Базовая идейная структура правых радикальных идеологий в современной России

Вернемся к классификации гуманизмов. Последним, третьим, типом становится гуманистический, признающий, что человек есть имя для обозначения общих признаков. Этот гуманизм, очевидно, опирается на номинализм и либерализм, полагание человека как конвенции. Автономный гуманизм, предостерегает Дугин, ведет к исчезновению человека, расщеплению индивидуума в постмодернистского дивидума.

Во второй типологии либеральный гуманизм оказывается минимальным, то есть данные полюса типологий сходятся. Можно предположить, что максимальный гуманизм сознательно расщепляется Дугиным на платонический и соборный с целью производства позиции, преодолевающей недостаточность принципов Традиции, в первую очередь, неспособности справиться с вызовом Модерна и восстановить себя из глубокого кризиса. Кроме этого, Традиция-в-себе, в своей самодостаточной замкнутости, утрачивает тотальность, будучи положенной как момент в философии истории Дугина, в частности, Ноомахии. Именно в контексте битвы Логосов, промежуточный гуманизм обретает смысл, становясь в соответствие с подчиненным Аполлону (обитание в первой типологии вместе с ним внутри максимального гуманизма) Логосу Диониса.

Минимальный гуманизм в философской антропологии соотносится с моделью "открытого общества" в политической мысли. Однако, на самом деле, как пишет Дугин, подобное общество "закрывает" пути реализации человеческого практически везде, оставляя "открытой" лишь возможность материального обмена между множеством замкнытх-в-себе-и-на-себя систем. Очевидно, что, по мнению мыслителя, именно противоположные системы, опирающиеся на максимальный гуманизм и апофатическую онтологию, действительно "открывают" человека к развитию. Иной аспект противостояния моделей общества затрагивается в "Тамплиерах Пролетариата". В противовес "открытому обществу" Дугин выдвигает проект "единой и неделимой революции" Объективного, объединяющей апологетов любых идеологический версий Абсолютного. В таких системах, "индивидуум немедленно ограничивается Абсолютным, а значит, общество людей теряет качество «открытости» и перспективу свободного развития во всех направлениях. Абсолют диктует цели и задачи, устанавливает догмы и нормы, насилует индивидуума, как скульптор свой материал".

Фундаментом Политического Дугин, вслед за К. Шмиттом, признает экзистенциальный дуализм Друга - Врага и, главное, идею Решения. К этому моменту выхода за пределы права стягивается не только суверенная воля Правителя, но и Народа, существующего аутентично лишь в напряженном противостоянии с другим. Столкновение с исключительными обстоятельствами, в конечном счете, непосредственный контакт с коллективной Смертью, приводит к обращению народа к его глубинной сути, схватыванию и актуализации надвременного Я. "Если воля народа сможет утвердить самое себя и свой национальный выбор в этот драматический момент, сможет ясно определить своих и чужих, обозначить друзей и врагов, вырвать у истории свое политическое самоутверждение -- тогда решение русского государства и русского народа будет его собственным, историческим, экзистенциальным решением, ставящим печать верности под тысячелетиями духовного народо- и имперостроительства, а значит, и будущее у нас будет русским". Дугин называет эту теорию "коллективным историческим идеализмом". Возвращаясь к теории К. Шмитта, можно предположить, что Дугин вскрывает онтологический пласт Комиссарской Диктатуры, фактически приравнивая аутентичную диктатуру "восстановления Нормы" к "Суверенной диктатуре" изначального установления Нормы, извлекаемой из народного дазайна. Имеем изначальную логику Революции, диалектически связывающую принципиально новое с возрождение архетипического.

4). Философский дуализм: режимы воображения и структурные типы Логосов

В целях систематизации, интерпретации, в конечном счете, разведения и противопоставления, различных цивилизаций, Дугин обращается к теории "воображения" Ж. Дюрана. Мотивы этой теории встречаются во многих работах Дугина, дихотомии, возникающие на ее основе, оказываются не менее значимыми для системы в целом, нежели геополитические или парадигмальные оппозиции.

Введение концепта "имажинер" полагается истоком методологической операции преодоления расщепления антропологических структур на Логос и Мифос посредством интерпретации возводимых систем (культуры, философии, политики) через раскрытие механизмов формирования различных вариантов Мифоса и вырастания из него конкретных Логосов. Инстанция "имажинэр" выступает как некое фундаментальное "между", предшествующее ключевым антропологическим дуализмам: субъект - объект; природа - культура; животное - рациональное; дух - жизнь; внутренне - внешнее; проект - история и т.д. "Имажинэр -- некое первичное свойство, представляющее собой одновременно: воображение как способность (инстанция); то, что воображается (воображаемое, представленное, искусственно воссозданное через фантазию); того, кто воображает (воображающий, источник появления фантазии); сам процесс (воображение как функция); нечто, что является общим и предшествующим и тому, и другому, и третьему (собственно имажинэр)". "Воображение" противостоит только Смерти, ужас перед которой принуждает его к конституирующей саму жизнь деятельности. "Жизнь есть не что иное, как развернутая структура воображения, воплощенная в культуру, общество, в экономику, вполне определенным образом трактующая вызов смерти и времени, через которое эта смерть к нам приходит".

Возможны два противоположных режима деятельности "воображения": диурна и ноктюрна. Для первого характерны дуалистические конструкты: открытая и непримиримая борьба со смертью, воля к укрощению времени, выделение и отрицание "другого". Ключевой фигурой становится Герой, а выражающими этот режим символами - меч (разделение) и скипетр (власть). Диурн связывается полетом и опасностью низвержения в бездну. Герой укрепляет свою идентичность, субъектность, но расщепляет объекты. Режим в целом характеризуется преданностью Идеям, иерархии (мифа восхождения и низвержения; разделение на высших и низших), воле к освещающему тьму ("иное") упорядочивающему преобразованию.

Режим ноктюрна составляет его противоположность. Ноктюрн не разделяет, но склеивает, не обостряет противоречие, но сглаживает, выступает как режим эвфемизма. Для него характерно занятие стороны свой противоположности, попытки объять ее собой, интегрировать. В противовес диурну, ноктюрн радикально инклюзивен. В рамках ноктюрна выделяется мистический тип и драматический. Первый стремится к достижению нерасчленимой тотальности бытия и выражается в символах Матери и Ночи. Оппозиции переворачиваются и нивелируются, другой оборачивается другом, движение замещается покоем, а беспокойство умиротворенностью. Происходит склеивание мира, но расчленение эго. В конечном счете, достигается альянс со временем и смертью.

Драматический ноктюрн отличается тем, что в нем процесс эвфемзации "через интеграцию негативного (смерти и времени) в общую синтетическую систему, где сохраняются и дуализм, и положительная оценка световых символов и признается отрицательность ночных символов, но все в целом заключено в схему относительной диалектической сцепленности". Смерть, оказываясь частью цикла, преодолевается воскресением, а время замыкается в цикл вечного возвращения.

"Доминация одного из этих трех начал, или неравное сочетание некоторых из них, или, наконец, пропорции между всеми тремя -- предопределяют культуру и социум, их глубинную матрицу. Социокультурная топика, в свою очередь, предопределяет государственно-политическое и экономическое устройство". Совершается переход от режимов "воображения" к различию Логосов, соответсвующих режиму Диурна, Драматического и Мистического Ноктюрна.

Здесь важно сделать принципиальную оговорку: в "Логосе и Мифосе", Дугин писал о Логосе как производном режима Диурна. Однако в книгах Ноомахии Логосы скорее приравниваются к самому "воображению", выходит за пределы Логоса как Керигмы.

Дугин пишет о трех Логосах - Аполлона (Светлый), Диониса (Темный) Кибелы (Черный), условно размещенных вдоль вертикальной оси - Земля - Небо, следствие - причина, данность - исток. "Каждый Логос строит свою собственную Вселенную и представляет себя ее властителем и "демиургом"". Парадигмальная война между тремя логосами ведется внутри каждого из Логосов. Ноомахия развертывается на уровне Нуса, являющегося общим истоком для Логоса и Мифоса, объемлющим все три Логоса. История выступает как онтологический цикл смены доминирования различных Логосов, становящихся формами его проявления (философия как матрица сезонов). "Нус организует все - и структуры вечности, и структуры времени, и природные трансформации и мышление человека, и траектории полета богов и контратаки титатнов". Более того: "В совершенном человеке сосредоточена вся ноологическая сфера; в нем присутствуют одновременно все три Логоса, ведущие между собой абсолютную войну".

Аполлонический логос был схвачен в философии Платона и Плотина. Он строится сверху вниз (Единое - Идеи - Демиург - Мир), последовательно выступает за вертикаль (антропологическую, политическую, философскую), выражает олимпийское начало. Светлый Логос утверждает предельную самодостаточность мужского начала, признает в человеке только реализованного светового (эдетического) человека, игнорируя материального двойника в его индивидуальности. Олимпийские боги выражают центральность событийной внезапности установления Вечного порядка. Закон пронизывает все уровни мироздания, а мир представляется как логоцентрическая система, основанная на упорядочивании всех частных и отдельных сфер посредством адаптации некоего единого изначального образца (модели). Все инстанции мироздания оцениваются по единой мерке (единая ценностная шкала и инстанция власти). Идеи полагаются самодостаточными, материальность лишь замутняет их. Творение есть процесс вечного проявления парадигм, световая эпифания, возведение вещей к их эйдосам, осуществляемая через поиск смысла (рода) вещи. Порядок пронизан глубоким символизмом, где любая проявленная вещь указывает на другое и ничто в посюстороннем не равно себе. Бытие обретает смысл, будучи схваченным как бытие-к-смерти (к высвобождению идеи). В средоточии мира стоит фигура героя, реализующего через смерть практику бессмертия. Задачей философии становится осмысление и реализация апофатического отношения к явлению и превращение апофатической тьмы в ясность сознания (идеализм)." Душа есть бросок вверх, к самой вершине небес и сквозь нее, к тому, о чем мыслят боги, что они созерцают - к бытию бытия, к сущности сущего; колесница ума, призванная стать колесницей солнца. Смерть есть момент взлета, триумф философии, торжество рождения и воспоминания, победа ума над темными галлюцинациями тела. Любовь есть влечение, страстная тоска по высшему началу небесного движения к центру вещей, опознание образа божественного предводителя, волна солярного безумия, жажда бессмертия". В аполлонической системе на вершине скрывается апофатическое Единое, к которому обращен Ум как диалектическая тотальность (и движение Разума в-себе), испускающая Логос как расчленяющее и упорядочивающее начало (несет Закон). Динамика мироздания представляется как (иерархическое) испускание всего из Единого и возвращения всего к нему. Человек, ведомый своим Даймоном (следующий уровень себя; луч, связывающий с Истоком), в такой системе становится процессом освещения: "Мы - спуск, добровольный и сознательный. Мы приходим в тела, чтобы спасти их, и другие души, и собрать разбросанные материальные эйдосы, и сделать мир более благим, а здесь превратить в чистое отражение того, что там. Мы спускаемся, чтобы подняться и поднять с собой все, что может и хочет это сделать". Принципы Светлого Логоса предопределяют структуры политического существования общности: консервативное сохранение Вечного в области ценностей и норм; власть философов-стражей (Платонополис); бесконечная и безграничная Империя, освещение мира светом Истины.

Логос Диониса полагает мир феноменов, сопрояженных в свой сущности с циклами явлений и сокрытий. Этот Логос скрепляет эйдос и материю, стремится к диалектическому связыванию противоречий, образности и метафоричности выражений. Он есть как женское начало, взятое в моменте преодоления своей недостаточности посредством обращения к мужскому. Признается "опьянение" как путь к освобождению и пробуждению к духу. Человек есть потенциальный герой, миссией которого становится восхождение с земли на небо, посредством реализации своего высшее достоинства (преодолевающее возведение индивидуального во всеобщность). Дионис обращается к борьбе олимпийцев с титанами как к трагическому конфликту, направленному к моменту Спасения - установлению порядка Богов. Смерть вписывается в цикл как его момент: умирание есть триумф количества и слепой материи, а воскресение оборачивается триумфом единства и духа. Познание, как выведение свойств вещи из ее бытия (изначальной цельности; сути), сплавлено с преобразованием, как путем человека к возвращению своей сущности к себе во времени и в ходе активного и разумного творческого процесса. Творение полагает страдание (разрыв естественной гармонии), вещи перестают вращаться вокруг своей сущности, однако, принятие трагизма бытия, драмы человека в частности, оказывается сущностью логоса Диониса. Политический порядок данного Логоса строится на власти борющихся с материей воинов, структурирующих Империю ожидания События Избавления (сотериологический мотив). Важно подчеркнуть, что, по Дугину, логос Диониса оказывается подчиненным Аполлону или замещается своим дублем (Адонис), созданным Кибелой и поставленным ей на службу. "Логос Диониса открыт в обе стороны, не поочередно, но одновременно. Дионис не действует фазами, он предлагает двигаться по пути, ведущему вверх/вниз одновременно, в ритме энантиодромии. Его Логос -- это Логос безумия, законы которого постигаются только внутри его захватывающей стихии. Это Логос в движении, он никогда ни в один момент не тождественен самому себе". Таким образом, выявляется посредническая функция Темного Логоса.

Логос Кибелы вскрывается Дугиным в различных архаических мифах Великой Матери и философских процессах подрыва логоса Аполлона. Черный Логос строится снизу вверх, от хаотичности сцепления мельчайших частиц материи и пустоты, он отрицает гармонию и логичность Вселенной (бессмысленность), но утверждает необратимую смертность и титаническое начало. Здесь доминирует женское, но как абсолютная неразрешимая и неснимаемая недостаточность, стремление преодолеть которую непрестанно терпит неудачу. Титаны восстают против духа, выражают чистую длительность, пытаются достичь чего-то великого, но в материальном творении (демиургия Адониса), потому лишь накапливают материальные массы гипертрофированной количественности, стремятся к новому, но порождают лишь то же самое. Великая Мать порождает только то, что с позиции олимпийского Логоса воспринимается как предварительное и незаконченное, требующее насилия для возвышения и полной реализации. Однако Мать сопротивляется планам Логоса относительно ее порождений, так как признает всех именно в их незавершенной и несовершенной индивидуальности. Она совершает бесконечные попытки порождения копий без образца, выражая тем самым чистое проявление мощи, ничем не направляемой и не сдерживаемой. В человеке, как и во всех вещах, Логос Кибелы признает только материальную составляющую, отсекая световую, эйдетическую. Все формы восходят к хаосу материального содержания (дух глубоко вторичен и производен; атомизм). Гносеологический материализм полагает, что вещи спонтанно и самостоятельно восходят к сознанию, а эволюционизм утверждает наличие бесконечности миров констелляций материи. Время линейно, гомогенно и бесцельно. Отношение к истоку - материи, уравнивает все вещи. Борьба за перераспределение материи оказывается корнем динамики мироздания. Обладание оборачивается смыслом и целью бытия. Культ техники связывается с непрекращающимся воспроизводством вещей в их чистой материальности. Данный Логос даже предлагает свою эсхатологию, выдвигает идею рождения спасителя из посюстороннего, утверждая радикальный имманентизм. В политике Кибела отстаивает тиранию или анархическое восстание титанической демократии.

Важно определить корректное место Диониса в системе Логосов. Сопоставляя работу "Три Логоса" с работой "В поисках Темного Логоса", можно заключить, что представленная нами выше картина Аполлонического логоса как отсылающего на высшем уровне к апофатической инстанции соответствует ситуации установления аполлоно-дионисийского союза, где аполлонический логос (гармония, иерархия, мера, соответствия), основывающийся на радикальной дифференциации и эксклюзии, представляющий систематическое мышление в соответствии с идеальной картой мироздания, открывается к Единому логосом Диониса. "Логос Диониса обнаруживает по ту сторону солнца «тьму превысшую света», апофатическое ничто, ?н, таинство божественной ностальгии. Он привносит темную точку в бездну света и освещает предонтологическую тьму. Тем самым он открывает первый Логос, делает его живым, а если тот рухнул под тяжестью своей закрытости, превратившись в логику, затем в рассудочность, и наконец в ничто, то он воскрешает его, дает ему другое Начало". Это оказывается возможным, так как Логос Диониса трагический, терзающий, взламывающий границы, обращающийся к диалектике нерадикального разделения и не окончательной эксклюзии (к синтезу)." Его экстатичность в том, что он выходит за свои пределы, нарушает principum individuationis, открывает вещам и сущностям путь метаморфоз, выход за свои границы". Упадок Западной философии был, по Дугину, обусловлен именно изоляцией Логоса Аполлона, что привело к его окончательной утрате контакта с мифическим и вырождением в "логистику". Стоит так же отметить схожее "спасительное" влияние Диониса на черный логос, который именно посредством "темной" силы открывается как логос, а не чистая тьма (открытие тайны "формулы Хаоса").

Изложенное отсылает нас к теме Радикального Субъекта и Политического. Во-первых, Дионис полагается логосом, который постоянно рождается, что выдает его связь с перманентной Революцией, обращенной к некоему Порядку, выражаемому в его стабильности (вечность; идеи) и систематичности (рациональность) Аполлоном. Во-вторых, именно Дионис, согласно его трагической и трансгрессивной природе, оказывается способным проходить весь путь от Единого до абсолютной тьмы, обозначая первого и преодолевая (спасая; обращая к свету Логоса) вторую. Здесь явно угадывается онтологическая и эсхатологическая функция Радикального Субъекта. Последние сомнения рассеивает указание Дугина: "Дионис - "победитель Бога и ничто" ... Последний Бог".

Моменты цикла Нуса связываются Дугиным с идеологиями. Сторонники разных Логосов проявляют себя идеологически по-разному в зависимости от господствующей эпохи. Например, доминирование Кибелы в Новое время полагает уход сторонников платонизма ("партизаны Олимпа") в подполья, оборачивание фундаментал-консерваторов консервативными революционерами.

Критически значимым представляется обозначение семантичских пересечений теории Логосов с фигурой Радикального Субъекта и иными аспектами системы смысла Дугина. Во-первых, Нус оборачивается Единым (исходящее в порядок манифестаций; стремящееся преодолеть границу материальности) из учения о Радикальном Субъекте.

Во-вторых, некоторые заключения последней главы "Трех Логосов" позволяют сопоставить Радикального Субъекта с Аполлоном, который в ситуации господства своего Логоса ("День") остается сокрытым (он являет все как оно есть, кроме себя самого - Солнце), проявляющимся в полной мере уже как Дионис в самом "сердце Тьмы" (сокрывающее открытие и открывающее сокрытие), в тотальном отторжении переворачивающего и ложного Логоса Кибелы и выведение мироздания из необходимой Ночи к свету Дня. На самом дне ада, в период полной оставленности бытием, открывается мистерия Диониса (способный проникать в самое сердце тьмы), положение начала новому циклу. "Логос Диониса есть его тайное тождество с Аполлоном и одновременно его феноменологическая оппозиция ему". Аполлонический Логос останавливается на границе с материальностью, возвращается назад к Истоку, а Дионисийский оказывается способным преодолеть эту границу. Именно эта способность характеризовала Радикального Субъекта, как фундаментально отличного от человека лишь Традиции.

В-третьих, эксплицитный тезис радикальной плюральности сосуществует с имплицитным "антитезисом" универсализма, сводящимся к синтезу циклической истории. С одой стороны, Дугин утверждает неизбежность "осознанного принятия множественности этноцентрумов, основанных на плюральности Dasein'а, при том, что каждый из них строится на основании именно своей центральности и исключительности". Мыслитель жестко выступает против редукционизма и гносеологического расизма, характерного Западной мысли. Однако явные указания на регрессивный характер циклов Нуса встраивают выделенные Логосы в универсальную структуру, что косвенным образом выстраивает "световую" иерархию народов, представляющих тот или иной "профиль" (тройственная структура Логоса - Мифоса). Далее, отличается истинный Дионис от ложного, где первый подчинен Аполлону, а второй является производным ("иллюзией") Кибелы. Явное нарекание чего-либо ложным выдает перспективную интерпретацию Дугины Вселенной - взгляд на нее с позиции Аполлоно-дионисийского логоса. При этом Дугин претендует на занятие мета-позиции.

3.4 Логос и Мифос России

Логос России и Европы

Совершим переход от фундаментальных оппозиций к конкретному противостоянию. Обратимся к рассмотрению выстраивания Дугиным профилей России и Европы.

Структура Логоса России воспроизводится в томе Ноомахии, посвященном "цивилизациям границ". Опираясь на реконструкцию Дугина, можно выделить три момента этого Логоса. Во-первых, земледельческий, исконно славянский, момент, сглаживающий индоевропейскую солярность. Применительно к тройственности Логосов, этот момент обнаруживается как "Сечение Деметры", непосредственное преображающее столкновение сакральности и идеи с хтонической женственностью Земли. Происходит упорядочивающая борьба с дикостью, спонтанностью, самородностью, природой и материей в чистом виде. Таким образом, имеем крайний дионисийский момент в структуре Логоса, полагающий, однако, подчинение Аполлоническому принципу, но нахождение в прямом контакте с силами Кибелы. Дугин называет патриархально-андрогинным изначальное славянство, подчеркивая близость к структурам вечной женственности.

Второй момент связывается с туранским фактором. Дугин, вслед за евразийцами признает субстанциальное влияние монгольской цивилизационной культуры на становление российской государственности и коренную трансформацию этнического профиля славян. Кочевники привносят воинское начало, внедряют принципы иерархии и зачатки административного устройства будущей Московской Империи. Монголы значительно укрепляют обветшавший русский логос, возможно, дают новый, прививая принципы радикального самодержавия, жесткой дисциплинированности, политического централизма, веротерпимости, широты и свободы геополитического взгляда на Восток, организации общества по принципу служения. Здесь мы имеем дело с аполлоническим влиянием режима диурна в достаточно чистом, "диком" и пред-логическом виде.

Важнейшим с точки зрения духовности моментом оказывается Византизм, политическое, культурное, правовое, наконец, религиозное влияние Восточной Римской Империи и ее аполлоно-дионисийского Логоса. "После крещения Руси и ее христианизации древнерусская культура прививается к древу культуры средиземноморской, а это означает, что она становится частью цивилизации, главной чертой которой является победа олимпийских богов над титанами, торжество аполлонического порядка над матриархальной хтонической культурой".

Относительного совершенства и полноты комплексный Логос России достигает в период утверждения доктрины "Москва - Третий Рим", обретения национальной идеи, вырастающей из теургического христианского мессианства. Столкновение с Западом нарушило аутентичность Логоса, однако попытки его восстановления, предоставления обновленной философской интерпретации воплощались к аполлоно-диаонисисйские конструкты. Именно так понимает Дугин софиологическую традицию российской мысли: дионисийская София, диалективная, единая и множественная, находясь между Богом и миром, расчленяет и воссоздает Единое; принцип всеединства полагает наполнение мира духовным и божественным; имперский политический дизайн оказывается глубоко родственным Платонополису; утверждение универсализма восстановления духовного единства "Рима" как русской миссии. "Софианизм воспринимает небесные влияния мягко, "по-женски", но воплощает воспринятое вполне мужественно, обращая в священную мощь империи".

Дугин очерчивает русскую цивилизацию как солярно-патриарахальную, воплотившую своё аполлоно-диаонисийское начало в имперской государственности Римской идеи, мессианском солярном православии, консервативно-тардиционалистской системе ценностей. "Без могущественного волевого мужского Дазайна великой империи не построишь". Таким образом, практический византизм признается за адекватное выражение экзистенциальной структуры русского Логоса.

Сопоставление фрагментов о Логосе России и аналитике русского дазайна позволяет обозначить противоречие между солярной, аполлоно-дионисиской мужественностью (диурн - драматический ноктюрн) на уровне структуры Логоса и мистическим ноктюрном режима воображения, четко обозначенном в книгах "Логос и Мифос" и "Мартин Хайдеггер. Возможность русской философии". В "Обществоведении для граждан новой России" приводится список особенностей русской цивилизации (действительность, в идеализме Дугина, всегда отражение структур Логоса и режимов воображения), вскрывающих, скорее, аполлоно-дионисийский профиль русского Логоса, склоняющийся, однако, к дионисийству: "содержательное мессианство (бытие ради истины); ценность целостности (соборной, народной, общественной, государственной); принцип справедливости (правды), консерватизм (верность устоям, традициям, преданию, почитание «бо-гоносных отцов»); жертвенность, созерцательность, духовность, державность (государство как ценность)". В статьях книги "Консервативная Революция" Россия явно причисляется к цивилизации Традиции, а "всякая полноценная традиция основана на центральности активного, светового, духовного Принципа, главным носителем которого всегда считался мужчина", утверждении Сакрального над Профаническим и Духовного над Материальным, мускулинного принципа преображения (не высвобождения) имманентных сил души. "В русской нации всегда было мощное мужское начало, способное к ясной и четкой мысли, к убийственно точным определениям, к смелому и опасному творчеству в наиболее мужской сфере человеческой активности - в сфере духа, в сфере интеллекта, в сфере идеологического творчества".

Сам мыслитель обозначает эту проблему, отмечая лишь сопоставление трех фундаментальных признаков мужского солярного характера русской цивилизации с феминоидной стороной русских, фиксируемой в ходе разбора экзистенциалов русского Дазайна. Последняя, надо полагать, связывается именно с указанным выше "Сечением Деметры", что преодолевает в некоторой степени вскрытое противоречие. Впрочем, снятие может быть произведено несколько иначе, посредством отсылки к теории этноса и народа Дугина. Глубинный ноктюрн русских может быть гармонизирован с мужской сакральностью именно на уровне народа, предполагающего присутствие другого, вступление в историю, наличие героических элит. Политическая Власть предполагает "длинную волю", расчетливость, жесткость, безразличие к средствам, четкое отделение Друга и Врага, что вступает в противоречие с ноктюрном русских. "Для того, чтобы русские стали волевыми и смогли выполнять серьезные функции в социальной элите, они должны утратить базовые психологические черты, характеризующие русских. Как это ни парадоксально, но, чтобы стать эффективными носителями воли, русские должны перестать быть русскими. Не исключая такой вероятности для отдельных представителей большого народа, для стихийных пассионариев, авангардистов, футуристов, даже авантюристов, все же очевидно, что критической массы, необходимой для формирования искусственного «малого народа», подлинной национальной элиты, таким путем -- и особенно при крайне неблагоприятных внешних условиях -- достичь не удастся". Таким образом, русская ноктюрническая этничность интегрируется в российскую цивилизацию, которая характеризуется уже аполлоно-дионисийским логосом. Подобное разрешение всецело соответствует "эротической" концепции Империи Дугина, согласно которой Император как носитель солярного Принципа сходится с Народом Империи (Землей). "Высшей формой планетарной эротики, макрокосмической сексуальности является имперостроительный импульс, который ведет к объединению гигантских географических, этнических и культурных пространств под эгидой единого правителя, воплощения Единой Идеи, единой Силы". По нашему убеждению, максима слияния Абсолютного (религиозного) патриарахата с Софией национализма заключает органичный переход к русской философии Софии. Таким образом вскрывается метафизическая синонимичность Софиологии, Сечения Деметры и идеи синтетической Империи.

Переходя к Европе, Дугин обращает внимание на изменчивость ее Логоса. История Западной Европейской цивилизации представляет собой жизненный путь Аполлона, где стадия зрелости отражена платонизмом, а агонии - постмодерном. Дугин подчеркивает момент перелома, предпочитая размышлять о "двух Европах", вернее, о Европе и ее темном дубле. Первая "отмечена решающей доминацией аполлонического Логоса, вертикальной иерархической структурой мира, общества и мышления, солярным культом и почитанием небесных богов, индоевропейской трехфункциональной системой каст, однозначным патриархатом и логоцентризмом". В ней правил бог Платона, освобождающий вещи к эйдетическому свету, творящий мир как мыслительную структуру, а не как груду материальных вещей. Христианский Спаситель мира, действующий от лица Отца, попадает в топику взаимодействия Аполлона и Диониса. Логос Европы достигает апогея в подъеме Рима. Другая Европа возводилась под знаменами Кибелы, опиралась на "истины" гуманизма, прогресса, прав человека, равенства, индивидуализма, технического развития, противостояла христианству, сословному обществу, сакральной традиции, обращалась для утверждения своего господства к массам, материализму и воле к власти. Критическая точка в борьбе двух Европ была пройдена в Новое Время.

Дугин противопоставляет эти две Европы, делает заключение об утрате Европой своей сущности в результате вхождения в Новое Время: все страны этой стороны Света за последние века "вступили в англо-французский Модерн, а следовательно, осуществили переход от Европы к анти-Европе, от светлого Логоса - к черному, от своей изначальной идентичности - к ее противоположности, от империи - к антиимперии, а если брать конфессиональный срез, от религиозного общества - к секулярному, и, в конце концов, от Христа - к антихристу". "Логос западноевропейской философии начался с удивления, а закончился скукой".

Осмысление падения европейского духа подводит Дугина к радикальному выводу: Византия, а также ее непосредственные наследники (Россия) рассматривается как действительный продолжатель дела (миссии) Европы, противостоящий настоящей Европе как иллюзорной, выступающий как дубль.

Принцип плюрализма

Одним из наиболее явных принципов системы Дугина представляется принцип плюральности, выражаемый как на уровне этноса, так и цивилизации. "Разные этносы имеют разные этосы", каждый народ имеет полное право свободно выбирать путь своего развития, создавать особые социальные, культурные, правовые, технологические и экономические модели. Евразийство позиционируется Дугиным как мировоззрение, признающее гносеологический плюрализм. Любая попытка навязать универсальную систему норм и ценностей разоблачается мыслителем как проявление расизма.

Руководствуясь принципом К.Н. Леонтьева о ценности "цветущего многообразия", Дугин обращается к цивилизационному подходу, позволяющему гарантировать, полноценную безопасность и диалог культур. Дугин предлагает "мыслить цивилизациями" в противовес устаревшим способам мышления расами, классами и индивидами. Важно подчеркнуть, что мыслитель отказывается от диахронической интерпретации цивилизации, в пользу синхронической, согласно которой цивилизация оказывается некоторым уровнем упорядочивания общности, всегда сосуществующим с "варварством" и "дикостью". В цивилизации происходила своеобразная "универсализация", в ходе которой "через приравнивание конкретного этнического, социально- политического и религиозного образа к «универсальному эталону», происходил важнейший процесс трансцендирования самого этноса, перевода его естественной и органической -- чаше всего бессознательно передающейся -- традиции в ранг рукотворной и осознанной рациональной системы". Обеспечивалась возможность участия представителей локальных культур во всеобщем проекте строительства империи. В рамках этносоциологии цивилизация полагается одним из трех (наравне с государством и религией) производных стремящегося к восстановлению нарушенной цельности своего бытия народа, В пределах этого ряда, цивилизация выстраивается вокруг героической (герой - ключевая и сакральная инстанция починки этноцентрума; в нем народ типизирует себя) фигуры Философа: он сводит к единству логоса множественность феноменов, признавая при этом логос не за нечто наличествующее, но как интеллектуальный императив, требующий постижения и воплощения. "Философ -- герой, потому что он идет в неизведанное. Он бросает вызов устойчивым системам мышления, ставит под сомнение этноинтенциональность и разрабатывает новые горизонты дуальных расколотых онтологий, где миры причин, образцов и целей противостоят мирам следствий и копий. ... он нарушает привычные воззрения этноцентрума и открывает повсюду, в самых простых, на первый взгляд, вещах, «другую» сторону". Цивилизации вменяется "идеократизм" и мессианский универсализм, всегда конкретный, но в пределе - абсолютный.

Россия устанавливается Дугиным в статусе именно цивилизации, обладающей характерными ценностями, изживание которых, надо полагать, связывается с прекращением существования России как цивилизации. "Россия-Евразия (=особая цивилизация) обладала и своими самобытными ценностями, и своими интересами. Ценности относились к традиционному обществу, с акцентом на православной вере и специфическом русском мессианстве". Интересно замечание о значимости отстаивания данного статуса России, гарантирующего возможность и право вырабатывать свою философию.

Цивилизационное содержание наиболее адекватно воплощается в политические формы Империи. Институциональный дизайн Империи предполагает сочетание жесткого стратегического централизма (безопасность; культурный диалог; проект - религиозная миссия, осуществление гармоничной модернизации) с широкой автономией региональных образований (развитие культур). Объединенные в империю народы участвуют в творении общей судьбы. Дугин выдвигает концепт "демократической империи", предполагающий слияние геополитического реализма с романтизмом континентальной воли, обращение к Западу и Востоку, мобилизационные проекты и уважение к традициям и истории. Европейская интеграция, с которой Дугин связывает возрождение Старого Света, выступает как пример такой империи.

Империя последовательно противопоставляется национальному государству. "Государство - это десакрализированная, лишенная телоса, цели и смысла, искусственная прагматическая конструкция. Империя, напротив, нечто живое, священное, насыщенное целью и смыслом, имеющее высшее предназначение". Дугин воспроизводит идеи "Новых Правых" об империи, как сохраняющей этнические особенности системе, отличной от государства-нации, стремящегося провести последовательную гомогенизацию. Далее, империя строится на примате Политического, в то время как современное государство оказывается выражением панэкономистской буржуазной морали и интересов "торговцев", а не "героев".

Принцип плюрализма, воплощаемый в теории цивилизаций, раскрывается на уровне геополитики в концепции многополярности, выдвигаемой Дугиным в качестве главного противовеса либеральной глобализации. Многополярность (сохранение реального суверенитета у какого-либо, кроме США, в мире проекта глобализации) может быть действительной только в случае объединения народов в крупные цивилизационные блоки. Отдельные страны лишь меняют "хозяев" в великой войне континентов, по определению обладают "дефолтным суверенитетом". "Как правило, "постимперские образования" никогда (или почти никогда) не становятся полноценными государствами и продолжают существовать в качестве экономико-политических придатков бывшей (или новой) метрополии". Свобода, всегда неизбежно относительная, подобных малых политических образований может быть гарантирована только лавированием между крупными Империями (ситуация "береговой зоны") или интеграцией в "добрую" империю, что позволяет сохранить культурную автономию.

Дугин намечает очертания смелого проекта многоуровневой Евразийской Империи многих Империй. Не станем вдаваться в подробности данного проекта, укажем лишь наличие четырех уровней власти: евразийский (военно-стратегический; безопасность; борьба с атлантизмом), больших пространств (четыре специфические империи, в том числе, центральная - Русская), национальный, региональный (этнический). Впрочем, важно указать несколько иной, вероятно более поздний и реалистичный, проект многополярности: формирование четырех планетарных поясов - Евразийского, Евро-африканского, Атлантического, Тихоокеанского.

Несмотря на колоссальную значимость принципа плюральности для общей конструкции Дугина, нельзя утверждать его смысловую изначальность. Он оказывается скорее производным от русского универсального мессианизма, обеспечивает его возможность, очерчивая пространство разворачивания русской мысли и культуры (вызревания национальной идеи), определяя правила и принципы этого развития (дифференциализм; аутентичность; Традиция). Кроме этого, утверждение плюрализма закладывает идейный фундамент организации широкого фронта противодействия глобалистским претензиям "атлантизма". Наконец, ценности культурного разнообразия, свободы коллективного самовыражения оказываются в настоящее время скорее социально одобряемыми, по крайней мере, свободными от стигматизации, которой удостаиваются, как правило, любые отчетливо выраженные претензии на всеобщность. Таким образом, принцип плюрализма, по нашему мнению, выполняет исключительно "защитную" функцию в системе смысла Дугина.

Археомодерн

Концепт "археомодерна" вводится Дугиным для связывания Ситуации Всеобщего Интеррегнума и Евразийского Проекта. Данная интерпретация неочевидна, так как, на первый взгляд, концепт вводится исключительно в целях корректного осмысления истории и культуры России последних веков. Однако мы убеждены, что археомодерн позволяет укоренить Радикального Субъекта в России, а также обосновать возможность разворачивания глобального евразийского проекта, производного в своей сущности от русской сокрытой архаики.

Археомодерн есть "насильственное и неорганичное наложение на общество с одной глубинной структурой результатов развития совсем другого общества с другой структурой; как попытку навязать народу судьбу, не являющуюся его собственной судьбой, не вытекающую из его оснований, не выражающую его историческую волю и не учитывающую его ценностные ориентации". Происходит искусственное, экзогенное, насильственное наложение модернистского проекта (парадигмы) Запада (Логоса; Керигма) на архаическое начало (Мифос; Структура) общества Традиции, ведущее не к замещению одного другим или установлению содержательного диалога и достижению творческого культурного синтеза, но к параллельному сосуществованию двух моделей общества и кодов интерпретации. В этой ситуации оба начала искажаются: "Модерн блокирует ритмику архаики, архаика саботирует последовательную структурализацию Модерна". Элиты теряют контакт с мифом (отчужденность от общества), а вытесняемые на периферию политического низы оказываются неспособными выразить себя во внешнем логосе (замкнутость в бессознательном). Вертикальный социальный разрыв оформляет зазор между социологической реальностью и ее идеологической репрезентацией. Закрепляется принципиальное рассогласование психического и социального: "Ни один из статусов и ни один набор статусов не открывают пути для реализации душевных архетипов". Культура и социально-политическая система строятся на принципе хронической двойственности, где каждый момент осмысляется посредством различных интерпретативных кодов, где модерн эксплуатирует архаику, а архаика эвфемизирует и перетолковывает модерн (прорастание сквозь). Данная ситуация характерна напластованием различных моделей времени и пространства, где "пласты народа и этноса по количеству, влиянию и объему намного превосходят пласты нации и гражданского общества". Таким образом, в конечном счете, археомодерн раскрывается как абсолютный философский нигилизм: "Археомодерн -- это именно нигилизм, поскольку его двусмысленность, разрушающая стройность и цельность европейских понятий, теорий, технологий, институций, перетолковывающая любое утверждение в духе абсурдистских «коанов», где мирно наличествуют два и более взаимоисключающих утверждений, приводит нечто к ничто, обнуляет смыслы, отменяет рассудок и порядок, ниспровергает вертикаль и дает волю тотальной горизонтали. Когда есть двойная идентичность, то нет никакой идентичности.

Концепция археомодерна заключает в себе ряд отчетливо политических моментов. Во-первых, критику Западного расизма экспансии модерна, как универсалистских тенденций к физической и духовной колонизации иных обществ, ведущей к созданию не полноценных социальных организмов, но химер (псевдоморфоз; разлад направлений и скоростей развития обществ). Дугин утверждает, что признание и понимание археомодерна опирается на модель плюрализма траекторий исторического становления. Во-вторых, в этой концепции имплицитно содержится отголосок идеи русского мессианизма. Русские находятся к ближе к корректному осмыслению самого Запада, без которого невозможно освобождение от его доминирования: "Россия глубже других понимает Запад и поэтому радикальнее других его отвергает, выдвигает против него наиболее общие и масштабные цивилизационные контрпроекты". При этом, Россия являет собой пример оборонительной, не колониальной модернизации, позволявшей ей сохранять политическую самостоятельность, быть на протяжении многих веков противником Запада, выступать примером выборочной модернизации.

В-третьих, прокладывается путь к разворачиванию русского философского проекта. Данный проект в своей возможности исходит из осмысляющего разрывания "герменевтического эллипса" истории и культуры России, осуществляемого посредством локализации архаического полюса, выступающего фактором искажения ("посторонний аттрактор") структуры западного логоса, переводом его из потенциального в актуальное состояние. Преодоление, критическая деконструкция археомодерна оказывается необходимым первым шагом к построению русского логоса: "Именно археомодерн является главным препятствием на пути не только русской философии, но и ее возможности, и даже возможности корректно мыслить об этой возможности". Прорыв к аутентичному коллективному существованию, оказывается возможным, во-первых, благодаря распознанию археомодерна не столько как болезни, но как защитной реакцией организма культурной общности, во-вторых, в ситуации российской современности археомодерн выступает наиболее отчетливо (неприкрыто).

Принципиальным для реконструкции системы смысла Дугина является утверждение археомодерна как ситуации возникновения Радикального Субъекта, требующего синхронического столкновения парадигм, обеспечиваемого как неполнотой Традиции (сокрытость и свернутость архаического), так и Модерна (неспособность достигнуть тотализации).

Аналитика русского дазайна

Ситуация археомодерна вскрывает проблематичность русской философии, замещение аутентичных моделей выражения глубинных структур чужими, западными, вступающими в противоречие с константами русской истории. С другой стороны, корректная интерпретация феномена археомодерна, как смещенной и деформированной мысли, позволяет приступить к организации действительной русской философии, средоточия системы осмысления коллективного бытия.

По заключению Дугина, русской философии нет: "славянский сегмент индоевропейцев в отношении философии стоит под паром". Русская философия в своей возможности гарантируется феноменологической достоверностью русского в культуре, истории и государственности. Однако ее лишь предстоит создать, для чего, по убеждению мыслителя, необходимо, во-первых, обратиться к философии М. Хайдеггера, а, во-вторых, глубокой интерпретации отдельных русских мыслителей, наиболее адекватно схвативших сущность русской мысли и отношения к миру, в частности, В.С, Соловьеву и Н.С. Федорову.

На основе творческой переработки философии М. Хайдеггера, Дугин предпринимает попытку осуществить аналитику русского дазайна, обусловленной в своей возможности утверждением радикального этнического фундаменталь-онтологического плюрализма. Дугин обращается к изучению русского "жизненного мира" и "коллективного бессознательного", вскрытию глубинных семантических пластов языка.

Значительно упрощая заключения аналитики, можно указать ряд ключевых моментов русского дазайна.

Во-первых, положение о неголографичности части и целого, внеиндивидуальности русского дазайна, перманентного нахождения его в среде нерасчленимой цельности. Русский дазайн "пребывает в народе, и тогда, когда личность "с" народом, она есть русская личность; когда она не "с" народом, она есть просто личность, и в этом-то качестве она абсолютно и безнадежно одинока. Но одинока не с Dasein'ом, а без него, без дазайна". Именно поэтому аутентичным экзистированием может быть лишь коллективное, безличное экзистирование ("говорят"). "Русский дазайн говорит: индивидуум - ничто, он не стоит ничего, не значит ничего, его нет; но он так ничтожен, так незначим, его так нет, что признание этого в контексте бытия русского народа способно его чрезмерно обогатить, наделить всем, сделать значимым и сущим".

Во-вторых, пространственность (даже время дано как непрерывность вечности - пространство) и близость русского бытия. Этим обусловлено тяготение к включению его в быт (обыденность), связыванию с забвением и сном. Кроме этого, слишком близкое отношение к бытию, восприятие его, как пишет Дугин, не зрением, но вкусом, обуславливает отсутствие русской философии, предполагающей несколько отстраненное, подчеркнуто "субъектное" отношение к бытию. "Близость русских к бытию, наша единосущность с бытием делает нас не народом, практикующим философию, не ее "субъектом", но, скорее, философским процессом или даже "объектом" философии. Не мы должны изучать и стараться понять, нас следует изучать и стараться понять". Отсутствие обозначенного "зазора" объясняет раскрытие экзистенциала бытие-в-мире как умиротворенности, пребывания в покое.

В-третьих, инклюзивность любых границ в русском бытии. "Русская граница отделяет русское одно и то же от себя самого. Русская анти-теза заложена в саму русскую тезу и в ней дремлет". Этим обуславливается отсутствие изменений (движение всегда по кругу и внутри себя), всеединство (разворачивание всего во всем; понимание как соотнесение всего со всем), легкое снятие любых противоположностей, невозможность забвения (оставления чего-либо за границами бытия). Граница служит не разделению, но, наоборот, соединению, снимая саму возможность возникновения отторгаемого другого. Наиболее важным становится невозможность характерной для западного дазайна "заброшенности" (русские всегда на инклюзивной границе), а также болезненное столкновение с ничто, которое для русских органично переплетено с бытием, находится всегда внутри. Надо полагать, именно поэтому определение русскости глубоко проблематично: "Мы так же непознаваемы, как Абсолют. Мы апофатическая нация"; "Русские мерят все своей собственной мерой, которая бесконечна. ... Русский слишком велик, чтобы втиснуться в дефиницию". В конечном счете, по заключениям Дугина, русский дазайн не знает смерти (абсолютной границы), то есть, сами базисы европейского и русского дазайнов оказываются принципиально различными.

В-четвертых, абсолютный покой. Бытие-в-мире связывается для русских не с риском, но с умиротворением, нахождением в народе, гасящем какие-либо тревожные и угрожающие импульсы. Русский дазайн всегда ускользает от состояния, настроенности, сфокусированности на чем-либо, что оборачивается характерной простотой без-свойственности, а также отсутствием жесткой и отчетливой воли. "Это и есть русская воля - растворение даже намеков на субъектность, объектность и проектность в тонком созвучии с разнородными и разномерными движениями жизни". Озабоченность оказывается невозможной, так как само бытие конституирует мир за человека, непрестанно чудесным образом трансформируя мир вокруг него. Этим обуславливается безграничное доверие, открытость к бытию, выражающаяся в свойственной надежде на "авось", воплощающей интуицию бездеятельного скольжения вверх к Истоку.

Особый интерес представляет закладываемый Дугиным фундамент русской теологии: "В русском контексте стрела интенционального акта направлена не от (человека) к, но от Бога как Наделяющего, как первичного феномена, к. К чему направлена интенциональность русского Бога? ... Можно быть уверенным только в имманентной для Бога (Наделяющего) ноэме, в Его Духе. Этим Духом является русский народ и, соответственно, русский дазайн". Только Божественное и Народное в их нерасчленимой взаимосвязи оказываются неоспоримыми в действительности. Развивая данную интуицию, Дугин фактически приходит к приравниванию Народа, Православной Церкви и Мысли Бога.

Даже нашего беглого обзора достаточно для заключения о выводимой Дугиным фундаментальной противоположности русского и европейского дазайнов. Несколько огрубляя: одинокому (хотя стремящему к народу), временному, отграничивающему, рискующему, смертному, волевому дазайну Запада противостоит народный (постоянно), пространственный, склеивающий, покойный, бессмертный, авось-дазайн русских.