Эволюционная психология. Секреты поведения Homo sapiens

В перевернутой форме «я даю тебе двадцать долларов» («цена заплачена») соответствует «р», а «я получаю часы» соответствует «выгода получена», что есть q. Поэтому логическим выбором было бы «вы платите двадцать долларов, но не получаете часов», что соответствует «не q». Большинство испытуемых, которым предъявляли перевернутую форму, выбирали «не р», они не платили двадцать долларов, и «q», они выбирали часы, что логически неверно.

Такого рода результаты свидетельствуют в пользу отстаиваемой Космидесом и Туби точки зрения о том, что мы имеем дело с приведенным в действие механизмом выявления мошенника. Сравнение различных результатов решения задачи, поставленной с целью обнаружения мошенников, и той же самой задачи, поставленной с целью обнаружения альтруистов, также показало правильность выдвинутой гипотезы. (Более полное описание этих задач вы найдете в Приложении А). Космидес и Туби (Cosmides & Tooby, 1992) обнаружили, что если участников исследования просили решить задачу на обнаружение мошенника, то уровень правильных ответов возрастал до 74 %. При решении альтруистической версии той же задачи уровень правильных ответов составлял около 37 %. Точно так же, как мы не располагаем специальными эволюционно приобретенными механизмами, предназначенными для поиска диетической пищи, богатой волокнами, мы не обладаем психологическими механизмами, предназначенными для определения альтруистов. На самом деле, правильнее было бы сказать, что обнаруживать мошенников важнее, чем обнаруживать альтруистов. Люди, которые извлекают выгоду из наших действий и способствуют их осуществлению, но ничем нам не отплачивают, расходуют нашу энергию и представляют потенциальную угрозу для нас и нашего выживания. Хотя нам до некоторой степени важно уметь обнаруживать и альтруистов, жизненно необходимой для нас является способность выявлять мошенников до того, как они подвергнут опасности само наше существование. Это также справедливо и для других типов задач, в решении которых мы демонстрируем особые пристрастия. Задачи, касающиеся опасностей, вроде высокой травы, сходны с задачами на обнаружение мошенника в том, что и те, и другие потенциально представляют угрозу для нашего дальнейшего существования. Наши предки выжили и оставили потомство благодаря их способности к решению такого рода задач.

Гендерные различия.

С тех пор как человеческая популяция разделилась приблизительно поровну на женщин и мужчин, наверное, самый быстрый способ вовлечь в конфликт наибольшее число людей -- это начать дискуссию на тему различий когнитивных способностей в зависимости от половой принадлежности. Современные женщины, читая «Происхождение человека» Дарвина, где он излагал свои взгляды на основные различия между мужчинами и женщинами, возможно, позабавятся или рассердятся, прочитав его описания. Дарвин изображал мужчин более агрессивными и умными, чем женщин. Последних он воспринимал как более мягких и менее умных. Дарвиновская оценка различий в агрессии между полами по-прежнему считается верной (во всяком случае, в отношении физической агрессии), тогда как значимых различий между двумя полами по среднему когнитивному уровню, измеренному при помощи современных стандартизированных методик, не обнаруживается (Feingold, 1988). Тем не менее существуют тендерные различия в диапазоне индивидуальных когнитивных показателей (Fisher, 1988). У женщин наблюдается значительно меньшая вариабельность по показателям IQ, чем у мужчин. Пропорционально большее число мужчин имеют исключительно высокие и исключительно низкие показатели IQ, чем женщины. Поэтому в любой популяции гениями или умственно отсталыми с большей вероятностью будут мужчины.

Если мы обратимся к субтестам, входящим в инструменты оценки IQ, то обнаружим более глубокие различия между полами. Женщины лучше справляются с тестами на вербальную беглость, скорость чтения, понимание прочитанного и правописание (Notman & Nadelson, 1991), а также на ситуационную вербальную память (Regland, Coleman, Gur, Glahn & Gut, 2000). У девочек раньше, чем у мальчиков, развиваются речевые и языковые способности. Магнитно-резонансное сканирование головного мозга детей и подростков показало, что у мальчиков значимо быстрее увеличивается объем миндалевидного тела, а у девочек до и во время пубертатного периода значимо быстрее увеличивается объем гиппокампа (Giedd, Castellanos, Rajapakse, Vaituzis & Rapoport, 1997). Миндалевидное тело участвует в обработке социальной эмоциональной информации, связанной с функционированием в рамках иерархии доминирования, важнейшего аспекта самцовой конкуренции. Гиппокамп является мозговой структурой, играющей роль промежуточного звена в хранении долговременной памяти, особенно вербальной. Относительно ускоренное развитие гиппокампа у женщин по сравнению с мужчинами служит причиной лучших характеристик вербальной памяти у женщин, а также ориентации в новой среде преимущественно по ориентирам (Sandstorm, Kaufman & Huettel, 1998).

В языковых центрах головного мозга женщин сосредоточено на 17 % больше нейронов, чем в соответствующих зонах мозга мужчин (Fisher, 1988). Более того, у женщин головной мозг менее латерализован, а мозолистое тело (волокна, связывающие два полушария и делающие возможной коммуникацию между их корой) толще. Магнитно-резонансное сканирование головного мозга мужчин и женщин во время выполнения вербальных тестов показало, что при одинаковом уровне выполнения заданий мозг у мужчин работает сравнительно интенсивнее. Более того, на снимках видно, что при обработке языковой информации женщины используют оба полушария, тогда как у мужчин задействовано в основном левое полушарие (Bedley, 1995). Было показано, что у женщин пиковые значения вербальной способности приходятся на пики содержания в плазме крови эстрогена, что происходит при овуляции. Также известно, что эстроген стимулирует ветвление дендритов нейронов (Fisher, 1988).

С другой стороны, мужчины превосходят женщин в понимании и мысленном манипулировании пространственными отношениями, что требуется при прохождении нарисованных на бумаге лабиринтов и в стандартных пространственных тестах, вроде заданий на мысленное вращение (Levy & Heller, 1992), в которых предъявляются изображенные на бумаге трехмерные объекты. От испытуемого требуется выбрать из четырех похожих друг на друга по-разному ориентированных объектов тот, который изображен ниже. У мужчин также происходит более эффективное восприятие основных зрительно-пространственных отношений в запутанных и противоречивых условиях. Такая способность называется поленезависимостью и сильно коррелирует с пространственными способностями. Обычно мужчины лучше справляются с тестом замаскированных фигур, в котором требуется обнаружить простую фигуру внутри более сложной. Они также лучше выполняют тест «брусок и рама», где от испытуемого требуется разместить брусок, помещенный в наклоненную рамку, абсолютно вертикально и правильно разместить уровень воды в наклоненной бутылке. Хотя поленезависимость положительно коррелирует с пространственными способностями, она имеет отрицательные корреляции со многими формами социального поведения.

Полезависимые люди более внимательны к информации социального характера, они лучше выражают свои мысли и чувства и более успешно действуют в социальных взаимодействиях (Levy & Heller, 1992). Для женщин более типична полезависимость, что может отражаться в повышенном использовании контекстной информации. В сравнительном исследовании восприятия тинейджерами разных полов своих друзей было обнаружено, что мальчики описывают друзей на основании их личных качеств, тогда как девочки представляют своих друзей частью большего целого, куда входят друзья их друзей, их схожесть друг с другом и прочие виды сопутствующей информации (Matthys, Cohen-Kettenis & Berkhout, 1994). Вне зависимости от своего культурного происхождения женщины лучше мужчин интерпретируют лицевую экспрессию и другие виды социальной эмоциональной информации. Результаты недавних исследований (Skuse et al., 1997) свидетельствуют о возможной генетической предрасположенности женщин к просоциальному поведению, тогда как мужчины вынуждены осваивать его преимущественно посредством социального научения.

Головной мозг женщины физически и функционально более симметричен, чем мужской (Levy & Heller, 1992). У женщин основная обработка эмоциональной информации осуществляется правым полушарием, а у мужчин правое полушарие лишь ненамного превосходит левое в обработки этого вида информации. У мужчин в переработке пространственной зрительной информации имеется значительная тенденция к преобладанию правого полушария. Благодаря большей симметрии головного мозга и более толстому мозолистому телу, женщины обладают большими возможностями в сетевом мышлении (Fisher, 1988). Под сетевым мышлением понимают способность к синтезу дополнительной информации. Может быть, что именно это качество послужило основанием для народной мудрости, приписывающей женщинам большую способность к интуиции. С другой стороны, мужчины с их более выраженной асимметрией головного мозга проявляют в своем мышлении тенденцию к изолированности. Их мысли носят скорее более линейный, целевой характер, и они менее толерантны к неопределенности.

Если мы характеризуем женский паттерн психической организации как обладающий большими вербальными способностями, более высоким эмоциональным интеллектом и способностью к сетевому мышлению, то мужской паттерн можно охарактеризовать как обладающий большими пространственными и математическими способностями, а также линейным мышлением. Хотя женщины в основной своей массе тяготеют к женскому когнитивному паттерну, все-таки существует диапазон способностей, в рамках которого некоторые женщины приближаются по своей когнитивной организации к мужскому паттерну, а некоторые -- к женскому (Levy & Heller, 1992). То же самое справедливо и в отношении мужчин. Некоторые мужчины являются примером более выраженного маскулинного паттерна, в то время как другие демонстрируют в своей когнитивной сфере многие характерные особенности женского паттерна. Только при рассмотрении общего среднего мы можем соотнести феминный паттерн с женщинами, а маскулинный -- с мужчинами. Это вызвано тем, что различные паттерны когнитивных способностей являются результатом базовых различий в организации мозга и физиологии. Различные паттерны развития головного мозга последовательно появляются под воздействием половых гормонов в утробе матери (Nopoulos, O'Leary & Andreasen, 2000; Sandstrom, Kaufman & Huettel, 1998).

В течение первых шести месяцев после зачатия невозможно определить пол будущего ребенка без микроскопического исследования половых хромосом, на основании одной лишь морфологии зародыша (Carlson, 1998). На начальных стадиях развития у любого из нас имеются недифференцированные зачаточные половые железы. Если у нас генотип XX, то где-то на седьмой неделе после оплодотворения наружный слой этих образований развивается в яичники. Яичники начинают вырабатывать эстрогены, которые последовательно активируют развитие организма по женскому типу. Если у нас генотип XY, то гены Y-хромосомы кодируют синтез фактора терминации яичек (ФТЯ), который стимулирует превращение внутренней части зачаточных половых желез в яички. Затем яички начинают вырабатывать андрогены, которые способствуют развитию мужских половых органов и подавляют продуцирование женских половых гормонов. Развитие внутренних и наружных половых органов по женскому или мужскому типу является результатом действия половых гормонов, выделяемых в кровеносную систему. Половые гормоны также вызывают различия в организации головного мозга, которые в конечном счете порождают обсуждавшиеся выше различия (а также многие другие). Воздействие половых гормонов на развитие головного мозга носит более тонкий и косвенный характер по сравнению с их воздействием на развитие других частей тела.

Как это не парадоксально, но маскулинизация нервной системы, судя по всему, происходит под влиянием женского гормона эстрадиола (Hutchinson & Beyer, 1994). Это происходит в ходе процесса, называемого ароматазацией. Ароматаза является ферментом неонатальных нейронов и превращает тестостерон в эстрадиол. Эстрадиол вызывает дифференциальный рост мозговых структур, что приводит к межполушарной асимметрии и маскулинному паттерну, о которых говорилось выше (Hutchinson, Beyer, Hutchinson, & Wosniak). В женских зародышах эстрадиол, находящийся в. плазме крови, не влияет на дифференциацию нервной системы, поскольку не может проникнуть через гематоэнцефалический барьер. Это происходит вследствие связывания эстрадиола в плазме крови веществом под названием альфа-фетопротеин, и образующаяся при этом молекула не может проникнуть сквозь гематоэнцефалический барьер. Тестостерон же как раз может пересекать этот барьер, а поскольку уровень циркулирующего в плазме крови тестостерона соответственно выше в мужском организме, то его поступление в нейроны сопровождается более интенсивным образованием эстрадиола в развивающихся мужских организмах. Обычно маскулинизация происходит в головном мозге мужчин и отсутствует в головном мозге женщин.

Выраженность влияний пола в когнитивной сфере может быть обусловлена как уровнем половых гормонов в плазме крови, так и уровнем ароматазы внутри нейронов. Было экспериментально показано, что на фоне стресса матери снижается уровень ароматазы, и родившиеся у подвергнутых сильному стрессу матерей мальчики отличаются более феминными паттернами поведения по сравнению с мальчиками, чьи матери перенесли меньший стресс (Carlson, 1988). Физиологические особенности развития, которые делают возможным такие различия, являются конечным продуктом длительного действия естественного отбора. Удивительно, как все-таки похоже когнитивное функционирование мужчин и женщин, несмотря на значительные различия в их физиологическом и психологическом состоянии. Де Врис и Бойл (De Vries & Boyle, 1998) утверждают, что исходным назначением половых различий в функционировании мозга была компенсация различий в физиологии, с тем чтобы создать согласующиеся паттерны в когнитивной и поведенческой сферах мужчин и женщин. Поэтому когда сравнивают выполнение мужчинами и женщинами различных языковых тестовых заданий, средние уровни их успешности весьма близки, а вот лежащая в основе выполнение заданий мозговая активность имеет существенные различия (Jaeger, Lockwood, Van Valin, Kemmerer, Murphy & Wack, 1998). В ходе выполнения подобных заданий у мужчин задействованы фактически только языковые центры левого полушария, тогда как у женщин активно задействованы оба полушария, а также мозжечок. Более того, у мужчин процент серого вещества (тела нервных клеток) выше в левом полушарии, содержание спинно-мозговой жидкости выше в правом полушарии, а в среднем больше содержание белого вещества (миелинизированных аксонов). У женщин же такой асимметрии нет, но объем серого вещества выше (Gur, Turesky, Matsui, Yan, Bilker, Hughett & Gur, 1999). Естественно, что для такого социального вида, как наш, существует эволюционная необходимость для высокой согласованности в когнитивной и поведенческой сферах между всеми членами сообщества вне зависимости от различий, вызванных репродуктивной физиологией. С другой стороны, хотя когнитивное функционирование у мужчин и женщин очень сходно, существуют тонкие, едва заметные отличия, которые являются прямым следствием различных физиологических паттернов развития. Следующий вопрос заключается в том, какое адаптивное значение имеют эти паттерны.

Сложившиеся в ходе эволюции тендерные различия в когнитивной и других психологических функциях являются прямым следствием разных репродуктивных стратегий (Buss, 1994). Более выраженная эмпатия и высокий эмоциональный интеллект у женщин, несомненно, являются важнейшими характеристиками для выживания зависимого потомства. Другим ключом к выживанию и высокой репродуктивной пригодности у людей является освоение языка, которое быстрее происходит у матерей и воспитательниц с высокой беглостью речи. Вербальные навыки и эмоциональный интеллект женщин также способствуют их умению образовывать коалиции, которые позволяют разделять материнские обязанности. Присущая женщинам склонность к кооперации наблюдается в сообществах многих других приматов, что позволяет предположить, что филогенетически это исключительно древняя черта (Box, 1984).

Что касается мужского когнитивного паттерна, то высказывалось предположение о том, что выраженные пространственные навыки сложились с целью содействия охоте. Было показано, что женщины обычно ориентируются на знакомой местности, выучивая определенные ориентиры, тогда как мужчины полагаются на внутреннее ощущение курса движения (Sandstrom, Kaufman & Huettel, 1998; Choi & Silverman, 1996). Сторонники гипотезы охотников утверждают, что в гонке преследования предки-гоминиды должны были делать значительные зигзаги на местности, но обязательно хотели вернуться домой кратчайшим путем. Поэтому их пространственные способности достигли совершенства, что способствовало функционированию при таких условиях. Приспособленность мужчин к распознаванию замаскированных фигур может рассматриваться как другая охотничья адаптация, которая позволяла охотнику разглядеть спрятавшихся в зарослях животных.

Тенденция у самцов к более выраженным пространственным навыкам наблюдается у различных грызунов и многочисленных видов приматов. Большая часть этих видов охотится мало или вообще не охотится (Gaulin, Fitzgerald, & Wartell, 1990). Это наводит на мысль о том, что данная способность возникла в эволюции не конкретно для охоты, а скорее для того, чтобы самцы имели возможность покидать свои родные группы, перемещаться по большим территориям и находить партнерш для спаривания. Возможно, что оба сценария действительно имели место. Вероятно, исходно эта черта возникла для облегчения передвижения по незнакомой местности, чтобы обзавестись самкой. Позже пространственные способности стали использоваться для охоты. На протяжении 3-4 миллионов лет, когда предки-гоминиды заготавливали еду, питались падалью и охотились, эта черта подвергалась действию естественного отбора. Другие тенденции в поведении мужчин, такие как агрессивность и недостаток эмпатии, тоже имеют отношение к размножению. Конкуренция между самцами за обладание самками требовала агрессивности, а заодно и склонности к слабому сопереживанию сопернику. Эти тенденции, возможно, тоже были включены в активность, связанную с охотой, и подвергались дальнейшему действию естественного отбора на протяжении миллионов лет эволюции гоминид. Непосредственные тендерные отличия в брачном поведении будут обсуждаться в главе 5.

Резюме.

Энцефализация (отношение массы мозга к размеру тела) достигла максимума у людей. Хотя приматы в целом -- относительно высоко энцефализированные виды, развитие мозга у человека можно объяснить уникальным для его предков набор факторов естественного отбора. К этим факторам относят климатические изменения, вызванные Ледниковым периодом, развитие баллистических движений одной рукой, эволюцию речи и внутривидовую конкуренцию.

В результате эволюционного процесса возник головной мозг человека, представляющий собой набор функционально специализированных узлов, или модулей. Сама по себе психика обладает модульной природой, проявляющейся в сильных наследственных склонностях и специализированных зонах, которые были необходимы для выживания наших прародителей. К таким адаптивным психическим модулям относятся предрасположенность в научении страху определенным стимулам, механизмы обнаружения мошенника в социальных отношениях и характерные тендерные отличия в вербальных навыках, эмпатии и пространственном мышлении.

Вопросы для обсуждения.

1. Почему энцефализацию у людей лучше считать результатом множества взаимодействующих факторов, чем одного фактора?

2. Как соотносятся между собой модульный мозг и модульная психика в сфере тендерных различий поведения? Другими словами, как онтогенез головного мозга отражается в типичных тендерных модулях поведения?

3. Порассуждайте о мозге как о коллекции старых и новых модулей, которые работают вместе. Например, при выполнении селективного теста Вейсона требуются навык чтения (сравнительно недавнее культурное изобретение), язык (сравнительно недавнее [менее 500 000 лет назад] эволюционное приобретение) и проявляются некоторые очень древние (возраст составляет миллионы лет) когнитивные склонности, связанные с макиавеллианским интеллектом.

Ключевые термины.

Ароматазация (aromatisation)

Ахроматопсия (acromatopsia)

Баллистические движения (ballistic movements)

Гетерохрония (geterochrony)

Зона Брока (Broca's area)

Зона Вернике (Wernicke's area)

Зрительная агнозия (visual agnosia)

Контралатеральная потеря чувствительности (contralateral neglect)

Корковая слепота (cortical blindness)

Латеральность (laterality)

Ледниковый период (Ice Age)

Макиавеллианский интеллект (Machiavellian intellegence)

Модульная психика (modular mind)

Модульный мозг (modular brain)

Мозжечок (cerebellum)

Мозолистое тело (corpus callosum)

Неокортекс (neocortex)

Операция по расщеплению мозга (split-brain surgery)

Поленезависимость (field independence)

Правило Аллена (Alien's rule)

Правило Бергманна (Bergmann's rule)

Селективный тест Вейсона (Wason Selection Task)

Синдром Вильяма (William's Syndrome)

Телеологическая ошибка (teleological error)

Теория готовности (preparedness theory)

Энцефализация (encephalization)

Глава 4. Язык -- жемчужина коммуникации

Льюис Кэрролл. Алиса в Зазеркалье (1872), пер. С. Маршака

Вопросы главы

1. Могут ли умные животные, воспитанные людьми, научиться языкам?

2. Могут ли люди, воспитанные животными, научиться языку?

3. Как можно доказать, что человеческая речь возникла в результате биологической эволюции?

Природа языка.

Из всех бесчисленных типов поведения, характерных для человека как представителя биологического вида, пожалуй, наиболее полно определяет принадлежность к этому виду умение разговаривать. Собственно говоря, Homo sapiens sapiens можно кратко охарактеризовать как «говорящее животное». Коммуникативные системы широко используются другими биологическими видами, как животными, так и растениями, и являются почти всеобъемлющими. Однако складывается впечатление, что человеческая речь стоит особняком, будучи филогенетически обособленной от типов поведения всех других живых существ. Мы поведем речь именно об этом кажущемся парадоксе -- возникшем эволюционным путем огромном разрыве между языковыми способностями, присущими человеку, и языковыми способностями других биологических видов, обитающих на нашей планете.

Несмотря на то что на сегодня существует более пяти тысяч живых языков, а также неустановленное количество языков мертвых или вышедших из употребления (причем разнообразие их внешних признаков просто невероятно), можно говорить об определенном количестве общих характеристик, присущих всем языкам. В отличие от типов поведения, которые в основном определены культурой, сложность какого-либо определенного языка (с точки зрения синтаксических структур и грамматических тонкостей) не зависит от сложности политических или технологических достижений общества. Языки племен, живущих собирательством, так же сложны, как и языки цивилизаций, обладающих космическими технологиями.

Чарльз Хокетт (Hockett, 1960) назвал универсальные характеристики, присущие человеческому языку как таковому, «моделирующими признаками». Некоторые животные пользуются коммуникативными системами, содержащими часть этих моделирующих признаков. Однако, насколько нам известно, у животных не существует ни одной коммуникативной системы, для которой были бы характерны все эти признаки. Вот девять признаков из предложенных Хокеттом тринадцати:

1. Режим коммуникации (вокально-слуховой у человека и у многих животных).

2. Семантика (сигналы имеют значение).

3. Прагматическая функция (акт коммуникации служит определенной цели).

4. Взаимозаменяемость (способность участников коммуникативного акта как создавать, так и получать сообщения).

5. Культурное распространение (особые сигналы заучиваются, а не передаются генетически).

6. Произвольность (звуковое оформление логически не связано со значением).

7. Дискретность (сложные сообщения построены из меньших элементов).

8. Перенос (возможность передавать информацию о предметах, удаленных во времени и пространстве).

9. Продуктивность (способность порождать бесконечное количество новых сообщений, обладающих значением, используя ограниченное число элементов, поскольку индивидуальные значения произвольны).

Из девяти пунктов этого списка первые три характерны для всех без исключения коммуникативных систем, используемых животными. Пункты с четвертого по седьмой присутствуют в некоторых из систем, используемых животными. Пункты восемь и девять, по всей видимости, присущи только человеку.

Коммуникация у животных.

По всей видимости, коммуникативные системы, используемые живыми существами, почти универсальны. Для размножения многие растения привлекают внимание животных-опылителей (особенно насекомых) при помощи ярких цветов и приятных запахов. Когда размножение уже произошло, растения обращаются к животным, которые распространяют их семена. Чтобы привлечь их внимание, растения предлагают яркие съедобные плоды, которые животные съедают. Семена при этом проходят через их пищеварительную систему.

Если определить акт коммуникации как передачу и получение информации, то говорить об этом феномене можно только применительно к животному царству, так как у растений нет нервной системы и их коммуникативное восприятие можно в лучшем случае назвать ограниченным. Системы коммуникации у животных предполагают модальность во всех отношениях. Старейшие системы включают в себя химическое восприятие, например обоняние. Было доказано, что одноклеточные организмы, такие как бактерии, реагируют на химические следы, оставленные другими бактериями того же вида. Обоняние играет ключевую роль в ухаживании и спаривании многих видов, использующих феромоны. Феромонами называются химические сигналы, выделяемые животными, чтобы привлечь самку или самца и уведомить их о готовности к размножению. Обонятельные сигналы также играют ключевую роль при необходимости пометить территорию, что легко могут подтвердить владельцы собак. Собака, мочась на различные предметы, оставляет знаки, свидетельствующие о том, что эта территория принадлежит ей, и предупреждающие других собак, что им лучше держаться подальше.

В 1950-х годах этолог Карл фон Фриш открыл явление, которое ошибочно определили как «язык пчел» (von Frisch, 1971). Проведя серию сложных экспериментов, фон Фриш установил, что пчелы, разыскивающие нектар, передают своему рою информацию о местоположении новых источников нектара при помощи так называемого «танца вразвалку» -- двигаясь «восьмеркой» по вертикальной поверхности сот. При этом интенсивность покачивания указывает на богатство нового источника нектара, а наклон «восьмерки» по отношению к перпендикуляру обозначает расположение этого источника относительно солнца. Однако, невзирая на сложность такого способа, то, что делают пчелы, нельзя сравнивать с настоящим языком. В данном случае информация, передающаяся при коммуникативном акте, крайне ограничена. Более того, использование подобной символики не является произвольным и, по всей видимости, генетически закреплено в нервной системе пчел. Таким образом, можно сказать, что пчелы пользуются системой коммуникации, поданный тип поведения нельзя назвать языком в полном смысле этого слова.

Информация о сложных, высоко значимых типах поведения, например ухаживании или рефлексе защиты своего участка, передается различными путями. Птицы поют, чтобы обозначить границы своей территории и привлечь партнера. Это не значит, что они с умыслом используют такой тип поведения, чтобы достичь своих целей. Пение складывается из определенных сигналов, некоторые из которых физиологичны, и его адаптивная функция состоит в том, чтобы обозначить границы территории и привлечь партнеров. Птицы используют также визуальные сигналы, например пыжатся, чтобы передать ту же информацию. Так, краснокрылые дрозды отмечают границы территории при помощи пучков красных перышек на крыльях. Если эти пучки зачернить, птица быстро теряет все свои угодья. Что касается собак, визуальные сигналы важны для передачи информации о различном настроении, в котором они находятся. Собака, которая наступает на другую, подняв шерсть дыбом и не сгибая передних ног, демонстрирует агрессивную позицию. Собака, склоняющаяся перед партнером, сгибая лапы, занимает, наоборот, приглашающую позицию -- она демонстрирует послушание и готовность принять участие в игре. Ворчание и рычание у собак и других млекопитающих почти всегда сигнализирует об агрессии и предупреждении.

Дарвин (Darwin, 1872) осознавал, что выражение лица человека происходит непосредственно от этих, более ранних, сигналов агрессии или умиротворения. Выражение лица и сегодня служит для нас, людей, основным источником невербальной информации. Если мы сомневаемся в достоверности того, что нам говорят, то обычно стремимся увидеть выражение лица и глаза собеседника, чтобы подтвердить правильность информации, полученной нами вербально.

Коммуникативными системами, используемыми не человеком, но наиболее близкими к человеческой речи, являются системы с вокально оформленной коммуникацией. Еще раз повторим, что о слуховых формах коммуникации можно говорить лишь применительно к животному царству. Изучение приматов, наших ближайших родичей, предоставляет обилие информации о модели эволюции языка при его развитии. Обнаружилось, что африканские серые мартышки при встрече с различными видами хищников издают различные звуковые сигналы (Cheney & Seyfarth, 1990). Если животное замечает леопарда, оно издает особый возглас -- биологи, изучающие этих обезьян, назвали его «возгласом леопарда», -- который служит для всех остальных мартышек сигналом бежать к деревьям. Если прозвучит «возглас орла», реакция будет прямо противоположной -- обезьянки вынырнут из кроны дерева и прижмутся к земле. Если мартышки услышат «возглас змеи», то они поднимутся на задние лапы и будут пристально всматриваться в траву. Эксперименты со звукозаписями доказывают также, что мартышки могут различать звуки, издаваемые отдельными особями. Они по-разному реагируют на записанные на пленку звуковые сигналы, издаваемые животными, занимающими подчиненную или главенствующую позицию. Например, если вскрикивает мартышка, занимающая подчиненную позицию, ее крик скорее проигнорируют, в отличие от такого же крика, изданного животным, занимающим главенствующую позицию. Обнаружилось, что звуковые сигналы играют незаметную, но значительную роль в социальном взаимодействии многих других видов приматов. Предположение, что эти животные обладают начатками языковых способностей, привело к серьезным попыткам обучить приматов языковым навыкам.

Обучение животных языку.

В большинстве случаев исследование способностей животных к обучению языку касалось только приматов. Однако есть несколько существенных исключений. Например, две самки морского льва успешно овладели разновидностью языка жестов (Gisiner & Schusterman, 1992). При этом одна из них продемонстрировала понимание простых правил синтаксиса (получение нового значения в зависимости от порядка слов). Объектом целого ряда исследований стал представитель иного вида морских млекопитающих -- бутылконосый дельфин. Одного дельфина научили реагировать на высокие звуковые сигналы, распространявшиеся по воде, а второго обучили языку, основанному на жестах, которые производил тренер (Herman, 1987). Оба дельфина правильно выполняли команды, которые давались им на соответствующих языках, и, более того, были способны адекватно отвечать на заданные вопросы, нажимая клавиши «да» или «нет».

Одного из наиболее выдающихся специалистов по языку в животном мире зовут Алекс. Используя свои языковые способности, Алекс демонстрировал понимание таких абстрактных понятий, как «другой/тот же самый» и «больше/меньше», а также понятие количества и конкретные понятия формы и цвета (Pepperberg, 1992, 1993, 1994, 1996). Например, когда Алексу показывали набор красных клавиш, синих клавиш и игрушечных машинок и задавали вопрос «Сколько тут синих клавиш», он произносил ответы на ясном, четком английском языке. Сородичам Алекса -- африканским серым попугаям -- свойственно подражание звукам человеческой речи, однако до него большинство исследователей поведения животных придерживались мнения, что издавать такие звуки, участвуя в реальном языковом общении, птицы не смогут. Бранное выражение «с птичьими мозгами» возникло именно из-за того, что птичий мозг, особенно его кора, очень невелик. Но хотя Алекс и считается «умственно неполноценным», его достижения в языковой сфере и познавательные способности остаются непревзойденными даже ближайшими родственниками человека -- человекообразными обезьянами.

В первой половине XX века были сделаны две документально подтвержденные попытки научить шимпанзе говорить по-английски (Candland, 1993). Суть эксперимента заключалась в том, чтобы растить детеныша шимпанзе вместе с новорожденным младенцем, уделяя обоим равное внимание и предположительно равные возможности освоить человеческую речь. Результаты этих экспериментов, мягко говоря, разочаровали экспериментаторов. В 1930-х годах У. Н. Келлог и Л. А. Келлог воспитывали детеныша шимпанзе по кличке Гуа вместе со своим сыном Дональдом, который был на два с половиной месяца младше, в почти одинаковых условиях на протяжении девяти месяцев. Невзирая на совместные усилия научить Гуа говорить по-человечески, единственными звуками, которые она издавала, были ворчание и крики, характерные для представителей ее вида. Более того, ее понимание человеческой речи оставалось крайне ограниченным. Другая шимпанзе по кличке Викки, которую воспитывали Кэтрин и Кейт Хейсы, сумела выучить не больше шести слов, которые произносила крайне нечетко. Вскоре выяснилось, что шимпанзе не могут разговаривать, поскольку не обладают необходимыми для этого органами речи.

Человек может говорить благодаря наличию глубокой гортани, которая создает резонирующее пространство в носоглотке и глотке. Кроме того, глубокая гортань обеспечивает управление и согласованную работу голосовых связок. Эти анатомические особенности отсутствуют у шимпанзе. Тем не менее в 1960-х годах была сделана попытка обучить шимпанзе Американскому языку жестов (American Sign Language -- ASL) (Candland, 1993). Беатрис и Аллен Гарднеры проводили эксперименты над самкой шимпанзе по кличке Уошу. Уошу выучила более ста знаков системы ASL, однако редко применяла более двух знаков вместе. Таким образом, неясно, использовала ли она предложения. Кроме того, она почти не выстраивала новых комбинаций. Большинство критиков объясняли предложенные комбинации знаков вроде «водяная птица» (Уошу показала это сочетание, увидев лебедя) простым совпадением в сочетании с излишне активным воображением Гарднеров.

Специалисты, критически относящиеся к «языку обезьян», объясняют поведение Уошу как следствие «феномена умного Ганса» (Candland, 1993). «Умным Гансом» звали коня, жившего в начале XX века. Предполагалось, что он способен производить любые арифметические вычисления. Стоило только попросить его сложить или вычесть одно число из другого, и конь начинал выстукивать копытом правильный ответ. В конечном итоге выяснилось, как Гансу удавалось это делать. Если условие задачи шептали коню в ухо, он никак не реагировал, и выстукивал копытом правильное число, только когда рядом присутствовал дрессировщик, который тоже слышал вопрос. В действительности Ганс очень чутко реагировал на еле уловимые намеки, которые дрессировщик подавал ему бессознательно. Дрессировщик знал правильный ответ и, когда Ганс отстукивал копытом необходимое число раз, бессознательно напрягался. Конь чувствовал напряжение дрессировщика, и для него оно служило сигналом прекратить стук. После выявления «феномена умного Ганса» исследования поведения животных старательно проверяются на наличие бессознательных намеков.

В 1970-х годах опыты по обучению языку стали проводиться и над другими видами приматов -- особого упоминания заслуживают горилла Коко и орангутан по кличке Шантек (Dunbar, 1996). В обоих случаях использовался ASL. Производились также попытки обучить шимпанзе изобразительному языку -- так, Дэвид Премак (Premack, 1971) учил ему шимпанзе по кличке Сара. В случае с Сарой роль предметов и понятий играли разноцветные пластиковые фигуры, к которым были прикреплены магниты -- так их можно было расположить на металлической доске, чтобы выстраивать предложения. Дуэйн Рамбо (Rumbaugh, 1976) в своих исследованиях пользовался клавиатурой наподобие компьютерной, клавиши которой представляли собой набор разноцветных фигур, причем каждая клавиша соответствовала не букве, а целому слову. Эту систему использовали при обучении двух молодых шимпанзе Остина и Шермана, но результат оказался не слишком успешным. Тем не менее маленький бонобо, или карликовый шимпанзе, по кличке Канзи самостоятельно научился языку, которому обучала его мать (Savage-Rumbaugh, Shanker & Taylor, 1998). Этот факт сам по себе достаточно примечателен, поскольку все прочие попытки научить обезьян языку подразумевали интенсивное обучение какой-то отдельной обезьяны, в то время как Канзи, казалось, освоил его без всякого принуждения.

Канзи стал лингвистическим гением среди обезьян. Он убедительно продемонстрировал глубокое понимание человеческой речи (Savage-Rumbaugh, Shanker & Taylor, 1998) и способность понимать важные понятия вроде сложения и вычитания, отношения «меньше-больше», мог задавать вопросы по поводу конкретных предметов или действий и был в состоянии выполнять сложные и новые распоряжения, например, поднимал листья с пола и клал их в холодильник или, наоборот, доставал предметы из холодильника и уносил их. Канзи также способен на перевод одной модальности в другую: если дать ему послушать через наушники записанные английские слова, он правильно указывает соответствующий значок на клавиатуре. Эта способность считается необходимой предпосылкой к овладению языком и, особенно, письмом. Критики вновь обнаружили, что, несмотря на сверхъестественные способности Канзи, он все-таки составляет простые двух- и трехчленные предложения. И самое главное, для Канзи недоступна та естественная, спонтанная болтовня, на которой изъясняется обычный человеческий ребенок. Маленькие дети постоянно проговаривают вслух свои наблюдения за окружающим миром и без конца задают вопросы вроде «Что там?», «Что это?», «А что мы делаем?».

Было установлено, что человекообразные обезьяны способны к знаковому мышлению. Однако считается, что конкретные языковые способности не являются врожденными. Трудности, с которыми приматы постигают язык, ограниченность их способности спонтанно создавать новые конструкции, недостаточно сложный синтаксис и общее отсутствие внутренней мотивации языкового общения -- все это достаточно ясно свидетельствует о существовании огромного разрыва между человеком и его ближайшими родственниками. Как бы то ни было, попытки научить обезьян языку в значительной степени помогли ответить на ряд вопросов, касающихся языковой эволюции. Возможно, способность использовать и понимать знаки была присуща общему предку человека и обезьяны, поскольку сегодня ею обладают и те, и другие. Впрочем, конкретные языковые способности, в том числе мыслительная способность к комплексному использованию языка, равно как и анатомические приспособления для артикуляции, присущи только людям.

Важные сведения для понимания языковой эволюции можно получить, исследуя людей, которые не научились языку в предназначенный для этого период развития. Интенсивное обучение языку животных, для которых это несвойственно, является только одной стороной медали. Что же происходит, когда необходимого языкового опыта не получает человек? Конечно, ученые не могут проводить таких экспериментов по причинам этического характера. Однако история знает подобные случаи, и в следующем разделе внимание будет уделено именно результатам таких спонтанных экспериментов.

Одичавшие дети.

17 октября 1920 года в лесах на северо-востоке Индии группа рабочих под руководством христианского миссионера, преподобного Дж. А. Сингха начала раскапывать термитник, достигавший 20 футов в высоту (Candland, 1993). Почти сразу из норы у основания термитника показался волк и побежал к ним. Через несколько секунд за первым волком последовал второй, а затем появился третий, который яростно принялся отгонять рабочих. Это была волчица, и преподобный Сингх предположил, что самка защищает свое потомство. Прежде чем он успел вмешаться, рабочие убили волчицу. С этого момента раскопки продвигались быстро. В пустом термитнике обнаружилось логово, где сбились в кучу детеныши. Как и предполагалось, двое из них были волчатами, а двое -- обычными детьми.

Волчат забрали рабочие, а Сингх позаботился о детях и принес их в миссию (Candland, 1993). Волчьими приемышами оказались две девочки, старшей из которых было на вид около восьми лет, а младшей -- года полтора. Преподобный Сингх назвал старшую девочку Камалой, а младшую Амалой. Менее чем через год малышка Амала умерла, заразившись глистами. Камала же прожила на попечении миссионеров еще девять лет.

Этот примечательный случай свидетельствует о важности онтогенеза в детерминации типов поведения, которые в значительной степени можно считать присущими только людям (Candland, 1993). В течение первого года жизни в миссии волчьи приемыши в основном демонстрировали типы поведения, свойственные не детям, а волчатам. Они передвигались на четвереньках и были не в состоянии стоять на двух ногах из-за негибкости суставов. Зрение их было хорошо приспособлено для ночного видения -- они замечали в темноте предметы, обычно невидимые людьми. Они не проявляли ни интереса, ни любопытства к чему бы то ни было, кроме сырого мяса, а когда ели, то опускали лица в миску, как это сделал бы волк. Что же касается свойственных людям чувств, таких как радость и печаль, единственное проявление их заметили у Камалы через несколько секунд после смерти ее сестры Амалы. Камала неистово пыталась «разбудить» сестру от смертного сна. Ее пришлось силой оттаскивать от тела, и наблюдавшие заметили в глазах девочки слезы.

На момент своей поимки Амала и Камала вообще не выказывали никаких языковых способностей (Candland, 1993). Согласно свидетельствам, у Амалы они так и не проявились. У Камалы после пяти лет жизни в приюте проявились кое-какие способности к понятийному мышлению и зачаточные языковые навыки. Она знала имена многих детей, воспитывавшихся в приюте, и была знакома с понятием цвета. Словарный запас девочки составлял около 30 слов. Они не принадлежали к обычному английскому языку, на котором изъяснялись Сингхи, а, в основном, представляли собой звуки, которые Камала слышала от других детей в различном контексте. Например, когда Камале предлагали еду, она говорила «ху» вместо «да». По-бенгальски «ха» означает «да», но дети иногда использовали слово «хуу» в значении «холодно». При анализе слов, которые использовала Камала, становится ясно, что многие из них очень похожи на бенгальский язык. Камала никогда не использовала эти слова свободно. Когда ее просили назвать тот или иной предмет, она называла его вполне определенно, однако никогда не называла предмет, прося дать его ей -- только ждала, пока жена преподобного Сингха перечислит ряд предполагаемых предметов, и кивала головой, когда та произносила нужное слово.

Камала жила в миссионерском приюте девять лет (Candland, 1993). На протяжении этого периода она осваивала все больше и больше слов, но так и не стала употреблять их свободно. Не осталось и свидетельств того, что она хотя бы раз свободно произнесла что-то напоминающее связное предложение. В ноябре 1929 года Камала умерла от уремии. Болезнь, очевидно, развилась непосредственно из-за ее привычки поедать сырое мясо. Волчья диета явно не подходила человеческому организму.

Хотя эта история о детях, выращенных животными, является одной из наиболее весомо подтвержденных документально, она ни в коем случае не является первой (Candland, 1993). Основатель современной таксономической классификации Карл Линней установил для вида Homo разновидность Loco ferus. Он описал Loco ferus как существо, передвигающееся на четвереньках, немое (то есть не разговаривающее) и заросшее волосами. Линней привел девять примеров таких одичавших детей. В хронологическом порядке примеры расположены так: мальчик-волк из Гессе (1344), мальчик-медведь из Литвы (1661), по-видимому, выкормленный медведями, мальчик-овца из Ирландии (1672), девочка из Краненбурга (1717), мальчик Петер из Гамельна, Германия (1724) и девочка из Шампани (1731). В 1799 году, через пятьдесят лет после публикации выработанной Линнеем классификации животных, в Канских лесах во Франции был найден еще один одичавший ребенок, мальчик лет одиннадцати или двенадцати. Все эти так называемые одичавшие дети обладали общим свойством -- абсолютным незнанием человеческого языка. Более того, никто из них после возвращения в цивилизованное общество не смог нормально освоить язык. Однако из данной информации неясно, является ли недостаточное умственное развитие таких детей результатом социальной ущербности, или же они были умственно неполноценными еще до того, как оказались в таких необычных условиях воспитания. Два случая были изучены достаточно подробно, и, по мнению специалистов того времени, исследовавших умственно отсталых людей, оба ребенка отличались крайне низкими умственными способностями. Исследователи объясняли неспособность этих детей к адаптации в обществе и к изучению языка врожденной умственной неполноценностью, но, разумеется, недостаток умственной деятельности в равной мере можно объяснить неспособностью мозга развиваться нормально в отсутствие необходимого поощрения со стороны окружающей среды (человеческого общества). Вряд ли на воспитание животным всегда попадают дети, от рождения умственно неполноценные.

Одним из наиболее свежих и широко известных примеров неполноценного детства считается случай с девочкой, откликавшейся на имя Джени (Rymer, 1993). Джени нашли в Калифорнии в 1970 году, когда ей было тринадцать с половиной лет. На протяжении этих тринадцати лет, за вычетом первых двадцати месяцев ее жизни, Джени изо дня в день держали на горшочке в подвале дома. На ночь ее закутывали в крепкую куртку и помещали в кроватку с проволочными стенками, закрытую сверху. Мать Джени была полуслепой, а отец -- жестоким человеком, страдающим умственным расстройством. Общаясь с дочерью, он не разговаривал, а лаял. Когда Джени нашли, речь ее состояла из нескольких отрицаний вроде «прекратиэто» и «ненадо». Стоять прямо она не могла. После того как девочку обнаружили, она в течение нескольких лет проходила курс интенсивной реабилитации, тренировок и занятий. При прохождении курса терапии Джени училась передвигаться отдельными шагами, а также распознавать слова и разговаривать. Сначала она могла только бормотать отдельные слова, потом перешла на фразы из двух, иногда трех слов. Однако в отличие от речи нормальных детей, фразы Джени представляли в основном мешанину слов. Она редко согласовывала их, и только люди, хорошо знакомые с ее поведением и потребностями, хорошо понимали эти «предложения». Помимо того, что Джени так и не освоила грамматику, особенно синтаксис (законы, по которым слова образовывают фразы и предложения), она не могла различать типы местоимений, а также действительный и страдательный залог.

Единственный вывод относительно языка, который можно сделать, изучая феномен одичавших детей, -- тот, что во время основных периодов развития ребенок должен находиться в адекватной социальной среде. Собственно говоря, считается, что решающим периодом языкового развития являются первые двенадцать лет жизни ребенка -- приблизительно до начала полового созревания. Из этих двенадцати лет наиболее важен период от года до четырех. В следующем разделе будет рассмотрен период нормального развития ребенка, когда тот осваивает язык.

Овладение языком.

Способы, которыми представители определенной культуры овладевают ее различными проявлениями, могут быть самыми разнообразными. Например, человек может заинтересоваться определенной областью знания или видом деятельности в достаточно зрелом возрасте и стать в ней специалистом только к старости. Так, сорокапятилетний человек может заинтересоваться вегетарианской кулинарией и к пятидесяти годам стать ее знатоком. Некоторые люди начинают уже в зрелом возрасте заниматься рискованными видами деятельности или теми видами, которые требуют большого мастерства: альпинизмом, греблей, живописью или игрой на пианино, -- и достигают значительных успехов. Однако способ, которым люди овладевают языком, строится по строго определенной схеме. До определенной степени она может варьировать в каждом отдельно взятом случае, но последовательность развития остается относительно неизменной. Эта неизменная последовательность языкового развития в значительной мере свидетельствует в пользу восприятия языка как результата биологической эволюции.

Стадии развития.

На протяжении первых месяцев жизни дети осуществляют коммуникацию при помощи жестов, выражений лица и так называемых «долингвистических проявлений речи», к числу которых относятся плач (он представляет из себя не одно голосовое проявление, а набор несколько отличающихся друг от друга звуков, каждый из которых обладает своим значением), гуление (сюда же относятся резкие булькающие звуки) и смешки. Возраст от трех до шести месяцев -- так называемая стадия лепета. Дети всего мира, независимо от их принадлежности к какой-либо определенной культуре, в одно и то же время проходят эту стадию развития, даже если они глухи от рождения. Лепет складывается из непроизвольного произнесения фонем, а фонемы -- это основные звуки, на базе которых возникает язык. В английском языке приблизительно 36 фонем. Однако дети, проходя через стадию лепета, не ограничиваются лишь фонемами, входящими в состав их родного языка, а, как правило, издают и звуки, в него не входящие. Когда стадия лепета подходит к концу, звуки, издаваемые ребенком, в основном сводятся к фонемам языка, на котором разговаривают люди, его воспитывающие. Если ребенок глухой, его лепет постепенно сходит на нет, и через некоторое время он почти перестает издавать звуки. Дети с нормальным слухом, благодаря постоянному закреплению навыка, начинают разговаривать на экспрессивном жаргоне -- так называются высказывания, содержащие определенный смысл, которые уже звучат как предложения, с паузами, изменением интонаций и ритма.