Проблема смысла истории с точки зрения логики

Так, прежде всего, можно ли принять за нее цели или даже всю совокупность целей составлявших и составляющих человечество отдельных индивидов? На мой взгляд, безусловно, нет. Поведение людей, конечно, во многом рационально и преследует некие цели. Более того, указанные цели у подавляющего большинства людей даже практически одинаковы - в той же мере, в какой одинаковы и сами люди с их потребностями в выживании, процветании и т. п. Все мы хотим преимущественно одного и того же, то есть имеем сходные цели, задающие смыслы нашим поступкам. Однако очевидно, что данные поступки тем не менее вовсе не представляют собою, тем самым, средств (промежуточных этапов) достижения какой-то Единой (не одинаковой, а именно единой для всех, достигаемой сообща) Цели. А именно таковой обязана быть Цель, задающая смысл истории человечества в целом. Наличие смыслов (целей) у множества конкретных действий людей никак не свидетельствует в пользу наличия у этой истории общего смысла (Цели).

Хуже того, даже если бы человечество объединилось и совместно выработало себе некую общую Цель, подчинив ее достижению действия всех составляющих его индивидов, это еще вовсе не придало бы истории смысл. Во-первых, потому что история - это не только то, что будет происходить лишь после указанного гипотетического объединения «одной Целью», а и все то, что происходило прежде, что уже произошло. Наличие эпохи разобщенного человечества, равноправно входящей в его историю, отрицает приписывание смысла (единой Цели) данной «истории в целом». Во-вторых же и в главных, для того чтобы совокупность всех исторических событий имела смысл, она должна быть не просто организована общей Целью объединенного человечества, а выступать средством достижения некой Суперцели, предустановленной ему извне, свыше. Это обусловливается самим соотношением цели и смысла. Ведь смысл имеют лишь средства достижения целей, но не сами цели, и притом цели - это не средства, а нечто внешнее им. Говорить о смысле истории человечества - значит представлять эту историю средством достижения какой-то внешней ей (и ему) Суперцели. Цели, которые мы ставим себе сами, наполняют смыслом только те действия, которые мы предпринимаем для их достижения, но не наше существование вообще. Последнее может иметь смысл, только выступая средством достижения какой-то внешней по отношению к себе Суперцели, а не имея эту Цель в самом себе и не находя (не порождая) ее в ходе своего исторического развертывания.

Не будем лукавить: задаваясь вопросом о смысле истории человечества, мы (при имманентном понимании термина «смысл») де-факто озадачены вовсе не выяснением целей, которые ставит или может со временем поставить себе единое человечество. Эти цели всегда тривиальны и заведомо очевидны: ведь раз цель ставится, то она тем самым уже осознана и сформулирована, отчего гадание по поводу ее характера просто нелепо. Поиск смысла истории как поиск Цели, придающей осмысленность всей совокупности составляющих эту историю событий, есть поиск неведомой нам Суперцели, то бишь вовсе не Цели, которую ставят себе сами люди, человечество. Последняя, по определению, не может быть неведомой, загадочной, искомой. На деле мы ищем смысл бытия человечества, его предназначение. Поиск смысла истории есть поиск осмысленности (и оправдания) нашего возникновения и существования. Появление у человечества в целом на каком-то этапе его эволюции единства и единой Цели абсолютно ничего в этом плане не дает. Смысл приобретают при этом лишь те или иные события истории, но не вся история вообще, а Целью человечества неизбежно оказывается лишь его выживание и благополучие. «Тогда ответ на вопрос о смысле истории превращается в банальность: смысл истории заключается в том, чтобы добиться от будущего того, чего мы от него хотим добиться» Баранец, С. Н. Указ соч. - С. 40..

Таким образом, подлинный смысл истории человечества может быть задан только извне - через выставленную ему кем-то (а не им самим) Суперцель. Дабы все «поведение» человечества превратилось в средство достижения этой Суперцели и тем самым обрело Высший Смысл. Выражение «смысл истории» своим единственным значением может иметь лишь представление о наличии у человечества некоего предназначения, о его использовании кем-то в качестве средства достижения некоей преследуемой этим кем-то Суперцели Отмечу, что такое понимание вопроса снимает вышеупомянутую проблему отнесенности к истории человечества природных событий и нерациональных (не преследующих никаких целей) человеческих действий. Все они тут тоже оказываются «поступками» достигающего своей Суперцели Суперсущества. Однако взамен тому в данной версии возникает куда более неприятное затруднение. Предустановленная человечеству Суперцель отрицает свободу воли человека и даже, как это ни парадоксально, саму осмысленность его бытия. Ведь при таком понимании сути дела мы мыслимся марионетками, действия которых кто-то направляет, и сам смысл этих действий (истории человечества в целом) тоже оказывается вовсе не нашим смыслом, смыслом не для нас, а для того, кто использует нас в качестве средств достижения своей цели. Подталкивание в спину осмысленно лишь для тех, кто подталкивает, но не для самих подталкиваемых. Смысл нашей истории, чтобы стать нашим смыслом, не может быть задан чужой целью (притом, повторяю, Суперцель, способная задать смысл истории человечества в целом, обязана быть таковой)..

При этом, разумеется, законно возникает вопрос: а есть ли у данного представления денотат? Ответ на этот вопрос определяется уже тем, кто признается постановщиком указанной Суперцели. Что это за Сверхсущество? Если Бог, то тогда денотата у выражения «смысл истории» нет, ибо Бога нет безусловно (понятие «Бог», по определению, не может иметь денотата). Если какая-то внеземная цивилизация («зеленые человечки из НЛО»), то, в принципе, такое возможно, но крайне маловероятно (и вряд ли кого из искателей смысла истории удовлетворит). В связи с чем я лично предпочитаю придерживаться того мнения, что мы сами вершим свои судьбы и свою историю, отчего «в истории общества, как и в истории природы, нет ни смысла, ни назначения, ни цели» Семенов, Ю. И. Философия истории. - М.: Современные тетради, 2003. - С. 8..

3. ИНЫЕ ПОНИМАНИЯ ТЕРМИНА «СМЫСЛ» И ВЫРАЖЕНИЯ «СМЫСЛ ИСТОРИИ»

Как видно, из заданных выше значений терминов «смысл» и «история» следует, что смысла у истории нет, или, другими словами, что выражение «смысл истории», хотя и имеет некое значение, но не имеет денотата. Приведенное решение проблемы есть то, которое лично я считаю правильным - опирающимся на адекватное понимание термина «смысл». Однако данный термин понимают и иначе, получая в итоге иные результаты как в отношении значения выражения «смысл истории», так и в отношении наличия у него денотата. Какие же другие значения придаются термину «смысл»?

а) Смысл как определенность

В рамках ответа на этот вопрос вернусь к проведенному мной выше различению внутренней осмысленности и внешнего осмысления, то есть собственной оплодотворенности объекта мыслью и его познания и понимания нами. Я связал обладание объектом смыслом с первым случаем, однако встречаются и авторы, связывающие сие со вторым, а точнее, попросту не различающие имманентной осмысленности и внешнего осмысления. Так, например, Н.И. Конрад в статье, носящей вроде бы недвусмысленное заглавие «О смысле истории», ставит перед собой на деле лишь задачу «как-то осмыслить происходящее» Конрад, Н. И. Избранные труды. История. - М.: Наука, 1974. - С. 290., «осмыслить ход исторической жизни человечества» Там же. - С. 294..

При этом само это связывающее смысл объекта с простым его осмыслением понимание термина «смысл» тоже распадается на два варианта. Только если при имманентном понимании в основании «распада» лежат различия областей применения данного термина (в отношении суждений и в отношении поступков), то сторонники подхода «от осмысления» дифференцируются, отталкиваясь от двойственности процесса осмысления, то есть от того, что оно представлено, с одной стороны, как познание объекта, а с другой - как его понимание (объяснение).

Так, мы называем осмыслением чего-либо, для начала, простое осознание наличия этого «чего-либо» в качестве отдельного и/или особого фрагмента действительности. Далее, термином «осмысление» именуется последующее продвижение сознания от указанного первичного туманного впечатления о наличии какой-то обособленности к выяснению определенности оной, то есть к составлению четкого представления об обнаруженном. Быть осмысленным в данном втором значении для фрагмента реальности - значит быть познанным в качестве определенного объекта со всеми его отличительными чертами и самотождественностью.

Естественно, эти два типа осмысления близкородственны и представляют собою просто последовательные этапы познания, отвечающего на вопросы: «Есть ли что-либо вообще?» и «Что конкретно представляет собой обнаруженное нечто (какова его определенность)?» Такое осмысление-познание есть не что иное, как приобретение знаний об объектах (начиная со знания о самом их бытии, наличии), есть выработка определенных представлений о них. Отсюда и связываемое с таким осмыслением слово «смысл» на деле используется как синоним слов «сущность», «определенность» и т. п., а точнее, взамен этих слов (ибо тут, конечно, нет полной синонимии: никто обратным образом не употребляет слово «определенность» взамен слова «смысл»). Многие предпочитают говорить в данном случае не об определенности, а именно о смысле объекта, отождествляя значение слова «смысл» со значением слова «определенность» (во всех его многочисленных модификациях). Это характерно и для обыденной речи: «уловить смысл происходящего» - для нас обычно значит вовсе не «осознать его осмысленность», а попросту понять, что конкретно происходит, каково содержание ситуации. Это присуще и языку философов.

Так, например, М. Хайдеггер в работе «Бытие и время» исходно задается вопросом «что мы, собственно, имеем в виду под словом "сущее"?», тут же трактует его как «вопрос о смысле бытия» Хайдеггер, М. Бытие и время. - Харьков: «Фолио», 2003. - С. 16. и далее выясняет именно не что иное, как что есть бытие, какова его определенность (сущность). То же значение придает слову «смысл» и Ж.-П. Сартр, когда пишет о «смысле бытия сущего» Сартр, Ж.-П. Бытие и ничто. - М.: ТЕРРА - Книжный клуб, 2002. - С. 36. или о попытках «проникнуть в глубокий смысл отношений "человек - мир"» Там же. - С. 43.. В обоих этих случаях смысл понимается им как определенность, сущность (для бытия), глубинный характер, содержание (для отношений).

Впрочем, дело у упомянутых мыслителей не сводится лишь к рецидиву бытового понимания слова. Для Хайдеггера и Сартра, представляющих лагерь феноменологии и экзистенциализма, отождест-вление смысла с определенностью, пожалуй, не случайно. Ведь установкой данных школ является постижение Мира путем анализа содержаний (интенций) сознания Эго. А в этом сознании никаких денотатов с их собственными определенностями, разумеется, нет. Тут налицо только некие представления и мысли, анализ которых дает постижение их содержаний, то бишь смыслов. Что есть значение слова «бытие» (или «сущее»)? Буквально - это представление о бытии (или сущем), имеющееся в нашем сознании. И определенность этого значения есть не что иное, как определенность, то есть содержание, смысл данного представления. Для представления (а также для мысли и суждения) его определенность тождественна его содержанию, или смыслу. Это все тут одно и то же. Когда мы говорим о представлениях, мыслях и суждениях, то слова «содержание», «определенность» и «смысл» оказываются синонимами. Смысл фразы есть ее содержание. Определенность мысли есть ее смысл «Смысл - это и содержание (определенность. - А. Х.) сенсорно-перцептивного образа (восприятия. - А. Х.), и содержание вторичного образа представления, и, конечно, содержание мысли как конечного продукта мышления» (Агафонов, Ю. А. Основы смысловой теории сознания. - СПб.: Речь, 2003. - С. 88).. И так далее.

Однако данные слова перестают быть синонимами, когда они прилагаются не к суждениям, мыслям и представлениям, а к их денотатам. Определенность представления об объекте - это его (представления) содержание, или смысл. Но определенность самого объекта - это не смысл, не содержание. Слова «смысл» и «содержание» здесь просто неуместны. Данный объект есть сам по себе, и его определенность есть сама по себе (как совокупность присущих ему отличительных признаков). Она никоим образом не является мыслью и не связана с мыслью. Называть эту определенность смыслом объекта неправильно. Хайдеггер и Сартр делают это, повторяю, по-видимому, лишь потому, что феноменологическая установка на познание внешнего Мира путем анализа внутреннего содержания сознания Эго вынуждает их отождествлять представления об объектах с самими объектами.

Кстати, от этой ошибки предостерегал еще Л. Витгенштейн, указывая, что «слово "значение" употребляется в противоречии с нормами языка, если им обозначают вещь, "соответствующую" данному слову. То есть значение имени смешивают с носителем имени» Витгенштейн, Л. Философские исследования // Языки как образ мира. - М.: АСТ; СПб.: Terra Fantastika, 2003. - С. 249.. Именно это мы и имеем, когда смысл (содержание) мысли (знания) о чем-то объявляется смыслом самого этого «чего-то». Конечно, определенность реального объекта при ее осмыслении (познании) преобразуется в наших головах в определенность представления о нем, которое так же, как и смысл, некоторым образом связано с мыслью (хотя бы общностью «места жительства»). Но связанность представления о кошке с мыслью и даже явленость этого представления нам в виде мысли - не есть связанность с этой мыслью или явленость в виде мысли самой кошки. Кошка, как известно, гуляет сама по себе и прекрасно обходится без наших представлений и мыслей о ней. Связь представления об объекте с мыслью и даже бытие этого представления в качестве мысли, имеющей содержание и смысл, не есть связь с мыслью и смысл самого объекта.

Итак, определенность объектов - это не их смысл. Сведение познания смысла лишь к познанию определенности познаваемого неправомерно. В то же время, если использовать термин «смысл» взамен слова «определенность», то придется признать и то, что таким «смыслом» обладает все подряд, то есть не только интересующая нас здесь конкретно история или хотя бы соседствующая с ней в философских исканиях Высшего Смысла жизнь, но и, скажем, та же кошка, ветер, тетрадь, береза и далее «по списку». Короче, все, что обладает определенностью и представляет собой обособленный объект, способный породить в наших головах определенное представление. Так понимаемый «смысл» присущ абсолютно всему, что познается нами (причем, не только Всему как Миру в целом, а и всему с маленькой буквы, то есть всякому, любому объекту). Что касается истории человечества, например, познать ее смысл в данном случае означает попросту познать ее содержание.

б) Подвариант: смысл как «логика развития»

А что есть содержание истории человечества? При попытках ответить на этот вопрос обнаруживается двойственный характер ее определенности. С одной стороны, указанная история суть совокупность составляющих ее событий, и ее определенность есть конкретика этих событий. С другой же стороны, сии события не просто «свалены» в этой истории «в кучу»; их совокупность представляет собой не «сумму» случайных элементов, а некоторым образом упорядоченную систему, выстраивающуюся в особый процесс.

Невооруженным взглядом видно, что ход истории человечества представляет собой связную цепь, а не калейдоскоп беспорядочно сменяющих друг друга событий. И притом это процесс, характеризующийся определенной направленностью, выражающийся не просто в причинно-следственной и/или формально-хронологической связи исторических событий, а в последовательной смене состояний человечества. За тысячелетия своего существования оно прошло огромный путь от примитивных стадных коллективов до современного глобального Общества, то бишь развиваясь от простого к сложному, прогрессируя. Определенность этой тенденции и есть не что иное, как определенность исторического процесса, его характерная особенность и важный элемент содержания истории человечества - помимо и в дополнение к конкретике составляющих ее событий.

Эту сторону определенности истории и берут обычно на прицел философы, размышляющие о ее смысле (и отождествляющие этот смысл с определенностью). Ведь выявление другой ее содержательной стороны - конкретики составляющих ее событий, - во-первых, забота не философов, а историков, а во-вторых, никак не может быть принята за поиск смысла истории. Тогда как выявление направления исторического процесса («логики развития общества» Гобозов, И. А. Смысл и направленность исторического процесса. - М.: Изд-во МГУ, 1987. - С. 7.), с одной стороны, «бесхозно» (ибо сами историки, в основном, не любят заниматься общей теорией исторического процесса), а с другой и главной - сильно смахивает на поиск не чего иного, как Цели истории. Ведь цель задает не только смысл направленных на ее достижение действий, но и именно их направленность на нее. Отчего весьма соблазнительно отождествить направленность (тенденцию) естественного развития с этой целеустремленной направленностью, понять первую как вторую - пусть не буквально, но хотя бы в их производных, то есть сочтя, что везде, где имеется направление, тем самым, имеется и смысл.

Сторонником такого понимания проблемы выступает, например, уже цитировавшийся выше академик Конрад, ищущий смысл истории посредством осмысления исторического пути человечества и при этом интересующийся как раз не просто «содержанием этого пути», а «его направленностью» Конрад, Н. И. Избранные труды. История. - М.: Наука, 1974. - С. 293.. По мнению данного ученого, «при всякой попытке осмыслить исторический процесс неизбежно встает вопрос: имеет ли этот процесс вообще какой-либо смысл, имеет ли он хотя бы какую-нибудь направленность?» Там же. - С. 297.. Из чего ясно видно, что Н. И. Конрад не только отождествляет поиск смысла с простым осмыслением истории, но и сам смысл - с направленностью исторического процесса, с его «непрерывным поступательным движением» Там же.. «Смысл истории» и «направление (вектор) истории» у данного автора суть одно и то же.

Похожее понимание термина «смысл» (применительно к его использованию в выражении «смысл истории») можно встретить и у И. А. Гобозова, для которого «вопросы смысла истории» также суть «одновременно вопросы социального прогресса» Гобозов, И. А. Указ. соч. - С. 132., а «постоянное совершенствование общественных отношений, всестороннее раскрытие творческих сил и способностей человека и есть подлинный смысл истории человечества» Там же. - С. 198.. Однако устремленность исторического процесса к достижению некоего более совершенного состояния человечества, на мой взгляд, вовсе не равнозначна осмысленности этого процесса, то есть обладанию им смыслом. Ведь эта тенденциозность обусловлена отнюдь не Целью, а вполне естественными обстоятельствами. Что подчеркивает и сам И. А. Гобо-зов, справедливо утверждая, что история «не имеет ни самоцели, ни цели, ибо представляет собой естественный закономерный и объективный процесс» Там же. - С. 17.. Впрочем, тут мы уже вступаем на территорию следующей версии понимания термина «смысл».

в) Смысл как закономерность

Помимо познания определенности, осмысление объекта, как сказано, включает в себя еще и его объяснение (понимание), то есть выяснение того, чем обусловлено его возникновение (появление) и существование в данном конкретном виде. При этом важно оговориться, что термин «обусловленность» носит общий (родовой) характер и охватывает собой два основных вида реальной обусловленности Есть еще и логическая обусловленность выводов посылками. - целевую и детерминистическую (связываемую нами главным образом с явлением объективной причинности). Объясняя поступки людей их целями, мы выявляем рациональность этих поступков, то есть их смыслы, тогда как, объясняя что-либо детерминистически, мы устанавливаем лишь неизбежность его происхождения или необходимость его бытия, но не смысл данного «что-либо». Если объяснения целью отвечают на вопрос «Зачем? (для чего?)» и представляют собою объяснения «сверху» (тут обусловливающее находится в будущем), то детерминистические объяснения отвечают на вопрос «Почему?» и являются объяснениями «снизу» (тут обусловливающее пребывает в прошлом). В последнем случае понимание событий, явлений, фактов и прочего достигается путем обнаружения обусловливающих их возникновение и бытие объективных факторов и закономерностей. Например, мы объясняем себе движение Земли по орбите вокруг Солнца как результат «действия» закономерности тяготения.

В то же время поскольку в обоих указанных случаях мы имеем обусловленность и объяснение, то неудивительно, что находятся авторы, не различающие разные их виды и отождествляющие смысл с опирающейся на закономерность неизбежностью (необходимостью), а то и принимающие смысл за саму закономерность Таких взглядов придерживались, например: В. А. Дьяков, Н. Ирибаджаков (частично) и Э. Калло (см.: Гобозов, И. А. Указ. соч. - С. 16, 17 и 164).. В связи с чем слово «смысл» используется данными авторами вместо слова «закономерность». В этой версии поиск смысла истории связывается уже не с выявлением ее определенности. «Здесь важнее выявить законосообразность и закономерность в истории, поскольку для сторонника такого способа изысканий в области философского осмысления истории смысл фактически отождествляется с закономерностью. Выявлена закономерность - значит выявлен смысл» Баранец, С. Н. Указ. соч. - С. 38..

Однако повторяю: если целевые объяснения реально связаны с выяснением смыслов объясняемых поступков, то детерминистические объяснения не имеют к сему никакого касательства: в них обнаруживаются лишь обусловливающие события естественные причины и закономерности, а не смыслы. Объяснить что-либо «снизу», то есть указать на «порождающую» это «что-либо» закономерность, «действующую» в конкретной ситуации, не значит обнаружить его смысл. «Научному пониманию мира в категории причинности открывается в мире только закономерность и необходимость, но не открывается в мире разум, смысл. В закономерном ходе природы по видимости нет разума и смысла» Бердяев, Н. Судьба России // Сочинения. - М.: ЭКСМО-Пресс; Харьков: Фолио, 1998. - С. 80..

Помимо неразличения двух типов реальной обусловленности (и объяснения), отождествление смысла и закономерности отчасти поощряется еще и тем, что иные детерминистические концепции истории носят финалистский характер и этим внешне похожи на целевые. Ведь любая цель, по определению, финальна: достижение ее есть завершение вдохновленной ею деятельности. Цель истории человечества обязана быть ее Конечной Целью. И вот эти две «конечности» - целевая и финалистских детерминистических концепций - принимаются за одно и то же. Финал осознается как Цель. А следом через эту трещину просачивается и идея смысла. Социологические учения, толкующие о закономерности хода истории человечества и о неизбежности достижения последним какого-то конечного состояния (скажем, стадии коммунизма), неправомерно истолковываются как якобы ищущие и находящие в истории некий смысл. Однако это именно лишь детерминистические учения и не более того. Их финализм совсем иного характера, чем финализм Конечной Цели. В связи с чем тут не может быть и речи о каком-то смысле истории.

К сказанному полезно присовокупить, что спутывание обнаружения смысла с детерминистическим объяснением, то есть целесообразности с законосообразностью, присуще не только философам, решающим проблему смысла истории. Ту же ошибку совершают и некоторые психологи. В частности, З. Фрейд, на деле объясняя поведение людей каузально, также полагал, что тем самым он вскрывает не что иное, как смысл этого поведения. «Психоанализ относится к классу теорий, - писал он, - пытающихся утверждать, что поведение имеет определенный смысл, который можно вывести из истории этого смысла в жизни личности» Леонтьев, Д. А. Указ. соч. - С. 28., то есть, иначе говоря, обнаруживая его причины в прошлом, а не цель в будущем; речь явно идет не о целевом, а о детерминистическом объяснении.

Кроме того, психоанализ распространяет «сферы смыслового объяснения на такие формы поведения, как фобии, аффективные реакции, сновидения, феномены забывания и т. п., которые раньше рассматривались как лишенные смысла» Там же.. Но ведь фобии, аффективные (равно как и рефлекторные) реакции и т. п. и в самом деле лишены смысла, ибо это не поступки, осознанно преследующие какие-то цели. Их, конечно, можно объяснить, но именно не целевым, а детерминистическим образом (какими-то событиями прошлой жизни субъекта, оставившими на его личности свой отпечаток и т. п.), и это объяснение вовсе не будет обнаружением их смысла. Если «смысл симптомов содержится именно в бессознательных (! - А. Х.) процессах, осознание которых приводит к исчезновению симптома» Там же. - С. 29., то ясно, что словом «смысл» тут обозначается обычная причина (а точнее, основание, базис).

Вообще во всех тех случаях, когда речь идет о «смысле» бессознательных действий человека (а не поступков) или даже о тех или иных особенностях, содержательных моментах его психики (которые поступками уж тем более не являются), данным термином называется вовсе не смысл, а либо причина, либо определенность именуемого, имеет место либо детерминистическое объяснение, либо познание его. То есть не осмысленность, а осмысление.

Совершенно не случайно позднее «в философской системе Фрейда, стремившегося к формулированию закономерностей поведения на языке строгой науки, не нашлось места для понятия смысла, и даже сама задача раскрытия смыслов была отброшена» Там же. - С. 28.. И также симптоматично, что А. Адлер в дальнейшем зашел тут с другого конца, противопоставив психоаналитической каузальной системе детерминации финалистскую, то есть целевую.

К этому остается только добавить, что при описанном спутывании целевой и детерминистической обусловленности и, далее, смысла и закономерности подобный «смысл» так же, как и в случае с определенностью, обнаруживается практически повсеместно. Ведь бытие закономерностей, причинно-следственных и прочих связей всего тоже тотально. Соответственно присущи они и истории человечества.

г) Смысл как функция и роль

За сближением обнаружения смысла с простым объяснением стоит не только отождествление осмысленности с осмыслением и целевой обусловленности с детерминистической, но и, как сказано, спутывание целесообразности с законосообразностью, то есть двух особых сообразностей. Однако этими двумя видами число встречающихся в мире разных сообразностей, конечно, не ограничивается. В связи с чем соответствие поступка цели спутывается иными авторами не только с соответствием происходящего законам, но и с таким типом сообразности, который уместно определить (если позволительно будет так выразиться) как целосообразность. То есть с приспособленностью, «подогнанностью» частей к их функционированию в целом, с их функциональностью.

Приспособленность частей к существованию в целом (например, селезенки к ее функции в организме) есть результат естественного процесса специализации частей (органов), однако эта приспособленность порою истолковывается как результат исполнения некоего заранее разработанного кем-то плана. Откуда в устройстве и специфическом функционировании («поведении») части (селезенки) усматривается некий смысл. Так, согласно Э. Шпрангеру, части организма находятся «в имманентных смысловых связях», «организм является полным смысла, поскольку все его собственные функции направлены на сохранение своего состояния в данных жизненных условиях и поскольку само это сохранение может рассматриваться как ценное (запомним эту дополнительную апел-ляцию к ценности: она нам еще пригодится. - А. Х.) для него» Цит. по: Леонтьев, Д. А. Указ соч. - С. 23.. «Понятие органической целесообразности» Солопов, Е. Ф. Концепции современного естествознания. - М.: Гуманит. изд. центр ВЛАДОС, 1999. - С. 125. вообще общепринято в биологии. Хотя обозначается им феномен вовсе не целЕ-, а «целО-сообразности», то есть именно естественно развившейся приспособленности органов к их совместному бытию в организме (объяснение, каковой именно приспособленности, представляет собой ответ на вопрос «Почему?»).

В обобщенном же виде такое понимание распространяется и на другие случаи отношений систем и их элементов (не только вещественного типа), благодаря чему «смысл чего-либо» определяется уже как его «место и роль (назначение) в более общей структуре» Леонтьев, Д. А. Указ. соч. - С. 105.. Так фактически понимает смысл, например, А. Ю. Агафонов, когда пишет об «эволюционном смысле человеческих форм отражения, о смысле возникновения сознания» Агафонов, Ю. А. Основы смысловой теории сознания. - СПб.: Речь, 2003. - С. 45.. Речь тут явно идет именно о роли, значении сознания для эволюции живой материи и о месте такого «события», как его возникновение, в истории этой эволюции.

Намек на подобное истолкование обнаруживается также в утверждении К. Ясперса о том, что «смысл нашей собственной жизни определяется тем, как мы определяем свое место в рамках целого, как мы обретаем в нем основы истории и ее цель» Я рассматриваю здесь разные понимания термина «смысл» и смысла истории порознь, раскладывая их по отдельным полочкам, однако в рассуждениях конкретных авторов перечисляемые мною версии, разумеется, нередко присутствуют не поодиночке, а группами, в тех или иных сочетаниях. Вот и Ясперс, говоря вроде бы (позиция данного философа крайне плохо выражена и неопределенна, отчего высказываться о ней приходится лишь в «гадательном наклонении». - А. Х.) о связи смысла с единством истории (и человечества), понимаемым как ее (или его) целостность, то есть некоторым образом интерпретируя смысл как роль, место, функциональное назначение, в то же время объявляет само это единство целью: «Единство - не фактическая данность, а цель» (Ясперс, К. Смысл и назначение истории. - М., 1991. - С. 262) - и вообще толкует о необходимости какой-то наивысшей цели, единство которой-де «открыло бы нашему взору весь смысл истории» (там же. - С. 264)..

О том же пишет и Н. И. Конрад, подчеркивающий, что «смысл исторических событий, составляющих, казалось бы, принадлежность только истории одного народа, в полной мере открывается лишь через общую историю человечества» Конрад, Н. И. Избранные труды. История. - С. 296., то есть как раз через их место в этой общей истории и значение (значимость) для нее.

По сходному руслу движется мысль Н. С. Розова, предлагающего «в качестве начальной эвристической идеи» понять смысл «исторического события (череды событий, поступков и деятельностей, процессов) как его место и роль в переходе охватывающей исторической ситуации из «начального» состояния в «конечное»... Смысл (части) истории определяется Н. С. Розовым «как ее роль в логике развития охватывающих систем» Розов, Н. С. Философия и теория истории. Книга 1. Пролегомены. - М.: Логос, 2002. - С. 100., а «абстрактный смысл всемирной истории» соответственно «как ее роль в развитии охватывающей системы» Там же. - С. 101..

История человечества как определенная совокупность событий, конечно же, является элементом (может быть включена и реально входит в системы) ряда более обширных совокупностей событий: историй биоты, Земли, Солнечной системы и т. д. И само собой разумеется, что события истории человечества занимают свое место (сыграли свою роль) в этих более обширных историях, как-то отразились на них, явились значимыми для них. Но правильно ли эту значимость, эти место и роль нашей истории в «охватывающей ее исторической ситуации» считать ее (нашей истории) смыслом? Вопросы «Какую роль играет?», «Какое место занимает?» и «Какое значение имеет?» - это вопросы не собственно о смысле, а именно о роли, месте, значении. Мы опять обнаруживаем тут подстановку слова «смысл» взамен совсем иных слов.

д) Смысл как все, что хоть как-то связано с целью

Следующее использование данного термина не по его буквальному «назначению» проистекает из непонимания того, как конкретно смысл связан с целью. При этом само наличие какой-то связи между смыслом и целью улавливается, но вот как именно они связаны, остается неясным, отчего порождающей смысл признается любая связь с целью. Например, по Ж. Нюттену, «выявить связь чего-либо с преследуемой субъектом целью… - значит раскрыть его смысл» Цит. по: Леонтьев, Д. А. Указ соч. - С. 27.. Здесь не уточняется ни характер самого «чего-либо», ни характер той его связи с целью, которую требуется выявить для раскрытия его смысла. Речь фактически идет о любой связи с целью любого объекта.

Однако подлинно смыслообразующей является одна только связь с целью поступка, направленного на ее достижение. Во всех прочих случаях связи цели с «чем-либо» правильнее говорить уже не о смысле, а о каком-то значении для цели этого «чего-либо»: его роли и месте в достижении цели, функциональном назначении и т. п.

Так, предметы, изготовленные нами с определенной целью, для определенного вида работ, приобретают, тем самым, лишь определенное функциональное назначение, но не смысл. Неточен тот же Ж. Нюттен, считающий, что «когда мы (в указанной конкретной ситуации. - А. Х.) спрашиваем "Что это?", мы спрашиваем о цели, которой служит данный объект, о его роли в поведении, иными словами, о его смысле. Процесс, в результате которого объект воспринимается как имеющий смысл, включает актуализацию роли (выделено мною. - А. Х.) этого объекта в общем поведенческом гештальте» Цит. по: Леонтьев, Д. А. Указ. соч. - С. 58.. Заблуждается и вторящий Нюттену Д. А. Леонтьев, утверждая, что «предмет, имеющий для меня смысл, есть предмет, выступающий как предмет возможного целенаправленного действия» Там же. - С. 85.. Здесь налицо осознание не смысла предмета, а его полезности, пригодности для определенного использования, то есть его роли, функционального назначения. А роль - это не смысл. У лопаты, скажем, есть назначение: она - орудие копания. И данное ее назначение - не цель, а функция. Цель и смысл имеются лишь у действий (поступков): например, у изготовления лопаты или ее применения, когда мы роем яму ближнему своему. Но у самой лопаты (как предмета) нет (и не может быть) ни цели, ни смысла. Если, конечно, не разуметь тут под смыслом простое осмысление (осознание) нами ее функции, назначения или даже определенности.

Равным образом для достижения цели значимы условия, в которых находится целеполагающий субъект. Эти условия задают как вообще саму возможность достижения конкретной цели, так и спектр возможных действий по ее достижению. То есть некая «связь» между данными условиями и целью явно просматривается. Но разве эта связь делает данные условия осмысленными, наполняя их собственным смыслом?

Или взять еще более существенный момент - проблему постановки самой цели. Ведь то, что мы ставим перед собой те или иные цели, тоже чем-то обусловлено. Например, мы явно учитываем при этом возможность достижения конкретных целей (то есть вышеотмеченный характер условий) и, будучи в здравом уме и твердой памяти, задаемся только теми из них, что достижимы (как бы ни расходились мнения индивидов по поводу того, что реально, а что нет). В самой же области возможного цели личности определяются: с побудительной стороны - различными ее потребностями, мотивами и мотивациями, а с регулятивной - внушенными ей обществом поведенческими установками, нормами. Отчего данные мотивации и установки, безусловно, тоже оказываются связанными с целью. Однако от этой связи не рождается никакой смысл - ни у определяющих выбор цели факторов, ни у самой выбранной цели (если опять же не разуметь под смыслом ее определенность). Смысл обнаруживается только у действий по достижению этой цели. И не более того. В отношении мотивов и норм цель находится в, так сказать, страдательном, подчиненном положении: это они задают ее, а не она их (а ведь смысл в данной версии мыслится как задаваемый целью тому, что хоть как-то связано с ней). В обратном же отношении задание цели мотивами и нормами есть простое ее детерминистическое обусловливание В этом же амплуа, кстати, мотивы и поведенческие нормы выступают и в отношении не «облагороженных» целеполаганием действий людей. Имеется множество примитивных действий, при совершении которых мы руководствуемся не отдаленными и осознаваемыми целями, а непосредственно испытываемыми нами потребностями (которые в данном случае именуются мотивами-стимулами). Аналогично и нормы, вошедшие в нашу плоть и кровь, регулируют наше повседневное поведение на подсознательном уровне, рефлекторно (хотя когда-то они вбивались нам в головы воспитанием и выполнение их преследовало цель избежания наказания или порицания)..

Впрочем, если исключить практикуемое психологами выражение «смыслообразующие мотивы», то мало кто напрямую утверждает, что мотивы и нормы задают смысл того, что они обусловливают. Большинство предпочитает тут окольный путь - через идею ценностей. Ведь и мотивация, и нормы поведения людей связаны с их ценностными установками, а то и могут быть рассмотрены как таковые. Кроме того, все, что способно удовлетворить какую-то нашу потребность (к чему мы стремимся в наших побуждениях), уже тем самым есть ценность. И даже сама конкретная цель, для того чтобы быть принятой нами, выбранной из числа прочих конкурирующих с ней, должна пройти процедуру оценки своей значимости, важности для нас в настоящий момент, то бишь быть осознана как ценность. Отсюда в данной сфере открываются большие возможности для разнообразных словесных игр, чем, само собой, не упускают случая воспользоваться многие авторы.

Так, Э. Шпрангер под понятием смысловой связи понимает «связь с ценностью, выступающей объяснительной инстанцией по отношению к смыслу (с целью как ценностью? - ибо в роли такой инстанции выступает только цель. - А. Х.)» Леонтьев, Д. А. Указ. соч. - С. 23.. С. Н. Баранец полагает, что «вопрос о смысле» - это вопрос «о ценности и предназначении» истории Баранец, С. Н. Указ. соч. - С. 36. Причем даже «уразумение истинного предназначения» человечества, по мнению данного автора, должно происходить не как уразумение цели нашего существования, а «в связи со значением и ценностью настоящего и прошлого в собственно человеческим бытии» (Баранец, С. Н. Проблема смысла истории: современные перспективы социально-философского анализа (ст. вторая) // Труды членов РФО. Выпуск 6. 2003. - С. 139). То есть и само предназначение понимается С. Н. Баранцем вовсе не как предназначение, а как значимость.. На необходимость ценностных предпосылок у наблюдателя, для того чтобы наблюдаемая им история получила смысл, указывает и Н. С. Розов Розов, Н. С. Философия и теория истории. Книга 1. Пролегомены. - С. 97.. Хотя наличие таких установок (если обойти стороной их роль в выработке наших целей) само по себе ведет лишь к тому, что история может быть оценена, осмыслена как ценность, и не более того. А значимость, ценность чего-либо точно так же не являются для нас смыслом этого чего-либо, как им не являлись выше сущность, закономерность или роль.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Подводя итог сказанному, опять-таки нельзя не присоединиться к выводу С. Н. Баранца о том, что «все, что отыскивается людьми под именем "смысла", имеет к смыслу чаще всего лишь очень косвенное отношение. Идея, закон, порядок, суть и сущность - все это еще (или, быть может, уже) не есть смысл, и даже некая summa и этого и многого другого тоже не есть искомый смысл. Чаще всего ищется то, что ищется, но при этом нередко думается, что нахождаемое и находимое и есть тот самый смысл» Баранец, С. Н. Проблема смысла истории… (ст. вторая). - С. 147.. Неизвестно почему, но многих философов отчего-то так и тянет вместо уместных в тех или иных конкретных контекстах, давно освоенных в языке и куда более понятных терминов «определенность», «тенденция», «роль», «ценность» и других непременно использовать туманное и плохо понимаемое большинством слово «смысл». При упорном к тому же игнорировании его собственного значения (в котором оно сопротивляется подмене его другими терминами).

Впрочем, я бы не хотел, чтобы у читателя создалось впечатление, будто я навязываю ему свое истолкование термина «смысл». Я, конечно, считаю, что именно имманентное его понимание адекватно, однако признаю за каждым право задавать используемым им словам те значения, которые ему ближе (со всеми вытекающими отсюда последствиями для значений комбинируемых из них выражений и для наличия у оных денотатов). Единственное, на чем я решительно настаиваю в данных заметках, так это на том, что указанные значения должны быть определенными (и, желательно, однозначными).

Нельзя говорить (и вообще мыслить) о неопределенном (я имею в виду, разумеется, разговор не о термине «неопределенное», значение которого вполне определенно, а о его денотате, о собственно неопределенном). Ибо это разговор ни о чем, отсутствие разговора. Говорить (и мыслить) можно только об определенном. Во всяком случае, если мы намерены не просто сотрясать воздух звуками, а понимать друг друга (и самих себя).

Бог с ней, с логикой! Я апеллирую хотя бы к простейшему здравому смыслу. Есть желание поговорить о чем-то? - давайте определимся с тем, что представляет собой предмет разговора. Интуиция и смутные догадки о том, что «тут что-то есть», хороши лишь как мотивы к сосредоточению внимания и инициации поиска. Но сам поиск должно вести рационально, а для этого, в первую очередь, он обязан быть определенным. Глупо искать черную кошку в темной комнате, когда ее там нет. Но еще нелепее искать то, не знаю что: тут не поможет и полноценная освещенность комнаты. В таком случае, конечно, можно найти очень многое и даже все, что угодно, однако, что бы мы при этом ни нашли, раз нам не известно, что, собственно, мы ищем, то у нас никогда не будет ни уверенности, ни доказательств того, что мы обнаружили именно то, что нужно. Останется только гадать, соответствует ли попавшееся нам под руку «найденное» (я ставлю тут кавычки, ибо, строго говоря, беспредметный поиск - не поиск, и то, что попадается под руку при таком неосмысленном обшаривании пространства - не найденное) тому, что подвигло нас на поиски. Впрочем, даже и гадание тут невозможно. Как можно гадать о соответствии чего-то чему-то, когда и то и другое неопределенно? Так что в любом случае необходимо прежде выработать хоть какое-то представление об искомом.

А выработка такого представления наверняка выявит, что то, что прежде, кутаясь в загадочной дымке неопределенности, казалось неразрешимой проблемой, на самом деле ничуть не проблематично. Как это, в частности, обнаруживается и применительно к проблеме смысла истории. Ведь, в сущности, говоря словами Н. Винера, «весь спор» о том, есть ли у истории смысл, нет ли у истории смысла, а также о том, каков конкретно этот смысл (если он есть), «можно отложить в архив плохо сформулированных вопросов» Винер, Н. Кибернетика, или управление и связь в животном и машине // Информационное общество: сб. - М.: АСТ, 2004. - С. . Достаточно хорошо сформулировать эти вопросы - и спорить станет практически не о чем. Хорошо же сформулировать их - значит вместо «темного» термина «смысл» (который разные авторы, полагая, что они говорят об одном и том же, понимают тем не менее совершенно различно и которому, более того, даже одни и те же авторы, нарушая закон тождества, придают по ходу своих рассуждений разные значения) непосредственно подставить более внятные термины. Чтобы эти вопросы звучали не: «Есть ли у истории смысл?» и не «Каков смысл истории?», а конкретно и ясно:

- Есть ли у истории человечества (впрочем, тут можно вопрошать об истории чего угодно) определенность (то есть содержание)? Какова эта определенность (содержание)?

- Обусловлен ли ход истории какими-либо закономерностями? Каковы эти закономерности?

- Имеется ли у исторического процесса определенное направление, тенденция? Какова эта тенденция?

- Движется ли человечество в ходе своего исторического развития к какому-то конечному (или более совершенному) состоянию? Каково это состояние?

- Входит ли история человечества в состав истории Солнечной системы (Галактики, Вселенной, Мира)? Играет ли она в этой последней истории какую-либо роль, имеет ли для нее какое-нибудь значение? Какую именно роль она в ней играет, какое значение имеет?

- Имеются ли у людей какие-то ценностные установки? Влияют ли они на выработку их целей и характер совершаемых ими поступков? Каковы эти установки (ценности)?

- Выступает ли история человечества средством достижения некоей Суперцели, заданной ему Сверхсуществом? Какова эта Суперцель?

- Является ли история человечества средством достижения некоей Цели, которую ставит себе само человечество? Какова эта цель?

- Является ли история человечества средством достижения целей, которые ставят себе люди, каждый человек в отдельности? Каковы эти цели?

Ну, и так далее. (Подозреваю, что в данной статье мной перечислены отнюдь не все имеющие хождение варианты понимания термина «смысл», отчего предлагаемый список вопросов далеко не полон.)

При таком подходе к делу сразу снимается главная трудность проблемы смысла истории - неопределенность предмета разговора.

Каждый из указанных конкретно поставленных вопросов требует столь же конкретного ответа и вполне может им увенчаться. Так, у истории человечества, безусловно, имеется и определенность (содержание), и направленность, обусловленная закономерностями, и вписанность в историю Солнечной системы и множества других систем (а стало быть, место, занимаемое в ней, роль в истории этих систем, значимость для нее). Ввиду чего возможно установить и то, каковы указанные определенность, тенденция, закономерности и место.

С другой стороны, история человечества очевидно не выступает средством достижения ни Суперцели некоего Сверхсущества (за неимением оного), ни гипотетической Цели, поставленной себе самим человечеством (за неимением его единства хотя бы на протяжении всей его предшествующей истории), ни целей отдельных индивидов (поскольку средствами достижения таких целей выступают лишь поступки данных индивидов, но не история человечества в целом). А соответственно выяснить вопрос о том, каковы указанные Цели и цели или невозможно (в отношении Целей, коих нет), или бессмысленно (в отношении целей отдельных людей, ибо познание этих целей не есть познание смысла истории человечества).

Вразумительность вопроса обеспечивает и ясность ответа. Когда же смысл вопроса туманен, когда каждый понимает под смыслом истории что-то свое, да еще и в одной фразе одно, в другой - другое, а в третьей - третье, то недостижимо ни взаимопонимание (что ведет к несогласию и вечным спорам), ни даже понимание каждой из спорящих сторон сути своих собственных размышлений. Вот и остается лишь сетовать на то, что «рассуждать на тему о смысле истории можно адекватно лишь в жанре теоретической фантазии» Баранец, С. Н. Проблема смысла истории… (ст. первая). - С. 32..

Размещено на Allbest.ru