Круглый стол "Памяти Теодора Шанина"

Хотя основные положения научной концепции Шанина в области крестьяноведения заслуживают более серьезного анализа, тем не менее можно тезисно акцентировать внимание на некоторых из них, наиболее важных, по нашему мнению. В своих исследованиях Шанин основывался на достижениях предшественников и коллег (А.В. Чаянова, Р. Редфилда, Д. Скотта, Э. Вульфа и др.). Его отличало крайне бережное, уважительное и в то же время творческое отношение к их научному наследию. Шанин обосновал закономерность возникновения крестьяноведения как отдельной гуманитарной дисциплины -- в первые десятилетия ХХ века оно возникло в России и странах Восточной Европы, позднее в ведущих западных странах. В «крестьянских странах» (России, Польше, Румынии и др.) этому способствовало два фактора: наличие самого крестьянства и развитой академической науки. Сталинская коллективизация и фашистские режимы в Европе надолго приостановили развитие крестьяноведческих исследований в этих странах. Их всплеск произошел в 1960-1970-е годы, но уже в США, Англии и других развитых странах Запада из-за возникновения проблемы отсталости в освободившихся от колониализма странах третьего мира, а также неудач неоколониальных войн США и Франции в Индокитае, особенно США во Вьетнаме. Большинство населения стран третьего мира составляли крестьяне, и поэтому Западу нужны были знания об их природе, чтобы вести «правильную политику» по отношению к ним. Их получением и занялись интеллектуалы, работающие в рамках крестьяноведения в ведущих университетах США, Англии и т. д. Шанин выделил наиболее важные признаки крестьянства, позволяющие утверждать о параллельном существовании крестьянской экономики, ее жизнеспособности в условиях индустриальной модернизации и других аналогичных процессов, что опровергает марксистскую теорию прогресса. Он убедительно рассуждал об универсальности крестьянской экономики и признаков крестьянства в различных странах и в различные исторические эпохи. Согласно Шанину, крестьяне всего мира на протяжении всей истории человечества отличались от других категорий населения тем, что вели свое семейное трудовое хозяйство, совместно проживали в селении, занимались идентичными видами хозяйственных работ, по одной же схеме взаимодействовали с властью (платили налоги и т.д.). «Общие черты в крестьянстве разных эпох и регионов достаточно отчетливы, чтобы говорить о крестьянстве как таковом», -- подчеркивал он.

Шанин осознавал, что крестьянство -- это историческая катего- Круглый стол рия и под натиском индустриальной и постиндустриальных модерни- «Памяти Теодора заций оно сокращалось численно и в перспективе исчезало как тра- Шанина» диционный вид хозяйствования. Но по его мнению, когда исчезнет «последний крестьянин», крестьяноведение как самостоятельное научное направление останется, поскольку огромным полем деятельности крестьяноведения станет неформальная экономика -- прямое наследие крестьянской экономики и крестьянского образа жизни.

Неформальная (эксполярная) экономика -- это повседневность большинства населения планеты. Она функционирует на принципах семейной экономики традиционного крестьянства, чтобы «выжить и заплатить налоги». Шанин -- один из инициаторов изучения данного феномена современными гуманитарными науками.

В качестве аргумента, что именно Теодор Шанин поднял мировое крестьяноведение на достойный уровень в иерархии гуманитарных наук, внес значительный вклад в пропаганду его идей и достижений в международном научном сообществе, приведем лишь один факт, о котором мне рассказал Теодор. Речь идет о его выступлении на конференции в Ширазе (Иран) на тему крестьянства в условиях модернизации. Оно вызвало интерес курировавшей сельское хозяйство страны императрицы Фарах Дибы, жены шаха Мохаммеда Реза Пехлеви, которая удостоила Теодора своей личной аудиенции, после которой возникла возможность создания в Англии «Международного университета крестьяноведения». Шах Ирана по ее совету готов был профинансировать его создание и деятельность. Но Шанин не взял на себя ответственность единолично решить столь важный вопрос, учитывая политическое противостояние Ирана с Западом. Он пригласил в Англию ведущих крестьяноведов мира на специальное совещание, и участники так и не пришли к единому мнению: представители третьего мира выступали за, «западных стран» -- против. В результате «Международный университет крестьяноведения» создан не был.

О высоком научном авторитете Шанина как крестьяноведа, широте его научных изысканий свидетельствуют его полевые исследования крестьянства в Индии, Мексике, Танзании и других стран.

Научно значимы успехи Шанина в изучении крестьянства России. Он -- подлинный знаток истории русского крестьянства эпохи кануна и революционных потрясений России в начале ХХ века, в том числе изданной в России на эту тему монографии «Революция как момент истины», являющейся квинтэссенцией его прежних работ по данной тематике в англоязычной версии. Проблемы крестьянства России и Русской революции рассмотрены им и в других многочисленных публикациях, изданных в последние десятилетия в России, а также в ходе дискуссий на организованном им совместно с В.П. Даниловым теоретическом семинаре Интерцентра МВШСЭН «Современные концепции аграрного развития».

Внимание российских исследователей привлекли идеи Т. Шанина о России как о развивающейся стране третьего мира со всеми свой- теорияственными особенностями, главная из которых -- ее крестьянский характер. Революция в России открыла собой череду подобных ей революционных потрясений в других странах третьего мира: Мексике, Китае, Турции и др. Шанин обосновал тезис о самостоятельной роли крестьянства в революции 1905-1907 годов, которого никто за собой не вел, ни рабочие, ни революционеры. Крестьянская война началась и развивалась в силу своих внутренних причин, имела вполне осознанный характер и четкую саморганизацию, в основе которой сельская община. Самодеятельный характер крестьянского движения был предопределен положением общины в послерефор- менный период, получившей от самодержавия значительную автономию, что проявилось, по мнению Теодора, в таком феномене, как обычное право, когда де-факто утвердился приоритет традиционных норм крестьянского суда над официальным судопроизводством.

Новаторским словом в изучении причин Русской революции стал так называемый «поколенческий подход» -- Шанин фактически первым из историков и социологов России обратил внимание исследователей на возрастные характеристики участников крестьянских выступлений в России в годы Первой русской революции. Это было поколение крестьян, родившихся после отмены крепостного права, с менталитетом свободных людей, оказавшихся под влиянием индустриальной модернизации и активного воздействия со стороны революционных партий. Также он дал очень убедительное объяснение участия в Революции 1917 года и Гражданской войне на стороне большевиков латышей и представителей других нетитульных народов. Это последствия жестокого подавления самодержавием крестьянских восстаний в Латвии, Грузии и в других окраинных районах империи в 1905-1907 годах. Одетые в солдатские шинели бывшие мальчики и подростки не забыли жестоких расправ царских карателей над их отцами и братьями в те трагические годы.

Следует помнить, что за время работы в России в качестве ректора и почетного президента МВШСЭН по инициативе Т. Шанина и его ближайших коллег и друзей Т.И. Заславской, В.П. Данилова и др. были реализованы такие крупные исследовательские проекты в области крестьяноведения, как «Социальная структура советского и постсоветского села» (1990-1994), «Крестьянская революция в России. 1902-1922 гг.» (1994-2005), «Неформальная экономика сельской России» (1995-1997), «Неформальная экономика домохозяйств: реструктуризация сетей межсемейного обмена» (1998-2000), «KinshipandSocialSecurity» (Семейно-родственные сети и социальная безопасность) (2004-2008), «Местное самоуправление и гражданское участие в сельской России» (2005-2008), «Социальная дифференциация и местное самоуправление в сельских поселениях и малых городах России» (2009-2010). Важнейшие результаты этих исследований были отражены в томах ученых записок «Крестьяноведение: Теория. История. Современность», соредактором которых с 1996 года и до последнего времени был Теодор Шанин.

А.М. Никулин: Слово предоставляется профессору географиче- Круглый стол ского факультета МГУ Александру Ивановичу Алексееву, он много «Памяти Теодора работал в сельских проектах, был экспертом в региональных гео- Шанина» графических исследованиях.

А.И. Алексеев: Должен сказать, что время, когда я общался с Шаниным и теми, кого сейчас зовут «коренные шанинцы», -- одно из самых интересных в моей жизни. Хотел бы начать с того, как я встретился с Теодором. Нас познакомила Инна Владимировна Рывкина, с которой мы очень давно сотрудничали по изучению сельского образа жизни. Я был у нее в гостях в Новосибирске, и вот меня представляют «английскому профессору». Он не был похож на английских профессоров, которых я много видел в МГУ, -- те были при галстуках. Это я уже потом услышал рассказ Шанина о том, «как отличить Шанина от всех других преподавателей английского университета: он единственный без галстука». И еще поразила, конечно, его речь -- было видно, что человек изучал русский язык не по учебнику, а вращался «в глубине народных масс». Дальше у нас началось профессиональное общение, и должен сказать, что Шанин -- один из немногих социологов, который хорошо понимал, для чего нужна география. Я и мой коллега Александр Ткаченко из Тверского университета определяли те зоны, в которых нужно отобрать села для монографического изучения. А потом уже с Валерой Виноградским и другими ребятами мы делали программу изучения сельского населенного пункта, в том числе -- его территориального окружения.

Уже после смерти Теодора я узнал, что, оказывается, Шанин -- истинный географ, я посмотрел его исследовательские проекты -- это была Танзания, Иран, Индия, Бразилия, Китай, Швеция, США и т. д. Человек знал не только развитые страны, но и развивающийся мир. Так получилось, что мне пришлось читать лекции по сельской социологии в России. И вот рассказываешь, как в 1930-е годы у нас искали «врагов народа», а в это время в США уже выходит журнал «Сельская социология». Как известно, в СССР даже слово «социология» было запрещено. Если посмотреть первое издание Большой советской энциклопедии, в статье об экономической географии есть специальный раздел «Вредительство в экономической географии» -- конечно, возникает чувство горечи. И я сделал для себя вывод, что два человека возродили сельскую социологию в России -- это Татьяна Ивановна Заславская, которая еще в конце 1960-х годов начала со своей командой изучать миграцию сельского населения, потом сельскую местность как систему, потом работу сельского населения. А с 1990-х Теодор Шанин возродил то, что было в начале ХХ века -- провел крупномасштабное изучение каждого отобранного сельского населенного пункта. Я до сих пор привожу студентам пример: я приехал в гости к Александру Михайловичу Никулину и Валерию Георгиевичу Виноградскому в станицу Краснодарского

края, и в первый же день к нам в гостиницу стали приходить местные жители и рассказывать такие тайны своей жизни, что я был по- теория трясен: насколько эти двое «шанинцев» влились в сельскую жизнь и насколько население им доверяет. Для географа это была мечта, у нас как-то очень давно уже нет таких исследований, когда бы нам пришлось длительное время прожить в одном населенном пункте. А участие в обсуждении с Шаниным на «длинном столе» -- это вообще пир духа, как говорится. Когда они прекратились, я просто физически почувствовал, что мне чего-то не хватает в жизни. Закончить я хочу вот чем: когда мы с Шаниным стали встречаться реже, в основном на этой шикарной конференции «Куда идет Россия?», где была секция «Социология деревни», для меня он стал похож на литературного героя Стругацких из «Понедельник начинается в субботу». Там один из персонажей -- самый мощный маг Саваоф Баалович Один, вот его описание: «От Саваофа Бааловича исходила чудовищная энергия. Было замечено, что в его присутствии часы начинают спешить и распрямляются треки элементарных частиц, искривленные магнитным полем». Я чувствовал, что при встрече с Шаниным я попадаю в такое поле, которое дисциплинирует -- надо подобраться, нельзя быть в расслабленном состоянии. Таких людей знаю только двоих -- Татьяну Ивановну Заславскую и Теодора Шанина. Так что ему спасибо за все, что он сделал.

A. М. Никулин: Раз уж Александр Иванович вспомнил команду Шанина -- социологов, которые в 1990-е годы реализовывали его социально-антропологические проекты, фактически использовавшие чаяновскую методику, то я передаю слово «тройке коренных исследователей» того времени -- Виноградскому Валерию Георгиевичу, Фадеевой Ольге Петровне и Штейнбергу Илье Ефимовичу.

B. Г. Виноградский: Александр Иванович, спасибо Вам за то, что Вы напомнили ряд интересных эпизодов. Но начну с другого. Я -- «полевик» команды первого крестьяноведческого проекта Теодора Шанина. Первый раз я увидел Теодора в июле 1990 года в зале заседаний Академии сельхознаук, по-моему. Разношерстные команды людей, собранных «с миру по нитке» с разных регионов -- географы, историки, социологи, культурологи... От молодых до ветеранов, как я -- мне было уже почти 40 лет. Ждем, Шанина нет. Спустя некоторое время в зал уверенной походкой входит громадный мужчина. На плече -- бесформенная, но очень дорогая кожаная сумка, которую он небрежно бросает на покрытый красным бархатом стол, еще советских времен, и говорит по-русски три фразы, отрывисто, с небольшим акцентом: «Извините опоздание (без предлога). Десять минут. Москва -- тяжелый город». И потом началось организационное собрание, в результате которого возник этот проект. Но меня поразило не то, что Шанин говорил, хотя это тоже было очень интересно. Но вот его напряженное выражение лица. От Шанина исходила какая-то странная энергетика: с одной стороны -- уверенность, непререкаемая, а с другой стороны -- какое-то ожидание, отвага какого-то риска. Эти две эмоции прочитывались и в его глазах, и в тональности его разговоров, они поражали. Такого до сих пор видно не было. Либо профессор и ученый человек, либо робкий Круглый стол аспирант, в ожидании чего-то. И вот это человеческое качество хо- «Памяти Теодора рошо читалось в поведенческих акциях Шанина на всем его пути. Шанина»

Оно проявилось и в его способах управления командой первого кре- стьяноведческого проекта. Здесь я хочу остановиться на одной важной вещи: Шанин, на мой взгляд, приучал всех нас с самого начала привыкнуть к незнанию, не к впитывающей пустоте, а к науке «незнания», к этой <^е Docta ^погапПа», которая восходит еще к Сократу, толкает вперед пуще иных сил. Меня здесь поддержат члены первой команды проекта Шанина -- он запретил нам в течение первых трех месяцев пребывания в деревнях заниматься чем-либо по научной части: приставать с расспросами, лезть с таблицами -- интересоваться чем-то подобным. Это погружение в состояние «знания незнания» тебя действительно «растворяет», и ты начинаешь становиться настоящим «полевиком». Восприняв этот урок, который я получил от Шанина, в эти первые три месяца в деревне я не нашел ничего лучше, как купить там дом (в нем мы прожили вместе с семьей три с половиной года), а затем устроиться на местную пекарню «высаживать» только что испеченные буханки хлеба на стеллажи. Так я не только приносил каждый день детям и жене свежий хлеб, но и познакомился со всей деревней. Люди приходят за хлебом, становятся в очередь: «А кто это такой?» -- «Пришел истории какие-то писать». Привыкли -- и стали самими собой. Это такая шанинская уловка про «науку незнания». И еще пример из «науки незнания»: это тот самый документ -- «картина села», второй важнейший документ после истории семьи, который помогал в этом проекте с начала и до конца. У нас был небольшой коллектив географов и социологов, мы этот «путеводитель по картине села» и создавали. При очередном обсуждении мы предложили Теодору, чтобы крестьяне рассказывали о дорогах, связывающих эту деревню с внешним миром, он подумал и сказал: «Ну, дороги... Это такая вещь городская, географическая, военная. А в деревне ведь тропинки. Так посмотрите на тропинки, по которым ходят, ездят на телегах». Не задавшись вопросом о тропинках, мы пропустили бы массу информации. Представляете, мы спрашиваем людей: «А знаете ли вы тропинки, по которым ходите вы одни или ваши знакомые?»

И всплывает округа в ее потайных «карманах» -- грибница, малинник, которые знакомы только этим людям. Яма для хранения ворованного колхозного картофеля, например куда грузовик можно спрятать. Всякие «ловчие» ямы, к которым по дорогам не ездят, а ходят по тропинкам. И целая жизнь -- неформальная, экономическая, природособирающая. Это результат вопроса Шанина «про тропинки». И подобные «уловки», которые базируются на «науке незнания», до сих пор работают. Все время примеряешься в своих нынешних научных действиях к тому, чему учил нас Шанин.

62 А.М. Никулин: Спасибо, Валерий. Воспроизведены очень важные детали методологической полевой работы, которой учил нас теория Теодор Шанин. А сейчас я передаю слово Ольге Фадеевой.

О.П. Фадеева: Я продолжу линию наших «первых членов шанин- ской команды», «рыцарей длинного стола», как писал про нас Отто Лацис в свое время. Я с Теодором познакомилась чуть раньше, через Татьяну Ивановну Заславскую. Я из Новосибирска, из новосибирской экономико-социологической школы, как сейчас принято говорить. И Теодор еще тогда -- в 1988 году -- замыслил несколько раундов организации школы для молодых социологов (это еще СССР, перестройка) -- решил, что надо молодых социологов как-то образовывать. Приехал в Новосибирск, мы встречались на квартире Татьяны Ивановны, нас было трое, тех, кто затем поехал на эту школу. Это было небольшое «лоббирование» для нас, но мы все равно проходили затем экзамены. Уже в Манчестере Теодор спросил, какова моя исследовательская деятельность, чем я занимаюсь в Новосибирске. Я сказала, что это сельский мир, домашнее хозяйство. Он сказал: «Знаешь, я планирую сделать такое исследование -- прийти в Россию и попробовать организовать, чтобы можно было выехать в села и действовать не так, как вы привыкли действовать -- приехать и собрать заполненные анкеты, и только ветер будет петь за автобусами приехавших и уехавших социологов, а поработать в деревнях подольше». Мне показалось это довольно странным и необычным. И вряд ли осуществимым. Но через год проект начал реализовываться, причем с довольно большим размахом. Валера сказал, что собралась довольно разношерстная команда, но она была ориентирована на то, чтобы работать в самых разных полях и самых разных регионах, начиная от Белоруссии и заканчивая Сибирью. Потом присоединились Урал, Нечерноземье. Это было довольно интересно чисто географически выбранное исследование. Это первое.

Второе -- это то, как подбирались люди в проект. Тоже своего рода социальный эксперимент, потому что предстояло на три месяца выезжать в село. Были запущены разного рода «социальные сети» -- кто-то кого-то рекомендовал, кто-то жил там постоянно, кто-то ездил между домом и селом в течение этих лет. И это тоже было показательно -- кто из нашей команды смог друг с другом ужиться и плодотворно работать, а у кого-то это не получалось. Но Теодор сразу ввел правило: каждые три месяца мы приезжаем в Москву, собираемся, как правило, в Переделкино и проводим «длинные столы», которые занимали несколько дней и были посвящены самым разным вопросам, начиная с отчетов с мест. В них не было строгой структуры, но Теодор проводил эти «длинные столы» как замечательный модератор, мог ставить вопросы, на которые мы пытались ответить. Мы сами разрабатывали вопросники -- Теодор не привозил их нам, мы сами пытались разобраться, какие вопросы мы хотим задать нашим респондентам, как их нужно поставить. Позже я уже не смогла участвовать в полевых исследованиях -- у меня родился ребенок. И Теодор назначил меня «начальником штаба», это было где-то через год после начала проекта.

Было достаточно странно -- что может делать человек с маленьким Круглый стол ребенком? Но я все равно каждые три месяца приезжала. Я сразу «Памяти Теодора начала вести «летопись» нашего проекта. Тогда еще особо не было Шанина» диктофонов, я писала от руки, потом это расшифровывала, пересылала всем, отвечала за бюджет и за все материалы, которые участники наших групп привозили. Пыталась как-то классифицировать, контактировать с людьми. Мне как воспитаннице новосибирской школы, которая была приверженцем количественных методов, было немного странно, что не все мы действовали по одним образцам. Там было много разнообразия, которое сводилось к тому, что не все одинаково сдавали материалы. Как правило, группа работала в трех селах в течение первого проекта, и у всех было написано по-разному. Мои попытки сделать это единообразно или систематизировать не приводили к большим успехам. Но потом я поняла, что в этом есть смысл -- оставить это разнообразие. Теодор и не стремился к тому, чтобы были сданы однообразные труды. И еще очень важно, что Теодор с моих первых шагов знакомства с ним делал ставку на образование -- я познакомилась с ним благодаря этой первой школе молодых социологов в Англии. Затем он каждое наше заседание нас «образовывал» -- такая мини-лекция. А потом он, по сути, принудил большую часть наших исследователей к тому, чтобы они закончили «Шанинку». Я в нее не попала, но многие из моих коллег отучились там. Я хочу сказать, что Теодор развил в нас и во мне прежде всего такое желание пользоваться качественными методами, а второе -- я каждый год выезжаю в деревню, причем регионы у меня самые разнообразные. Благодаря Теодору я сначала побывала во всех тех местах, где работали наши группы, как «начальник штаба», по его словам. А сейчас я уже сама себе «начальник штаба». И в этом смысле мое исследование и дружба с коллегами продолжается. Мы создаем такой костяк, который быстро собирается, независимо от того, что между нами тысячи километров.

А.М. Никулин: Я передаю слово третьему участнику шанинских проектов 1990-х годов -- Илье Штейнбергу.

И.Е. Штейнберг: Большая честь и радость увидеть всех, особенно моих коллег по первому проекту. Хочу остановиться на первых впечатлениях: как и у Валеры, оно о Теодоре было «неслабым». Я помню два особенных момента: Теодор объяснил, откуда взялся проект, как возник замысел. Его пригласили как эксперта на тему о развитии фермерства, и решил организовать этот проект и самому собирать статистику о хозяйствах после того, как послушал обсуждение своих коллег без какой-либо статистики. «Как они могут обсуждать что-либо, не имея статистики?» Второе впечатление -- это встреча, когда Теодор объяснял нам, как будет строиться дизайн проекта, о том, что мы будем жить в селах по три месяца, восстанавливать традиции Чаянова по сбору земской статистки.

Вдруг он остановился и спросил: «А почему вы не задаете мне никаких вопросов, коллеги? Хотя бы один -- зачем все это надо?» Мы теория сказали, что понимаем, для чего это надо. «И для чего же?» Мы сказали, что соберем данные и на их основании дадим рекомендации по повышению производительности труда в сельском хозяйстве и т. д., все, чему нас учили. И он тогда сказал: «Нет, коллеги, не для этого мы здесь. Мы собрались, чтобы узнать истину -- как устроено сельское хозяйство, что там реально происходит, потому что опасно что-то менять, не зная происходящего». Это те вещи, которые потом, не сразу, вошли в нас и стали изменять наше представление о том, кто мы и чем мы должны заниматься.

И еще -- Теодор как организатор полевых исследований села, где он мог проверить свои гипотезы относительно динамических исследований Чаянова и традиций земской статистики. Для этого он создал рабочую исследовательскую группу, которую назвали «Длинный стол». Сам Теодор описывал свой подход так: «Это метод подготовки и взаимной поддержки, коллективного вклада в развитие программы исследования, который был назван нами «Длинный стол» -- по месту и характеру проводимых встреч и совместной работы коллектива исследователей». Я это процитировал по статье «Методология двойной рефлексивности в исследованиях современной российской деревни». С тех пор прошло 20 лет, но я бы не стал менять ни одного слова в этом определении, хотя за это время было проведено сотни «длинных столов» по различным исследовательским задачам, а с 2006 года есть курсы по обучению методу «длинного стола» в вузах, различных исследовательских компаниях и организациях. Более того, в полевых экспедициях мы придерживаемся метода «длинного стола», который завел Теодор в 1990-е годы. В нем три части: сначала -- мини-лекция Теодора по методологическим вопросам исследования, потом -- сообщения коллег по этим же темам, далее -- отчет о результатах их «поля», некое «профсоюзное собрание», как он это называл, где обсуждаются технические и бытовые вопросы. Еще он проводил индивидуальные беседы с каждым участником по разным вопросам. С тех пор порядок немного другой, особенно на курсах, там специальные упражнения дают, но участникам я всегда объясняю основные принципы этой групповой работы словами Теодора, которые звучат как афоризмы. Например: «Ни у кого нет монополии на истину», «Иное всегда дано», «Невозможного нет, только трудное». И спустя 20 лет могу сказать -- чему Теодор научил участников «длинного стола» и в плане методов подготовки исследований и не только, так это умению проводить исследование в условиях неопределенности, изучению этой неопределенности как самостоятельного феномена. Мы «начали экспедицию в СССР, а закончили в Российской Федерации», по выражению Теодора. Тогда мы не смогли применять чаяновскую методику бюджетных исследований из-за инфляции, дефицита всего, криминала. Но они не были отброшены и забыты насовсем: все же дух Чаянова и земских статистов присутствовал, особенно при анализе интерпретаций этих данных.

Еще одно, чему научил нас Теодор За Это время, -- Это способ Круглый стол мышления для изучения нелинейных систем и циклических процес- «Памяти Теодора сов, которые представляет сам человек в отношениях. И третье -- это Шанина» упрямые требования фактов и беспристрастное их взвешивание, критическое мышление с опорой на традиции предшественников.

Это нас до сих пор сопровождает. Дух «длинного стола», создание пространства взаимной поддержки, коллективного вклада, свобода мысли и уважение друг к другу -- это очень важно, это он очень умел делать, как никто другой. Я думаю, что можно говорить о школе Теодора в разных смыслах, но для меня школа -- это когда есть учитель, есть ученики, которые разделяют его идеи, принципы, подходы к исследованию -- так что школа Теодора существует, мы продолжаем его дело, и он бы сейчас порадовался.

А.М. Никулин: Я хотел бы тоже сказать несколько слов от имени команды Теодора Шанина (я в его проекты пришел чуть позже, в 1993 году). Я очень благодарен моим коллегам за эмоциональную оценку методологических инноваций, которым научил нас Теодор Шанин. Хотелось бы перечислить достижения тех проектов и дать краткую оценку тому, какое приращение знаний у нас произошло в эти годы. Первое, о чем хотелось бы сказать: мы попытались включить в культуру наших исследований бюджетные исследования земской статистики. У Теодора был очень амбициозный проект, о котором он договаривался с Егором Строевым -- это был третий человек в России на тот момент, глава парламента, а во времена Горбачева отвечал за сельское хозяйство, профессиональный аграрий, губернатор Орловской области. Идея заключалась в том, чтобы провести такое же массовое статистическое исследование в духе советского ЦСУ 1920-х годов в регионах Российской Федерации. К сожалению, этот проект не состоялся. Наши бюджетные исследования рассматривались как возможный «пилотаж» к предстоящему экономикостатистическому массовому обследованию в 1990-е годы, но Строев утратил вскоре свои позиции, и некому стало лоббировать проведение такого исследования в достаточно бедной тогда России 1990-х годов. Но тем не менее эти исследования были частично осуществлены, и мы на примере нескольких десятков бюджетов получили очень достоверную картину функционирования сельских семей в разных регионах РФ -- на Кубани, в Саратовской области, в Центральном Черноземье и т.д. Я считаю, что это очень интересный результат.

Одновременно мы проверяли в этих бюджетах идею трудопотребительского баланса Чаянова -- насколько это работает. Я бы сказал, что здесь результаты у нас были неоднозначными, и общий вывод, которого придерживался и Шанин, таков: модель трудопотребительского баланса сама по себе красивая и эффектная теоретически. Но когда вы начинаете наполнять ее эмпирическим содержанием, возникает масса нюансов и исключений из правила. Особенно

уже в развитом индустриальном обществе России 1990-х годов, когда вы имеете дело с неформальной экономикой российских домо- теория хозяйств, очень важную роль играют и побочные заработки в городе, и различные денежные доходы, поэтому однозначного ответа на то, что модель трудопотребительского баланса работает в своей «чистой» форме, как у крестьянства времен Чаянова, мы не нашли. Эмпирическая действительность 1990-х оказалась столь сложной, что невозможно было однозначно применять эту модель к постсоветской России конца ХХ века.

Еще я считаю очень важным: Теодор привнес культуру изучения «социологии власти на местах». Изучение власти в советское время фактически было запрещено. Это была тайна, не было такого направления в советской социологии. Тем более антропологических исследований -- кто есть кто на уровне отдельного сельского района, какова конфигурация взаимоотношений между председателем колхоза, главой районной администрации, главным инженером, богатым селянином. Я тут должен вспомнить одного из коллег, армянского социолога АмазаспаМаиляна, который использовал методологический подход Макса Вебера, его упоминание о значении «видных людей», «местных локальных лидеров», чтобы вскрыть реальную картину локальной власти на селе, увидеть драму власти. Это тоже удалось исследовать в наших проектах, и даже дать некоторые антропологические описания подобного рода ситуаций.

Четвертое, касательно знаменитого спора -- что выгоднее и перспективнее: крупное хозяйство, колхоз или мелкая форма, семейное хозяйство? В России велись такие споры раньше, ведутся и сейчас. Но на материале наших проектов 1990-х мы пришли к выводу, что государство в своей аграрной политике стихийно «шарахалось». То оно старается создать слой мелких фермеров в начале 1990-х, то потом возвращается к поддержке крупных аграрных производителей. И сейчас у нас доминируют крупные агрохолдинги. Но на местах мы обнаруживали попытки найти взаимодействие, неформальное кооперирование между семейными домохозяйствами и «постколхозом», тем, что от него осталось (это часто происходило неформально). Но эти попытки компромисса, попытки нахождения каких-то экономических отношений, сотрудничества между домохозяйствами и колхозом, между крупным индустриальным производством и домашним хозяйством были нами неоднократно зафиксированы и описаны в ряде публикаций. Шанин говорил, что он скептически относится к тезису Шумахера «Прекрасное -- в малом», так же как и к «Прекрасное -- в большом». Прекрасное -- в комбинации. В поиске взаимовыгодного сочетания между малыми и крупными формами. Чаяновский кооперативный путь развития не реализовался в 1990-е годы, но он находил всякого рода неформальные виды. И мы в нашем проекте достаточно много и подробно описали подобного рода неформальные социальные институты взаимодействия крупных и мелких аграрных хозяйств.

ДжудитПэллот упомянула, что, может быть, в своих ранних работах Теодор не уделял достаточного внимания гендерным исследованиям, однако волей-неволей мы вышли на проблему значения Круглый стол женщины в сельском хозяйстве России. Например, когда мы бра- «Памяти Теодора ли бюджетные интервью -- есть определенная культура в разных Шанина» странах того, кто вам рассказывает про бюджет -- так вот, в массе своей, конечно, в России это были женщины. В станице, где я был, только один респондент был ответственный среди мужчин за бюджет, а в основном, конечно, это была «женская доля». Впечатленный ролью городской женщины в повседневной деятельности -- что надо одновременно быть и на работе, и на домашнем хозяйстве, и при этом формально уступать свою роль мужчине и быть на втором месте, при этом нести основную нагрузку домашней работы и труда в общественной сфере, Теодор также сформулировал один из своих иронически парадоксальных афоризмов: «В России лучший мужчина -- это женщина».

Я назвал только часть интересных и важных направлений междисциплинарных социологических количественно-качественных проектов Теодора Шанина. Вот еще один: важным было исследование проблем сельской культуры, которую курировал, кстати,

Александр Владимирович Гордон и который мог бы охарактеризовать культурологическое направление в наших проектах. Поэтому я считаю, что шанинские исследования дали ценные результаты для понимания реальной картины жизни села, они опубликованы в книге «Рефлексивное крестьяноведение» (2002 г.), там дано хорошее представлением о том, чего мы добились в наших сельских исследованиях различных регионов России.

Сейчас я хотел бы передать слово представителю уже младшего поколения исследователей -- Дмитрию Рогозину.

Д.М. Рогозин: С Теодором я познакомился в 1999 году, но сейчас хотел бы рассказать о совсем недавних событиях, поскольку понимаешь, что настоящее еще не кончилось. Все продолжается.

Недавние события -- это последние два года моего общения с Теодором в 2018-2019 годах. В 2018 году у меня было довольно сложное «поле», оно возникло спонтанно, я его не ожидал. «Поле» длилось всего несколько месяцев, но оказалось настолько сложным, что я из него до сих пор не вышел, а прошло уже два года. Исследование было посвящено бедности в сельской местности. Несколько месяцев я ездил по селам и малым городам -- разговаривал с людьми о том, как им живется. Причем отдельно выбирал людей, которым живется очень плохо. Когда я возвращался в Москву, я встречался с Теодором и обсуждал с ним эти вещи. Хочу сделать акцент на роли Теодора в жизни исследователей, которым не повезло, они не приняли участие в глобальных проектах, где Теодор выполнял роль наставника или участника проекта. Вообще совершенная фантастика, когда есть супервайзер -- что совершенно отсутствует у нас в полевых исследованиях, хотя супервизия нам крайне необходимо. И вот два года у меня прошли под супервизией Теодора.

теория У нас большинство «полей» инициируется государством, и повестка поэтому «государственная»: кому помогать, как находить бедных, кому какие деньги давать и т.д. И первое, что мы обсуждали с Теодором: когда ты видишь бедноту, не думай, что ты пришел сюда спасать только их. Постарайся увидеть в бедности и какие-то другие аспекты этой жизни. Бедность не тотальна, это не угнетенные люди. Твоя задача в том, чтобы это угнетение вскрывать и докладывать «наверх» -- где и как плохо. И вообще, деньги не очень-то этому помогают. Другими словами, роль исследователя заключается не в том, чтобы находить проблемы и их решать. Роль исследователя в том, чтобы совместно со своим респондентом видеть этот мир, переопределять его. Казалось бы, это банально, но все это трансформировало мое зрение. Еще мы обсуждали, кто такой супервизор. И Теодор сказал, что супервизор -- это не тот, кто знает больше. Не надо даже думать, что супервизор знает больше, это не про передачу знаний или обучение навыкам. Теодор сказал, что «это зеркало». Это просто другой ракурс. Ничего нового с точки зрения знаний ты не обнаружишь, но у тебя возникает иная перспектива, которая позволит на твою исследовательскую проблему посмотреть по-другому. И это такая вещь, которая меня сначала озадачила, а потом дала мне возможность по-другому посмотреть на то поле, в котором ты находишься. Не ищи объяснения знаниям, а ищи другую перспективу. Не пытайся ответить на вопросы, а пытайся их поставить. И вот это такой второй совет от Теодора. И третье: это тоже может показаться банальным, но в «поле» эта банальность уходит. Теодор сказал: «Государство видит бедность индивидуально». Вот бедный человек, надо дать ему денег. И у нашего государства столько этих выплат, что любое другое государство сразу бы в обморок упало, потому что это сотни выплат, копеечных, но их много. То есть формально государство у нас заботится о каждом. Но если посмотреть на это внимательно, то окажется, что и ты как исследователь не «один в поле», так и нуждающийся человек не один. Помощь идет не ему, а идет семье. И в этом смысле семья и является предметом исследования. Если ты исследуешь бедного, то ты и окружение исследуешь. Нет индивидуальности в социальной жизни. Так же, как и нет индивидуальности в твоей жизни как исследователя. Если ты думаешь, что ты такой умный пришел и что-то здесь обнаружил, и будешь нам рассказывать -- значит, ты ничего не обнаружил. Единственная твоя задача -- начать разговор с собой, со значимыми для тебя близкими исследователями, а сверхзадача -- сделать значимыми и близкими тех респондентов, с которыми ты общаешься. Включить их в исследовательскую повестку, начать говорить с ними. Мы много смотрим на Запад, а здесь на обычном русском языке надо сформулировать, как искать свое место в исследовании, как определять «повестку», которая не является повесткой некоего заказчика, исполни

теля, а повесткой, возникающей в этой коммуникации. Вот три аспекта, которые я буквально вынес из взаимодействия с Теодором. Круглый стол Они в настоящем определяют мои размышления о полевой работе, «Памяти Теодора и как резюме я бы сказал так: Теодор в моих последних дискусси- Шанина» ях с ним актуализировал не существующую сейчас, но очень значимую методологическую, методическую роль в социальных исследованиях -- это роль супервизий. И мне кажется, это то, на что нужно тратить нам свои усилия. Я думаю, что нужно задействовать свой прошлый бекграунд, чтобы ввести в наш тезаурус еще одно методическое решение от Теодора -- «полевую» супервизию.

А.М. Никулин: Спасибо, Дмитрий. Здесь много говорили о значении мудрых методологических рекомендаций Шанина. Но можно кратко суммировать некоторые находки твоих последних изысканий в области проблемы бедности в России?

Д.М. Рогозин: Что приходит в голову: это то, что бедность в России напрямую не связана с деньгами. Государство видит бедность через призму трансферов, для государства человек важен не как личность, у которой что-то рушится, а как некоторый набор документов, которые подтверждают получение человеком средств или его трат по этим средствам. И исходя из этого, очень странно определять бедность через деньги, поскольку мы раз за разом обнаруживаем довольно любопытную ситуацию -- конструирование бедности. Находятся группы, и это очень часто связано с национальными группами, например цыгане. Они объединяются семьями и нанимают себе хорошего юриста, который обеспечивает им получение всех возможных дотаций. И эта цыганская община с точки зрения государства смотрится крайне бедно. А в деревне, где они живут, их воспринимают как сверхбогатых. В общем, получается, что, рассматривая эти бумажки, которые «конструируют бедность», -- государство воспроизводит какую-то собственную реальность, которая реальна для чиновника и абсолютно нереальна для человека, который находится рядом и в чем-то нуждается. И это связано с тем, что люди, действительно нуждающиеся в помощи, не получают ее от государства, поскольку часто нуждающийся человек не может оформить свою «нуждаемость». Он не может показать, что у него нет денег. В России недостаточно голодать и не иметь работы -- нужно уметь показать, что у тебя нет работы. И в этом смысле самые обездоленные люди -- это бывшие граждане СССР, приехавшие из Средней Азии. Они не могут подтвердить того, что у них нет доходов.

Или женщины, у которых мужчина уехал на заработки и не вернулся. Формально она замужем, но она уже несколько лет не видит мужа и поднимает детей сама. И не может подтвердить свое одиночество -- не может получить дотацию от государства. Еще удивило то, что бедность в России не определяется тотальной ненужностью в этом мире. Когда ты с семьей находишься в ситуации, которую чиновники называют «сложная жизненная ситуация» -- сложнейшая ситуация в реальности, то у семей после 2-3 часов разговора обнаруживаются те самые «тропинки» к различным «схронам», взаимо- теория отношениям, помощи -- товарищеской или не очень товарищеской.

К разным формам самоорганизации, которые государство не видит и никогда не увидит, потому что на них не только бумаги нет, но и эти формы самоорганизации труда определяются тем, что о них не стоит говорить. Их нет не только на бумаге, их нет и в разговорах, они само собой разумеющееся. Я имею в виду, например, принесенные продукты или какую-то разовую работу. Весь этот пласт взаимодействия настолько сильно переплетен, что формально государство часто попадает в ловушку. Например: у нас функционировала программа поддержки молодых врачей и учителей на селе. Если молодой специалист приезжал в село, ему предоставлялось жилье и давались деньги на покупку жилья, а заработная плата у него была выше, чем у людей, находящихся на тех же позициях. Государство ему доплачивало значительно. Но мы вдруг обнаружили, что эти люди глубоко несчастны в деревне, поскольку им никто не продавал сметану по цене, по которой продавали своим. С ними никто не общался так, как общались со своими. Они попали в ловушку отсутствия тех самых трансферов и взаимодействия, соучастия, которые и делают деревню деревней. И еще: я начал с того, что бедность -- это не про деньги. В этом исследовании я обнаружил, про что же это. Есть определение бедности в России: «Бедность -- это отсутствие будущего». То есть бедность -- это растерянность перед тем, что будет завтра. И здесь мы уже сейчас обнаруживаем в исследованиях коронавируса, что подавляющее большинство россиян не знают, что будет через две недели. Это и есть характеристика накрывающей нас бедности.

А.М. Никулин: Теодора как-то спросили о его собственной самоидентификации -- кем он себя считает по национальности? И Теодор сказал, что он наполовину еврей, наполовину восточный европеец и наполовину англичанин. Когда ему сказали, что это уже не один, а полтора, а мы привыкли измерять в единицах, Теодор ответил: «Ничего, я большой и я длинный». Так вот, мы сначала беседовали с вами об исследованиях в Англии с английскими коллегами, потом перешли к России. А сейчас нам предстоит обратиться к нашим африканским коллегам. Я рад приветствовать наших докладчиков из Южной Африки Рут Холл и БонавентуруМаджани.

Р. Холл: Спасибо команде Чаяновского центра за возможность выступить. У нас есть исследование «Крестьянский марксист, который верил в политическую активность сельских жителей», о котором мы хотели бы поговорить. Я работаю в Западно-Капском университете и познакомилась с работами Теодора Шанина в 1990х годах благодаря Барбаре Харрис. Для меня было большой честью по приглашению профессора Никулина вместе с Сержио Шнайдером присоединиться к мероприятию, посвященному 100-летию Русской революции и встретиться там с профессором Шаниным лично.

Тогда меня поразило -- насколько это скромный и доступный человек, я подумала, что мне нужно все записывать.

На этой конференции мы обсуждали И аграрные изменения В Рос- Круглый стол сии и других частях света. Шанин занимался Чаяновым, и отчасти «Памяти Теодора и поэтому мы изучаем работы Шанина. Мы очень серьезно относим- Шанина» ся к его методологическим предложениям, но при этом достаточно критично к его теории. С большой грустью мы узнали о его кончине и провели в Кейптауне специальные мероприятия, чтобы почтить его память и поговорить о наследии, которое он оставил нам в южной части Африки. Это был ряд дискуссий и совместных обсуждений его книг и статей «Неудобный класс» (1972), «Крестьянство как политический фактор» (1966), «Класс и революция» (1970), «Структура и логика крестьянской экономики» (1973), также работ, посвященных Чаянову. Мы считаем, последние имеют большой смысл для нас сегодня в Африке. Мы также изучали работы, в которых на основе различной колониальной истории стран выделялись три региона. Этот подход особенно интересен в нашем регионе -- в Южной Африке, где долго существовал расизм и сегрегация черных и белых. Так, в среде белого населения формировался капиталистический класс, в это же время чернокожие оставались в незавидном положении. Этот феномен лег в основу нашего исследования не только Южной Африки, но и более широкого региона. И именно на эти исследования повлияли работы как Чаянова, так и Шанина. Особенно интересно то, что во время процессов развития капитализма и «пролетаризации» мы наблюдали рождение различных форм контроля над трудом и землей. Это, например, перевод средств и перемещения людей, когда деньги зарабатываются в городе, а потом пересылаются в сельскую местность. Сейчас мы фиксируем деаграризацию: люди, живущие в сельских регионах, часто уже не занимаются фермерством, многие получают доходы не только от сельскохозяйственной деятельности. Кроме того, мы наблюдаем и поколенческую циклическую мобильность: молодые люди уезжают из сельской местности, едут в города, отправляют деньги в деревню. Мужчины и женщины в этом процессе очень часто играют разные роли. В 1970-е годы марксистская экономическая теория говорила о роли женщины в крестьянских хозяйствах, которая заключалась в частичном субсидировании того, как капитал накапливался в городе. Трудовая деятельность в сельской местности являлась основой для социального воспроизводства, выращивания следующих поколений, которые отправятся в города. Поэтому некоторые наши работы используют идеи гендерных теорий. Кроме того, нас особенно интересует молодежь и ее перспективы в сельских регионах. Ведь люди все чаще задаются вопросами о смысле жизни в сельской местности, как так получается, что человек живет в сельской местности, но при этом не занимается фермерством? Это может казаться иррациональным: люди часто инвестируют в дома в деревне, а не в возделывание земли, или владеют землей, но никак ее не используют. Опять же, достаточно часто социальное воспроизводство в сельских семьях поддерживается семейным трудом, и мы не видим фрагментацию на более мелкие фер- теория мы с течением поколений. Исходя из этого, мы постарались адаптировать к нашим условиям некоторые идеи Чаянова и Шанина. Мне кажется, что во многом релевантность работ Шанина связана с вопросами, которые он ставил, и методами, которые он использовал, нежели поиск простого сходства. Конечно, крестьянство, или, шире, сельское население, оказывается «неудобным классом» в нашем регионе. Это ведь не «чистые» крестьяне, и одновременно они не интегрированы в реальность городского рабочего класса. В нашей части света идет множество дебатов по поводу мелкотоварного производства, которым не должно заниматься «настоящее крестьянство», однако мы знаем, что для многих это источник дохода для выживания своей семьи. В заключение хочу сказать, что в Шанине меня вдохновляет то, что он не ожидал, что люди будут строго следовать за ним. Он хотел, чтобы люди делали что-то новое. И мы будем продолжать наши исследования, опираясь на его вдохновение.

Теперь я передаю слово своему коллеге из Мозамбика Бонавен- туре Монджани.

Б. Монджани: Я сейчас буду выступать перед людьми, которые работали с Теодором Шаниным, провели с ним большое количество времени, -- это трудно, к тому же я молодой ученый. Думаю, что работы Шанина весьма релевантны для южной части Африки. Это касается и концепции, которую он предлагал, и методов, которые он разработал. Шанин признавал социальную активность сельской местности и развивал свою теорию в этом направлении. Мне кажется, что он немного писал о собственно социальных движениях, но доказал, что крестьяне сами по себе не являются реакционным классом или врагами революции -- многое зависело от внешнеполитических факторов. Что касается моего исследования: я провожу его в Мозамбике, Зимбабве и Южной Африке и нахожусь в постоянно диалоге с тем, что писал профессор Шанин. Особенно меня вдохновляет его поддержка транснационального аграрного движения. Я сам в течение нескольких лет был активистом, и мне было интересно видеть интеллектуалов, которые не только разделяли пафос, но и принципы продовольственного суверенитета. К сожалению, у нас часто в академических кругах наблюдается большой скептицизм по отношению к аграрному движению. Что касается нашего континента, то иногда мы сталкиваемся с мнением, что в Африке нет настоящих аграрных движений, и поэтому нет внятной сельской политики. Подобное мнение разделяют как ученые, так и активисты. Однако мое исследование в Южной Африке показывает, что некоторые особо яркие формы мобилизации протеста наблюдаются именно в сельской местности. И это не преувеличение и не романтизация.

Второй момент, на котором я хотел бы остановиться, это тот факт, что в Африке сельская активность и ее политическая окраска исторически наблюдалась во многих частях континента. Здесь уместно вспомнить роль сельского населения и крестьянства в борьбе за освобождение Мозамбика, или крестьянские волнения 1950-х годов и война за освобождение Зимбабве. Все это примеры, в ко- Круглый стол торых участие сельского населения и в частности крестьян было «Памяти Теодора ярким, хотя, конечно, концепция крестьянства -- все еще доста- Шанина» точно спорный вопрос. Третий момент касается вклада профессора Шанина в то, как мы концептуализируем крестьянство сегодня и, соответственно, как должны проводиться полевые исследования.

Профессор Шанин говорил о том, что очень важно знать деревню, находиться там длительное время, чтобы понимать крестьянство.

Я думаю, он имел в виду следующее: для объяснения сельской жизни может не хватать теоретических и даже статистических данных. Шанин всегда воспринимал полевые исследования очень серьезно, считал, что необходимо отправляться туда, чтобы избежать чрезмерного теоретизирования. Еще я хотел бы сказать, что при определении крестьянства Шанин не исключает мелких производителей. Главное в его определении то, что производство осуществляется в первую очередь ради собственного потребления, нежели для продажи на рынке. К сожалению, работы Шанина и Чаянова пока не очень хорошо известны в нашем регионе, поэтому я и Рут Холл приложим усилия для их популяризации, потому что это может быть очень актуально для нашего континента и региона.