Исторические корни позитивной психологии

Размещено на http://www.allbest.ru/

Исторические корни позитивной психологии

В первое десятилетие нового века институционализировалось направление психологических исследований, получившее название

«Позитивная психология» (Селигман, 2006). Это направление провозглашает переход от изучения дефектов и слабостей людей к научному исследованию оптимального функционирования человека, т.е. к изучению наиболее здорового состояния личности. Именно научность отличает новое направление от предшественников, в первую очередь от гуманистической психологии, которая всегда противопоставляла себя объективистскому подходу к человеку, позитивные же психологи смело используют количественные методы обработки данных. Среди полученных результатов довольно стабильная положительная корреляция между уровнем оптимизма испытуемых и результатами их деятельности.

Одна из центральных интересующих позитивную психологию тем - бла- гополучие (well-being). Как пишет автор сохраняющей достаточно критическую позицию обзорной работы И. Бонивелл , западные страны достигли того уровня благосостояния, при котором выживание больше не является главной про- блемой в жизни людей. Качество жизни становится важнее, чем показатели экономического процветания. Однако вопрос, что такое благополучие, оказался совсем не простым и привел к образованию двух течений, первое из которых ориентируется на субъективное переживание благополучия, а второе исходит из того, что не всякое субъективное переживание счастья заслуживает признания как благополучие с большой буквы. Эти течения названы, соответственно, гедонистическим и эвдемонистическим.

Хотя сама Бонивелл - организатор Европейской ассоциации позитивной психологии.

Эвдемония означала для греков благосклонность и участие богов, а Ари- стотель, на которого ссылаются основатели эвдемонистического течения, ука- зывал на необходимость добродетельной жизни для обретения истинного сча- стья. Однако согласия по вопросу, что такое добродетельная жизнь, не достигли ни греки, ни позитивные психологи. Я приведу одну легенду, хорошо грекам известную, в которой проблемы эвдемонистической психологии достаточно четко поставлены, а затем мы обсудим в ее свете интересующие нас проблемы.

Наиболее раннее изложение легенды принадлежит Геродоту. В первой книге «Истории» рассказывается о встрече Солона и Креза. Содержание исто- рии довольно простое, но учитывая, что Солон - один из признанных мудрей- ших людей целой эпохи, а имя Креза, богатейшего человека эпохи, стало нари- цательным, мы отнесемся к ней совершенно серьезно. Вот эта история:

Приехавшему к нему знаменитому Солону Крез оказал радушный прием. В какой-то из дней он провел гостя по царским сокровищницам и показал все огромные свои богатства. После осмотра Крез обратился к Солону: "Встретил ли ты уже счастливейшего человека на свете?" - в надежде, что гость объявит его самого счастливейшим человеком. Солон ответил: "Да, царь, я видел самого счастливого человека.

Это - афинянин Телл". На вопрос Креза: "Почему ты считаешь Телла самым счастливым?" Солон ответил: "Этот Телл жил в цветущее время родного города, у него были прекрасные и благородные сыновья, и ему довелось увидеть, как у всех них также родились и остались в живых дети. Это был по нашим понятиям зажиточный человек. К тому же ему была суждена славная кончина. Во время войны афинян с соседями он выступил в поход и при Элевсине обратил врагов в бегство, но и сам пал доблестной смертью. Афиняне же устроили ему погребение на государственный счет на месте гибели, оказав этим высокую честь".34

Крез тогда счел, что мудрецом Солона считают по ошибке. Он вспомнил об этом разговоре только тогда, когда захвативший его в плен персидский царь Кир велел его казнить. Это воспоминание спасло Крезу жизнь, но об этом мы уже не будем здесь рассказывать, адресуя к тексту Геродота или жизнеописа- нию Солона у Плутарха.

Ряд интересных и важных для позитивной психологии следствий можно извлечь из этой истории.

Судьба переменчива, оптимизм и субъективное благополучие не является предиктором будущих успехов и неудач, если мир вокруг нестабилен.

Оценка судьбы производится после ее завершения и, разумеется, не

«изнутри», а «внешним наблюдателем». Во втором параграфе мы обсудим эти вопросы в связи с дискуссией между «гедонистами» и «эвдемонистами» в пози- тивной психологии.

Лучше всего доверить оценку мудрецу, поскольку такая оценка ближе всего к объективной оценке судьбы, которая может быть дана, разумеется, только Богом. В третьем параграфе будут обсуждаться оценки добродетелей с позиции более или менее добродетельных судей.

1. Крезу, конечно, просто не повезло. В соседнем Персидском государстве пришел к власти Кир - еще более решительный и безжалостный, чем Крез, правитель. Судьба благосклонно подарила ему победы над окружающими царствами, и к моменту начала войны с Крезом его преимущество было достаточно велико. Лейфрид Н.В. Ответственность как личностная детерминанта представлений об успешном человеке: Дис. ... канд. психол. наук. Омск, 2005.

В такой нестабильной исторической обстановке степень выраженности оптимизма того типа, который был свойствен Крезу, не дала бы значимых корреляций с уровнем достижений, продолжительностью жизни и т.п. объективными жизненными оценками. Выражаясь статистическим языком, причина малой величины корреляции в этом случае состоит в том, что слишком велика дисперсия среды: те психологические закономерности, которые улавливает корреляция, тонут в хаосе перемен в окружающем «испытуемых» мире .

Хотя по приведенным выше соображениям экологически валидное эмпи- рическое исследование во времена Креза и Солона не дало бы значимых корре- ляций между оптимизмом и жизненным успехом, эксперименты, аналогичные проведенным, например, Селигманом вполне вероятно, показали бы, что сформированная оптимистическая установка помогает более успешно решать специально подобранные задачи. В связи с этим Селигман рекомендует нам стараться быть более оптимистичными.

Для тех, кто решит следовать рекомендации, вопрос будет состоять в том, сколько неудач может выдержать искусственно завышенная оптимистическая установка. Понятно, что, по крайней мере в случае конкретных надежд, по сравнению с умеренно оптимистичной установкой завышенная будет подвер- гаться ударам чаще и что выдерживать давление неудач ее носителю будет труднее. Таким образом, оптимизм без жизнестойкости довольно опасная эк- зистенциальная затея. Поддьяков А. Н. Альтер-альтруизм // Психология. Журнал Высшей школы экономики. 2007

Трансцендентный, связанный с верой, или же на полное и решительное отсутст- вие оптимизма, как это провозглашалось классическим экзистенциализмом - на сознание абсурдности человеческого бытия.

Эти же соображения относятся и к долям дисперсии в психогенетических исследованиях.

Во времена исторических перемен (и в менее стабильных обществах) доля определенной наследственностью дисперсии будет ниже, чем во времена стабильности - просто потому, что выше дисперсия среды. В случае если бы среда была совершенно гомогенна, вся вариация определялась бы наследственностью.

Жизнестойкость ныне - вполне основательный научный конструкт, однако обыденное понимание для наших целей вполне достаточно.36

Пример оптимизма второго типа, не связанный с определенной религией, дает Сократ, который спокойно разъяснял свою позицию ученикам непосредст- венно перед казнью (Платон, «Филеб»). Понятно, что здесь речь идет о надеж- дах, так сказать, неизмеримых, предмет которых лежит вне доступного психо- логу мира. Это значит, что оптимизм следует характеризовать дополнительно некоторым параметром, описывающим предполагаемое время исполнения на- дежд - от «немедленно» (нуль) до «на окончательном суде» (бесконечность). Я полагаю, что упомянутое в работе Т.О. Гордеевой исследование, показавшее большую оптимистичность фундаменталистских религий по сравнению с либеральными, возможно, зафиксировало оптимистичность первых «на бесконечности», т.е. в предельных упованиях. Рассказова Е.И., Леонтьев Д.А. Жизнестойкость как составляющая личностного потенциала // Леонтьев Д.А. (ред.) Личностный потенциал: структура и диагностика, М., Смысл,2011.

Пример жизнестойкости без оптимизма дает Сизиф в известном произве- дении А. Камю «Миф о Сизифе». Сизиф здесь принимает наказание, которое назначили ему боги, без малейшего раскаяния, можно сказать, как рядовое об- стоятельство жизни. Гордеева Т.О. Самоэффективность как составляющая личностного потенциала // Леонтьев Д.А. (ред.) Личностный потенциал: структура и диагностика, М., Смысл, 2011.

Он живет в этом наказании (как каждый из нас в своих жизненных обстоятельствах), придавая своей абсурдной жизнестойкостью некий смысл ситуации, которая была задумана богами как нарочито бессмысленная. Заметим, что такого рода «героический» экзистенциализм возник в Европе во время Второй Мировой войны и больше соответствовал возможностям чело- веческого существования того времени, чем оптимизм первого типа, живущий доверием к миру в короткой временной перспективе.

Вывод: шкалы субъективного благополучия и оптимизма накрывают на- столько разные субъективные содержания, что вряд ли могут приниматься без оговорок, причем в каждом случае употребления, возможно, особенных. Кор- реляции между этими показателями и показателями, отражающими какие-то понятные внешние объективные достижения, выражают действительно поло- жительную связь свойственных некоторой части испытуемых обыденного оп- тимизма и субъективного благополучия, с одной стороны, и свойственной им же успешной организации своей жизни в стабильном и благополучном общест- ве, с другой.

Такие личности как Сократ не дали бы вклада в положительную корреля- цию (можно ли считать жизненным успехом смертный приговор суда, которому Сократ поспособствовал своими речами?)

В нестабильном и катастрофическом обществе под вопросом окажутся как сами упомянутые корреляции, так и обыденные представления об успехе.

2. В позитивной психологии две конкурирующих интерпретации «пози- тивности» находятся в постоянном конфликте. На одном полюсе сторонники классической, ценностно нейтральной научности. По их мнению, она может быть достигнута, только если позитивные психологи ограничат понимание сча- стья «гедонистическим» определением - по существу, субъективным благопо- лучием. Не вникая в те проблемы, которых мы коснулись в предыдущем параграфе, они предлагают учитывать только субъективное переживание - удовлетворенность жизнью. Среди влиятельных лиц этого лагеря нобелевский лауреат Д. Канеман

Эти корреляции меняют знак на отрицательный даже в нашем стабильном мире, например, когда речь заходит об оптимистической склонности объяснять внешними причинами свои неудачи в случае экзаменов у студентов с хорошими способностями. Общая положительная корреляция, таким образом, определяется преобладанием студентов со средними способностями, для которых позитивная связь имеет место.

Их противники опираются на аристотелевское понятие эвдемонии - достойной жизни. «Можно ли адекватно измерить качество жизни человека тем, насколько ему хорошо?», - спрашивает И. Бонивелл, и добавляет, что совре- менная литература о благополучии не очень обращает внимание на сложность философских концепций счастья, хотя философия изучала эту тему задолго до того, как психология появилась на свет (Бонивелл, 2009, с.58).

Она пишет далее: «Даймон представляет собой потенциальные возможно- сти каждого человека, воплощение которых ведет к максимальной самореали- зации. Усилия человека, направленные на то, чтобы жить в согласии со своим даймоном, соответствие между даймоном и тем, что люди делают в жизни, ведут к переживанию эвдемонии» .

В лагере эвдемонистов известные М. Селигман, М. Чиксентмихаи, Е.Л. Деси и Р.М. Райан, К. Рифф. Однако, как неполиткорректно замечает при-надлежащая к этому же лагерю И.Бонивелл «Эвдемоническое благополучие -- это не просто родовое понятие для многих слабо связанных друг с другом тео- рий, это свалка, куда попадает все, что не имеет отношения к удовольствию». Она далее предлагает свою гипотетическую трактовку, которая, впрочем, не выглядит безусловно более приемлемой. В чем же причина отсутствия согласия в трактовке достойной жизни? Held B. S. The "virtues" of positive psychology // Journal of Theoretical and Philosophical Psychology. 2005. V. 25 (1). P. 1-34.

«Позитивная психология вовлекается в область нормативной этики в той степени, в которой она стремится к эвдемонистической концепции этики, которая идентифицирует состояние счастья с приобретением добродетели. С принятием эвдемонистической концепции этики, позитивная психология больше не может считать себя лишь описательной и интеллектуальной наукой, но должна также признать, что она вовлечена в процесс приписывания оценок».

Диалог Креза и Солона, вероятно, один из первых диалогов гедониста и эвдемониста. Крез - безусловно, гедонист. Что же противопоставляет ему Со- лон? Во-первых, гедонистическое счастье проходит без следа, что и продемон- стрировала последующая судьба Креза. Во-вторых, Солон предлагает оцени- вать жизнь как целое, причем одновременно и с внутренней и с внешней пози- ции. Телл прожил достойную жизнь, и ее конец выглядит достойным заключи- тельным аккордом, но жизнь его также была добродетельна, т.е. организовыва- лась достойными мотивами и сопровождалась достойными чувствами.

Эвдемонистическую позитивную психологию интересуют в первую оче- редь мотивы и чувства, которые надлежит каким-то образом оценить по шкале «достойное - недостойное». Но в той степени, в какой достоинства имеют вне- временную цену, так же, как нормативную этику, эвдемонистическую психоло- гию не должно, в общем, интересовать, приводят ли истинные человеческие достоинства к внешне оцениваемым эффектам в данном обществе. Если нет - например, если общество дает достойному цикуту или распинает достойнейшего на кресте - тем хуже для общества, а изучать такое общество должны социология и Бонивелл ссылается на статью, которая, в свою очередь, ссылается на книгу. Это довольно типичная ситуация. Между тем, понятие эвдемонии заслуживает нескольких более внимательного отношения. Бонивелл пишет: понятие эвдемонии (греч. eudaimonia от daimon -- истинный дух) ввел еще Аристотель. На самом деле оно гораздо более раннее. Слово daimon, от которого оно образовано, использовалось греками в разнообразных контекстах по-разному. Например, Сократ ссылался на своего daimon'а (обычно переводится как гений) как на внутренний голос и духа-хранителя одновременно. Даймон прямо предостерегал его от серьезных ошибок.

Как я, человек не выдающейся мудрости, могу узнать, что такое мудрость, и тем более, написать о ней статью. Описывая теорию стадий развития эго Дж. Левинджер, Д.А.Леонтьев утверждает : чем выше стадия, которую мы изучаем, тем более вероятно, что изучаемые объекты выйдут за рамки понима- ния психолога, и как было эмпирически показано, не может изучать более вы- сокую стадию тот, кто находится на более низкой 40. Очень похоже, что это верно для любого развития, которое можно описывать как прохождение стадий. Это отрезвляющее утверждение, кажется, лишает смысла мои попытки описывать мудрость и бросает тень на многие начинания позитивной психологии. Более того, под вопросом оказывается и употребление в обыден- ном языке самого слова «мудрость».

Если мы хотим узнать, что такое мудрость, кого надо об этом спросить? Правильнее всего - мудреца, поскольку он одновременно и носитель искомой добродетели и достаточно мудр, чтобы ответить на наш вопрос. Остается прийти к согласию относительно того, кто же является мудрецом. Но если мы Творогова Н.Д. Я в контексте психологии успеха // Мир психологии. 2002. № 2 (30). С. 53-60. не знаем, что такое мудрость, как мы отличим мудреца от глупца и обманщика? Этот парадокс также зафиксирован античными греками и благодаря диалогу Платона «Менон» получил название «парадокс Менона». Если мы ищем мудрость, справедливость (и т. д. - все изучаемые позитивной психологией качества), то как мы узнаем, что нашли именно искомое, если мы его заранее не знаем. Леонтьев Д. А. Подход через развитие эго: уровневая теория Дж. Левинджер // Леонтьев Д.А. (ред.) Личностный потенциал: структура и диагностика, М., Смысл, 2011.

Подобно тому, как парадоксы Зенона о движении не запрещают человеку двигаться, а лишь предостерегают его от поверхностного мышления о движе- нии, парадокс Менона не запрещает нам двигаться в познании предметов, по- добных мудрости, а лишь требует внимания к методологии такого познания.

Платон в упомянутом диалоге «Менон» сформулировал свое видение си- туации: знание есть припоминание. Если приземлить миф, который он расска- зывает, чтобы разъяснить парадокс, это означает, что мы узнаем совершенно новое так, как вспоминаем забытое. Я, например, прервав написание этой ста- тьи вечером, на следующий день могу забыть, как я хотел продолжить изложе- ние. Когда после некоторых усилий, я вспоминаю свои задумки, у меня нет со- мнений, что я вспомнил то, что искал. Откуда я знаю, что я вспомнил именно забытое, а не что-нибудь другое? Это и есть разрешение парадокса Менона: у нас есть предчувствие, некая путеводная нить, которая позволяет нам продви- гаться в познании совершенно нового. От нас требуются усилия, но несмотря на парадоксальность ситуации, эти усилия не пропадают зря, и достижение це- ли как бы говорит само за себя.

И. Бонивелл пишет: «Достоинство человека способствует появлению у него самого и у тех, кто его окружает, ощущения, что он живет правильной жизнью». Как это ни печально, у нас нет других методологических оснований для работы с такими понятиями, как «мудрость» и «справедливость». Диалог, который ведет Сократ о благе, мудрости, мужестве, это вероятно, Д.А. Леонтьев пересказывает здесь точку зрения Левинджер. Лишь один из способов навести собеседника на правильное понимание. То что Сократ понимает много больше собеседника в предмете диалога (хотя сам он уверяет, что его единственное преимущество - что он знает о своем незнании), не является здесь решающим: если мы надеемся на движение к согласию по этим вопросам, то тогда мы должны предположить, что оно возможно - на базе истинного понимания существа дела.

Однако говорить о научном методе можно здесь только в очень слабом смысле, так что надежды позитивных психологов на то, что в исследованиях подобных предметов они останутся в поле количественных методов явно не- реалистичны. Вместо необоснованных надежд необходим серьезный методоло- гический анализ реальных исследований позитивных психологов.

Например, не вполне ясно, каков смысл корреляций между различными теоретическими конструктами (таких, как, например, корреляция между субъективным благополучием по E. Diener и психологическим благополучием по C.D. Ryff), которые рассчитываются во многих работах и должны свидетельствовать о принадлежности исследования к научной психологии. На мой взгляд, следует обращать больше внимания на расхождение конструктов, а не на корреляции, которые чаще всего, хотя и значимы статистически, но слишком малы, чтобы считать их показателем общности конструктов.

Я соглашаюсь с утверждением, что акцент на количественные методы есть не более чем политический ход, который позволил позитивной психологии занять свое нынешнее место в психологической науке, чего не удалось сделать гуманистической психологии, использующей, в основном, качественные мето- ды. Количественные исследования в интересующей нас области не более надежны, чем сократический диалог - это лишь способы организации подлежащего обдумыванию материала. В последнее время все больше внимания уделяется смешанным качественно-количественным исследованиям и все больше методологических исследований указывают на необходимость син- теза. Мне кажется, что именно такая позиция и соответствует в наибольшей степени изучаемому предмету. Friedman H. L., Robbins B. D. The negative shadow cast by positive psychology: Contrasting views and implications of humanistic and positive psychology on resilience // The Humanistic Psychologist. 2012. V. 40 (1). P. 87-102.

Также и ценностная нейтральность исследований достойной жизни - ме- тодологическая ошибка и несбыточная надежда одновременно. Следует вполне ясно осознать идеологическую рамку позитивной психологии, чтобы не впадать в иллюзию о границах ее валидности - стабильном мире с либеральными цен- ностями в основании.

Позитивная психология очень гордится тем, что является новой и передовой наукой. Хотя второе определение, возможно, и соответствует действительности, но сама идея далеко не нова. Позитивная психология уходит корнями очень глубоко, вплоть до греческой философии. Аристотель верил, что в каждом человеке есть свой даймон, или дух, который велит нам стремиться к тому, что для нас правильно. Действуя в соответствии с этим даймоном, человек достигает счастья. С тех пор вопрос о счастье ставили сотни, если не тысячи выдающихся мыслителей; он лег в основу множества теорий, в том числе гедонизма, сосредоточенного на удовольствии, и утилитаризма, который требует максимально возможного счастья для максимально возможного числа людей.

В XX веке многие выдающиеся психологи интересовались тем, что позднее стало предметом изучения позитивной психологии. Среди них были Карл Юнг с его индивидуацией, или концепцией «становления всем, чем человек может быть», Мария Ягода, пытавшаяся дать определение позитивному психическому здоровью, и Гордон Олпорт, интересовавшийся зрелостью личности, а вопросы процветания и благополучия поднимались в работах по профилактике болезней6 и улучшению самочувствия.

Однако самой важной предшественницей позитивной психологии была гуманистическая психология, появившаяся в 1950-е годы и достигшая пика своего развития в 1960-е и 1970-е. Она придавала главное значение личностному росту и подлинному «я» человека.

Гуманистические психологи критиковали ориентированный на патологию подход к изучению человека.

Самыми знаменитыми среди них были Карл Роджерс, который ввел понятие «полноценно функционирующего человека», и Абрахам Маслоу, уделявший особое внимание самоактуализации. Кстати, именно Маслоу был первым психологом, употребившим термин «позитивная психология».

Между тем гуманистические психологи не только отвергали доминировавшую в психологии негативную научную парадигму, но еще и считали, что так называемый научный метод (подходящий для изучения молекул и атомов) малопригоден для понимания человека во всей его сложности, и призывали проводить скорее качественные, а не количественные (со статистическими методами и сложными подсчетами) исследования. И вот в этом-то позитивная психология не согласна со своей главной предшественницей.

Приверженцы позитивной психологии полагают, что гуманистическая психология, в силу ее скептического отношения к эмпирическому методу, не имеет твердых научных оснований. В отличие от гуманистов позитивная психология, отвергая озабоченность просто психологии негативными сторонами, тем не менее использует доминирующую научную парадигму. Таким образом, позитивная психология расходится с гуманистической психологией в выборе методов8, в то время как суть и предмет изучения у них необычайно схожи. Обоснованно или нет, позитивная психология склонна позиционировать себя как новое движение, часто пытаясь дистанцироваться от своих истоков.

Две личных истории, рассказанные каждым из автором, объясняют, как мы пришли к убеждению, что движение к позитивной психологии необходимо, и как этот специальный выпуск American Psychologist изменил свое направление.

Для Мартина Е.П. Селигмена это началось с момента, когда он несколько месяцев назад был избран Президентом Американской Психологической Ассоциации: «Дело было в моем саду, когда я вместе с моей 5-летней дочерью Никки пропалывал сорняки. Я имею убеждения, что если даже я пишу книги о детях, я, в действительности, не так хорошо лажу с ними. Я целеустремлен и ограничен во времени, и когда я пропалывал сорняки в саду, я действительно пытался сорняки удалить вон. Никки, однако, подбрасывала сорную траву в воздух, напевая и танцуя вокруг. Я прикрикнул на нее. Она ушла, затем вернулась и сказала:

Папа, я хочу поговорить с тобой. Да, Никки?

- Папа, ты помнишь меня до пяти лет? Со времени, когда мне было от трех лет до пяти, я была рёвой. Я хныкала каждый день. Когда мне исполнилось пять лет, я решила больше никогда не хныкать. Это было самое трудное из всего, что я когда-либо делала. И если я могу перестать плакать, ныть, ты можешь перестать быть таким брюзгой». Это было для меня как эпи- фания43, не меньше. Я узнал кое-что о Никки, о развивающихся детях, о самом себе и особенно много о моей профессии. Первое, я понял, что выросшую Никки не отучали от хныканья. Она сделала это сама. Вернее, я понял, что выросшая Никки занята овладением этой удивительной непостижимой силой, которую имеет - я называю это «видение души» - усиливая ее, выращивая ее, помогающую ей в окружающей жизни и противостоянии слабостям и жизненным бурям. Я понял, что воспитание детей - значительно больше, чем фиксация того, что у них несовершенно. Это - обнаружение и воспитание их сильных качеств, которыми они владеют, и хороши в них, и помогают им находить ниши, в которых можно лучше использовать эти силы. Эпифания - небольшой импульс, крохотная вспышка, чей свет с необычайной яркостью выхватывает из темноты отдельные моменты жизни - по И. Зиедонису (замеч. переводчика).

Что касается моей собственной жизни, Никки попала в точку. Я был брюзгой. Я провел 50 лет, примиряясь, в основном, с пасмурной погодой в моей душе, и последние 10 лет - с нимбом тучи в доме, полном солнечного света. Любой добрый успех, который я имел, был, вероятно, не в соответствии с моей сварливостью, а вопреки ей. В этот момент я решил измениться.

Однако самое большое значение урока Никки было для науки и профессии психологии. До второй мировой войны психология имела три различные миссии: лечить психические болезни, сделать жизнь людей более продуктивной и наполненной, идентифицировать и воспитывать высшие талан- ты. Раннее внимание к позитивной психологии иллюстрируют такие работы как изучение Терменом одаренности (Terman, 1939) и супружеского счастья (Terman, Buttenwieser, Ferguson, Johnson, Wilson, 1938), работы Уотсона об успешном родительстве (Watson, 1928) и работы Юнга, касающиеся ис- следования и открытия смысла жизни (Jung, 1933). Сразу после войны два события - оба экономические - изменили лицо психологии. В 1946 году была основана Администрация Ветеранов (теперь Ветеранов Труда) и тысячи психологов узнали, что они могут зарабатывать на жизнь, излечивая психиче- ские заболевания. В 1946 году был основан Национальный Институт Психического Здоровья (который, несмотря на его название, всегда базировался на болезненной модели и должен теперь, соответственно, быть переименован в Национальный Институт Психических Болезней) и академики поняли, что они могут получать гранты, если их исследования будут посвящены патологии.

Такое устройство принесло много пользы. Появились заметные успехи в понимании и терапии психических заболеваний. По крайней мере, 14 расстройств (болезней), ранее с трудом поддающиеся лечению, уступили свои секреты науке и теперь могли быть излечены или значительно облегчены (Seligman, 1944).

Рядом, однако, были две другие фундаментальные миссии психологии - сделать жизнь всех людей лучше и воспитывать гениев, которые были совсем забыты. Это было не только предметом обсуждения, который изменился в силу финансирования, но и распространенностью теорий, подводящих фундамент понимания психологами самих себя. Они увидели себя как часть простой подобласти профессий здоровья, и психология стала виктимологией. Психологи увидели теперь человеческое существо как пассивный фокус: стимулы приходят и вызывают ответы (какое чрезвычайно пассивное слово!). Внешнее подкрепление ослабляет или усиливает ответы. Побуждения, телес- ные органические потребности, инстинкты и конфликты детства толкают каждого из нас постоянно.

Эмпирический фокус психологии сдвинулся к оценке различных курсов излечения индивидуальных расстройств. И снова была вспышка исследований психологических расстройств и негативного влияния средо-вых стрессоров, таких как разводы родителей, смерть одного из любящих, физические и сексуальные злоупотребления. Практики продолжали лечить психические болезни пациентов в рамках болезней, восстанавливая повреждения: ущербных привычек, ущербных потребностей, ущербного детства и ущербных мозгов.

Mihaly Csikszentmihalyi44 понял потребность в позитивной психологии в Европе, во время второй мировой войны. «Будучи ребенком, я наблюдал как распадается тот опрятный самодовольный мир, в котором я был так удобно устроен. Я замечал с удивлением, как многие взрослые, которых я знал как успешных и самоуверенных, становились беспомощными и удрученными, так как война лишила их социальной поддержки. Без работы, денег, статуса они уменьшились до пустой оболочки. Однако были немногие, кто сохранил свою целостность и цели, несмотря на окружающий хаос. Их безмятежность, ясность была приманкой, которая удерживала других людей от утраты надежды. И это не были мужчины или женщины, которые, как можно было ожидать, «вышли сухими из воды». Они не обязательно были уважаемыми, лучше образо- ванными или более умелыми индивидами». Жизнь ставит вопрос: из какого источника черпали силу эти люди? Чтение философии и прикосновение к истории религии не дало удовлетворяющего ответа на этот вопрос. Я обнаружил, что эти идеи в текстах были слишком субъективны, зависимы от веры или от сомнительных допущений; они не содержали четкого скептицизма и неторопливого накопления силы, что я ассоциировал с наукой. слабость ценностный нейтральность позитивный

Тогда в первый раз я прошел через психологию: первые работы Юнга, затем Фрейда и еще нескольких психологов, которые писали в Европе в 50-х гг. Здесь, я думал, было возможное решение моих вопросов в области знания, которая имеет дело с фундаментальными истоками жизни и пытается делать это с настойчивой простотой естественных наук.

В это время психология не была еще признанной наукой. В Италии, где я жил, Каждый мог взять курсы психологии, но только по минимуму, на пути к достижению шйлософской или медицинской степени; поэтому я решил ехать в Соединенные Штаттe, где психология достигла более широкого признания. Первые курсы, которые я пометил, были чем-то вроде шока. Оказалось, в Соединенных Штатах психология действительно становилась наукой, если под наукой иметь в виду только скептическое отношение и возможность внимания к измерениям. Что, казалось, не доставало, однако была позиция, которая оправдывала бы это отношение и эту методологию. Я искал научный подход к человеческому поведению, но я никогда не думал, что его может обеспечить понимание свободное от ценностей. В человеческом поведении, что является наиболее интересным - не является стандартным, но неповторимым. Очень немногие люди сохранили благопристойность в атаках в течение второй мировой войны: это те немногие, которые владели тайной понимания того, каким должен быть человек в его лучших проявлениях. Friedman H. L., Robbins B. D. The negative shadow cast by positive psychology: Contrasting views and implications of humanistic and positive psychology on resilience // The Humanistic Psychologist. 2012. V. 40 (1). P. 87-102.

На пике фазы бихейвиоризма к психологии стали относиться, как если бы она была ветвью статистической механики. До сих пор я борюсь за признание двойственного императива: наука о человеческих существах должна включать понимание что есть и что могло быть.

Десятилетием позже «третий путь», возглавляемым Абрахамом Маслоу, Карлом Роджерсом и другими психологами гуманистического направления, обещал открыть новые перспективы устоявшихся клинического и бихейвиорального подхода. Благородство гуманистического взгляда оказало сильное влияние на культуру в целом и таило огромные возможности. К сожалению, гуманистическая психология не привлекла могущества накапливаемой эмпирической базы и это породило двршение несметного числа терапевтической самопомощи. В некоторых ее воплощениях оно подчеркивает

«самость» и вдохновляет «Я-центрированность», которая отвергает заботу о коллективном благополучии. Последующие дебаты определят, произошло ли это потому, что Маслоу и Роджерс были впереди своего времени, и эти направления были присущи их оригинальному видению или всецело в силу энтузиастов-последователей. Тем не менее, один из представителей гуманизма 60-х гг. замечательно обнаружил это: в любом крупном книжном магазине секция «психология» состояла из 10 стеллажей по кристаллолече-ниюаромотерапией и по обогащению «внутреннего ребенка» на каждой полке книг, которые пытаются поддерживать некоторые школьные стандарты.

Какими бы ни были личные источники нашей убежденности, что пришло время для позитивной психологии, наше сообщение должно напомнить нашу позицию, что психология - не только учение о патологии, слабости и ущербности, она также учение о силе и добродетелях. Лечение - это не только фиксация того, что разрушено, это - выращивание (воспитание) того, что есть лучшего. Психология - не ветвь медицины, имеющей дело с болезнями или здоровьем, она - много больше. Она имеет дело с работой и образованием, озарением, развитием и действием. И в этом поиске лучшего позитивная психология не полагается на доброжелательное мышление, веру, самовосприя- тие или фантазии. Она старается адаптировать, что есть лучшего в научном методе к уникальным проблемам, которые человеческое поведение презентирует тем, кто желает понять его во всей его сложности.

Самое важное основание в этом подходе - вопросы превентивности. В прошедшем десятилетии психологи затрагивали проблему профилактики и это была ядерная часть президентской темы на съезде Американской Психологической Ассоциации в Сан-Франциско (1998 г.). Как могут психологи предотвратить такие проблемы как депрессия, реальность злоупотреблений или шизофрению в юных людях, которые генетически уязвимы или живут в мире, который порождает эти проблемы? Как могут психологи предупредить убийственное насилие в школьных дворах у детей, которые имеюттягу к оружию, недостаточность родительского внимания, слабые черты характера? За более чем через 50 лет психологи усвоили, что модель болезней не продвигает психологию ближе к предупреждению этих серьезных проблем. Действительно, большинство успехов профилактики исходило, в основном, из перспективы, сфокусированной на систематическом наращивании компетентности, а не на коррекции слабости. Прокофьев А. В. Выбор в пользу меньшего зла и проблема границ морально допустимого // Этическая мысль: Ежегодник. М.: ИФРАН, 2009. Вып. 9. С. 122-145.

Превентивные исследования открыли, что есть силы, которые выступают как барьер против психических болезней: мужество, предвидение будущего, умелость в межличностных взаимодействиях, вера, этика труда, надежда, честность, стойкость и способность к расцвету проницательности и озарениям. Основной задачей профилактики в этом столетии будет создание науки о чело - веческих возможностях, миссия которой -понять и благоприятствовать этим добродетелям в юных людях.

Работа исключительно с личностными слабостями и ущербным мозгом, тем не менее, оказала услугу науке, бедно экипированной для эффективного предупреждения болезней. Психологам необходимо теперь предусмотреть масштабное изучение человеческих сил и возможностей. Практики должны признать, что многие из лучших работ, которые они сделали в консультативных комнатах, были больше амплификацией сил, чем коррекцией слабостей у их клиентов. Психологи, работающие в семьях, школах, религиозных общинах и корпорациях, должны создавать климат, благоприятный для развития этих сил.

Большинство психологических теорий изменилось, чтобы облечь властью новую науку о силах и сопротивлении, больше не доминируют теории, рассматривающие индивида как пассивный объект, отвечающий на стимулы; индивиды теперь охотнее рассматриваются как принимающие решения на основе выборов, предпочтений и возможности становиться подготовленными и эффективными или, в неблагоприятных обстоятельствах, беспомощными и безнадежными.

Наука и практика, которые полагаются на эти широко известные позиции, могут иметь непосредственный эффект предупреждения большинства эмоциональных расстройств. Они могут также иметь двусторонний эффект:

сделать жизнь клиентов физически более здоровой, используя все, что психологи узнали о влиянии ментального благополучия на тело. Эта наука и практика реориентирует психологию к ее двум небрежно заброшенным миссиям -сделать обычного среднего человека более сильным и продуктивным и сделать высокий человеческий потенциал актуальным.

Для некоторых людей эволюционные подходы неприятны, потому что они отрицают значение научения и самодетерминации, но это не неизбежно. Эти две статьи являются исключением в том, что они не только обеспечивают претенциозные теоретические перспективы, но -mirabile dictu47- они также обеспечивают возвышенными практическими примерами того, как психология, основанная на эволюционных принципах, может быть приемлемой для улучшения человеческих условий.

В первой статье David Buss (2000) напоминает читателю, что «мертвая рука прошлого» тяжело отражается на настоящем. Он фокусируется, первым делом, на трех причинах, почему позитивное состояние ума является таким неуловимым. Во-первых, потому что среда, в которой люди живут постоянно, так отлична от наследственной среды, к которой их тела и умы были адап- тированы, что они часто не вписываются в современное окружение. Во-вторых, часто функционируют вовлеченные механизмы дистрессов - например, ревность делает бдительными людей, чтобы убедиться в верности своего супруга.

Наконец, отбор, который в силу конкуренции вовлекает также и нулевые результаты. Статью Buss'а необычайно интересной делает то, что после обнаружения этих основных препятствий к благополучию он очерчивает некоторые конкретные стратегии их преодоления. Например, одно из сущностных различий между средой наших предков и современной средой - парадоксальное изменение отношений людей к другим. С одной стороны, люди живут, окруженные много большим количеством людей, чем их предки, но они сближаются с немногими индивидами и, таким образом, переживают более глубокое одиночество и отчуждение. Решения этого и других тупиков не только концептуально оправданы в рамках определенной теории, но также замечательно практичны. Каковы же они? Рискуя создать неравновесное со- стояние, мы думаем, что для читателя лучше узнать это самому.

В то время, как Buss (2000) базирует свои аргументы на солидных положениях биологической эволюции, Fausto Massimini и Antonella Delle Fave (2000) рискуют вторгнуться в менее исследуемую область психологической и культурной эволюции. В этом смысле они начинают там, где остановился Buss: рассматривая аналитически влияние изменений в окружающей среде предков и, особенно, наблюдая как порождения memes (например, артефакты и ценности) влияют и подвергаются влиянию человеческого сознания. Они начинают с допущения, что живые системы самоорганизо-ванны и ориентированны в направлении увеличения сложности.

Таким образом, люди являются авторами своей собственной эволюции. Они постоянно вовлечены в селекцию этих memes, которые будут определять их собственную индивидуальность, и когда добавляют к этим memes отобранные другими, они формируют будущее своей культуры. Massimini и Delle Fave делают вывод - такой существенный для аргументации позитивной психологии - что психологическая селекция мотивируется не только под давлением адаптации и пережитков но также благодаря потребности репродуцировать оптимальные переживания.

При любой возможности люди выбирают поведение, которое позволяет им чувствовать полноту жизни, компетентности и творчества. Эти авторы заключают свой очевидный призыв к индивидуальному развитию в гармонии с глобальной эволюцией, обеспечивая примерами, извлеченными из их собствен- ного опыта кросс-культурных интервенций, где психология применялась, чтобы исправлять травмирующие социальные условия, созданные неудержимой модернизацией. Чиксентмихайи М. Поток: психология оптимального переживания. М.: Смысл; Альпина нон-фикшн, 2011.

Позитивные личностные особенности