Региональные политические элиты

По композиции акторов политического процесса В.Я.Гельман обосновывает два типа элит: с доминирующим актором, что создает моноцентрический режим, либо без оного (нолицентрический режим). Внутри типа элит с доминирующим актором возможны два варианта: «сообщество элит» при компромиссной стратегии борьбы и «победитель получает всё» - при силовой стратегии.

По стратегии региональных элит в отношении федерального центра И.В.Бахлова выделяет четыре типа:

1)лояльность федеральным властям, роль «наместников» и проводников влияния центра (отмечена в дотационных и малоресурсных регионах - Псковской, Костромской, Амурской, Курганской областях и т.д.);

2)поощрение элитами децентрализации и попытки генерировать самостоятельный курс (Татарстан, Свердловская область, Калининградская область и др.);

3)«генераторы-реформаторы» согласны использовать свои эконочческие ресурсы в пользу всей страны (Ханты-Мансийский АО, Пермкая и Ярославская области, Москва);

4)«конформисты-прагматики» (Мордовия, Санкт-Петербург, Кемеровская область и др.).

По политическим ориентациям региональные элиты делят на либеральный, неоконсервативный и социалистический типы (О.В.Гаман-Голутвина). Их пространственное размещение неравномерно и может быть определено по экспертным опросам элит, публичным выступлениям элитных акторов, направленности официального курса властей региона. Либеральный тип проявляется в столичных мегаполисах и регионах высокой урбанизации вовлеченных в мировые экономические отношения, имеющих центры культурных инноваций: Москва, Санкт-Петербург, Свердловская и Пермская области, Самарская и Нижегородская области... Территории полупериферии со средним уровнем урбанизации и «вторичным» восприятием инноваций чаще всего управляются консервативными элитами (области Центрального Черноземья и Юга России, Сибири. Элита с «социалистическими» ориентациями обычно сохраняет власть в периферийных регионах аграрного типа, где велик груз социальных проблем (Дагестан, Кабардино-Балкария, Пензенская и Амурская области). Следует уточнить, что тип элиты вовсе не означает поддержку близкой идеологически партии. Номенклатурные правящие группы в республиках Северного Кавказа и Поволжья не раз уже дружно меняли ориентацию: от поддержки КПРФ - к НДР, ОВР, «Единой России»... Точнее будет назвать последний тип патерналистским, чтобы снять проблему идеологической всеядности.

Ресурсы власти региональных политических элит.

Ресурсы в данном случае понимаются как все материальные и социокультурные факторы власти, которые придают ей вес и реальное господство в обществе. Иногда эти факторы называют «капиталами» различного свойства (С.П.Перегудов).

Ресурсы разделяются на виды по области и характеру проявления: экономические, политические, административные и информационные.

Экономические ресурсы зависят от природно-географического своеобразия региона, от степени контроля элит над ресурсной базой, от сложившейся экономической системы. Например, ресурсы могут быть традиционными (прибыль от ручного груда и природных богатств или инновационными (контроль над научными разработками, технологиями и патентами).

В зависимости от ресурсной базы выделено 5 групп региональной элиты, имеющих различные интересы и способы их отстаивания (классификацию провели Н.Ю. Лапина и А.Е. Чирикова):

1. Элиты регионов с развитой добывающей промышленностью, ориентированной на экспорт (Башкортостана, Татарстана. Саха-Якутии, Коми, Ханты-Мансийского и Ямало-Ненецкого АО, Красноярского края). Имеют контроль над высокоприбыльным природным сырьем (нефтью, газом, алмазами, лесом, рудами и т.д.). Благодаря природной ренте и экспорт-импортным операциям имеют прибыльный бюджет и являются донорами для федерации. Они заинтересованы в максимальной интеграции России в мировую экономику, в создании оффшорных и льготных налоговых зон, в снижении своих отчислений в федеральный бюджет. Элиты данных регионов стремятся увеличить свою хозяйственную независимость, создать замкнутый «регион-корпорацию».

2. Элиты торгово-промышленных регионов, узлов коммуникаций страны (Москва и Санкт-Петербург; «окна в мир» - Приморский край, Архангельская. Мурманская, Камчатская области). Они активно вовлечены в мировую торговлю, транспортные и информационные связи. Заинтересованы в приоритетном развитии третичного сектора: финансов, торговли, сервиса, наукоемких производств. Ключевую роль среди всех регионов играет Москва (70% общероссийских финансовых средств), которая активно проводит экономическую и политическую экспансию в регионы. В 1996-1999 гг. мэр Москвы Ю.М.Лужков претендовал на статус общенационального лидера.

Элиты второй группы регионов не заинтересованы в ликвидации регулирующей роли центральной власти. Скорее, они хотят получить привилегии за счет своих конкурентных преимуществ.

3.Элиты промышленно развитых регионов с преобладанием перерабатывающих отраслей тяжелой, оборонной, наукоемкой промышленности (Свердловской, Пермской, Челябинской, Новосибирской, Томской, Самарской, Нижегородской областей, Удмуртии, Чувашии и т.д.). Испытали тяжелый кризис ресурсов в 1990-е годы, но «ожили» вследствие восстановленного роста индустрии 1999-2003 гг. Заинтересованы в притоке инвестиций для коренной модернизации производства, в федеральном протекционизме на внешних рынках. Отраслевая неоднородность этой группы регионов делает их элиты разнообразными по стратегиям и ориентациям. Одни элиты выражают надежды на государственную опеку (Омская, Иркутская, Свердловская области), другие больше надеются на трансграничное сотрудничество со странами Запада (Карелия, Нижегородская область).

4.Элиты аграрных и агропромышленных регионов (области Центрального Черноземья, Южного Урала и Забайкалья, Дона, Кубани, Ставрополья. Нижнего Поволжья). Их конкурентные преимущества - плодородная земля, достаточно квалифицированная и обильная рабочая сила, потенциал туризма и коммуникаций. Вместе с тем межотраслевое ценообразование таково, что делает аграрный сектор низкодоходным. Эти регионы больше других страдают от бесконтрольной миграции, этнических конфликтов. В итоге их элиты занимают государственно-протекционистские и Центростремительные позиции, а часть из них получает дотации центра.

Элиты депрессивных регионов (республик Северного Кавказа, Калмыкии, Алтая, Тывы, Бурятии, автономных округов: Корякского, двух Бурятских, Коми-Пермяцкого, Еврейской АО). Природный и экономический потенциал слаб, элиты делают ставку на получение дотаций из федерального бюджета. Регулирование внутреннего рынка региона жестко-корпоративное, сильно административно-клановое предпринимательство.

Методы наращивания экономических ресурсов властных элит - контроль над сбором налогов и региональным бюджетом, участие элит и их «доверенных лиц» в приватизации и управлении имуществом, предоставление субсидий и кредитов лояльным бизнес-слоям, лицензирование фирм и мн.др. «Другая сторона медали» - финансирование политического рынка препринимателями, лоббирование нужных законов и управленческих решении, а в крайних формах «приватизация власти» со стороны ФПГ.

Постсоветский передел власти и собственности резко усилил позиции региональных элит. На 1997 г. в собственности регионов находилось 20% стоимости государственного и муниципального имущества, а федеральные власти владели 14%. С учетом того, что 80-85% предприятий и организаций страны в частном владении, сложилась ситуация «перевернутой пирамиды». Официальная политическая власть имеет слабые рычаги влияния на экономические ресурсы, а курс централизации остается непоследовательным. Конечно, речь не может идти о командном регулировании экономики. Но должна быть стратегия развития страны, в которой будет рассчитан баланс экономических интересов между центром, регионами и местными сообществами.

После кризиса 1998-1999 гг. возможности региональной правящей элиты в экономике сократились. Почему? Как считает А.Е. Чирикова, в регионах быстро идет переход собственности в руки эффективных владельцев, концентрируется капитал (на межрегиональном уровне и путем экспансии общероссийских ФПГ). В результате закрепились новые тенденции в использовании экономических ресурсов, определяемые А.Е.Чириковой на материале «успешных» регионов (Самарской, Пермской, Ярославской областей):

1)окрепшие предприятия стали более самостоятельными от органов государственной власти;

2)крупные фирмы-участники второй волны передела собственности научились отстаивать свои интересы без силовых незаконных методов, что затруднило «административное предпринимательство» чиновников;

3)возникшие межрегиональные компании могут свободно переводить ресурсы из одного субъекта РФ в другой, что осложняет губернаторам влияние на крупный бизнес;

4)региональным администрациям всё реже удаётся контролировать курс крупных компаний на своей территории. Напротив, менеджеры столичных и межрегиональных ФПГ активно проникают в органы власти;

5)в итоге взаимодействие официальной власти и крупного бизнеса пошло по пути «взаимной зависимости» и «настороженного сотрудничества».

Политические ресурсы влияния региональных элит. К ним относятся по классификации Н.Ю. Лапиной и А.Е. Чириковой:

-представительство в органах федеральной власти и способность влиять на решения федерального центра;

-контроль над принятием решений регионального уровня;

-обладание консолидированной политической поддержкой в регионе.

Представительство в органах федеральной власти можно оценить по ряду индикаторов. Во-первых, назначения членов региональных элит на высокостатусные федеральные посты (примеры Н.Д.Егорова с Кубани - министра по делам национальностей, нижегородцев Б.Е.Немцова и С.В.Кириенко в Правительстве РФ. ленинградца В.А.Густова - вице-премьера, Ю.И.Трутнева из Перми - министра природных ресурсов и т.д.). Во-вторых, лоббирование интересов благодаря депутатам Госдумы РФ и членов Совета Федерации. Особенно ценным последний метод был в 1996-2000 гг., когда членами Совета Федерации становились главы исполнительной и законодательной власти ex officio. В-третьих, работа вертикально-интегрированных групп с участием и столичных политиков, и региональных лоббистов по отраслевому принципу: нефтяников, металлургов, оружейников, газовиков... В-четвертых, определенную роль играют совещательные органы при Президенте РФ: Совет законодателей, Государственный совет. В-пятых, - межрегиональные ассоциации экономического сотрудничества, хотя с 2000 г. их роль резко снизилась. Внешними индикаторами влияния элит на федеральном уровне являются также различные репутационные рейтинги: «100 ведущих политиков России» за месяц, «Лучшие лоббисты России» и проч. Например, в июне 2004 г. Агентство экономических новостей и «Независимая газета» определили очень сильную эффективность (свыше 4 баллов из 5 возможных) для Ю.М.Лужкова, В.И.Матвиенко, М.Ш.Шаймиева, А.И.Лисицына, А.С.Дзасохова, Р.А. Абрамовича.

Контроль над принятием решений регионального уровня можно оценить по формальным и неформальным признакам. К первым из них относятся правовые полномочия госслужащих сообразно должности, институциональное строение системы власти. Ко вторым - наличие сплоченной и лично преданной «команды», степень персонализации принятия решений, степень влияния на контрэлиты и самостоятельных акторов.

Обладание консолидированной поддержкой в регионе устанавливается социологическими методами: анкетными опросами, интервью, как с представителями элит, так и с электоратом. Но надо предостеречь от некритического доверия любым рейтингам популярности. Если режим в регионе авторитарен, то общественное мнение часто не отражает реальный уровень доверия правителям.

Новые тенденции развития политического ресурса элит регионов -рост влияния федерального центра на партийную систему, законодательство и институциональный дизайн, на сеть избирательных комиссий. Обособленные «политические вотчины» глав регионов и их клиентел соподчиняют федеральным структурам власти, идёт строительство региональной сети «партии власти» - «Единой России».

Административные ресурсы региональных элит. К ним относятся:

-регулярные консультации губернатора с представителями федеральных ведомств в регионе;

- финансирование из регионального бюджета федеральных ведомств в субъекте РФ;

-вытеснение оппозиции из легальных форм активности: запрещение либо затрудненное участие в выборах, публикации в свободной печати;

- подчинение всех ветвей и органов власти региона исполнительной власти;

- широкое представительство в региональных парламентах служащих исполнительной власти, мэров и чиновников муниципалитетов, лояльных предпринимателей;

-наличие внутри администрации структур, координирующих отношения между партиями в интересах «партии власти»;

-контроль глав регионов и их администраций над избирательными комиссиями.

Информационные ресурсы региональных элит:

-контроль исполнительной власти над ведущими СМИ, создающий монополию в информационной среде региона;

-создание региональных идеологий как обоснования власти;

-влияния на образовательную сферу региона (среднее и высшее образование);

-использование влияния преобладающих религий;

-деятельность аналитических подразделений властных органов и лояльных власти исследователей.

Итак, комплекс ресурсов региональных элит весьма значителен. Он обеспечивает элитам доминирование в политическом процессе. Различия региональных ситуаций не в том, слаба ли элита в целом, а едина ли она и какими методами обеспечивает свою власть (см. раздел лекции 9 о политических режимах).

3. Институционализация региональных элит и их участие в политических процессах

В предыдущем разделе лекцию мы выясняли, кто и почему входит в состав региональных политических элит, на каких ресурсах основана власть элит. Следующий важный вопрос - что позволяет говорить об элитах как сплоченном акторе политических процессов? Из этого вопроса возникают следующие. Какие интересы имеют элиты и как интересы преобразуются в политические ориентации? Действуя в своих интересах на основании политической культуры, региональные элиты вступают в определенные отношения с иными акторами процесса. В итоге происходи трансформация самих элит, характера политических отношений и институтов власти.

Начнем с институционализации элит, т.к. именно она характеризует меру устойчивости высокостатусных групп, зрелость их самосознания и «встроенность» во всю общественную систему в целом. В данном случае полезно социологическое определение института, данное А.В.Дукой на основании работы Б.Д.Джоунса, Т.Салкина и Х.А.Ларсена. Институт - совокупность ролей, играемых людьми; «совокупность индивидов, действующих в соответствии с общими [для них] правилами для достижения коллективных целей». Главная задача института - интегрировать и стабилизировать групповую деятельность. Поэтому институционализация - процесс закрепления видов деятельности, превращению их в стандартные и привычные на основе определенных взглядов и интересов.

Институционализация, по мнению А.В.Дуки, возможна при взаимодействии трех факторов: культурного, структурного и институционального. Культурный фактор означает легитимацию власти элиты с помощью принятых в обществе норм и ценностей, стереотипов и отношений к политике. Структурный фактор составляет организованную «рамку» элиты. Собственно институциональный фактор связан со способами деятельности и задачами властных органов, с типом формирования этих формальных структур.

О завершении институционализации элит можно судить по критериям, предложенным в статье А.В. Дуки. Они - устойчивость группировок во власти и возможность эффективно использовать свой статус; воспроизводство себя как правящей страты: наличие собственной социальной базы, сегмента общества для рекрутирования и кадрового резерва в административных органах. В итоге институционализации состав властных групп стабилизируется, как и их клиентел. Практики деятельности становятся рутинными (постоянными). Стабилизация политических властвующих групп совпадает по времени и переплетается организационно с концентрацией собственности. Складываются семейно-родственные и служебные кланы, в деятельности которых невозможно разделить экономические и политические интересы.

Вместе с тем институционализация региональных элит не завершена. Этот процесс зависит от общероссийских и региональных политических условий трансформаций социальной структуры. Велика доля неопределенности в институциональном выборе «хозяев региона».

Для понимания российской модели институционализации очень важно учесть, что процесс разворачивался при ведущей роли исполнительной власти регионов. Уже в 1993-1994 гг. аналитики отмечают повсеместную слабость и рыхлость политических движений и партий, а часто и «бессубъектность» политических сообществ регионов. Система органов официальной власти стала единственным выразителем внятных социетальных интересов. Эта достаточно легкая победа над ростками неноменклатурных элит достигалась за счет: неформальных клиентельных связей, контроля над ключевыми экономическими позициями, управленческого опыта и превосходства в кадровом резерве. (Речь идет о Москве, Санкт-Петербурге, Нижегородской области. Ведь во многих республиках и областях номенклатура не делилась властью с выдвиженцами «демократической» волны вообще).

Институционализация, прежде всего, выражает рост зрелости интересов элит, выраженных в действиях и сознании их участников. Как установлено с помощью анкетных опросов и интервью, базовый интерес элит - самовоспроизводство сохранение и упрочение своих позиций, которые обеспечивают высший статус всей страте. На стадии институционального закрепления члены элиты больше всего озабочены сплочением внутригрупповой организацией. Приоритетны именно экономические интересы, что ярко видно в опросе членов административных элит Южного ФО (2001 г., проведен Северо-Кавказской академией госслужбы). На вопрос «Какие достоинства и позитивные черты проявляются в деятельности современных региональных злит?» были получены ответы в последовательности (разрешалось выбирать несколько вариантов):

1.Патронирование развития местного бизнеса 48,6%,

2.Координация действий различных групп населения 31,4%,

3.Умение разрешать конфликты, стабилизировать обстановку 20,0%.

4.Умение лоббировать интересы и запросы населения региона 17,1%.

Забота о развитии национальной культуры и образования 17,1%,

6.Чуткость к проблемам населения 2,9%,

Опрос слушателей РАГС, проведенный М.Н. Афанасьевым в середине 1990-х гг., дал похожий итог. Главным фактором карьеры региональные госслужащие считают поддержку экономической структуры в виде патрон-клиентарных отношений, а вовсе не интеллектуальную самостоятельность или повышение квалификации.

Интервью с членами административных элит, лонгитюдно проводимые Н.Ю. Лапиной и А.Е. Чириковой, позволяют конкретизировать систему интересов. Декларируются три основные мотивации: интерес к работе (50% ответов); желание сделать карьеру и улучшить личные качества; общественные интересы (по 1/3). Критерии принадлежности к власти понимаются членами элит весьма прагматично. 75% опрошенных называют (1998 г.) главным «возможность влиять на движение денег», «право подписи», «личностный потенциал», а также внутриэлитную организованность и солидарность. Ни один из респондентов не отнес элитным группам представителей науки и культуры. Интервью в Ростовской области показали иерархию факторов прочности участия в высшем слое элиты. На первый план опрошенные ставили богатство. Затем по убыванию - умение поддерживать неформальные отношения; умение улавливать, выражать и защищать интересы людей; образованность; профессионализм; лояльность к режиму власти. Иерархия качеств позволяя делать вывод о «раздвоенности сознания» элит. Противоречиво сочетаются советские и бизнес-приоритеты. Высока критичность членов высшего слоя региональных элит в оценках всей системы власти. Опрос силами СКАГС в Ростовской области (1995 г.) дал неожиданные итоги. 75% опрошенных госслужащих высшего звена говорили о коррумпированности чиновников, 70% - о местничестве в высшем эшелоне власти, 60% - о круговой поруке в госструктурах. Респонденты признают, что больше часть их рабочего времени уходит на решение повседневных, а не стратегических задач.

Такое состояние умов ведет к неопределенности политических ориентации элит, подчинению идейных симпатий целям сохранения личного и группового статуса. Политические ориентации рассматриваются как часть политической культуры; представленная социальных групп и индивидов о политике и само определение своих позиций; степень готовности участвовать в политической жизни. Ориентации имеют значительную устойчивость и инерционность, что позволяет привлекать эмпирические данные на большом временном интервале.

Выборка интервью и биографий в 5 регионах, изученная Н.Ю. Лапиной и А.Е.Чириковой, стала основанием выделения 5 моделей ориентации элитных групп.

1.«Политическая неангажированность» уклонение от политических действий (20% респондентов), стремление деполитизировать профессиональную работу (в равной мере- предприниматели и госслужащие).

2.«Политическая вовлеченность» (менее 20%, в равной мере предприниматели и госслужащие). Имеют осознанные взгляды и установки действия. Выявлены два варианта модели: личное участие членов элиты в политике или косвенное воздействие на политику.

3.«Ориентация на сильную личность» (20%, чаще всего - частные предприниматели). Лидеры-интеграторы интересов понимаются как «антикризисные управляющие». Их противопоставляют слабым партийным деятелям-эгоистам и болтунам.

4.«Политическая зависимость» (более 20%, прежде всего - госслужащие регионов, в меньшей мере частный бизнес). Открыто ориентируются на курс главы региона и его окружения под предлогом сохранения статуса. Возможно, проявляют «двойную игру».

«Политическая неопределенность» (свыше 20%, в основном предприниматели и чиновники). Скрывают либо откладывают свой выбор на будущее.

Все обрисованные модели на практике сочетаются. Политически активные члены элит склонны применять формальные каналы участия. Аполитичные чаще используют неформальные приемы. Полученная картина позиций свидетельствует о низком уровне политического самоопределения элит, о сильном прагматизме и ситуативности выбора. Впрочем, региональные элиты почти не отличаются по данным качествам от «средних» избирателей.

Примерно равное разделение опрошенных членов элит на 5 групп говорит об отсутствии сплоченности и глубокого осознания политических интересов. Неудивительно, если вспомнить о диверсификации экономических ресурсов и интересов элит. Многие правящие в регионах политики и сами сбились со счета партий и предвыборных стоков, в которых они состояли одинаково безыдейно.

Легитимация политических интересов. Для того, чтобы политическая элита в полной мере имела высокое влияние, она должна обеспечивать поддержку и доверие себе. Легитимация идет на двух уровнях: внутриэлитном (создание системы ритуалов и мифов для «внутреннего употребления»), а также внешнем (достижение поддержки и доверия со стороны народа).

Способы легитимации зависят от преобладающего типа региональной и политической культуры. В современной России наблюдаются:

1)традиционная легитимация путем конструирования мифов о «золотом веке», национально-культурном возрождении, введения культа главы региона (республики Северного Кавказа и Поволжья, ряд аграрных областей);

2)харизматическая легитимация, лишь отчасти связанная с состоянием общества, а в большей мере - со строением элитных групп (например, контрастные по социальной среде Москва, Приморский и Краснодарский края возглавлялись в 1990-х гг. одинаково харизматическими лидерами);

3)формально-рациональная легитимность на основе демократических процедур выборов, влияние которой сдерживается пассивностью масс (Санкт-Петербург, Ярославская область, Красноярский край и мн. др.);

4)целерациональная легитимность, требующая от власти выдвинуть некую стратегию реформ идеологического толка, часто - конструируюшую новые идентичности (Самарская, Саратовская, Новгородская области, Татарстан и др.).

Если легитимация элит идёт успешно, то создаваемая групповая идентичность может рождать довольно зрелые объяснительные модели власти. Следует четко разграничивать уровни их кристаллизации: мифологию и идеологии тем более, что политологи подчас смешивают оба понятия.

Мифология - начальная стадия в создании идеологии; тип сознания, основанного на чувственном восприятии действительности. Мифология предполагает непосредственное слияние воображаемого и реального, предметов материального мира с их символами и значениями. Современное мифотворчество, конечно, не означает возврата «всерьез» к архаическим способам мышления. Оно мыслится своими создателями - чаще всего провинциальными журналистами, спичрайтерами, околоэлитной интеллектуальной прислугой меркантильно - как способ манипуляции массовым сознанием. Миф не исчезает с модернизацией общества и не замкнут в архаичных сообществах со слаборазвитым интеллектом. Он просто формирует иную, чем научная, картину мира, привлекательную во времена утраты общественных целей.

Структура мифа включает элементы: 1) архетипы - многократно возникающие и утвердившиеся в менталитете способы восприятия; 2) смысловое содержание, взятое из обыденного жизненного опыта; 3) систему образов-символов, которые сравнивают жизненные события с архетипом и «переводят» смысл событий в мифологическую форму.

Функции мифологии в условиях постсоветских региональных сообществ (по В.А.Ачкасовой):

-формировать и поддерживать региональную идентичность в целях политической мобилизации граждан;

-обеспечивать психологическую компенсацию провинциализма, дабы положительно оценивать свою принадлежность к региону;

-создавать положительные образы региональных элит и лидеров;

-преодолевать отчуждение индивида от политики, снимать его психологическое напряжение;

-осмысливать в доступном для масс виде и выгодных для элит смысловых категориях новые сложные явления (например, утрата элементарной управляемости регионов после распада СССР переосмысливается как «национальное возрождение»).

Механизмы мифотворчества наиболее квалифицированно изучены этнологами и психологами. Складывание региональных мифов в постсоветской России отражает кризис базовых ценностей, утрату оснований идентичности либо их неопределенность. Психологически в основе мифологизации лежат потребности индивида: в безопасности и защите, в принадлежности к группе, в самобытности и независимости от других. Но далее начинают действовать объективно-социальные механизмы мифо-строительства: политические институты, территория, традиции культуры, язык, религия, стратификационные различия и т.д.

Архаизация массового сознания в ходе кризиса идентичности проходит несколько ступеней. На первой - рушится старая идентичность, что вызывает поиск новых координат в мире. Простейшей формой самозащиты становится дуальное деление мира на «своих и чужих». На второй стадии представления о причинах бедствий персонализируются. Создаются устойчивые «образы врага» (злокозненного федерального центра, соседних регионов, внутренних изменников, не дающих жить хорошо) и «образы героя-вождя» (восстановителя добра). На третьей стадии складывается относительно целостная идеология - связный взгляд на прошлое, настоящее и будущее региона. Тем самым мифология преобразует региональное сообщество из условного и «размытого» субъекта политики в реальный, наделенный сверхположительными качествами в противовес врагам. В итоге мифотворчества, как отмечает В.А.Ачкасова. идёт перенос идеологических символов и стандартов в массовую психологию, соединение абстрактных теоретических подходов с обыденным сознанием в эмоционально-чувственных формах. Элитам нужны мифы дня того, чтобы обеспечивать лояльность населения и легитимность своей власти. Инструментальными средствами достижения данной задачи служат мифологические образы. Среди них выделяются по значению историческое мифотворчество, геополитические проекты, утопии, «образ врага» и «образ героя».

Общие черты всех образов - подчеркивание неповторимости региона, его особо важной роли в российской политике. В 1990-х гг., когда РФ еще была децентрализованной и во многих отношениях конфедеративной, многие лидеры регионов открыто проявляли враждебность единству страны, изображали Россию «империей», противницей всего нового и прогрессивного. Однако риторика региональных элит внутренне противоречива.За исключением немногих крайних вариантов (Чечня, Татарстан, Тыва начала 1990-х гг.) элиты декларировали общероссийский патриотизм и защиту «подлинных» национальных интересов от эгоизма и предательства «московских» элит. Например, губернатор Кубани в 1996-2000 гг. Н.И. Кондратенко риторически призывал отделить Москву как рассадник западничества от «нормальной» России.

С начала централизаторских реформ 2000-х гг. акценты мифотворчества сместились от идеологизации и противостояния «зловредному» центру к созданию привлекательного для бизнеса имиджа территории. Например, уральские элиты создают своим областям имидж «опорного края державы оружейного сердца». Саратовский губернатор Д.Ф. Аяцков создал культ своего великого земляка П.А. Столыпина, явно пытаясь закрепить в массовом сознании преемство. Новгородская элита конструирует миф о «вечевой демократии» и начале российского государства на своей земле. (Сейчас мы не вдаёмся в дискуссию о степени научной корректности этих рекламных утверждений). Кубань и Дон акцентируют устами губернаторов казачьи традиции, Нижний Новгород - купеческую хватку и свободолюбие. Примеры можно приводить буквально для каждого региона.

Неповторимость историко-культурных объектов мифологизации нисколько не отменяет однотипности целей создателей имиджей. Для целевой аудитории - избирателей в самом регионе миф служит способом сплочения и положительной идентификации с правящими группами. Для внешних инвесторов и федеральных властей миф служит бизнес-привлекательности и узнаваемости региона.

Даже столь беглый обзор мифотворчества позволяет нам утверждать, что целостных и устойчивых региональных идеологий в нынешней России нет. Они либо не сформировались после бума «поиска самобытности» 1990-х гг. либо деградировали в неблагоприятных новых условиях. Сформированная идеология отличается от мифологии тем, что претендует дать рациональное объяснение политических явлений и добивается восприятия себя массами в качестве научной истины. Идеология жестко связана с интересами социальных групп. В.А.Ачкасова справедливо спорит со сторонниками сближения идеологии и мифа. По её словам, «региональная идеология созидается в результате «переплавки» социокультурных установок, норм, психологических архетипов, присущих локальному социуму, хотя окончательным её интерпретатором выразителем выступает политическая элита. Она как бы реконструирует «фрагменты» прежних святынь, пытаясь создать из них целостное полотно».

Элиты регионов в системе политических отношений. Сейчас мы ограничимся выявлением отношений по вертикали - между федеральной и региональными элитами, а также межэлитным взаимодействием по горизонтали - между сегментами властвующих групп. Отношения элит с массами требуют дополнительного изучения. К тому же в «авторитарных ситуациях» во многих регионах отношения с массами сведены к символическим ритуалам. Среди методов взаимодействия господствует электоральная агитация. Подчас СМИ становятся единственным каналом коммуникации элит с народом. Отчуждение элит от масс, на наш взгляд - одно из главных препятствий демократизации.

Основными типами отношений между элитами являются компромиссные и конфликтные стратегии взаимодействия. На основе системного подхода В.Я. Гельман предложил классификацию стратегий. Компромиссная стратегия при режиме с доминирующим актором - «сообщество элит» (elite settlement), при отсутствии такого актора - «борьба по правилам». Конфликтные (силовые) стратегии: при режиме с доминирующим актором - «победитель получает всё», при отсутствии доминатора - «война всех против всех».

Роль межэлитных конфликтов во всей системе конфликтов определяется тем обстоятельством, что элиты - не простые реагенты конфликтов. Напротив, элиты определяют, какой конфликт окажется в центре политического процесса в зависимости от своих стратегий и текущих предпочтений. Но межэлитные конфликты чаше всего латентны, имеют скрытые и внешне превращенные формы. Например, противостояние кланов в борьбе за собственность и власть часто маскируется возвышенными идеологическими фразами, предназначенными для масс.

Типология межэлитных конфликтов включает в себя институциональные и функциональные конфликты.

Институциональные конфликты вызываются противоречиями в принципах и целях различных структур власти. Они коренятся в самой природе моноцентрической персонализированной власти, которая во многом унаследовала советские конструкции, но вынуждена действовать в противоположных целях и (хотя бы ограниченно) соблюдать демократические процедуры. Каждый институт стремится к единовластию, но это недостижимо. Поэтому подпитываются постоянные конфликты по вертикали: между уровнями власти «федерация - регион местное самоуправление». Также сильны, особенно на стадии становления режима, горизонтальные конфликты между главой исполнительной власти и законодательным органом.

Периодизация конфликтов может быть дана по признаку состояния участников и их целей. Выделяются три периода конфликтного взаимодействия элит:

1. С 1991 по 1995 гг., когда шло преобразование номенклатуры в элиту. Высока раздробленность протоэлит в регионах. Механизмы получения статуса - чаще всего назначения по принципу личной преданности. Устойчива правовая база. Особенно стремились к самостоятельности элиты республик под предлогом обретения государственного суверенитета. В основе требований перераспределения ресурсов власти лежали экономические мотивы.

Для такой расстановки сил свойственны конфликты по вертикали: между федеральной элитой в целом и элитами наиболее сепаратистских регионов (Чечни, Татарстана, Башкортостана, Якутии, Тывы) между Президентом РФ и «прокоммунистическими» региональными Советами. Мэры городов пытались закрепить автономию от региональных элит. По горизонтали развивался конфликт между назначенными главами регионов и Советами, а иногда - между неотлаженными звеньями самой исполнительной власти (в Краснодарском крае 1992 г. - между главой администрации и председателем правительства). Конфликты завершились роспуском непокорных Советов и укреплением моноцентрических элит, «приручением» президентской властью депутатов Федерального Собрания.

2.1996-1999 г. окрепшие региональные элиты расширяют благодаря договорной децентрализованной федерации свои ресурсы власти. Полномочия и предметы ведения, распределение налоговых и бюджетных поступлений менялись в пользу регионов за счет российского центра. Переход к повсеместным выборам губернаторов уменьшил влияние федеральных властей на состав и ориентации элит. Сложилась моноцентрическая и почти неограниченная власть региональных элит. Вмешательство центра проводилось чаще в случаях идеологической нелояльности «красных» губернаторов в 1/4 регионов. По формам оно было сравнительно мягким: противопоставление нелояльным губернаторам мэров крупных городов, манипуляции с уровнем трансфертов и кредитов и т.п. Пик влияния региональных элит пришёлся на весну 1998 - лето 1999 гг., когда они пытались солидарно давить на федеральные инстанции в лоббистских интересах.

Данная расстановка сил вела к институциональному конфликту между Президентом РФ и наиболее высокостатусными главами регионов - лидерами «фронды», а также к конфликту «главы регионов - мэры городов». Конфликты нашли разрешение на думских выборах 1999 г., когда федерально-ориентированная «партия власти» - "Единство" переиграла регионально-ориентированного «двойника» - ОВР.

3.С 2000 г. до настоящего времени. В отличие от 1990-х гг., когда власть элит на уровне регионов зависела, прежде всего, от внутренних факторов, ныне она определяется во многом внешними факторами - институциональными и неформальными проявлениями путинских реформ. Президент РФ обрел юридически право отстранять от должности глав регионов и распускать региональные законодательные органы. Федеральные округа стали координирующей инстанцией для подразделений ведомств общероссийского подчинения. Отчасти аппарат полпредов комплектуется из представителей региональных контрэлит и лиц, неукорененных в регионе (полпреды К.Пуликовский на Дальнем Востоке и В.Яковлев на Юге России). Лидеры субъектов РФ лишились своих мест в Совете Федерации, а созданный «утешительный» Госсовет декоративен по функциям. Взломана изолированная от центра «губернаторская вертикаль власти», она встраивается в общероссийскую систему институтов. Многие радикальные оппоненты центра проиграли выборы или по причинам административного свойства не смогли в них участвовать (Р. Аушев в Ингушетии, М. Николаев в Саха-Якутии, А. Руцкой в Курской области, Н.Кондратенко на Кубани и т.д. Достигнут компромисс между федеральной и многими региональными элитами на основе взаимной

лояльности и обмена ресурсами. Региональные лидеры утратили формальный статус общероссийских политиков, а взамен получили право на третий и даже четвертый срок полномочий, прощение своих экономических «грехов». Активизировалась экспансия крупного капитала в регионы, но теперь она идёт под патронажем государственных органов.

Данные показатели институциональной расстановки сил значительно изменили конфликты. Противостояние «центр - главы регионов» стало чаще всего подспудным, выражается в непубличных формах. «Амортизатором» этого конфликта теперь выступают полномочные представительства Президента РФ в федеральных округах и федеральные инспектора на уровне 89 регионов. Конфликт глав регионов с федеральным центром может резко активизироваться на социально-экономической почве, например, вследствие роста расходной части региональных бюджетов вследствие непопулярных социальных реформ. В связи с муниципальной реформой возможна повторная институционализация конфликта «главы регионов - мэры», сейчас имеющего функциональные черты (Э.Россель и А.Чернецкий в Свердловской области, К.Титов и Г.Лиманский в Самарской области).

Функциональные конфликты возникают из-за неопределенности либо противоречивости задач сегментов элиты, личных и групповых интересов. Они гораздо разнообразнее институциональных, что неудивительно для столь мозаичного пространства российских регионов. Функциональные конфликты различаются по преобладающим факторам: экономическим, социальным, правовым, политико-идеологическим, этническим, личностным. Они могут иметь, как и институциональные конфликты, две оси развёртывания: по вертикали и горизонтали. Часто разновидности конфликтов переплетаются между собой по причинам и сфере проявления.

В поддержании постоянства функциональных конфликтов очень важны установки политической культуры. Во многих российских регионах эмпирически выявлены устойчивые ориентации на монопольную власть, оценки диалога и компромисса как признаков слабости и недостойного поведения (см. исследования Н.Ю.Лапиной и А.Е.Чириковой, Е.В.Морозовой и других авторов). Так, глубокие интервью Лапиной и Чириковой в нескольких регионах подтверждают субъективную важность внутриэлитных конфликтов. На вопрос: «Что, на Ваш взгляд, тормозит развитие элиты в Вашем регионе и негативно сказывается на регионе?» 70% руководителей высшего звена назвали борьбу за власть. Мэр крупного города в Поволжье полагал: «В России сегодня повсеместно идет борьба за власть. Не думайте, что эта ситуация характерна только для Центра... Лидеры районного уровня борются за своё видение ситуации с лидерами областными и городскими. Такое впечатление, что образ «борьбы» сделался решающим для России на различных уровнях управления». Больше 50% респондентов считали, что уменьшение внутриэлитной борьбы за власть позволило бы им управлять более рационально и эффективно. Соотношение сторонников авторитарных и гибких методов соперничества определялось к 1998 г. в исследовании Лапиной и Чириковой как 50 : 33%. Жесткие методы конкуренции, чаще отмеченные у старшего (более 40 лет возраста) поколения элиты, чаще приводили к успеху и потому закреплялись в сознании.

Рассмотрим контрастные региональные случаи внутриэлитных конфликтов с тем, чтобы понять тенденции развития элит. Эмпирический материал дали исследования по Ярославской и Самарской областям (Н.Ю.Лапина и А.Е Чирикова), Нижегородской области (А.В.Дахин), Саратовской области (И.Парусина), Республике Коми (В.А.Ковалев).

Теоретической основой классификации отношений внутри элит может быть матрица, разработанная И.Г.Тарусиной на основе типологии политических установок (работы Р. Патнэм) и элитных структур (работы Дж.Хигли, Р.Гюнтер). Патнэм выделяет четыре типа установок элит:

-когнитивные, т.е. знания и суждения о политическом режиме;

-нормативные, т.е. предположения о том, как режим должен работать

-интерперсональные, т.е. отношения к другим участникам политического взаимодействия;

-стилистические, т.е. структурные качества системы взглядов, отражающие нормы индивидов и групп.

Типология элитных структур в работе под редакцией Дж. Хигли и Р.Гюнтера включает в себя три вида структур:

-идеологическое единство - принудительное под диктовку правящей группы;

-консенсусное единство - процедурно-добровольное, на основе общепринятых демократических «правил игры»;

-разделенные структуры при сильном размежевании внутри элит и отсутствии единых ценностей у них (сценарий «война против всех»).

И.Г.Тарусина добавляет еще одну промежуточную структуру - фрагментированную. При ней элиты консенсусны, но не достигли единого понимания норм отношений.

Предложенная И.Г. Тарусиной матрица полезна для операционализации нарративных эмпирических свидетельств. На материалах Нижегородской области А.В. Дахин создал модель конкуренции между региональными элитами, которая в иных терминах раскрывает те же процессы. Модель «враждующей демократии» весьма сходна с поведением разделенной элитной структуры в таблице И.Г. Тарусиной. Модель «доверяющей демократии» близка к консенсусно-единой структуре. (Следует учесть, что Нижегородская область - регион с активной политической конкуренцией и развитой по российским меркам институциональной средой элит).

Модель «враждующей демократии», по А.В.Дахину, складывается в обстановке непримиримой борьбы между элитными группировками. Отношения между ними неустойчивы. В основе модели - недоверие, отчуждение и «смертельная борьба» между элитами.

Модель «доверяющей демократии» закрепляется в случае, если формальные и неформальные правила конкуренции становятся общепризнанными. Становятся возможными компромиссы и стратегическое планирование курса элит. «Системные» группировки, способные к диалогу и компромиссам, объединялись против несистемных. Переход от «враждующей» к «доверяющей» модели, по мнению А.В. Дахина, свершился в Нижегородской области случайно, наугад, но стал институционально закрепленным, т.к. для этого была общественная «почва».

На материалах лонгитюдных исследований Н.Ю.Лапиной и А.Е. Чириковой в Ярославской и Самарской областях можно увидеть, как элиты исходно похожих по культуре и политическим институтам регионов увеличивают свои различия из-за краткосрочных обстоятельств. На основе глубинных интервью установлено, что более сильный лидер региона с культурой «доверяющей демократии» стремится к полицентрической власти и делегированию своих полномочий. Так поступает ярославский губернатор А.Лисицын. Ослабевший лидер региона, напротив, изменяет модель отношений элит на более моноцентрическую (случай самарского губернатора К. Титова). Полицентрическая модель эффективна в случаях, если «команда» губернатора состоит из сильных фигур, не конкурирующих с лидером, и если лидер или другой высокостатусный политик способен создавать кадровые «сдержки и противовесы» в команде. Ограничением для эффективности элиты служит её разнородность, происхождение из резко различающихся когорт госслужащих. Итак, элита Ярославской области закрепила консенсусно-единый тип структуры, а элита Самарской области стала фрагментированной.

Противоположная ситуация отмечена в Республике Коми и Саратовской области. В.А. Ковалев ввел термин «поставторитарный синдром» для осмысления межэлитных отношений. Он означает, что политическое поле расколото многими противоречиями, действия субэлитных групп малопредсказуемы и ситуативны. Реальное распределение власти проводится не на выборах, а в негласной номенклатурной борьбе. Создаётся неопределенность коалиций, уровень эффективности управления после смены главы региона резко падает.

В Саратовской области траектория межэлитных отношений иная: губернатор Д. Аяцков с 1996 г. поощрял создание моноцентрической модели элит и харизматического имиджа власти. Доминирующий актор политики добился низкой состязательности на выборах, активно проводил массовые чистки своих клиентел. Опыт Саратовской области даёт пример движения от «идеологически-единого» к «фрагментированному» типу установок элит (по методике И.Г.Тарусиной). Персональное и возрастное обновление элитных групп не привело к их демократизации.

Итак, изученные варианты внутриэлитных отношений подтверждают разнотипность региональных элит, низкую их консолидированость, политико-идейную ангажированность. Многие исследователи резонно делают вывод о кризисе российских региональных элит: структурном, функционально-ролевом, имиджевом, ресурсном. Так, Р.Ф.Туровский доказывает, что в российской политической системе обостряются проблемы статуса региональных элит. Идет соподчинение региональных интересов федеральным; элиты регионов становятся более расколотыми и неоднородными из-за отсутствия эффективных механизмов и институтов лоббирования. Элиты регионов становятся более зависимыми или управляемыми извне. Сужается ресурсная база и поле политического маневрирования элит. Во многих регионах отмечено «дряхление» многолетних моделей авторитарного взаимодействия элит (Алтайский край, Ростовская, Рязанская, Саратовская области и др.).

Институты, практики отношений и процессы развития региональных элит теряют идеологическую «нагруженность».

При всех противоречиях и попятных движениях будет идти консолидация политических элит России как по вертикали, так и по горизонтали. Консолидация более характерна для вертикально интегрированных конгломератов с участием и региональных, и общероссийских группировок. Собственно региональные субэлиты, напротив, дробятся и теряют политическое влияние. Эти процессы открывают путь к более активному взаимодействию федеральных и региональных элит, к более прочному контролю над массами.

4. Региональное политическое лидерство в системе российских элит

Политическое лидерство - это особый институт власти, осуществляемой способностью одного лица или группы с наивысшим статусом заставлять других людей предпринимать какие-либо действия. Лидеры обладают наибольшим контролем над процессом принятия стратегических решений. Они добиваются и удерживают высокий уровень авторитета и престижа в обществе или решающих для обладания властью сегментах общества (элите, электорате, правящих партиях, группах интересов и т.д.). Как отмечает Ж.Блондель, «отношения власти, осуществляемые в контексте лидерства, отличаются особым неравенством, поскольку лидеры способны заставить всех членов своей группы... делать то, что в другом случае они бы не делали. Данная способность лидера, за небольшим исключением, долговременна...».

Следовательно, личный статус лидера невозможно постичь вне контекста политической системы, в которой он добился успеха. Особо значимы институты, политические нормы и коммуникативные правила, типы политической культуры. Лидерство возможно только в составе высокоорганизованных элит.

Не ставим перед собой задачу анализа лидерства как политического института в целом. Ограничимся кратким указанием на существующие теории лидерства; факторы, функции и методы изучения лидерства.

Основные теории политического лидерства: теории черт лидера, ситуационные, личностно-ситуационные, теории последователей (конституентов), факторные теории, реляционные.

Факторы политического лидерства:

- личные четы лидера психологического (темперамент, характер, ум, память, стиль работы) и социально-статусные свойства (происхождение, образование, тип карьеры, профессия и уровень квалификации, этничность и верования...);

- институты лидерства (элиты, партии, группы интересов, государство и его структурные органы, СМИ, научные и образовательные учреждения и т.д.);

- социально-стратификационная система общества в аспекте «среды» лидерства;

- исторический контекст и традиции политической культуры:

-тип и черты политической системы;

-когнитивные стили лидеров.

Следует различать два понимания лидерства: как статуса и как типа поведения в обществе.

Типы политических лидеров могут разрабатываться по критериям;

-легитимного господства;

-проявления творческого начала, инициативы;

-по обладанию властью;

-по формальности / неформальности;

-по имиджу лидера;

-по стилю поведения.

Функции политического лидерства: организационно-управленческие, коммуникативные, мобилизационные, целеполагание, интегративные и т.д.

Основные методы исследования лидерства: анкетный опрос: интервью; наблюдение; фокус-группа; биографический метод; проективные тесты; метод ассоциаций.

Региональное политическое лидерство стало объектом специального изучения сравнительно недавно, в 1940-х гг. (США). К сожалению, и сейчас в числе научных работ по проблеме доминируют нарративные описания отдельных лидеров в биографическом ключе. Хотя и эти издания полезны как источник будущих обобщений, не они сейчас в центре нашего внимания. Речь пойдёт о концепциях регионального лидерства как института политической системы. Зарубежная политическая наука исследует лидерство как составную часть политических систем регионов («parapolitical systems», «local-level political systems», «subnational systems»). Среди основателей политического подхода к теме - Р.Даль и Р.Сейди, Р.Патнэм.

На материалах регионов современной России тему регионального лидерства рассматривали Н. Петро (серьёзно завышавший уровень демократизма сообществ и их лидеров), К. Стоунер-Вайс (в аспекте управления элит), К. Мацузато (в ходе анализа региональных режимов и процессов). Среди российских исследований можно выделить по систематичности и строгой аргументированности работы К.С.Идиатуллиной, С.Е.Гржейщак, Р.Ф.Туровского, Т.М.Рысковой. Часто изучение лидерства становится подчиненной частью анализа элит, политических режимов, выборов. Это неудивительно. Ведь политическая традиция властвования в России глубоко персоналистична и не отделяет субъект власти от структуры власти, личных интересов правителя от задач государства.

...