Единство рефлексивного и арефлексивного, актуального и диспозиционального в структуре субъективной реальности. Отношение "Я" к самому себе

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Единство рефлексивного и арефлексивного, актуального и диспозиционального в структуре субъективной реальности. Отношение «Я» к самому себе

рефлексивный модальность биполярный

Понятия рефлексивного и арефлексивного, актуального и диспозиционального уже неявно фигурировали при описании динамики и взаимополагания модальностей «Я» и «не-Я». Однако они требуют специального рассмотрения, чтобы конкретнее осмыслить многомерность биполярных отношений в структуре субъективной реальности. Единство рефлексивного и арефлексивного, с одной стороны, и актуального и диспозиционального, с другой, выражает особые аспекты, особые «измерения» этой структуры, которые проявляются в динамических отношениях модальностей «Я» и «не-Я» и вместе с тем реализуются друг через друга.

Единство рефлексивности и арефлексивности выражает оперативное «измерение» динамической структуры субъективной реальности. Рефлексивность означает осознанное отображение (и, следовательно, в той или иной степени - знание, понимание) «содержания» наличного явления субъективной реальности - образа, переживания, внутреннего побуждения, субъективной символики и т.д. Рефлексивность осуществляется в настоящий момент, даже если она высвечивает «прошлое содержание». Арефлексивность означает «закрытость» для осознанного отображения (для понимания) данного «содержания», несмотря на то, что последнее наличествует в текущем интервале субъективной реальности и выполняет информативно-ценностную или побудительно-управляющую функцию либо содействует осуществлению этих функций. Арефлексивность есть также характеристика настоящего (протекающего «сейчас») состояния, хотя может относиться и к уже протекшему, к «прошлому содержанию».

Как рефлексивность, так и арефлексивность в равной мере присущи модальностям «Я» и «не-Я». Каждая из них в этом отношении двумерна, включает рефлексивное и арефлексивное «содержание», точнее, рефлексивный и арефлексивный слои данного «содержания». «Я» в его актуальном «содержании» и актуальной активности (в том, что совершается «сейчас») всегда рефлексировано лишь отчасти, несет в себе широкий диапазон арефлексивного, спонтанного. В наличном интервале, «сейчас», «Я» никогда не «обозревает» и не «знает» себя полностью, причем не только из-за многомерности своего «содержания», которое не вмещается в рефлексируемую сейчас сферу, но и в силу того, что оно исторично, направлено в будущее, несет творческие потенции, возможность «незнаемых» заранее новообразований; «Я» есть не только то, чем оно является сейчас, но и то, чем оно может стать, и его потенции не предзаданы изначально, а тоже историчны, включают новообразования.

Рефлексивность выражает акт самоотображения и направленной активности «Я», который постоянно преодолевает границу арефлексивного. Каждый шаг рефлексии открывает новый пласт арефлексивного, более того, рефлексивность способна «производить» новые разновидности арефлексивного «содержания» (например, формируемые на бессознательном уровне новые идеи, ценностные установки до их осознания). В свою очередь наличная арефлексивность задает новые направления и формы развертывания рефлексивности. Это диалектическое единство раскрывается и реализуется в целостном динамическом контуре «Я» - «не-Я», образующем источник творческих новообразований.

Арефлексивные структуры и уровни субъективной реальности совпадают в ряде отношений с тем, что именуют бес - сознательно-психическим (взятом в широком смысле). К нему относятся не только подсознательные, но и «надсознательные» (как их называет М.Г. Ярошевский) факторы, а именно нерефлексируемые логические и ценностные структуры, определяющие тем не менее русла мыслительных процессов и критерии оценок. Весьма существенна роль арефлексивных структур в сфере мотивации и психического управления в целом. Поэтому некоторые бессознательно-психические феномены могут привлекаться для уяснения такого «измерения» структуры субъективной реальности, как единство арефлексивности и рефлексивности, а тем самым и для интерпретации категории идеального. Однако это, как уже отмечалось ранее, не дает права утверждать, что всякое бессознательно-психическое явление допустимо определять посредством категории идеального. Такое абстрактное утверждение представляется нам некорректным, ибо в нем смешиваются различные категориальные уровни - философское понятие сознания неявно отождествляется с психологическим. Кроме того, оно создает впечатление о наличии особого вида субъективной реальности (арефлексивного), которому противостоит другой вид (рефлексивный), что, по меньшей мере, неточно. Арефлексивность представляет собой не вид субъективной реальности, а особое ее «измерение», ее структурно-оперативный регистр. Субъективная реальность в целом и всякий наличный ее интервал включают диалектическое единство рефлексивного и арефлексивного в их многомерных взаимоотношениях и взаимопереходах.

Структурная определенность субъективной реальности органически связана с единством актуального и диспозиционального как форм ее целостного функционирования и развития. Помимо этих форм интросубъективные отношения не могут быть осмыслены. Поэтому их необходимо четко выделить и рассмотреть особо, что позволит сделать еще один шаг на пути более конкретного понимания структуры субъективной реальности.

Актуальное есть наличное, совершающееся «сейчас» сознательное переживание; это, по выражению А.Г. Спиркина, в данное мгновение «горящее пламя духа» [195, с. 74] (можно добавить: а иногда лишь слабо тлеющее). Точнее, это определенное «содержание», данное мне и осознаваемое мной в настоящем. Оно пребывает, однако, в непрестанной динамике - как в том смысле, что оно изменяется в целом или в отдельных своих фрагментах, так и в том смысле, что оно непрерывно перемещается в «будущее», оставаясь всегда «настоящим». Другими словами, субъективная реальность есть то, что дано человеку в настоящем, «сейчас», но это «сейчас» непрестанно движется, образуя и продолжая непрерывный континуум субъективной реальности (обрываемый в глубоком сне или коме и навсегда пресекаемый смертью). А поэтому субъективная реальность в ее актуальном плане выступает как «текущее настоящее» независимо от его конкретного «содержания», которое может выражать и настоящее, и прошлое, и будущее.

Субъективная реальность немыслима в своем специфическом качестве вне и помимо «текущего настоящего», но вместе с тем она к нему не сводится, ибо существует не только актуально, но и диспозиционально. Последнее означает все то, что остается за рамками «текущего настоящего», но так или иначе знаменует целостность, персональность, историческую динамику и другие важнейшие моменты структуры субъективной реальности. Она всегда есть нечто гораздо большее, чем «текущее настоящее»: за наличным переживанием чувства несправедливости стоят убеждения о справедливом и несправедливом, выражение которых в данном «текущем настоящем» не исчерпывает их «содержания».

Но дисиозициональное есть «бывшее» актуальное и его исторический результат, в силу чего оно детерминирует «будущее» актуальное. «Текущее настоящее» лишь отчасти несет новое «содержание», а отчасти обусловлено сложившимися диспозициональными образованиями. Актуальное непрестанно «уходит» в диспозициональное и «строит» его (а иногда и сразу существенно «перестраивает» - в мгновения постижения новых смыслов, озаряющего понимания, переоценки ценностей); диспозициональное непрестанно «выходит» в актуальное и формирует его. Такова в общих чертах диалектическая взаимосвязь этих структурных «измерений» субъективной реальности в целом и ее отдельно взятого, конкретного интервала.

Неправомерно отождествлять актуальное с рефлексивным, а диспозициональное с арефлексивным. Всякое «текущее на - стоящее» обязательно рефлексивно, однако не целиком, не во всех своих составляющих; некоторая часть его «содержания» остается всегда арефлексивной и может быть «проявлена» лишь в следующий момент, в другом «текущем настоящем», в котором, однако, будут уже свои арефлексивные слои и моменты. Поэтому актуальное всегда представляет собой единство рефлексивного и арефлексивного. Точно так же диспозициональное всегда в той или иной степени рефлексивно, ибо я непременно что-то знаю «сейчас» о своих убеждениях, установках, о своем «прошлом», которое вероятностно детерминирует «настоящее»; одновременно диспозициональное во многих своих областях и аспектах «сейчас» для меня «закрыто».

При этом, конечно, трудно не заметить, что процессы самопознания, самооценки, самопреобразования, самосовершенствования связаны преимущественно с проблемой диспозиционального. Однако сознательно отобразить, понять и целенаправленно изменить свое диспозициональное можно ведь только актуально и через актуальное.

Обычно диспозициональное описывается в психологических терминах как опыт, знания, умения и другие личностные особенности (способности, склонности, интересы, черты характера и т.д.). Тем самым фиксируется относительная устойчивость определенных структурных компонентов субъективной реальности, наличие момента инвариантности во множестве их актуальных проявлений. Последние же обладают высокой степенью вариативности, что служит источником диспозициональных новообразований. Разумеется, этот исторический процесс, эта диалектика диспозиционального и актуального совершается в динамическом контуре модальностей «Я» - «не-Я», а потому требует осмысления именно в этом плане и в свою очередь способствует более глубокому пониманию указанных модальностей и их динамического единства, образующего фундаментальную структуру субъективной реальности.

Теперь мы можем рассмотреть интросубъективное отношение «Я» к самому себе с учетом того, что оно включает как рефлексивное, так и арефлексивное, как актуальное, так и диспозициональное «содержание». В этом отношении «Я» выступает для себя как «не-Я», т.е. как объект самоотображения, саморегуляции и саморазвития. Оно выступает тут как свое другое «Я», ибо в норме «Я» является одновременно единым и раздвоенным, непрестанно полагая себя в качестве своего другого «Я» (своего «Ты»), с которым соотносит и посредством которого раскрывает, оценивает, регулирует, изменяет себя. В этом проявляется то, что наше сознание аутокоммуникативно, что мы постоянно контролируем, оцениваем себя, спорим с собой, смотрим на себя со стороны, ставим себя на место другого человека и мысленно действуем за него, создаем реальные, сомнительные или самые невероятные проекты себя и т.д. Такого рода раздвоение «Я» есть форма его деятельной активности, свидетельствует о диалогичности мышления и сознательной деятельности вообще, что наиболее ярко выражает социальную сущность человека.

Отношение «Я» к своему другому (своему «Ты») есть ценностное отношение, акт ценностной саморегуляции «Я». В этом интросубъективном отношении формируются векторы активности, реализуется внутренний механизм оценки и выбора. Ведь акт ценностной саморегуляции включает предуготовление и санкционирование нашего волеизъявления и затем последующей оценки этого волеизъявления, т.е. в конечном итоге оценку оценки. В равной степени здесь же коренятся факторы, обусловливающие состояние нерешительности, сомнения, неопределенности деятельных интенций.

Постоянная внутренняя коммуникация «Я» и его «Ты» есть проявление необходимой связи данной личности с другой личностью, с коллективом и с обществом в целом. Эта внутренняя коммуникация выступает либо как прямая проекция внешней коммуникации (с другими «Я», «Мы» и «Они»), либо как ее трансформация в тех или иных отношениях, либо как ее предуготовление, планирование, как предвосхищение ее возможности, а потому она стремится к четкой интерсубъективной форме выражения. Самые сокровенные внутренние диалоги несут в себе проекцию во внешнюю коммуникацию, и они реализуются в сфере внешней коммуникации всевозможными способами: от иносказаний, намеков и хитроумных действий, частичных или безоглядных откровений и конкретных поступков до актов научного, художественного и этического творчества.

Внутреннее взаимодействие «Я» со своим «Ты» означает отображение себя сквозь призму понимания и оценки других личностей, а в конечном итоге - сквозь призму некоторого комплекса социально определенных ценностей и вместе с тем отображение других через понимание себя и оценку себя. Таким образом совершается не только отображение себя, но и постоянно формируется отношение «Я» к самому себе. В этом процессе осуществляется интериоризация социальных ценностей, их деятельное освоение и преобразование, что означает изменение «Я» и заключает возможность его непрестанного самосовершенствования, но также и возможность его деградации, если оно все белее замыкает себя в кругу второстепенных и «неподлинных» ценностей, утрачивая способность деятельного освоения высших ценностей.

«Содержание» «Я» в его отношении к самому себе многомерно, ибо оно «развертывает», исторически эксплицирует себя для себя через все перечисленные выше отношения (к предметному миру, к собственному телу и т.д.). Во всех этих отношениях «Я» полагает себя как свое «не-Я», которое выступает в формах «знания», «оценки» и «действия». Здесь также сохраняется единство модальностей «Я» и «не-Я», мера их взаимопротивопоставленности. Сохранение этой меры является условием тождества личности: как бы далеко «Я» ни уходило в свое «не-Я», оно всегда возвращается к себе и остается самим собой.

Патологическая деструкция субъективной реальности нарушает эту меру, в результате чего возникают различные варианты «расщепления» модальностей «Я» и «не-Я», их «чуждого» противостояния друг другу (с множеством степеней и градаций). Они располагаются в широком диапазоне - от отдельных «чуждых» фрагментов своего «не-Я» («не моих» ощущений и образов, «непонятных», ложных видений, например при феномене «молниеносного ужаса», когда все поле зрения вдруг заполняется яркими пятнами одинаковой величины, либо других кратковременных «психических автоматизмов», отмечавшихся выше) или быстро преходящих состояний дереализации и деперсонализации, возникающих в экстремальных ситуациях (например, у космонавтов, полярников, спелеологов и др.) до тотального «расщепления». В последнем случае «мое другое Я» в качестве «не-Я» приобретает автономность, «отчуждается» и может не только существовать как бы самостоятельно наряду с «Я» (ситуация, характерная для шизофренического «расщепления» и «овладения»), но и заменять и устранять его время от времени (один из наиболее ярких случаев такого рода - метаморфозы личности Евы Уайт).

Патологическая дезинтеграция модальностей «Я» и «не-Я» проливает дополнительный свет на динамическую структуру субъективной реальности, позволяет выявить те сложнейшие интросубъективные отношения, связи, взаимопереходы, которые в норме «незаметны» или рефлексируются с большим трудом. В частности, некоторые патологические нарушения убедительно показывают, что отношение «Я» к самому себе существенно обусловлено отношением «Я» к предметному миру и к собственному телу. Это видно в тех случаях, когда явление дереализации, возникающее по различным причинам, влечет явление деперсонализации (чувство «потери собственного Я»). Последнее возникает как типичное следствие нарушения восприятия собственного тела, ибо отображения телесной организации образуют одно из базисных «измерений» модальности «Я», а, следовательно, выступают и в качестве «содержания», к которому оно постоянно относится как к своему «не-Я».

Еще более отчетливо указанная зависимость проявляется в условиях сенсорной депривации и вообще при длительном пребывании человека в необычных для него условиях резкого снижения поступающей из внешнего мира информации. Такое «сплющивание», предельное обеднение текущего «содержания» модальности «не-Я» вызывает ненормальные отклонения и дезинтеграции в сфере модальности «Я» и отношения «Я» к самому себе [55, 115, 124].

Следует также хотя бы кратко сказать о существенных перестройках взаимосвязи модальностей «Я» и «не-Я» в случаях так называемых измененных состояний сознания, которые нельзя отнести к патологической деструкции, ибо они представляют собой эпизоды (иногда чрезвычайно значимые для личности!) нормального по сути своей самодвижения субъективной реальности. Мы имеем в виду такие разнообразные, плохо классифицированные феномены, как сновидения и просоночные состояния, изменения сознания в глубоких стадиях гипноза, необычные состояния сознания, вызванные медитацией или приемом некоторых фармакологических препаратов (например, ЛСД), состояния, возникающие в апогее вдохновения или любовного переживания, состояния религиозного экстаза и др. Для них характерна существенная деформированность структуры «текущего настоящего», взятой в ее основных биполярных «измерениях».

При сновидениях резко сокращается диапазон рефлексивности «содержания» модальностей «Я» и «не-Я», а также тормозится или прекращается динамика их переменного соотнесения (поэтому человек верит в то, что он видит или делает во сне). В глубоких гипнотических состояниях «содержание» модальностей «Я» и «не-Я» сужается до пределов, задаваемых внушением гипнотизера, который определяет и границы рефлексивности этого «содержания», обычно крайне узкие; все остальное - арефлексивно. Подавляющее большинство диспозициональных структур «отгорожено» от «текущего настоящего»; «содержание» «Я» может быть сведено до уровня «содержания» лишь одного его «другого Я» (когда, например, испытуемому внушили, что он великий художник, он стал вести себя в соответствии с этим своим «другим Я» - сообразно тому, насколько он знаком со смыслом «быть великим художником» и насколько это «содержание» «проигрывалось» ранее в его «другом Я» как ценность высокого ранга [173].

Особый интерес представляют структурные особенности «текущего настоящего» в тех интервалах субъективной реальности, которые можно было бы назвать сверхценными состояниями (апогей вдохновения, завершающий творческий акт, и т.п.). Вспомним Гёте: «Мгновенье, прекрасно ты, постой, продлись…» Эти состояния в противоположность будничному, зачастую «серому» сознанию образуют витальные пункты истории нашей субъективной реальности, которые «светят из прошлого» всю жизнь, поддерживая чувство ее оправданности и ее единства, несмотря на многочисленные зияющие «пустоты» прошлого (мы не рассматриваем здесь экстремальные по своей значимости переживания с отрицательным знаком, которые тоже имеют глубокий экзистенциальный смысл).

Эти вопросы заслуживают тщательного анализа, ибо они связаны с более глубоким пониманием многих важных социальных феноменов (как позитивных, так и негативных, например устойчивости религиозного сознания). Сверхценные состояния различаются по многим признакам: по социальной значимости и культурологическим особенностям, по ценностному рангу и характеру вызываемых ими последствий в структуре субъективной реальности и вообще по их «результату», источнику, длительности, воспроизводимости и т.д. Остановимся лишь на некоторых общих характеристиках.

В качестве сверхценного состояния «текущее настоящее» обнаруживает три типичных варианта структурных преобра зований.

1. Редукция модальности «Я» за счет непомерного «расширения» модальности «не-Я» - полная «захваченность» определенным «предметом» (которым, в частности, может быть и мое «другое Я»), самозабвение (например, в момент высшей творческой напряженности). И все же здесь нельзя говорить о полном исчезновении модальности «Я», она присутствует на периферии рефлексивного поля, предельно «истончена», но зато максимально активирована и «насыщена» в арефлексивном и диспозициональном планах. Ретроспективно, в последующих интервалах это состояние переживается как чрезвычайная экзистенциальная полнота «содержания» и активности «Я».

2. Редукция модальности «не-Я» за счет сплошного заполнения рефлексивного поля «содержанием» модальности «Я» - инозабвение (при некоторых экстатических состояниях, в апогее сильнейших сексуальных переживаний и т.п.). Здесь, однако, также нельзя говорить о полном отсутствии модальности «не-Я», она прослеживается на границе рефлексивного и арефлексивного, актуального и диспозиционального, является чрезвычайно «насыщенной» и «значимой» за этой границей. Ретроспективно это состояние переживается как исключительная экзистенциальная полнота «содержания» модальности «не-Я».

3. Редукция обеих модальностей, как бы их слияние, утрата сколько-нибудь заметной выделенности той или другой в данном «текущем настоящем» (нечто подобное мы переживаем в так называемых просоночных состояниях, не обладающих, однако, качеством сверхценности). Наиболее яркие примеры этого описываются приверженцами восточных медитативных практик (йоги, дзэн-буддизма и др.). Подчеркнем, что их опыт может и должен рассматриваться в научных целях, независимо от их религиозных установок, т.е. как факт субъективной реальности, как особое, вызываемое определенными приемами сверхценное состояние, которое, кстати, имеет многочисленные аналоги за пределами медитативной практики, например в некоторых эстетических переживаниях.

Основательный феноменологический анализ этих состояний весьма актуален во многих отношениях (в плане более эффективной критики мистицизма и т.д.). Наиболее выраженное состояние такого рода, достигаемое методами Дзэн, именуется «абсолютным самадхи». Оно характеризуется как «необыкновенная тишина ума», «чистейшее существование», «чистейшее переживание» (в смысле освобожденности «текущего настоящего» от каких-либо конкретных предметных «содержаний» и вообще от «содержания», которое могло бы быть определенно отнесено к модальности «Я» или «не-Я»),

Но это не есть абсолютная «пустота»; здесь налицо некое предельно «абстрактное содержание», так или иначе отображающее существование внешнего мира и человека, т.е. объективной и субъективной реальности. Мастера Дзэн обычно отмечают, что в подлинном самадхи сохраняется «бдительность», что «Я», по их словам, «нет на сцене, но оно бодрствует внутри». Таким образом, и в этом состоянии мы находим обе модальности, но лишь на границе рефлексивного и арефлексивного, актуального и диспозиционального. Ретроспективно это состояние переживается как «просветление».

Во всех трех вариантах указанных выше структурных преобразований налицо феномен «остановки настоящего», имеющий, правда, в каждом случае свои особенности. Суть его, однако, в том, что данное «текущее настоящее» как бы приостанавливает свое движение, «застывает», становится как бы вневременным. В обычных состояниях сознания «настоящее» непрестанно «ускользает», в каждое мгновение его «уже нет», и чувство нашего существования опирается на «прошлое» и «будущее». В условиях же описанных структурных преобразований оно «еще есть», и это скорее всего и создает качество сверхценного состояния, чувство особой полноты и значимости нашего существования в данном интервале «текущего на - стоящего», т.е. такого отношения «Я» к самому себе, в котором оно как бы действительно обретает самого себя, как бы достигает желанного нераздельного тождества с самим собой.

Важно еще раз подчеркнуть, что отношения «Я» к самому себе так или иначе эксплицируют многомерную структуру субъективной реальности. Но это значит, что такого рода отношения, развертывающиеся актуально и формируемые диспозиционально, отражают прежде всего существующую структуру социальных отношений, ибо отношение «Я» к своему «Ты» проявляется через отношение его к другим «Я», к «Мы» и к «Они». Иначе говоря, «Ты» (мое «другое Я») непременно выражает общечеловеческие, классовые, национальные, групповые определенности данного уникального «Я», представляет собой в каждом случае персонализованный способ бытия ценностных нормативов данного общества, данной культуры, выступает как проявление социальных ролей (причем не только реально осуществляемых личностью, но и воображаемых, «примеряемых» к себе).

По справедливому выражению И.С. Кона, «человеческое «Я» есть единство во множественности» [104]. Эта множественность раскрывается актуально и представлена диспозиционально именно как множественность отношений «Я» к самому себе, и они реализуются прежде всего в инвариантных социально-культурных формах, которые образуют ценностно - смысловой каркас субъективной реальности и, следовательно, «Я». Это важнейшее структурное «измерение» субъективной реальности хорошо раскрыто И.С. Коном.

Вместе с тем актуально осуществляющееся отношение «Я» к самому себе наряду с социально-культурной нормативностью проявляет и свой личностно-экзистенциальный план, ибо мое «другое Я» несет в своем «содержании» не только некоторый социально-культурный инвариант, но и нечто неповторимо свое как текущее переживание особенностей своего индивидуального существования. Социально-нормативное и личностно-экзистенциальное здесь неразрывны. Точнее, в моем «Я», эксплицирующим себя через множество моих «других Я» (а следовательно, и в моих «других Я»), социально-нормативное проявляется в форме личностно-экзистенциального, в которой оно может «упрощаться» или «усложняться», отчасти варьировать и «мутировать»; и здесь таится источник ценностно-смысловых новообразований, которые потом могут обрести социально - нормативный статус.

В свою очередь личностно-экзистенциальное непременно проявляется в социально-нормативной форме. В этом выражается могучая власть господствующих в данном обществе, в данной социальной среде норм, ценностей и смыслов над каждым «Я», ибо они формируют «содержание» и направленность основных экспликаций данного «Я» в качестве своих «других Я», т.е. ценностные ориентиры, потребности, желания, упования, интересы, цели, идеалы личности. Но эта власть не является все же абсолютной, так как личность есть активное, самосознательное существо, способное познавать социальную действительность и самое себя, совершать выбор и переоценку ценностей. Здесь обнаруживается глубокая диалектическая связь социально-нормативного и личностно-экзистенциального, которая может быть основательно осмыслена лишь в контексте анализа социальной деятельности и взаимообусловленности общественного и индивидуального сознания. Некоторые вопросы этой проблематики будут нами рассмотрены далее.

Сейчас нам хотелось бы отметить еще один важный аспект отношения «Я» к самому себе, который отражает динамику ценностной структуры субъективной реальности в целом. Всякое мое «другое Я» есть персонализованная ценность, есть, по сути, ценностная интенция моего «Я». Это то, что полагается мной как хорошее или плохое, доброе, справедливое или наоборот и т.д., это то, чем бы я хотел обладать, чего хотел бы достичь и т.п. (зачастую это то, чем обладают и чего достигли или достигали другие). Многоликость моего «другого Я» есть выражение многообразия ценностных интенций «Я», которые должны быть определенным образом упорядочены, чтобы сохранялось его единство. И здесь мы видим двумерную упорядоченность: иерархическую и рядоположенную (когда ценности не различаются четко по рангу, выступают как одноуровневые). Иерархическую организацию ценностных интенций можно образно представить в виде слегка усеченного конуса. Чем выше ранг ценностей, тем их меньше. На высших уровнях этого «конуса» есть свои рядоположенности, но их число нарастает по мере движения вниз.

Мы рассматриваем в данном случае чисто формальный аспект организации ценностных интенций, отвлекаясь от того, что именно «располагается» наверху, какова подлинная социальная значимость высших ценностных интенций данного «Я». Нам важно выяснить общие черты этой динамической организации, хотя следующий шаг анализа должен состоять, конечно, в том, чтобы определить социальный масштаб и критерии подлинно высших ценностей (ибо высшими, доминирующими ценностными интенциями данного «Я» могут выступать и самые гнусные, низменные или просто ничтожные по своему «содержанию» интенции). Но это составляет специальную задачу, нас же интересуют основные варианты из - менения и деформации структуры ценностных интенций «Я», которые фиксируются диспозиционально, но актуально проявляются во множестве своих «других Я».

Как правило, верхний уровень «конуса» более стабилен; чем ниже уровень, тем он более динамичен и переменчив по кон - кретному «содержанию» ценностей. В условиях резкого увеличения числа ценностных интенций низшего уровня, их непомерного «расползания» вершина «конуса» как бы опускается, «проседает», иерархический контур деформируется, высшие ценностные интенции «снижаются», их управляющая функция по отношению к интенциям низшего ранга сильно ослабевает либо утрачивается во многих отношениях вовсе. Нарушается динамическое единство центрации и децентрации «Я». Тенденция децентрации прогрессирует, что приводит к феномену децентрированного «Я» (блуждающего в себе и вне себя - в джунглях вещей, неподлинных потребностей и малоценных коммуникаций). При этом «Я» сохраняет свое единство за счет усиления связей рядоположенных ценностных интенций, что отличает его от патологически децентрированного «Я».

Антиподом этого феномена является суперцентрированное «Я», для которого характерна жесткая иерархическая органи - зация ценностных интенций, имеющая вид неусеченного конуса; динамизм этой структуры минимален, т.е. естественная тенденция к децентрации выражена крайне слабо или вовсе не прослеживается; высшие интенции сведены нередко к одной - единственной. «Он знал одной лишь думы власть, одну, но пламенную страсть» - эти поэтические строки хорошо передают суть суперцентрированного «Я», но взятые вне контекста они могут выражать не только трагический, возвышенно-героический и вообще высокозначимый общественный смысл, но и трагикомический, и просто комический, и низменно-эгоистический смысл (в случае, например, современного скупого рыцаря и т.п.).

Высшая интенция суперцентрированного «Я» определяется «содержанием» конкретной сверхценной идеи (термин, принятый в психиатрии, но употребляемый также для обозначения «нормальной одержимости» художника, ученого, политического борца и т.д.). Если децентрированное «Я» может полагать актуально в качестве своего «другого Я» что угодно - и в этом проявляется его ситуативность и «всевместимость», то суперцентрированное «Я» актуально полагает в качестве своего «другого Я» только то, что связано с «содержанием» сверхценной идеи, и в этом смысле оно целеустремлено и «сужено» (подобные свойства особенно остро проявляются при патологически суперцентрированном «Я», когда сверхценная идея носит бредовый характер, не поддается никаким коррекциям, фокусирует в себе любое «содержание» и приобретает безраздельное господство над мышлением и поведением больного).

Между приведенными двумя крайними вариантами находятся различные градации центрированности и децентрированности «Я» (см., например, [123]), учет которых важен для понимания всевозможных эволюций ценностной структуры субъективной реальности.

Размещено на Allbest.ru