарах, потустороннем мире, бессмертии богов и праведных предков, о родоначальниках народов, о культурных героях, злых духах ракшасах, о силе ритуала, об истинности мифов и т.д. Такие понятия не являются чувственными образами каких-то реальных феноменов. Они представляют собой абстрактные мысленные конструкты, которые требуют от адресатов не только способности вообразить услышанное, но в большей степени понимать, осмысливать, истолковывать его, рассуждать о нём. Поэтому можно заключить, что подобные мифологические понятия несмотря на их нереференцируемость выполняют тем не менее важную ментальную функцию - они способствуют развитию отвлечённого, абстрактного, рассудочного мышления, которое затем может перенести эту свою способность и на референцируемые понятия. И в рациональное мышление из архаической стадии развития интеллекта действительно перешли в его последующие стадии два только что описанных типа мышления - конкретно-образное и абстрактно-понятийное, отображающее и конструирующее. Людям тогдашней эпохи было недостаточно только воспринимать и созерцать мир предметов. С помощью воображения и мысленного конструирования они хотели получить ответы на уже будоражившие их фундаментальные вопросы к этим предметам: что это? как оно возникло? благодаря чему существует, изменяется, действует?

Способы ментальной репрезентации объектов

Абстрактно-понятийное мышление сформировалось благодаря использованию древними людьми ряда специальных мыслительных приёмов. Они представляют собой различные способы ментальной репрезентации объектов и явлений действительности. Один из них - атрибутивный. В этом случае тот или иной объект, явление или персонаж представляются довольно ограниченным числом признаков или свойств, а не более значительным их набором. При этом для репрезентации привлекаются наиболее существенные характеристики. Так, в ведах боги часто представляются признаком «бессмертные», тогда как люди, наоборот, признаком «смертные». Небо и земля характеризуются атрибутом «великие родители», скопления звёзд на ночном небе - «светлыми пространствами», а заря и ночь - следующими друг за другом сёстрами. Главный бог Индра запечатлелся в сознании ариев двумя основными чертами - как убийца демона Вритры и победитель чужеродных племён дасов. Атрибутом, которым обычно представляются боги Митра и Варуна, олицетворяющие утреннюю и вечернюю звезду, является их роль соглядатаев за людьми и судьями над ними. Самые первые мудрецы-поэты, которые разработали ритуал жертвоприношения и сочинили первые гимны, представлены признаком «древние отцы ариев». Тексты вед репрезентируются признаком «Священная Речь», а молитва - нитью, тянущейся от людей на небо к богам. Атрибут мест, где устраивается жертвенный костёр и проводится церемония жертвоприношения, - «пуп земли».

Другой вид представленности феноменов в сознании - это элиминация из их образов большего или меньшего числа конкретных признаков, т.е. деконкретизация феноменов, представление их через наиболее значимые для людей черты. В таком облике предстают перед нами многие описанные в ведах предметы и явления. Особенно это имеет место в описаниях всевозможных социальных событий. Обычно трудно определить, где и когда происходило то или иное описанное поэтами событие, каков был его ход. Сюжет обычно сводится к указанию причины события, его результата и порой называния его участников. Такой способ описания также представляет собой в большой мере абстрактный образ отображаемого феномена. Подобную картину мы видим, например, в описании Битвы десяти царей, приведённом в Ригведе (VII. 18). Эта битва сыграла большую роль в продвижении ариев в Индию. Но из РВ мы получаем крайне скудную информацию об этом событии. Причин такого способа представления данного события может быть несколько. Одна из них - это невозможность в книге, посвящённой событиям далёкого прошлого, дать подробное освещение конкретных событий. Другая возможная причина - особенности жанра, в котором составлен данный текст, а именно в форме гимнов, предназначенных для чтения во время церемонии жертвоприношения, которая состоит из целого набора других элементов, так что каждый элемент не должен быть слишком пространным. Но с эпистемологической точки зрения в данном факте для нас важно то, что древние сочинители демонстрируют умелое владение тремя ценными качествами своего мышления. Во-первых, это аналитическая способность - умение расчленять явление на отдельные элементы, рассматривать каждый элемент как компонент этого множества, определять значение и место каждого из них в целом. Во-вторых, склонность к сущностному мышлению, т.е. стремление отобрать из множества элементов наиболее важные и существенные и сформировать после этого целое именно из них. В-третьих, способность к лаконичному изложению сформированного содержания, которое тем не менее смогло бы вызвать у адресатов этого текста яркие образы и сильные эмоции.

Арийские мыслители пользовались и такими способами репрезентации предметов и явлений, как формирование, с одной стороны, отличительных, обособляющих, а с другой - общих образов и понятий, т.е оперировали методами различения и обобщения, дифференциации и интеграции чувственных данных. Порой эти методы приводили их к важным познавательным результатам. Так благодаря внимательным наблюдениям за небесными телами они увидели различия между ними в характере их поведения: одни тела находились на небе в одних и тех же местах, другие, напротив, всё время перемещались по нему, совершая регулярные движения. Это позволило разделить все небесные объекты на звёзды и планеты. Последние были объединены в особое семейство - детей богини Адити.

Основанием для различения феноменов были как объективные факторы, так и субъективные. Многие явления обособлялись друг от друга и представлялись отдельными классами по прагматическим, этическим или психологическим соображениям. Так, природные явления делились по признакам «благоприятный - неблагоприятный», «полезный - вредный», «благожелательный - опасный», «красивый - уродливый», «союзник - враг» и т.п. Таким образом возникали пары противоположных понятий, противопоставлявшихся друг другу. Ситуации, в которых оказались люди, и одни из которых были сложными, затруднявшими жизнь, а другие, напротив, комфортными, отображались понятиями «связанность - несвязанность». Во всём пантеоне богов арии постепенно выделили более расположенных к ним и менее расположенных. И тогда они разделили богов на дэвов и асуров. Было время, когда арии радикально изменили своё отношение к другим народностям. Это произошло тогда, когда они начали свои захватнические походы против аборигенов Центральной Азии и Индостана. Относясь до этого к ним более или менее нейтрально, они теперь рассматривали их как своих противников, что отразилось в появлении в сознании ариев представления о «своих», молящихся арийским богам, и «чужих» (дасью), не знавших этих богов, не приносивших им жертв, т.е. соплеменников и врагов.

Если метод различения делает ментальную репрезентацию явлений раздвоенной, то противоположный метод - обобщение - объединяет отдельные явления или их группы в классы, а за различными проявлениями какого-нибудь фактора позволяет усмотреть какую-то единую сущность и представить их в сознании соответствующим обобщённым понятием. Такой подход успешно применяли арии.

Только один бывает Агни, многожды зажженный,

Одно солнце пронизало все,

Только одна Ушас освещает все это (VIII. 58. 2).

Во всех перечисленных явлениях можно увидеть присутствие одной сущности - огня. Такое глубокое обобщение удивляет даже современного читателя. Но найти подобный признак разных феноменов и на его основе построить серьёзное обобщение далеко непросто. Часто в качестве такого основания выбирается какой-либо несущественный признак, и это приводит к образованию неадекватного общего понятия или класса. На эту ошибку обращал внимание Э. Кассирер ^{[6, с. 388-390]}. Ошибки подобного рода свойственны не только слаборазвитому архаическому мышлению, но и мышлению современного человека, в том числе научному. Это говорит о том, насколько непроста задача различения существенного и несущественного и правильного выбора действительно сущностных признаков.

Ментальные гибриды

Два вида мифических образов, отличающиеся друг от друга характером своего содержания - реалистического и вымышленного, воображаемого - покрывают собой лишь часть всех элементов мышления. Основная и притом специфическая часть этих элементов - это третий вид, который соединяет в себе и реалистическое и воображаемое содержание. Противоположные по гносеологическому качеству элементы и образуют неестественные структуры - ментальные гибриды, принятие которых и серьёзное отношение к которым как к равноценным и реально значимым и составляет специфику мифологического сознания. Гетерогенность содержания мифических образов для современных исследователей как раз и является источником многих гносеологических и логических проблем, тогда как для архаических людей их не было: они снимались верой в объективность обоих компонентов образов и тем самым становились в истинностном отношении гомогенными. Если мы стараемся отделить в процессе познания объективное от субъективного, то наши предки, напротив, объединяли их в одно целое. Вот пример такого тесного объединения реалистического и воображаемого, к которому автор следующих стихов относится с полным доверием и надеждой получить от воображаемого вполне реальный результат. В этих стихах представлен разговор поэта с реками, через которые он собирался переправиться.

Вишвамитра и реки

Вишвамитра:

Отправленные Индрой, прося разрешения на галоп,

Вы (реки. - А.М.) движетесь к океану, словно две колесницы.

Когда вы слились, набухая волнами,

Одна из вас входит в другую, о прекрасные!

Реки:

Так мы выглядим, набухши от воды,

Двигаясь по руслу, созданному богами.

Не удержать нашего течения, устремленного в едином порыве!

Что за вдохновенный громко взывает к рекам?

Вишвамитра:

Остановитесь на мгновение в вашем беге

Перед моей речью, проникнутой сомой, о следующие закону!

Высокая мысль обращена к реке.

Жаждая помощи, воззвал я, сын Кушики.

Реки:

Индра с ваджрой в руке пробуравил нам русло.

Он разбил Вритру, запруду рек.

Прекраснорукий бог Савитар повел нас.

По его побуждению мы движемся широко.

Вишвамитра:

Вечно достоин провозглашения тот подвиг,

Деяние Индры, что он разрубил змея.

Ваджрой он разбил ограды.

Двинулись воды, ища выхода.

Реки:

Не забывай этой речи, о певец,

Чтобы услышали от тебя будущие поколения!

Будь к нам любезен в гимнах, о восхвалитель!

Не унизь нас среди людей! Поклон тебе!

Мы послушаемся, о восхвалитель, твоих слов.

Ты приехал издалека с обозом и колесницей.

Я хочу склониться к тебе, как женщина, набухшая от молока - к младенцу,

Я хочу уступить тебе, как девушка - молодому мужчине.

Вишвамитра:

Когда же, вправду, через тебя переправятся Бхараты,

Отряд, ищущий коров, посланный и вдохновленный Индрой,

Пусть снова ринется твое течение, устремленное в едином порыве!

Я хочу милости от вас, достойных жертв.

Да вскинет кверху волна ваши шпеньки у ярма!

О воды, отпустите постромки!

Да не провалятся двое быков,

Не сотворивших зла, безгрешных (III. 2, 4-8, 10, 11, 13)!

Из этих стихов видно, что восприятие и воображение - две наиболее развитые способности ведийских мудрецов. Первая способность формирует преимущественно реалистическое содержание, вторая - воображаемое, вымышленное. Но если для реалистического компонента мифического образа мы можем найти в действительности реальный референт (и в этом случае мы имеем дело с содержательной, информативной репрезентацией референта), то в случае с вымышленным компонентом ситуация оказывается значительно сложнее. Здесь нет отношения информативности. Репрезентация носит условных характер, и сам этот компонент выступает в качестве условного, содержательно неадекватного репрезентанта, во многом произвольного мысленного конструкта, призванного представлять какие-то недоступные чувственному восприятию характеристики референта, например, его существенные внутренние свойства, строение, движущее начало и т.п. Через этот конструкт в содержание всего образа вкрадывается видимое нами, но не творцами таких образов, противоречие между объективным и субъективным, достоверным и фиктивным, очевидным, понятным и скрытым, неясным, загадочным. Налицо главный признак всякого мифического образа - смысловое несоответствие между реалистическим и вымышленным компонентами, имеющее место внутри образа, и содержательное несходство между вымышленным компонентом и соотнесёнными с ним признаками референта, имеющее место на этот раз на линии отношения образа с внешним объектом - референтом. Это и делает мифические образы двойственными, неустойчивыми, что обнаруживается в процессе развития знания. Из-за названного смыслового несоответствия и содержательной неадекватности вымышленного компонента референту нам трудно понимать и истолковывать мифы и поэтому они носят характер иррациональных, магических, мистических. Воображение приписывает референтам такие несвойственные им признаки, из-за которых принципиально по-иному выглядит их природа. Из только что процитированного гимна видно, что в представлении ариев реки - чисто физическое явление - наделяются такими чертами объектов иной природы, как способность слушать, понимать человеческую речь, говорить. Эти качества, приписанные рекам, не могут находиться в смысловом соответствии с указанными в этом тексте признаками рек как физических объектов. С другой стороны, нет также соответствия, сходства между такими признаками рек, отмеченными в гимне, как «их русла пробуравлены богами», «они побуждаются к движению богом Савитаром», с находящимися вне самого образа реальными физическими процессами и факторами, обусловившими наличие у рек русел и движения вод.

Вследствие двойственности мифических образов архаические люди, оперируя с реальными предметами, выполняли действия двух различных видов. Один из этих видов, основанный на реалистическом компоненте образа, адекватен референту, другой же, напротив, оказывается совершенно чужеродным данному референту, поскольку обусловлен несоответствующим содержанию референта фантастическим компонентом. Так, образ огня включает целый ряд реалистических признаков этого феномена и операции по подготовке костра (укладка дров, процесс получения огня трением дощечек, зажигание костра и т.д.) и вполне адекватен природе данного феномена. Но другой набор операций, требуемых ритуалом жертвоприношения, будучи обусловленным вымышленным компонентом данного мифического образа (нахождением бога Агни в дровах и в самом пламени, способностью огня переносить к богам на небо жертву и т.д.), побуждает верующих выполнять разные сакральные действия (возливать жертвенное масло в костёр, бросать туда лепёшку, которую огонь должен отнести на небо, совершать ритуальное хождение вокруг костра, петь песнопение и т.д.). Тем самым создаётся двухмерная, разнохарактерная процедура обращения с огнём. При этом мышление древних людей не должно увидеть в этой процедуре два в реальности не связанных и не обусловливающих друг друга процесса. Для них такая связь есть и при этом основным, определяющим и обусловливающим компонентом здесь являются воображаемые элементы мифического образа. Фантазия и вера делают иррациональное в этом образе более важным и реальным, чем рациональное. Ментальные гибриды порождают социально-поведенческие гибриды. Реальный человек под влиянием двойственного ментального сам становится двойственным: с одной стороны, рассудочно действующим практиком, а с другой - невольным актёром-иллюзионистом. Его поведение парадоксально: оно соответствует содержанию вымышленного компонента мифического образа, но совершенно неадекватно реальному содержанию референта. Подобная парадоксальность характерна не только для всевозможных ритуалов, но и для разных видов практической деятельности. В книге «Каргалы», написанной под руководством Е.Н. Черных, обстоятельно показано, как реалистическое и мистическое тесно переплетены в горном и металлургическом деле. Практические знания о материалах и предметах, необходимые в этом производстве, неразделимо соединяются с иррациональными представлениями ^{[12, Т.5, гл. 12-14]}.

Охарактеризованная выше главная особенность мифов позволяет определить их как отображение чувственного восприятия мира, дополненное мистическим пониманием и истолкованием его глубинных, сущностных характеристик. Мифы становятся факторами, обусловливающими восприятие мира через фидеистическое сознание, через супранатуралистическую (термин Леви-Брюля) парадигму, которая привносит в их картину реальности сверхъестественные силы и существа. Вымышленные компоненты мифических образов формируются с помощью целого ряда особых способов, методов и приёмов, с помощью системы концептуальных парадигм, которые требуют обстоятельного рассмотрения.

Способы репрезентации реальности в мифах

В этом разделе речь будет идти о том, как формируется самая специфическая часть мифических образов, та, которая и определяет своеобразие мифологического сознания, а именно, вымышленный компонент образов, о том, как в этом компоненте представляется, репрезентируется окружающий мир. Этот процесс обусловлен несколькими широко применявшимися способами.

· Использование аналогий. «Я со своей стороны склонен думать (в чём несколько расхожусь с мнением проф. Макса Мюллера в этом предмете), - писал выдающийся английский историк культуры Эдуард Тэйлор, - что мифология примитивных обществ опирается по преимуществу на реальную и осязательную аналогию и что развёртывание словесной метафоры в миф относится к более поздним периодам цивилизации. Одним словом, я считаю материальный миф первичным, а словесный миф вторичным образованием» ^{[13, с. 214]}. Эта мысль верна уже потому, что во всех мифологиях процесс возникновения Вселенной, её частей, космических объектов, процесс изменения и преобразования в физическом мире представлены путём описания продуктивных действий и поступков сознательных существ. Этими существами являются боги. И в данном случае вполне очевидно, что созидание всего сущего сконструировано по аналогии с соответствующей продуктивной деятельностью людей, конечно, в огромной степени гиперболизированной. Так, естественные процессы генезиса и развития мира были репрезентированы соответствующим образом модифицированной и приписанной вымышленным сверхсубъектам деятельностью. На этом примере видно, как не совсем просто разглядеть в описанной деятельности богов репрезентацию мировых физических процессов. Из-за этой сложности у многих исследователей и возникает мысль о мистичности и иррациональности мифов. Здесь мы видим логику мышления со слабо развитой дифференцирующей способностью, которое оперирует представлениями о двух качественно различных областях действительности - физической и социальной - отождествлением этих областей. Отождествление нетождественного и является причиной неадекватного образа генезиса и динамики мира. Аналогия, примененная к принципиально различному, оказывается ошибочной.