Очередная планетарная революция или уникальная сингулярность

Рода Homo пока не существует, первые образцы культуры создает австралопитек. Первые костры имеют возраст порядка 1,750 тыс. лет назад. Первые жилища - порядка 1,200 тыс. лет назад. К тому же времени, порядка 1,5 млн. лет назад, относятся находки первых erectus'ов.

То есть существует весьма продолжительный промежуток времени, ни верхние, ни нижние границы которого не ясны и который целиком является переходным, промежуточным, во-первых, в процессе становления рода Homo и, во-вторых, в процессе культурогенеза. Огромный период, порядка 3 млн. лет, является бифуркационным. А период инерционного развития в канале эволюции до нашего времени продолжается вдвое меньше и как будто уже начал исчерпываться…

Продолжительность «переходного периода» уже не позволяет сколько-нибудь точно датировать событие «появление разума». А здесь еще нет уверенности, что разум появлялся на Земле однократно. Не будем даже упоминать еще раз тот факт, что в австралопитековые объединяют обезьянолюдей, родственные отношения которых не очевидны. Возможно, разные популяции человека имеют предками разные виды австралопитеков. Не будем даже обсуждать вероятных «конкурентов» австралопитеков - сивапитеков (Kelley 2002) и оропитеков (Lorenzo et al. 2004) - явно не родственников, но шедших по пути очеловечивания.

Давно высказано предположение о том, что хотя бы некоторые динозавры могли обладать уровнем сознания, сравнимым с приматами, и претендовать «на продвижение в категорию мыслящих существ» (Будыко 1990). Можно считать доказанным, что среди динозавров «были и формы с относительно крупным мозгом и довольно сложным поведением, вышедшим уже из-под тотального контроля врожденных программ и в какой-то степени зависевшим от научения» (Вишняцкий 2005: 89). Подтверждением столь фантастического предположения стала гипотеза К. Сагана. Он считает, что среди древних ящеров в результате эволюции появились «человекозавры», высшая форма, по интеллекту и морфологии очень близкая к человеку (Sagan, Druyan 1993).

Наиболее вероятные «претенденты на разумность» (скорее - на предразумность) - семейство троодонтиды (Troodontidae) инфраотряда дейнонихозавров (Deynonichosauria), из группы тероподных динозавров манирапторов (Maniraptora) (Makovicky, Norell 2004). «Канадские профессоры Д. Рассел и Р. Сеген (Университет Оттавы), тщательно изучавшие данный вид, считали, что стенонихозавр обладал потрясающими возможностями анализа окружающего мира, превосходящими возможности всех современных им видов животных, что позволило им, несмотря на небольшие размеры, быть доминантным видом на планете. Исследования показывают, что у этих рептилий были ненормально для современников развиты мозжечок и продолговатый мозг (как у первобытного человека, прихода которого еще даже не предполагалось). Они могли размышлять, анализировать, разрабатывать стратегии групповой охоты» (Стенонихозавр 2010). Эти ученые полагают, что развитие стенонихозавра неизбежно должно было породить dino sapiens'а, разумного динозавра (Russell, Seguin 1982). Рассел даже «воссоздал» внешность такого разумного ящера (Russell 1987).

Существует не менее смелое и не менее увлекательное предположение о том, что в Южной Америке 20-25 млн. лет назад могло существовать «человечество» на базе местных капуциновых обезьян. Как пишет автор этой идеи московский палеонтолог Н. Н. Каландадзе, после формирования открытых пространств древней пампы крупные капуциновые обезьяны могли выходить на открытые пространства, освоили огонь и производство каменных орудий (Каландадзе, Соколов 2007).

Материальную культуру и костные останки двуногих приматов неоднократно находили основатели аргентинской палеонтологии братья Амегино (Ameghino 1907). О таких находках вскользь упоминает Дж. Симпсон (1983). Впоследствии эти материалы были изъяты из музеев или помещены в запасники - как не соответствующие «правильным» представлениям об эволюции: в Южной Америке, «как известно», не могло быть людей до появления в ней палеоиндейцев. Отсутствие материалов не позволяет делать решающие выводы, но и авторитет братьев Амегино и Симпсона так легко не отбросишь.

Честно говоря, непонятно, что заставляет категорически отрицать возможности появления разумных существ до современного человечества. Я совершенно не настаиваю на том, что существовали «динозавровое» и южноамериканское «капуциновое» человечество. Я лишь скромно замечаю, что их существование не противоречит современным представлениям об эволюции. Тем более компьютерное моделирование процесса эволюции давно показало, что в процессе развития жизни совершенно неизбежно возникновение существа «с очень высоким уровнем развития нервной системы» и хватательными верхними конечностями (Медников 1985: 65).

В общем, планетарная революция налицо - но невозможно точно установить ни ее время, ни продолжительность. И более чем вероятно, что эта революция происходила неоднократно.

Планетарные революции

Отнюдь не считая, что мои высказывания - истина в последней инстанции, скорее для обсуждения коллегами, предложу примерно такой список глобальных бифуркаций - фазовых переходов - «пороговых вех» - канонических вех - планетарных революций.

Начать, вероятно, следует с появления Земли как космического тела. До сих пор до конца не воздано по заслугам К. Паттерсону, который первым рассчитал вероятное время этого важнейшего события (Casanova 1998). В любом случае, дальнейшие исследования подтвердили верность этой цифры - порядка 4,54 млрд. лет назад (Amelin et al. 2002; Baker et al. 2005). Эта дата почти не менялась с 1956 года, а только уточнялась. Она соответствует возрасту старейших земных и лунных образцов, а тем самым и оценке возраста Солнечной системы.

Итак, появление Солнечной системы и Земли - 4,5 млрд. лет - Первая планетарная революция (ПР-1), создавшая «наше» планетное тело.

Вторая планетарная революция (ПР-2) - возникновение жизни. Возможно, процесс этот не такой уж короткий, многократно прерывавшийся и занявший много времени. Возможно, жизнь возникла только «с третьей попытки». Возможно, происходило несколько бифуркаций, разделенных сотнями миллионов лет. Обо всем этом мы не знаем, и потому отметим просто как факт: это вторая каноническая веха в истории Земли как космического тела. Отмечено это событие датами от 3,7 до 3,8 млрд. лет назад (Еськов 2000).

Третья планетарная революция (ПР-3) - появление анаэробности и кислородной атмосферы. О времени и сроках протекания этого события мы тоже можем судить лишь весьма приблизительным образом. Большинство ученых полагают, что «кислородная революция» происходит 1,8-1,7 млрд. лет назад (Друщиц и др. 1983; Кэрролл 1993). Другие даты - до 2,5 млрд. лет назад (Салоп 1977). При этом самые ранние следы «отравления атмосферы кислородом» прослеживаются в породах возрастом 1,9 млрд. лет назад (Жерихин, Расницын 1980). Мы можем быть уверены только в том, что от 40 до 60 % истории Земли как космического тела протекали «до кислорода».

Четвертая планетарная революция (ПР-4) - выход жизни на сушу. О ней говорилось выше.

Пятая планетарная революция (ПР-5) - появление открытых пространств.

Шестая планетарная революция (ПР-6) - появление разумного существа.

Седьмая планетарная революция (ПР-7) - появление производящего хозяйства. Сроки этого события тоже невнятны. Отдельные проявления производящего хозяйства уверенно датируются 9 и
10 тыс. лет назад (Braidwood, Howe 1960), порой и 12 тыс. лет назад (Шмидт 2011). Но это - отдельные очаги, окруженные морем охотников и собирателей.

При этом, во-первых, сроки появления земледелия в каждом очаге все время удревняются. Во-вторых, открывают все новые очаги. Недавно стал известен центр земледелия, который возник за 7 тысячелетий до нашей эры в горах Новой Гвинеи (Bellwood 1979). О нем ничего не было известно Н. Вавилову с его классической работой о центрах происхождения культурных растений (Вавилов 1926). Недавно появилось сообщение, что в Палестине найдено поселение ранних земледельцев возрастом порядка 23 тыс. лет (Ученые… 2015). Сроки доместикации сельскохозяйственных животных тоже постоянно увеличиваются. Появляются сообщения о том, что древнейшим прирученным коровам порядка 11 тыс. лет (Bollongino et al. 2012).

Есть серьезные причины полагать, что в Приледниковой Европе 13-20 тыс. лет назад уже были одомашненные коровы и лошади - по крайней мере, часто изображались лошади под седлом и с уздой, пятнистые коровы, бревенчатые дома с трубой (Буровский 2009; 2010б). Это начальные этапы, которые совершались в разное время и на разных материках. Брать ли за точку Седьмой планетарной революции первые опыты земледелия и скотоводства? Если брать, то какие и почему именно их?

К тому же планетная роль земледелия скажется много позже. Скотоводство в 7-3-м тыс. до н. э. вытесняет из ландшафтов диких животных, ведет к опустыниванию громадных территорий на Переднем Востоке, в Северной Африке. В Центральной Азии этот процесс начинается позже.

А земледелие до применения железа локализовано в поймах рек. Орошаемое земледелие изменяет гидрологию, состав почв, образ местности - но только в поймах. Вынужденные отказаться от распашки окружающих пространств, китайцы к III-VI векам н. э. превратили в такой антропогенный ландшафт всю Великую китайскую равнину, около 325 тыс. км². Но это очень позднее явление.

До освоения долин величайших рек - Нила, Тигра и Евфрата, Янцзы и Хуанхэ, то есть до 4-3-го тыс. до н. э., все это - только островки земледелия в океане охотничьего мира. Даже в эпоху великих цивилизаций Переднего Востока земледелие не вышло за пределы речных долин. Только начиная с пресловутой «железной революции» (Берзин 2009) человек последовательно сводит леса, создавая на их месте сельскохозяйственные ландшафты.

Фактически тем самым формируются новые открытые ландшафты после катастрофы рубежа плейстоцена - голоцена. Вопрос - когда они охватывают всю планету? В Сибири и в обеих Америках такие ландшафты появляются только в XVI-XVII веках, в США и в Канаде - с XVIII века, в Австралии - с XIX века. Опять тот же вопрос - что принять за точку ПР-7? Какое именно событие в этом растянутом процессе?

Восьмая планетарная революция (ПР-8) - рождение техногенной цивилизации, использующей небиологические источники энергии (ветер, воду, уголь, нефть, электричество). И опять встает проблема определения конкретных дат, поскольку разные теоретики насчитывают от 4 до 7 «промышленных революций» (Аллен 2014; Тойнби 2011). Ветряные мельницы крутятся в Нидерландах с XIV века, а водяные в Нидерландах и в Германии - с XV века. С XIV века можно считать важнейшей любую дату. С равным успехом точкой начала переворота можно полагать изобретение автоматической прялки «Дженни» в 1765 году (что часто считают началом промышленного переворота в Англии), изобретение парового двигателя в 1712 году, применение его для паровозов и пароходов в начале XIX века, создание токарных и фрезерных станков, вторую промышленную революцию 1850-1860-х годов (Hull 1999), применение электричества, создание двигателя внутреннего сгорания… В общем, годится почти любая дата на протяжении по меньшей степени четырех столетий.

У меня сильные сомнения, выделять ли Девятую планетарную революцию (ПР-9), якобы происходящую на наших глазах. Современникам свойственно преувеличивать значение событий, свидетелями которых они становятся. Несомненно, мы наблюдаем рождение электронной цивилизации, чреватой появлением новой формы разумного существа - биотехногенной. Но, во-первых, пока что происходит скорее развитие последствий и результатов ПР-8. Во-вторых, процесс становления этой цивилизации далеко не завершился. Неплохо бы сначала посмотреть, куда он приведет, а уже потом делать выводы. В данный момент не очень ясно, какое воздействие на состояние земного шара оказывает стремительное развитие электронных машин.

Человек-то изменяется, как и многие параметры его бытия. Но ведь и появление верхнего палеолита с его наскальной живописью, сложнейшим каменным инвентарем, домостроением и погребальным обрядом сильнейшим образом изменило жизнь обитателей Европы. Изменился и человек - гибридизация неандертальца и раннего сапиенса породила современного европеоида (Буровский 2011а; 2011б). А на жизни планеты в целом эти изменения сказались очень мало: продолжалась охотничье-собирательская стадия истории.

Но не исключаю и такой возможности: мы живем в начале Девятой планетарной революции. Возможен и катастрофический сценарий: как охотничье-собирательская стадия завершилась истреблением мегафауны и коренной перестройкой биосферы (Буровский 2010б; Буровский, Пучков 2013), так и электронная революция завершится глобальной экологической катастрофой. Просто в силу того, что число людей растет, а потребление энергии на каждого жителя Земли в XXI веке примерно в 30-100 раз (по разным подсчетам) превышает потребление энергии жителем Земли XVII-XVIII веков. То есть прессинг на биосферу сегодня таков, как если бы в XVIII веке земной шар населяло 210-700 млрд. людей.

О вычислении времени новой планетарной революции

Полагаю, приведенных данных более чем достаточно для главного вывода: не имеет смысла делать никаких вычислений сроков наступления нового фазового перехода, он же «каноническая веха» Р. Курцвейла.

При этом ускорение эволюционного развития есть несомненный факт. По мнению А. В. Коротаева, можно «предполагать объективное наличие довольно простой гиперболической закономерности ускорения глобального макроэволюционного развития, наблюдаемого на Земле в течение последних 4 миллиардов лет» (Коротаев 2018: 37). Сложность, однако, в том, чтобы определить, какие именно события действительно являются «пороговыми вехами Большой истории», а какие носят более частный характер. Вероятно, это должно быть предметом отдельного рассмотрения научного сообщества. Разумеется, и любые решения, принятые нашим «невидимым колледжем», есть не истина в последней инстанции, а лишь некая коллективная «экспертная оценка», но все же такой подход лучше частного произвола.

В данный же момент назначение любого точного срока грядущей сингулярности исходит из произвольно взятых цифр. Новый фазовый переход произойдет именно в 2045 году? С тем же успехом можно получить гиперболу, которая «неопровержимо» укажет на 2018 или 3018 год. Тем не менее рассмотрение планетарных революций и их последствий позволяет сделать три важных заключения:

1. Продолжительность бифуркаций любого масштаба и планетарных революций все время растет. Каждая последующая бифуркация сравнимого масштаба продолжительнее предыдущей. Каждая планетарная революция продолжительнее предшествующей.

2. Продолжительность экстремумов разного типа с ходом эволюционного времени возрастает относительно инерционного времени.

3. В жизни всех индивидуальных живых организмов, принадлежащих ко всем формам животной жизни, и в жизни индивидуального человека бифуркационное время растет по мере хода эволюционного времени и усложнения структуры организмов и уровня цефализации.

Если упорно называть кардинальное ускорение развития сингулярностью, эти закономерности имеют к ней самое прямое отношение.

Продолжительность бифуркаций в живом и мыслящем веществе

Сравнивая сроки экстремального и инерционного развития, можно сделать одно важное эмпирическое обобщение: чем сложнее система, тем больше продолжительность времени экстремального развития в сравнении со временем ее инерционного развития. В конце концов, точка бифуркации является точкой только на графике, который начерчен на бумаге. Или в умозрительной зарисовке, которая словами передает ту же самую сущность - разветвление единой линии развития.

В умозрительных схемах это, наверное, уместно. Но в реальном времени точка бифуркации имеет свою продолжительность. Н. Н. Моисеевым (1995: 6) введено очень интересное понятие - «бифуркационное время». Термин этот широко применяется, обычно без ссылки на Моисеева.

Инерционное развитие в канале эволюции тоже имеет свои сроки, и эти сроки могут быть сравнимы с бифуркационным временем. Для систем неживого вещества периоды бифуркаций действительно мгновенны и максимально приближаются к точке, к моментальному воздействию.

Большой взрыв, как его обычно представляют, - мгновение в сравнении с 18 млрд. лет, на протяжении которых Вселенная развивалась по инерции, как следствие этого события. Оценки учеными сроков возникновения той «Вселенной, которую мы знаем», из «плазменной точки» крайне расходятся - от минут до тысячелетий (Назаретян 1991). Но в любом случае эти сроки ничто в сравнении с последующим сроком инерционного развития.

Так же и мгновенные события в жизни Солнечной системы. Формирование Земли как планетного тела уже составляет некое заметное время. Точные сроки образования Земли неизвестны, различные модели дают расхождение от нескольких миллионов до 100 миллионов лет (Хеллман 2007; Хейзен 2017). То есть время формирования составляет от 0,25 до 2,5 % всего времени существования Земли.

Если считать, что Земля существует порядка 4,5 млрд. лет, а первые достоверные проявления жизни датируются 3,7-3,8 млрд. лет, то и тогда формирование Земли и ее безжизненное существование продолжалось не более 20-25 % всего срока существования нашего планетного тела. А если Земля будет существовать еще 4 или 5 млрд. лет, то время ее формирования составит порядка 10 % срока инерционного развития. Эти вычисления крайне приблизительны, но и они задают некий порядок цифр.

В жизни систем, организуемых и управляемых живым веществом, продолжительность бифуркаций тоже может быть крайне невелика, но и их продолжительность возрастает. «Мгновенным» было пермо-триасовое вымирание. Грань триаса и перми (т. е. палеозоя и мезозоя), по разным данным, продолжалась от 30-40 млн. лет (Друщиц и др. 1983: 84-85) до 60 млн. лет. Но три «основные перестройки» протекали каждая не более чем за 1 млн. лет (Очев 1983) или даже за 60 тыс. лет (Великое… 2014).

Но уже перестройка биосферы, знаменующая переход от мезозоя к кайнозою, заняла значительно бульшие сроки - от 1 до 3 млн. лет. Следовательно, время распада биосферы мезозоя, «вымирание динозавров», составляет от 1,4 до 4-5 % тех 60-70 млн. лет, которые длился кайнозой, т. е. времени инерционного развития в канале эволюции.

Массовые вымирания рубежа плейстоцена и голоцена протекали на протяжении от 3-4 до 15-20 тыс. лет, или с 25-30 % до всей продолжительности голоцена. Еще больше продолжительность бифуркационного времени в системах, организуемых и управляемых мыслящим веществом: периоды инерционного развития в них лишь незначительно дольше, чем бифуркационного.

Сроки инерционного развития в истории Китая могут быть легко определены как время правления династий, а бифуркационное время - как междуцарствия. Правление династии Хань продолжалось примерно 450 лет, с 206 года до н. э. по 220 год н. э., после междуцарствия, установившегося в Китае вследствие падения царства Цзинь в 403 году до н. э. После ее падения в 220 году н. э. Китай снова собрался только в 581 году, после чего династия Суй и сменившая ее Тан правили до 907 года. То есть соотношение бифуркационного времени и времени инерционного развития приближается к соотношению двух к трем.

Китай - очень удобная модель, но такие же соотношения мы видим в Древнем Египте, где Древнее царство, по разным подсчетам, продолжается 558 (Бикерман 1975), 537 лет (Beckerath 1997) или 423 года (Hornung et al. 2006), после чего наступает распад на 150-180 лет (Бикерман 1975), 100-145 лет (Beckerath 1997) или 140 лет (Hornung et al. 2006).

Среднее царство продолжается 375 (Бикерман 1975), 325 (Beckerath 1997) или 220 лет (Hornung et al. 2006), после чего Египет распадается на 205 (Бикерман 1975), 243-244 (Beckerath 1997) или 220 (Hornung et al. 2006) лет.

Даже если игнорировать сложный, зигзагообразный и прерывистый характер эволюции «мировой» эллино-римской империи в Средиземноморье, то сам феномен античного типа цивилизации порождает бифуркация XIV-VIII веков до Р. Х. Пять веков бифуркационного времени сменяются десятью веками инерционного развития, территориального распространения и укрепления Античности (Кульпин 1996). Но с III-IV веков от Р. Х. эта система входит в новое бифуркационное время и фактически распадается. В дальнейшем Восток и Запад империи будут развиваться в разных каналах эволюции, но эти новые каналы сформируются в разное время: Восток - в начале VII, Запад - не ранее XI века. После этого Восточная Римская империя инерционно развивается еще пять веков, на Западе же западнохристианская цивилизация возникает не ранее XI века, т. е. через пять-шесть веков бифуркационного развития.

По Э. С. Кульпину, Северо-Восточная Русь входит в бифуркационное время в XIV веке, и бифуркация завершается становлением нового типа общества и государства к XVII веку (после Смутного времени, к 1613 году) (Он же 1995). Если автор прав, то и здесь три бифуркационных века наступают после трех веков инерционного развития и сменяются тремя новыми веками инерции (здесь как раз до смешного точный срок: в 1913 году отпраздновали 300-летие дома Романовых).

Отметим, что другие части Киево-Новгородской Руси если и переживают бифуркацию в эти же сроки, то несравненно более слабую и с иными последствиями: там не возникает нового типа общества и государства. Так же и рождению античной культуры, и появлению западнохристианского канала эволюции предшествуют особенно глубокие и продолжительные бифуркации.

Как видно, у нас есть право если не уверенно констатировать, то по крайней мере предположить существование еще одной эмпирически выводимой закономерности: чем продолжительнее бифуркация и чем более жестоки периоды катастрофического развития, тем сильнее дочерняя система отличается от материнской. А чем меньше новая система отличается от старой, тем короче период экстремального развития и тем быстрее заканчивается бифуркационное время.

Получается, что периоды экстремального развития, при всей их жестокости, притом что пережившие их имеют все основания их проклинать сами по себе, если и не абсолютно необходимы, то во всяком случае чрезвычайно полезны. Чем экстремальнее ситуация, тем «лучше» - в том смысле, что тем более интересный и специфичный вариант культуры родится впоследствии.

Продолжительность планетарных революций

Сроки первых трех планетарных революций мы представляем себе настолько смутно, что о них не стоит судить. Здесь любые расчеты находятся за пределами науки. А вот ПР-4 длилась по меньшей мере несколько десятков миллионов лет - то есть продолжительность ПР-4 уже соотносима с продолжительностью каналов эволюции.

Сроки ПР-5 не очень понятны, но период существования до-злаковых саванн мела составляет не менее 20-30 млн. лет, после чего злаковые саванны Арктогеи формируются через 25-30 млн. лет и существуют еще 30-35 млн. лет. Шестая планетарная революция происходила по крайней мере на протяжении 2-4 млн. лет, после чего разумное вещество просуществовало (пока) еще 3 или 4 млн. лет.

Седьмая планетарная революция производящего хозяйства заняла на Западе Евразии порядка 10 или 15 тысячелетий, если считать от первых проявлений земледелия и скотоводства до «железной революции» и кардинальной перестройки ландшафтов, после чего развитие в канале эволюции продолжается 3-2,3 тыс. лет. Восьмая планетарная революция, если считать с XIV по начало XIX века, длится 4 или 4,5 столетия, а если с 1765 года по 1830-е годы, то «всего» 65 лет, после чего развитие в канале эволюции продолжается порядка 150-170 лет. В общем, периоды перестроек если не продолжительнее инерционных, то по крайней мере сравнимы с ними по длительности.

эволюция сингулярность бифуркация революция

«Закон ускорения эволюции» как эмпирически наблюдаемое явление

Собственно говоря, «закон поступательного ускорения» не представляет ничего нового ни для историка, ни для биолога. Его преподают на младших курсах исторических факультетов, называя то «ускорением исторического процесса», то «сжиманием спирали истории». Грубо говоря, с ходом исторического времени за астрономическую единицу времени происходит все больше событий.

Классическим стало сравнение истории человечества с сутками, в которых на все время существования цивилизации приходится 2-3 секунды. 99,9 % времени существования человека с момента первых опытов расщепления камня приходится на общества охотников и собирателей. А 99,5 % - на время обществ древнекаменного века.

В геологии и палеонтологии аналогичный закон именуют точно так же: «правилом ускорения эволюции», или «ускорением эволюционных изменений». Совершенно аналогичная закономерность: весь период существования только простейших составляет 75-80 % всего времени существования жизни на Земле. Эпоха господства млекопитающих составляет не более 1,5 % всего времени известного бытия на Земле жизни.

Тем более с точки зрения масштабов эволюции жизни на Земле следует считать «временем сингулярности» и время бытия человека (0,2 % истории жизни на Земле), и время цивилизации (0,004 % истории жизни на Земле). Если сравнить с сутками все 4,5 млрд. лет, то на кайнозой придется 19 минут, на существование человека - 1 минута и 16 секунд, на время бытия земледелия - 19 секунд, на эпоху техногенной цивилизации - 0,76 секунды.

Вот теперь о сингулярности как о невероятном ускорении прогресса. Между Первой и Второй планетарными революциями проходит порядка 0,6-1 млрд. лет. Между Второй и Третьей - порядка 1 или 1,5 млрд. лет. Между Третьей и Четвертой - не менее 1 или 1,2 млрд. лет. Но между Четвертой и Пятой, если считать время появления папоротниковых саванн примерно 190 млн. лет назад, протекает уже примерно 500 млн. лет. Между Пятой и Шестой, если считать реальным появление «дино сапиенса», - порядка 130 млн. лет, а если вести речь строго о предках современного человечества, то 190 млн. лет. Между Шестой и Седьмой планетарными революциями проходит не менее 3,5-4 млн. лет. Между Седьмой и Восьмой - порядка 10-15 тыс. лет.

Для эволюционного времени «простенькой» жизни в океанах уже кайнозой - эпоха невероятного ускорения прогресса, калейдоскопического мелькания событий, т. е., видимо, эпоха сингулярности, если так уж необходимо использовать этот термин. Все время существования разума на планете даже для ихтиостеги или ракоскорпиона - время стремительного мелькания событий. В последние 4 млн. лет известной нам эволюции вмещается больше, чем в трудно вообразимое время 500 млн., протекающее от первой (и, возможно, трагичной) попытки предков ихтиостеги дышать воздухом до появления первой полянки папоротников, жизнерадостно поедаемых ее отдаленными потомками.

Вероятно, следует говорить о «Сингулярности ПР-2», «Сингулярности ПР-5» и так далее - то есть о степени ускорения развития после каждой из планетарных революций.

Если представить себе панцирную рыбу или ту же ихтиостегу, обладающую сознанием, письменной и устной речью, то панцирный Курцвейл вполне мог захлебнуться от восторга по поводу того, как время на кривой сливается в сплошную вертикальную линию. Так же точно откладывающий икру Юдковский мог пугать сородичей ужасами грядущей сингулярности. Ведь совсем скоро, через считаные сотни миллионов лет, они окажутся в страшном постхолоднокровном мире, где на открытых пространствах живут разумные теплокровные двуногие. Они сами поддерживают эти самые открытые пространства, страшные двуногие, а пойманных рыб и лангустов едят.

В общем, вся история земного шара - это нарастающее ускорение эволюционного процесса. Необходимо ли называть ее именно сингулярностью, не уверен. В чем уверен - так это в том, что не следует делать вывод о каком-то качественно ином характере будущего фазового перехода. Если Девятая планетарная революция и правда уже близко, она не представляет собой ничего качественно нового. И давать ей какое-то особенное название в лучшем случае просто глупо.

Девятая планетарная революция как текущая реальность, или Что же именно происходит?

Возможно, мы приближаемся к некоему важному событию в эволюции. Но, во-первых, вычислить точные сроки наступления этого события мы не можем. Маловероятно, что даже самые гениальные ученые языческого Рима могли предсказать сроки христианизации Европы и вызванный единобожием качественный переворот в сфере нравственности и морали. Еще забавнее предположение, что голосеменные растения могли бы предвидеть появление злаковых саванн и последствия их появления для эволюции.

Во-вторых, неясно содержание этого события. В любом случае - ничего чрезвычайного, никогда не бывшего, уникального, исключительного. Возможно, мы даже не выходим на Девятую ПР, а завершаем Восьмую. В этом смысле очень интересно предположение А. В. Коротаева о том, что пресловутая «сингулярность» - не точка перехода к неведомым невероятным ускорениям прогресса, а точка, до которой процесс глобального ускорения должен замедлиться, а после ее достижения - перейти в процесс глобального замедления.

Замедление процесса технологического, социального и культурного развития в XXI столетии вообще эмпирически заметно. Вычислить степень и темпы замедления не берусь, но многое свидетельствует скорее о возвращении уже, казалось бы, умерших или оттесненных на периферию жизни явлений, в том числе феноменов донаучного или псевдонаучного сознания. К их числу, кстати, относятся и попытки создания новых идеологий - идеологии сингулярности, например.

Возможно, глобальное замедление развития означает, что мы уже, незаметно для самих себя, прошли Девятую планетарную революцию и на наших глазах, после эволюционного «рывка», устанавливается та скорость изменений реальности, которая и будет царить до Десятой ПР. Еще более вероятно, что электронная революция - вовсе не самостоятельное эволюционное событие, а завершающая часть Восьмой ПР. Для нас, участников и современников события, ее отдельные фрагменты кажутся самостоятельными и невероятно значительными, вплоть до выделения пяти, шести или восьми научно-технических революций.

Опять же - если предположить наличие сознания и умение писать книги у многоклеточных животных кембрийского периода, они и появление глаза, и появление внешнего скелета, и появление зубов у перворыб сочли бы особыми эволюционными событиями, разделенными миллионами лет эволюции.

Ведь если по существу - что началось с промышленным переворотом конца XVIII века и завершается сегодня? Произошел переход от аграрной к городской цивилизации. Он знает много этапов и совершился через множество изобретений, разделенных десятками и даже сотнями лет. В Англии началась планетарная революция, которая охватила все человечество. Она создала основу для экспансии человечества в космос и для качественного изменения психологии и образа жизни самого человека. Это лучше и полнее всех описали Л. Е. и А. Л. Гринины в великолепной книге (Гринин Л. Е., Гринин А. Л. 2015).

Итак, сингулярность как «конец эволюции» или «конец человечества», который с восторгом декларируют поклонники Р. Курцвейла, крайне маловероятна. Из этого не вытекает, что не происходит ускорения развития и что данное ускорение не важно для понимания текущих или вероятных будущих событий.

Механизм ускорения эволюции

Понятны и хотя бы некоторые механизмы поступательного ускорения. Биологам и палеонтологам прекрасно известно, что «с уменьшением плодовитости и ослаблением общей элиминации скорость эволюции не уменьшается, а растет» (Расницын 1987: 51). Иначе говоря, чем сложнее группа животных, тем быстрее она эволюционирует, притом что продолжительность жизни индивида растет, а значит, за единицу времени и поколений протекает меньше. Логически рассуждая, муха дрозофила должна эволюционировать быстрее, чем крупные млекопитающие, но вот факты: «В плейстоцене состав крупных млекопитающих менялся неоднократно и резко, тогда как из 2000 видов насекомых, известных из тех же условий, вымершими считаются только около 30» (Там же: 61).

Автор полностью согласен с А. П. Расницыным по поводу «несостоятельности чисто генетического подхода к эволюции» (Там же: 48). Но всякий «негенетический» подход заставляет нас учитывать информационные процессы. Применительно к биологической эволюции - в первую очередь учитывать факторы цефализации со всеми вытекающими закономерностями. Мало того, более высокоразвитые организмы эволюционируют быстрее примитивных, по принципу: «кто умнее - тот быстрее развивается». Виды и популяции заставляют друг друга все активнее включаться в информационные процессы.

Интеллектуализируясь, обучаясь более дифференцированным и сложным взаимодействиям и воздействиям на среду обитания, виды составляют мощную конкуренцию для всех организмов, занимавших аналогичные экологические ниши. Всякое проникновение животных с более высоким уровнем развития нервной деятельности на территорию, где таких высокоразвитых животных еще не видели, создает экстремумы для местной фауны. Фактически это означает, что элементы биоценозов организуют друг для друга «внешние» катастрофы и экстремальные состояния разного типа и уровня. Не случайно же коэффициент энцефализации, принятый для современной фауны Земли за 1,0, в начале кайнозоя составлял 0,25, а в миоцене - 0,5. Упрощенно говоря, животные постоянно заставляют друг друга становиться все более и более «умными».

В этом смысле эволюция культуры протекает по тем же законам, что и эволюция биосферы, и только продолжает биологическую эволюцию. Очень легко проследить, что на протяжении всей истории человечества происходит интеллектуализация культур и что по своему смыслу этот процесс фактически продолжает процесс цефализации живых организмов (Буровский 2016).

Могут быть сделаны «эмпирические обобщения», аналогичные закономерностям развития живого вещества.

1. Интеллектуальные культуры составляют жесткую конкуренцию менее интеллектуальным, создают для них экстремальные ситуации и заставляют другие культуры двигаться в том же направлении интеллектуализации.

2. Чем интеллектуальнее культуры, тем стремительнее их развитие (пресловутая закономерность «ускорения исторического развития по экспоненте»).

Исследование, предпринятое в этой статье, только подтверждает основополагающую парадигму постнеклассической науки о принципиальном единстве материального мира и о существовании единых законов его развития. Получают подтверждение мысль В. И. Вернадского о Вселенной, «набухающей интеллектом», и высказанные независимо друг от друга положения А. Д. Урсула (1993) и А. П. Назаретяна (1991) о первенстве информационных процессов в эволюции живого и мыслящего вещества.

Что еще важно: совершенно одинакова роль экстремальных периодов развития и механизма генетических и культурных мутаций. В ходе экстремальных периодов развития происходит разрушение «эволюционной непрерывности», когда различные элементы системы определяют и сдерживают друг друга. Предоставленные самим себе, элементы системы начинают эволюционировать независимо друг от друга; возникают многочисленные генетические и культурные мутации. Большая часть этих мутаций оказывается нежизнеспособна, но именно за их счет формируется потенциал дальнейшего развития.

Более того, само «ускорение эволюционного времени» во многом происходит за счет экстремальных периодов развития. Чем чаще происходят экстремумы, чем они глубже и катастрофичнее, чем большие сроки они длятся, тем быстрее развивается система. Это, впрочем, имеет и обратную закономерность: продолжительность катастрофических периодов в развитии всех систем тем больше, чем сложнее система и чем большее значение для ее функционирования и развития играют информационные процессы.

Индивидуальный человек: постоянные революции развития

Еще более интересные выводы получаются, если рассмотреть судьбу индивидуального человека как сочетание экстремальных и инерционных периодов. В первобытных и ранних аграрно-традиционных обществах большая часть населения живет практически всю жизнь в ситуации инерционного развития. Они не принимают самостоятельных решений, не включены в решение проблем, стоящих перед системой (обществом) в целом. Сознание основной массы людей этих обществ не отягощено даже выбором профессии, поисками заработка или жены. Все значимые решения за человека уже приняты мудрыми предками. Задача - лишь правильно применить традицию к возникающим проблемам. Ю. М. Лотман описывает традицию «бесписьменного» варианта развития культуры, в которой гадания и религиозно-магические действия призваны помочь правильно понять волю богов и предков. Истолковав же знамения, человек должен действовать по предписанному сценарию, ни в коем случае не внося в него никаких изменений и вообще ничего личного (Лотман 1996).

Если даже возникает острая необходимость принятия решений на уровне индивидуальной судьбы (ушла жена, кабаны уничтожили урожай, перессорились родственники и т. д.), то решения принимаются все-таки не индивидуально. Их принимает или община, или специальные уполномоченные (чиновники, жрецы, шаманы), действующие от имени грандиозных сил - потусторонних, общественных и государственных, но всегда более могущественных, чем индивидуальный человек. Даже если общество входит в период бифуркации или возникают «внешние», «ударные» катастрофические явления, принимает решения вовсе не каждый человек, а ограниченный и заранее определенный круг лиц. При этом очень долгое время принадлежность к этому кругу остается наследственной, мало зависит от проявления личных качеств.

Приходится признать любопытнейший факт: большая часть обществ не знает социальных и социокультурных экстремумов на индивидуальном уровне. Разумеется, существуют экстремумы биологического порядка - от естественно-стадиальных (появление на свет, дефлорация, рождение детей, старение, смерть и т. д.) до патологических в виде болезней. Но никаких «раздвоений возможных путей развития», никакого принятия решений относительно своей дальнейшей судьбы нет. Индивидуальная судьба от рождения до смерти протекает в рамках инерционного развития, когда все заранее ясно.

В исторически поздних аграрно-традиционных обществах возникает представление о времени, когда человек может принимать осознанные решения касательно самого себя (поиск жены или мужа, профессии или божества-покровителя). Это юность, то есть временной промежуток между жизнью в родительской семье и обзаведением собственной семьей. С большим постоянством различные культуры называют время вступления в такой возраст - 16 лет. Только эллины считали, что возраст совершеннолетия - 21 год. Шестнадцатилетие считали таким возрастом юноши-египтяне, жители Двуречья, ассирийцы, хетты, римляне, китайцы, корейцы, японцы, инки и майя, т. е. в числе прочих этот возраст совершеннолетия признавали культуры и этносы, никак не контактировавшие друг с другом. В этом возрасте юноша получал право (а скорее, просто был обречен) на принятие некоторых решений: поиск религиозного покровителя, жены, а иногда и рода деятельности.

Юность как своего рода нормативная фуркация протекает точно так же, как всякое экстремальное время в любой системе, соединяя внешние и внутренние факторы. Общество, выталкивающее юношу из уютного детства, в котором все предопределено, обрекающее его на целую серию выборов, выступает здесь как мощный внешний фактор. Юноша не может избежать совершения выборов, принятия решений и прочих тягот экстремального времени (как живые организмы времен рубежа мезозоя и кайнозоя и как жители Восточного Средиземноморья при взрыве Санторина).

Одновременно юноша сам ощущает, что «созрел», отказывается от опеки, порой даже идет на конфронтацию со старшими, демонстрируя независимость. Его личность вступает в период бифуркации - распада той личности, которая существовала в родительской семье, и сложения новой - личности взрослого мужчины. Сам юноша хочет этого экстремума и вместе с тем боится его, оттягивает время и торопит.

Итак, далеко не во всех обществах существует юность! В том числе, кстати, и в обществах, казалось бы, достаточно развитых. Скажем, у индусов никакого периода выбора не существовало: кастовый строй предполагал, что профессию, место жительства, брачного партнера и образ жизни человек не выбирает в принципе. В исторической перспективе происходит поступательное увеличение роли периода юности в жизни индивидуальных людей.

Во-первых, это постоянное расширение числа тех, у кого есть юность. Первоначально юность имеют только общественные верхи, и только с ходом истории экстремальное время становится нормальным периодом жизни для представителей всего общества. Еще в первой половине XIX века основная часть русского общества не знала периода юности. Лакей А. С. Пушкина не пережил ничего даже отдаленно подобного «лицейским годам». Деревенская девица (тогда сказали бы «девка») если и выбирала мужа, то несравненно менее продолжительный срок и несравненно в более узком диапазоне, нежели Наталья Гончарова.

Во-вторых, увеличивается продолжительность юности. Из некоего мгновения, из считаных недель, максимум месяцев, она превращается в университетские годы, в годы путешествий, сменяющие годы учений и так далее. Время, проходящее между выходом из родительской семьи до создания своей собственной, становится заметным даже в масштабах жизни. Попав в лицей в 14 лет, Пушкин женился в 31. Получается, он был «юношей» 17 лет из отпущенных ему 37.

В-третьих, первоначально юность возникает только как возрастной период в развитии мужчин. Но очень скоро появляется аналогичный юности период девичества - когда взрослая девица еще не имеет мужа и порой активно его ищет. По мере того как девушкам сначала дозволяется, а потом и предписывается совершать принципиально те же выборы, что и юношам, девичество начинает включать и те же обязательные компоненты социального поведения. Оно становится не временем выбора девушкой мужа (предполагающего сохранение девственной плевы и прочих атрибутов невинности), а тем же периодом между выходом из родительской семьи и созданием собственной.

Что же касается урбано-сциентистских обществ техногенной цивилизации, то они норматизируют состояние личных выборов если и не как обязательное, то как возможное и допустимое для человека на протяжении всей его жизни. Помимо всего прочего, исчезает необходимость оттягивать время вступления в брак как время окончания «свободы». «Свобода» выборов, связанных с определением своей судьбы, становится имманентна всему времени взрослой жизни индивидов обоего пола, любых имущественных, социальных и гражданских состояний.

Даже ранние урбано-сциентистские культуры (например, европейского Нового времени или во многом аналогичного ему японского периода Токугава) крайне уменьшают по срокам инерционный период существования человека, все больше сводя его к детству и старости. Исторически поздние формы урбано-сциентистских обществ, сложившиеся в Европе, Австралии, Канаде и США после Второй мировой войны, даже детство и старость не считают обреченными на инерционное развитие. По крайней мере, принятие индивидуальных решений в раннем возрасте поощряется, сохранение активности в преклонном возрасте приветствуется.

Для доаграрного, даже аграрно-традиционного общества инерционное развитие индивида - норма, а экстремальное - неординарное, нежелательное состояние. А поздние урбано-сциентистские общества считают нормой экстремальное состояние индивидуальной судьбы. К инерционному они относятся как к нежелательной аномалии, свидетельству нехватки жизнеспособности. Очень интересно в этом смысле отношение англосаксов к инфантилизму как к некоему опасному явлению. В огромном количестве английских и американских детективов преступник почти всегда обладает инфантильными чертами характера.

В первобытных обществах и исторически ранних цивилизациях лишь меньшинство населения имеет право участвовать в принятии общественно значимых решений. Возникновение экстремальной ситуации для абсолютного большинства означает необходимость не включиться в ее решение, а обратиться к тем, кто должен ее разрешить, - то есть к административной, родоплеменной или жреческой верхушке.

Общая закономерность заключается в том, что с ходом исторического времени круг лиц, принимающих решения, поступательно расширяется, их возраст и социальный статус снижаются. Даже простолюдины, женщины и молодежь получают право принимать участие в выработке решений, которые касаются всех.

В урбано-сциентистских обществах, особенно в их исторически позднем варианте (сложившемся после Второй мировой войны), в процесс принятия решений, касающихся самих себя, вовлекается практически все население, а в процесс принятия общественно значимых решений - очень широкие круги населения, сравнимые с общим числом всех жителей государства.

К тому же индивиды в урбано-сциентистском обществе просто обрекают друг друга на все большую свободу принятия решений и все более информационно емкое, интеллектуальное отношение к действительности. Чем «умнее» и интеллектуально активнее окружающие, тем «умнее» приходится быть и всем тем, кто погружен в эту среду.

В итоге жизнь и судьба современного человека превращается в своего рода «перманентную бифуркацию», а это неспокойное внутреннее состояние включено во внешнюю ситуацию, когда само общество просто не дает человеку вести инерционное существование.

Перспектива «Сингулярности ПР-8» или «Сингулярности ПР-9»

Все сказанное в этой статье, на мой взгляд, имеет не только сугубо академическое, но и вполне прагматическое значение. Традиционно люди боятся и избегают экстремумов, вообще быстрых изменений. Идеалом выступает все-таки инерционное развитие, когда жизнь безопаснее, определенности несравненно больше, приходится затрачивать гораздо меньше усилий для поддержания жизнеспособности системы.

Большинство людей и в России, и во всем мире были бы рады услышать, что «все идет к концу» и неопределенность «скоро кончится». Теория «циклов» как будто обещает такую благоприятную перспективу примерно к 2030 году, до которого вполне могут дожить многие из наших современников.

Трансгуманисты обещают скорое наступление «сингулярности»: чего-то вроде коммунизма, даже еще лучше - с заменой наших тел на новые, с созданием техногенных разумных существ и прочими чудесами. Но, понимая общие закономерности эволюции, нам не следует ждать быстрого облегчения своей участи. Ни в возвращении назад, ни в обретении «прекрасного нового мира».

ПР-8 уже произошла и завершается. Ускорение эволюционного развития уже произошло. Хотим мы этого или нет, инерционное существование нам «не светит». Не занимаясь идеологическими заклинаниями про «сингулярность» в понимании Курцвейла и трансгуманистов, отметим две неизбежности настоящего и будущего.

Первое: нас ждет жизнь в постоянно меняющемся мире. Не завтра, когда грянет «сингулярность», а сегодня. Наше, еще не старое, поколение живет в мире, который кардинально отличается и от мира нашего детства и юности (1960-1970-е годы), и от мира, когда мы были взрослыми, но еще не пожилыми (1980-1990-е годы). Поколение наших детей, родившихся между 1975 и 1990 годами, тоже живет в мире, отличающемся от мира их детства и отрочества не меньше, чем мир Древнего Египта от Франции XV-XVI веков. Судя по всему, так будет и дальше. Сингулярность ПР-8 - это реальность сегодняшнего дня, и на неопределенно долгий срок.

Второе: темп жизни обрушивается на индивидуального человека. Вряд ли темп изменений увеличится, но и существующая интенсивность жизни предельна для биологических возможностей человека. Малоизвестный факт - а скорее факт, над которым мало задумываются: смерть от переработки, стресса и напряжения становится обычным явлением. В Японии новому «заболеванию» дали официальное название - кароси (Nishiyama, Johnson 1997) (URL: https://www.bbc.com/russian/vert-cap-37431351).

Япония - единственная страна в мире, где собирается специальная статистика по кароси, после того как в 1980-е годы внезапно умерли несколько руководителей бизнеса высокого ранга в полном расцвете сил и без признаков заболеваний. В 2000 году скончался от кароси премьер-министр Японии Кэйдзо Обути, который работал по 12 часов в сутки все 20 месяцев своего пребывания на посту и имел за это время 3 выходных дня. В 2001 году от кароси умерло 143 японца (Оноре 2014). Масштабы явления во много раз преуменьшены официальной статистикой.

Легенда передает имя гонца Евкла или Фидиппида, который после Марафонского боя (490 год до н. э.) пробежал 42 км, успел выкрикнуть: «Радуйтесь, афиняне, мы победили!» - и умер от перенапряжения. Сегодня такой смертью умирают тысячи людей каждый год.

Мало осмысливается и причина роста нервно-психических заболеваний. Помимо накопления генетического груза и роста уровня жизни (дают потомство те, кто в прежние эпохи исключался из воспроизводства), причиной является и необходимость постоянно совершать интеллектуальные усилия, держать в памяти множество причинно-следственных связей, цифр, текстов и фактов.

Обе закономерности заставляют по-другому относиться к «киборгизации» людей - понимая под ней не «получение новых тел», а скромное «усовершенствование» тех, что у нас уже есть. Без такого процесса мы просто физически не сможем выдерживать постоянные интеллектуальные и психологические стрессы.

Единственное утешение: экстремальные периоды играют определяющую роль в эволюции. Есть старая шутка, что если вы любите капитализм, вам надо полюбить конкуренцию и безработицу;
а если вы любите социализм, любить надо тайную полицию и дефицит. Если же мы любим совершенствование и развитие, нам предстоит полюбить экстремальные состояния систем, неопределенность и неустойчивость, даже находить в неопределенности разного рода преимущества и удобства. Автор совершенно не склонен относиться к этому положению как к шутке; экстремальные состояния индивида, социума и социоестественной системы уже являются и тем более будут в дальнейшем повседневной нормой человеческого существования. Просто потому, что Восьмая планетарная революция уже завершилась.

Литература

1. Аллен, Р. 2014. Британская промышленная революция в глобальной картине мира. М.: Изд-во Ин-та Гайдара.

2. Аркадьев, М. А. 1991. Конфликт ноосферы и жизни. В: Иванов, В. В. (отв. ред.), Ноосфера и художественное творчество. М.: Наука, с. 43-79.

3. Богомолов, А. С. 1959. Эволюционный натурализм Р. В. Селлерса и диалектический материализм. Вопросы философии 3: 104-121.

4. Бей-Биенко, Г. Я. 1980. Общая энтомология. М.: Высшая школа.

5. Берзин, Э. О. 2009. Вслед за железной революцией. Историческая психология и социология истории 2: 184-194.

6. Бикерман, Э. 1975. Хронология древнего мира. Ближний Восток и античность. М.: Наука.

7. Будыко, М. И. 1990. Путешествие во времени: сб. эссе. М.: Наука.

8. Буровский, А. М. 1998. Реконструкция гомеостаза: специфика социальных систем. В: Реконструкция гомеостаза: материалы IX Международного симпозиума, 16-20 марта 1998 года. Т. 3. Красноярск: Изд-во Проблемной лаборатории ИБ СО РАН, с. 135-140.