Глобализация и политическое насилие

Размещено на http://allbest.ru

Оглавление

Введение

Глава 1. Теоретико-методологические предпосылки исследования политического насилия в условиях глобализации

1.1 Основные подходы к изучению политического насилия

1.2 Глобализация и кризисные явления в культуре XX-XXI веков

Глава 2. Особенности развития и специфика исламского терроризма

2.1 Эволюция организаций радикального ислама

2.2 Дискурс насилия радикального ислама

Заключение

Список использованной литературы и электронных источников

Введение

Насилие, агрессия, войны, терроризм - эти явления всегда занимали лучшие умы человечества, как философов и религиозных деятелей, так и реформаторов и политических деятелей. И если последние чаще сами способствовали или противодействовали непосредственно подобным проявлениям человеческой природы, то мыслители пытались оценить и понять их. В частности, практически вся религиозная/этическая мысль пыталась и пытается найти выход из порочного круга насилия, которое сопровождает человека от рождения до смерти. Рецепты, ей предложенные многообразны: от буддистского отказа от желаний до христианской «любви к ближнему». Однако насилия на всем протяжении человеческой истории не становится заметно меньше (хотя А. П. Назаретян подсчитал, что все же его стало меньше, если принимать во внимание тысячекратное увеличение количества населения за века, последовавшие за возникновением цивилизации Назаретян А. П. Антропология насилия и культура самоорганизации. М., ЛИБРОКОМ, 2012. С.77.). Это заставляет все новых и новых мыслителей обращаться к теме человеческой агрессивности, ее роли в истории и политике.

Главная проблема при исследовании насилия, в частности, насилия политического - это невозможность обращения к этой теме строго объективировано. Если можно легко представить себе исследователя, который без всякого личного отношения глубоко погружается в проблемы его лично мало затрагивающие, то в случае политического насилия такое представить трудно. Из века в век совершается одна и та же ошибка - текущая эпоха видится последней, из тех, которые были охвачены террором и насилием. За последние сто лет можно вспомнить три переломных момента, когда интеллектуалы были охвачены надеждой и уверенностью - больше такое повториться не может. Это конец Первой мировой войны - тогда Г. Аполлинер провозгласил «огненную благодать», которая отныне будет определять судьбы народов и тем самым отразил мироощущение тех лет в интеллигентной среде. Это окончание Второй мировой с беспримерным ужасом холокоста и затянувшимся на десятилетия попытками осмыслить опыт иррационального террора (чего стоит только признание Ж. Дерриды: «Я не думаю, что мы можем… осмыслить, что такое нацизм Деррида Ж. Слухобиография. СПб.,2012. C. 95»). И, наконец, крах СССР и распад Варшавского блока. В конце восьмидесятых - начале девяностых было немало тех, кто считал, что после окончания Холодной войны и конца одной из двух супердержав, исчез сам повод для противостояния - ведь либеральная идеология победила. Тезис о «конце истории» стал популярен в среде не только политических философов, но и среди журналистов и обывателей. И не столь важно сегодня, что Ф. Фукуяма отказался от многих положений нашумевшей тогда книги. Она отразила переживание и надежды времени, которое освободилось от угрозы на востоке и от необходимости постоянной мобилизации сил для идеологического противостояния. Но вскоре исторический оптимизм был поколеблен - в 1993 году вышла статья, вскоре ставшая книгой Хантингтон, С. Столкновение цивилизаций. М., 2003. , С. Хантингтона в «Foreign Affairs» под громким названием «Столкновение цивилизаций?». Она отрезвила многих и указала на новый источник угроз в посткоммунистическом мире - чуждые Западу культуры Азии и Востока. Когда же одиннадцатого сентября 2001 года США были атакованы террористами, всем стало ясно - «безопасный мир» оказался иллюзией, краткой передышкой перед новым вызовом всему цивилизованному миру.

За последние десять лет террористически акты стали привычны не только для мусульманских стран, но и для стран Европы, Африки, юго-восточной Азии. Недавно братьями Цорнаевыми был совершен второй акт исламистского террора после одиннадцатого сентября в США. Международный терроризм стал терроризмом всемирным. Ни одна страна не может чувствовать себя отныне в безопасности. Это обуславливает актуальность данной темы.

Нельзя не отметить, что литература по современному терроризму разнообразна и богата самыми разными подходами к проблеме и способами раскрытия тематики. В ней можно встретить как сугубо научные труды, так и журналистские расследования. Даже один только обзор этой литературы может послужить основой для научной работы. Какой же вклад может внести еще одна работа по данной тематике? Мы считаем, что исследованию проблемы исламского терроризма не хватает широты обзора темы. Многие исследователи лишь вкратце упоминают о философских и социологических концептах перед тем как перейти к «самой сути», другие же (как автор книги «Фигуры террора Грякалов Н. А. Фигуры террора. СПб.,2007.») много и подробно рассматривают их, занимаясь тем, что раньше называли «спекулятивной философией» и теряют «жесткое ядро» самого вопроса. Именно поэтому мы в данной работе предпринимаем попытку, пусть и в ущерб детальности исследования, к «широкоугольному» обзору проблематики, пытаемся соотнести такое явление как исламский терроризм с теми кризисными (в широком смысле этого слова, а не только экономическом) явлениями, которые существуют в сегодняшнем мире. По этой же причине мы обращаемся к теоретическому осмыслению политического насилия и самого феномена человеческой агрессии, поскольку считаем, что без этого понять современный международный терроризм, а также пути противостояния ему, просто невозможно. Мы не придерживаемся той точки зрения, которую считаем идеалистической, что терроризм (и насилие вообще) исчезнет в результате экономического прогресса или вследствие распространения современных европейских ценностей. Более того, мы попытаемся показать в данной работе, что экономический или технический прогресс практически не влияет на распространение идей и практик «обновленного» Ислама, а западные ценности, захватывая немногочисленные прослойки общества, вызывают гораздо более широкое и сильное им сопротивление, которое оформляется в радикальные учения. Мы считаем, что проблема гораздо более серьезна, чем принято считать, и теракты и акции террора лишь знаки процесса куда как более значительного, который способен определить судьбу современного мира. В этом общественная значимость проведения подобных исследований.

Объектом данного исследования выступает феномен политического насилия и современный международный исламский терроризм как его частный случай в нынешней исторической ситуации. Предметом же является конкретные особенности политического насилия в глобализированном мире, наиболее ярко проявляющиеся в международном терроризме.

Цель исследования - соотнести особенности политического насилия в современном мире с происходящими в нем глобальными процессами, выявить истоки и причины развития исламского терроризма в последние десятилетия. В ходе достижения данной цели, будут выполнены также следующие задачи:

· Определены источники человеческой агрессивности.

· Описаны те механизмы, которые обеспечивают обществу возможность контролировать политическое насилие.

· Будет предпринята попытка выявить особенности политического насилия в современном мире.

· Будет рассмотрена динамика развития исламского терроризма, его методов и особенностей его мировоззрения на протяжении последних ста лет.

Гипотеза исследования - агрессивность является неизживаемой особенностью существования человечества, но она «утилизируются» в динамическом процессе символического функционирования национальных культур, в сложности их иерархической структуры. Глобализация вызывает необратимые изменения в этом процессе, и тем самым высвобождает агрессию, которая, в частности, принимает форму международного исламского терроризма.

Структурно работа разделена на две части, каждая из которых, в свою очередь, поделена на два параграфа. Первая часть посвящена теоретическому осмыслению феномена политического насилия и рассмотрению его в контексте процессов, которые определяют общемировые тенденции, а также предлагается особый взгляд на проблему национальных культур и их связи с явлением агрессивности. Во второй, практической части, описывается история исламского терроризма в целом, история отдельных организаций и осмысливаются причины их появления, а также те мотивы, которые приводят отдельных людей к участию в акциях терроризма.

Глава 1. Теоретико-методологические предпосылки исследования политического насилия в условиях глобализации

1.1 Основные подходы к изучению политического насилия

Перед тем как перейти к рассмотрению понятия политического насилия, необходимо обратиться к проблеме соотношения насилия, агрессии и агрессивности. Все концепции, которые обращаются к проблеме агрессии, можно условно поделить на два вида. Основанием деления является представление о генетической врожденности или о «приобретенности» агрессии. К первой группе можно отнести Фрейда с учением об эросе и танатосе, К. Лоренца и его усилия по естественнонаучному объяснению агрессии, и эволюционную психологию. Ко второй группе относятся: модель фрустрации Берковича, Долларда Миллера, теория социального научения Бандуры, философско-психологическое учение Фромма.

Вкратце опишем основные представления каждой концепции. Свой взгляд на насилие Фрейд изложил в письме к Эйнштейну, которое носит название «Почему война? Фрейд З. Почему война? [Электронный ресурс] // сайт кафедры социологии ГУУ URL: http://sociograd.sitext.ru/artfiles/3409/sherbakova__dpv_programma.doc (дата обращения 10.06.13).». Начинает он его с противопоставления насилия и права, притом насилие у него прямо сопоставляется с понятием «власть». Право же вырастает из насилия общины против насилия одного, множества против индивида. Так устанавливается равновесие, но равновесие неустойчивое, поскольку постоянно присутствуют две проблемы: стремление некоторых индивидов выйти за пределы права и прибегнуть к насилию и желание сообщества добиться равных прав для всех его членов. Отсюда естественность многочисленных войн, бунтов и восстаний. В то же время Фрейд отмечает благотворность расширения завоеваний, поскольку в рамках более крупных сообществ конфликт интересов находит разрешение куда легче. Потому единственный способ разрешить проблему войн - передать власть в единый орган, прообразом которого Фрейд видит Лигу наций. Здесь Фрейд вводит оригинальное представление о двух типах инстинктов: одни направлены на развитие и распространение жизни и связаны с эротическими устремлениями, а другие направлены на уничтожение и деструкцию и объединяются символически в фигуре Танатоса. При этом «Один инстинкт столь же необходим, как и другой; все проявлении жизни происходят из позитивно или негативно направленного взаимодействия обоих». И это означает, что агрессивные устремления человека не могут быть уничтожены и единственным естественным противовесом «инстинкту смерти» является Эрос («возлюби ближнего своего») и разум.

Фрейд сам указывает на то, что опирается на мифологические представления. Его представления легко критиковать как ненаучные. Но самое главное в его подходе не дуалистическая концепция Эроса и Танатоса, а представление об утопичности любых попыток искоренения агрессии из человеческого сообщества, а также указание на роль культуры как на естественный ограничитель агрессии. Фрейд так и не создал цельной модели агрессии и, по словам его дочери на Международном конгрессе по психоанализу в 1971 году, проживи он больше, «он радикально пересмотрел бы свою концепцию агрессии Цит. по: Мэй Р. Сила и невинность: в поисках истоков насилия. М.,2001. С. 188. ».

Особый интерес для нас представляет фундаментальное исследование Конрада Лоренца «Агрессия Лоренц К. Агрессия: так называемое зло. М.,1994.». Те параллели, которые он провел между поведением животных и человека показали множество интересных закономерностей. Лоренц исходит из представления о том, что существование агрессии в животном мире отнюдь не случайно, а необходимо в эволюционном развитии. Он утверждает, что агрессия существует лишь внутри вида и играет важнейшую роль в его сохранении. Так хищник во время охоты не испытывает никакой злости: «когда лев убивает буйвола, этот буйвол вызывает в нем не больше агрессивности, чем во мне аппетитный индюк, висящий в кладовке, на которого я смотрю с таким же удовольствием Там же. С. 32.». У внутривидовой же агрессии можно выделить три главных функции:

· Равномерное распределение между особями доступного пространства обитания.

· Отбор лучших особей для продолжения рода.

· Защита потомства.

Лоренц делает вывод, что агрессия является инстинктом и именно потому она так опасна, поскольку спонтанна. Это означает, что она активна, а не реактивна, как принято считать обычно Там же. С. 57.. Если инстинкт «накапливается» долгое время, происходит снижение порога раздражения, вплоть до его полного исчезновения и порог этот тем быстрее снижается, чем ближе знают друг друга члены сообщества. С точки зрения Лоренца, эволюция создала механизм, позволяющий снимать эту повышенную агрессивность - это смещение, переориентация объекта нападения, вплоть до замещения объекта реального на символический. Это процесс ритуализации, который приводит к созданию нового инстинкта, который выступает против инстинкта агрессивности в том, что Лоренц назвал «Великим Парламентом Инстинктов Там же. С. 73.». Он приводит пример подобного ритуала в человеческом сообществе - раскуривание «трубки мира» у североамериканских индейцев. Подобную же роль играют правила этикета. Становится понятным почему в воинственных обществах, среди военной аристократии (рыцарского сословия в Европе, самураев в Японии) столь важную роль играют многочисленные и сложные ритуалы. Лоренц делает вывод, что «когда иконоборцы считают пышность ритуала не только несущественной, но даже вредной формальностью… они ошибаются. Одна из важнейших, если не самая важная функция, какую выполняют и культурно - и эволюционно возникающие ритуалы, состоит в том, что и те и другие действуют как самостоятельные, активные стимулы социального поведения Там же. С. 83.». Более того, именно на основе ритуалов вырастает человеческое искусство, и лишь позже, на более поздних этапах развития, приобретает самостоятельную значимость. Именно привычки и ритуалы отделяют одно этническое сообщество от другого и вызывают агрессию к «иным». Позже мы обратимся к этим важнейшим выводам, поскольку они ясно указывают на опасность, которую несет глобализация. Так же мы укажем на схожесть этих выводов с представлениями Рене Жирара.

Идеи Лоренца были во многом восприняты эволюционной психологией. Но главную роль в объяснении агрессии играет у них не агрессия как инстинкт, а как передающаяся по наследству программа адаптации, активизации которых способствуют соответствующие средовые условия Палмер Д. Эволюционная психология. [Электронный ресурс] // сайт “Этология.ру» URL:http://ethology.ru/library/?id=50 (дата обращения 10.06.13). Оригинальную концепцию в рамках данного подхода предлагает А. П. Назаретян. С его точки зрения, агрессия внутренне присуща самому жизненному процессу, понимаемому как деятельность, которая противостоит возрастанию энтропии. Поскольку живому для этого необходим постоянный приток излишка энергии, способность к разрушению становится необходимой составляющей эволюции живого мира. Динамику движения обуславливают бесчисленные конфликты в природе и две соответствующие адаптивные схемы: агрессия и избегание: «агрессия - преобразование среды… для сохранения и распространения собственных параметров системы-агента. Избегание - преобразование собственных параметров системы-агентов, повышающих шансы на сохранение других ее параметров при наличных условиях среды Назаретян А. П. Антропология насилия и культура самоорганизации.М., 2012. С. 17.».

Среди тех концепций, которые противостоят представлению о врожденности агрессии следуют особо выделить классическую работу Л. Берковица «Агрессия: причины, последствия и контроль». Он исходит из представления о решающей роли фрустрации для активизации агрессии. С его точки зрения, агрессия тем сильнее, чем сильнее реакция человека или животного на неблагоприятные условия, например на высокую температуру воздуха Берковиц Л. Агрессия: причины, последствия и контроль. - СПб.,2001. С. 79.. Из этого естественно вытекает представление о том, что агрессивные действия в социуме зависят от социально-экономического положения в обществе и что насилие тем больше, чем больше неблагоприятных факторов в нем. Так Берковиц замечает: «люди, неудовлетворенные жизненными условиями, которые большинство из нас воспринимают как само собой разумеющееся, вполне способны обижаться на существующие различия, и эти обиды могут сильно воздействовать на формирование агрессивных наклонностей Там же. С. 341.». Автор критикует позиции Фрейда и Лоренца, указывая на то, что в их исследованиях недостаточно эмпирической базы, на то, что понятие «инстинкт» теряет значение в новой науке Там же. С. 447.. Мы считаем, что здесь скорее сказываются мировоззренческие установки автора и всех социальных наук в последние десятилетия. Отказ от представления об обусловленности некоторых признаков, как психологических, так и биологических как «пол», связано с определенными идеологическими влияниями на науку о человеке. Характерно, что Берковиц приводит выдержки из Севильского Заявления о насилии, подписанное рядом известных ученых в 1986 году: «С научной точки зрения, некорректно утверждать, что от наших животных предков мы унаследовали тенденцию развязывать войну… Биология не обрекает человечество на неизбежную войну Там же. С. 448.». Каждый абзац в заявлении начинается с вводной фразы «с научной точки зрения», что еще раз указывает на стремление убедить, а не доказать. То есть проблема здесь как раз в различии мировоззрения, а не большей или меньшей научной достоверности утверждений об агрессивности человека. Отметим так же то, что с точки зрения эволюционной психологии, которую мы поддерживаем в данной работе, человек не унаследовал агрессивность от животных, а превзошел их в ней, многократно ее усложнив, ведь «говоря об интеллекте как органе антиэнтропийной активности… мы почти автоматически признаем, что он изначально формировался как инструмент агрессии Назаретян А. П. Антропология насилия и культура самоорганизации. М.,2012. С. 39.». Конечно, не совсем корректно сравнивать узкое и широкое понимание агрессии, но уже в нем самом ярко проявляется разделение между двумя фундаментальными способами понимания активности человека в природной и социальной среде.

Теория социального научения А. Бандуры Бандура А. Уолтерс Р. Подростковая агрессия. М., 1999. отводит основную роль в объяснении агрессивного поведения восприятию ребенком моделей агрессивного поведения взрослых. Это восприятие сопровождается либо негативным, либо позитивным подкреплением, которое и обуславливает закрепления модели агрессивного поведения. Такой подход к объяснению агрессии делает ее еще более зависимой от внешних факторов, условий существований в обществе и существующих в ней паттернов поведения. С одной стороны, это позволяет делать вывод о возможности воспитания поколения без агрессии, с другой - такая инструментальная и чисто механистическая позиция лишает агрессию всякой самостоятельной роли, «вычищая» человека от агрессии, она в каком-то смысле, лишает его «человеческого». Такая теория легко может стать основой для масштабных социальных экспериментов с самыми непредсказуемыми и отрицательными результатами. Подобный утопический сценарий был показан в книге и фильме «Заводной апельсин», в котором главного героя «отучают» от агрессии, негативно подкрепляя образцы связанного с ней поведения. В результате он лишается роли «агрессора», но становится жертвой общества.

Еще одна теория, которая отводит агрессии роль болезни, подобию вируса захватившего человечество - это представления Фромма о феномене человеческой деструктивности. Подробное изложение эти взгляды получили, например, в его книге «О добре и зле». Главный вопрос, который он ставит в ней: чего больше в человеке, добра или зла, а если добра (как считает он), то почему в мире столь много насилия и преступлений. Фромм придерживается фрустрационной модели агрессии: «поскольку фрустрация потребностей и желаний в большинстве обществ была и по се день остается обычным явлением, не стоит удивляться, что насилие и агрессия постоянно возникают и проявляют себя Фромм Э. Душа человека. М. С. 18.». Но оригинальной составляющей представления Фромма о насилии является деление людей на склонных к добру, биофилов и склонных ко злу, некрофилов (здесь очевидно сказывается влияние Фрейда). Примером последнего является для Фромма испанский генерал времен гражданской войны в Испании Миллан Астрей, чьим любимым лозунгом было выражение «Viva la muerte!», который переводится как «Да здравствует смерть!». С некрофилией связывается обширный комплекс психических реакций и предпочтений, таких как любовь к грязи, смерти, насилию, безжизненным конструкциям, презрение к слабости и стремление к силе. Такой личностный комплекс можно сопоставить с представлением Т. Адорно об авторитарной личности. Так же его легко проследить в модернистском искусстве: от футуризма и экспрессионизма, до индустриальной и готической музыкальных субкультур. Дуальная концепция Фромма утверждает, что несправедливые социальные порядки позволяют придти к власти некрофилам, в которых и находится источник зла и насилия. Отмечая гуманистический и идеалистический пафос Фромма, а также многие ценные и точные психологические наблюдения, все же следует отметить, что его взгляды не выдерживают серьезной критики. Само по себе выделение в мире чистых сущностей добра и зла не только полностью идеалистично, но и по - манихейски ограничено - вся сложность исторических и социальных отношений теряется в субъективных представлениях и оценочных суждениях. А отнесение некоторых людей к «касте» некрофилов само по себе может привести к расизму наоборот, «положительной дискриминации» людей, которых видят источниками смут и беспокойства.

Мы рассмотрели два основных типа концепций, которые видят агрессию либо как естественную составляющую человеческой природы, обладающей спонтанностью, либо как результат неблагоприятного влияния внешней среды. Хотя в целом в данной работе мы встаем на сторону первых, это ни в коем случае не означает, что мы не признаем механизм фрустрации как необходимую составляющую агрессивного действия. Нам представляется, что истинная природа агрессии не может быть сведена к представлению о ней как только об активной и спонтанной силе, или как о силе ре-активной. Сформулируем же определение агрессии и насилия, взяв за основу представления эволюционной психологии. Агрессия - это естественное и спонтанное стремление органического мира к максимальному расширению своего ареала существования. Соответственно, человеческая агрессия - это стремление индивида или группы индивидов к максимально возможной самореализации и самоактуализации. Это стремление может быть реализовано в любой сфере: социальной, политической, научной. Философским эквивалентом данного определения является, к примеру, «воля к власти» Ницше, «война» Гераклита, «творческий порыв» Бергсона. Человеческое насилие же - это непосредственное столкновение индивидов или группы индивидов в случае невозможности реализации агрессии (фрустрация). агрессия глобализация насилие терроризм

Для определения понятия «политическое насилие» обратимся к еще одной классической работе по теме насилия, к книге Т. Гарра «Почему люди бунтуют?».

В своем исследовании Т. Гарр опирается на теорию Берковица. Потому для него исследование каждого случая политического насилия заключается в поиске фрустрирующего фактора, который и вызвал насилие. Суть аргументации Гарра сводится к изучению трех факторов:

1. Выяснение причин недовольства.

2. Анализ представления целевой группы о риске бунта или восстания.

3. Сопоставление с готовностью государства к противостоянию действиям прибегших к насилию

«Политическое насилие представляет собой ряд событий общим свойством которых является реальное или угрожаемое применение силовых акций… Это понятие относится и к революции, определяемой обычно как фундаментальное социальное изменение, осуществляемое через насилие. Оно включает в себя также партизанские войны, государственные перевороты, бунты и мятежи Гарр Т. Р. Почему люди бунтуют. СПб, 2005, стр. 42-43».

Общие контуры теории Гарра таковы: развитие неудовлетворенности в обществе приводит к ее политизации, что, в свою очередь, ведет к насилию.

Определяющее понятие здесь - относительная депривация, напряжение между «надо» и «есть», ценностными экспектациямии ценностными возможностями, которое и вызывает насилие Там же, стр. 60. Это, очевидно, «рациональная» конструкция, попробуем представить «иррациональную»: существующее в некоторых индивидах напряжение вызывает у них неприятие реальности и стремление к ее изменению. Здесь легко прослеживается введенное представление Жилем Делезом о разнице между силами активными и силами реактивными. Те теории, которые считают агрессию интегральным свойством человеческой природы, относятся Гарром к инстинктуальным и сопоставляются с представлением Гоббса об изначальности и естественности насилия в социуме Там же. С. 69..

Гарр указывает: «фрустрация - это препятствие на пути целенаправленного поведения; агрессия - это поведение, предназначенное для нанесения вреда… тому, на кого она направлена Там же. С. 70.». С этим трудно не согласиться, но естественней предположить, что само целенаправленное действие уже несет в себе агрессивный заряд, а насильственные действия есть лишь побочный путь его исчерпания. Активность сущностно едина с агрессией, что отражается в представлениях о мире бизнеса и политики. Тот аргумент, который используется Гарром далее, когда он указывает на то, что нападение разгневанного объекта происходит тогда, когда он видит объект достойный атаки, скорее говорит в пользу представления о спонтанности агрессии, а многочисленные случаи переориентации объекта насилия описаны Конрадом Лоренцем.

Гарр также указывает на то, что интенсивность реакции пропорционально уровню депривации, которая определяется расхождением между ценностными ожиданиями и реальностью. При этом считается само собой разумеющимся то, что ценностные ожидания внесены извне, а не уже присущи социальной реальности исследуемого общества. Это деление крайне важно в связи с рассматриваемым далее феноменом глобализации. Конечно, неверно считать, что в случае, когда ценности являются «внутренним продуктом» уровень насилия меньше, это показывает история Китая, где замкнутость от внешнего мира не повлияла на кровопролитность многочисленных восстаний (с другой стороны, представление о единстве Китая - ложно и внутренняя его сложность, этническая и культурная, заметна внимательному наблюдателю). Гарр указывает на этот случай привнесения новых ожиданий незападным народам носителями западной культурой с последующим ростом депривации и называет такой эффект «демонстрационным Там же. С. 145..». Это название довольно точно отражает суть происходящего: демонстрация западного образа жизни вызывает повышенные ожидания, которые не могут быть удовлетворены.

Мы будем в дальнейшем использовать определение политического насилия Т. Гарра как политического насилия в узком смысле.

Для рассмотрения более широкого контекста политического насилия, обратимся к эссе Б. Г. Капустина «К понятию политического насилия». Он формулирует следующие тезисы:

· Насилие является по отношению к политике «не акциденцией, а составляющей ее субстанции Капустин Б. Г. Критика политической философии: Избранные эссе. М., 2010. С. 43.». Это означает, что насилие нельзя отделить от политики, что основной акцент стоит сделать именно на этой связи, а не на средствах насилия.

· Рационалистическая традиция отделения разума от насилия неправомерна. Привычной формуле «где разум - там нет места насилию» возможно противопоставить формулу Гегеля: «способность осуществить насилие конституирует нечто в качестве разума, равно как и его противоположность (неразумие, преступление, зло…), насилие над которой представляется «разумным».

· Историческая смена форм «насилия» и «разума» представляет собой постоянный процесс, где одно борется с другим и становится им же.

· В этом постоянном конфликте нет место для морализирования и ценностного предпочтения «разума» или «насилия».

· Поскольку «разумное» в исторической эпохе определяется обычно post factum, оно есть только один из вариантов насилия в данный момент времени и не определяется объективно.

Таким образом, у нас есть возможность выделить линию напряжения в различных подходах к политическому насилию посредством противопоставления «рациональность» - «иррациональность». Для рационального сознания всякое насилие есть эксцесс, прорыв «неведомого», которое должно быть объяснено, а еще лучше, немедленно удалено из общества, подобно тому, как громоотвод забирает разряд молнии. Это основная стратегия либерального сознания. Представление о других способах обращения с насилием, может дать классификация типов политического мышления у К. Маннгейма. Три первых типа: бюрократическо - консервативный, исторически - консервативный и либерально - демократический, каждый по-своему справляются с иррациональностью насилия. Так бюрократическое мышление объясняет его «происками врагов», для него оно может быть инспирировано только вражеской бюрократической структурой, но никогда - спонтанным ходом событий. Отличительной особенностью трех этих типов мышления является стремление институционализировать насилие, оставив право на него либо только рационально организованным институтам (у бюрократического и либерального мышления), либо исторически обусловленным обычаям (исторически - консервативное мышление). Революции, восстания и акты террора не могут быть для них средствам достижения политических целей, только источником опасности. Более того, либеральное мышление крайне чувствительно к любым обвинениям в применении избыточного насилия, да и насилия вовсе. Потому критика Франкфуртской школы марксизма современной цивилизации во многом строилось на поиске тех репрессивных механизмов, что заложены в ней.

Именно поэтому столь интересны два других типа политического мышления: социалистическое и фашистское. Первое сочетает приверженность рационализму с безусловным приятием актов политического насилия (речь идет о классическом социализме конца XIX - начала XX века). Второе же конституируется вокруг него. Не случайно Умберто Эко называет одной из основных черт фашизма «культ действия ради действия Цит. по: Алексеева Т. А. Современные политические теории. - М.: РОССПЭН, 2007. С. 121.». Само же действие является, несомненно, насильственным. Для того чтобы повелевать политическим насилием, фашизм обращается к политическому мифу.

Тесную связь между насилием и мифом впервые установил Жорж Сорель в «Размышлениях о насилии». Для него необходимость насилия очевидна, но в его представлении оно не имеет ничего общего с неконтролируемым террором французской революции. «Творческая» роль насилия заключается в расширении пространства свободы, «оно необходимо лишь для мобилизации людей и отличается ответственностью, благородством, моралью самопожертвования Климов И. А. Теория социальных мифов Жоржа Сореля. [Электронный ресурс] // сайт «Библиотека учебной и научной литературы» URL: http://sbiblio.com/biblio/archive/klimov_sore/ (дата обращения 10.06.13)». Он видит историческую вину тех социалистов, которые идут на компромиссы с буржуазией (он имеет в виду Жореса), поскольку они тем самым снимают напряжение противоречий между классами и этим останавливают возможность разряжения напряженности в новую социально - экономическую формацию. Значит - главная задача социалистов в том, чтобы высветить конфликт с наибольшей четкостью и вызвать гнев пролетариата, для чего «придется прибегнуть к помощи образов, способных вызвать без всякого предварительного анализа, силой одной только интуиции, чувства, соответствующие различным проявлениям войны, поднятой социализмом против современного общества Сорель, Ж. Размышления о насилии. М., 2010. С. 54.».

Сорель обращает особое внимание на роль эмоционального фактора в политическом насилии. Именно значение этой роли мы подчеркиваем в предварительном выводе, который мы можем сейчас сделать: для того, чтобы понять причины политического насилия в современном мире, нам необходимо обратиться к проблеме современной культуры и к ее ценностям

1.2 Глобализация и кризисные явления в культуре XX-XXI веков

Для описания тех процессов, которые характерны для человечества в целом, в последние пятьдесят лет используют понятие «глобализация».

Многообразны способы определения и описания этого процесса. Так У. Бек считает, что глобализация «имеет в виду процессы, в которых национальные государства и их сувернитет вплетаются в паутину транснациональных акторов и подчиняются их властным возможностям, их ориентации идентичности Бек У. Что такое глобализация? М., 2001, стр. 26».

Мы сосредоточим свое внимание на культурной составляющей глобализации, понимая под ней всю совокупность традиций, верований и ценностей, присущих сообществу с данной культурной традицией. Мы согласны с той позицией, что «… в попытках рационально объяснить основу насилия очень часто, если не регулярно, упускается из виду символический характер отношений в обществе Ястребов А. Картина мира и образы насилия - М., 2006, стр.132».

Мы считаем, что сама по себе культура есть область перманентного конфликтного столкновения ценностей, идеалов и смыслов. Как пишет С. Бенхабиб: «Культуры представляют собой совокупность элементов человеческой деятельности по осмыслению и репрезентации, организации и интерпретации [действительности], которая раскалывается на части конфликтующими между собой нарративами Бенхабиб С. Притязания культуры. Равенство и разнообразие в глобальную эру. М.,2003, стр. 52». Глобализация, конечно, вносит в этот и без того напряженный процесс дополнительную конфликтность и тем самым вызывает рост насилия.

Мы уже вкратце описывали представление К. Лоренца, согласно которому именно культура берет на себя функцию перенаправления и «изъятия» агрессии из общества. Этой же позиции придерживается американский мыслитель французского происхождения Рене Жирар. Логика развертывания его всеобъемлющей концепции довольно проста. Начальной ее точкой является рассмотрение такого явления как жертвоприношение. Какую роль играет оно в примитивных обществах? Жирар отвечает: оно защищает сразу весь коллектив от его собственного насилия, оно обращает весь коллектив против жертв, ему самому посторонних Жирар Р. Насилие и священное. М., 2010. С. 15.».

Невинная жертва принимает на себя весь заряд насилия, который скопился в обществе и который иначе бы вверг его в состояние непрерывной борьбы «всех против всех». В этой опасности скрывается характерный для неразвитых сообществ религиозный страх перед «нечистотой» убийства, мести, гнева, постоянное опасение неконтролируемого процесса «заражения» насилием, остановить который крайне сложно.

В дальнейшем ритуал жертвоприношения становится все более символически окрашенным, реальная жертва сменяется жертвой символической, чему пример ритуал причастия у христиан. Обществу удается, хотя бы отчасти, «канализировать» насилие в безопасные формы, до тех пор, пока не наступает так называемый «жертвенный кризис», который «следует определять как кризис различий, то есть кризис всего культурного порядка в целом Там же. С. 68.».

Кризис различия - одно из центральных понятий для нашей работы. Историю любого общества можно рассматривать как непрерывный процесс установления и разрушения различий. С их разрушением связаны, в первую очередь, революции, которые сопровождаются волнами неконтролируемого насилия.

Важность социальной стратификации в обществе показывает Никлас Луман в работе «Дифференциация», согласно ему «условием временной и пространственной континуальности общества… является его дифферинцированность, или по-другому, условием общения - является разобщенность Луман Н. Дифференциация. М., 2006. С. 235.». Острота конфликта стирается неравенством конфликтующих. Но главное условие - признание неравенства обеими сторонами. Деятельность революционера во многом связана с уничтожением представления о терпимости неравенства, охранителя - с попыткой его сохранить.

Отсюда следует, что кризис современного мира связан с тем, что «эволюция современного общества заключается в распаде различий… модерн - это синоним культурного кризиса. Правда, следует отметить, что современному миру всякий раз удается заново обрести стабильность - ненадежную, конечную, и связанную с определенной обезразличенностью, сопровождающейся все более интенсивным соперничеством, которое, однако, не настолько сильно, чтобы этот мир разрушить Жирар, Р. Насилие и священное. М., 2010. С. 247.» . Наиболее ярко культурный кризис проявился в искусстве.

Параллель между процессом дегуманизации общества и искусства прямая, она заключается в стирании иерархии, этот процесс описал Ортега - и - Гассет: «Чтобы удовлетворить страстное желание дегуманизации совсем не обязательно искажать первоначальные формы вещей. Достаточно перевернуть иерархический порядок и создать такое искусство, где на переднем плане окажутся наделенные монументальностью мельчайшие жизненные детали» Шпенглер О., Ортега - и - Гассет Х. Самосознание европейской культуры XX века. М., 1991. С. 250..

Мы утверждаем, что именно культурные различия (точнее, их стирание), в широком смысле этого слова, обуславливают политическое насилие в современном мире. Многосторонний процесс взаимного влияния западного мира и западных ценностей (тех из них, что зафиксированы сегодня как «европейские») на остальной мир сопровождается появлением многочисленных новых конфликтов и ростом напряженности.

Именно потому Р. Дарендорф утверждал, что «в постиндустриальном обществе основное противоречие социальной системе перемещается из экономической плоскости, из сферы отношений собственности в область отношений господства-подчинения и основной конфликт оказывается связан с перераспределением власти Особенности конфликтов в обществе постмодерна [Электронный ресурс] // сайт «Энциклопедия социологии» URL:http://slovari.yandex.ru/dict/sociology/article/soc/soc-0516.htm (дата обращения 10.06.13)».

Поскольку мы отдаем предпочтение реалистической традиции в изучении политики, с нашей точки зрения, отношения господства-подчинения всегда были определяющими, просто в современном мире властные диспозиции обретают во многом культурный порядок, а не социальный как это было век назад.

Власть обретает себя в культурном пространстве, в отношениях символического подчинения. Она стремится отныне контролировать всех людей, все культурные общности, «чтобы они не могли бы даже плохо себя вести, настолько они бы чувствовали себя погруженными, брошенными в среду полной видимости, где мнения других, взгляд других, рассуждения других удерживали бы их от того, чтобы творить зло или причинять вред Фуко М. Око власти. - М, 2002. С. 229-230.».

В глобализированном обществе Другим становится не только соплеменник или сосед, но и все мировое сообщество. Насилие видоизменяется, поскольку «агрессивность, «эта коррелятивная напряженность нарциссической структуры», принимает форму насилия как организованного поведения… причину этого следует искать в каком-то сбое на уровне «символического поля Кола Д. Политическая социология. М., 2001. С. 34.». Этот сбой мы уже определили, вслед за Жираром, как «жертвенный кризис».

В современном обществе трудно скрыться от тотального наблюдения СМИ и международных организаций, в свою очередь всякий представитель страны «третьего мира» всегда может наблюдать граждан «мира первого» и у него нет никаких причин признавать различие, которое снизило бы накал рессентимента. Именно он вызвал в мусульманском мире взрыв радости после теракта 11 сентября в США. Ведь, как точно отметил Славой Жижек, «суть зависти/рессентимента не только в том, что она основывается на принципе игры с нулевой суммой, когда мой выигрыш означает проигрыш других. Она также предполагает разрыв между ними, причем не положительный... а отрицательный Жижек, С. О насилии. М.: Европа, 2010. С. 72.».

Именно рессентимент является основной побудительной причиной к фрустрации, к росту негативного напряжения и насилия. Как замечает Макс Шелер: «Важнейший исходный пункт в образовании рессентимента -- импульс мести.

Само слово «ресеснтимент» указывает… на то, что названные душевные движения строятся на предшествующем схватывании чужих душевных движений, т. е. представляют собой ответные реакции. Таким реактивным движением и является импульс мести в отличие от активных и агрессивных импульсов дружелюбной или, наоборот, враждебной направленности Шелер, М. Ресентимент в структуре морали. СПб. 1999. С. 47.».

Кроме ре-активного толкования рессентимента, можно предложить иную интерпретацию, которая отказывает носителю насилия в наличии объекта желания и зависти. Это происходит в случае «жертвенного кризиса», «в момент пароксизма этого кризиса насилие является одновременно инструментом, объектом и универсальным субъектом всех желаний Жирар, Р. Насилие и священное. М., 2010. С. 190.».

Революционные ситуации показательный тому пример: борьба политических противников разгорается вокруг самой возможности совершать насилие, в этом пограничном случае нет различия между ними, и только после победы одной из сторон ее насилие легитимизируется, а жестокость соперника - предается широкой огласке и осуждается (с тем, чтобы зеркально отразить обвинительный жест при победе реставрации).

Именно поэтому рессентимент не направлен на обладание какой-либо привилегией, так же как не направлен он на объект. Потому Рене Жирар обращается к понятию «мимезис», доказывая то, что «субъект желает объект именно потому, что на этот объект направлено желание соперника Там же. С. 192.». Человек загорается желанием, тогда когда видит как Другой желает что-либо. Глобализация распространяет миметическое желание по всему миру посредством моды, ценностей, образов.

Именно образы счастливой жизни в Европе заставляют жителей бедных стран массово мигрировать в нее: «когда мы видим, как черные африканцы набиваются в едва держащиеся на воде от перегрузки катера и лодки … то ясно, что позади них - картинки сказочной счастливой жизни, мерцающие на экранах дешевых телевизорах в хижинах Ионин, Л. Г. Апдейт консерватизма. М., 2010. С. 18.».

Мы уже говорили о роли иерархии в предотвращении насилия у животных: «У галок, да и у многих других птиц с высокой общественной организацией, иерархия непосредственно приводит к защите слабых Лоренц, К. Агрессия: так называемое зло. М., 1994. С. 51.». Но современное общество провозглашает, очевидно, нереализуемый идеал равенства, который лишь подогревает рессентимент и приводит к неконтролируемому стиранию различий. В первую очередь это относится к различию между культурами, но не только.

Эту проблематику развил Френсис Фукуяма в знаменитом «Конце истории Фукуяма Ф. Конец истории и последний человек. М., 2010». Его критику современной демократии мы считаем наиболее глубокой из всех возможных. Но, быть может, он недооценил силу собственных доводов и слабость их опровержения. Хотя мы считаем, что представление о роли в истории проблемы взаимного признания, которое он заимствует у Гегеля и Кожева, искусственно, лишено динамики и уже само по себе телеологично, даже если мы примем его, то поймем, что современное общество не избавилось от напряжения, оно его накопило. Ницшеанская критика универсализма так и не была опровергнута. Воля к власти, тимос, мегалотимия - все те понятия, к которым прибегает Фукуяма, кажутся отвлеченными абстракциями современным людям. Но пятьдесят лет относительного спокойствия не означают, что они потеряли силу. Для истории полвека - практически ничто. Считать же свое время «последним», вообще традиция для человека европейской культуры, как об этом писал Освальд Шпенглер.

Поскольку мы говорим о кризисных явлениях, нельзя не упомянуть о проблеме нигилизма. Вопрос о нем занимал европейскую мысль на протяжении нескольких десятилетий, пока не растерял актуальность: стало казаться, что его просто нет. Мы считаем, что нигилизм, напротив, набрал силу. То, что он трудно заметен, как раз указывает на это.

В работе 1950 года «Через линию» Эрнст Юнгер пишет: «Как оказалось, нигилизм может вполне гармонично сосуществовать с устойчивыми системами порядка, и это случается даже, как правило, там, где нигилизм активен и набирает силу Юнгер, Э. Хайдеггер М. Судьба нигилизма. СПб, 2006. С. 21.» .

Вторая мировая война и тоталитарные режимы в Европе вовсе не изжили нигилизм, который сумел приспособиться и пропитать все послевоенное общество (ведь незаметно то, что привычно). И если это так, то обозначенный нами культурный кризис приобретает новое измерение и потенцию к раскрытию в насилии. Нигилизм отвергает смыслы, а «бунтарь в большей степени ищет смысл жизни, нежели саму жизнь Камю, А. Бунтующий человек. Минск, 2000. С. 263.». Один из немногих, кто сегодня предупреждает о неизбежности роста насилия в мире - Андре Глюксман в книге «Достоевский на Манхеттене».

Если мы вернемся к аргументам Фукуямы, то увидим, что те способы уменьшения Тимоса, которые предлагает Фукуяма схожи с предложениями К. Лоренца. Спортивные состязания, сублимирование агрессии в различные соревновательные формы между нациями в науке, технике, искусстве Там же. С. 261..

Другие предложенные им методы как увеличение контактов между представителями различных этносов, установление единых ценностей, разрешение различных вопросов в тесной кооперации очевидно реализуется в рамках глобалистской стратегии. Но даже если эти меру дали результат внутри западной цивилизации, это не означает, что они дадут его вне её.

Такая постановка вопроса подводит нас к проблеме столкновения и взаимного влияния культур. Мы не согласны с общепринятым мнением о том, что межкультурные взаимодействия всегда действуют благотворно на обе стороны. Более того, иногда они идут во вред обоим сторонам.

Это достаточно убедительно показывают следующие рассуждения Льва Гумилева: если культура (в его терминах - суперэтнос) представляет собой сложную систему, каждый элемент которой приспосабливается к определенной экологической нише, и тем самым обеспечивает столь необходимую устойчивость развития, то взаимодействие двух суперэтносов нарушает равновесие, что может породить искусственное образование - химеру. Химера живет за счет эксплуатации чуждого ландшафта и бесконтрольного насилия над местным населением Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера земли. Л.,1990. С. 313. (как в случае ацтеков и порабощенных ими индейцев).

Кроме того, контакты культур могут дать начало так называемым «антисистемам»: «в ареалах столкновения этносов, где поведенческие стереотипы неприемлемы для обеих сторон, повседневная жизнь теряет свою повседневную обязательную целеустремленность и люди начинают метаться в поисках смысла жизни которого они никогда не находят Гумилев Л. Н. Конец и вновь начало. М., 2003. С. 192.». Но ведь весь мир сегодня и есть арена столкновения культур, что и называется глобализацией.

Все привычные формы разрушены, ценности - относительны, а смыслы - потеряны. И значит дальнейший рост хаоса - неизбежен. Остановлен же он может быть только кристаллизацией нового порядка из перенасыщенного раствора современности. Если этот процесс уже начался, то мы можем увидеть некоторые его символы. И наиболее выразительные из них внимательный наблюдатель может увидеть как в рутине повседневности, так и в эксцессах мирового порядка.

Итак, мы утверждаем, что глобальные кризисные явления в культуре неизбежно приведут к росту насилия и, возможно, к созданию нового глобального проекта, который поставит своей целью разрешения этих кризисных явлений.

Глава 2. Особенности развития и специфика исламистского терроризма

2.1 Эволюция организаций радикального ислама

Терроризм в современном мире стал одним из тех понятий, которые наиболее часто используются для описания мировых тенденций развития. При этом сам термин «терроризм практически не поддается однозначному определению. Причины этому стоит видеть как в различии самих подходов к проблеме политического насилия, составляющим которого является терроризм, так и в идеологических и политически мотивированных соображениях. Российский исследователь Ю. И Авдеев указывает на уже указанное нами различение «естественного» и «социального» подхода к агрессии как на источник двух основных способа изучения терроризма Дзлиев М. И. Современный терроризм: социально-политический облик противника. М.: 2007. С. 20.. Политические разногласия в определении терроризма прослеживаются в тех определениях, которые даются в мировом праве. На VII Конгрессе ООН по предупреждению преступности и обращению с правонарушителями в 1990 году в докладе Генерального секретаря ООН давал следующую дефиницию: «Международный терроризм можно охарактеризовать как террористические акты, при совершении которых исполнители (или исполнитель) планируют свои действия, получают руководящие указания, приезжают из других стран, спасаются бегством или ищут убежище, или получают помощь в любой форме не в той стране или странах, в которых совершаются эти действия Антонян Ю. М., Шульц В. Л. Терроризм в современном мире. М., 2008. С. 6.». В докладе Группы высокого уровня по угрозам, вызовам и переменам (2004 год) отмечается, что принять единое определение мешают две причины: