Размещено на http://www.allbest.ru/

Федеральное государственное автономное образовательное
учреждение высшего образования
«Национальный исследовательский университет
«Высшая школа экономики»»

Факультет коммуникаций, медиа и дизайна

Гражданское участие в современной России: особенности онлайн-коммуникации власти и общества

Савон Дарья Сергеевна

Москва 2018

Оглавление

• Введение
• Глава I: Феномен гражданского участия: теоретический и эмпирический аспекты
• I.1 Теоретическое обоснование понятий категории «гражданственности»
• I.2 «Гражданское участие» в современном западном научном и публичном дискурсе
• I.3 «Гражданское участие» в современном российском научном и публичном дискурсе
• Глава II: Коммуникативные инструменты взаимодействия власти и общества в цифровой среде
• II.1. Теория коммуникации в сфере политики и гражданского общества
• II.2. Особенности осуществления цифровой демократии в России
• II.3. Социальные сети как площадка гражданского активизма в России
• Глава III: Оценка эффективности цифровых форм гражданского участия в России на примере Москвы
• III.1. Описание исследования
• III.2. Интерпретация результатов сравнительного анализа
• III.3. Интерпретация результатов онлайн-анкетирования
• Список использованной литературы и источники
• Приложения


Введение

гражданский участие цифровой демократия

Актуальность темы. Согласно транзитивной парадигме, описывающей переход политического режима государства от авторитарного к демократическому, Россия относится к странам третьей волны, ступившем на путь демократизации в конце прошлого века. Критик данной теории Томас Каротерс детализирует типологию, относя РФ к группе стран «dominant-power system» с номинальным плюрализмом и наличием конкурентных выборов, но реальным удержанием власти в руках несменяемой политической элиты.

В 2017 году The Economist Intelligence Unit оценил режим власти в России как авторитарный (нижняя ступень в рамках индекса демократии) и разместил на 139 позиции среди стран мира. Так, по десятибалльной шкале были оценены следующие показатели: избирательный процесс и плюрализм (2.17), деятельность правительства (1.79), политическое участие (5.00), политическая культура (2.5), гражданские свободы (4.41). Общий индекс (3.17) уменьшается каждый год с момента проведения первой оценки в 2006 году, когда он составил 5.02 и Россия занимала 102 место. При этом за все время неизменным остается индекс политического участия, остальные же показатели постепенно снижаются (исключение составляет повышение уровня гражданских свобод по последней оценке).

Таким образом, низкий уровень политической культуры наряду с усилением государственного контроля позволяет сделать вывод о неразвитости гражданского общества в России. Процесс его формирования существенно затруднен рядом институциональных и социокультурных барьеров, в том числе невысоким уровнем доверия граждан к создаваемым институтам, изначально низким уровнем самоорганизации и социальной кооперации граждан и преобладанием «коротких» практик участия (в противовес низкому значению практик, требующих длительной деятельности).

Неизменность показателя участия жителей в политической жизни требует отдельного осмысления. Согласно отечественным исследованиям, за период 2006 - 2017 гг. произошел спад политической активности: так, в прошлом году доля граждан, определенно не готовых участвовать в политике, достигла своего максимума - 52%, тогда как доля утвердительно ответивших на вопрос о своей готовности респондентов («определенно да» и «в какой-то мере да») составила 16% и совпала с минимальным показателем (март 2013 года). Среди вступающих во взаимодействие с властью граждан добиваются желаемого только 9%, данные практически не изменились с 2013 года.

При этом экспертами Комитета гражданских инициатив отмечается рост протестных движений за последние семь лет: так, по итогам последнего мониторинга показатель по стране увеличился на 23% по сравнению с 2016 годом. С 2014 года наблюдается тенденция к снижению доли политических протестных акций и увеличению роли социальных, и, несмотря на антикоррупционное движение 2017 года, прирост активности осуществляется за счет местных проблем. Среди сфер, в которых наблюдается наибольшее участие, выделяют политику, деятельность муниципальных властей, социальное обслуживание, городскую среду, экологию.

Таким образом, в работе будут рассмотрены локальные формы участия, как политического, так и неполитического характера, призванные повлиять на публичную власть в целях решения определённых проблем граждан. Поскольку в настоящее время общественные активисты все чаще объединяются на Интернет-площадках, именно онлайн-среда станет основным рассматриваемым каналом во взаимодействии государства и общества. Это также является одним из пунктов, подчеркивающих актуальность исследования, поскольку существуют противоречивые мнения о роли Сети в отношениях власть - гражданин. С одной стороны, новые информационно-коммуникативные технологии способны сделать процессы управления более прозрачными и интерактивными (Г. Мулган и А. Адонис; Дж. Хейлеманн; М. Постер), с другой, они увеличивают возможности контроля за действиями граждан, выступая угрозой ограничения демократии (У. Ву и Д. Уивер; Дж. Стрит, А. Липоу и П. Сейд).

Проблема исследования. В настоящее время правительство РФ, официально признавая необходимость развития общественного диалога и укрепления институтов гражданского общества, часто использует коммуникации, основанные на традиции монолога и доминирования. Отказывая гражданскому участию в праве на субъектность, власть не просто пытается контролировать каналы общественного и гражданского участия и процессы социально-политической самоорганизации, но часто выступает их инициатором (используя практики «выделенного пространства», «приглашения в проект»).

Несмотря на широкое распространение социальных сетей в обществе, государством не закреплен их официальный юридический статус как полноправных площадок для формулирования и транслирования гражданских инициатив во властные структуры. Для данных целей существует портал «Российская общественная инициатива», созданный в соответствии с указом президента в 2013 году и позволяющий населению участвовать в законодательном процессе. Новшество было встречено оптимистично, однако к 2015 году появились первые негативные отзывы, связанные с тем, что шесть набравших необходимое количество подписей инициатив не были рассмотрены властями. В то же время, были одобрены 16 не столь популярных у населения инициатив (например, набравшее два голоса предложение изменить надпись на фасаде Ледового Дворца в Ухте с «Ледовый Дворец» на «Ледовый Дворец имени Сергея Алексеевича Капустина»). По состоянию на 2017 год на официальных ресурсах сообщалось, что с момента запуска портала необходимое количество голосов набрали 13 петиций федерального уровня, все они были рассмотрены экспертной рабочей группой (но не органами власти).

На уровне города (за пример в работе будет взята Москва) функцию электронных референдумов выполняет проект Активный гражданин, созданный в 2014 году. В данном случае гражданам предлагается голосовать за предложенные правительством проекты, при этом наиболее интересные для населения темы (парковки, здравоохранение, образование, жилищная политика, миграция и капремонт) в списках не фигурируют. Кроме того, на городском уровне существует ряд правительственных порталов для принятия жалоб от населения (Добродел, Москва наш город, iGrajdanin). Данный вопрос регулируется ФЗ «О порядке рассмотрения обращений граждан Российской Федерации» (в ноябре 2017 года была принята поправка о возможности подачи обращения по электронной почте).

Таким образом, создавая данные площадки, власть реагирует на общественный запрос на цифровое правительство и цифровую демократию (согласно ВЦИОМ, 80% населения поддерживают идею создания данных институтов в России). Тем не менее, активные граждане продолжают создавать страницы в Facebook и Vkontakte для продвижения интересов определенных групп, а также ведения дискуссии в рамках актуальной темы.

Исследовательский вопрос. Каковы мотивы объединения граждан на базе сообществ в социальных сетях в условиях существования официальных порталов для коммуникации с властью.

H-1: Сообщества создаются в поддержку опубликованной на официальных порталах инициативы, чтобы получить большую поддержку и, следовательно, большую вероятность, что инициатива будет рассмотрена и поддержана чиновниками.

H-2: Сообщества возникают в рамках «движения одной проблемы», после решения которой они переходят в «спящее состояние». То есть, участники сообщества выступают в роли активистов разово, не планируя присоединяться к обсуждению других социально-значимых вопросов на базе правительственных сайтов.

Теоретическая база. Феномены гражданской культуры и гражданского общества будут рассмотрены с точки зрения трех основных теоретических подходов: (1) позитивистский (компаративистский подход Г. Алмонда и С. Вербы, теория постматериальных ценностей Р. Инглхарта, кибернетическая модель Т. Парсонса), (2) антропоцентричный (идентичнсость З. Фрейда и концепция поля П. Бурдье), (3) социоцентричный (теория гражданственности Т. Маршалла и теория политического участия Д. Гончарова). Среди коммуникационных подходов к проблеме будут рассмотрены: (1) теория политических коммуникаций (концепция политических акторов Р. Дентона, конструктивистский подход Г. Мида, семиотическая концепция М. Элелмана), а также (2) концепция совещательной демократии Ю. Хабермаса.

Цель ВКР. Выявить наиболее эффективные инструменты для онлайн- коммуникации власти и общества в рамках концепции цифровой демократии.

Задачи ВКР.

· Рассмотреть феномен гражданского участия в терминах политических и коммуникационных теорий;

· Сделать обзор современных российских и западных исследований, посвященных феномену цифрового гражданского участия;

· Выявить особенности цифровой демократии в России;

· Выявить особенности взаимодействия активистов на платформе социальных сетей;

· Выявить факторы, влияющие на выбор инструмента коммуникации с властью.

Объект исследования. Инструменты онлайн-коммуникации
власти и общества в современной России.

Предмет исследования. Эффективность и реципрокность
онлайн-коммуникации власти и общества

Методы. Для проверки гипотез будут синтезированы данные, полученные на основе двух основных методов:

(1) Сравнительного анализа онлайн-взаимодействия власти и общества на правительственных платформах и в сообществах социальных сетей Facebook и Vkontakte (позволит выявить основные коммуникационные паттерны, свойственные нисходящей коммуникации первого инструмента и горизонтальной коммуникации второго);

(2) Анкетного опроса участников выбранных сообществ (позволит выявить интенции участников сообществ ведения активистской деятельности в социальных сетях, а отношение активистов к сотрудничеству с властью на базе правительственных порталов) .

Кроме этого, в исследовании применяются следующие методы:

(3) Ситуативный и событийный анализ;

(4) Кейс-анализ (анализ полного цикла инициативы);

(5) Наблюдение (дискуссий на виртуальных площадках);

(6) Анализ вторичных данных

Эмпирическая база. Эмпирическую базу исследования составили правительственные порталы «Российская общественная инициатива» и «Москва наш город», сообщества в социальных сетях Facebook «Москвичи против сноса (против закона о реновации)» и Vkontakte «Спасем крылатские холмы». Во второй части исследования будет применена невероятностная выборка (площадками распространения опроса станут заявленные выше сообщества в социальных сетях).

ГЛАВА I: Феномен гражданского участия:
теоретический и эмпирический аспекты

Большинство современных исследований рассматривает гражданское общество в рамках позитивистской традиции, осмысляя реалии социума и политической жизни с точки зрения свойственных «гражданственности» ценностей и установок. Компаративный подход, впервые применявшийся Г. Алмондом и С. Вербой для разработки системы уровней политических систем по критерию развитости гражданственности, активно используется исследователями в XXI веке. В то же время, получив широкое распространение, категории «гражданского общества» и «гражданской культуры» находятся на стыке социального и политического и становятся предметом дискуссии о сущности феномена.

Для выявления особенностей понимания данных концептов в современной российской науке необходимо провести сравнение эволюции теоретических объяснений и практического проявления «гражданственности» в ее западном и российском вариантах. «Гражданственность» в данном случае понимается как взаимные отношения между индивидом и государством. Более подробно в первой главе будет рассмотрен аспект гражданского участия, то есть непосредственной вовлеченности граждан в процесс принятия решений по ключевым вопросам жизни общества. Данный фокус обусловлен задачами исследования, а также насущной потребностью российского общества в повышении уровня активности населения.

I.1 Теоретическое обоснование понятий категории «гражданственности»

«Гражданственность» как категория была сформулирована в 1950 году Т. Маршаллом, определившим ее как полноправное членство в сообществе. Автор выделяет три формы гражданственности: (1) civil (на русский язык переводят как «гражданскую», однако мы остановимся на оригинальном варианте) - регулирование базовых либеральных прав, (2) политическую - влияние на участия индивида в политической системе, (3) социальную - утверждение права личности на экономическую и социальную защищенность. Как в российских, так и в зарубежных работах среди основных концептов, имеющих отношение к гражданственности, выделяют: гражданскую культуру, гражданское общество, гражданское самосознание и гражданское участие.

Гражданская культура в своем современном значении была введена в научный дискурс Г. Алмондом и С. Вербой, ключевой ее чертой авторы называют смешанный характер: в рамках данной политической культуры часть граждан может быть активна в политике (что свойственно культуре участия), тогда как остальное население существует в рамках подданнической (пассивное отношение к политике) или приходской (отсутствие конкретизации политических ролей) систем. Важно отметить, что новое понятие заменяет рационально-активистскую модель, нормативно характеризующую преуспевающую демократию, поскольку в действительности граждане в демократических обществах «не обладают достаточным уровнем информированности, недостаточно глубоко вовлечены в политические процессы, а их выбор кандидата не обусловлен лишь рациональным математическим подходом». Согласно труду, именно гражданская культура обеспечивает стабильное и эффективное функционирование демократических процессов в государстве: политическим элитам отводится определенная свобода в управлении, однако граждане обладают влиянием в силу своего активистского потенциала.

Расширяя суть понятия «гражданская культура», Р. Инглхарт делает выводы о предрасположенности к демократии в зависимости уровня экономического развития страны. Автор утверждает, что экономический рост ведет за собой, помимо повышения качества жизни и уровня удовлетворенности им, сдвиг ценностных приоритетов населения от «выживания» к «самовыражению» (межличностное доверие, толерантность, партисипативность), что в свою очередь способствует становлению демократии.

Социоцентричный подход, сформулированный в работах Р. Дарендорфа, Ф. Шмиттера, Л. Даймонда, обращает внимание на создаваемые гражданским обществом конфликты: в первую очередь, потенциальное ограничение легитимности демократических институтов в силу участия в процессе принятия решения большого количества акторов. В то же время, согласно конфликтной модели Дарендорфа, именно столкновения стимулируют общество создавать структуры, предупреждающие возникновение новых противоречий. Политический процесс в данном случае предстает не только в форме борьбы социальных групп за влияние, но и как созидательная деятельность по установлению политических механизмов, контролирующих конфликтные ситуации.

Гражданское общество. На концептуальном уровне данная политическая категория была сформулирована в трудах Тенниса, Хабермаса, Зиммеля. Ее основы соответствуют «рациональному» типу господства по Веберу, при котором население подчиняется элитам в силу принятия легитимности закона, а не следования за авторитетом или традицией. Как и «открытое общество» Поппера, оно развивается путем «проб», именно благодаря праву на ошибку происходит его рост (в данном случае за ключевую черту демократии автор принимает свободу смены власти).

Турен пишет, что «призыв к идентичности может быть осознан как демократическая работа, как усилие социальных действующих лиц самим определять условия, в которых происходит их коллективная и личная жизнь». Тённис также указывает на прямую связь гражданского общества с явлением индивидуализма: оно предполагает взаимодействие, «происходящее из потребностей, интересов, желаний, решений действующих личностей». Главной целью функционирования гражданского общества становится защита прав и собственности (в том числе духовной) каждого индивида в государстве.

В этом определении прослеживаются параллели с описанными ранее идеями гражданской культуры: во-первых, как в концепции Алмонда лишь часть населения активно поддерживает функционирование демократических принципов, так и немецкий теоретик подчеркивает, что процесс становления гражданского общества начинается сверху (с тех, кто обладает землей и капиталом) и только в дальнейшем распространяется на все слои общества. Здесь же очевидна связь теории с постматериальными ценностями Инглхарта, которые, по его мнению, во многом определяют становление демократии. Наконец, в перечисленных трудах наблюдается либеральный фокус в применении культуркритического подхода (превалирование уникального над общим).

Структурно-функционального подхода придерживается Т. Парсонс, рассматривая общество как сеть социальных отношений, сбалансированную общей системой ценностей и способную воспроизводить роли внутри себя. Ключевым отличием в данном случае является то, что личность, согласно автору, выступает не только актором, но и объектом ориентации действия. В терминах кибернетики Парсонс определяет политическую власть как обобщающий процесс, координирующий жизнь и функционирование всего общества. Выделяется пять подсистем, детерминирующих эффективность гражданского общества как социальной системы: (1) политическая власть, (2) социализация и воспитание, (3) экономика, (4) комплекс культурных норм, (5) система коммуникаций. К предпосылкам выживания системы автор относит: целенаправленность, адаптивность, интеграцию индивидов, поддержание порядка.

Гражданское самосознание (гражданская идентичность). На формирование следующего понятия оказали влияние фундаментальные труды в социологии, политологии и психологии. Идентичность как самоопределение личности относительно социальной группы сформулировал З. Фрейд, подчеркнув принципиальную разницу между индивидуальной («эго») и групповой (человек в массе) идентичностью. Интерпретируя понятие относительно политических процессов, обратим внимание на концепцию поля П. Бурдье, согласно которой возможности актора в политике детерминированы общим объемом его капитала (экономического, политического, культурного, социального).

Эриксон сформулировал тезис о социально-историческом аспекте гражданского самосознания: процесс формирования идентичности связан с отождествлением себя с историческим периодом и господствующей в нем идеологией. Г. Тэджфел и Дж. Тернер подчеркивают роль государства в создании символов и оказании влияния на построение гражданской идентичности. В рамках теории политической социализации Истона и Денниса основной целью власти становится обеспечение добровольного принятия гражданами политического курса и признание легитимности правительства. Подобная положительная установка формируется в ходе первичной социализации (что отсылает нас к идеям Фрейда и Парсонса) и включает четыре фазы: (1) политизация - признание верховенства политической власти, (2) персонализация - отождествление власти с символическими фигурами, (3) идеализация политических фигур, (4) институализация - отождествление власти с государственными институтами.

Наибольшее количество трудов в данной области посвящено именно формированию гражданского самосознания в юношеском возрасте. Исследователи сходятся в том, что, участвуя в жизни местных сообществ, наделяющих своих членов правами и обязанностями, индивид осознает возможность осуществления собственных целей через достижение общих. Таким образом, человек в большей степени склонен действовать в интересах группы, когда он отождествляет себя с данной общностью.

Гражданское участие. Данный феномен следует за стадией гражданского самосознания и связан с совершением определенных действий для достижения групповых целей. Термин «гражданское участие» был популяризирован Р. Патнэмом в монографии «Чтобы демократия работала», после чего теоретики политологии и социологии стали обозначать им любые политически направленные действия, от просмотра ток-шоу до участия в съездах партии и митингах. В то же время, современные авторы отмечают наличие существенных проблем из-за расхождения в интерпретации понятия: так, исследования приводят противоречивые данные о состоянии гражданского участия в демократических режимах (от упадка до процветания в новых формах).

На настоящий момент более корректным становится возврат к терминам «политическое», «социальное» и «моральное участие», строго разграниченных по сфере деятельности актора. Арендт предлагает дискуссионную концепцию, в которой политическое участие, в отличие от социального (связанного с экономикой), должно происходить в условиях полной свободы действия. Моральный аспект в данной модели близок к понятию гражданского самосознания (необходимость «думать, что мы делаем»). Токвиль также разделяет эти три понятия, но наделяет политическую сторону более традиционным значением - это принадлежность к ассоциациям, в сотрудничестве с которыми человек желает защитить свои интересы от действий других социальных групп или властей. Таким образом, гражданское участие не всегда является политическим, кроме того, один тип участия может исключать другой: например, «разовое выступление граждан с актвистской акцией способно опровергнуть их веру в общие идеи и ценности группы, что незамедлительно уменьшит их моральную силу».

Несмотря на то, что грань между «политическим» и «неполитическим» в ряде теорий сегодня размывается (например, в случаях, когда частные проблемы граждан решаются через государственные органы), именно разграничения терминов позволяют делать релевантные и верифицируемые выводы из исследований. Бергер предлагает обозначать «социальным участием» все формы, не имеющие политического элемента, однако признает, что «социальное» часто становится «околополитичным» или ресурсом, позволяющим стимулировать развитие политического участия.

I.2 «Гражданское участие» в современном западном
научном и публичном дискурсе

История гражданственности берет свое начало в Древней Греции, проходя такие значимые этапы как Ренессанс, буржуазные революции, формирование национальных государств и триумф либерализма и социализма в XIX столетии. Тем не менее, в данном обзоре более подробно будут рассмотрены тенденции в методологиях исследований данного феномена последних десятков лет. Авторами этого времени были конкретизированы (в некоторых случаях опровергнуты) теоретические основы гражданского общества и гражданского участия, базирующиеся на идеях республиканства и классического либерализма. Несмотря на то, что Покок характеризует последний как буржуазную, а не гражданскую идеологию, Элиас и Хабермас отмечают, что гражданское участие рождалось именно в буржуазной среде салонов, а клубы дебатов и газеты, номинально распространяющие общественное мнение, в действительности формировали его, определяя спрос на равные права и возможность участия в публичной сфере.

Для оценки гражданского участия в западной традиции рассматривается несколько уровней данного феномена, первый из которых - индивидуальный. Он сфокусирован на психологических факторах, влияющих на вовлеченность индивида в гражданские процессы, и устанавливает прямую связь между участием и социальным доверием. Брем и Ран дополняют концепцию экономическим фактором, выводя корреляцию удовлетворенности материальным положением со степенью участия в жизни общества. Эмпирически подтверждаются гипотезы, что такие психологические факторы как этноцентризм, внутренние процессы в группе и социальное доверие оказывают значительное влияние на изучаемое понятие однако такой подход имеет свои пробелы: (1) он не определяет факторы, объясняющие большее или меньшее политическое доверие, (2) он не учитывает влияние контактов внутри группы, которые могут вести к повышению гражданской активности индивида.

Ответы на эти вопросы дают исследования, проведенные в рамках экономического подхода (рассматривает социально-экономические переменные как основную детерминанту уровня гражданского участия индивида). Так, главный тезис заключается в том, что наиболее бедные группы имеют меньший социальный капитал и интенцию к участию в силу отсутствия образования и социальной мобильности, а также занятости решением бытовых проблем. Кроме того, утверждается, что экономический разрыв между слоями населения провоцирует снижение доверия групп друг к другу (имеются в виду деление на группы по признаку обладания властью и ресурсами) и к политической системе в целом. Тем не менее, подход критикуется за приписывание индивидам и группам математической рациональности в принятии решений: например, Кнэк и Кифер утверждают, что люди вступают в гражданскую деятельность только при условии, что она предполагает конкретную экономическую выгоду для них.

В то время как упомянутые исследования отвечают на вопрос, почем люди становятся граждански активными, третий подход сконцентрирован на роли элиты в отношениях с обществом. Он предполагает, что политически релевантный социальный капитал (упрощающий участие в гражданской и политической деятельности) генерируется элитами, что должно стать их основной функцией, следовательно взаимодействие граждан с высоко информированными группами повышает гражданскую активность. Наиболее современное видение подхода отражено в коммуникационной теории инфраструктуры, описывающей связь коммуникаций внутри района с вовлеченностью населения в гражданские сообщества. Коммуникационные структуры - «storytelling networks (STNs)» - включают три основных игрока: местные организации, локальные медиа (вместе составляют мезо-уровень) и жители района (микро-уровень). Согласно теории, именно доступ к STNs является главным фактором повышения уровня гражданского участия: члены сообществ, в которых лидеры (сторителлеры) активно вовлекают жителей в обсуждение вопросов района, в большей степени склонны к гражданскому активизму. Параллельно с этим растет и эффективность деятельности всей группы. Экстраполируя выводы данных исследований на масштаб государства, Грилло утверждает, что представители элиты являются «сторителлерами», способными поднимать социальные и экономические вопросы в обществе.

Наиболее точные данные о состоянии гражданского общества дают исследования в рамках структурного подхода, они базируются на тезисе о взаимосвязи материального прогресса и уровня вовлеченности граждан. Так, ряд исследований находит корреляцию между политической апатией и просмотром телевидения, другие же утверждают, что истинная причина спада активности связана с корпоративной делокализацией и, следовательно, уменьшением мотивации элит мобилизовать сообщества для достижения как общих, так и индивидуальных целей.

Кроме того, существует мнение, что снижение интереса к гражданскому активизму обусловлено изменениями в классовой структуре: сегодня организации активистов, действительно меняющие установки в обществе (например, толерантность по отношению к людям разных рас и гендеров), функционируют на элитарной основе. Данные структуры для поддержания собственного социального капитала и присутствия в СМИ обращают внимание исключительно на «драму и противоречия», занимаясь узкими социальными проблемами. Следовательно, в гражданском обществе доминируют профильные организации, тогда как массовое население практически не принимает участие в процессах, не получая достаточной информации. Исследования подтверждают, что уровень вовлеченности в гражданскую деятельность в некорпоративных сообществах выше, чем в корпоративных, поскольку в последних реализация гражданских интересов включена в функции правительственных институтов, тогда как в условиях некорпоративного сообщества индивиды вынуждены создавать социальные сети для обсуждения и реализации общих интересов.

Важно отметить еще одну сторону подхода, а именно труды, прослеживающие связь гражданского участия с присутствием демократических ценностей в истории народа. Например, христианские государства отличаются наивысшим уровнем вовлеченности населения относительно других конфессий. Таким образом, структурный уровень демонстрирует роль широкомасштабных материальных сдвигов в изменении поведения индивида, а также роль социальных норм в восприятии индивидами и социальными группами процессов в публичной сфере.

К вопросу о современном поколении и его уровне гражданского участия: отмечается наличие интереса молодежи к данной сфере - они участвуют в решении как ключевых системных проблем общества, связанных с правами человека и социальной справедливостью, так и локальных вопросов (например, учебного заведения или района). Именно у нового поколения существует запрос на разнообразие взглядов и демократию, что порождает новые формы участия, а также стимулирует развитие исследований о роли образования в данной сфере. Основной его целью называют прививание принципов демократии путем информирования о социальных идентичностях, различных социальных группах, образцах управления и подчинения, а также закрепление идеи борьбы с несправедливостью существующих структур.

I.3 «Гражданское участие» в современном российском
научном и публичном дискурсе

Процесс демократизации России ведет отсчет с конца XX века и на сегодняшний день РФ характеризуется как новая демократия, имеющая советское наследие и демонстрирующая низкий уровень гражданского участия. В рамках транзитивной парадигмы, описывающей переход от авторитарного политического режима к демократии, Россия не числится в списках демократических государств и находится на стадии «становления» данного режима вместе с другими странами «третьей волны». Критики этой теории детализируют типологию, включая Российскую Федерацию в группу стран с «dominant-power system», то есть с номинальным провозглашением плюрализма и представленностью соревновательных выборов, но реальным удержанием власти в руках несменяемой политической элиты. Социальный капитал, накопленный за историю Советского Союза и первые декады существования современной России является беспрецедентным и интересным для осмысления. Декларирование перехода к гражданскому обществу и соблюдения норм правового государства в отношениях власти и индивида не дает понимание «гражданственности» в ее российской версии. Идеологическому сознанию гражданина СССР пришло на смену идеологически-плюралистическое, свободное сознание постсоветского человека, и необходимость выявления особенностей идентичности и участия в России стала причиной роста количества исследований в данной сфере.

Однако остановимся в первую очередь на трудах, созданных до 1991 года: анализируя в большинстве своем западные теории сферы социальных и политических наук, косвенно касающиеся тем гражданского активизма и гражданского самосознания, они интерпретируют феномен политического участия как масштабное явление, положительно характеризующее уровень развития социалистического общества. Слабой стороной данных работ называют политическую ангажированность и несоответствие статистических данных, на основе которых производились выводы, реальному положению дел в стране.

Современная же российская наука приблизилась в своей интерпретации понятий к американскому образцу, выделяя индивидуальный уровень политического участия, особенности активизма отдельных социальных групп, формы политической социализации и их изменения в ходе материального прогресса. Начало постсоветского периода характеризуется малой представленностью оригинальных исследований и обращением внимания отечественных авторов на концепции западных коллег, их интерпретацию и применение к российским реалиям. Например, в монографии Качанова анализируется идея «поля» П. Бурдье с точки зрения научного реализма: автор видит поле не как сумму политических акторов, но как независимый и саморегулируемый ансамбль политических отношений. В данном случае принципиальным моментом становится восприятие агентами поля, произведенного в ходе их практики, как «чуждой фактичности» и «принудительной инструментальности». Большое внимание уделяется опыту построения демократии в Германии и Италии после крушения тоталитарных режимов и прогнозируется переход длиной в несколько десятилетий к гражданскому обществу в РФ.

Говоря о формировании понятийного аппарата в отечественной науке, стоит отметить авторов Д. Гончарова и И. Гоптареву, сформулировавших определение политического участия как «инструментальную активность, посредством которой граждане пытаются влиять на правительство таким образом, чтобы оно предпринима-ло желаемые для них действия». Важным моментом является разведение терминов «политическое» и «инструментальное» участие, где первый используется для обозначения стихийной активности, а второй - для обозначения деятельности, имеющей в своей основе демократические ценности и инструментарий социально или политически направленных действий.

Среди возможных форм активности называются: голосование, участие в массовых выступлениях, внесение денежных взносов, написание писем, петиций, вступление в личные контакты с должностными лицами, членство в различных организациях, выдвижение гражданских инициатив на местном уровне и др. Типологии форм участия посвящено множество исследований, в общем придерживающихся варианта, предложенного Гончаровым, однако стоит упомянуть ряд интересных суждений. Так, российская наука рассматривает конфликтное участие как естественную реакцию индивидов на искусственное ограничение их гражданских прав. Основный чертой данной формы активизма является невозможность построения диалога и сотрудничества власти с протестующими в рамках текущего социально-политического порядка, что противоречит модели Дарендорфа, предполагающей созидательную роль конфликта в обществе.

Анализируя забастовочное движение в России, В. Бойков делает вывод о прямой зависимости выступлений и «экономическим и политическим» отчуждением граждан. В то же время, Р. Медведев находит несоответствие между высокими темпами снижения качества жизни в стране и отсутствием аналогичного по масштабам протестного движения, вводя понятие «амортизации социальной напряженности» для объяснения данного феномена. К «амортизации» автор относит демократические институты, представленные в государстве, «историческую усталость» народа, под-держку режима столичными центрами (Москва, Санкт-Петербург), политическую пассивность оппозиции и другое.

Уже в этот период наблюдаются первые эмпирические исследования политической жизни в стране, описывающие возможные варианты гражданского участия, основные тенденции в новых политических интересах населения и характер деятельности в публичной сфере определенных социальных групп (в основном, молодежи). Среди исследований стоит выделить труды Ю. Левады, демонстрирующие низкий потенциал к гражданскому участию в середине 90-х годов: так, среди главных ценностей населения отсутствуют позиции, связанные с идеологическими установками, при сравнении с 1989 годом налицо утрата актуальности вопроса о политических правах в массовом самосознании, понижение уровня ответственности за страну, правительство, предприятие (феномен получает название «разгосударственного» человека). Подтверждая концепцию о значимой роли элиты в формировании гражданского общества, автор приводит данные о высокой заинтересованности элиты в политических и идеологических проблемах и меньшим беспокойством о «практических». При этом «продвинутая» группа в более позитивном ключе видит реформы постсоветской России, чем основная масса населения.

Поскольку вопрос политического участия тесно связан с демократическими процессами, А. Салмин поднимает проблему отторжении гражданином постсоветской эпохи насаждаемых новых культурных норм. Е. Шестопал констатирует негативное отношение к самому понятию в середине-конце 1990-х годов в силу ассоциации с формой правления, понижающей уровень экономического благосостояния. Тем не менее, десятилетия спустя опросы демонстрирую совершенно иные результаты: 76% респондентов считают, что в России нет демократии, принимая последнюю за идеал, а в целом в обществе превалирует либеральное понимание демократии.

Как и в западной науке, российские исследования условно делятся на три основных подхода: (1) позитивистский (значимым здесь является компаративистские исследования гражданской культуры), (2) антропоцентричный (гражданская культура рассматривается с точки зрения духовных ценностей индивида, а ее уровень в обществе создается в ходе практической реализации личностных установок), (3) социоцентричный (является наиболее распространенным, описывает виды, типы, уровни участия). В рамках данного подхода также рассматриваются основные факторы участия: большинство исследователей называет среди них возраст и доход. Е. Сергеева пишет о прямой зависимости политической активности и уровня дохода, а характер участия автор связывает с членством индивида в определенных социальных и демографических группах, его профессиональной деятельностью, уровнем благосостояния и местом жительства, а также с деятельностью государственных институтов и СМИ. Гоначаров называет три фактора: условия социализации индивида, мобилизация индивидов со стороны организованных политических сил, социально-экономическое развитие нации. Так, при росте последнего фактора повышается уровень гражданской культуры и, следовательно, расширяются масштабы участия.

Наконец, охарактеризуем современную состояние гражданского участия в России, согласно отечественным авторам. По итогам исследования 2010 года, треть жителей страны демонстрировала высокие запросы к экономическому и социальному благосостоянию, выражая готовность к их достижению. В то же время, В. Петухов отмечает значительный уровень политического конформизма и абсентеизма, а неучастие в выборах называется основной формой проявления неудовлетворенностью текущей социально-политической ситуацией. Так, в сравнении показателей 2001 и 2011 годов, резко возрос процент респондентов, не интересующихся политикой (от 21 до 33%), тогда как доля населения, активно следящая за политической жизнью сократилась от 26 до 18%. Важно отметить, что отсутствие желания участвовать распространяется не только на политическую сферу, но и на общественную: лишь 2-4% положительно отвечают на причастности к деятельности органах муниципального самоуправления, благотворительных организациях, обществ защиты прав потребителей. Данные тенденции объясняются экономическим подходом, описанном в первом параграфе: 75% населения, не имея даже потенциальной возможности обеспечить средний уровень жизни в условиях российской экономической системы, интересуются собственным материальным положением, а не политическими проблемами.

Таким образом, наблюдается тенденция к низкому уровню регулярного гражданского участия, однако присутствие интереса к реакционным формам: за десятилетний период 2001-2011 число респондентов, считающих акции протеста наиболее эффективным инструментом коммуникации с властью, увеличилось вдвое. Важно также снижение на 7% числа людей, считающих, что «эффективных способов влияния на власть нет» - к концу замеряемого периода цифра составляла 53%.При этом положительно отзываются о необходимости проведения реформ преимущественно молодые люди и респонденты, имеющие высокий доход. В качестве центров гражданского участия в России называются две столицы. Отмечается также роль современных средств коммуникации и возрастающие возможности малых групп эффективно действовать на локальном уровне, о чем и пойдет речь во второй главе.

Выводы к I главе:

В российской и западной науках не существует однозначного представления о разграничении понятий категории «гражданственности», под гражданским участием большинство исследователей понимает проявление жителями запроса на решение социальных и политических проблем.

Можно обозначиться два основных подхода к объяснению гражданского участия - индивидуалистский и социоцентричный, в обоих случаях отмечается значительная роль материального благосостояния индивида или общества, оказывающего влияние на уровень демократических запросов и их реализацию через участие.

В рамках концепции, учитывающей историческое наследие общества, Россия стоит перед задачей преодоления не только пережитков тоталитарного режима, но и появившегося в конце прошлого века феномена «разгосударственного человека», не чувствующего в себе ответственность за события в стране и с его окружении.

Основные ставки исследователями делаются на такие категории россиян как элита и молодежь, способные стать локомотивом гражданского участия в России.

Глава II: Коммуникативные инструменты взаимодействия
власти и общества в цифровой среде

В современных исследованиях все чаще упоминается термин «citizen coproduction», это явление получает распространение благодаря развитию технологий, позволяющих кооперироваться социальным группам между собой, а также сотрудничать с правительственными институтами. В данной парадигме власть воспринимает общество не как потребителя, а как партнера, что требует от последнего ответного вовлечения в решение социальных проблем. Барьеры, существовавшие ранее (ограниченные возможности правительства в эффективном координировании гражданских акций, сложность в самоорганизации сообществ), снижаются в эпоху digital. Развивая обозначенную в первой главе тенденцию к изучению новых средств коммуникации между властями и обществом, стоит рассмотреть основные формы и инструменты взаимодействия в онлайн-среде, более подробно остановившись на феномене цифровой демократии и особенностях гражданского активизма на платформе социальных сетей (что обусловлено проблематикой исследования). Дальнейшее исследование онлайн-коммуникации граждан и государственных институтов в России будет проведено в рамках теорий коммуникаций, описанных в первом параграфе.

II.1 Теория коммуникации
в сфере политики и гражданского общества

Рассмотрим в первую очередь теорию политических коммуникаций, объясняющую процесс использования сообщений избранными и назначенными лидерами, СМИ и гражданами для конструирования значений в публичном пространстве. При условии, что власть используется в поддержку общественных интересов, сообщения и интеракции коммуникатора становятся ключевым средством влияния на политическую ситуацию. В концептуализации теории выделяются две основных пункта - кто обладает властью и как она используется, при этом термин «власть» понимается как способность политических акторов приобретать и удерживать влияние, осуществлять управление государственными делами и оказывать воздействие на различные сферы общества и отношения в них.

Политические элиты (выборное должностные лица, лидеры партий, законодатели) наделены правом влиять на широкие массы посредством создания законов и санкционирования норм поведения, введением и отменой социальных и экономических льгот для определенных социальных групп, а также оказанием давления на средства массовой информации. Власть же граждан обусловлена их конституционными правами, пониманием политического процесса, способностью и готовностью участвовать в обсуждении государственных вопросов. Наконец, власть СМИ объясняется их высоким уровнем влияния на общественное мнение.

Конструктивистский подход Мида посвящен созданию реальности индивидами в ходе обмена символами при социальной интеракции. Значение символа меняется в зависимости от контекста: спикер наделяет его своим пониманием политической ситуации, реципиент интерпретирует иначе, что может изменить первоначальное мнение отправителя сообщения. Развивая модель, Эделман вводит типологию символов: (1) Справочные (Referential) служат для изложения объективных фактов, (2) Символы уплотнения (Condensation) пробуждают эмоциональную реакцию (надежду, беспокойство, сочувствие и т.д.), ассоциируемую индивидом с политическими проблемами. Оба типа в равной степени используются в сообщениях элиты, которым свойственна апелляция к общественным интересам для легитимации заявлений и требований, предъявляемых от лица народа.

Значимую роль в интерпретации символов играют мифы - упрощенные идеи, безоговорочно верные в общественном сознании. Они используются для укрепления одних политических ценностей, таких как необходимость участия в выборах, и отвержения других - проявления абсентеизма. Кроме того, в любом обществе существуют ритуалы - стандартные процедуры и церемонии, укрепляющие мифы и являющиеся частью коллективного политического сознания (инаугурационные речи, предвыборные гонки, возведения мемориалов). Посредством поддержания мифов и ритуалов, политики укрепляют свой авторитет в глазах масс, так как их образ встраивается в систему коллективных ценностей.

Помимо конструктивистского подхода к теории политических коммуникаций, стоит выделить исследования 1960-х и 1970-х годов, посвященные эффектам сообщения. Данная концепция исходит из вертикальной ориентации коммуникации, при которой элиты спускают сообщения в массы, что становится единственным источником (наряду со СМИ) политической информации для населения. Так, разработанная Р. Петти и Д. Касиоппо модель вероятности подготовки (Elaboration Likelihood) предполагает два варианта восприятия реципиентом сообщения политического характера: центральный (критическое осмысление сообщения, уточнение деталей, оценка важности информации и соотнесение полученных сведений со своими собственными политическими знаниями, опытом и установками) и периферийный (недостаточное внимание к содержанию сообщения со стороны индивида и отношению информации к нему, опора на эмоциональные ориентиры - привлекательность источника, злободневность темы, персональное отношение к упоминаемым личностям, событиям, явлениям). Согласно теории, политические сообщения, обработанные первым путем, окажут более значительное и долгосрочное влияние на знание и отношение реципиента, чем обработанные вторым путем.

Другую модель - общественного суждения (Social Judgment) - предлагает Шериф, основной идеей в данном случае является обусловленность восприятия сообщения присущих индивиду верований, убеждений и социальных связей. Вводится три варианта: принятие (в случае, если спускаемая информация отвечает персональным интересам гражданина, а также интересам социальной группы, к которой он себя относит), отторжение (если информация воспринимается негативно в рамках группы), индифферентность.

Поскольку текущее исследование посвящено России, стране, имеющей идеологическое наследие, рассмотрим коммуникацию власти с массами в рамках данной парадигмы. Под идеологией мы понимаем коллективные ценности и установки группы людей, в данном случае - населения одной страны. Сформулированные К. Марксом учение об идеологии правящего класса впервые подверг критике А. Грамши, назвав второго актора, помимо государства, устанавливающего доминирующую идеологию - элита гражданского общества. Также интересное дополнение из сферы психологии делает Л. Альтюссэр: идеология детерминирует восприятие индивида своего отношения к «реальному миру», являясь своего рода формирующей идентичность личности иллюзией. В этом же ключе рассматривают понятие современные авторы, утверждая, что доверие к принимаемым в политике решениям обусловлено идеологическими интересами. Объединяя в себе когнитивный и эмоциональный компоненты, идеология оказывает влияние на поведение людей. Высказывается также предположение, что знание о принадлежности индивида к определенной идеологии может позволить спрогнозировать его поведение в политических ситуациях.

Перейдем к пониманию коммуникации как диалога государства и гражданского сообщества, что непосредственно связано с концепцией совещательной демократии, опирающейся на идеи Ю.Хабермаса. В основе идеальной модели лежит эффективное взаимодействие государственных институтов и социальных групп, осуществляемое в процессе публичных обсуждений проблем избранными представителями, дебатов, голосований и т.д. В данном случае сосуществуют две формы коммуникации: восходящий поток политических сообщений от общественности к элитам и уполномоченное участие в решении важнейших вопросов. Публичная сфера Хабермаса описывается как пространство, открытое для всех граждан, как и медийные площадки, допускающие желающих до дискуссии об интересах общества. Среди форматов взаимодействия власти и граждан выделяются традиционны (например, городские встречи) и интерактивные (сайты государственных институтов). Успех коммуникации обусловлен разнообразием политических точек зрения, взаимного интереса к обсуждению, уровня политической культуры и политического знания, готовности к компромиссу.

Следует также обозначить ряд выводов эмпирических исследований, внесших коррективы в теоретическую концепцию. С точки зрения коммуникаций важно наблюдение о совершенствовании участниками совместного обсуждения своих навыков к рефлексии и критическому осмыслению через опыт восприятия аргументов, раскрытых на примере личной ситуации или общеизвестных событий. То есть, в масштабах личности совещательные практики имеют измеримый эффект, однако в масштабах социальной группы и государства они скорее кристаллизуют общественное мнение, но не способствуют выработке наиболее последовательного и правильного решения. Так, анализ форм выступлений на совещательных мероприятиях выявил значительное превалирование сторителлинга над формальными аргументами и контрдоводами.

Сделав обзор основных коммуникационных теорий, трактующих отношения власти и общества, перейдем к исследованиям, описывающим современные тенденции в данной сфере.