Конфликт концепции американской исключительности и практической политики США при администрациях Б. Обамы и Д. Трампа

Таким образом, с точки зрения теорий международных отношений проблемы расхождения в содержании концепции американской исключительности и практической политики США на рассматриваемом хронологическом отрезке возникли в результате трансформаций, происходящих в международной системе и ее структуре. Поэтому теоретически их конфликт обоснован тем, что Вашингтон не приспособился к новой международной конфигурации, попытавшись воспрепятствовать переменам в ней. Более того, предпосылки для этого конфликта существовали и на парадигмальном уровне: противостояние во внешней политике США идеалистических целей и нарративов более реалистическим методам, до изменений глобальной системы находящихся в хрупком и искусственно поддерживаемом балансе, без внешних ограничителей обострилось и проявилось в измерении практической политики. Попытки Америки адресовать теоретические аспекты этого конфликта посредством переосмысления положения страны в мире и его регионах, а также пересмотра отношения Вашингтона к глобальному лидерству привели к серьезным метаморфозам во внешней политике США. Подходы двух американских лидеров - Б. Обамы и Д. Трампа - существенно изменили как содержание внешней политики США, так и конфигурацию международных отношений.

2.Концепция американской исключительности и практическая политика при администрациях Б. Обамы и Д. Трампа

2.1 Американская исключительность во внешнеполитических взглядах Б. Обамы и Д. Трампа

Исследование конфликта концепции американской исключительности и практической политики США подразумевает, что на современном этапе внешней политике Б. Обамы и Д. Трампа присуще противоречие между концептуальной и прагматической составляющими. Следовательно, сам конфликт может выражаться либо в номинальной важности американской исключительности при отрицающих эту идею внешнеполитических действиях, либо, напротив, в отказе от идей американской исключительности при внешней политике, апеллирующей к этой концепции. Представляется, что необходимо доказать наличие подобного противоречия во внешней политике США при Б. Обаме и Д. Трамп, в первую очередь оценив интенсивность риторики американской исключительности при этих национальных лидерах, что с другой стороны поможет определить схему исследуемого конфликта.

С этой целью в рамках исследования используются результаты двух контент-анализов официальных речей Б. Обамы и Д. Трампа, данных ими на посту президента США: первый анализ относится к речам Б. Обамы и был проведен Дж. Гилмором в его фундаментальных исследованиях американской исключительности в риторике президентов США ХХ и XXI вв., и ввиду его глубокой проработанности и исчерпывающего характера нам не виделось необходимым дублировать результаты посредством проведения собственного анализа тех же материалов; второй анализ касается речей Д. Трампа и был проведен автором этой работы в соответствии с аналитическим инструментарием первого контент-анализа для возможности непосредственного и полного сравнения полученных результатов при администрации Д. Трампа с имеющимися показателями Б. Обамы .

Помимо прочего, выбор в пользу количественного контент-анализа был сделан и в силу других причин. Во-первых, фокус этой главы исследования направлен на установление наличия ссылок на концепцию американской исключительности в речах президентов США, что возможно определить при помощи количественного, а не качественного вида анализа. Во-вторых, количественный контент-анализ в отличие от качественного позволит нам получить такую информативную статистику, как средняя частота обращений к идее американской исключительности как в рамках одного официального выступления, так и за весь период нахождения президента у власти. Думается, что такие данные также продемонстрируют интенсивность соответствующей риторики, что, несомненно, уточнит параметры конфликта концепции американской исключительности и практических действий США на мировой арене.

Источниками для анализа стали транскрипты официальных устных выступлений американских лидеров, которые должны были отвечать трем критериям, а именно: быть адресованы широкой аудитории (чтобы исключить незначительные заявления президентов), транслироваться в прямом эфире на разных платформах (чтобы выступление сохраняло официальный характер), по содержанию относиться к важным для США вопросам национального или международного характера. В рамках контент-анализа речей Б. Обамы и Д. Трампа были рассмотрены транскрипты 24 речей каждого из президентов, начиная с его инаугурационной речи и завершая обращением к Конгрессу 2020 г.

Принимая во внимание методологию Дж. Гилмора и основные нарративы концепции американской исключительности, выявленные в главе 1.1 этого исследования, для проведения анализа автор выделил три категории американской исключительности, слова-маркеры которых выявляли бы прямое обращение к этой идее. К этим категориям относятся, прежде всего, американская исключительность как уникальность США, единственность в своем роде, а также нарратив превосходства США перед другими странами (выдающийся потенциал) и нарратив об особом глобальном пути США (макротрадиции мессианства или образцовости). В качестве слов-маркеров для первой категории, соответственно, были использованы английские слова со значениями «другой», «отличный от», «уникальный», «единственный», «первый», «особенный». При этом следует заметить, что эти маркеры должны были использоваться в контексте американской исключительности. Например, фраза «Мы всегда будем ставить Америку первой» в значении «приоритизировать» не считалась за упоминание, несмотря на использование слова «первый». Категории американского превосходства над остальными странами соответствовали слова «лучше» или «лучший», «более», «масштабнее» (англ. grander), «более значительный», «главнейший», «сильнее», «более трудолюбивый». Вместе с тем фраза «Сделаем Америку великой» или «Сделаем Америку лучше» не засчитывалась как ссылка на концепцию американской исключительности по следующим причинам. Во-первых, эти фразы предполагают, что в настоящий момент США не являются достаточно исключительными и их выдающийся потенциал необходимо восстановить. Во-вторых, в контексте было необходимо найти использование этих слов в качестве составного именного сказуемого, а не определения. Важным ограничением также стало исключение фраз, грамматически относящихся к будущему времени как не отсылающих к исключительности США в настоящий момент. Так, фраза «Благодаря принятым нами мерам, Америка станет лучше, сильнее, богаче…» не указывает на превосходство США в прошлом или настоящем и по этой причине не связана с концепцией американской исключительности. При этом заметим, что для возможности сравнения результатов нашего анализа речей Д. Трампа и анализа Дж. Гилмора речей Б. Обамы слова-маркеры были частично заимствованы из работ этого исследователя, а остальные авторские маркеры были адаптированы к каждой категории таким образом, чтобы они не исказили последующее сравнение результатов двух контекст-анализов.

Итак, полученные результаты достаточно любопытны. Они подтверждают наличие ссылок Б. Обамы и Д. Трампа в своих официальных выступлениях на концепцию исключительности. Причем, эти ссылки регулярны и являются не исключением, а систематическим использованием нарративов известной концепции: они встречаются в 20 из 24 речей Б. Обамы и в 17 из 24 речей Д. Трампа (Табл. 1). Это приводит нас к выводу о номинальной значимости концепции американской исключительности. Более того, регулярное обращение к этой идее является индикатором того, что американская исключительность задает внешнюю форму политики США на глобальном и региональном уровнях. Тем не менее, стоит обратить внимание на более длительный тренд в содержании речей американских президентов с начала холодной войны: на конечном отрезке (Б. Клинтон, Дж. Буш-мл., Б. Обама, Д. Трамп) количество речей, оперирующих категориями американской исключительности выше, чем в кульминационные моменты холодной войны и, особенно интересно, чем в момент начала американской однополярности в 90-е гг. при Дж. Буше-ст. (Прил. 1). Представляется, что эту статистику можно и следует интерпретировать в контексте изменений международной системы: чем меньше гегемонистского потенциала остается у Соединенных Штатов - тем более активно Вашингтон в лице американского президента - лидера нации - стремится риторически напомнить оппонентам о своей якобы главенствующей роли в мире, о выдающихся возможностях и потенциале США. Эта закономерность работает и в обратном порядке, ведь, согласно графику, в последние годы существования СССР и после победы США в холодной войне риторика американской исключительности резко снизилась. Следовательно, наличие элемента исключительности как нарратива внешней политики США исторически связано с международным контекстом.

Таблица 1: Американская исключительность в речах президентов США Б. Обамы

Что касается интенсивности риторики американской исключительности - т. е. количества контекстуальных ссылок на эту концепцию в речах - при Б. Обаме, то со средним показателем в 4.04 упоминания на одну речь этот президент является абсолютным лидером по использованию категорий известной идеи в своих выступлениях (Табл. 1). Более того, Б. Обама был не только первым президентом США, употребившим сам термин «американская исключительность» в своем выступлении, но и в среднем ссылался на эту концепцию почти в четыре раза чаще, чем любой другой американский лидер за всю историю государства . Таким образом, значение идеи американской исключительности для Б. Обамы было номинально выше, чем для остальных президентов США.

В свою очередь Д. Трамп в своей риторике также не отклоняется от общего тренда следования концепции американской идентичности. Причем, ни внесистемный подход, ни тенденция «исправлять ошибки предшественников» не нарушили преемственности нарративов исключительности в речах действующего президента. Хотя Д. Трамп по количеству речей, содержательно указывающих на разные категории идеи американской исключительности, на конец февраля 2020 г. действительно уступает Б. Обаме, он демонстрирует достаточно высокий результат (Табл. 1.; Прил. 2). Что касается показателя насыщенности выступлений Д. Трампа элементами американской исключительности, то по этому показателю действующий национальный лидер с коэффициентом в 2.33 занимает срединное положение среди всех президентов США. Тем не менее, по сравнению со статистикой Б. Обамы показатели действующего президента значительно разнятся. Представляется, что именно резкий контраст между интенсивностью риторик исключительности двух президентов может приводить к заблуждению, что Д. Трамп выстраивает свой внешнеполитический нарратив из соображений потерянной исключительности США. Вместе с тем следует заметить, что действующий президент призывами «сделать Америку снова великой» и приоритизировать интересы и нужды своей страны не отрицает американскую исключительность - ее наличие для Д. Трампа не абсолютно, а относительно и относится к внешнеполитическому потенциалу. Иными словами, называя своей целью реставрацию американского величия, действующий лидер США видит страну ограниченнее в своем потенциале проецирования собственной воли на мировой арене, чем в предыдущие десятилетия, но от этого ничуть не менее выдающейся в других аспектах.

Поскольку концепция является неотъемлемым элементом риторики американских лидеров, сегодня невозможно говорить об отрицании этой идеи американскими лидерами или отказе от нее. Напротив, при администрации Б. Обамы американская исключительность, согласно статистике, была практически возведена в абсолют - именно в период его нахождения в Белом доме риторика американской исключительности достигла своего исторического апогея. Однако и при Д. Трампе, который сделал своим главным внутри- и внешнеполитическим лозунгом восстановление былого американского величия, нарративы американской уникальности, богоизбранности и превосходства остаются, хотя и статистически менее популярными, чем при его предшественнике, но независимо от этого актуальными и важными для внешней политики США. Такая высокая номинальная ценность американской исключительности, не теряющая преемственности даже в условиях нахождения внесистемного лидера у власти, показывает, что исследуемый конфликт основывается на противоречии внешнеполитических действий, содержание которых не соответствует нарративной форме. Все это переводит конфликт в плоскость практической внешней политики США.

2.2 Интерпретация внешней политики Б. Обамы через призму конфликта концепции американской исключительности и практических действий США

Б. Обама оказался в Белом доме в неблагоприятный для Соединенных Штатов период. Страна была вынуждена одновременно отвечать на вызовы разного происхождения - экономические (еще продолжалась Великая рецессия 2008-2009 г., внешний долг превысил 13 трлн долларов США и далее неуклонно повышался), военные (военные операции США в Ираке и Афганистане затянулись и даже не приблизились к достижению первоначальных целей), политические (начался видимый подъем незападных центров силы, которые предлагали альтернативные американским макропроекты и подходы к разрешению конфликтов) . Беспрецедентный унилатерализм Дж. Буша-мл. и его наступательное мессианство находили, скорее, противников американского порядка, нежели его сторонников, что выражалось в постепенном падении морального авторитета США. Однако важно отметить, что выдержанная в традициях американского гегемонизма внешняя политика при 43-м президенте США ввиду своего почти всеохватывающего масштаба оказалась затратной и в финансовом, и в военном отношении. Особенно дорогостоящим аспектом внешней политики США стала глобальная война против терроризма, на которую, по меньшей мере, было суммарно потрачено свыше 880 млрд долларов США (данные за 2000-2001 гг. не находятся в открытом доступе, поэтому сумма посчитана за 2002-2009 гг.) . Объемный расход ресурсов администрацией Дж. Буша-мл. привел к сокращению исключительного внешнеполитического потенциала США, с которым единственная в мире сверхдержава шагнула в XXI в. Именно страну в таком состоянии - с, очевидно, меньшими ресурсами, чем прежде, но с незыблемыми претензиями на собственную исключительность и глобальное лидерство - унаследовал от своего предшественника Б. Обама.

Таким образом, перед новым президентом стояла задача примирить риторическую и практическую внешнюю политику Соединенных Штатов. Уникальность подхода Б. Обамы заключалась в сохранении общей линии преемственности внешнеполитического нарратива Вашингтона, осью которого являлись идеи о необходимости глобального лидерства США и американской исключительности . В условиях нового международного контекста, несколько ограничивающего материальные возможности Вашингтона и его легитимность после действий Дж. Буша-мл., администрация Б. Обамы попыталась переосмыслить как глобальную роль, так и приоритеты Соединенных Штатов сообразно со стоящими перед страной вызовами. Новый президент, однако, не находил возможным воспрепятствовать структурным трансформациям, но был уверен в возможности их упорядочения . Поэтому политика Вашингтона в период пребывания в Белом доме Б. Обамы одновременно касалась как коррекции практических действий на мировой арене в зависимости от степени важности национальных интересов, так и адаптации нового формата лидерства.

Внешнеполитический подход администрации Б. Обамы характеризовался гибридными установками, которые соразмеряли амбициозные цели и ограниченный потенциал. В его основе лежали два типичных для внешней политики США нарратива - уникальное превосходство Соединенных Штатов над остальными акторами международных отношений и глобальная ответственность Вашингтона . Однако также новая власть неохотно признавала, что США находятся в системном кризисе и что Соединенные Штаты не могут нести ответственность за весь мир без поддержки других стран . Тем не менее, США были готовы вести за собой мировое сообщество, не принимая непосредственное участие в событиях международной жизни, а задавая курс для всех остальных. Главный политический документ первой администрации Б. Обамы - Стратегия Национальной Безопасности 2010 г. - своей целью определял обновление американского лидерства для более эффективного продвижения национальных интересов . Для этого предлагалась новая тактика лидерства - активное вовлечение в решение важных для США глобальных вопросов других государств - т. е. расширение международной кооперации, - и разделение Соединенными Штатами глобальных полномочий со своими партнерами и союзниками . Немалое внимание уделялось переформатированию американских внешнеполитических возможностей за счет большего уклона в сторону «умной» силы (это понятие, введенное Дж. Наем, объединяет его же жесткую и мягкую силу, которые используются сообразно внешнеполитическому контексту в каждом конкретном случае) для преимущественно экономического усиления, которое бы позитивно влияло и на военное, и на дипломатическое измерение внешней политики . Подобные действия позволяли США оставаться номинальным лидером, но при этом сократить расходы государственных ресурсов на реализацию своих национальных интересов за рубежом, т. к. Вашингтон покидал пост прямого участника и мог бы достичь собственных целей за счет действий других стран. Неслучайно за период правления Б. Обамы военные расходы США значительно снизятся с почти 800 до немногим больше 600 млн долларов США . Эта риторика разбавлялась утверждениями, что ответственный лидер должен предоставлять другим странам возможность участвовать в коалициях . Впоследствии эту стратегию Б. Обамы известный политолог Дж. Фридман охарактеризует как «искусную манипуляцию» . Стратегия Национальной Безопасности 2015 г. следовала в фарватере принципов аналогичного документа времен первой администрации Б. Обамы. Несущественные отличия касались лишь особенности роли США как глобального лидера - в новом документе Вашингтон больше внимания уделял двустороннему, а не коллективному межгосударственному взаимодействию и особенно двусторонним отношениям с Россией и Китаем . В целом же на уровне доктрин США намеревались оставаться структурно доминирующим актором и проявлять пассивную исключительность, заявляя о своей особой международной роли, но при этом сокращая интенсивность своего участия в различных балансах сил.

Хотя на практике внешняя политика администрации Б. Обамы реализовывалась в соответствии с доктринальными установками, гибридный подход администраций Б. Обамы обусловил ряд ее особенностей. Прежде всего, необходимо отметить, что стратегия Б. Обамы отвергала политическое наследие Б. Клинтона и Дж. Буша-мл. - неоконченные кампании в Ираке и Афганистане. Вопреки заявлениям о готовности к лидерству и ответственности, Б. Обама вынужденно объявил о выводе войск из этих стран, т. к. обе операции перенапрягали внешнеполитические ресурсы США. Причем, если операция в Ираке была прекращена и даже восстановила репутацию США на мировой арене (Б. Обама получил Нобелевскую премию мира), то вывод войск из Афганистана в контексте масштабных неудач США в этой стране мог продемонстрировать неспособность Вашингтона справиться с повстанческим режимом на мировой периферии и поэтому был преобразован в сокращение воинского контингента. В результате непоследовательности действий (то увеличения, то сокращения американского присутствия в стране) совместная с НАТО операция была прекращена в 2014 г. и ознаменовала не только окончательный разрыв Б. Обамы с политикой его предшественников, но и серьезное истощение ресурсов США. В частности, всего за более чем два десятилетия на поддержание подобного внешнеполитического курса Вашингтон потратил почти 6 трлн долларов США, при этом потеряв 480 000 своих граждан за границей . Определенно, такие гигантские, несоизмеримые с расходами других великих держав внешнеполитические затраты продемонстрировали неспособность страны, позиционирующей себя как доминирующую сверхдержаву, достичь своих целей, что является одним из аспектов конфликта концепции исключительности США и их практической политики.

Другим направлением внешнеполитического курса США при администрациях Б. Обамы стала политика активного привлечения других стран к сотрудничеству по ряду вопросов - политических (безопасность), экономических (торговля), экологических. Причем, Б. Обама в отличие от своих предшественников предлагал вовлекать в решение важных вопросов не только своих стратегических партнеров и союзников (Европейский союз, Израиль и пр.), но и своих структурных конкурентов - новых незападных центров силы (Китай, Индия, Россия) - и даже стран-изгоев (Иран, Куба, Мьянма), которых в эту категорию десятилетия назад определили именно Соединенные Штаты. Такая политика предполагалась как реализация Соединенными Штатами нарратива глобальной ответственности и образцовости и позволила бы Вашингтону контролировать политику этих стран и общий международный контекст . Эта тактика, в частности, была имплементирована по отношению к Китаю на начальном этапе пребывания Б. Обамы в Белом доме. Тогда КНР не только демонстрировала высокие темпы экономического роста, но и попыталась конвертировать экономическую мощь в политическое влияние усилением активности в своем регионе, в Европе, Центральной Азии и Африке . Для Соединенных Штатов политическая активизация Китая на мировой арене означала появление опасного конкурента, почти соответствующего Вашингтону по своим международным возможностям. Несмотря на это Б. Обама попытался вовлечь Пекин в некоторые двусторонне и глобально важные форматы по решению проблем глобального потепления, посткризисного восстановления экономик, режим нераспространения ядерного оружия . Американской стороной были предложены новые форматы двусторонней кооперации - неформальная Группа двух (G2) и Американо-китайский стратегический и экономический диалог. Однако за вовлечением Китая в круг проблем в разных регионах мира скрывалась также попытка США переложить часть своей глобальной ответственности на Пекин, что было замечено китайскими лидерами и отвергнуто ввиду «несоответствия возможностям развивающейся страны» . Более того, сотрудничество с Китаем видится более необходимым Вашингтону, чем Пекину: думается, что США в этом кейсе выступали не в роли доброго гегемона, а искали способ за счет мощной китайской экономики восстановить свою собственную, нуждающуюся в реформах после Великой рецессии (реальный ВВП США сократился на более, чем 4%; чистый капитал домашних хозяйств понизился на 17%, а уровень безработицы достиг 10%) . Таким образом Вашингтон пытался имитировать глобальное лидерство и контроль над международной повесткой, хотя и то, и другое носило лишь номинальный характер.

Следует также отметить стремление Вашингтона найти компромисс со своими историческими соперниками на Ближнем Востоке. Позиционирование себя Вашингтоном как добропорядочного гегемона в кейсе Ирана привело к тому, что США призвали к вовлечению Ирана в формат ядерной сделки - Совместного всеобъемлющего плана действий (СВПД), в результате реализации которого в обмен на снятие с Исламской республики санкций иранская ядерная программа была бы существенно ограничена и поставлена под контроль Запада во главе с США. Хотя имплементация СВПД способствовала реализации американских интересов в регионе - контролю над ядерной программой Ирана и, следовательно, над возможностями регионального возвышения Исламской республики, представляется, что сама сущность этой сделки - вынужденный компромисс - противоречила нарративу превосходства США и демонстрировала их неспособность добиться своих целей иным способом, кроме как сделкой с враждебным режимом.

Параллельно с политикой активного вовлечения США прибегали к трансферу собственных полномочий и ответственности своим партнерам. Суть этой тактики заключалась в «лидерстве из-за спины», когда США, оставаясь участником какого-либо события, намеренно отходили на второй план. Она же потенциально могла привести к сокращению внешнеполитических расходов за счет более активного участия союзников. Особенную эффективность такая стратегическая пассивность Вашингтона приобрела в условиях изменения формата ведения военных действий США: страна перешла от идеи постоянной физической войны за рубежом к удаленным военным действиям . С одной стороны, это стало возможным вследствие исключительных технологических возможностей США, ведь на протяжение многих лет по инвестициям в новые разработки США непременно лидируют . Но, с другой стороны, воздушные атаки и использование дронов могли уменьшить военные расходы и решали вопрос усталости Америки от войны, вместе с тем сигнализируя об ограниченных возможностях проецирования силы США в постоднополярном мире. В частности, после частичного сокращения американского присутствия на Ближнем Востоке (в первую очередь за счет вывода войск из Ирака) США в качестве лидера арьергарда участвовали в военной операции в Ливии в 2011 г., нацеленной на смещение диктатуры М. Каддафи. Хотя в ходе этой кампании США нанесли несколько воздушных ударов по Ливии, передав основные военные полномочия европейским союзникам - Франции и Великобритании, официальные представители Белого дома номинально подчеркивали американское участие в ликвидации «опасного» режима и даже приписывали себе успешную реализацию операции . Относительно малозатратные удары высокоточными дронами и мелкомасштабные операции действительно привели к существенному сокращению военных расходов США, которые в результате такой политики к 2016 г. достигли минимума со времен вторжения в Ирак . Вместе с тем от былой наступательной и проактивной американской исключительности прошлых администраций в политике США при Б. Обаме осталось лишь номинальное руководство коллективными действиями западной коалиции и технологическое превосходство, позволяющее Соединенным Штатам из-за океана участвовать в боевых действиях.

Вместе с тем практическая политика Б. Обамы также включала в себя и сдерживание возвышающихся центров силы. Хотя первоначально США предприняли попытки перевести оппонентов на свою политическую орбиту (попытка сотрудничества с Китаем, Индией и «перезагрузка» отношений с Россией), относительных успехов Вашингтон добился только в отношении Индии. Однако курс Б. Обамы на сдерживание существенно отличался от сверхдержавного сдерживания СССР, во-первых, по причине провала такой политики и, во-вторых, из-за ее характера. Здесь особенно показателен кейс Китая. Так называемый «Азиатский поворот» в политике Б. Обамы, суть которого заключалась в переходе к сдерживанию посредством силового балансирования КНР в его колыбели - Азиатско-Тихоокеанском регионе, начался уже в 2011 г., когда Китай был объявлен стратегическим оппонентом Соединенных Штатов . Практические действия США были выстроены вокруг усиления военного присутствия в регионе за счет размещения там 2500 морских пехотинцев, военных кораблей и самолетов, что представлялось новой администрации возможным вследствие вывода войск из Ирака и резкого сокращения военного контингента в Афганистане . Также предпринималась попытка экономического окружения Китая посредством вовлечения в мегарегиональное торговое соглашение - Транстихоокеанское партнерство (ТТП) - других двенадцати стран региона. Благодаря своему необычному формату, выходящему за рамки деятельности Всемирной Торговой Организации (ВТО), ТТП должно было стать новым стандартом международных торговых соглашений и тем самым принудить Китай либо согласиться на задаваемые Вашингтоном правила и стандарты, либо остаться вне системы. Параллельно началось политическое балансирование США против Китая в региональных конфликтах. Например, в конфликте вокруг островов Южно-Китайского моря США неоднократно выражали поддержку Филиппинам и Вьетнаму, при этом избегая прямого вовлечения в территориальные споры . Наряду с этим, США стали продвигать идею Индо-Тихоокеанского региона, в центре которого находился бы не Китай, а Индия . Тем не менее, США стремились к относительному компромиссу с Китаем и пытались избежать открытого конфликта и усиления конфронтации. Неслучайно общий тренд развития американо-китайских отношений при Б. Обаме после позитивного старта и скорых разногласий стремился к стабилизации. Так, хотя в Стратегии национальной безопасности 2015 г. администрация Б. Обамы отметила военную модернизацию Китая как фактор дестабилизации и неизбежность конкуренции с Пекином в разных сферах, она также подчеркивала, что конструктивный характер двусторонних отношений не позволит им перейти в конфронтационную плоскость . В целом же практическая политика по сдерживанию Китая не только не была доведена до завершения, но и ускорила трансформацию Пекина в реального структурного конкурента США. Представляется, что это - следствие неготовности и нежелании администрации Б. Обамы вступать в открытое противостояние с Пекином, а также ограниченности США в возможностях проецирования военной и экономической силы.

Кроме того, даже номинальное лидерство и участие США в ключевых вопросах международной жизни не могли остановить падение дипломатического влияния страны. В Сирии администрация Б. Обамы полностью отказалась от физической защиты сирийского гражданского населения, таким образом отступившись от ядра концепции американской исключительности - уникальных политических ценностей и следующих из них реалий США. Несмотря на то что Вашингтон действовал в соответствии со своими объективными национальными интересами и в условиях достаточно серьезного регионального противника (режим Б. Асада являлся более устойчивым, чем режим М. Каддафи) отказался от маргинального риска застрять в пучине нового военного конфликта наподобие войны в Ираке 2003 г., своей относительной пассивностью и более номинальным, чем реальным участием в жизни региона с помощью дипломатических инструментов США преуменьшили свои возможности и даже позволили другим акторам расширить свое влияние в регионе. В частности, Б. Обама отказался от представленного Конгрессу проекта военной операции в Сирии, отложив военный удар по Дамаску, намереваясь совместно с Россией разрешить кризис дипломатическим путем и работать по проекту Москвы по уничтожению сирийского химического оружия . Этим решением США потеряли инициативу в процессе урегулирования и сами ограничили себя в действиях. Более того, главное дипломатическое достижение Вашингтона по Сирии - «Красные линии» - стало объектом критики США и индикатором их неготовности к серьезным действиям в Сирии, ведь после их нарушения режимом Б. Асада силовых санкций со стороны США не последовало - т.е. линии оказались номинальным ограничителем, не имеющим реальных внешнеполитических последствий . Аналогично к дипломатическим доводам США не прислушались и в Египте: министр обороны США при второй администрации Б. Обамы Ч. Хейгел тщетно пытался убедить своего египетского коллегу отказаться от военного переворота, направленного против М. Мурси, который вопреки возражениям США был вскоре осуществлен . Такой образ действий США демонстрирует как ослабление позиций Вашингтона на Ближнем Востоке, так и безынициативность и неготовность США брать на себя ответственность в сложных региональных кризисах, а также показал утрату Соединенными Штатами абсолютного влияния на своих оппонентов.

В целом всю внешнеполитическую линию Б. Обамы наиболее точно описывает цитата действующего при его администрации государственного секретаря Х. Клинтон, отмечающей, что после крупных расходов на операции в Ираке и Афганистане в 2000-х гг. США следует «быть умнее… в вопросе о том, куда тратить время и энергию» для поддержания американского лидерства, интересов и позиций . Действия США в разных регионах не раз доказывали, что Вашингтон стремится хотя бы номинально, в плоскости риторики и нарратива сохранить лидерство на разных уровнях, однако из-за сократившихся ресурсов США ему это не удается. Непостоянство политики Б. Обамы было лишь индикатором безуспешных действий США. Особенный контраст внешней политике США составляла максимально происключительная среди всех его предшественников риторика Б. Обамы, которая подчеркивала отсутствие этой составляющей в практической, а не декларируемой внешней политике США (Табл. 1). Переосмысление администрацией Б. Обамы стратегии глобального лидерства и концепции американской исключительности для их последующей адаптации к меньшему внешнеполитическому потенциалу лишь добавляли к имеющимся проблемам новые, замыкая конфликт между содержанием и нарративом внешней политики США: отступая от идеи американской исключительности ради реализации национальных интересов, США пытались изменить и концепцию своего лидерства, которая изначально опиралась на нарратив исключительности и которая зачастую требовала действий, обратных объективным целям Вашингтона. Подход Б. Обамы к разрешению конфликта концепции американской исключительности и практических действий Соединенных Штатов, тем не менее, оставался по своему содержанию переходным, а не реформирующим, что во многом предопределило радикальный поворот во внешней политике следующего президента США - Д. Трампа.

2.3 Интерпретация внешней политики Д. Трампа с позиций конфликта концепции американской исключительности и практических действий США

Внешнеполитическое наследие Б. Обамы, перешедшее к сменившему его на посту президента США Д. Трампу, было источником ряда проблем для нового лидера: по сравнению с 2009 г., когда сам Б. Обама пришел к власти, международная система еще больше склонилась в сторону многополярности с окончательно оформившимися альтернативными центрами силы в Пекине и Москве, сами США резко потеряли позиции в хаотизировавшейся обстановке на Ближнем Востоке, а вопрос с восстановлением внешнеполитического потенциала Вашингтона так и не был разрешен. Новый президент США, будучи внесистемным кандидатом с нестандартным видением происходящего в мире, предсказуемо предложил новый подход к внешнеполитическим вызовам, стоящим перед США. Однако, вопреки всем ожиданиям, миропонимание нового президента сводилось к тому, что эра господства США подошла к концу, и именно этот тезис был положен в основу внешней политики США под руководством Д. Трампа.

Еще в своей электоральной программе кандидат в президенты Д. Трамп назвал главные проблемы США, которые он видел необходимым и возможным решить за четыре года. К ним относились истощение Вашингтоном своих ресурсов, чрезмерное и не выгодное для США делегирование полномочий партнерам и союзникам, потеря Соединенными Штатами репутации и следующий из этого дефицит влияния на союзников и уважения со стороны оппонентов, неопределенность внешнеполитических целей . Общим для всех этих вызовов источником в нарративе Д. Трампа являлся глобализм США, который будучи более выгодным именно его реципиентам, ослабил суверенитет США и размыл их исключительность. Здесь важно заметить, что Д. Трамп не отрицает исключительности США как несуществующей политической характеристики - он лишь утверждает, что она временно утрачена и может быть восстановлена. Соответственно, для возвращения Америке ее истинного величия Д. Трамп для аккумуляции силы и возможностей предлагает отказаться от традиционных для США идей об организации международной политики . Тем не менее, хотя Д. Трамп - первый президент, поставивший под сомнение необходимость глобального лидерства США, его политика относительно роли США в мире в целом преемственна линии Б. Обамы, поскольку оба президента предприняли попытку адаптировать ее к реалиям постамериканского мира, относительно существования которого они соглашались.

В общих чертах установки американской внешней политики периода Д. Трампа закреплены в основной доктрине США - Стратегии национальной безопасности 2017. Документ основан на принципе реализма и подчеркивает главенствующую роль силы в международной политике, доминируемой соперничающими за влияние акторами, что в свою очередь служит доказательством окончания момента однополярности . Из этих параметров глобального контекста следуют внешнеполитические цели Вашингтона - обеспечение национальной безопасности и суверенитета, переформатирование внешне экономических и торговых дисбалансов, наращивание военной силы для поддержания мира . Несмотря на то что конкретные инструменты внешней политики США в доктрине не названы, Стратегия предлагает следовать антиглобалистскому тренду для более эффективной конкуренции и смягчения угроз Соединенным Штатам. Также документ устанавливает, что посредством усиления внешнеполитического потенциала США и расширения американского влияния в мире США будут бороться против того, чтобы в мире или его регионах вновь могла доминировать только одна держава . На основе этого положения можно сделать несколько важных выводов. Во-первых, администрация Д. Трампа подчеркивает неприемлемость однополярности и, что более важно, намерена не допустить соответствующих изменений в международной структуре. Получается, что Д. Трамп одновременно выступает как за восстановление американского величия, позволяющего США доминировать на мировой арене, так и против самой возможности такого превосходства. Это обстоятельство противоречит концепции американской исключительности и является одной из граней рассматриваемого конфликта. Во-вторых, в этом контексте американская исключительность приобретает материальный характер, становясь не самоцелью, как при администрации Б. Обамы, а средством. Таким образом, для Д. Трампа американская исключительность неабсолютна, пропорциональна внешнеполитическому потенциалу США и поэтому неразрывно связана с ним.

В заданных рамках осуществляется внешняя политика администрации Д. Трампа. Однако на практике действия страны, направленные на максимизацию американской силы и благосостояния, не только подрывают сверхдержавное наследие Вашингтона и американскую исключительность, но и прямо противоположны декларируемым целям. Далее рассмотрим возникающие при реализации установок внешнеполитического курса США противоречия.

Первый аспект конфликта концепции американской исключительности и практических действий США связан с одной из основных реализуемых администрацией Д. Трампа идей - политикой отказа от сотрудничества и приостановления договоров, выгоды от которых для США незначительны. Таким образом, Д. Трамп может сократить утечку ресурсов и добиться их более выгодного, более справедливого, по его мнению, перераспределения - т. е. такого, в котором США будут получать больше относительно своих партнеров и смогут быстрее аккумулировать больший потенциал. В частности, такой мотивацией Д. Трамп обусловил выход США из Парижского соглашения по климату, которое, помимо прочего, сопоставил с катастрофой для США, заявляя что оно ущемляло интересы Америки в такой степени, что могло к 2025 г. подорвать экономическую мощь государства . Однако выход США не повлиял на будущее соглашение - оно остается действующим и, более того, отсутствие в нем Вашингтона как мирового флагмана создает возможность для Москвы и Пекина стать гарантами этого соглашения. Таким образом, Китай в первую очередь и Россия в меньшей степени получат важный статус, позволяющий регулировать и направлять международную экологическую повестку в соответствии с необходимыми для их инфраструктурных проектов соображениями. Аналогично США покинули первое в мире мегарегиональное торговое соглашение ТТП. В торговой политике Д. Трамп, руководствуясь принципом положительного торгового баланса, заявил, что это соглашение, наряду с НАФТА, привело к появлению торгового дефицита в один триллион долларов США и сделало бы Вашингтон подверженным влиянию иностранных правительств - т. е. угрожало национальному суверенитету . Созданное для экономической изоляции Китая в его же регионе в рамках «Азиатского поворота» США при Б. Обаме, ТТП изначально планировалось как препятствие на пути динамичного развития экономики Китая и в случае его тщательной реализации обесценить альтернативные проекты Китая, например, Всеобъемлющее Региональное Экономическое Партнерство (ВРЭП). Поэтому решение Д. Трампа о выходе из ТТП представляется серьезным стратегическим упущением Вашингтона, т. к. оно не только позволяет Китаю с помощью ВРЭП заполнить этот геоэкономический вакуум, но и обрести возможность прямого влияния на мировую торговлю, ведь, как уже было оговорено, мегарегиональные торговые соглашения носят характер «ВТО плюс» либо «ВТО экстра», и потому страны-участницы могут устанавливать новые международные торговые стандарты. Вследствие подобных антиглобалистских действий США при администрации Д. Трампа Вашингтон не просто отказывался от сотрудничества, а терял основу своей мировой легитимности. Если раньше США выступали в рои катализатора совместных с международным сообществом действий по решению критических проблем, к которым можно сегодня отнести и замедление темпов роста мировой торговли, и глобальное потепление, то при новой администрации США по собственной инициативе отказываются от глобальной ответственности.

Наряду с этим, Д. Трамп отвергает и идею глобального лидерства США как незаменимого государства. С точки зрения Д. Трампа, Соединенные Штаты более не готовы к ресурсоемкому мировому лидерству, которое, к тому же, позволяет другим странам эксплуатировать США . Для решения этой проблемы США стали требовать расширения и углубления обязательств своих партнеров и союзников. Так, американский лидер неоднократно критиковал партнеров США по НАТО из-за того, что большинство не выполняют свои обязательства, выплачивая в общий военный бюджет организации менее установленных 2% от национального ВВП, и даже усомнился в целесообразности существования НАТО, поскольку существование Альянса за счет американских средств недопустимо . Более того, на саммите в честь 75-летия НАТО Д. Трамп не стал подтверждать приверженность статье 5 устава НАТО, которая расценивает внешнюю агрессию против одной из стран Альянса как нападение на весь блок . Этим действием США отступаются от всех исторически с ними связанных ожиданий - ожиданий, что США как лидер свободного мира обеспечит безопасность своих стратегических союзников, встав на их защиту. Эти ожидания были базисом однополярного мира при американской гегемонии, обеспечивали США легитимностью со стороны большинства стран и моральным авторитетом, на восстановление которого Б. Обаме потребовалось два президентских срока. Однако при Д. Трампе наследство когда-то «добропорядочного гегемона» снова было поставлено под угрозу. Думается, что в контексте трансформирующейся международной системы такое внешнеполитическое поведение США с заявлениями об эксплуатации другими странами, с требованием увеличения участия партнеров в общих сделках и соглашениях демонстрирует ускользающую исключительность США - в мировой истории сверхдержава никогда не отступалась от идеи лидерства и, более того, вне зависимости от ситуации не допустила бы использования нарратива эксплуатации другими (в кейсе США - неисключительными) акторами. Неслучайно, Д. Трамп в отличие от других американских президентов предпочитает двусторонний, а не многосторонний формат переговоров, ведь таким образом США все еще могут навязать своим партнерам выгодные в первую очередь Вашингтону условия. Перезаключение НАФТА, КОРУС (соглашение о зоне свободной торговли с Южной Кореей), урегулирование вопросов со странами-членами НАТО и даже денуклеаризация Корейского полуострова - все эти переговоры проходили именно в билатеральном формате, что также связано с уменьшением эффективности американского влияния в мире.

Особенно важно то обстоятельство, что подобное поведение США на мировой арене не только отвергает традиционные принципы американских глобальной ответственности и лидерства, но и демонстрирует беспечность, безответственность действий Вашингтона при администрации Д. Трампа. Некоторые ее решения действительно поставили региональную и даже мировую стабильность под угрозу. Так, выход США из ядерной сделки с Ираном и из Договора о ликвидации ракет средней и малой дальности создали опасный прецедент, угрожающий мировой безопасности. В случае СВПД последствия одностороннего выхода США лишь укрепили антиамериканскую линию Тегерана, не только поставив на кон судьбу договора, но и практически оставив ядерную программу Ирана без контроля. Более того, одним действием США перечеркнули длительные усилия еще нескольких государств по поиску компромисса и стабилизации региональной ситуации. Что касается ДРСМД, то выход США из этого соглашения угрожает миру новой гонкой вооружений, что также ставит под вопрос мировую безопасность. Не меньший резонанс вызвало признание Д. Трампом Иерусалима столицей Израиля: это действие обострило продолжающийся уже несколько десятилетий Палестино-Израильский конфликт, вновь угрожая перерасти в полную дестабилизацию региона. Событие встретило негативный отклик у большей части мирового сообщества и было охарактеризовано как «безрассудное» и «вызывающее опасения» .

Впрочем, внешняя политика Д. Трампа также подрывает большой потенциал США на мировой арене. Постамериканский мир столкнулся с вызовами разного рода - экономическими и торговыми (замедление темпов роста ВВП, мировой торговли), политическими (нерешенность старых конфликтов, угроза международного терроризма, вакуумы власти в ряде регионов, восхождение новых центров силы), природными (регулярные катаклизмы, участившиеся пандемии, глобальное потепление) - и, несмотря на наличествующий в нем элемент конкуренции за сферы влияния, нуждается в силе, которая могла бы привнести в мир стабильность. Однако США, традиционно стремящиеся к этой роли и исполняющие ее, в условиях международной турбулентности оставляют мир без явного лидера, а выходом из важных соглашений, например Парижского, обесценивают коллективные усилия других стран по сдерживанию растущей энтропии. Неудивительно, что глобальный рейтинг США - т. е. оценка международным сообществом - при администрации Д. Трампа упала на 15% и оказалась на уровне 49%, что является более низким показателем, чем после американского вторжения в Ирак в 2003 г. . Пиетет к Соединенным Штатам после ряда внешнеполитических действий Д. Трампа уменьшился и среди других национальных лидеров: канцлер Германии А. Меркель и президент Франции Э. Макрон объявили о том, что Европейский союз более не может полагаться на Соединенные Штаты ни в чем . Вследствие этого весьма сомнительно, что внешняя политика Д. Трампа, декларативно направленная на восстановление американского величия и уважения к США в мире, сможет достичь цели.

Вместе с тем подход Д. Трампа ко внешней политике Д. Трампа действительно нестандартный: в нем одновременно присутствуют как нарративы американской исключительности, так и элементы, ее отрицающие, причем последние преобладают над первыми. С одной стороны, унилатерализм США, проявляющийся в реализации собственных интересов посредством выхода из обременительных соглашений, относится к экземпционистскому нарративу американской исключительности. К тому же, в своих официальных устных выступлениях Д. Трамп систематически ссылается на уникальность Америки, называя страну, народ или политической устройство особенным, упоминая богоизбранность Соединенных Штатов и всего с ними связанного или наконец утверждая о превосходстве военных сил США (Прил. 2). С другой стороны, под руководством Д. Трампа Америка добровольно отказывается от статуса незаменимого государства, от мирового лидерства, от глобальной ответственности - неотъемлемых компонентов концепции американской исключительности. И, хотя лидерство можно оспорить как частный элемент мессианского нарратива, то незаменимость США и ответственность за происходящее в мире являются столпами концепции. Далее, заявления США о том, что другие страны их эксплуатируют, противоречат самой логике идеи американской исключительности - такой нарратив не допустим для исключительной страны, не только потому что неисключительные акторы a priori не могут себе этого позволить, но и потому что концепция предполагает добровольность любых действий со стороны США. Кроме того, внешнеполитический подход Д. Трампа кроме конфликта концепции и практической политики также порождает конфликт целей и средств: президент США намерен восстановить было величие посредством отказа от того, что для всего мира и делает Америку исключительной и великой. Представляется, что концепция исключительности США - это, прежде всего, попытка легитимизировать свое наступательное поведение на мировой арене посредством создания положительного образа этих действий. Своим отрицанием значимости глобальной ответственности США лишают себя образцового статуса, побуждающего мир развиваться по подобию Вашингтона, а также возможности контролировать международный контекст.

Таким образом, внешняя политика Д. Трампа в отличие от политики его предшественника имеет трансформационный характер, предлагая кардинально новое представление о роли США в изменившейся международной системе: администрация действующего президента признает, что мир отходит от однополярной конфигурации, что возможности влияния США на международный контекст уменьшились, что ресурсы Вашингтона близки к истощению и что поэтому Америке следует отказаться от рассеивания своего потенциала на глобальном уровне. Тем не менее, подход Д. Трампа не только не разрешает конфликт концепции американской исключительности и практических действий, но и осложняет его новым, глубинным измерением.

3. Обострение конфликта сверхдержавности и великодержавности во внешней политике США: временное или постоянное явление?

3.1 Дифференциация сверхдержавных и великодержавных начал во внешней политике США

Традиционно Соединенные Штаты на международной арене позиционировали себя выше других государств и требовали от остальных особых привилегий, особого отношения к себе. Концепция американской исключительности с ее нарративами уникального политического значения Соединенных Штатов для мира, их образцовости или мессианства отражает это стремление. В свою очередь американская исключительность предполагает наличие и способствует развитию сверхдержавных начал во внешней политике Соединенных Штатов, т. к. вера в экзистенциальную избранность обуславливает превосходство США над другими участниками международной жизни. Однако действия Вашингтона на мировой арене при Б. Обаме и Д. Трампе в той или иной степени отвергают идею американской исключительности, либо вступая с ней в открытое противоречие, либо неявно расходясь в конечном результате таких действий. Вследствие отступления от собственной исключительности Соединенные Штаты приравнивают себя к другим странам, что способствует развитию великодержавных начал во внешней политике страны.