Дифференциальная психология

Если мы хотим кратко охарактеризовать шизоидные темпераменты, то мы должны сказать: шизоидные темпераменты находятся между полюсами раздражительности и тупости, так же как циклоидные темпераменты находятся между полюсами веселости и печали...

Только тот владеет ключом к пониманию шизоидных темпераментов, кто знает, что большинство шизоидов отличаются не одной только чрезмерной чувствительностью или холодностью, но обладают тем и другим одновременно, и при этом в совершенно различных комбинациях. Мы можем из нашего шизоидного материала образовать непрерывный ряд, который начинается тем, что я обычно называю «типом Гельдерлина»,-- теми крайне сентиментальными, чрезмерно нежными, постоянно обидчивыми ми-мозоподобными натурами, «состоящими только из нервов»,-- и который прекращается на тех холодных, застывших, почти безжизненных типах тяжелой dementia praecox, прозябающих, как «животное», в углах больницы. И мы тем не менее у нежнейших представителей этой мимозоподобной группы ощущаем еще легкий, незаметный налет аристократической холодности и неприступности, аутическое сужение сферы чувствований ограниченным кругом избранных людей и вещей, и мы слышим иногда резкое замечание о людях, находящихся вне этого круга, по отношению к которым аффективная откликаемость совершенно умолкает: «Между мной и людьми завеса из стекла»,-- сказал мне недавно такой шизоид с неподражаемой четкостью. Эту тонкую, холодную, остро колющую стеклянную завесу мы чувствуем у сделавшегося кататоником Гельдерлина, представителя мимозоподобной группы, и еще яснее у шизофреника Стриндберга, который о себе говорит: «Я тверд, как железо, и все-таки полон чувств до сентиментальности »...

От этого мимозоподобного полюса шизоидные темпераменты во всевозможных оттенках идут к холодному и тупому полюсу.

Но и среди половины нашего материала с бедностью аффекта мы находим довольно часто в глубине души нежное ядро личности с крайне уязвимой нервозной сентиментальностью. «Вы не знаете, как мне все это больно»,-- сказал недавно своим родителям юный гебефреник, который по внешним проявлениям отличался равнодушием, вялостью и полным отсутствием темперамента.

Комбинацию соотношений, при которой у отдельного шизоида гиперэстетические элементы переплетаются с анэстетическими элементами шизоидной шкалы темпераментов, мы называем психоэстетической пропорцией.

Пропорция настроения циклоидов колеблется волнами. Психоэстетическая пропорция шизоидов перемещается. Это значит, что отношение между гиперэстетическими и анэстетическими частями темперамента меняется в течение всей жизни у многих шизоидов толчкообразно, но больше не возвращается к исходному пункту.

Социальная установка

Аутизм, рассматриваемый как шизоидный симптом темперамента, имеет оттенки в зависимости от психоэстетической шкалы отдельного шизоида. Бывают случаи, когда аутизм является преимущественно симптомом повышенной чувствительности. Такими крайне раздражительными шизоидами сильные краски и тона реальной жизни воспринимаются как резкие, некрасивые, грубые, неприятные и даже с душевной болью, между тем как для циклоида и для нормального человека они желанны и составляют необходимый возбуждающий жизненный элемент. Их аутизм проявляется в том, что они уходят в самих себя, они стремятся избегнуть всяких внешних раздражений, заглушить их, они закрывают окна своего дома, чтобы в нежном, тихом полумраке своего внутреннего Я вести фантастическую, «бездеятельную, но полную мыслей» жизнь в грезах (Гельдерлин). Они ищут, как красиво о себе сказал Стриндберг, одиночества, чтобы закутаться в шелк своей собственной души...

Аутизм большинства шизоидов и шизофреников представляет комбинацию обоих элементов темперамента: это -- равнодушие с налетом боязливости и враждебности; это -- холод и в одно и то же время страстное желание быть оставленным в покое. Судорога и паралич в одной картине.

Шизоидные люди или абсолютно необщительны, или общительны избирательно, в узком замкнутом кругу, или поверхностно-общительны без более глубокого внутреннего контакта с окружающим миром. Необщительность шизоидов имеет различнейшие оттенки. Эта антипатия к общению с людьми варьирует от нежной тревоги, робости и застенчивости через иронический холод и угрюмую причудливую тупость до резкого, грубого, активного человеконенавистничества. И самое любопытное -- это то, что эмоциональная установка отдельного шизоида в отношении ближнего переливается замечательными цветами радуги между застенчивостью, иронией, угрюмостью и жестокостью. Красивым характерологическим примером такого рода служит Робеспьер.

По отношению к чужим, вновь появляющимся людям пробуется весь регистр психоэстетической шкалы с нервозностью и неуверенностью.

Циклоидное добродушие -- это добросердечие, готовность разделить горе и радость, активная доброжелательность или дружелюбное отношение к ближнему. Добродушие шизоидного ребенка слагается из двух компонентов: боязливости и утраты аффекта. Это есть уступка желаниям окружающих, вследствие равнодушия, смешанного с робкой боязливостью оказать им сопротивление. Циклоидное добродушие -- это дружеское участие, шизоидное -- боязливая отчужденность. В соответствующих конституциональных соединениях и это боязливое шизоидное добродушие может получить черты истинной доброты, приятной нежности, мягкости, внутренней привязанности, но всегда с элегической чертой болезненной отчужденности и уязвимости.

Мы встречаем среди необщительных шизоидов характерную фигуру угрюмого чудака, который, замкнувшись от внешнего мира в своей келье, всецело поглощен своими собственными мыслями, все равно будь то ипохондрические телесные упражнения, технические открытия или же метафизические системы. Эти оригиналы и чудаки внезапно покидают свой угол как «озаренные» и «обращенные в новую веру», отпускают себе длинные волосы, образуют секты и проповедуют, в пользу человеческих идеалов, сырой пищи, гимнастики и религии будущего, или все это вместе.

Наряду с простой необщительностью характерной чертой некоторых высокоодаренных шизоидов является избирательная общительность в замкнутом кругу. Многие чувствительные аутис-ты отдают предпочтение определенной социальной среде, определенным сторонам своей психической атмосферы, которые они считают своим жизненным элементом. Это прежде всего изящные светские формы жизни, аристократический этикет.

В строго выдержанном, выхолощенном формализме его нежная душа находит все, что ей нужно: красивую линию жизни, которая нигде и ничем не нарушается, и заглушение всех аффективных акцентов при общении с людьми. Затем этот безличный культ формы прикрывает то, что так часто отсутствует у шизоида,-- он прикрывает за этой холодной элегантностью недостаток сердечности и непосредственной душевной свежести, что вскрывает также и в этих тонко чувствующих натурах начинающееся охлаждение эмоции. Аристократическое некоторых шизоидных натур выявляется и у простых людей в потребности к высокомерию, в желании быть лучшими и иными, чем другие.

Существенное в этой характерологической тенденции -- это стремление к замкнутому кругу. Дружба таких шизоидов -- это избирательная дружба к одному. Неразделимый союз двух мечтающих чудаков или союз юношей, эфирный, торжественный, удаленный от народа; внутри его -- экстатический культ личности, вне его -- все резко отвергается и презирается. История юности Гельдерлина является наглядным примером в этом направлении.

Так же обстоит дело и с эротикой. Не горячее естественное влечение, но экстаз и резкая холодность.

Ищут не красивую девушку, но женщину вообще, «абсолютное»: женщину, религию, искусство -- в одном лице. Или святая, или мегера -- середины нет. Стриндберг является красивым примером такого типа.

Третья социальная установка шизоидов -- поверхностная общительность без более глубокого психического раппорта. Такие люди могут быть очень ловкими, расчетливыми дельцами, суровыми властелинами, или холодными фанатиками, или же равнодушными, вялыми, ироническими натурами, которые вращаются среди людей всякого круга, но при этом ничего не ощущают.

Словом, шизоид не растворяется в среде. Всегда здесь -- стеклянная завеса. При гиперэстетических типах развивается иногда резкая антитеза: Я и «внешний мир». Постоянный самоанализ и сравнение: как действую я? Кто поступает со мной несправедливо? Кому я сделал уступку? Как теперь я пробьюсь?

Это -- люди постоянного душевного конфликта, жизнь которых представляет собой цепь трагедий и протекает по одному только тернистому пути. Они, если можно так выразиться, обладают талантом к трагическому. Циклотимик вовсе не в состоянии обострить ситуацию, если она трагична; он уже давно приспособился, и окружающий мир к нему приспособился, так как он его понимает и в контакте с ним.

Резкий, холодный эгоизм, фарисейское самодовольство и чрезмерное самомнение во всех вариациях мы находим в шизофренических семьях.

Но они не являются единственной формой аутизма. Другой формой его служит стремление осчастливить людей, стремление к доктринерским принципам, к улучшению мира, к образцовому воспитанию своих собственных детей при полном игнорировании своих собственных потребностей. Альтруистическое самопожертвование высокого стиля, особенно в пользу общих идеалов (социализм, воздержание от алкоголя), является специфическим качеством некоторых шизодов. В одаренных шизофренических семьях мы иногда встречаем прекрасных людей, которые по своей искренности и объективности, непоколебимой стойкости убеждений, чистоте воззрений и по твердой настойчивости в борьбе за свои идеалы превосходят самих полноценных циклотимиков; между тем они уступают им в естественной, теплой сердечности в отношении к отдельному человеку и в терпеливом понимании его свойств.

Тип холодного деспота (нравственное помешательство)

Эрнест Кат, 23-летний студент, преследует своих родителей с фанатической ненавистью и жесточайшей бранью, называет своего отца бродягой, свою мать -- проституткой, угрожает избить их кнутом, крадет и выжимает деньги у них, насколько он может. Их существование -- это сплошное мучение. Они ни на один момент не уверены в своей жизни. На столе перед матерью лежит бумажник. Эрнест Кат с папироской в руках небрежно берет бумажник, вынимает оттуда все деньги, кладет их спокойно в карман и возвращает ей обратно бумажник. Отец не желает платить его долгов. Он берет несколько серебряных ложек, тщательно рассматривает их и прячет их у себя. Он конфискует ценные вещи в доме до тех пор, пока не удовлетворят его требований. Если ему угрожают полицией, он пожимает плечами: он знает, что отец не желает скандала. Он насилует кельнерш и образованных молодых девушек, которых он ночью приводит в дом своего отца, в свою комнату. Когда возмущаются его поведением, он только холодно улыбается. Если напоминают ему о работе, он приходит в бешенство. После таких выступлений он покидает комнату, весь покрытый потом.

Его университетские занятия без всякой цели и плана, он поступал на все факультеты, изучал философию, психологию, эстетику, но кутил и ничего не достигал. Наконец, он пришел к заключению: «Я исключительный человек, обычная профессия не для меня, я хочу сделаться артистом».

Вне дома он совершенно иной, весьма любезен, считается молодым человеком с изящными манерами, умеющим себя держать в обществе. Он любим в кругу своих товарищей и играет в хорошем обществе известную роль maitre de plaisir. По отношению к молодым женщинам в нем есть нечто подкупающее, со многими он состоит в нежной переписке. Он постоянно носит монокль, у него удивительная слабость к дворянскому обществу, в его собственной личности проглядывают черты дворянского происхождения. «Я не могу вращаться в кругах, где живут мои родители». Его политические убеждения крайне консервативны. Тем не менее его охватило внезапное настроение играть роль пролетария, который имеет желание расстрелять всю буржуазию.

Однажды Эрнест Кат пришел к нам сам. Худая жилистая фигура. Лицо очень длинное, бледное, холодное, спокойное, каменное. Почти отсутствует мимика. Поза небрежная, аристократическая, речь сдержанная, усталая, лишенная акцента. Иногда нечто деревянное, напыщенное. Некоторые выражения странные, приводящие в тупик. Когда он говорит дольше, ход его мышления становится расплывчатым. Когда он составляет предложение, чувствуется, что его мысль соскальзывает, его нельзя фиксировать на конкретном вопросе, он постоянно впадает в общее, абстрактное: идеалистические обороты о личности, мировоззрении, психологии, искусстве почти хаотически переплетаются между собой, нанизываются среди отрывистых предложений: «Я установлен к конфликтам»; «Я стою на психической почве, я психически совершенно сознателен».

Его внешность обнаруживает эмоциональную холодность и бесчувственность, в нем проглядывает душевная пустота и разорванность с чертами отчаяния и трагического чувства. «Внутренняя безнадежность и расщепленность», как он говорит. Он стремится «к спорту, к сцене и к психологии». Только никакого занятия для заработка, ничего такого, что «может делать и другой». Родители всюду мешают развернуться его личности. Они должны давать ему средства, которые ему нужны, чтобы он мог жить в «своей сфере», т. е. в такой среде, которая удовлетворяла бы его художественные наклонности. Он ничего не может достигнуть. Его «влечет к красоте к общению с людьми». Он пишет много писем. Но всякое чувство в нем умерло. Это «чисто искусственная жизнь», которую он ведет, «чтобы насильственно приспособиться к социальной среде, самому пережить». Он судорожно рыдает: «У меня отсутствует человеческое и социальное».

У него никогда не было юмора, это он сам чувствует. Всегда он был занят только своей собственной личностью. «Мир -- это для меня театр, в котором только я сам играю». Друзей у него никогда не было, юношеское не находит в нем отзвука. Он никогда не был серьезно влюблен в женщин. У него было много половых сношений, но внутренне при этом он оставался холодным: «Для меня невозможно уйти от себя». Все другое в жизни -- «техника», «обман». Крайне холодные театральные манеры. Сильная наклонность к эстетическому доставляет ему удовольствие.

Он разыгрывает из себя интересного, избалованного человека, стоящего над жизнью. Иногда он внезапно говорит: «Я -- Иванушка-дурачок».

Раньше Эрнест Кат был другим: слабым, тихим, нежным ребенком. Его отец рассказал нам о нем следующее: он принадлежал к лучшим ученикам. В его характере наряду с крайней добросовестностью отмечались несвойственная его возрасту серьезность, чрезмерная основательность и работоспособность. Его молчаливость, грусть и странность уже тогда вызывали опасения.

В общем он был добросердечным, послушным, любвеобильным мальчиком, особенно нежным к матери. Наступление периода созревания несколько запоздало, и он долго не обнаруживал ни малейшего чувства к девушкам. В последних классах гимназии началось резкое изменение его характера: он сделался угрюмым, нервозным и ипохондричным. Терпение и умственная продуктивность заметно ослабели. Место усиленных занятий заняло легкомысленное чтение, безграничное философствование и неудачные попытки писать стихи. Он перестал заботиться о чистоте тела -- нужно было его принуждать умываться и причесываться. Часами он бесцельно проводил время в мечтах. Плохо сданный им выпускной экзамен рассеял все возлагавшиеся на него надежды.

Одновременно с этим изменился также и его характер. Раньше добродушный, тихий мальчик сделался недовольным, сумрачным, упрямым. Он ненавидел своего отца. Еще долгое время он был сильно и нежно привязан к матери, а также и к своей сестре, пока та не вышла замуж и не умерла от туберкулеза. Под влиянием бредовых идей ревности к зятю он вбил себе в голову, что родители виноваты в ее смерти, и начал теперь преследовать с фанатической ненавистью и мать.

Каким образом могло произойти, что холодный тиран Эрнест Кат в детстве был кротким, нежным ребенком?

Это та своеобразная связь в наследственности и построении личности, которую мы встречаем постоянно у шизофреников. Мы должны признать эту связь именно потому, что она не столь неожиданна, потому что она установлена благодаря опыту, так как мы не могли бы к этому прийти путем спекулятивных психологических дедукций.

Состояние нашего пациента до периода полового созревания соответствует во всех существенных чертах шизоидному препсихотическому главному типу сентиментального примерного ребенка, лишенного аффекта. То, что с ним произошло в периоде полового созревания, не было тяжелым шизофреническим психозом, но это следует рассматривать, особенно в связи с наследственностью, как биологический эквивалент шизофренического процесса. Личность, которая возникла после, с точки зрения строгой теории надо считать постпсихотической.

Личности до и после периода полового созревания как будто отделены пропастью. И все-таки эта перемена в периоде зрелости не обозначает никакого разрыва с прежней личностью, но представляет лишь сдвиг в ней. Это типичный пример того, что мы назвали сдвигом психоэстетической пропорции.

Шизоиды, как Эрнест Кат, напоминают нероновские фигуры с их смесью порывистого произвола и содрогающейся ярости, напыщенного комедианства и холодной, расчетливой жестокости...

ЦИКЛОТИМИЧЕСКИЕ И ШИЗОТИМИЧЕСКИЕ СРЕДНИЕ ЛЮДИ

Проблема конституции развернется перед нами во всей широте лишь тогда, когда мы приобретенные результаты перенесем в нормальную психологию. Переходом в нормальную психологию мы не делаем никакого скачка. Перенося связующие нити между строением тела и психическим предрасположением на все варианты психопатической личности и отодвигая благодаря этому на задний план грубые душевные расстройства как исходный пункт нашего исследования, мы неожиданно оказываемся среди здоровых людей, среди знакомых нам лиц. Здесь у нормальных четко выступают перед нами те черты, которые мы видели там в искаженной форме. Мы находим те же самые типы строения тела, те же самые стигматы телесной конституции, и мы находим, что за той же внешней архитектурой живет та же психическая стимулирующая сила. Те же самые задатки, которые здесь являются разумными регуляторами здоровой психической установки, там, нарушая равновесие, гибнут, подвергаясь расстройству...

Этим путем мы лучше всего освобождаемся от узости психиатрического кругозора: мы уже не смотрим на мир через больничные очки, пытаясь всюду у здоровых выискивать ненормальные черты, но мы можем свободно стать в большой круг и в нем правильно расчленить и судить о здоровом или, лучше сказать, об общебиологическом и, исходя из этого большого круга, правильно понять небольшой круг болезненного. Мы уже больше не станем рассматривать психопатические личности как психопатические абортивные формы определенных психозов, напротив, мы будем считать определенные психозы карикатурой определенных нормальных типов личностей.

Мы будем считать определенные психозы карикатурой определенных нормальных типов личностей. При таких условиях психозы представляют собой лишь редкие заострения широко распространенных больших конституциональных групп здоровых.

В этом смысле и следует избрать термины. Мы называем людей, принадлежащих к тому большому конституциональному кругу, из которого рекрутируются шизофреники, шизотимическими людьми, а тех, которые принадлежат к одной группе с циркулярными,-- циклотимическими. Переходные формы между здоровьем и болезнью, или болезненные абортивные формы, целесообразнее всего называть циклоидными или шизоидными, как мы это уже сделали. Нужно, следовательно, с самого начала ясно помнить, что названия шизотимический и циклотимический ничего общего не имеют с вопросом: здоровый или больной, но они представляют собой термины для больших общих биотипов, которые заключают в себе огромную массу здоровых индивидуумов и лишь небольшую группу разрозненных, относящихся сюда психозов.

Мы только воспользовались существующими названиями для болезненного, применив их, целесообразности ради, и по отношению к здоровым.

Методический прием при этом был следующий: из нескольких сот физически и психически здоровых людей, мне хорошо известных, я выбрал приблизительно 150, которые в строении своего тела носят яркие и несомненные признаки астенического, атлетического или пикнического типа. Кроме того, я имею в своем распоряжении фотографии большинства из них. Это были, следовательно, соответственно шизофреническому кругу люди с длинными носами и угловым профилем, с чрезмерно высокой средней частью лица, с овальными яйцевидными очертаниями его, при этом с худощавой, стройной фигурой, с грубо выделяющимся мышечно-костным рельефом и, с другой стороны, напротив, хорошо известные из циркулярного круга пикнические фигуры с полными, мягкими лицами, с широкими очертаниями в форме щита или пятиугольника и с гармоничным построением профиля, с короткой шеей, округленными формами тела и склонностью к пикническому отложению жира.

При этом вскоре обнаружились две большие группы темпераментов, из которых одна совпадает с пикническими, другая -- с соответствующими шизофреническому кругу формами строения тела; разумеется, и здесь нам приходилось встречать небольшое количество частичных или полных перекрещиваний...

Преимущественно у пикников наблюдающиеся темпераменты можно разделить на следующие подгруппы, которые связаны между собой широкими переходами и часто одновременно наблюдаются у одного и того же лица:

1. Болтливо-веселые.

2. Спокойные юмористы.

3. Тихие, душевные люди.

4. Беспечные любители жизни.

5. Энергичные практики .

Мы можем теперь же дать характеристики людей повседневной жизни, которые по строению своего тела сходны главным образом с шизофрениками.

1. Тонкочувствующие аристократы.

2. Чуждые миру идеалисты.

3. Холодные властные натуры и эгоисты.

4. Сухие и параличные.

Мы видим, что типы, которые получаются на основании изучения строения тела здоровых средних людей, не обнаруживают у своих типичных представителей никаких принципиальных отличий по сравнению с характеристиками, данными в последних главах при помощи материала душевнобольных. Строение тела и эндогенные психозы ведут нас при исследовании общей человеческой характерологии приблизительно к тем же целям. Они коррегируют и дополняют друг друга. При комбинации обоих методов возможно, вероятно, общее психологическое учение о темпераментах поставить на прочный фундамент...

ГЕНИАЛЬНЫЕ

Высокоодаренные вследствие своей малочисленности малопригодны для статистических исследований, но зато богаче резко выраженными типичными личностями. В этой -- главе дело идет не о том, чтобы доказать принципиально новое, а о том, чтобы проверить выводы, полученные на большом материале, на немногих великих людях и установить у них более тонкие черты.

Вожди и герои

На основании нескольких исторических примеров можно выделить среди циклотимиков следующие типы вождей:

1. Храбрые борцы, народные герои.

2. Живые организаторы крупного масштаба.

3. Примиряющие политики.

Последние ближе примыкают к средним состояниям, между тем как первые две группы обязаны своей силой гипоманиакаль-ным компонентам.

Блестящим примером гениального вождя, который сочетает в себе эти обе стороны циклотимического характера, является Мирабо, разумный руководитель первого периода французской революции. В соматическом отношении -- это фигура с округленными формами и короткими членами, полная темперамента и мягкости -- словом, типичный пикник.

Он обладал тенденциями храброго борца и осторожностью, способностями примиряющего политика: пламенный дух, полный ораторского таланта и пылающей чувственности, полный остроумия и сознания собственного достоинства, но при этом всегда справедлив и примирителен, весельчак, кутила, игрок, постоянный должник, но добродушный, как дитя, человек, который любил пожить и давал другим жить, друг человека, совавший каждому нищему деньги в руки, беспечный, доступный, всюду пользовавшийся популярностью и кичившийся ею; мастер популярно выражаться, умевший руководить при самых горячих прениях, пропитанный тонким юмором и умевший в самый сухой официальный документ вставить умное замечание и прекрасный оборот. Лишенный скрупулезности и не отличавшийся очень высокой моралью, но великодушный, со здравым смыслом и свободный от фанатизма и доктрины...

Совершенно иного склада герои шизотимических темпераментов. Их успехи главным образом обусловлены следующими чертами шизотимической характерологии: настойчивостью и систематической последовательностью, их непритязательностью, спартанской строгостью, стоической выносливостью, холодностью в отношении к судьбам отдельных личностей, с одной стороны, и утонченным этическим чувством и неподкупной справедливостью -- с другой, а в особенности своим тонким чутьем к стонам слабых и раненых, гиперэстетическим состраданием, отвращением и пафосом по отношению к народным страданиям, по отношению к дурному обращению с угнетенными классами и склонностью к идеализму вообще. Обратной стороной этих преимуществ является известная склонность к доктринерству, односторонне узкому и фанатичному, недостаток доброжелательности, приятного, естественного человеколюбия, понимания конкретной ситуации и особенностей отдельных личностей.

Их можно подразделить на следующие группы:

1. Чистые идеалисты и моралисты.

2. Деспоты и фанатики.

3. Люди холодного расчета...

Прежде всего несколько слов о последней группе как менее важной. Такие черты можно видеть в дипломатических способностях князя Меттерниха, человека с резко выраженными шизотимически-ми формами липа. В шиллеровском описании полководца Валлен-штейна ясно выступает эта осторожность, скрупулезная холодность, расчетливость в умении властвовать над людьми и ситуациями, в парадоксальном, но биологически-естественном сочетании с мистически-метафизическими наклонностями шизотимика.

Этому холодному, гибкому и отчасти аморальному типу противостоят патетическая страстность и строгая последовательность чистых моралистов и идеалистов. Именами Канта, Шиллера и Руссо можно характеризовать эту группу.

Особенность этих натур заключается в том, что они, не принимая участия в практической жизни, за исключением Шиллера, и неспособные к этому, все-таки благодаря простому высказыванию своих мыслей творили великие дела, которые по своей силе и длительности значительно превосходят исторические деяния упомянутых практических людей расчета. Непостоянный, робкий гиперэстетик Руссо, нелюдимый отшельник с сенситивным бредом преследования в своем внутреннем Я, из своего убежища взволновал душу французского народа и дал непосредственные^ стимулы для Великой революции: «Природа», «Право человека», «Государственный договор». Он создал такие девизы, исполнения которых только и ждала жаждущая деятельности современность. Железный, «категорический императив» Канта и идеализм Канта и Шиллера вообще стоят в близкой, хотя и не прямой связи с великими освободительными войнами и налагают даже отпечаток на известный период истории Пруссии.

Действие этих и многих других незначительных шизотими-ков на современников обусловливается резкой альтернативностью их чувствований и логических формулировок. Это не люди, которые всюду видят большую или меньшую степень хорошего или плохого, которые всюду находят реальные возможности и выходы. Они не видят возможности, но только грубую невозможность. Они не видят путей, а знают только один путь. Либо одно, либо другое. Здесь -- в рай, там -- в ад. Горячая ненависть смешивается с трогательной благожелательностью. Яркие карикатуры шиллеровских юношеских драм, утопический идеализм Руссо, категорический императив: «Ты можешь, так как ты должен» -- так вырисовывается у них одна линия, которая кажется прямой и простой, так отчеканивают они горячие и холодные крылатые слова, сильные лозунги, которые до мозга костей пронизывают полусгнившую, трусливую современность. Они -- герои великих переворотов, которым не нужно реалистов, когда невозможное становится единственной возможностью.

Аутистическое мышление не становится здесь реальностью, так как это невозможно, но делается сильно действующим ферментом при превращении одной исторической реальности в другую. При известных исторически-заостренных ситуациях эти ферментные действия аутистических лозунгов, даже у фанатиков и утопистов среднего типа, влияют сильнее, чем реально-политические эксперименты и соображения. Это ферментное действие аутистической мысли, односторонней, резко заостренной антитетической идеи мы наблюдаем даже в этическом учении великого мыслителя Канта, которое возникло в тиши кабинета без всякого пафоса, без всякого желания действовать на массы. Уже часто такой невинный девиз из тихого кабинета ученого встречал звучный резонанс в пафосе повседневных боев и даже воспламенял насыщенную атмосферу той или иной эпохи, что приводило в ужас самого виновника.

Все элементы высоконапряженного нравственного идеализма мы находим в фигурах группы фанатиков и деспотов: Савонаролы, Кальвина, Робеспьера5, т. е. резко альтернативную этическую установку, аутистическую одержимость идеями современников, беспощадную ненависть к реальному миру, к прекрасному, к удовольствиям, ко всему тому, что улыбается, цветет и бьет ключом. Ничего не остается, кроме чистой, голой этической религиозной схемы. Человечество, сделавшееся добродетельным благодаря страху, окруженное кругом решеткой и колючей проволокой. Если показывается кто-нибудь, который нарушает категорический императив, касается его или игнорирует,-- тот лишается головы. И над всем этим Робеспьер. Кровопийца? Нет -- ученик Руссо и сын нежной матери, робкий, нежный мечтатель, бледная добродетельная фигура, выдающийся учитель жизни, не понимающий ужасов. Он углублен в чтение Contrat sociale, своей любимой книги, идеи которой он претворяет в действительность с педантичной тщательностью. Он не чувствует, что он творит, и продолжает посылать на гильотину с неподкупной справедливостью. Он ничего не чувствует, кроме добродетели и идеала. Он не чувствует, что это причиняет страдание. При этом он пишет стихи, как Гельдерлин, и проливает слезы умиления, когда говорит. Простой, приличный, скромный, мягкий, нежный семьянин, который больше всего боится оваций и дам.

В истории имеется мало личностей, которые представляют собой такую классическую чистую культуру шизотимических качеств в их странных контрастах, как это мы видим у Робеспьера: резкая эмоциональная холодность наряду с эксцентричностью, героическим пафосом, фанатической настойчивостью и внезапным отказом от решений, скрытая замкнутость при верности своим принципам. Что-то угрюмое, недоверчивое, напыщенное, педантичное, робкое. Добродетельный убийца, варвар из гуманности, «фанатик холодной, но безумной рефлексии».

Странный идеалист Мирабо, его циклотимический антипод, говорит о нем, покачивая головой: «Этот человек верит во все, что он говорит».

Эту шизотимическую триаду: идеализм, фанатизм, деспотизм -- мы находим у более крупной и глубокой личности -- Кальвина. Робеспьер действует как его карикатурный двойник в другом столетии. Идеалистически-теократическое революционное владычество Савонаролы во Флоренции, Кальвина в Женеве и Робеспьера в Париже имеет много любопытных исторических аналогий.

Из-под рясы Савонаролы выглядывает угрожающий угловой профиль . Шизотимическое творчество незначительных людей быстро преходяще, между тем религиозное учение Кальвина, как каменный монумент великого шизотемического ума, лишь постепенно проникло в умы людей и держалось столетия: со строгой организацией в построении, холодное, систематическое, полное нравоучений и фанатической силы убеждения, нетерпимое -- чистая мысль и чистое слово -- без образа, без смеха, без души, без юмора, без примирения. Заклятый враг всех диатетических аффектов.

Менее известно то, что Кальвин из теологических мотивов в течение четырех лет казнил 50 человек и еще более сослал.

«Неукротимый характер», «гранит», говорит Каролина о Шеллинге.

Благородство, широкий размах мысли, стойкость при неприятных ситуациях, твердость, чистота и цельность личности, героизм -- вот жизненная форма великих шизотимиков. Таковым был Шиллер. Все половинчатое и надломленное он отбрасывает от себя беспощадно. Пусть гибнут граждане, пусть гибнет Шлегель, пусть гибнет все, что не живет и не может умереть. Остается только: идеал и воля. «Как скала,-- говорит несколько охлажденный его посещением Жан Поль,-- тверд, как скала, полон драгоценных камней, полон сил -- но без любви». Гёте7 даже в старости, когда думает о своем друге, говорит с торжественным подчеркиванием: «Он был как Христос, и таким нужно быть».

ТЕОРИЯ ТЕМПЕРАМЕНТОВ

Три понятия: конституция, характер и темперамент -- получили для нас в течение нашего исследования следующий смысл.

Под конституцией мы понимаем сумму всех индивидуальных свойств, которые покоятся на наследственности, т. е. заложены генотипически.

Только часть конституциональных факторов мы положили в основу наших исследований, а именно взаимоотношение между строением тела, предрасположением личности и психической и соматической заболеваемостью. Понятие о конституции является психофизическим, общебиологическим и относится как к телесному, так и к психическому. Понятие «характер», напротив, чисто психологическое.

Под характером мы понимаем сумму всех возможных реакций человека в смысле проявления воли и аффекта, которые образовались в течение всей его жизни. Следовательно, из наследственного предрасположения и всех экзогенных факторов: соматических влияний, психического воспитания, среды и переживаний.

Выражение «характер» выделяет из аффективной сферы целостно психическую личность, при этом, разумеется, интеллект остается неотделимым. Понятие «характер» имеет много общего с понятием «конституция», а именно унаследованную часть психических качеств оно абстрагирует от телесных коррелятов, которые заключаются в понятии конституции, но, с другой стороны, в него входят как составная часть экзогенные факторы, особенно результаты воспитания и среды, чуждые понятию конституции. Помимо этого, тяжелые болезненные душевные состояния не относятся к характеру.

Кроме этого, точно отграниченного значения, можно пользоваться выражением «характер» для построения личности, не придавая существенного значения различию между конституциональными и экзогенно развивающимися факторами.

Выражение «темперамент» не является для нас строго установленным понятием, а лишь эвристическим термином, который должен стать отправным пунктом для главной дифференциров-ки биологической психологии.

Мы представляем себе пока два главных, переплетающихся между собой круга действий.

Психические аппараты, которые называют также психической рефлекторной дугой, следовательно, факторы, которые, вероятно по филогенетически наслоенному пути способствуют переработке в смысле образов и представлений психических раздражений от чувственного раздражения до моторного импульса. Мозговые центры и пути -- их телесный коррелят -- находятся в неразрывной связи с органами чувств и двигательными инстанциями, словом, аппарат чувств, мозга и движений.

Темпераменты. Они, как мы это твердо эмпирически знаем, обусловлены гуморально химизмом крови. Их телесным представителем является аппарат мозга и желез. Темпераменты составляют ту часть психического, которая, вероятно по гуморальному пути, стоит в корреляции со строением тела. Темпераменты, давая чувственные тона, задерживая и стимулируя, проникают в механизм «психических аппаратов». Темпераменты, поскольку возможно эмпирически установить, имеют, очевидно, влияние на следующие психические качества: 1) на психэстезию -- чрезмерную чувствительность или нечувствительность по отношению к психическим раздражениям; 2) на окраску настроения -- оттенок удовольствия и неудовольствия в психических содержаниях, прежде всего на шкалу веселого или печального; 3) на психический темп -- ускорение или задержка психических процессов вообще и их специального ритма (цепко держащийся, неожиданно соскакиваюдций, задержка, образование комплексов); 4) на психомоторную сферу, а именно на общий двигательный темп (подвижный или флегматичный), а также на специальный характер движений (параличный, быстрый, стройный, мягкий, закругленный).

При этом следует эмпирически установить, что силы, которые влияют на все эти факторы, очевидно, имеют значение для образования типов представления, для того, что мы называем интеллектом и психическим предрасположением...

Будет правильно группировать понятие темперамента вокруг психических инстанций, которые легко реагируют на острые химические действия как экзогенного (алкоголь и морфий), так и эндокринного характера, следовательно вокруг аффективности и общего психического темпа.

В частности, по поводу биологической основы наших представлений о темпераментах надо сказать следующее: мозг остается заключительным органом для всех действий, относящихся к темпераменту, даже и таких, которые исходят от химизма крови. Экспериментальные наблюдения над травмами мозга показывают что непосредственные воздействия на мозг могут вызвать резки изменения темперамента...

В настоящее время мы не йожем решить вопрос, насколько, мозг наряду со свойствами заключительного органа обладает еще первичными, активными функциями при возникновении таких психических качеств, как окраска настроения и общий психический темп. В отношении различных сенсорных и психомоторных типов функций, типов образования представлений и воззрений мы пока не сможем дать ответа на вопрос: что из этих различных психических функций репрезентируется в отдельных анатомических мозговых аппаратах и что обусловливается лишь переключением того же аппарата вследствие различных химически-гуморальных влияний. Но мы будем уже считать достижением, если эти вопросы будут поставлены и сформулированы...

Коснемся теперь желез с внутренней секрецией. Что эндокринная система имеет существенное влияние на психику, особенно на качество темперамента, является эмпирическим фактом, установленным в отношении щитовидной железы врачебными наблюдениями при кретинизме, миксидеме, cachexia strumipriva и базедовой болезни, а в отношении половой железы -- благодаря экспериментам с кастрацией.

Мы вновь видим у больших шизотимических и циклотими-ческих групп корреляцию между строением тела и темпераментом, т. е. биологическое взаимоотношение, которое нам бросается в глаза, если мы рассматриваем параллелизм между психическим уродством и гипопл-астическим строением тела у кретинов или параллелизм между рбстом в длину костей конечностей и сдвигом в темпераменте у молодых кастратов и евнухоидов, т. е. вещи, которые можно закономерно-биологически проследить вплоть до высших животных.

Напрашивается мысль, что нормальные типы темпераментов циклотимикови шизотимиков в своей эмпирической корреляции со строением тела могут возникать аналогичным, параллельным гуморальным действием, при этом мы не должны думать односторонне о кровяных железах в узком смысле, но о всем химизме крови, который вообще обусловливается большими внутренними железами и, в конце концов, каждой тканью тела. Мы вместо одностороннего параллелизма -- мозг и душа -- выставим сознательно и уже окончательно другой -- тело и душа, метод мышления, который все больше и больше укореняется в клинике.

7. Факторный анализ личности

Как только получил общее признание тот факт, что наблюдаемые черты не соответствуют отдельным психологическим сущностям, а являются лишь аспектами личности или поведения, сразу же возникла необходимость выявить фундаментальные переменные, стоящие за этими чертами. Факторный анализ, разработанный в области психологии способностей, вот уже более двадцати лет интенсивно применяется в психологии личности с целью выявления фундаментальных качеств.

Наиболее ценный и систематический вклад в эти исследования внесли Кэттел, Гилфорд и Айзенк. Кэттел (1957) был первым, кто определил основные правила применения этого метода. Прежде всего мы расскажем об основных принципах этих исследований, затем изложим наиболее важные результаты, после чего перейдем к их обсуждению.

А. Анализируемые данные

Известно, что факторный метод заключается в математическом анализе корреляций внутри некоторой группы данных. Первая возникающая методологическая проблема это проблема анали-зируемых данных. Каким способом следует получать количест-венные факты, чтобы из них можно было извлечь фундаментальные факторы личности? В то время как есть все основания полагать, что большинство проявлений интеллекта могут быть зарегистрированы с помощью тестов, очевидно, что в отношении личности дело обстоит несколько иным образом. Принято думать, что следует исходить из результатов непосредственного наблюдения, однако практически это осуществимо далеко не всегда и только в очень ограниченных сферах поведения. Кроме того, надежность получаемых таким образом сведений не слишком велика из-за большой вариабельности наблюдаемых проявлений. В факторных исследова-ниях до сих пор применялись три вида данных: 1) то, что Кэттел называет L данные, или "факты жизни", получаемые главным образом посредством метода шкал оценок. С помощью последних наблюдатель должен определить, обладает ли испытуемый той или иной чертой. Характер данных зависит от выбора черт, от оценок наблюдателя и от понимания им используемых терминов; 2) вопрос-ники и анкеты, на которые отвечает сам испытуемый; 3) объективные тесты и эксперименты (в весьма ограниченном объеме).

Б. Список черт

Как и Айзенк, Кэттел пытался создать как можно более широкую исходную базу для дальнейших исследований. Приняв гипотезу о том, что в обыденном языке достаточно точно отражаются все аспекты личности, он взял за основу Олпорта и Одберта (1936). Исключив все термины, которые "каждый говорящий на данном языке считает синонимами", Кэттел сократил их список с 4505 до 160 слов, которые он считал "чем-то вроде Basic English для полного описания личности". Чтобы придать списку законченный вид, Кэттел дополнил его 11 терминами из научного словаря, получив, таким образом, в совокупности 171 "описательную переменную". С помощью различных и недостаточно подробно описанных автором методов, включавших в себя как подсчет корреляций, так и учет сходных субъективных суждений, Кэттел образовал 42 "грозди" (clusters) тесно связанных между собой черт, которые он определил как "поверхностные черты".

Вместо анализа по меньшей мере 4505 имеющих наименова-ние черт, которым соответствует значительно большее число поступков, можно, согласно Кэттелу, сосредоточиться в исследова-нии на этих поверхностных чертах, ничего не теряя при этом в целом. Создается, однако, впечатление, что процедура образования гроздей такова, что поверхностные черты имеют чрезвычайно сложное психо-логическое содержание, что отнюдь не облегчает факторный анализ. Чтобы читатель смог представить себе более конкретно весь объем черт, лежащих в основе такого анализа, приведем кэттеловский список поверхностных черт.

Список поверхностных черт, по Кэттелу

1. Уверенность в себе покорность.

2. Интеллектуальность, аналитичность ограниченность, отсутствие воображения.

3. Зрелость ума глупость, непоследовательность, подверженность влиянию.

4. Непостоянство, суетность рассудительность, стоицизм, сдержанность.

5. Невротичность отсутствие невротичности.

6. Черствость, цинизм мягкость.

7. Своевольность, эгоизм доброта, ненавязчивость терпимость.

8. Ригидность, тираничность, мстительность покладистость, дружелюбие.

9. Злобность, черствость добросердечие, обходительность.

10. Деморализованность, аутизм реализм.

11. Сильная воля, добросовестность вялость, непоследовательность, импульсивность.

12. Интеллектуальность простота, недисциплинированный ум.

13. Отсутствие уверенности, инфантильность зрелость, тактичность.

14. Асоциальность, шизоидность открытость, идеализм, готовность сотрудничать.

15. Веселость, энтузиазм, остроумие ощущение несчастья, разочарованность, неповоротливость.

16. Активность, нервозность самообладание, ригидность, конформизм.

17. Невроз, психопатия эмоциональная зрелость.

18. Чрезмерная чувствительность, экспрессивность флегматичность.

19. Злость, мелочность естественность, дружелюбие, открытость.

20. Эмоциональность (неадекватная) неэмоциональность.

21. Подъем, экспрессивность, разнообразие интересов замкнутость, спокойствие, ограниченность.

22. Доступность, теплота, сентиментальность замкнутость, холодность, мизантропия.

23. Ветреность, тщеславие, притворство заурядность, безыскусность.

24. Агрессивность, параноидальность надежность, добросердечность.

25. Эстетические интересы, независимость суждений.

26. Беспокойство, эмоциональность, гипоманиакальность спокойствие терпимость, скромность.

27. Инфантильность, эгоцентричность эмоциональная зрелость, устойчивость к фрустрации.

28. Непостоянство, бесхарактерность, недостаточный реализм стойкий, цельный характер.

29. Душевная и физическая сила, бодрость неврастения.

30. Предприимчивость, вспыльчивость заторможенность, робость.

31. Общительность, пылкость любовь к уединению, робость.

32. Меланхолия.

33. Жесткость, твердость интроспекция, чувствительность, боязливость.

34. Воображение, интроспекция, конструктивность степенность скупость.

35. Ловкость, решительность искренность, мягкость.

Этот список, заимствованный из книги Кэттела (1946, с 295) не является единственным перечнем поверхностных черт, опубликованных этим автором. Мы приво-дим его здесь для того, чтобы продемонстрировать характер переменных, охваты-ваемых факторным анализом. Выбранные термины, возможно, не всегда точно соответ-ствуют английским, однако это едва ли существенно по причине их собственной неточности. (Равно как и термины, использованные при переводе на русский язык. Прим. пер.)

В. Идентификация факторов

В принципе факторный анализ должен охватить сразу все черты, чтобы выявить действительно фундаментальные факторы. Ограничивая свой выбор, мы рискуем либо выдвинуть на первое место некоторые частные факторы, специфичные для изучаемых групп черт, либо предопределить характер, их интерпретации. И все же даже с помощью самого современного математического аппарата едва ли возможно охватить в одном исследовании более 40-50 переменных. Таким образом, факторный анализ всегда фрагментарен, а факторы, выявленные с его помощью, не могут считаться окончательными. В этом следует искать истоки и другой важной проблемы факторной стратегии, а именно проблемы сравнения факторов, по-лученных в различных исследованиях.

Для иллюстрации сходства и расхождения результатов различ-ных исследований мы показываем в табл. 1 степень насыщенности различных черт фактором "циклотимия шизотимия", полученную в четырех исследованиях.

Проблема характера в современной психологии

Н.Д. Левитов

Вопросы психологии. 1970, №5.

Левитов Николай Дмитриевич (1890 1972) советский психолог, доктор психологических наук, профессор. С 1938 по 1959 г. зав. лабораторией Института психологии в Москве, с 1959 г. зав. кафедрой психологии Московского областного педагогического института имени Н. К. Крупской. Основные исследования Н. Д. Левитова посвящены проблемам характера и психологических состояний человека. Сочинения: Детская и педагогическая психология. М., 1960; О психических состояниях человека. М., 1964; Психология характера. М., 1969. Литература: Памяти Н. Д. Левитова.Вопр. психологии, 1972, № 2.

Проблема характера занимает видное место в психологии, начиная с древности, когда Теофраст, которого с полным основанием можно считать пионером в постановке данной проблемы, написал свою знаменитую по резонансу в науке книгу “Характеры”. В XVIII в. развернулась интересная полемика о происхождении характера между К. Гельвецией и Д. Дидро. Особое внимание психологии характера уделялось в XIX в. Достаточно указать на работы английских ученых Дж. Ст. Милля, Гальтона, Бэна, французских исследователей Пере, Фулье, Рибо, Полана, Малапера, занимавшихся по преимуществу типологией характера, монографии немецких ученых В. Штерна, Кречмера, Гофмана, Эвальда, Клягеса. В свое время Дж. Ст. Милль предложил выделить как особую науку этологию, подразумевая под ней характерологию, поскольку до Теофраста для обозначения тех свойств или черт характера, которые впоследствии получили название “характер”, употреблялся термин “этос”.

Популярности изучения характера способствовало большое значение этой проблемы в жизни. Поэтому она издавна привлекала внимание не только психологов, но и моралистов (Монтень, Лярошфуко, Лябрюйер, Вовенарг). Характер одно из стержневых понятий и в литературоведении.

Большое место проблема характера занимала и в нашей отечественной психологии, в работах Лесгафта, Ушинского, Каптерева и особенно Лазурского, предложившего выделить особую науку о характере, или характерологию. Можно сказать, что в нашей психологии создалась своего рода традиция рассмотрения психических особенностей человека в характерологическом аспекте, причем в противоположность французским психологам-функционалистам наши психологи, не ограничиваясь аналитическим рассмотрением характера, делали акцент на его целостности и индивидуальном своеобразии. Предложенные Лесгафтом и Лазурским типологии характеров не маскировали, а скорее обнажали многообразие индивидуальных характеров в пределах одного и того же типа.

С 40-50-х годов в советской психологии наблюдается резкий подъем интереса к проблеме характера. Свидетельством этому служат четыре докторские диссертации, трактующие тему о характере с разных сторон, но во всех случаях достаточно широко: И. В. Страхова “Эмоциональные компоненты характера школьника в связи с общей характерологией” (1940), Н. Д. Левитова “Проблема характера в психологии” (1942), В, С. Филатова “Учение о характере и его формировании в условиях социалистического общества” (1952), А. Г. Ковалева “Типические особенности характера старшего школьника” (1953).

Большая обзорная статья В. А. Крутецкого “Проблема характера в советской психологии” (1960) содержит в себе тщательно проанализированный итог всего сделанного советскими психологами по проблеме характера. Этот анализ завершается указаниями на перспективы дальнейших исследований, которые должны быть направлены на многие еще не получившие решения вопросы. Однако после отмеченного периода повышенного интереса к характерологии в советской науке произошло достаточно резко выраженное падение интереса, хотя глава “Характер” продолжала занимать свое место в учебниках и учебных пособиях по психологии.

Возникает вопрос: как обстоит дело с характерологией в зарубежной науке?

В 1957 г. вышла книга “Перспективы теории личности”, содержащая материалы симпозиума, в котором приняли участие психологи США, Англии, Франции, ФРГ, Италии, Швейцарии и Голландии. Этот симпозиум дает достаточный материал для суждения о состоянии проблемы характера за рубежом. Общее впечатление от симпозиума таково, что в США интерес к проблеме характера значительно ниже, чем в Западной Европево всяком случае термин “характер” у психологов США менее употребителен.

...