Тем не менее, в середине 1990-х предпринимались также попытки преодолеть данные ограничения, и в деталях описать каким образом внутри демократий происходит непринятие решений о участии или эскалации военных конфликтов. Самым первый подход, является результатом эволюции неокантианских взглядов на международные отношения, попытки объединить морально-философские представления Канта с формальным теоретическим анализом. Основными работами в этой области являются статьи Майкла Дойля, опубликованные со второй половины 80-х годов вплоть до начала 2000-х (Doyle 1983; 1986; 1995; 1997 Более поздние работы 2000-х будут рассмотрены далее). Данный подход предлагает в чистом виде нормативно-моральную интерпретацию логики демократического мира - предполагается, что в гражданском обществе демократических государств распространены определенные морально-этические нормы, не допускающие неоправданного применения насилия в политических целях. Соответственно, такие нормы определяют поведение демократий на международной арене, пацифистские ожидания демократических государств друг от друга порождает атмосферу доверия, в которой сама по себе эскалация любых конфликтов отсутствует, а все противоречия разрешаются с помощью переговоров. Либеральные нормативные представления, были развиты теоретиками демократического мира (Russett 1993; Dixon 1994; Weart 1998), в концепцию экстернализации норм В оригинале: norm externalization (Russett 1993, 31-35) - процесса распространения политических норм неприменения демократиями военной силы друг против друга. В логике Рассета, в результате процесса демократизации данные политические нормы передаются новым демократиям, что снижает конфликтность во всем мире, еще более усиливая ценности отказа от войны в международных отношениях.

Примерно в тех же работах представлена так же еще одна, возможно самая убедительная модель логики демократического мира «изнутри» - модель демократической подотчётности. Основа данной модели также восходит в своей главной идее к Кантовскому «Вечному Миру», и состоит в том, что демократическая власть в государстве опирается на гражданскую ответственность и подотчетна ей. Поскольку все граждане демократического государства должны разделять моральные пацифистские нормы, то и власть в демократическом государстве должна следовать данным нормам, или в противном случае лишиться гражданской поддержки и не будет переизбрана. На основе этой идее, была предложена модель политической подотчетности, согласно которой в случае конфликта между двумя демократическими государствами, внутренние интересы политических элит сохранить свою власть будут превалировать и таким образом препятствовать эскалации конфликтов (Bueno de Mesquita и Lalman 1992; Mintz и Geva 1993; Russett 1993; Owen 1997).

Модель политической подотчетности, при условии допущения существования конкретных политических норм и, хотя бы относительно одинаковой эффективности механизма избирательной подотчетности в разных демократиях стало первой попыткой институционально обосновать теорию демократического мира. Впервые было предложено непосредственное объяснение того, каким образом происходит непринятие решений о эскалации конфликтов в демократии. Вместе с тем, с уверенностью можно отметить, что ограничения данного подхода не позволяют считать его исчерпывающим объяснением механизма теории демократического мира.

Глава 2. Современные тенденции в исследованиях демократического мира

§1. Дискуссия вокруг критики Розато

В 2003 году, после более десятилетия абсолютного доминирования как либерального подхода в международных отношениях, так и теории демократического мира (которая представлялась естественным законом, нуждающимся лишь в должном теоретическом обосновании), Себастьян Розато опубликовал статью с вызывающим названием «Ущербная логика демократического мира» “The Flawed Logic of Democratic Peace” (Rosato, 2003). В данной статье последовательно критикуются различные теоретические подходы к обоснованию внутренних причин сдерживания конфликтов. Основной тезис Розато состоит в том, что роль собственно демократического компонента в теории демократического мира прояснена недостаточно и/или с ограничениями, которые ставят под сомнение саму каузальную связь. В первую очередь Розато предлагает к рассмотрение заметный набор кейсов, описывающих империалистические войны Франции, Великобритании и США преимущественно в 19 веке, а также интервенции США и других государств западного блока в период Холодной Войны, и также ряд отдельные исторические кейсы, таких как Шестидневная Война 1967 года. Согласно аргументации Розато ужесточение понятия «либеральной демократии», к которому прибегают сторонники концепции демократического мира, чтобы отвергнуть эти примеры как инициированные демократиями войны, приводит к необходимости пересмотра самого понятия либеральной демократии, поскольку различия между названными западными демократиями в 19 веке и 20 веке соответственно, гораздо меньше, чем между теми же сегодняшними демократиями и большинством сегодняшних авторитарных режимов. Таким образом сама логика демократического мира ставится под сомнения.

Одновременно, схожие претензии выдвигались и к институциональной аргументации демократического мира. С точки зрения Розато тезис о политической подотчетности о применении военной силы относительно исключительно демократий некорректен - в случае неудачной войны автократ вынужден столкнуться с гораздо более высокими рисками по сравнению с демократической власти (которая рискует исключительно возможностью переизбраться в следующем электоральном цикле). В вторых согласно Розато, в современных демократиях военный конфликт гораздо чаще вызывает сплочение населения вокруг действующей власти, причем с усилением медиа и возможностей пропаганды эта тенденция только усилилась.

В целом критика Розато оказалась особенно сильной вследствие отсутствия на протяжении 1990-х внутренней критики «изнутри» либеральной парадигмы и теории демократического мираХотя на рубеже 1990-х и 2000-х в литературе по проблематике демократического мира все существовали критические статьи, в частности MacMillan 1998, 2003; Mьller, 2002a, 2002b. Однако они фокусировались на отдельных аспектах и подходах теории демократического мира, и приобрели внимание лишь после публикации Розато (например, ранние статьи Мюллера изначально даже не переводились на английский язык).. В 2005 году, один из основных самых последовательных апологетов теории демократического мира, уже упомянутый выше Майкл Дойл опубликовал ответ на статью С. Розато - «Три столпа либерального мира». Центральный тезис Также Дойл подвергает критике ряд конкретных обсуждаемых Розато кейсов и теоретических моделей, однако эти детали незначительны для обзора в данной работе. позиции Дойля, состоит в том, что, хотя в отдельности различные каузальные интерпретации логики демократического мира действительно поддаются критике и имеют ограничения, в одновременном приложении дополняют друг друга и позволяют игнорировать эти ограничения. Иными словами, подавляющее большинство демократий «руководствуются» теми или иными из предложенных теоретиками демократического мира нормативных интерпретаций, и в них, так или иначе, работают какие-то модели подотчетности (основанные на группах интереса, элит, или массовых морально этически предпочтениях).

Еще одним ответом на разгромную статью Розато был предложенный Дэвидом Кинселлой аргумент о «парном» В оригинале: “Dyadic” (Kinsella, 2005) характере объясняющей логики теории демократического мира. Согласившись с аргументации Розато о том, что существующие каузальные механизмы демократического мира не могут объяснить пацифизм случайной данной либеральной демократии, Кинселла отвергнул критику Розато в отношении диад демократий. Позиция Кинселлы состоит в том, что логика демократического мира работает только для двух данных демократий, и ее не следует понимать «в единственном политическом режиме».

В ответной статье) как на критику Кинселлы, так и Дойля, Себастьян Розато (Rosato, 2005) не отказался от собственных исходных аргументов, возражая своим критикам Розато разбирает сразу несколько критических обзоров его работы по отдельности, в данной работе представлена обобщенная точка зрения. отстаивая тезис о том, что логика демократического мира должна заключаться именно в демократических институтах, (то есть, то что определяет именно демократии со структурной точки зрения) но не быть связанной с двухсторонним восприятием или внутренними, или внешними ожиданиями. В противном случае, согласно Розато, теория демократического мира теряет предсказательную силу и становиться сильно зависима от посторонних факторов, и сводится к уникальным кейсам в международных отношениях, лишенными какого-бы то ни было общего закона или логики функционирования.

Консенсус вокруг теории демократического мира так и не был сформирован. В 2007 году, на основе критики Розато были представлены результаты эмпирического исследования (Ward, Siverson и Cao, 2007), целью которого было создание обобщенной модели демократического мира (на основе конфликтов в диадах) с включением дополнительных условных факторов, таких как географическая связанность. Результаты показали, что чем больше конкретных уточняющих условий вводятся в модель, тем более классические факторы в рамках разных подходов демократического мира (как нормативные, так и институциональные) перестают оказывать значимое влияние на снижение конфликтов.

В итоге в 2000-е годы развитие теории демократического мира привело к разрушению представления о либеральном мире как неоспоримом законе функционирования международных отношений. Вместо этого, сложилось общее понимание масштаба данной проблематики, необходимости более точных и конкретных теорий, призванных прояснить эмпирическую реальность. Современные исследования по тематике демократического мира сегодня представлены самыми различными проблемами, начиная от попыток исследования исторических прецедентов завоевательных войн демократий (Russet, 2009), до качественных исследований отношения к военным конфликтам в демократиях (Tomz и Weeks, 2013) и даже попытки представить либеральный мир как внешнеполитическую норму в конструктивисткой парадигме (Ish-Shalom, 2006).

Тем не менее, возможно наиболее перспективным является подход по исследованию влияния вето-акторов на конфликты.

§2. Институциональный подход к демократическому миру с помощью модели вето-игроков

Найденные противоречия в традиционной модели либерального мира, тем не менее, не обязательно означают, что теория демократического мира в корне неправильна. Эмпирическая реальность, в которой западные демократии практически никогда не вступают в военные конфликты друг с другом, не ставится под сомнения. Вместе с тем, также как концепция войны в современном мире стала гораздо сложнее и «прозрачнее», институциональные механизмы принятия решений о эскалации конфликтов должны быть рассмотрены более детально, нежели предлагает базовая модель политической подотчетности (которая в сущности предполагает лишь двух основных акторов «правительство» и «избирателей»). Институциональная система демократий, разумеется, также различается, и, соответственно, от одного государства к другому процесс принятия решений касательно эскалации также может работать по-разному. Современные либеральные демократии не являются прямыми демократиями. Следовательно, число акторов, влияющих на принятие того или иного решения, прямо зависит от институциональной структуры каждого демократического государства.

Классическая модель либерального мира, восходящая еще к Кантовскому «вечному миру», предполагала весьма простую модель равномерного распределения издержек в результате войны. В данной модели бенефициарами войны всегда является меньшинство, если не единственное лицо.

В современных условиях война действительно является крайне затратным процессом для развитых демократических государств. Расходы на подготовку, жизнеобеспечение и профессиональный труд военнослужащих, а также поддержание и обновление военно-технической базы вооруженных сил в западных странах достигают баснословных цифр. Очевидно, что эти расходы в виде повышенных налогов являются общим бременем всего общества, поскольку сами по себе военные операции не приносят никаких общественных благ. Особенно это актуально для затяжных миротворческих или контртеррористических операций, которые могут продолжаться годами без каких-либо существенных результатов.

Поэтому потенциально заинтересованным в военных конфликтах может быть только весьма ограниченный круг групп интереса, тем или иным образом влияющих на принятие соответствующего решения. В такие группы интереса могут входить лоббисты корпораций военно-промышленного комплекса, чиновники оборонных ведомств, военные или просто реакционно-настроенные политики. Очевидно, что условная «партия войны», если так обозначить такие группы интереса, будет обладать весьма автономными интересами - исходя из допущения, что «провоенный» политический курс предполагает перераспределение бюджетных средств, и другого рода издержки, связанные с участием в конфликте.

В рамках такой модели в случае если политическая система обладает анонимностью и положительной отзывчивостью (т.е., грубо говоря, при принятии решений интересы всех групп агрегируются равнозначно и монотонно - «голосование большинством»), «партия войны» не сможет проводить нужный ей политический курс. Предельно упрощая, если в демократии решения принимаются большинством, и большинство не заинтересовано в конфликтах - демократия будет вести «пацифистскую» политику. В той же самой модели, наоборот, если в политической системе существуют возможности для контроля повестки дня и принятия решений небольшим числом групп интереса, «партия войны» сможет проводить непопулярный политический курс.

Таким образом, рассматривая демократии в контексте их государственных институтов чтобы понять каким образом демократии сдерживают конфликты, необходимо понять насколько демократические институты способны эффективно агрегировать интересы различных акторов.

В парадигме теории стратегического принятия решений, этот принцип был описан в концепции т.н. «вето игроков» В оригинале “Veto Players” - (Tsebelis, 1995, 2000, 2002) Джорджа Тсебелиса (Tsebelis, 1995, 2000, 2002). В рамках этой теоретико-игровой системы моделей для обеспечения всеобще-выгодного характера принимаемых решений (т.е. Парето-эффективных решений) используется исключительно консенсуальный путь, при этом участвующие в принятии решения игроки обладают правом вето и могут заблокировать неприемлемое для них решение. В идеально-упрощенном виде эта модель вынуждает всех участников отказываться от наилучших для них платежей, чтобы не нарушать интересы остальных игроков.

Подобные принципы в действии можно увидеть на примере политических систем многих демократий. В классическом институциональном анализе, например, Аренда Лейпхарта (Lijphart, 1999) представлены Вестминстерская и Консенсусная модели демократии, в рамках которой с помощью формальных и неформальных институтов, поддерживается баланс между компромиссным характером принимаемых решений и концентрацией власти.

Концепция вето игроков весьма широко используется в исследованиях вопросов, связанных с анализом стратегического принятия решений. Существует литература, в рамках которой концепция вето-игроков используется для анализа действий сторон в ходе гражданских войн, борьбы с терроризмом (см., например, Dugan, Young, 2011) и пр.

Последние исследования в области теории демократического мира также все чаще опираются на концепцию вето игроков для интерпретации механизма блокирования эскалации военных конфликтов в демократиях.

В известных автору эмпирических работах (например, Choi, 2010, Ireland, Gartner 2011, Mello 2012) по большей части делается фокус на формировании вето игроков в легислатурах и их возможностей для блокирования решений исполнительной власти. Новейшая теоретическая литература, также часто отсылает к концепции вето-игроков, к одному из общих преимуществ демократий в задаче сдерживания военных конфликтов.



§3. Понятие конфликта, от войны до MID и экономических санкций

Как уже было сказано выше, теория демократического мира с самого начала испытывала существенные концептуальные трудности, связанные непосредственно с определением «мира» и «войны». Политическая традиция, начиная с Канта и до «идеалистов» начала 20-го века под «войной» понимала исключительно завоевательные войны, причем основной акцент делался на масштабные войны между развитыми западными державами В том числе по этой причине, существенная часть критики С. Розато направлена именно на анализ исторический кейсов завоевательных войн Великобритании и Франции в XX веке. . Крупные европейские войны, влекущие за собой масштабные человеческие жертвы, разрушения и т.д. с моральной точки зрения представляют собой абсолютное зло, которое не имело критериев оценки или каких-либо формальных рамок.

Начиная с первых полноценных исследований в проблематике демократического мира, понятие войны потребовало четкого определения. Однако присутствовали существенные проблемы - самой важной из которых была число и уникальность кейсов. Количество достаточно больших войн слишком мало для проведения каких-либо статистических исследований. Более того, в противоположность традиционных представлений «идеалистов», войны в XX веке принимают чаще всего принимают асимметричный характер. При этом, например, Первая и Вторая мировые войны, в сущности, принципиально отличаются от колониальных войн или «прокси войн» Холодной Войны. На практике это накладывает серьезные ограничения на анализ причинных механизмов принятия решения в демократиях - логика либерального мира в различных конфликтах может быть принципиально отличной Современные исследования в рамках демократического мира однозначно свидетельствуют в пользу данного утверждения..

В качестве решения абсолютное большинство исследований демократического мира выбрали наиболее широкое определение войны в концепции милитаризированного межгосударственного диспута (Militarized Interstate Disputes, MID). Согласно классическому определению проекта Correlates of War: «милитаризированный межгосударственный диспут объединяет все исторические кейсы конфликта, в которых угроза, демонстрация или применение военной силы, не доходящее до войны, в которых как минимум одно участвующее государство намеренно и направленно действует против другого государства, его территории или собственности, официальных представителей или военнослужащих под государственным флагом» (Jones, Bremer и Singer, 1997).

Основным отличием милитаризированных диспутов от непосредственно войны, является общее количество невозвратных боевых потерь более 1000 человек (Small and Singer, 1982). Согласно собираемым последние 40 лет проектом Correlates of War данным, только в период с 1816 по 1992 год наблюдается более 2000 таких диспутов. Вместе с 95 межгосударственными войнами общее число кейсов стало достаточным для применения статистических методов. Такой подход также подразумевал весьма амбициозную цель подтвердить теорию демократического мира в отношении любого применения военной силы. Безусловно, у такого обобщения есть и существенные ограничения, хотя бы потому, что, например, принятие решения о демонстрации силы приравнивается к масштабному военному вторжению. Допущение о том, что в демократиях масштаб военного конфликта не влияет (или не существенно влияет) на принятие решений, является по меньшей мере спорным.

Вместе с тем, вполне понятен компромиссный характер такого опущения - отказ от обобщения войны до милитаризованного диспута не оставил бы политической науке выбора, кроме как работать непосредственно с отдельными кейсами, что практически исключает возможность получения обобщенных теоретических выводов.

Ключевым моментом при переходе от рассмотрения межгосударственных войн к милитаризованным диспутам, является переосмысление конфликтной составляющей. Изначально явление войны было значительно уже понятия конфликта. Классическое определение Карла фон Клаузевитца: «Война есть продолжение политики иными средствами», как можно заметить, вообще лишено конфликтного контекста. Хотя, разумеется, самоочевидно, что война предполагает наличие некоторого конфликта, война понимается на качественно ином уровне, нежели любой конфликт в широком понимании. Концепция войны исходит не из конфликтной парадигмы, но из парадигмы политического.

Вместе с тем с качественным объединением милитаризированных диспутов с межгосударственными войнами понятие войны и конфликта становятся трудноразличимы. Конфликт в терминах Кеннета Боулдинга это «ситуация, в которой каждая из сторон стремится занять позицию несовместимую и противоположную по отношению к интересам другой стороны» и соответственно включает в себя далеко не только военную мощь, но и другие средства принуждения, например, экономические или дипломатические.

Вместе с тем, как это ни парадоксально, но теория демократического мира вплоть до современного состояния была сфокусирована исключительно на военных конфликтах, полностью игнорируя невоенные сферы конфликтов. Можно обнаружить явное противоречие - с целью получения статистически значимых результатов теория либерального мира перешла от войны к более широкому понятию милитаризированных диспутов, которые в гораздо большей степени относятся не к войне, а к конфликту. При этом демократический мир продолжает пониматься в контексте войны, а не конфликта.

Учитывая современные тенденции в преобразовании облика войны, теория демократического мира тем более кажется неполной. В то время, когда войны стали именоваться «гибридными», т.е. включающими в себя гораздо больший спектр воздействий на противника в различных сферах - экономической, информационной и т.д., «двухмерный» демократический мир теряет свой смысл, потому что перестает быть ясным в «каких» войнах не участвуют демократии.

Подводя промежуточные итоги, в современных исследованиях в рамках демократического мира назрела явная необходимость изучения роли различных рычагов давления в конфликтах.



Глава 3. Исследовательский дизайн

§1. Подходы к исследовательскому дизайну в аналогичных исследованиях

Эмпирические исследования в парадигме теории демократического мира с опорой на теоретическую модель вето-акторов пока еще сравнительно редки в современной академической литературе. Весьма новаторские методы использовали уже упомянутые выше работы Мелло «Democracies' participation in the Iraq War», Айренда и Гартнера, «Time to fight -Government type and conflict initiation in parliamentary systems», а также С. Шоу. «Legislative Constraints: A Path to Peace?».

В первой работе выполнен анализ легислатур и партийных систем 30 демократических стран, в контексте принятия участия в коалиции США по вторжению в Ирак в 2003 году. Исследование основывалось на использовании методологии Qualitative Comparative Analysis (QCA), и подтвердило, что демократии, в которых институциональные рамки предусматривали возможности для парламентского вето, отказались от участия в коалиции, в то время как демократии с сильной исполнительной властью и отсутствием институциональных инструментов для выражения партийного и/или парламентского вето были склонны принять участие в военной операции.

В центре исследования Айренда и Гартнера были легислатур 16 парламентских демократий в период с 1917 по 1990 год. Авторы проверяли влияние институциональных ограничений, которые накладывали вето-игроки в парламенте (в частности кабинеты и комитеты), и пришли к выводу, что соответствующая статистически значимая взаимосвязь действительно присутствует.

Наиболее масштабной из перечисленных работ является исследование С. Шоу. «Legislative Constraints: A Path to Peace?» Работа была выполнена на основе массива из 164 стран с 1885 по 2001 год. Исследовательский дизайн предполагал использование логистического регрессионного анализа для изучения влияние наличия институтов, распределяющих власть между вето-игроками в легислатурах, на вероятность возникновения конфликта в диадах государств.

Несмотря на то, что эти работы достигли существенного результата, положив началу изучению проблем теории демократического мира с помощью подхода вето-игроков в политических институтах, нельзя сказать, что эти исследования в достаточной степени на поставленные вопросы.

В частности речь идет о следующих моментах:

Во-первых, концептуализация вето-игроков во всех вышеупомянутых исследованиях достаточно жестко ограничена контекстом принятия решений в легислатурах, а также наличием парламентского контроля над исполнительной властью. При этом все институциональные факторы закодированы в единую переменную, что оценивает лишь эффект в целом, но не вклад каждого индикатора в частности. Что еще более важно, такие источники вето-ограничений, как институты федерализма и пропорционального представительства, вообще не рассматриваются.

Во-вторых, текущие исследования в контексте теории демократического мира с применением модели вето-игроков, как правило, основывают свой исследовательский дизайн на весьма ограниченной выборке государств и/или на крайне ограниченном временном отрезке.

В-третьих, текущие исследования, исследуя склонность демократий к применению военной силы, совершенно не учитывают военные возможности различных демократий. Очевидно, что, например, при сравнении внешней политики США и Мальты различия в военном потенциале будут играть значительно большую роль, нежели любые институциональные факторы.

Учитывая данные трудности, актуальные для любых исследований в этой области, данная работа имеет под собой цель с одной стороны продолжить двигаться в фарватере уже предложенных подходов к изучению проблемы участия вето-игроков в решении данной проблемы. С другой стороны, для преодоления обозначенных проблем, исследовательский дизайн включает в себя и альтернативные методологические подходы.

Основной исследовательской гипотезой данной работы, является предположение, что в демократических государствах, институционализированное распределение власти между большим числом вето-игроков, влияет на снижение милитаризации конфликтов.

Эффект наличия (или отсутствия) таких институтов будет проверен статистическими методами.

§2. Концептуальные ограничения исследовательского дизайна

Одним из основных и базовых ограничений данной работы, является выделение лишь двух форм конфликта - военной и экономической. Конечно же такое упрощение исключает множество других инструментов давления в конфликтах - дипломатических, информационных и др.

Вместе с тем, несмотря на очевидность такого ограничения, оно обусловлено несколькими причинами: во-первых, рассмотрение дополнительных форм давления в международных отношениях может поднять проблему прозрачности границы между реализовавшимися и потенциальными конфликтами. Поскольку существенную роль в конфликте играет не столько применение инструмента давления, сколько потенциальная угроза такого применения, дипломатические или информационные факторы оказываются слишком сложными для идентификации - в качестве простого примера, отзыв посла одним государством может быть сам по себе инструментом давления, или же предупреждением перед применением других средств. Огромным недостатком введения таких факторов в модель станет невозможность выделить собственно угрозы применения дипломатических или информационных факторов - поскольку они далеко не всегда передаются по официальным каналам, не имеют публичных форм демонстрации и т.д.

Во-вторых, с исключительно практической точки зрения, в силу отсутствия сколь-либо подробных и полных баз данных по данным формам конфликта, любые статистические исследования потребуют масштабного вложения ресурсов в разработку отдельной методологии и непосредственный сбор таких данных.

Напротив, построение отдельной модели исключительно по военной силе и экономическим санкциям позволит четко выделить и реализовавшиеся, и потенциальные применения. По этим факторам также уже существуют достаточно подробные базы данных, что позволяет реализовать исследования в доступном для данной работы формате.

Отдельно необходимо прокомментировать концептуализацию экономических средств давления в виде экономических санкций. На практике, разумеется, такое давление может реализовываться и другими способами, например, с помощью введения таможенных пошлин, сокращения внешних инвестиций, отказа от заключения крупных контрактов и др Подробнее обзор различных инструментов экономического давления в современных международных конфликтах - например, Lin, 2016. Однако проблема данных экономических инструментов состоит в том, что их крайне трудно идентифицировать непосредственно с политическим конфликтом. В результате добавление в модель фактора таможенного режима поставит необходимость введения допущения о том, что экономический конфликт равнозначен политическому конфликту - допущение, которое совершенно бессмысленно в рамках теории демократического мира. Наконец исключительно экономические санкции по определению обладают политическим измерением Подробнее по дискуссии об определении санкций - например Lin, 2016 (Lin, 2016). В то время как в концептуальную рамку санкций могут входить ограничения самого разного рода - от секторальных эмбарго и торговых ограничений до ограничений в использовании банковской системы, заморозки счетов частных лиц и др. - все эти ограничения определяются как санкции именно благодаря политическому обоснованию своего ввода. Упрощая, санкции вводятся в политических целях - другие же экономические инструменты давления не обязательно являются политическими.

Подводя итоги, хотя интерпретация экономических инструментов давления может быть концептуальным ограничением, в рамках проблематики политического конфликта такое ограничение не влияет критически на интерпретацию результатов исследования.

§3. Структура исследования и используемые данные

Отбор кейсов.

Объектом исследования данной работы, является конфликтные стратегии внешней политики в государствах с демократическим политическим режимом. Следуя традиции всех значимых исследований в парадигме теории демократического мира, критерием для отбора государств в выборку является индекс демократического развития Polity IV. В соответствии с классификацией и обозначениями - демократиям соответствуют государства со значением индекса «6» и выше. Именно эти страны и отбираются в массив для исследования.

Важно отметить, что в данной работе отбор государств в массив учитывает временную динамику. Многие государства с «пограничным» уровнем значения индекса могут в разные годы иметь разные значения индекса. Учитывая, что данное исследование концентрируется исключительно на демократических государствах, включение в выборку подобных «гибридных режимов» может сильно исказить интерпретацию результатов регрессионного анализа, поскольку демократические институты, которые изучаются не предмет распределения власти между вето-игроками, в таких режимах могут играть фиктивную функцию.

Временная выборка данного исследования представлена с 1975 по 2005 год. Основным ограничением по нижней границе выступает база данных DPI 2015, по верхней границе база данных TIES.

Операционализация военных конфликтов.

Как уже было указано выше, современная теория демократического мира понимает войну в широкой рамке военного конфликта, в которую входят как традиционные межгосударственные войны, так и милитаризированные межгосударственные диспуты. Основным и признанным источником данных такого типа является проект Correlates of War. Этот источник используют все современные исследования проблематики теории демократического мира. Для милитаризированных межгосударственных диспутов используется база данных Correlates of War: Militarized Interstate Disputes (v4.1) Palmer, Glenn, Vito D'Orazio, Michael Kenwick, and Matthew Lane. 2015. «The MID4 Data Set: Procedures, Coding Rules, and Description.» Conflict Management and Peace Science. Forthcoming.. Данные по межгосударственным войнам взяты из базы данных Correlates of War: War Data, 1816 - 2007 (v4.0) Sarkees, Meredith Reid and Frank Wayman (2010). Resort to War: 1816 - 2007. Washington DC: CQ Press.. В итоговом массиве данных учитывается общая сумма политических конфликтов с применением военной силы - число активных милитаризованные межгосударственные диспутов плюс число активных межгосударственных войн в год.

Операционализация экономических санкций.

Источником данных по экономическим санкциям является база данных Threats and Impositions of Economic Sanctions (TIES) Morgan, T. Clifton, Navin Bapat, and Yoshi Kobayashi. 2014. «The Threat and Imposition of Sanctions: Updating the TIES dataset.» Conflict Management and Peace Science 31(5): 541-558. В этой базе данных собрана информация о всех экономических санкциях, введенных как государствами, так и международными институтами. Исходя из доступной в базе TIES информации, сформированы два основных показателя - «Инициированные санкции» и «Совместные санкции». Первый параметр учитывает только те ситуации, когда санкции, были непосредственно инициированы и введены непосредственно отдельным государством.

Второй параметр в тоже время также учитывает ситуации, в которых государства присоединяются к санкциям, инициированным другим государством. Таким образом, второй параметр представляет более широкую операционализацию конфликта с применением экономических санкций. Оба параметра учитывают количество введенных санкций в год.

Операционализация институциональных характеристик.

В качестве основного источника для переменных, оценивающих политические институты в демократиях - базы данных World Bank Database of Political Institutions 2015. Эта база данных, во-первых, содержит необходимый набор индикаторов, определяющих вето игроков по каждому из трех институциональных подходов. Кроме того, World Bank также представляет базы данных по необходимым для исследования контрольным переменным, что позволяет дополнительно увеличить степень синхронизации данных.

Операционализация институциональных механизмов распределения власти между вето-игроками.

Форма правления: индикатор «System» - дамми-переменная, кодирующая тип системы - парламентской, президентской и смешанный.

В качестве вспомогательного параметра используется индикатор «Allhouse» - дамми переменная, указывающая при положительном значении, что исполнительная и законодательная власть находятся под контролем единой политической силы. Это может происходить в случаях, если а) президент является партийным кандидатом партии, удерживающей большинство в парламенте б) если президент обладает правом назначать членов верхней палаты парламента (и таким образом имеет контроль над легислатурой). Использование этого предиктора позволяет учесть на практике не реализующееся разделение властей при интерпретации регрессионных моделей.

Поскольку индикатор «Allhouse» уточняет индикатор «System», для анализа эти переменные были закодированы в единый предиктор - «System Veto», по формуле [«System»-»Allhouse»]. Соответственно, поскольку переменная «System» принимает значения от 0 до 2 (где «2» - президентская система), а Allhouse» 0 и 1, то предиктор «System Veto» принимает значения от -1 до 2. Соответственно значение «-1» здесь будет означать парламентскую демократию, с правительством, сформированным единой партией большинства, в то время значение «2» будет означать президентскую демократию, с коалиционным правительством и независимостью президента от партии большинства (если такая присутствует).

Также используются вспомогательные переменные «Срок правления» - количество лет, на протяжении которых глава исполнительной власти находится у власти.

Вето-игроки в парламенте: используются два альтернативных подхода к операционализации. Первый предполагает использование параметра «Frac», соответствующего вероятности того, что два случайно выбранных депутата парламента (в средним по всем палатам) окажутся представителями двух разных политических партий. Альтернативный подход предполагает использование параметра LIEC (Legislative Indices of Electoral Competitiveness), оценивающий уровень конкуренции в парламенте по шкале от 0 до 7 («0» - конкуренция отсутствует, «7» - высокая конкуренция).

Монополизация исполнительной власти: операционализирован с помощью параметра «Govfrac» - показателя, обозначающий вероятность того, что два случайно выбранных чиновника в исполнительной власти окажутся представителями двух разных политических партий. Альтернативный подход предполагает использование параметра EIEC (Executive Indices of Electoral Competitiveness), оценивающий уровень конкуренции в парламенте по шкале от 0 до 7 («0» - конкуренция отсутствует, «7» - высокая конкуренция).

Федерализм: операционализирован с помощью индикатора «Stconst», который кодирует наличие региональных выборов (с соответствующими избирательными округами) для представителей верхней палаты парламента. Также представлен в виде дамми-переменной.

Контрольные переменные:

Для того, чтобы оценить базовые возможности демократий в военной и экономической сфере, используются контрольные переменные «Объем ВВП» - в долларах по курсу 2010 года и «Объем военного бюджета» - также в долларах по курсу 2010 года. Источником данных по объему экономики выступает база данных World Bank (индикатор GDP annual Constant Prices), по военным расходам - база данных SIPRI Military Spending (Military expenditure by country, in constant (2011) US$ 1949-2015).

Поскольку оба индикатора имеют экспоненциальное распределение, в модели взят логарифм соответствующих значений.

Структура исследования

Исходя из главной цели данного исследования - понять, как различные институциональные характеристики определяют склонность к применению военной силы или экономических санкций - исследовательский дизайн данной работы разделен на два основных этапа.

Первый этап исследования состоит в том, что определить в какой мере сочетается использование военных конфликтов и экономических санкций различными демократиями в современной истории.

Второй этап исследования предполагает изучение влияния институционального вето в демократиях на преференции к военной силе или экономическим санкциям.

военный экономический санкция внешнеполитический



Глава 4. Результаты исследования

§1 Первый этап исследования

Базовым параметром, формирующим внешнюю политику, как демократий, так и любых государств мира в первую очередь их совокупные возможности, будь то военные, экономические или иные. Вне зависимости от институциональной структуры или режима, небольшие государства не способны часто и эффективно применять ни военную мощь, ни военные санкции. Во внешней политике Люксембурга несклонность к применению военной силы в первую очередь не демократическим режимом или институтами, а отсутствие сколь-либо значимого военного потенциала. Напротив, для кейса США, вне зависимости от текущей институциональной динамики, на протяжении длительного временного периода будет наблюдаться заметное число конфликтов с применением военной мощи или санкций.

Исходя из такой логики, в качестве первичной гипотезы исследования предполагается, что более влиятельные и способные государства будут пропорционально больше применять и военную силы, и санкции. Более слабые государства напротив будут минимально использовать и военную мощь и санкции.



На основе базовой модели можно сделать предположения, что различные дополнительные параметры могут определять отклонения от общего тренда, формируя определенные паттерны внешней политики.

Основным методом реализации первого этапа исследования является кластерный анализ. С помощью данного метода можно будет определить само наличие каких-либо паттернов в опоре на военную мощь или экономические санкции. Поскольку основной задачей кластерного анализа является выработка понимания структуры данных, в качестве метода классификации используется метод Уорда. Такой метод кластеризации предполагает оптимизацию минимальной дисперсии внутри кластеров, что позволяет минимизировать потерю информации. В соответствии с методом Уорда, используется метрика квадратного расстояния Евклида.

Всего в рамках первого этапа построено 4 основные модели кластеризации демократических государств. Первые две модели разделяют демократии на кластеры в соответствии со средними значениями их участия (или не участия) в военных конфликтах и экономических санкциях в период с 1975 по 2005 год. В двух моделях представлены оба типа операционализации эконмических санкций - как санкции, непосредственно инициированные данным государством, так санкции «совместного» типа, когда демократии присоединяются к санкциям, введенным третьим акторами. Во-вторых, двух моделях рассматриваются отдельные значения числа военных конфликтов и введенных экономических санкций за каждый год в период с 1975 по 2005 год. Важно отметить, что во-вторых двух моделях государства в разные годы могут попадать в различные кластеры.

Если первые две модели предназначены для формирования общей картины поведения демократий на международной арене, в контексте каждого данного государства, то вторые две модели предназначены для более глубокого изучения их поведения во временной динамике. Именно последние две модели впоследствии будут использоваться при анализе институциональных факторов.

§2 Результаты первого этапа

Первая модель.

На рисунке 1 изображены результаты кластерного анализа на модель со средними значениями общего числа инициированных военных конфликтов и экономических санкций «совместного» типа. Сразу можно обратить внимание на очевидный уклон к использованию военной силы нежели экономических санкций - среднее число военных конфликтов немного выше общего числа экономических санкций, примерно на 0,5

Сформировалось четыре идентифицированных кластера плюс три государства вне кластеров (фактически каждое из них формирует свой собственный кластер) - США, Канада и Турция. Первый кластер (выделено синим цветом) формирует малоактивное ядро демократических государств, согласно модели, не склонных к участию во внешнеполитических конфликтах (среднее число санкций и «войн» менее 1). Вместе с тем, именно на этом кластере лучше всего проявляется тренд к большему числу «войн».

Демократии, не соответствующие этому тренду, формируют второй кластер. Несмотря на более высокий разброс по сравнению с первым кластером, в целом можно отметить, что входящие в него государства склонны соответствовать базовой модели пропорционального использования и военной силы и санкции. Альтернативным является предположение, о том, что существует базовый порог военных конфликтов, свойственный всем демократиям - в таком случае второй кластер напротив отражает отдельный тренд на более частое использование экономических санкций.

Особый интерес представляет третий кластер «воинственных демократий». Среднее число «войн» у таких стран заметно выше, чем в двух предыдущих кластерах, также наблюдается еще более заметный перекос в сторону военных конфликтов.

Что принципиально важно, все попавшие в «воинственный» кластер демократии обладают продолжительными территориальными диспутами с соседями, исторически на протяжении второй половины XX века приводившими к боевым столкновениям. Так Южная Корея имеет продолжительный замороженный конфликт с Северной Кореей. Япония имеет конфликт с Китаем (и в определенной степени с Южной Кореей), Индия имеет конфликт с Пакистаном и Китаем, Тайвань с Китаем, Греция с Турцией. Единственным исключением является Таиланд, однако с высокой долей вероятности можно предположить, что столь высокое значение военных конфликтов обусловлено продолжительным столкновениям на Вьетнамской и Камбоджийской границах.

Франция, Великобритания и ФРГ формируют четвертый кластер с примерно равными средними значениями и по экономическим санкциям, и по военным конфликтам, с небольшим уклоном в сторону санкций (средние значения 0,5~1,5 и 2~3). Можно предположить, что данные позиции этих стран обусловлены активной внешнеполитической позицией - которая вынуждает их к более частым действиям с опорой и на военную мощь и на санкции.

Отдельные высокие значения США, Турции и Канады, безусловно, определяются их уникальной спецификой (хотя вопрос о ее причине может быть дискуссионным) - США, будучи сверхдержавой играют огромную роль в международных отношениях по всему миру, и поэтому участвуют в значительно большем числе как военных, так и экономических конфликтов по всему миру. Турция, больше всех из стран Ближнего Востока претендующая на статус демократической, тем не менее, так или иначе, участвует в большом количестве региональных конфликтов и диспутов, а также имеет продолжительный территориальный конфликт с Грецией, с возникающей время от времени эскалации до боевых столкновений.

Вторая модель.

На рисунке 2 представлена модель кластерного анализа средних значений числа инициированных военных конфликтов и экономических санкций, инициированных непосредственно каждым данным государством.

Как можно заметить, общий характер распределения частоты использования военной силы или экономических санкций не изменился. Поскольку «совместные» санкции для каждой данной страны более не учитывается, ранее наблюдавшийся тренд на превалирование военной мощи стал еще более заметен. Государств с равномерным использованием и военной силы и экономических санкций практически более не наблюдается. В соответствии с тем, насколько сильно проявляется склонность к военным конфликтам выделяются три кластера. Как и ранее США, Канада и Турция не попадают ни в один из кластеров, являясь отдельными выбросами (самостоятельно формирующими кластер из одного государства).

Рассмотрение непосредственно инициированных государствами санкций позволяет более точно оценить паттерны внешней политики различных демократий. Так, например, Франция, без учета «совместных» санкций из кластера сбалансированного использования экономических санкций и военной мощи теперь явно занимает положение «воинственной демократии».



Это говорит о том, что в собственной (не коллективной) внешней политике, Франция гораздо более склонна к опоре на военную силу, нежели санкции.

Напротив, Германия, во второй модели попадает один кластер с менее воинственными демократиями, такими как Испания. Можно сделать вывод о том, что вторая модель точнее идентифицирует паттерны внешней политики в сторону склонности к санкциям или военной мощи (нежели просто отражает объективную активность государств на международной арене).

Интересным трендом также является увеличение разброса по шкале санкций у более «воинственных» демократий. Если демократии в «ядре» в среднем не используют санкции вообще (среднее значение стремится к нулю), то с увеличением среднего числа военных конфликтов, в кластерах увеличивается разброс по шкале санкций в сторону более частого их использования.

Третья модель.

На рисунке 3 представлена модель кластерного анализа на число военных конфликтов и совместных санкций в каждый год с 1975 по 2005 год для каждой демократии. Поскольку в данной модели представлены все страны за каждый год, одни и те же демократии могут попадать в разные кластеры.

В первую очередь модель демонстрирует значительно более чем десятикратно увеличившийся разброс в первую очередь по числу принятых санкций. Однако учитывая значительно увеличившееся число наблюдений значения с большим разбросом не оказывают большого влияния на общую картину. Исходя из этого вывода следует второе важное наблюдение по результатам модели - несмотря на то, что разброс по военным конфликтам в абсолютных числах заметно уступает разбросу по количеству экономических санкций, этот разброс гораздо более устойчив и наблюдается на большом числе кейсов. В рамках модели выделяется пять кластеров, однако стабильными (то есть с достаточно большим числом наблюдений) из них являются только первые четыре. Наиболее интересно разделение между кластером «ядра», кластером «воинственных демократий» и кластером «малой склонности к санкциям» (в данном случае «малая склонность» исключительно в сравнении с двумя другими нестабильными кластерами - само среднее значение экономических санкций в этом стабильном кластере заметно выше соответствующего значения в первых двух моделях). Именно в этих трех кластерах сосредоточена большая часть наблюдений.

Четвертая модель.

На рисунке 4 представлена модель кластерного анализа на число военных конфликтов и независимо инициированных санкций в каждый год с 1975 по 2005 год для каждой демократии. Как можно заметить, основные тренды третьей модели также наблюдаются и в четвертой - высокий нестабильный разброс по санкциям и существенно меньший, но гораздо более стабильный разброс по военным конфликтам.

При этом по сравнению с предыдущей моделью, разброс по санкциям ожидаемо несколько уменьшился, в то время как по шкале военных конфликтов значимых изменений нет. В четвертой модели выделяется только два стабильных кластера, при этом кластер «ядра» стал гораздо шире и теперь включает в себя почти все кейсы со средним значением санкций до 10 в год.

Демократические государства с большей склонностью к санкциям, нежели к военной мощи в четвертой модели образуют три нестабильных кластера. Хотя в каждый из этих кластеров совокупно попадает больше значений, нежели в нестабильные кластеры третьей модели, их все равно существенно меньше, чем в первых двух стабильных кластерах.

...