Гипотеза об экстрасоматической природе памяти

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Гипотеза об экстрасоматической природе памяти

Обоснование гипотезы «экстрасоматической памяти» в позиций философии, психологии и нейронауки

Одна из центральных догм современной нейронауки гласит: долговременная память человека и животных есть не что иное, как информации об их индивидуальном прошлом, записанная на неком физическом носителе, локализованном внутри головного мозга. С этой точки зрения запись информации в нашей памяти осуществляется в принципиальном плане таким же образом, как, например, запись информации на электронном носителе: как фиксация следов прошлых событий, локализованных физически, однако, в настоящем и, следовательно, имеющая к прошлому как таковому лишь косвенное отношение. Мы, таким образом, вспоминаем не прошлое (доступ к нему абсолютно закрыт), но лишь его следы, локализованные в настоящем.

В данной статье мы попытаемся обосновать альтернативную гипотезу о природе памяти, согласно которой, по крайней мере некоторая часть долговременной памяти существует не в виде актуально существующей в мозге энграммы (записи), а существует в форме прямого доступа к прошлому (в виде прошлых состояний мозга или сознания). В этом случае, очевидно, соответствующая часть информации о прошлом в актуальном состоянии мозга не хранится (информация о прошлом считывается непосредственно из прошлого) и, значит, мы можем говорить об экстрасоматической (внетелесной) природе данной составляющей долговременной памяти.

Данная гипотеза о механизме памяти как о некой форме прямого доступа к прошлому, конечно, не нова. Еще в конце 19 века Анри Бергсон предложил подобный способ объяснения функционирования одной из компонент долговременной памяти, которую он назвал «память духа», в своей работе «Материя и память» (1897 г.) ^[1]. Память духа, по Бергсону, - это воспоминания о событиях личной жизни, т.е. биографическая память, обладающая явной временной соотнесенностью (все события личной жизни вспоминаются как относимые к тому или иному конкретному отрезку прошлого). В современной психологии бергсоновское понятие «память духа» соответствует понятию «эпизодическая память».

По Бергсону, помимо «памяти духа», которая имеет «экстрасоматическую» природу (т.к. извлекается путем непосредственного созерцания прошлого), существует и «память тела», которая, напротив, существует как запись прошлого, существующая в настоящем, т.е. как информация «записанная» на некотором нейробиологическом субстрате. Примером «памяти тела» могут служить выработанные многократными упражнениями инструментальные навыки у людей и животных, условные рефлексы и их сочетания (динамические стереотипы). Эти формы памяти не несут какого-либо «временного отпечатка». Важное отличие «памяти тела» от «памяти духа», по Бергсону, заключается в том, что первая форма памяти предполагает необходимость многократных повторений стимулов и (или) действий индивида, для обеспечения прочного долговременного хранения навыка или рефлекса, тогда как вторая («память духа») такого рода повторений не требует: для того, чтобы события личной биографии было «запечатлено» в нашей памяти достаточно его однократного проживания субъектом.

Философским обоснованием гипотезы существования «экстрасоматической» «памяти духа» у Бергсона является его интуитивистская теория познания, согласно которой чувственное восприятие трактуется не как «отражение объективной реальности в сознании», а как «прямой доступ к самим вещам в подлиннике». Эта идея, в свою очередь, появилась как способ преодоления гносеологических парадоксов, вытекающих из «классической» репрезентативной теории восприятия (в рамках этой теории возникал неразрешимый вопрос: каким образом мы вообще способны выработать идею внеположной нам реальности, если все, что мы имеем в восприятии и мышлении - есть лишь состояния нашего собственного сознания). Экстрасоматический механизм «памяти духа», очевидно, понадобился Бергсону для того, чтобы распространить его теорию «прямого знания» также и на память. Поскольку прошлых событий в настоящем уже не существует, то нерепрезентативный характер памяти можно истолковать лишь как прямой («через время») доступ к подлинным событиям прошлого.

Убедительность теории памяти Бергсона зависит от того, принимаем ли мы или же нет его интуитивистскую теорию познанию. (Заметим, однако, что Бергсон использовал в своей работе не только философские аргументы, но и опирался на известные в то время данные нарождающейся нейропсихологии). С нашей точки зрения интуитивистская модель чувственного познания весьма сомнительна, т.к. явно противоречит известным данным физиологии и психологии чувственного восприятия, которые предполагают репрезентативный характер чувственного доступа к реальности (мы видим не «сами вещи», а их образы или «копии» в нашем чувственном сознании, порожденные сложным, опосредованным нейрофизиологическим процессом). Те же гносеологические проблемы, решение которых потребовало введение понятия о прямом доступе к реальности на уровне чувственного восприятия, могут быть эффективно решены иным, более традиционным путем - мы можем, например, в духе платонизма, постулировать «прямой доступ к реальности» не на чувственном, а на свехчувственном, интеллектуальном уровне познания (мы видим образы вещей, но мыслим «сами вещи»).

Если чувственное восприятие носит опосредованный характер, то, очевидно, таков же и характер памяти - мы помним в чувственном плане не сами вещи, но их субъективные образы. Следовательно гипотезу о существовании «экстрасоматической» памяти работающей по принципу «прямого доступа к прошлому» нужно сформулировать иначе: память не есть прямой доступ к прошлому бытию предметов внешнего мира, но есть некая форма прямого доступа к прошлым состояниям нашего собственного сознания. С этой точки зрения сознание обладает фундаментальным свойством нелокальности во времени. Только лишь чувственные состояния сознания, вызванные сенсорной стимуляцией, локализованы в неком небольшом по протяженности отрезке времени, который мы называем «настоящее время», «то, что происходит сейчас». Однако, в сфере сверхчувственной (смысловой, мыслительной), сознание свободно выходит за рамки «сейчас» и способно, в частности, напрямую обращаться к своим собственным прошлым как чувственным, так и смысловым переживаниям, прямо «считывать» информацию из прошлого и в той или иной форме переносить ее в настоящее. Ясно, что такого рода память не нуждается в каком-либо актуально существующем материальном носителе и, следовательно, существует «экстрасоматически» по отношению к актуальному состоянию нашего мозга и нервной системы в целом. Наше сознание, в этом случае, как бы содержит в себе некую «машину времени», позволяющую путешествовать в собственное прошлое и созерцать прошлые состояния собственного сознания «в подлиннике», а не в виде неких «записей», существующей в настоящем. Воспоминания, как таковые, конечно, локализованы в настоящем (в том моменте времени, в котором мы осуществляем процесс припоминания), но сама информация, извлекаемая воспоминанием, хранится в прошлом, а не в настоящем, и, значит, находится за пределами актуального состояния нашего тела и мозга.

Ясно, что эта гипотеза весьма нетривиальна и требует тщательного обоснования. Ниже мы рассмотрим целый ряд аргументов в пользу этой гипотезы. Мы начнем с анализа данных психологии и нейробиологии, касающихся вопроса о механизмах памяти, затем рассмотрим философские основания гипотезы «эстрасоматической памяти» и в конце работы рассмотрим возможные механизмы работы такой памяти, опираясь при этом на квантовомеханическую картину реальности и гипотезу «сознания в квантовом мире», которую мы развивали в ряде наших публикаций ^[2,3].

Строгим доказательством того, что психическая память о прошлом может храниться вне мозга (точнее, вне его актуального состояния) было бы, очевидно, открытие таких психологических явлений, которые бы показывали возможность существования памяти на прошлые события, которая функционировала бы вообще без какого-либо материального субстрата - физического носителя этой памяти. Как нам представляется, такого рода явления действительно существуют. Мы имеем в виду такой достаточно изученный в настоящее время феномен, как воспоминания прошлых жизней у детей. Пионером в исследовании этого феномена был американский психиатр Ян Стивенсон (см. ^[4]), который начал изучать воспоминания прошлых жизней у детей еще в 60-е годы прошлого века. За более чем сорокалетний период исследований (Стивенсон умер в 2007 г.) он тщательно исследовал и описал около двух тысяч подобных случаев (как он их называл) «возможной реинкарнации у детей» в возрасте от трех до семи лет. По его данным, дети в некоторых случаях могли описать до 400 проверяемых событий, которые они относили к собственной прошлой жизни в другом теле. Они узнавали своих бывших родственников, правильно называли на фотографиях имена людей, знакомых «по прошлой жизни», показывали места, где они «жили в прошлой жизни» и т.п. Если к этим исследованиям (а проводили подобные исследования не одни Стивенсон, но и ряд других, независимых от него ученых (см. ^[4])), подойти непредвзято и признать их научную состоятельность, то следует, также, признать, что даже если эти случаи и не доказывают существование реинкарнации, то они, по крайней мере, показывают возможность существования долгосрочного хранения воспоминаний не основанного на сохранении каких-либо физических «энграмм». То есть эти исследования прямо показывают возможность существования «экстрасоматической» памяти.

Обратимся теперь к вопросу: не противоречит ли гипотеза существования механизма «экстрасоматической памяти» данным нейробиологии и что вообще эта наука говорит нам о возможных биологических механизмах запоминания. Представители нейронаук в настоящее время нередко заявляют, что они уже открыли вполне материальный, локализованный в нейрональных синаптических структурах механизм, обеспечивающий долгосрочное запоминание как у животных, так и у человека. Прежде всего, здесь ссылаются на работы Э. Кандела и его сотрудников ^[5], изучавших синаптическую пластичность нейронов голожаберного моллюска аплизии. Кандел и его сотрудники вначале исследовали модификации защитного рефлекса, сохраняющиеся на протяжении минут или часов - соответствующие кратковременной памяти. Было установлено, что в основе этой формы пластичности лежит усиленный вход ионов кальция в клетку, который повышает выделение нейромедиатора сенсорным нейроном при каждом нервном импульсе и, таким образом, усиливает оборонительную реакцию. Более продолжительные, повторяющиеся стимулы формировали у моллюска подобие долговременной памяти, которая могла сохраняться дни и даже недели. Повторяющиеся стимулы увеличивали содержание в клетке цАМФ и активировали фермент протеинкиназа А. Далее происходило фосфорилирование определенных белков, так называемых транскрипционных факторов, в ядре нервной клетки, и т.о менялась активность ряда генов. В результате увеличивался синтез некоторых белков, а синтез других уменьшается. Воздействие оказывалось на гены, которые кодируют белки, участвующие в построении и функционировании синапсов. Благодаря данным молекулярным процесса изменялась функция, а также и форма синапсов, что вело к долговременным изменениям синаптической эффективности, и т.о. приводило к долговременной модификаций защитного рефлекса у аплизии.

Подобный механизм запоминания позже были обнаружен у млекопитающих. С большой вероятностью можно утверждать, что он существует и у человека. Но, однако, возникает вопрос: является ли этот механизм достаточным, во-первых, для того, чтобы обеспечить прочное сохранение информации в течение десятилетий (что характерно для эпизодической памяти человека), во-вторых, достаточным для обеспечения необходимой человеку емкости долговременной памяти. Кроме того, необходимо выяснить, не имеется ли иной механизм долгосрочного запоминания не связанный с какими-либо структурными изменениями в мозге.

Рассмотрим вначале вопрос о прочности записи информации с помощью исследованного Канделом механизма синаптической пластичности. Исследования Кандела показывают, что изменения активности синапсов сохраняются максимум несколько недель, затем, при отсутствии повторной стимуляции, эффективность синапса возвращается к исходному уровню. То есть изменения синаптической пластичности вполне обратимы, что, безусловно, поведенчески оправдано. Подобный механизм вполне может обеспечить выработку, сохранение на несколько недель и, затем угашение условных рефлексов, но вряд ли может объяснить характерную для человека способность десятилетиями сохранять достаточно яркие воспоминания о событиях прошлого.

Поскольку синаптическая пластичность обратима и не обеспечивает длительного хранения информации, было высказано предположение о существовании другого, более надежного и устойчивого механизма запоминания. Таковым может быть механизм образования новых синапсов и синаптических коллатералей. Такой механизм, видимо, действительно существует. Исследования показывают, что процесс обучения у млекопитающих связан с образованием большого числа новых синаптических соединений между нейронам в тех мозговых структурах, которые были задействованы в процессе обучения. Правда большая часть этих новообразованных связей затем разрушается, но некоторая их часть сохраняется достаточно длительное время ^[6].

Однако, все же сомнительно, что образование новых межнейронных связей способно обеспечить сохранность воспоминаний на протяжении многих десятилетий. Известно, что в мозге взрослых животных и людей происходят постоянные перестройки синаптических контактов между нейронами. Идет постоянный процесс образования новых синапсов и разрушения старых. По некоторым оценкам ^[7], в коре головного мозга человека каждые сутки создается около 800 миллионов новых синапсов и примерно такое же их число разрушается. Если учесть, что в коре примерно 10¹⁰ нейронов и, соответственно, примерно 10¹³ синапсов, то можно подсчитать, что большая их часть будет уничтожена и заменена другими синапсами примерно за 35 лет. Однако даже в пожилом возрасте, как правило, сохраняются достаточно яркие воспоминания о событиях детства (иногда их яркость в позднем возрасте даже увеличивается). Кроме того, существуют факты, которые говорят в пользу предположения, что вообще вся сенсорная информация, когда-либо поступавшая в наш мозг, фиксируется в нашей памяти в неизменной форме и хранится до конца нашей жизни и, значит, никакого абсолютного забывания (в виде необратимой потери информации) не существует вовсе.

Прежде всего, здесь можно сослаться на описанный еще в 60-х годах У. Пенфилдом и его сотрудниками феномен, названный им «вспышки пережитого» ^[8]. Пенфилд обнаружил, что в некоторых случаях электрическое раздражение (производимое во время нейрохирургической операции) некоторых точек левого полушария в районе средневисочной извилины у больных эпилепсий порождало своеобразное «расщепление» сознания пациента (т.н. «двухколейные переживания»). Больной одновременно осознавал себя на операционном столе и, параллельно, переживал во всех подробностях некоторый отрезок своей прошлой жизни. Так, одна взрослая пациентка увидела себя маленькой девочкой, поющей в церковном хоре, а мужчина-строитель увидел себя на стройке, занятым кладкой кирпичной стены. Пенфилд подчеркивал предельную реалистичность переживаний пациентов: «вспышки пережитого», по словам Пенфилда, напоминали просмотр фильма, в котором заново и в той же временной последовательности воспроизводились прошлые состояния сознания, имевшие место в тот тли иной отдаленный период времени. Существование феномена «вспышек пережитого» позволяет предположить, что весь сенсорный вход с момента рождения и до момента смерти целиком без купюр сохраняется в нашей памяти, а забывание связано не с необратимой потерей информации о прошлом, но лишь с ограничением доступа к этой информации.

В пользу этой гипотезы говорит также факт существования людей, обладающих феноменальной памятью, которая позволяет им с высокой точностью воспроизводить и описывать события и факты отделенного прошлого. Так описанный Р. Лурией обладатель феноменальной памяти С.В. Шерешевский мог точно воспроизвести набор из ста случайно выбранных слов через десять месяцев после их предъявления. При этом тестирование было для него неожиданным, т.е. не было изначальной установки на долгосрочное запоминание ^[9]. Исследования, также, показывают, что даже казалось бы полностью забытые сведения из прошлого можно оживить с помощью гипноза ^[10]. Интересно, что гипноз (а также некоторые другие методы - например односторонний электрошок ^[11]) позволяет не только воскресить забытые воспоминания, но и может даже восстановить прошлые состояния личности человека. Это явление известно как «хронологическая регрессия». Например, если взрослому человеку внушить в состоянии гипноза, что он сейчас десятилетний ребенок, то он будет вести себя также, как в десять лет: он будет писать тем же почерком, что и в десять лет, воспринимать окружающее с позиции десятилетнего ребенка и т.п. Причем это не притворство, не имитация, а именно воскрешение прошлой, десятилетней личности данного субъекта. В пользу такого заключения говорит тот факт, что при внушении младенческого возраста, не просто имитируются известные взрослому внешние формы поведения младенца, но и оживляются младенческие рефлексы (например, рефлекс Бабинского) которые в норме наблюдаются лишь в раннем младенчестве и о существовании которых большинство взрослых людей даже не подозревает.

«Вспышки пережитого», хронологическая регрессия, а также такой феномен, как ретроградная амнезия (потеря доступа к эпизодической памяти (как правило, обратимая), связанной с определенным временным промежутком прошлого), - все эти феномены указывают на жесткую привязку воспоминаний к временной шкале. Этот факт очень сложно объяснить с натуралистической точки зрения, т.е. рассматривая память как совокупность «энграмм», поскольку не понятен «биологический смысл» такой временной соотнесенности воспоминаний. Ведь на практике мы имеем лишь ограниченную способность соотносить наши воспоминания с определенными временными отрезками. Но если память работает по механизму «прямого доступа к прошлому», то такая временная привязка воспоминаний совершенно необходима - она является просто следствием реальной локализации воспоминаний в прошлом.

Если в соответствии с изложенными выше фактами допустить, что в нашей памяти содержится запись полного сенсорного входа, полученного нами в течение всей нашей жизни, то естественно возникает вопрос: способен ли описанный выше механизм синаптической пластичности, а также механизм новообразования синапсов обеспечить такой огромный объем запоминания? Объем поступающий в мозг сенсорной информации (например, через орган зрения - дающий более 90 процентов сенсорного входа) можно оценить, зная такие величины, как размеры сенсорного поля (например, поля зрения), разрешающую способность сенсорного органа (для зрения - порядка одной угловой минуты), инерционность восприятия, количество бит необходимых для кодирования одного элемента сенсорного поля. Пропускная способность зрительного анализатора оценивается величиной10⁸ -10⁹ бит /сек (Такое количество информации необходимо для того, чтобы в нашем сознании возникла та четкая и детализированная цветная «картинка» с разрешением одну угловую минуту, которую мы непосредственно зрительно воспринимаем, с учетом того, что она обновляется примерно 24 раз в секунду и, кроме того на кодирование одного «пикселя» (учет параметров цвета, яркости) требуется 16 бит). Таким образом, за 60 лет только суммарный зрительный вход дает величину порядка 10¹⁷ - 10¹⁸ бит. (Это число соответствует оценке данной Д. Вулдриджом ^[12]. Дж. фон Нейман давал значительно большую оценку - 2.10²⁰ бит ^[13]).

Если предположить, что долговременная память «записана» в виде «рисунка» синаптических связей между нейронами мозга, то информационная нагрузка на один синапс представляется непомерно высокой. Общее количество синапсов в мозге равно примерно 10¹³ - 10¹⁴, что при оценке суммарного объема зрительного входа 10¹⁷ за 60 лет дает информационную нагрузку на один синапс порядка 10³ - 10⁴ бит. Представляется невероятным, чтобы один синапс мог хранить в течение десятилетий порядка тысячи бит информации. Нейрофизиологические исследования (основанные на оценке информационной емкости слуховой коры) показывают, что для запоминания 1 бит информации необходимо задействовать примерно 10 нейронов ^[14], так что максимальный объем информации, которую можно записать путем модификации синаптического аппарата нервных клеток, не превышает, видимо, величины 10⁹ - 10¹⁰ бит (но примерно такой объем информации мы получаем за 10-100 секунд только через зрительный анализатор).

Ввиду сказанного, существование «экстрасоматического» механизма запоминания, не связанного с модификацией синаптических связей, уже не кажется чем-то невероятным. Конечно, чисто «технически» мозг мог бы обеспечить запись подобного объема информации (порядка 10¹⁷ бит), например, если бы для записи использовались макромолекулы (так молекула ДНК, локализованная в каждой клетке, имеет потенциальную информационную емкость порядка 10¹⁰ бит). Но нет оснований думать, что такой механизм запоминания реально используется.

Вместе с тем, имеются некоторые экспериментальные данные, которые указывают на возможность запечатления и сохранения информации в долговременной памяти без каких-либо структурных изменениях в нервных клетках. Заметим, прежде всего, что классические, восходящие к работам Д. Хебба представления о работе памяти оказались существенно поколеблены в последнее время. По Хеббу, процесс запоминания делится на две стадии: стадию кратковременной памяти, которая обеспечивается посредством реверберации нервных импульсов в нервной сети, и стадию консолидации, которая связана с изменением связей между нейронами (изменения продуктивности синапсов, образование новых синапсов и коллетералей), что предполагает серьезные биохимические перестройки, связанные с синтезом белков. Ранние эксперименты с электрошоком и подавлением синтеза белка во время обучения - вроде бы подтверждали эту модель. И электрошоковое воздействие сразу после сеанса научения, и лекарственное подавление синтеза белка делали обучение невозможным. Однако в последнее время появились данные о возможности восстановления кратковременной памяти, стертой электрошоком или даже гипотермией (охлаждением мозга). Восстановление было, правда, частичное и нестойкое. Но в любом случае, циркулирующий нервный импульс никак не может пережить воздействие, полностью угнетающее электрическую активность мозга. Это означает, что уже на стадии кратковременной памяти существует что-то, что способно пережить «выключение» электрических функций мозга.

Также и хеббовские представления о механизме консолидации памяти не согласуется с рядом надежно установленных экспериментальных данных. В некоторых экспериментах было показано, что долговременная память при некоторых формах обучения оказалась устойчивой к аноксии мозга и действию электрошока [Bolduin, Soltysik, 1965; Squire, 1986]. Полная блокада синтеза белка в головном мозге также не всегда нарушала консолидацию памяти [Laudein et al., 1986; Staubli et all., 1985]. При научении с минимальным интервалом между пробами подавление синтеза белка не нарушало сохранение информации в течение нескольких дней [Tully et all., 1994]. ^[15]. Исходя из того, что подавление синтеза белка в мозге во время научения не всегда нарушает сохранение информации, мы неизбежно приходим к заключению, что существует некая «сверхбыстрая» фаза консолидации долговременной памяти, которая не зависит от реверберации нервных импульсов и не требует участия синтеза белков. Для такой сверхбыстрой консолидации необходимы особые механизмы, которые гипотетически можно отождествить с предполагаемой «экстрасоматической» памятью, осуществляемой непосредственно сознанием, а не мозгом - поскольку этот механизм вообще не требует какой-либо долгосрочной «записи» информации в нервной ткани. Информация здесь может непосредственно извлекаться из прошлых состояний сознания. Эксперименты показывают, что такой «трансцендентный» механизм памяти, вероятно, существует даже уже у животных. Как же объяснить более ранние положительные эксперименты, как будто подтверждающие схему Хебба? Очевидно, у животных и у человека существует несколько различных видов памяти. Существует «имманентная» живому мозгу система памяти, действительно связанная с нейрональной (прежде всего синаптической) пластичностью. Такой механизм, как мы уже отмечали, подробно исследован на беспозвоночных животных, а также в культуре тканей высших животных. Вероятно, он есть и у человека. Это то, что А. Бергсон назвал «памятью тела», а в современной психологии связывается с «процедурной» памятью (память типа условных рефлексов, выработки навыков и т.п.). Но существует и иной, «экстрасоматический» механизм памяти, который у человека, вероятно, соответствует семантической и эпизодической памяти. («Память духа» по Бергсону). Семантическая и эпизодическая формы памяти в полной мере формируются только у человека (хотя, как показывают упомянутые исследования, имеют «прообраз» у животных). Поэтому память человека должна все же качественно отличаться от памяти животных. Косвенно об этом говорит тот факт, что характерные для человека формы нарушения памяти: ретроградную и антероградную амнезию (связанные, вероятно, с нарушением связи мозга с «трасцендентной» памятью) не удается воспроизвести в опытах с животными. Для достижения этой цели безуспешно применяли электрошок, местное электрическое раздражение (например, миндалин), быструю наркотизацию, полную или частичную функциональную декортикацию путем временной обработки коры головного мозга изотоническим раствором КО, сильное охлаждение коры, воздействие ацетилхолинэстеразы и ингибиторов синтеза белков. Известно, что клиническая патология мозга не столкнулась ни разу с явлениями нарушения долговременной памяти при очаговых поражениях мозга. (Амнезию вызывают лишь глобальные воздействия на мозг человека, наподобие сотрясений, электрошока, отравления или даже нервные потрясения). Также и эксперименты с повреждением или функциональным выключением различных (даже весьма значительных по объему) участков мозга животных (как корковых, так и подкорковых) показали, что хотя локальные повреждения мозга значительно замедляют образование новых условных рефлексов, но выработанные до операции рефлексы быстро и даже спонтанно восстанавливаются при первых же испытаниях. Это говорит о том, что оставшиеся сохранными участки мозга не утрачивают опыта обучения, и этот результат не зависит от того, какую структуру разрушали экспериментаторы [16 с 247]). В целом в экспериментах с разрушением частей мозга животных разными исследователями было показано, что не существует критического места повреждения, исключающего вообще доступ к прошлым воспоминаниям. Это означает, что в мозге нет никакого «центра хранения долговременной памяти». Это свойство является общим для человека и животных. Следовательно, и эти данные подтверждают мысль, что и у животных существует некая «экстрасоматическая» компонента памяти. Таким образом, рассмотренные данные показывают, что гипотеза «экстрасоматической» составляющей памяти представляется достаточно обоснованной с точки зрения данных нейробиологии и способна объяснить целый ряд особенностей памяти животных и человека.

Рассмотрим теперь философские аргументы в пользу существования механизма экстрасоматической памяти. Основной для нас аргумент связан с проблемой тождества индивидуального «Я» во времени. Наше повседневное поведение строится на основе презумпции существования индивидуального «Я», тождественного себе на протяжении всей нашей жизни. Я мыслю себя как одного и того же субъекта (личность), существующего непрерывно по крайней мере с момента моего рождения до момента моей смерти. Однако здесь возникает гносеологическая серьезная проблема: каким образом я могу, к примеру, доказать, что я один и тот же субъект, существующий сейчас (в данный момент времени) и, скажем, десять лет назад? Как доказать, что тот человек, который под моим именем и с моей внешностью жил 10 лет назад, действительно был мною (обладал тем же «Я»), а не кем-то другим? Единственным аргументом в пользу моей себетождественности здесь могут служить лишь мои воспоминания о моей прошлой личной жизни, о событиях, которые я тогда пережил. Рассуждают таким образом: если я помню, что происходило десять лет назад, то это доказывает, что я действительно существовал десять лет назад и лично переживал происходящие тогда события - эпизоды моей жизни как тождественный себе субъект. Однако если мы предположим, что наша память есть не что иное, как запись следов прошлого на неком нейробиологическом субстрате (например, в виде «рисунка» синаптических связей между нейронами), то такую память, в принципе, возможно скопировать (например, изучив «рисунок» синаптических связей) и перенести из одного мозга в другой (здесь нас не интересует техническая возможность такого переноса, но лишь то, что такой перенос, в принципе, возможен). В таком случае оказываются принципиально возможными «ложные воспоминания» - я могу помнить о событиях, в которых я реально не участвовал и реально их не переживал. Но в таком случае наличие тех или иных воспоминаний отнюдь не доказывает, что я был свидетелем тех или иных событий и, следовательно, существовал в то время, когда эти события происходили. Таким образом, память, функционирующая как запись информации о прошлом на неком материальном носителе, принципиально не является основанием для признания тождественности моего «Я».

Память может быть основанием для признания существования моего «Я» в прошлом только в том случае, если воспоминания действительно имеют прямое отношение к этому прошлому, а не являются «следами прошлого», существующими лишь в настоящем. То есть, память может служить доказательством себетождественности «Я» только в том случае, если она работает не как механизм сохранения следов прошлого в настоящем, а как механизм прямого доступа к прошлому «в подлиннике», т.е. как способ непосредственного созерцания прошлых состояний моего сознания и переноса результатов этого созерцания из прошлого в настоящее. Иными словами, для того, чтобы память могла служить доказательством себетождественности «Я», она должна быть следствием нелокальности сознания во времени, следствием способности сознания воспринимать свои собственные прошлые состояния.

Можно рассуждать еще и таким образом. Всякая осмысленная идея должна иметь основание в опыте. Какой же опыт может быть основанием осмысленности идей тождественности «Я» во времени? Очевидно, это может быть лишь опыт прямого сравнения прошлого и настоящего «Я». Но это сравнение не возможно, если прошлого уже не существует или если доступ к нему из настоящего полностью закрыт. Таким образом, если идея тождества «Я» во времени осмысленна, то мы должны также признать, что прошлое никуда не исчезает, что оно существует не менее реально, чем настоящее и что сознание имеет прямой доступ к собственному прошлому «через время», т.е. что оно нелокально во времени.

Идея нелокальности сознания во времени, очевидно, несовместима с философским «актуализмом» - представлением о том, что реально существует лишь настоящее, а прошлого и будущего не существует. Здесь мы должны, напротив, признать, что прошлое и будущее существуют не менее реально, чем настоящее, а наша «локализованность» в настоящем связана лишь с особенностями нашего восприятия: мы как бы смотрим на мир через «временную щель», воспринимая лишь ограниченный отрезок временной шкалы, который мы и называем «настоящее время», «сейчас». Нелокальность сознания во времени предполагает, что сознание ограничено этой «временной щелью» лишь на уровне чувственного восприятия, но имеет способность на сверхчувственном (интеллектуальном, смысловом) уровне выходить за пределы «сейчас» и свободно воспринимать прошлое и будущее (последнее воспринимается в системе альтернатив, т.е. как спектр возможных будущих событий). Действительно, поскольку чувственное восприятие явно ограничено рамками «сейчас», то выход за пределы «сейчас» возможен лишь на уровне смыслового, интеллектуального свехчувственного созерцания (см. подробнее ^[3]). Временная нелокальность смысла эмпирически проявляется как наша способность мыслить в качестве единого, целостного объекта протяженные во времени события. Например, мы схватываем как единое смысловое целое содержание протяженного во времени фильма, лекции, концерта и т.п. Если чувственная составляющая сознания локализована во временном отрезке «сейчас», то смысл не имеет временной локализации и способен схватывать содержания, относящиеся непосредственно к прошлому (что и обеспечивает функцию памяти), а также и к будущему (что обеспечивает прогностическую деятельность сознания). Смысл - это как бы «клей», который соединяет наше сознание в единое сверхвременное целое и позволяет утверждать что «Я» - это не текущее состояние сознание, существующее в рамках ограниченного «сейчас», а, напротив, вся совокупность моих прошлых состояний сознания (включая даже возможные прошлые состояния, которые не реализовались), настоящего состояния и всей совокупности возможных будущих состояний моего сознания. Подлинное мое «Я» есть сверхвременной объект, включающий в себя весь потенциально возможный мой опыт, объект, существующий как сверхвременное единство всего моего возможного (потенциально бесконечно разнообразного) опыта. Более подробный анализ проблемы тождества «Я» во времени читатель может найти в другой нашей публикации ^[3]. Здесь нам лишь достаточно констатировать связь проблемы тождества «Я» с пониманием памяти, как механизма «прямого доступа» к прошлому.

Возможные механизмы «экстрасоматической памяти» в контексте концепции «сознания в квантовом мире»

У нас остается последний большой вопрос, касающийся возможного механизма функционирования «экстрасоматической» памяти. Реальность существования такого механизма можно обосновать исходя из «квантового подхода» к решению психофизической проблемы, который описали в ряде наших публикаций ^{[2, 3]}. Здесь мы вкратце изложим основные идеи этого подхода и акцентируем его использование для решения проблемы природы памяти. В основе нашей концепции «сознания в квантовом мире» лежит эвереттовская интерпретация квантовой механики ^[17], а также тезис М. Менского, о том, что функционально сознание проявляет себя как процесс селекции квантовой альтернативы, т.е., иными словами, как процесс редукции вектора состояния ^[18].

Особенность эвереттовской интерпретации квантовой механики заключается в отрицании физической реальности процесса редукции волновой функции в процессе измерения. Тезис редукции вводится для объяснения единственности полученного в измерительном эксперименте результата, а также взаимной согласованности последовательных измерений, производимых над одним и тем же квантовым объектом. Если квантовая система изначально находится в суперпозиционном состоянии относительно измеряемой наблюдаемой (т.е. данная наблюдаемая величина в исходном состоянии не имеет определенного значения), то после измерения эта система скачкообразно переходит в одно из собственных состояний оператора измеряемый величины (т.е. в какое-то конкретное состояние, в котором данная величина имеет определенное значение, полученное в результате измерения). Математически это означает, что после измерения мы должны вычеркнуть все те компоненты исходной суперпозиции, которые не соответствуют полученному нами результату измерения. Это вычеркивание и есть процесс редукции вектора состояния. Реальность процесса редукции доказывается последующими измерениями, которые показывают, что квантовая система после первого измерения действительно перешла в состояние, в котором измеренная величина имеет вполне определенное значение.

Отрицание Х. Эвереттом реальности редукции вектора состояния обосновывается тем, что процесс редукции невозможно представить в качестве следствия шредингеровской эволюции вектора состояния. Как показал И. фон Нейман ^[19], взаимодействие квантовой системы и измерительного прибора, описанное с помощью уравнения Шредингера, само по себе не приводит к редукции волновой функции. Напротив, прибор (который в данном случае описывается как квантовая система) в процессе взаимодействия с микрообъектом также переходит в состояние суперпозиции, каждая из компонент которой соответствует одному из возможных результатов измерения. Данный вывод не меняется, если в эту систему квантовый объект+прибор включить человека-наблюдателя, который в данном случае также будет описываться с квантовомеханической т.з., т.е. ему приписывается некая многочастичная волновая функция. Если наблюдатель взаимодействует с прибором (для того, чтобы узнать результат измерения), то согласно шредингеровскому описанию этого взаимодействия, он также перейдет в состояние суперпозиции, где каждый элемент будет соответствовать ситуации восприятия наблюдателем того или иного конкретного исхода данного измерительного эксперимента. Иными словами, наблюдая за показаниями прибора, субъект-наблюдатель, а также вместе с ним и его сознание, как бы «расщепляется» на N экземпляров (N - равно числу членов исходной суперпозиции измеряемого квантового объекта), каждый из которых будет воспринимать один из возможных исходов этого измерительного эксперимента.

Если мы вслед за Эвереттом признаем, что физически никакой редукции вектора состояния не происходит, то нам нужно будет также признать, что наблюдаемая редукция - есть лишь субъективная иллюзия, связанная с тем, что каждый «экземпляр» расщепившегося субъекта-наблюдателя будет воспринимать лишь один из исходов данного измерительного эксперимента и не воспринимать все другие исходы. В теории Эверетта это «расщепление» касается как субъекта, так и окружающего его физического мира. В каждом квантовом измерении, имеющем N исходов, и наблюдатель, и вся Вселенная расщепляются на N экземпляров, и в каждом из этих экземпляров реализуется лишь один конкретный исход данного измерения. Следовательно, все возможные варианты квантового процесса оказываются реализованными и нет необходимости в тезисе редукции волновой функции.

Конечно, трудно поверить, что любое квантовое измерение неким волшебным образом приводит к множественному (в случае непрерывного спектра - к бесконечному) расщеплению как Вселенной, так и наблюдателя. Однако всех этих расщеплений и даже самой возможности для сознания как то воздействовать на квантовые процессы можно легко избежать. Мы можем исключить «расщепление Вселенной» если учтем жестко детерминированный характер шредингеровской эволюции квантовых систем. Поскольку квантовая механика формально применима к любым физическим системам, мы можем ввести понятие «волновая функция Вселенной» (это понятие, в частности, рассматривал в своих работах основоположник квантовой космологии Б. Девитт ^[20]). Если «квантовое состояние Вселенной» задано в некоторый начальный момент времени (соответствующий гипотетическому моменту «зарождения Вселенной) то мы можем, действуя на это состояние с помощью оператора эволюции, экстраполировать его на любой более поздний момент времени. Таким образом, мы получим «волновую функцию Вселенной» определенную в каждый момент времени. Если исключить физическую реальность процессов редукции волновой функции Вселенной, то мы получим некий стационарный объект (назовем его «квантовый кристалл») в котором будут в виде потенций предсуществовать исходы любых квантовых измерений с любыми квантовыми объектами в пределах этой Вселенной. То есть «квантовый кристалл» будет представлять собой «Универсум физически возможного» или «множество всех физически возможных миров». Рассматривая «квантовый кристалл» как нечто реально существующее, мы можем избежать необходимости «расщепления Вселенной» при каждом измерении, поскольку в данном случае Вселенная уже заранее, до всякого измерения содержит в себе все возможные исходы всех возможных измерений. Сознание ничего не должно расщеплять, поскольку «все уже расщеплено до нас», все наблюдаемые возможности уже заранее предсуществуют в составе «квантового кристалл».

Еще проще избежать расщепления субъекта-наблюдателя. Для этого достаточно отказаться от натуралистического тезиса «сознание есть функция мозга» и перейти на позицию дуализма материи и сознания. Если сознание не есть функция мозга и не есть сам мозг, то квантовое «расщепление» мозга отнюдь не влечет такое же «расщепление» сознания. Мы можем в этом случае приписать сознанию одну лишь функцию по отношению к физической реальности - а именно способность к чувственному восприятию этой реальности и исключить всякую возможность реального воздействия сознания на физические процессы. (Последнее необходимо для того, чтобы дуализм материи и сознания не вступал в противоречие с принципом каузальной замкнутости физической реальности). Сознание не может воздействовать на физические процессы, но способно их чувственно воспринимать. Причем чувственное восприятие устроено таким образом, что для любой наблюдаемой величины оно актуализирует для нашего сознания лишь один из возможных вариантов, соответствующий одному из членов изначальной суперпозиции, но не способно воспринять сразу несколько таких вариантов. Таким образом, если мозг в процессе взаимодействия с прибором и микрообъектом «расщепляется» на N компонент (по числу членов исходной суперпозиции микрообъекта), то сознание при этом отнюдь не расщепляется, но воспринимает лишь одну из этих компонент, и, т.о., видит лишь один вполне определенный результат измерительного эксперимента.

Таким образом, в данном случае функция сознания (в соответствии с гипотезой М. Менского) сводится к селекции квантовых альтернатив - сознание выбирает одну из альтернатив, порождает соответствующий этой альтернативе чувственный образ (например, субъект видит, что прибор показал, что квантовая частица полетела налево, а не направо) и, далее запоминает свой выбор таким образом, чтобы последующие чувственные восприятия были согласованы с предыдущими (если мы видим, что в первом эксперименте частица полетела налево, то и восприятие следующего эксперимента с данной частицей также будет соответствовать этому результату). Назовем этот процесс селективного восприятия квантового состояния сознанием «актуализацией квантовой альтернативы». Эта актуализация (тождественная чувственному восприятию данной альтернативы) никакого воздействия на сами физические процессы не оказывает. Все компоненты суперпозиции, которые имели место в начале измерительного процесса, никуда не исчезают и далее эволюционируют в соответствии с уравнением Шредингера. Но, однако, восприятие одной из альтернатив необратимо закрывает для сознания доступ к любым другим альтернативам. Сознание, осуществляя выбор, как бы «помечает» («маркирует») одну из ветвей квантового процесса. Эта «маркировка» на сами физические процессы никакого воздействия не оказывает - всё физически происходит так, как если бы никакого выбора, никакой «маркировки» не существовало. Однако сознание способно при этом воздействовать само на себя. «Маркируя» одну из компонент суперпозиции, оно исключает для себя в будущем любой доступ к немаркированным компонентам (а также к любым «потомкам» немаркированных компонент). Это условие можно назвать условием «самосогласованности» селективного процесса, осуществляемого сознанием. Оно заключается в том, что предыдущие восприятия квантовофизической реальности воздействуют на последующие восприятия, ограничивая их возможный спектр, и, т.о., обеспечивая причинно-следственную согласованность последовательных восприятий одного и того же квантового объекта. Собственно, именно это условие самосогласованности и порождает иллюзию «редукции» вектора состояния: поскольку «не маркированные» компоненты суперпозиции никогда не дают «маркированных» «потомков» (ранее не «маркированная» ветвь квантового процесса никогда не маркируется в последствии), то соответствующие компоненты и их «потомки» никогда не станут объектом восприятия и, следовательно, ими можно попросту пренебречь.

Помимо условия «самосогласованности» мы должны, для того, чтобы получить реалистическую картину квантовых измерений, постулировать также условие и «интерсубъективности». Это условие требует, чтобы результаты восприятий (актуализаций) разных субъектов были взаимно согласованы. Если я в процессе квантового измерения увидел, что частица полетела налево, то это же самое увидит и мой приятель, который наблюдает за моими экспериментами. Таким образом, все актуализации (восприятия) состояний квантовой Вселенной оказываются взаимно согласованными, что создает общий для всех, интерсубъективный «видимый мир» (мир, данный в чувственном восприятии различных субъектов-наблюдателей).

Наша концепция существенным образом отличается от теории Эверетта, а также ее модификации М. Менским ^[18]. Во-первых, в нашей модели ничего не расщепляется: ни Вселенная, ни наблюдатель. Вселенная не расщепляется потому, что все альтернативы уже предсуществуют в составе волновой функции, описывающей полное состояние Вселенной во все моменты времени, а сознание лишь выбирает (воспринимает) одну из этих альтернатив и при этом оно никакого воздействия на физическую реальность не оказывает. Субъект же не расщепляется потому, что сознание не является продуктом мозговой деятельности и мозг выступает для сознания лишь как объект восприятия, через посредство которого оно воспринимает и весь остальной мир. Если мозг находится в состоянии суперпозиции, компоненты которой соответствуют различным восприятиям исхода эксперимента с квантовыми объектами, то сознание воспринимает лишь одну из этих компонент, игнорируя другие, что и обеспечивает единственность и однозначность восприятия, а также целостность самого субъекта.

Во-вторых, в концепции Эверетта-Менского каждое наблюдение «выделяет» (актуализирует) некую «классическую альтернативу», описывающую состояние Вселенной в целом. В нашей модели, поскольку актуализация совпадает с чувственным восприятием, достаточно лишь перехода в «актуальный план бытия» («маркирования») физического состояния той части мозга, которая отвечает за сенсорное восприятие («сенсориума»). Следовательно, каждое измерение фиксирует не «состояние Вселенной», а лишь частное, привязанное к определенному субъекту, «состояние восприятия Вселенной», отраженное в «сенсориуме». «Классические альтернативы» есть, в таком случае, лишь альтернативные состояния «сенсориума», тогда как остальной мир как был квантовым до его восприятия, так таковым и остается. (Хотя при этом, конечно, «маркируются» и спряженные с квантовым состоянием «сенсориума» элементы суперпозиции, относимые к внешнему миру - но только в том их аспекте, который так или иначе отображается в текущем состоянии «сенсориума»). Таким образом, неверно будет отождествлять понятие «квантовый кристалл» с понятием «Мультиверс», которое предполагает реальное существование множества параллельных классических вселенных. Существует не множество параллельных «классических вселенных», а множество возможных классических восприятий единой квантовой Вселенной, т.е. любая классическая картина мира существует только в нашем интерсубъективном восприятии.

Важная в контексте цели нашего исследования особенность рассмотренной модели «сознания в квантовом мире» заключается в том, что здесь сознанию приписывается фундаментальная способность к запоминанию сделанных ранее выборов. Необратимая редукция вектора состояния, с этой точки зрения, имеет место именно потому, что сознания обладают некой общей для них («интерсубъективной») неограниченной во времени памятью. Эта память не является «физической», т.е. не сохраняется в виде записи на неком материальном субстрате и, т.о., существует как некая чисто «духовная», нематериальная, «экстрасоматическая память». Она никак не зависит от способности мозга записывать и сохранять в себе некую информацию.

Эта, память, в силу условия «интерсубъективности» (выборы, сделанные одним субъектом-наблюдателем однозначно определяют выборы все других наблюдателей) - есть коллективная память всей совокупности обладающих сознанием субъектов и в таком качестве, конечно, не может служить основой индивидуальной, личностной памяти. (Сделанные «пометки», выделяющие селективно выбранную ветвь квантового процесса, значимы для всех субъектов и нет возможности отличить «мои» личные «пометки», от «пометок» любого другого субъекта-наблюдателя). При этом не следует думать, что возможность выбора некого «варианта реальности» наделяет сознания некой магической способностью управлять реальностью по своему произволу. Для того чтобы наша концепция «редукции вектора состояния только в восприятии наблюдателя» соответствовала предсказаниям квантовой механики, мы должны постулировать, что селективный выбор того или иного члена квантовой суперпозиции, по крайней мере в отношении удаленных от наблюдателя квантовых объектов, осуществляется чисто случайным образом (однако, с учетом комплексных коэффициентов, приписываемых членам суперпозиции, и отражающим вероятность того или иного исхода измерительного эксперимента). Следовательно, этот выбор не зависит от воли субъекта-наблюдателя.