Метафора как способ внутренней репрезентации жизненного пути личности

Во введении обосновывается актуальность выбранной темы, определяются проблема, объект, предмет, цель и задачи исследования, раскрывается научная новизна, теоретическая и практическая значимость работы, представляются положения, выносимые на защиту.

В первой главе «Исследования жизненного пути: история и современное состояние проблемы» проводится анализ различных зарубежных и отечественных подходов к изучению жизненного пути от начала ХХ-го века до настоящего времени. В частности, рассматриваются следующие характеристики подходов: предмет исследования; понимание жизненного пути; понимание субъективной репрезентации жизненного пути; их психотерапевтические возможности.

Первый раздел посвящен историческим предшественникам современных подходов к изучению жизненного пути - биографическим исследованиям (C. Buchler, F. Massarik, 1968; П. Жане, 1979; Н.А. Рыбников, 1918; Г. Томэ, 1978). Их предметом была единая система координат эволюции личности, в которой соотносились бы биологическое, психологическое и историческое время. Эти исследования задали новое направление психологической науке и обозначили актуальные до сих пор проблемы развития личности в связи с биологическими и социальными процессами. Однако их взгляды на понимание жизненного пути оказалось слишком сложно операционализировать: по мере развития направления комплексный взгляд на предмет сменился изучением отдельных аспектов жизненных историй и динамики частных характеристик личности; этому вопросу посвящены последующие разделы главы 1.

Во втором разделе рассматривается подход, в котором предметом является объективное развитие личности, понимаемое как количественные изменения черт личности, самооценки, субъективного благополучия, психологической зрелости и других характеристик на протяжении жизни (P. Costa, R. McCrae et al., 1988, 1990, 1992, 1997, 1999; R. Helson, E. Clohnen, 1998; R. Jessor, 1983; M. McGue, S. Bacon et al.1993; J. Mortimer, M. Finch, 1982; J. Pennebaker, L. Stone, 2003; A. Schneider, K. Gibbins, 1982; I. Siegler, L. George et al. 1979; K. Sheldon, T. Kasser, 2001; K. Trzesniewski, B. Donnellan, 2003; D. Watson, M. Walker, 1996). Психотерапевтический потенциал у этого подхода практически отсутствует в силу того, что отрицается идея саморазвития личности и возможности ее качественных преобразований. Внутренняя репрезентация жизненного пути в этом подходе также не рассматривается.

Другое возможное понимание жизненного пути - это прохождение личности по нормативным стадиям. В его рамках создаются периодизации, где маркируются моменты качественных изменений и появления новообразований в различных сферах - идентичности, создании личной истории жизни (нарратива), моральном сознании, сексуальности и др. (C. Gilligan, 1982; D. McAdams, 1996; Л.И. Анцыферова, 2006; З. Фрейд, 1991; Э. Эриксон, 2006;). Также периодизации жизненного пути могут строиться на выделении задач развития, которые связывают потребности человека с социальным запросом и имеют нормативные сроки разрешения. Задачи развития могут касаться формирования социальных отношений, интеллекта, речи, морали, самореализации, формирования и размещения в структуре жизни Мечты как изначального представления себя во взрослом мире, физического развития, и др. (R. Gould, 1980; R. Havighurst, 1972; D. Levinson, 1978; B. Newman, P. Newman, 1995). Внутренняя репрезентация жизненного пути здесь специально не рассматривается и представляет собой отражение последовательности возрастов, кризисов, задач развития. Эволюционно-количественное и стадиальное описание жизненного пути не отражает специфики человеческой жизни как идиографического феномена: субъект развития, имеющий волю и свободу выбора, в данном подходе фактически отсутствует, а его психотерапевтические возможности сводятся к антиципации критических периодов.

В третьем разделе рассматривается понимание жизненного пути как субъектного опыта личности. В отечественной психологии предметом исследования становится активность самой личности в освоении времени жизни. Обсуждаются понятия субъекта жизнетворчества и субъективной картины жизненного пути, понимаемой как характеристика самосознания, в которой отражены вехи социального и индивидуального развития и которая связывает в единой системе отсчета биологическое, историческое и психологическое время. Жизненный путь рассматривается как динамически целостный и внутренне согласованный континуум, которому свойственна имманентная проблемность. Рассматриваются личностные стратегии жизни и механизмы регуляции и организации времени, биографическое мышление, субъективная картина жизненного пути и ее нарушения (К.А. Абульханова, 1991, 2001, 2005; Б.Г. Ананьев, 1969; П.П. Горностай, 1991; В.Н. Карандышев, 1991; В.И. Ковалев, 1991; А.А. Козловский, 1991; Н.А. Логинова, 2001; В.Р. Манукян, 2003; С.Л. Рубинштейн, 2000). Преемственность между прошлым, настоящим и будущим необходима для благополучного функционирования личности, в противном случае имеет место биографический кризис или деформация представления о жизненного пути (Р.А. Ахмеров, 1994; Е.И. Головаха, А.А. Кроник, 1984; И.А. Демина, 1997; Н.А. Логинова, 2001; В.С. Хомик, 1985). Далее в разделе приводятся данные исследований, посвященных переживаниям личности как субъекта жизненного пути, касающимся жизнетворчества, сознания собственной конечности, насыщенности времени событиями, перемещения по «жизненным мирам» и др. (L. Doob, 1971; R. Ferraro, B. Shiv et al., 2005; J. Greenberg, T. Pyzsczynski, 1990; R. Knapp, J. Gurbutt, 1958; J. Nuttin, 1980; R. Ripple, G. Jaquish et al., 1983; O. Taubman-Ben-Ari et al., 2000; B. Urien, 2007; D. Uttal, M. Perlmutter, 1989; У. Джемс, 1905; Ф.Е. Василюк, 1982). Перенос предмета исследования на полюс субъективного существенно расширяет психотерапевтические возможности научного исследования, поскольку через обращение к личностным смыслам субъекта изучаются устанавливаемые им связи между прошлым, настоящим и будущим.

В четвертом разделе анализируются данные исследований жизненного пути, понимаемого как последовательность событий. Событие рассматривается как структурно-функциональная единица жизненного пути и может определяться как маркер перехода на очередной этап социального развития, источник стресса, субъективно значимый эпизод, жизненный выбор, биографический кризис (O. Brim, C. Ryff, 1980; T. Holmes, R. Rahe, 1967; H. Reese, M. Smyer, 1983; Р.А. Ахмеров, 1994; Е.И. Головаха, 2000; Л.С. Кравченко, 1997; А.А. Кроник, Р.А. Ахмеров, 2003; Н.А. Логинова, 2001; В.Р. Манукян, 2003; В.В. Нуркова, 2000). Помимо дискретного понимания событие может рассматриваться как процесс, переход, переживание (B. Hopson, 1981; R. Moos, 1986; L. Pearlin, C. Schooler, 1978; N. Schlossberg, E. Waters et al, 1995; Василюк, Ф.Е., 1984). Практически во всех случаях внутренняя репрезентация жизненного пути рассматривается как линейная последовательность событий. Для психотерапии этот подход важен своими возможностями по улучшению адаптации субъекта и его жизненной программы, совладанию с травматическим опытом, формированию образа будущего, наконец, оценке, осмыслению и упорядочению событий.

Наконец, в пятом разделе мы, обращаясь к работам представителей нарративного подхода, рассматриваем жизненный путь как процесс осмысления и переосмысления прошлых событий, в результате которого создается связная история жизни (нарратив) (Е.С. Жорняк, 2001; Е.С. Калмыкова, Э. Мергенталер, 1998). Он же является и внутренней репрезентацией жизненного пути. Основной функцией нарратива является упорядочение опыта, символизация субъективных переживаний (L. Elsbree, 1982; N. Frye, 1957; D. McAdams, 2006; P. Salmon, 1985). Нарративный подход представляется наиболее перспективным из рассмотренных с точки зрения сочетания его исследовательских и психотерапевтических возможностей: в силу обращенности к создаваемым субъектом смыслам и метафорам он может служить мощным методологическим обоснованием терапевтической работы. Он акцентирует вербализацию опыта, позволяет изучить и расширить зону «ближайшего личностного развития», усилить предпочитаемую субъектом историю и его чувство авторства. Научный анализ жизненных историй - это чрезвычайно перспективная точка пересечения психологической науки и практики, взаимовыгодная возможность включить данные психотерапии в научный контекст и одновременно дать им научное основание. Метафора представляет собой квант истории, широко используемый в практической психологии и коррекционной работе, однако до сих пор она практически не изучена с позиций психологии личности. Именно этому предмету посвящена следующая глава.

Во второй главе «Метафоры жизненного пути в культуре и психотерапии» рассматривается метафора как свернутая форма истории, способ описания жизненного пути, а также инструмент изменения личности в психологической практике.

Первый раздел посвящен понятию метафоры в когнитивной лингвистике. Мы опираемся на когнитивную теорию метафор, утверждающую, что метафоры структурируют человеческое мышление. Они являются концептами, задающими рамки восприятия, интерпретации и анализа человеком действительности, они «высвечивают» одни аспекты жизни, делая незаметными другие; они задают спектр воспринимаемых альтернатив при совершении выборов. Метафоры жизненного пути задают когнитивные стереотипы обращения человека со своей жизнью и со своей ролью в ней, таким образом, структурируя авторскую позицию рассказчика (Дж. Лакофф, М. Джонсон, 2004; А.Н. Баранов, 2004; Z. Kovecses, 2005).

Во втором разделе мы обращаемся к концептуальной метафоре «жизнь это путешествие» и параллелям между временем и пространством, имеющим место в науке и культуре. Обсуждаем понятие хронотопа, введенного М.М. Бахтиным. Исследуем психологический смысл тем дороги, возвращения, путешествий во времени, множественности путей в постмодернизме, способов освоения пространства (М.М. Бахтин, 1986; Х.Л. Борхес, 1994; Е.С. Жорняк, 2001; М.Р. Савченко, 1986; А.Б. Фенько, 1993). Анализируется роль метафоры путешествия (пути героя) в литературных и живописных описаниях внутренних трансформаций героя (этапов развития, конфликтов, препятствий, целей), а также в психологических описаниях трансформаций личности (Б.Г. Ананьев, 1969; Ф.Е. Василюк, 1984; Дж. Комбс, Дж. Фридман, 2001).

Третий раздел посвящен образам жизненного пути в психотерапевтических теориях. Множество обращений за психологической помощью обусловлено трудностями в построении и интеграции своего жизненного пути как целостности (непродуктивность, откладывание решений, невозможность осмысления травматического опыта, повторение неэффективных паттернов поведения, запутанная семейная история и др.), поэтому в большинстве психотерапевтических теорий содержатся имплицитные концепции жизненного пути. Мы обращаемся к представлениям когнитивно-бихевиорального направления, психоанализа, аналитической психологии, экзистенциально-гуманистического направления, трансгенерационной терапии, транзактного анализа, гештальт-терапии, нарративной терапии, и показываем присутствие более или менее явных метафор, конструирующих восприятие жизненного пути личности внутри отдельных направлений (D. McAdams, 2006; M. White, 1991; M. White, D. Epston, 1990; А. Адлер, 1997; Э. Берн, 2003; К. Левин, 1980; Ж.-М. Робин, 2007; К. Роджерс, 1994; В. Франкл, 1990; З. Фрейд, 1991; А.А. Шутценбергер, 2005; К.Г. Юнг, 1993).

Четвертый раздел посвящен постановке проблемы эмпирического исследования. Обозначив взаимное влияние между личностью, ее историями и жизнетворчеством, мы показываем, что истории личности конституируются метафорами, в соответствии с когнитивной теорией метафор (H. Marcus, P. Nurius, 1986; M. White, D. Epston, 1990; Дж. Лакофф, М. Джонсон, 2004). Проблема состоит в уточнении психологического своеобразия метафор, используемых в субъективно благополучных и субъективно неблагополучных историях.

Далее рассматривается потенциал метафоры в психотерапевтической работе. Особенностями метафоры являются синкретичность, обобщенность, высокая информативная емкость, аффективная насыщенность, конкретность. Метафора жизненного пути, в отличие от осознанного рационального представления о нем, содержит постановку личностной проблемы и индивидуально возможный и предпочитаемый способ ее решения. Отражение своей жизни в метафорической форме является актом упорядочения и обобщения составляющих жизни, служит интеграции рассредоточенных и несвязанных между собой компонентов жизненного пути. Анализ и деконструкция метафоры актуализирует широкий спектр возможностей для диагностического и коррекционного воздействия психолога (P. Watzlavik, 1978; К. Богословская, 1999; Дж. Зинкер, 2000; Дж. Миллс, Р. Кроули, 2005; П. Пэпп, 2006).

Таким образом, в данной главе обосновывается адекватность использования метафор для изучения автобиографических историй с точки зрения возможностей их трансформации в ходе психологической работы.

В третьей главе «Метафоры как показатель субъективного благополучия» отражена процедура и результаты эмпирического исследования метафор жизненного пути. Целью эмпирического исследования было изучение отражения метафорами субъективного благополучия / неблагополучия личности. Основной задачей было сравнение метафор, используемых людьми, демонстрирующими высокий и низкий уровень субъективного благополучия. Участникам предварительного опроса непосредственно предлагалось найти метафору, соответствующую их восприятию своей жизни, и развернуть ее в кратком эссе. В пилотажном исследовании изучались порожденные «in vitro» метафоры, служившие ответом на неоконченные предложения, создающие установку на использование метафоры («Если бы моя жизнь была фильмом, я бы играл в нем роль…»). В основном исследовании изучались метафоры, употребленные в спонтанной речи в биографических интервью без специальных установок на использование метафор.

На этапах подготовки выявлена суммарно 541 метафора; в основном исследовании изучено и описано 606 метафор, полученных в результате анализа более 200 страниц текстов 40 интервью (средний объем интервью 11500 знаков).

Первый раздел посвящен предварительному опросу и пилотажному исследованию. Участниками предварительного опроса стали 36 подростков (18 девушек и 18 юношей). Участниками пилотажного исследования стали 62 взрослых (от 18 до 56 лет, средний возраст 32 года), 30 из которых (5 мужчин, 25 женщин) обращались за психотерапевтической помощью в период исследования и заявляли о своем субъективном неблагополучии; 32 участника (9 мужчин, 23 женщины) декларировали субъективное благополучие и отсутствие необходимости в посещении психотерапевта.

Предварительный опрос позволил получить лишь 21 метафору, что показало неэффективность изучения метафор жизненного пути посредством прямого опроса и заставило нас разработать модификацию методики «Неоконченные предложения» для более «косвенного» выявления метафор.

Основные результаты пилотажного исследования представляют собой эмпирическую типологию. Выявлены следующие десять типов метафор жизненного пути (N=403): Развлечение (приключение, комедия, казино), Путь (темный лес, тупик), Угроза (наводнение, война), Мгновение (солнечный летний день, цветущая яблоня), Норматив (план пятилетки), Задача (паззл, соревнования), Праздник (фейерверк, праздник), Наказание (одиночная камера, наказание без вины), Потребление (зефир, яблоко), Таинство (дар, чудо, волшебство). Показана связь между уровнем субъектности личности и используемыми ею метафорами жизни: самооценка отрицательно коррелирует с частотой использования метафоры Угрозы (r=-0,34, р<0,01); в группе с высоким уровнем интернальности чаще используются метафоры Развлечения (r=0,34, р<0,05). При сравнении использования метафор двумя группами было обнаружено, что люди в ситуации субъективного неблагополучия значимо чаще субъективно благополучных используют метафоры Угрозы (U=332,5, p<0,05) и Наказания (U=347,5, p<0,05). Также выявлены следующие семь типов метафор субъекта жизненного пути (N=117): Взрослый (успешная женщина, отец, учитель), Ребенок (обиженный ребенок, ежик, мамонтенок), Автор (режиссер, рассказчик), Жертва (выжатая половая тряпка, селедка в бочке под шубой), Победитель (граф Монте-Кристо, Мистер Икс, Золушка), Агрессор (мегера, стерва, монстр-убийца), Персонаж (внешне веселый Арлекин, клоун, актер). Статистически значимых различий в количестве, дифференциации и частоте употребления этих метафор представителями двух групп обнаружено не было.

Таким образом, результаты показали различия между использованием метафор в группах с разным уровнем субъективного благополучия / неблагополучия, но нечувствительность метода к тонким семантическим нюансам индивидуальных метафор, искусственность этих метафор и отсутствие контекста стали существенным ограничением исследования и показали необходимость более глубокого содержательного анализа индивидуальных метафор.

Во втором разделе обсуждается основное исследование, в котором мы обратились к изучению метафор, спонтанно используемых в речи, в силу их большей естественности и возможности изучения контекста их употребления.

Участниками биографических интервью стали 40 взрослых людей в возрасте от 21 года до 53 лет, объединенных в две группы, выровненные по профессиональному, гендерному и возрастному соотношению (4 мужчины, 16 женщин, средний возраст 37 лет). Двадцать участников опрашивались в связи с их обращением за помощью к психотерапевту, и основным лейтмотивом их рассказов были жалобы на собственную несостоятельность и отсутствие самореализации. Двадцать других участников (4 мужчины, 16 женщин, средний возраст 37 лет) - известные в России успешные люди, интервью с которыми проводилось журналистами для популярных изданий (преимущественно журнала Psychologies). Главными темами в них выступали самореализация, способы достижения успеха, опыт преодоления препятствий. Группы сходны по профессиональному и гендерному соотношению.

3 эксперта выявили, сгруппировали и типологизировали метафоры в текстах интервью в соответствии с данной им инструкцией. Мы операционализировали метафоры жизненного пути через четыре категории: Жизнь, Я, Состояния и Отношения, т.к. они соответствуют основным «проблемным» зонам автобиографических историй, обращенных клиентами к терапевтам: образу себя и самооценке, телесной и эмоциональной саморегуляции, отношениям с другими людьми и убеждениям и установкам относительно жизни в целом. В процессе контент-анализа биографических интервью эксперты постоянно корректировали и обновляли перечень субкатегорий, за основу которых первоначально были взяты конвенциональные метафоры, описанные Лакоффом и Джонсоном. В основном исследовании были выявлены и обработаны 606 метафор, что в среднем соответствует 15,2 метафоры в интервью. После разработки системы субкатегорий сравнивались распределения метафор двух типов историй внутри субкатегорий по критерию U Манна-Уитни. Для краткости мы будем использовать две аббревиатуры: ИЖ (истории - психологические жалобы) и ИУ (истории об успешной жизни).

Анализ категории Жизнь позволил выделить следующие 9 субкатегорий метафор и показал статистические различия в частоте их употребления (табл. 1, критерий U Манна-Уитни).

Таблица 1. Различия в распределении метафор категории Жизнь

Мы видим ряд статистически значимых различий. Во-первых, наполненность субкатегории Путешествие в ИУ превышает ее в ИЖ более чем в 2 раза. Ввиду такой популярности этой конвенциональной метафоры эксперты провели дополнительную категоризацию и получили следующие типы метафоры «Жизнь это путешествие» (продемонстрируем их статистические различия по критерию U Манна-Уитни) (табл. 2).

метафора жалоба личность

Таблица 2. Различия в распределении типов метафоры «Жизнь это путешествие»

Очевидно, что в целом ИЖ бедны метафорами жизни как путешествия и их содержательным разнообразием: они преимущественно включают в себя такие аспекты путешествия, как отсутствие контроля (катилась в пропасть), бесперспективность (замкнутый круг), потребность в движении или утрата направления (необходимо верное направление) или непосредственно его характер (поднимаюсь). Метафоры ИУ более вариативны, картина путешествия более объемна и целостна: она содержит последовательность этапов (очень большой скачок), внешние и внутренние (на уровне переживаний) атрибуты пути (не просто плыть по течению, а жить со смыслом). Описание метафорического путешествия здесь гораздо более конструктивно и содержит больше «ресурсов» с точки зрения психотерапии: помимо характера движения, отсутствия контроля, отсутствия выхода, имеются описания преодоления критических участков (жизнь моя с этого момента потекла по совершенно иному руслу), принятия решений (нужно себя направлять куда-то), трансформации путешественника, его сознательного активного участия в своем путешествии и способов регуляции движения (на каких-то самых важных перекрестках, где нужно решить, куда идти). Также упоминается грядущий финал пути (там, за гранью). Очевидно, субъектность метафорического путешественника внутри ИУ гораздо выше, чем субъектность путешественника в ИЖ. Таким образом, различия в употреблении метафоры «Жизнь это путешествие» подтверждают гипотезы 1, 2 и 3.

Далее мы видим, что онтологическая метафора жизни как вместилища значимо чаще используется в ИУ, чем в ИЖ. По-видимому, для рассказа об успешной жизни образ насыщенности-опустошенности является адекватным, поскольку позволяет отразить содержание жизни (часто позитивное) или отсутствие такового (в редких случаях), и не подходит для жалобы, возможно, в силу того, что негативный образ пустоты не подразумевает подробного описания проблем.

Несмотря на то, что в отношении других метафор статистически значимые показатели различий не достигнуты, часть из них заслуживает рассмотрения в феноменологическом ключе. Так, очень важную роль играет метафора «Жизнь - это смерть»: в ИЖ она представлена пятнадцатью актуальными на момент интервью образами (я не живу. Жизнь идет рядом со мной; это меня убило). В ИУ две имеющиеся метафоры этой группы выполняют лишь функцию «навигации» - это рассуждения о необходимости изменения режима активности субъекта в гипотетических ситуациях (Когда возникает мертвая точка в жизни, пауза, ее обязательно надо обрубать). Таким образом, актуальная метафора жизни как смерти является своеобразным «маркером» субъективного неблагополучия.

Так, метафора жизни как борьбы соответствует ИУ (она позволяет описывать структуру собственного успеха как победы), однако практически не присутствует в ИЖ, что, возможно, связано с предписанием этой метафорой субъекту агрессивной активной позиции, которая не согласуется с задачами рассказа-жалобы. Метафора жизни как принесения плодов содержит указания на необходимость использования опыта ошибок, наличия отдаленных целей и продуктивной деятельности, связанной с отдачей полученных благ (в широком смысле - ценностей, знаний и др.), она существенна для ИУ и мало представлена в ИЖ, что указывает на более высокий уровень ответственности, активности, субъектности авторов ИУ. Восприятие жизни как временного отрезка («Внутренний календарь») у авторов жалоб порождает лишь негативные образы потерянного времени, в то время как в ИУ присутствует также образ времени как целителя; кроме того, в ИУ содержится ряд метафор внутреннего времени субъекта, отличающегося от внешнего и подчиняется своим законам. Метафора «Жизнь это игра» практически не встречается в историях обоих типов, притом, что пилотажное исследование показало наибольшую частотность метафоры категории Развлечение. Можно предположить, что эта метафора в силу своей конвенциональности и «легкости» представляется субъективно привлекательной и поэтому ярко представлена в заполненных опросниках, однако спонтанно используемые в речи метафоры показывают действительное отношение людей к своей жизни как к чему-то весомому, серьезному, неигровому (например, работе или войне). Содержание метафоры жизни как строящегося здания, позволяющей рассматривать жизнь как деятельность, приблизительно аналогично в ИЖ и ИУ, однако в ИУ она встречается чаще, возможно, в силу возможности обозначения субъектности этого процесса: здание строится не само, его строят люди. Онтологическая метафора «Жизнь - это отдельный мир» довольно малосодержательна в историях обоих типов: она позволяет обозначить границы жизни человека, ее обширность и потенциальную конечность.

Результаты подтверждают наши гипотезы: метафоры в ИУ более многочисленны, более разнообразны и демонстрируют больший уровень субъектности (ответственности, контроля, анализа своей деятельности, творческого отношения) авторов по сравнению с метафорами, представленными в ИЖ.

Анализ категории Я показал следующие субкатегории (табл. 3). Мы видим в целом относительно малую представленность метафор этой категории в обоих типах историй, однако в них присутствуют значимые различия, подтверждающие наши гипотезы.

Таблица 3. Различия в распределении метафор категории Я

Метафора «Я - это скрытый объект» (который можно утратить или обрести) выразительно представлена и в ИЖ, и в ИУ. Различие заключается в том, что в ИЖ потеря себя преимущественно переживается как свершившийся факт (потерял себя; а без нее я вообще ничто; я стала полный ноль), а в ИУ - как отдельный эпизод (ощущение) и стимул к созданию большей определенности в представлении о себе (надо остаться собою; задача человека найти именно свою судьбу; я сама себя лепила).

Значимо чаще в ИУ используются метафоры, описывающие субъекта как живое существо (Я какая-то дворняжка; Я злой следователь, а муж добрый), в то время как в ИЖ чаще встречаются образы неживого объекта или мертвого существа (я как машина - нет бензина, никуда не поедем; Я «мороженая рыба»; я выжатая половая тряпка). Безусловно, это указывает на верность гипотезы о большей субъектности авторов ИУ, их большей вовлеченности в собственную жизнь и более активной жизненной позиции по сравнению с авторами ИЖ, у которых присутствует выраженная дисгармония во взаимоотношениях с собственной жизнью. Эти образы подтверждает специфичность метафоры смерти для ИЖ.

Анализ категории Состояния привел к выделению четырех субкатегорий, из которых наиболее наполненной стала субкатегория «Состояние это физическое воздействие» (которую мы рассмотрим отдельно). Статистический анализ показал следующие различия (табл. 4).

Таблица 4. Различия в распределении метафор категории Состояния

Метафора состояний (эмоций) как перемещений вещества (много нерастраченных сил; Дать большое количество любви) значимо чаще представлена в ИУ. Возможно, образ обмена веществами (как коммуникации, деятельности и пр.) нерелевантен ИЖ, поскольку предполагают активную роль субъекта - «распорядителя»; кроме того, жидкость издавна является символом жизни (вода, кровь, сперма, классификация Гиппократа и пр.), в то время как результаты показали, что для ИЖ устойчивой метафорой жизни является образ смерти.

Авторы ИУ значимо чаще употребляют метафоры, описывающие состояния как содержания психики (вместилища). Эта метафора позволяет отделить собственную психики от того, что ею не является, и как бы «картировать» внутренность этого вместилища, размещая и передвигая в нем различные элементы; в обоих типах историй она используется для описания бессмысленности, бессодержательности с помощью образа пустоты, однако редко встречаются образы «наполненной психики». Количественные различия могут быть связаны с различием в уровне осознанности собственных внутренних процессов у авторов ИЖ и ИУ: чем выше осознание происходящего, тем проще его локализовать.

Уподобление состояния души состоянию механизма не показало значимых количественных различий, однако различия заметны на содержательном уровне. Метафора механизма используется в ИЖ для описания уровня энергии (Пока муж не проработает весь пар, он не остановится; она заводится), а в ИУ - для описания ее регуляции (включаются очень жесткие внутренние механизмы; программа самоуничтожения - мы способны программировать себя), то есть следующего уровня сложности. Это показательно: контроль и самоконтроль часто являются проблемной областью и мишенью работы в психологической практике; здесь мы видим подчиненность субъекта внутренним энергетическим процессам у авторов ИЖ и, напротив, способность регуляции этих процессов у авторов ИУ.

Метафора состояния как физического воздействия ввиду своей наполненности была рассмотрена более пристально и показала дополнительные значимые различия между ИЖ и ИУ (табл. 5).

Таблица 5. Различия в распределении метафор субкатегории «Состояние это физическое воздействие»

Мы видим, что единственной количественно доминирующей в ИЖ является метафора «Состояние это действие стихий». Содержания этого блока (меня «выжигает» изнутри; агрессия выливается через крики, и в этой агрессии можно утонуть; он вскипает; меня вымораживает) демонстрируют власть сильных и непредсказуемых эмоциональных состояний над беспомощным субъектом, неспособным контролировать свои внутренние процессы. Это отражает картину экстернального локуса контроля и низкого уровня субъектности. Присутствие в ИУ метафор, не имеющих аналога в ИЖ («Соматическое ощущение», «Внутренняя борьба», «Вкусовое ощущение») говорит о большей дифференцированности внутреннего опыта авторов ИУ, их большей чувствительности и внимательности к своим состояниям, и большей способности если не контролировать, то осознавать их по сравнению с авторами ИЖ.

Таким образом, авторы ИУ показывают большее разнообразие метафор, описывающих их эмоциональный и телесный опыт (что подтверждает гипотезу 2), а также большую гибкость и осознанность во взаимодействии с этим опытом, что подтверждает гипотезу 3 о большей субъектности авторов ИУ по сравнению с авторами ИЖ.

Анализ категории Отношения позволил выявить 9 субкатегорий метафор, в использовании которых, однако, не было выявлено статистически значимых различий между ИУ и ИЖ (табл. 6). Отчасти отсутствие различий, на наш взгляд, связано с тем, что подсчет частот тех или иных метафор не предполагает учета «полярности» этих метафор и их актуальности: метафоры «он на меня давит» и «он на меня никогда не давит» кодируются одинаково; метафоры «у нас война» и «мы прошли этап войны и теперь живем мирно» также кодируются одинаково. Такая нечувствительность нашего метода, безусловно, оставляет за гранью количественного анализа множество деталей, часть из которых мы стараемся описать с помощью примеров.

Таблица 6. Различия в распределении метафор категории Отношения

Мы остановимся на нескольких различиях, которые заметны при взгляде на результаты и, хотя они и не нашли статистического выражения, представляется, что заслуживают упоминания. Весьма важна и содержательно различна в ИЖ и ИУ метафора отношений как физического контакта. Образы давления и опоры, описывающие несимметричные, иерархические отношения, ярко представлены в историях обоих типов. В ИЖ превалирует давление и демонстрируется отсутствие опоры (я толкаю вагон, стоящий на тормозах; не на кого опереться); в ИУ оговаривается отсутствие давления и демонстрируется наличие опоры или такая возможность (не помню, чтобы на меня давили; я на тебя должна опереться). Образ опоры продуктивен, поскольку предполагает расширение свободы временно пассивного участника, ему открываются новые возможности; образ давления, напротив, это образ стагнации и агрессивного контроля одного участника над другим: один давит, второй сопротивляется, энергия расходуется, а ситуация не видоизменяется.