Перевод в контексте культуры: судьба "Слов и вещей" Мишеля Фуко

В целом вопрос о рецепциях и прочтениях, а также о ссылках и цитировании не такой простой, как кажется. Иногда сам факт наличия ссылок на концепцию или на конкретный текст трактуется как положительное свидетельство внимания к данному автору в истории культуры. Мне уже доводилось писать о М. М. Бахтине (для России он является абсолютным чемпионом по числу посвященных ему работ и количеству ссылок на его работы в мире) и говорить о том, что вряд ли Бахтин обрадовался бы, увидев все те «продолжения» и «применения» его идей, которые мы теперь видим [Автономова 2014; Avtonomova 2019]. Наверное, и Фуко далеко не всему бы обрадовался. Непредсказуемость мыслительных связей и ассоциаций, тем более в других культурах и социумах, может давать тем или иным произведениям самые неожиданные формы «послежизни», но это вопрос, который заслуживает дальнейшего изучения, а не однозначно восторженной оценки.

Завершая раздел о статьях, индексируемых в РИНЦ, я хочу наметить еще один поворот темы рецепции в культуре -- саму возможность обсуждения вопроса о путях превращения «неклассики» в «классику». Не углубляясь в определение понятий, укажем лишь, что в целом ряде случаев то, что воспринималось в истории культуры как провокация или прорыв всех традиций, само начинает со временем восприниматься как «классика». Как известно, философской «классикой» стало со временем даже «философствование молотом» Фридриха Ницше. Можно предположить, что «Слова и вещи» тоже находятся в процессе превращения в «классику». Как это можно сказать и о творчестве Фуко в целом, и о том, что с легкой руки американских теоретиков литературы и культуры теперь нередко называют «французской теорией», включая в нее, наряду с Фуко, еще Деррида, Делёза, Лиотара и других ярких мыслителей, прогремевших во Франции в 1960-1970-е годы, а теперь питающих социальную и гуманитарную мысль по всему свету. На основе больших эмпирических разысканий [Sapiro 2018: 68; Sapiro, Dumont 2016] современные французские и американские исследователи утверждают: «французская теория» (the French theory) превращается в классику. Этот процесс иллюстрируется на основе разветвленной сетки критериев, среди которых цитируемость в разных странах и в источниках разного типа, число переводов на самые разные языки, определенным образом фиксируемая устойчивость концептуального веса тех или иных идей и другие аспекты функционирования «символического капитала» (Бурдьё).

4. Некоторые замечания о переводе

Как уже отмечалось выше, в период перехода от советской к постсоветской эпохе обнаружились не только дефициты информации, но также недостаточная разработанность концептуальных языков, способных выражать новые содержания. Соответственно, для философов на очередь дня встала важнейшая задача -- выработки русского философского языка (языков). Сейчас она кажется вполне понятной и почти тривиальной. Но я хорошо помню, что, предложив ее в качестве девиза для гуманитариев постсоветского периода, я столкнулась с непониманием и даже враждебностью. Когда в 1998 г. я выступила на Бостонском философском конгрессе с пленарным докладом «(Пере)сотворение русского философского языка» (см.: [Avtonomova 2001]), мне устроили обструкцию (это были некоторые представители высокого начальства, подчеркну, не из родного мне Института философии, а также провинциальные -- впервые многочисленные -- участники российской делегации). Этот мой призыв к выработке русского философского языка непосредственно относился к переводам постсоветской эпохи. Но и во времена перевода «Слов и вещей» необходимость разработки русского концептуального языка, разумеется, уже существовала, хотя она еще не формулировалась как нечто всеобще значимое.

Прежде всего, еще до того как был сделан и опубликован перевод «Слов и вещей», встал вопрос о том, как переводить главное понятие книги -- французское слово греческого происхождения, которое при написании латиницей (без акцентов) выглядит как episteme. В тех случаях, когда оно встречалось при упоминании Фуко в литературе, например у М. Н. Грецкого, в качестве эквивалента предлагалась калька с французского -- несклоняемое в русском языке слово эпистеме (см., например: [Грецкий 1984: 120]). При поддержке М. Л. Гаспарова я с самого начала предложила слово эпистема, которое потом и закрепилось: оно было удобно для русскоязычной морфологии и синтаксиса. Так как перевод «Слов и вещей» был для меня первым большим переводом с французского, это было время выработки моего собственного франко-русского словаря (такой словарь имеют все переводчики), т. е. совокупности индивидуальных переводческих предпочтений в тех случаях, когда речь идет о выборе одних эквивалентов среди других -- допустимых и возможных.

Для меня это была очень трудная работа. В книге встречались термины, с которыми я раньше не сталкивалась. Одним из них, хотя и нечастым, было слово pli `складка', достаточно модное в современной философии -- оно есть и у Делёза, и у Деррида, и у Фуко, и у других философов, сейчас к нему все привыкли: складка, загиб принадлежат к регистру тех «топологических» понятий, которые в неклассической философии подчеркивают, можно сказать, включенность различия в сам процесс различения. Помню, как в результате долгих и бесплодных размышлений М. Л. Гаспаров с некоторой размашистостью предложил перевести его -- в одном важном месте «Слов и вещей» -- как «малый холмик». Фраза, над которой сейчас не знаешь, плакать или смеяться, получилась такая: «.. .человек <.. .> есть, несомненно, не более чем некий разрыв в порядке вещей <.> утешает и приносит глубокое успокоение мысль о том, что человек -- всего лишь недавнее изобретение, образование, которому нет и двух веков, малый холмик, и что он исчезнет, как только оно примет новую форму» [Фуко 1977: 41]. Сейчас, разумеется, я пишу: «человек <.> [это] просто складка в поле нашего знания.».

А теперь перейдем к тем переводческим заменам слов и понятий, которые я предлагаю в готовящемся новом издании «Слов и вещей». Это будет третье издание; второе делалось в начале постсоветской эпохи, поэтому в нем количество, например, нелепых опечаток не только не уменьшилось, но, кажется, даже увеличилось. Я говорю здесь от своего имени, полагая, что мой соавтор В. П. Визгин сам, если захочет, сформулирует свои предпочтения.

Суммируя те изменения, которые произошли в моем сознании переводчика в сравнении с периодом первого перевода сорокалетней давности, могу выделить следующие. 1. Большая толерантность к латинизированным эквивалентам (поначалу апробировались русско-славяноязычные корни). 2. Более решительно вводятся термины в автономной позиции, без пояснительных слов, в качестве независимых терминологических единиц (тогда как поначалу они употреблялись с «разъяснениями» и дополнениями. 3. В большей мере учитывается специфический синтаксис оригинала; отныне сохраняются (в целом ряде случаев) предложения огромной длины, которые раньше, как правило, дробились. Все эти сдвиги, безусловно, осложнят работу читателя, но зато дадут более верное представление о специфике смысловой динамики оригинального текста, а также о ритме, конструкции фразы, о стиле мысли и языка автора.

Понятия, о которых далее выборочно пойдет речь, неброские, но они скрепляют многие значимые мотивы в книге. Мы остановимся здесь на таких словесных единицах, как discours, articulation, organisation, finitude.

5. Discours

Подробно о статусе и судьбе этого слова и понятия во французской культуре последнего полувека я пишу в книге «Познание и перевод» [Автономова 2008: 377-385; 2016: 389-397]. Важные вехи в жизни этого понятия представлены в «Словах и вещах». Помимо того что понятие discours обозначало нечто вполне классическое -- логически расчлененную речь, в период создания книги оно находилось (во французском терминологическом языке) в процессе кристаллизации своих новых смыслов, которые складывались на стыке лингвистики, психоанализа, социологии; общими усилиями была создана новая понятийная единица, снискавшая, пусть и недолгую, но громкую славу. Дискурс -- это речь в социальных и культурных контекстах и взаимодействиях; он связан с историческими, политическими и др. обстоятельствами, а также с семиотическими, риторическими факторами высказывания, с теми или иными инстанциями власти.

Понятие дискурса в своем новом смысле развивается у Фуко прежде всего в книге «Археология знания» (1969), следующей прямо за «Словами и вещами»: речь здесь идет о «дискурсивных формациях» и «дискурсивных практиках», а также в его речи «Порядок дискурса», произнесенной на торжественной церемонии вступления в Коллеж де Франс (1970). Что же касается «Слов и вещей», то тут мы видим сосуществование двух смысловых ролей -- старой и новой -- в одной материальной оболочке. Основное значение этого понятия в «Словах и вещах», где оно служит опорой классической эпистемы, -- это логико-лингвистическая расчлененность, противоположность интуитивному схватыванию, линейность. Discours здесь (во многих случаях Фуко пишет это слово с прописной буквы) -- это прозрачный в своей структуре язык, способный артикулировать и анализировать представления. Мое переводческое решение заключалось в том, чтобы перевести этот опорный для всего классического мышления термин Discours как «дискурсия». Термин был согласован с Визгиным, который употреблял его в переводе первой части книги. Это слово было почти неологизмом (существовало лишь прилагательное дискурсивный в противопоставлении интуитивному), однако в разных контекстах внутри «Слов и вещей» оно представлялось вполне понятным и не вызывало, как я полагаю, сложностей восприятия. Что же касается других случаев употребления слова discours в «Словах и вещах», то оно переводилось как «речь», иногда «рассуждение». Сейчас, сорок и более лет спустя, представляется возможным чаще пользоваться словом дискурс, которое стало более привычным, особенно в таких теперь уже общепринятых случаях, как «научный дискурс» и др.

Как уже отмечалось выше, в отличие от классического мышления с его «дискурсией», дискурс, в котором существуют и взаимодействуют языковые и неязыковые процессы и происходит выход за рамки языка или, по крайней мере, языка, тождественного мышлению, стал в наши дни междисциплинарной сферой знания, в которой пересекаются интересы ряда дисциплин (лингвистика текста, психолингвистика, социология знания, семиотика, риторика и др.). В отличие от классического мышления, где слово discours отсылало к лингво-логической расчлененности, новое понятие дискурс выступает как нечто сугубо «недискурсивное» и даже антидискурсивное. И тут в качестве прилагательного вполне можно было бы употреблять слово дискурсный (хотя, разумеется, во французском языке в любом случае сохраняется прилагательное discursif / dicursive), чтобы подчеркнуть, что речь идет о феноменах, не связанных с логико-лингвистической разверткой мысли. Мне уже доводилось отмечать в своих работах [Автономова 2008: 377-385; 2016: 389-397], что, как это ни странно, сам факт сосуществования в рамках одной языковой формы (discours) двух не только разных, но даже отчасти взаимоисключающих понятий не отмечен Фуко отдельно. Возможно, сосредоточиться на понятийных сдвигах мешала полная сохранность, самотождественность языковой оболочки.

6. Аrticulation, articuler

У Фуко это понятие входит в четверку опорных элементов, характеризующих как классический, так и неклассический периоды европейской культуры: это «артикуляция», «обозначение» (десигнация), «деривация», «атрибуция». Здесь и далее я, как правило, не указываю страницы, даже когда цитирую фрагменты из уже существующего русского перевода Фуко, так как речь идет не о законченном тексте, но об экспериментах в ходе подготовки нового издания перевода.

В первом издании «Слов и вещей» я использовала разные варианты перевода слов articulation, articuler -- «сочленение» («сочленять»), «расчленение» («расчленять»), а также придумала слово, которое мне поначалу нравилось, -- «сорасчленение»: оно обозначает сочленение и расчленение как взаимосвязанные операции. Однако у этого переводческого неологизма была, как сразу заметно, излишне дерридианская стилистика («деконструировать» у Деррида это, по сути, «рас-по-строить», т. е. «расстроить» и «построить заново»); именно это заставляет меня сейчас отказаться от данной версии перевода, для Фуко неуместной.

В русском языке слово артикуляция связано прежде всего с речью и языком: артикулированная речь -- это внятная, четкая речь с хорошим произношением слов и звуков; можно сказать, что применительно к языку артикулированный значит прежде всего членораздельный, разборчивый. Но это еще не все: членораздельный, артикулированный значит связный, понятный, осмысленный.

В большинстве франко-русских словарей articulation трактуется прежде всего как «сочленение»; это связано с образом суставов, которые организуют тело, делают его одновременно и гибким, и расчлененным; тем самым тело предстает как цельное и подвижное, но одновременно «членораздельное», отличное от единой массы. Однако франкоязычное употребление слова «артикуляция», «артикулировать» охватывает более широкий класс явлений и отношений. И Фуко этим активно пользуется. «Слова и вещи» дают множество контекстов подобного использования. Так, у Фуко речь идет об артикуля - ц и и живой и неживой природы; о теории артикуляции представлений, в силу которой слова отделяются друг от друга и могут быть связаны с содержаниями; о взаимных артикуляциях вещей и человеческого организма как основании трансцендентальной эстетики; об артикуляции опыта тела и опыта культуры и др. Один из наиболее интересных случаев употребления понятий articulation, articuler у Фуко тот, где речь идет об артикуляции мысли с тем, что в ней самой и вне ее не является мыслью, но одновременно не есть нечто внеположное ей, с чем-то внутренним и одновременно внешним. В первом издании перевода говорилось: «мысль обращается к немыслимому и сорасчленяется (s'articule sur lui) с ним» [Фуко 1977: 417]. Теперь я хочу сказать иначе: «мысль обращается к немыслимому и артикулируется во взаимодействии с ним» (см.: [Foucault 1966: 336]). Мне кажется, что эти варианты дополняют друг друга, потому что в глаголе артикулироваться дело идет не только о сочленении и расчленении, но и о взаимодействии в процессе функционирования тех или иных вещей и явлений. Так, Фуко ставит вопрос о том, как возможна двойная артикуляция -- истории индивидов с бессознательным в культурах, а историчности культур -- с бессознательным в индивидах [Фуко 1977: 479], и т. д., и т. п.

Какой переводческий вывод можно сделать из столкновения с таким материалом, исходя из существующей практики использования слова артикуляция в русском языке? Однозначного решения я не принимаю. Хотя обычно я стараюсь сохранять термины в переводе для опознавания стоящих за ними понятий, в данном случае я позволяю себе чередовать варианты сообразно контекстам. Иначе говоря, иногда употребляю слова сочленить или расчленить, однако позволяю себе -- в тех случаях, где значение слова интуитивно воспринимается как более широкое, -- писать артикуляция. Думаю, что артикуляция в русском концептуальном языке находится как бы на пути превращения в русскоязычное слово-понятие, основанное на метафорическом переносе значения слова с речевой артикуляции на более широкие области, подразумевающие внутреннее структурирование (если речь идет о каком-то одном предмете или сущности) или структурирование во взаимодействии с другими областями или предметами. Никто сейчас не скажет, продолжится ли эта тенденция более широкого употребления слов артикуляция, артикулировать, или заглохнет. Тут есть неопределенность, но, думаю, что она продуктивна, потому что дает шанс этого более широкому значению обрести крышу над головой.

7. Organisation

Изменения -- в сторону приближения к оригиналу -- претерпел в настоящем издании перевод термина organisation. Мы обсуждаем его перевод преимущественно в применении к органическому миру. Организация, по Фуко, в большинстве контекстов употребления термина есть внутренняя сообразность живого существа, которая, в частности, позволяет в процессе исследования переходить от его (разрозненных) признаков к обозначению, номенклатуре. Если в первом варианте я нередко переводила organisation как «органическая структура» (позже выяснилось, что точно так же поступали и английские переводчики «Слов и вещей»), то теперь я решила отказаться от термина структура, хотя слово организация в автономном употреблении подчас звучит непривычно и отвлекает на другие сюжеты.

Дополнительное обстоятельство заключается в том, что в данном случае необходимо более внимательно отнестись к собственной истории понятия структура у Фуко. Я лишний раз задумалась о том, что это понятие, особенно применительно к Фуко, нельзя упоминать всуе, заново просмотрев антологию критических оценок «Слов и вещей» во французской прессе [Artiиres et al. 2009]. Напомню, что Фуко в свое время, в 1960-е годы, пал жертвой успеха собственной книги, был одновременно и возвеличен и затравлен.

Его обвиняли -- причем во французском политизированном интеллектуальном контексте это было очень сильное обвинение -- в реакционности, в том, что на основе такой книги никакая прогрессивная политика невозможна. Как известно, Жорж Кангилем, знаменитый историк биологии и эпистемолог, вынужден был выступить в защиту Фуко, приведя в пример общезначимую для французских интеллектуалов икону -- героя французского Сопротивления математика Кавайеса, который тоже был сторонником «понятия и системы» (а не смысла и субъекта, как у экзистенциалистов!), однако погиб за правое дело, и было бы, дескать, хорошо, продолжал Кангилем свою мысль, если бы и нынешние критики Фуко, особенно из лагеря экзистенциалистов и персоналистов, смогли бы поступить так же при соответствующих обстоятельствах! В любом случае Фуко в какой-то момент пришлось оправдываться и отрицать -- с излишней горячностью -- какое-либо свое отношение к структурализму, тем более положительное, а при переизданиях своих книг он даже вымарывал из более ранних произведений само слово «структурный», впрочем, вовсе не частое.

Итак, все это означает, что я заменяю «органическую структуру» на «организацию». Вот несколько примеров: «это пространство создается организациями, то есть внутренними связями элементов, ансамбль которых и обеспечивает функционирование»; «связь между организациями уже не может определяться тождеством одного или многих элементов, но тождеством отношений между элементами (при котором наблюдаемость уже не играет роли) и функцией, которую они выполняют»; соответственно, заглавие раздела будет «Организация живых существ» (органическая структура была, несомненно, лучше, но ничего не поделаешь!).

8. Finitude

Теперь обратимся к другой тенденции в современной работе над переводом -- к легитимизации понятий, которые ранее, так или иначе, получали поясняющие обороты. Основной термин, на который мы обратим здесь внимание, -- finitude (конечность). В русском языке близкими предметными отнесениями слова конечность являются части тела человека -- верхние и нижние конечности (правда, как правило, во множественном числе!), что иногда может вызывать ложные ассоциации при употреблении слова конечность в философских контекстах, где речь идет о временности, преходящести, ограниченности человеческого бытия и специфике антропологии в контексте общей онтологии. Это слово не было привычным в русском философском языке. В первом издании книги я не употребляла слово конечность в абсолютной позиции и всегда вводила разъяснительные уточнения; говорилось не просто «конечность» (хотя в оригинале стояло именно finitude), но «конечность человеческого бытия» (что действительно так или иначе подразумевалось).

А теперь я делаю попытку легитимировать термин конечность как таковой: так, в заглавии соответствующего параграфа заменяю «Аналитика конечности человеческого бытия» (в первом издании перевода) на «Аналитика конечности». А вот еще несколько примеров: «вопрос о человеческом существе, о конечности [раньше в переводе было: «о конечности его бытия»] <...> тем самым приобретают значение и функции философии, но вместе с тем -- редукции философии, или контр-философии»; «после Канта вопрос о конечности стал важнее анализа представлений»; «Чем прочнее человек утверждается в центре мира, чем дальше он продвигается в овладении природой, тем сильнее давит на него конечность, тем ближе он подходит к смерти». Итак, работа с терминомfinitude в русском переводе была работой по эмансипации, приведению русского философского слова конечность к независимому существованию. Разумеется, пока речь идет об определенной стадии процесса, а не о каком-то закрепившемся результате.

Все это лишь малая часть описания наметившихся изменений. Все эти сдвиги (особенно по автономизации понятий и сохранению авторского синтаксиса) свидетельствуют о том, что в работе над новым изданием перевода несколько меняется вектор соотношений в треугольнике «оригинал -- переводчик -- читатель». Если в первом варианте раньше в центре был читатель, а язык оригинала подтягивался к языку перевода (т. е. к языку читателя), то теперь мы пытаемся приблизить текст к языку оригинала. Можно сказать, что это означает большее внимание к означающему оригинала.

Заключение

Подведем итоги по двум линиям обсуждения. Одна касается предметного содержания книги -- проблематики структурализма в осмыслении человеческих явлений. Другая -- вопроса о переводе неклассики, которая становится классикой. В своих интервью Фуко, несмотря на некоторые эксцессы отрицания, вызванные идеологически и политически заостренной полемикой, давал очень разумные пояснения насчет того, что такое структурализм, каковы его важнейшие смыслы. С одной стороны, это частный структурализм -- плодотворная методология, распространенная в частных науках. С другой стороны, это общая установка в спорах с так называемыми философиями субъективности. Главное -- обобщенный (gйnйralisй) философский структурализм: не притязая на конкретную работу в тех или иных областях, но анализируя, по сути, как мы можем сказать, синхронные динамические связи, он подходит к анализу «нашей современности». Потому он и оказывается способен, словами Фуко, давать нам «диагностику настоящего», что собственно и является целью современной философии, которая уже не остается в размышлениях о «вечном».

Словом, продолжим от себя, речь не идет о феномене истории, который уходит вместе с более или менее короткой исторической эпохой. Даже если «структурализм умер», то мысль о структуре не умерла; вне мысли о структуре -- и, разумеется, о тех или иных способах выхода за ее пределы -- познание в гуманитарных науках вообще невозможно. Весь вопрос в том, какие новые формы примет в будущем эта мысль о структуре: каждое поколение рождает ее заново. В любом случае материал рецепции «Слов и вещей» в советском и постсоветском интеллектуальном пространстве свидетельствует о долгосрочной значимости этого вопроса. Вопрос о «смерти человека» был провокацией, но он остается стимулом к тому, чтобы каждый раз по-новому ставить вопросы о месте человека в мире, о возможностях его познания, о реальных и виртуальных изменениях самого феномена человеческого в современную эпоху.

Отзвуки этих соображений слышны и в сфере вопросов о переводе в разных контекстах культуры. Задача перевода -- перевоплотить новые содержания в языковом материале своей культуры. Однако перевод -- это не смена одеяний: это процесс, в котором анализ и интерпретация интенсивно переплетаются на всех стадиях, что и делает перевод участником и даже условием возможности современной рефлексии. Размышления об уникальной судьбе «Слов и вещей» на российской почве подталкивают нас к еще одной мысли, которую мне хотелось бы здесь выразить в самом общем виде: нет такой системы, в которой не было бы «щелей». Но если это так, то неизбежное столкновение перевода с теми или иными пределами и границами -- не только языковыми, но также политическими, социальными, культурными, историческими, терминологическими -- не является основанием модного в наши дни вывода о некоей обобщенной непереводимости. Люфт в системе, преодолеваемый жизненной практикой людей, свидетельствует о возможности рождения новых смыслов и о шансе преодоления очевидных и, казалось бы, непреодолимых границ. Сказанное относится не только к области политического, но и вообще -- к любой сфере рождения нового.

фуко философский советский

Литература

1. Автономова 1972 -- Автономова Н. С. Концепция «археологического знания» Мишеля Фуко // Вопросы философии. 1972. № 10. С. 142-150.

2. Автономова 1977 -- Автономова Н. С. Философские проблемы структурного анализа в гуманитарных науках (критический очерк концепций французского структурализма). М.: Наука, 1977.

3. Автономова 1987 -- Автономова Н. С. Этапы идейной эволюции Л. Альтюссера // Современные зарубежные концепции диалектики. Критические очерки / Отв. ред В. А. Лекторский. М.: Наука, 1987. С. 187-234.

4. Автономова 2001 -- Автономова Н. С. Фуко // Новая философская энциклопедия: В 4 т. М.: Мысль, 2001. Т 4. С. 278-280.

5. Автономова 2008 -- АвтономоваН. С. Познание и перевод. Опыты философии языка. М.: РОССПЭН, 2008.

6. Автономова 2016 -- Автономова Н. С. Познание и перевод. Опыты философии языка.

7. 2-е изд., испр. и доп. М.; СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2016.

8. Автономова 2010 -- Автономова Н. С. Фуко // Новая философская энциклопедия: В 4 т. 2-е изд., испр. и доп. М.: Мысль, 2010. Т. 4. С. 278-280.

9. Автономова 2014 -- АвтономоваН. С. Между «голосом» и «кодом»: встречи и столкновения в коммуникативном пространстве // Проблемы и дискуссии в философии России второй половины ХХ в.: современный взгляд / Под ред. В. А. Лекторского. М.: РОССПЭН, 2014. С. 313-331.

10. Автономова 2015 -- Автономова Н. С. Французские «властители дум» в советском и российском контексте (опыт читателя и переводчика) // Философские науки. 2015. № 9. С. 7-23.

11. Автономова 2019 -- Автономова Н. С. Советское чудо: о переводе «Слов и вещей» / Интервью и предисл. Е. Смирновой // Логос. Т. 29. № 2: FOUCAULT vs ФУКО. 2019. С. 151-178.

12. Грецкий 1984 -- Грецкий М. Н. Марксистская философия в современной Франции. М.: Изд-во МГУ, 1984.

13. Кун 1975 -- Кун Т. Структура научных революций / Пер. с англ. И. З. Налетова. М.: Прогресс, 1975.

14. Кун 1977 -- Кун Т. Структура научных революций / Пер. с англ. И. З. Налетова. 2-е изд.

15. М.: Прогресс, 1977.

16. Мамардашвили 1968 -- Мамардашвили М. К. Анализ сознания в работах Маркса // Вопросы философии. 1968. № 8. С. 14-25.

17. Мамардашвили 1970 -- Мамардашвили М. К. Форма превращенная // Философская энциклопедия: В 5 т Т 5. М.: Сов. энциклопедия, 1970. С. 386-389.

18. Фуко 1977 -- Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук / Пер. с фр.

19. В. П. Визгина, Н. С. Автономовой; Вступ. ст. Н. С. Автономовой. М.: Прогресс, 1977 (2-е изд. СПб.: A-cad, 1994).

20. Artiиres et al. 2009 -- Les Mots et les Choses de Michel Foucault: Regards critiques, 19661968 / Ed. par P. Artiиres et al. Caen: Presses Univ. de Caen; IMEC, 2009.

21. Avtonomova 2001 -- Avtonomova N. On the (re)creation of Russian philosophical language // The Proceedings of the Twentieth World Congress of Philosophy. Vol. 12. Bowling Green, Ohio: Philosophy Documentation Center; Bowling Green State University, 2001. P. 83-94.

22. Avtonomova 2019 -- Avtonomova N. S. Between “voice” and “code”: Encounters and clashes in the communication space // Philosophical thought in Russia in the second half of the 20th century: A contemporary view from Russia and abroad / Ed. by V A. Lektorsky, M. F. Bykova. New York; London, Oxford etc.: Bloomsbury Academic, 2019. P. 261-276.

23. Foucault 1966 -- Foucault M. Les mots et les choses: une archйologie des sciences humaines. Paris: Gallimard, 1966.

24. Foucault 1994a -- Foucault M. Entretien avec Madeleine Chapsal [1966] // Foucault M. Dits et Ecrits. T. 1. Paris: Gallimard, 1994. P. 513-518.

25. Foucault 1994b -- Foucault M. «La philosophie structuraliste permet de diagnostiquer ce qu'est “aujourd'hui”» (Entretien avec G. Fellous) [1967] // Foucault M. Dits et йcrits. T. 1. Paris: Gallimard, 1994. P. 580-584.

26. Kuhn 1962 -- Kuhn T. The structure of scientific revolutions. Chicago: Univ. of Chicago Press, 1962.

27. Kuhn 1970 -- Kuhn T. The structure of scientific revolutions. 2nd ed., enl. Chicago: Univ. of Chicago Press, 1970.

28. Sapiro 2018 -- Sapiro G. What factors determine the international circulation of scholarly books? The example of translations between English and French in the era of globalization // The social and human sciences in global power relations / Ed. by J. Heilbron, G. Sora,

29. T. Boncourt. Cham, Switzerland: Palgrave Macmillan, 2018. P. 59-94.

30. Sapiro, Dumont 2016 -- Sapiro G., DumontL. La diffusion international du structuralisme: entre appropriation et rejet // Rйsonances des structuralismes / Sous la dir. de J.-F. Bert,

31. J. Lamy. Paris, Editions des archives contemporaines, 2016. P. 123-138.

32. Smirnova 2012 -- Smirnova E. Histoire de la traduction des philosophes franзais en URSS dans les annйes 1970: Mйmoire de Master I Recherche / Collиge Universitaire Franзais de Saint-Pйtersbourg. Saint-Pйtersbourg, 2012.

33. Smirnova 2013 -- Smirnova E. Traduction et circulation des textes philosophiques entre la

34. France et l'Union Soviйtique dans les annйes 1960-1970: Mйmoire de Master II Recherche / Universite Paris 7 Denis Diderot. Paris, 2013.

References

1. Artiиres, P. et al. (Eds.) (2009). Les Mots et les Choses de Michel Foucault: Regards critiques, 1966-1968. Caen: Presses Univ. de Caen; IMEC. (In French).

2. Avtonomova, N. S. (1972). Kontseptsiia “arkheologicheskogo znaniia” Mishelia Fuko [Michel Foucault's concept of “archeological knowledge”]. Voprosyfilosofii [Problems of Philosophy], 1972(10), 142-150. (In Russian).

3. Avtonomova, N. S. (1977). Filosofskie problemy strukturnogo analiza v gumanitarnykh naukakh (kriticheskii ocherk kontseptsii frantsuzskogo strukturalizma) [Philosophical problems of structural analysis in the humanities (a critical essay on French structuralism)]. Moscow: Nauka. (In Russian).

4. Avtonomova, N. S. (1987). Etapy ideinoi evoliutsii L. Altiussera [Stages of L. Althusser's conceptual evolution ]. In V A. Lektorskii (Ed.). Sovremennye zarubezhnye kontseptsii dialektiki: Kriticheskie ocherki [Modern foreign conceptions of dialectics: Critical essays], 187-234. Moscow: Nauka. (In Russian).

5. Avtonomova, N. (2001). On the (re)creation of Russian philosophical language. In The Proceedings of the Twentieth World Congress of Philosophy (Vol. 12), 83-94. Bowling Green, Ohio: Philosophy Documentation Center; Bowling Green State University.

6. Avtonomova, N. S. (2001). Fuko [Foucault]. Novaiafilosofskaia entsiklopediia [New philosophical encyclopedia] (Vol. 4), 278-280. Moscow: Mysl'. (In Russian).

7. Avtonomova, N. S. (2008). Poznanie iperevod. Opytyfilosofii iazyka [Cognition and translation. Experiments in the philosophy of language]. Moscow: ROSSPEN. (In Russian).

8. Avtonomova, N. S. (2010). Fuko [Foucault]. Novaia filosofskaia entsiklopediia [New philosophical encyclopedia], 2nd ed., rev. and enl. (Vol. 4), 278-280. Moscow: Mysl'. (In Russian).

9. Avtonomova, N. S. (2014). Mezhdu “golosom” i “kodom”: vstrechi i stolknoveniia v kommunikativnom prostranstve [Between “voice” and “code”: Encounters and clashes in the communication space]. In V A. Lektorskii (Ed.). Problemy i diskussii vfilosofiiRossii vtoroi polovinyXXv.: sovremennyi vzgliad [Problems and discussions in Russian philosophy of the second half of the 20th century: A contemporary view], 313-331. Moscow: ROSSPEN.(In Russian).

10. Avtonomova, N. S. (2015). Frantsuzskie “vlastiteli dum” v sovetskom i russkom kontekste (opyt chitatelia i perevodchika) [The French maоtres-penseurs in the Soviet and Russian context (the experience of a reader and translator)]. Filosofskie nauki [Philosophical Sciences], 2015(9), 7-23. (In Russian).

11. Avtonomova, N. S. (2016). Poznanie i perevod. Opyty filosofii iazyka [Cognition and translation. Experiments in the philosophy of language], 2nd ed, rev. and enl. Moscow; St. Petersburg: Tsentr gumanitarnykh initsiativ. (In Russian).

12. Avtonomova, N. S. (2019а). Between “voice” and “code”: Encounters and clashes in the communication space. In V A. Lektorsky, M. F. Bykova (Eds.). Philosophical thought in Russia in the second half of the 20lh century: A contemporary view from Russia and abroad, 261-276. New York; London; Oxford etc.: Bloomsbury Academic.

13. Avtonomova, N. (2019b). Sovetskoe chudo: o perevode “Slov i veshchei” [A Soviet miracle: On the translation of The order ofthings]. Logos, 29(2): FOUCAULT vs FUKO, 151-178. (In Russian).

14. Foucault, M. (1966). Les mots et les choses: une archйologie des sciences humaines. Paris, Gallimard. (In French).

15. Foucault, M. (1994a). Entretien avec Madeleine Chapsal [1966]. In M. Foucault. Dits et йcrits (Vol. 1), 513-518. Paris: Gallimard. (In French).

16. Foucault, M. (1994b). “La philosophie structuraliste permet de diagnostiquer ce qu'est `aujourd'hui'” (Entretien avec G. Fellous) [1967]. In M. Foucault. Dits et йcrits (Vol. 1), 580584. Paris: Gallimard. (In French).

17. Fuko, M. (1977). Slova i veshchi. Arkheologiia gumanitarnykh nauk [Trans. from Foucault, M. (1966). Les mots et les choses: une archйologie des sciences humaines. Paris, Gallimard]. Moscow: Progress (2nd ed.: St. Petersburg: A-cad). (In Russian).

18. Gretskii, M. N. (1984). Marksistskaiafilosofiia v sovremennoi Frantsii [Marxist philosophy in contemporary France]. Moscow: Izdatel'stvo MGU. (In Russian).

19. Kuhn, T. (1962). The structure of scientific revolutions. Chicago: Univ. of Chicago Press.

20. Kuhn, T. (1970). The structure of scientific revolutions. 2nd ed., enl. Chicago: Univ. of Chicago Press.

21. Mamardashvili, M. K. (1968). Analiz soznaniia v rabotakh Marksa [Analysis of consciousness in Marx's works]. Voprosy filosofii [Problems of Philosophy], 1968(6), 14-25. (In Russian).

22. Mamardashvili, M. K. (1970). Forma prevrashchennaia [Transformed form]. In Filosofskaia entsiklopediia [Philosophical Encyclopedia] (Vol. 5), 386-389. Moscow, Sovetskaia entsik- lopediia. (In Russian).

23. Sapiro, G. (2018). What factors determine the international circulation of scholarly books?

24. The example of translations between English and French in the era of globalization.

25. In J. Heilbron, G. Sora, T. Boncourt (Eds.). The social and human sciences in global power relations, 59-94. Cham; Switzerland: Palgrave Macmillan.

26. Sapiro, G., Dumont, L. (2016). La diffusion international du structuralisme: entre appropriation et rejet. In J.-F. Bert, J. Lamy (Eds.). Rйsonances des structuralismes, 123-138. Paris: Editions des archives contemporaines. (In French).

27. Smirnova, E. (2012). Histoire de la traduction des philosophes franзais en URSS dans les annйes 1970 (Mйmoire de Master I Recherche [Master's Thesis, Level I], Collиge Universitaire Franзais de Saint-Pйtersbourg). St. Petersburg. (In French).

28. Smirnova, E. (2013). Traduction et circulation des textes philosophiques entre la France et l'Union Soviйtique dans les annйes 1960-1970 (Mйmoire de Master II Recherche [Master's Thesis, Level II], Univ. Paris 7 Denis Diderot). Paris. (In French).

Размещено на Allbest.ru