Исследование феномена нарциссизма в работе с клиентами (в проекте "Фотопсихология")

Между этапами восстановления прошлых событий, осуществляемого посредством переноса и четкими, ясными воспоминаниями, уже есть одна форма сопротивления: сопротивление переноса. Это сопротивление связано непосредственно с агированием - реализованной формой возвращения прошлого события, которое не позволяет этому событию стать частью памяти. Именно это сопротивление должно быть переработано в первую очередь. Психоаналитик предлагает интерпретацию (позже Фрейд называет это «конструкцией» - как более точный способ выражения выдвигаемой гипотезы), которая является отложенной мыслью, направляемой на вытесненное содержание, и служит точкой притяжения внимания аналитика в процессе работы. Далее психоаналитическая работа может производиться фрагментарно, «кусочек за кусочком», как назвал это Фрейд, очень последовательно, чтобы отложенная гипотеза открыла дорогу для всех вытесненных чувств и воспоминаний, которые отражают и выражают эти чувства. Такая работа налагает на психоаналитика всю тяжесть того, что Фрейд назвал «испытанием терпения» (1914). Именно в этом и состоит суть второго типа вытеснения: сопротивление вытеснения. В психоаналитической работа аналитик сталкивается с третьим видом Эго-сопротивления, о котором упоминает Рене Руссийон в своей статье. Оно включает в себя «вторичную выгоду от болезни». По мнению Фрейда, пациент должен отказаться от подлинности восприятия и просто ограничиться подлинностью мышления, т.е. репрезентативным и символическим эквивалентом первоначального опыта.

Составные части концепции переработки претерпели изменения, когда Фрейд в процессе написания своей работы «По ту сторону принципа удовольствия» начал рассуждать о том, что бессознательное сопротивление может препятствовать развитию сопротивления и процесс психоаналитической работы может быть осложнен сопротивлением неосознаваемого Супер-Эго (и его возможными искажениями), - тем, что в 1926 году он назвал «сопротивлением, возникающим из Ид, т.е. тем, что связано с неудачной трансформацией навязчивых влечений, идущих из Ид. Если коротко, то существуют три типа психоаналитической работы в зависимости от трех основных типов сопротивления, описанных Фрейдом. В любом психоаналитическом процессе можно встретить все эти виды сопротивления, один из которых всегда доминирует в тот или иной момент времени.

Первый тип - когда переработка становится частью работы самого аналитика; это не просто модель сопротивления, хоть и имеет самое непосредственное отношение к невротическому состоянию. Здесь уже возникает идея «инсайта» в отношении к вытесненному смысловому содержанию. Как отмечалось выше, основной целью переработки является создание основы для возвращения вытесненного психического материала в сознание через предсознательные структуры и их производные благодаря большому количеству свободных ассоциаций. Когда есть достаточное количество указателей на то, что вытесненный элемент готов к осознанию, переработка позволяет постепенно, «кусок за куском», исследовать все причины, по которым и произошло вытеснение данного элемента. Психоаналитики считают, что, такая работа позволяет принять и сделать устойчивым вытесненный элемент, а происходит это благодаря усилиям, вложенным в вербализацию вытесненного. Более ранняя фаза вытеснения - вытеснение stricto sensu (в строгом смысле слова) - так же может быть следствием «первичного вытеснения» (Фрейд. З., 1915). Когда основными вопросами исследования являются нарциссизм и ощущение идентичности - тогда первичное вытеснение тоже должно быть переработано. А это ведет нас ко второй модели психоаналитической работы. Эта модель может быть выведена из различных работ, которые написал Фрейд в период с 1923 по 1926 гг. В этих работах он описал клинические случаи, в которых неосознаваемый материал не был репрезентирован и последовательно вытеснен, так как он никогда до этого не был осознаваем. Он не был трансформирован или символизирован для того, чтобы стать осознаваемым (Фрейд. З., 1923, 1926 [1925]). Руссийон в своей статье проводит исследование последствий третьей модели переработки, основанной не только на символизации (это тема второй модели), но также и на субъективации (субъективном присвоении) (Roussillon R., 2010).

Итак, с самого начала мы имеем дело со сложной и плотной комбинацией элементов, которые не могут быть интегрированы как таковые, и в результате, становятся неясными и запутанными. Для того чтобы интегрировать эти элементы, они должны быть постепенно распутаны и трансформированы благодаря так называемому «раскачиванию» между внутренним и внешним, которое осуществляется посредством переносов и транспозиций. И, хотя повседневная жизнь предоставляет различные возможности для таких переносов и транспозиций, иногда именно психоанализ, благодаря сеттингу как его основному инструменту, может произвести такую работу. Тот материал, который не был деконденсирован, транспонирован или трансформирован - это и есть работа по метафоризации, являющейся типичной символической репрезентацией, - не может быть «осознан» (Фрейд З., 1926 [1925],). И, таким образом, он становится предметом для первичого вытеснения еще до того, как может появиться любая субъективация. Первичное вытеснение включает в себя любое следующее за ним вытеснение или расщепление; и мы можем наблюдать только внешние проявление случившегося.

Очень часто в процессе психоаналитической работы, происходит переработка вторичного вытеснения, суть которой состоит в том, чтобы трансформировать «сырой материал» во что-то, что может быть осознаваемым и впоследствии интегрированным в Эго. Рассматриваемая здесь модель переработки соотносится с рассуждением о том, что и психоаналитический коуч/терапевт, и клиент/пациент должны сделать для того, чтобы произошли трансформации. Таким образом, первичный бессознательный материал, который никогда ранее не был осознаваем, но лежит в основе вторичного вытеснения, может стать осознаваемым. Первичной задачей является деконденсация сырого материала в уме, таким образом, чтобы он «кусок за куском», деталь за деталью мог бы быть репрезентирован - другими словами, чтобы запустился метаболизм сопротивления, являющегося составной частью бессознательного материала (Фрейд З., 1923) и тех навязчивых влечений, которые в него входят и формируются под его воздействием. Для того чтобы это произошло, в психоаналитический процесс необходимо внести некоторые специфические особенности сопротивления, выходящего из Ид. Здесь мы тоже имеем дело с противоречием в сопротивлении, с которым знакомы психоаналитики, работающие с «пограничными психоаналитическими ситуациями» (Руссийон Р., 2017). Подобные пограничные ситуации как таковые и ситуации, связанные с нарциссической проблематикой, являются угрозой для психоаналитического процесса; они подталкивают пациента к психическому пределу и постоянно угрожают распадом личности. Они становятся очевидными благодаря ситуациям переноса, типичным для негативных терапевтических реакций, иллюзорному или пассионарному переносу, а также благодаря таким менее очевидным и менее зрелищным явлениям, как инерция и «холодная» меланхолия.

Если кратко, то основной задачей является признание того факта, что то, что происходит сейчас в процессе осмысливания, является репрезентацией чего-то, относящегося к прошлому, а не к тому, что происходит в моменте сейчас. Это, в свою очередь, требует переработки импульсов влечения и травматического опыта; первоначальный субъективный опыт должен быть трансформирован в репрезентацию и стать осознаваемым. Всё это требует работы по реконструкции, в которой психоаналитический коуч/терапевт играет непосредственную роль, и поэтому неизбежна некоторая степень вовлеченности коуча/терапевта в процесс.

Важно также отметить, что подобный процесс переработки может иметь такую же значимость, как игра - для развития ребенка. Винникотт считал, что некий предмет (объект) в игре может стать «переходным объектом» и способствовать дальнейшей символизации и интериоризации (Винникотт Д., 1971). По мнению Винникотта, игра нужна ребенку для установления контроля над сложными и потенциально травматическими ситуациями и подготовки основания для их субъективного присвоения, или субъективации. Перенесение ощущений, перцепций и влечений и размещение их в игровых объектах, а значит и в магическом (нарциссическом) мышлении, - означает, что они могут быть диффрагированы (рассеяны). Это, в свою очередь, позволяет исследовать их характерные черты, и, следовательно, быстрее распознать и исследовать. Именно поэтому для исследования так необходимо повторение, фрагмент за фрагментом, «кусок за куском» - как раз именно так, как ведут себя дети в процессе игры. Здесь, переработка и повторение идут рука об руку. Психоаналитику приходится отличать эту необходимую и эффективную форму повторения - то, что Руссийон назвал «ограничениями символизации», от других видов повторения, которые включают в себя саму травматическую ситуацию. нарциссизм символизация бессознательный фантазия

Обратим внимание, что такой вид переработки проводится одновременно и аналитиком, и анализантом, в результате появляется совместное мышление (co-thinking) и совместное конструирование (co-construction) (Roussillon R., 1984). Смысловая репрезентация - не просто «данность»; она должна быть реконструирована; это и является результатом психоаналитической работы. Такая совместная работа, «задвоение интересов во время игры», (Винникотт Д., 1971), позволяет разделить полученный опыт и активизировать либидозные элементы. Это необходимый шаг для связывания несимволизированного опыта и интегрирования его в предсознательное Эго. Именно в этом смысле, афоризм Винникотта: «Психотерапия возникает при совмещении интересов двух играющих» становится актуальным.

Идея работы «бок-о-бок» в реконструкции смыслов имеет много общего с тем, что явилось предметом исследования Руссийона в течение последних нескольких лет: «параллельная работа» или «двойная работа» (Roussillon R., 2010). Переработка происходит в одной области, но в двух разных направлениях, у аналитика и пациента, и эти различия являются объединяющими (через их взаимовлияние) и требуют дальнейшего взаимодействия. Переработка происходит между этими двумя областями, когда они появляются вместе в одном пространстве и накладываются друг на друга. Аналитик основывается на своей эмпатии относительно того, что происходит с анализантом и тем, чему анализант пока не может придать смысловую форму. Эмпатия аналитика входит в контакт с неосознаваемым материалом пациента и через отображение и перенос помогает пациенту реконструировать его субъективный опыт. Далее будет запущен процесс разделенной символизации; и посредством анализа будет предоставлен второй шанс всем первичным объектам, которые не были символизированы в прошлом.

Как уже говорилось, психоаналитический коуч/терапевт является неотъемлемой частью психоаналитического процесса, и неизбежно попадает под влияние этого процесса в том смысле, что угроза внушения или именно нарциссического соблазнения коснется и его. Таким образом, другой разновидностью работы психоаналитика будет переработка того, что возникает из Ид: с одной стороны, проработка неизбежного соблазнения и внушения, которые являются неотъемлемой частью психоаналитического процесса, а с другой, - связи, образующиеся в переносе, могут отражать элементы сексуального и нарциссического соблазнения, которое клиент/пациент пережил со значимыми для него объектами в прошлом. Для символизации опыта субъекта психоаналитический коуч/терапевт должен войти в контакт с этим опытом; и эта его глубокая вовлеченность представляет собой опасность субъективного присвоения коучем/терапевтом данного опыта. Работа по символизации, проводимая в таких условиях, по факту, имеет эффект отчуждения.

Руссийон считает, что недостаточно просто репрезентировать и символизировать «сырой мыслительный материал» пациента. Самое главное, что должно быть освещено, - это то, к чему относится символизация и какие формы субъективного присвоения происходят наряду с символизацией. Как уже отмечалось ранее, Фрейд писал, что некоторые сновидения могут являться подтверждающими основную гипотезу; пациент видит сны «в соответствии со словами терапевта» (Фрейд З., 1923). И здесь аналитик выступает в качестве Супер-Эго, которое должно быть нарциссически соблазнено или которому следует пассивно подчиниться. Некоторые виды Супер-Эго могут быть отчуждающими и, следовательно, должны быть деконструированы. Тогда пациенты протестуют против психоаналитического процесса и проявляют свое сопротивление, таким образом, разрушая процесс ментального функционирования.

Анализ и переработка сопротивлений, возникающих из Супер-Эго, снова наталкивают на «тень» от родительских объектов, падающую на Эго и влияющую на конструкцию Супер-Эго. По мнению Фрейда, «тень» от родительских объектов может быть тенью их собственного Супер-Эго.

В работе по реконструкции, являющейся составной частью процесса переработки сопротивлений, идущих из Ид или первичного материала, аналитики не могут избежать отображения своих собственных действий или своих идеалов. Попытка это проигнорировать ведет к риску, что при встрече с Супер-Эго/Эго-Идеалом контрпереносные элементы будут изолированы, а степень подчиненности пациента возрастет (или, с соответствующими поправками, возникнет протест). Подобное контротношение аналитика неизбежно столкнется с переносом, возникающим из Супер-Эго, и тогда переработка материала, идущего из прошлого, станет невозможной. Например, в клинической практике Рене Руссийона, та аналитическая работа, которая проводится благодаря игре, открывает возможности процессу символизации и создает новое измерение анализа (Rousillon R., 2010). В дополнение к этому, одним из имеющих решающее значение элементов работы по «переходу» от Супер-эго является способность пациента сказать «нет» своему аналитику. Это глубоко укоренившееся «нет» позволяет пациентам избежать отчуждения, возникающего от подчинения или протеста, которые, в свою очередь, возникают из-за того, что пациент не может искренне сказать «нет» - чаще всего это искусственное «нет», которое, как бы ни было это парадоксально, означает согласие (Rousillon R., 2010). В таких случаях переработка накладывается на тестирование самого психоаналитического коуча/терапевта и его или её нарциссизма, и коуч/терапевт должен выжить, если использовать термин Винникотта, чтобы произвести работу по отделению Я от не-Я (Винникотт Д., 1971). Эта работа является ключевой в психоаналитическом процессе. Если невозможно произвести разделение в паре «аналитик-пациент», в соединении-разделении Эго и Супер-Эго, то переработка сопротивления не пройдет достаточно легко, и это означает, что психоаналитический процесс застопорится на инфантильной стадии.

Если сепарация не производится, единственное, что может делать психоаналитический коуч/терапевт, - это замещать значимые объекты из прошлого пациента собственными идеалами, собственной системой ценностей и приоритетов. В связи с чем, процесс анализа становится средством влияния или внушения того, что входит в профессиональную этическую систему психоаналитически ориентированного терапевта/коуча. Некоторая степень влияния и внушения, идущие от коуча/терапевта, всё же будут иметь место, так как эти элементы не зависят всецело от него или от тех предостережений, которые он на себя берет с целью не влиять на клиента/пациента; они также зависят от формы переноса и от той функции, которую перенос приписывает коучу/терапевту. Чувствительность к подобным эффектам и тому, как они выражаются, является частью процесса переработки сопротивлений, возникающих из Супер-Эго; и тогда становится возможным анализировать эти влияния. Чувствительность и внимательность к таким явлениям позволяет анализировать то, что Винникотт назвал «пользой от объекта» (Винникотт Д., 1974) - способность использовать психоаналитического коуча/терапевта и процесс переработки для изучения характеристик нарциссических черт пациента.

Исходя из всего вышесказанного, можно сделать вывод, что в описанных моделях и в ситуациях переноса, являющихся частью этих моделей, всегда присутствует переработка, и ее первоначальная форма меняется в процессе психоаналитической работы в зависимости от особенностей контекста сессии. Переработка - основная составляющая психоаналитического процесса; этот тот элемент, который предоставляет достаточное количество времени для того, чтобы все мыслительные процессы были тщательно произведены, проконтролированы, исследованы и присвоены. Кроме этого, переработка создает все условия для того, чтобы психоанализ не ограничивался лишь работой с предсознанием, но имел дело с различными проявлениями бессознательного сопротивления, которое прячется и обнаруживается. И в этом понимании, эффективная переработка влечет за собой подлинную включенность в психоаналитический процесс. Именно поэтому, переработка является ключевой концепцией психоаналитической техники, - техники, лежащей в основе психоанализа. И, благодаря переработке сопротивления и нарциссического соблазнения, психоанализ является чем-то большим, нежели еще одна психотерапевтическая техника.

1.4 Нарциссизм, символизация и концепции бессознательных фантазий

Исторический и концептуальный параметры исследования бессознательных фантазий

Нарциссические расстройства личности, доминирование принципа удовольствия над принципом реальности, идеализация и обесценивание объектов - всё это имеет тесную связь с первичными психическими процессами и бессознательными фантазиями, присущими людям с нарциссической проблематикой .

Дэвид Белл считает, что термин «бессознательная фантазия» (Bell D., 2017) включает в себя фантазм о первосцене, фантазию как репрезентацию влечения, фантазию как репрезентацию бессознательного желания, фантазию как расщепление деятельности ума, функционирующего по принципу удовольствия, фантазию как репрезентацию самостоятельной деятельности психики (то, что Вуллхайм называет способом, которым психика познает саму себя (Wollheim R., 1999). В конце концов, бессознательная фантазия понимается как основа для всей психической жизни, включая влечения, импульсы, тревожность и механизмы защиты.

Мы видим, что Фрейд использует концепцию бессознательной фантазии в разных направлениях, но сложности и неопределенности в толковании самого термина «фантазия» были еще до Фрейда и своими корнями уходят глубоко в этимологию данного слова. Одно из самых явных противоречий, на которые хотелось обратить внимание, - это различие между использованием слова «фантазия», которое, с одной стороны, относится к психической деятельности и несет на себе отпечаток легкости, воображения, возможно, чего-то самого типичного для желаний и мечтаний, а с другой, - чего-то более глубокого, когда фантазия - это отражение глубинного содержимого нашей психической жизни. Когда термин «фантазия» используется в своем первоначальном смысле, его основной задачей является снизить значимость психической реальности. Другая крайность использования слова «фантазия» относится к его первоначальному значению; здесь фантазия контрпротивопоставляется реальности. Эти противоречия толкования создают непрерывное воздействие на способы интерпретации бессознательных фантазий клиентов/пациентов.

Отдавая фантазии первостепенное значение, Фрейд не только сместил фокус внимания с материальной на психическую реальность, но и наделил психическую реальность обоснованной властью (Фрейд З., 1897). Фантазия рассматривалась не только как результат нарушения психики, но как и причина подобных нарушений. Эти фантазии проявляли себя посредством чередующихся повторений. В книге «Формулирование двух принципов психического функционирования» Фрейд впервые вносит концептуальное объяснение двух основных областей психической жизни: принципа удовольствия и принципа реальности (Фрейд З., 1911). Он пишет, что с введением принципа реальности одна разновидность мыслительной деятельности отделилась; она не была связана с тестированием реальности и оставалась подчиненной только принципу удовольствия. Это действие и есть фантазирование, которое берет свое начало в детской игре и позже продолжается в виде воображения, отрицая любую зависимость от внешних объектов.

Доминирование принципа удовольствия имеет тесную связь с первичными процессами и бессознательными фантазиями. Такая психическая реальность, по мнению Фрейда, ведет к некоему обособленному, «расщепленному» существованию, которое, однако, является логическим последствием того образа жизни, который мы ведем. При этом подходе, психическая реальность приравнивается к внешней реальности, а желания - к их осуществлению. Такая психическая реальность преобладает над материальной реальностью при неврозе и, таким образом, в более расширенном смысле, во всех нас. Подобные фантазии Фрейд описывал как имеющие очень тесную связь с сексуальными инстинктами и являющиеся объектом вытеснения. Они отражаются в воображении и детской игре. Это создает некоторую трудность, о которой скажем чуть подробнее. Учитывая тот факт, что фантазия проявляется в воображении, здесь встает резонный вопрос: насколько воображение действительно отличается от бессознательной фантазии? Большим искушением могла бы быть мысль о том, что в некотором смысле высшей точкой проявления зрелости является жизнь по принципу реальности, хотя мы знаем, что такая жизнь будет лишена всего то, что делает нас живым человеком. Это как раз тот вопрос, с которым Фрейду так и не удалось разобраться: есть ли, начиная с самого рождения, такие разновидности фантазий, которые являются частью нашей психической конституции и передаются по наследству?

В работе Леонардо да Винчи 1910 года мы можем увидеть совершенно другой спектр фантазий. Фрейд описывает, почему Леонардо стал гомосексуалом. Леонардо нужно было постоянно удерживать в своем уме фантазм о первосцене, где мать занимается с ним любовью, и, для того чтобы этого достичь, Леонардо распределяет разные элементы фантазма между двумя фигурами: собой и своим любовником (Фрейд З., 1910). В случае со Шребером, о котором мы уже говорили ранее, Фрейд признал, что система бредовых конструкций Шребера имеет много общего с его собственной теорией объектного либидо и нарциссического либидо: либидо, направленное на Я, увеличивает свою силу, в то время как либидо, направленное на объект, истощает Я. Фрейд уже отмечал, что, подобно тому, как изучение сексуальных перверсий приводит к пониманию превратностей либидо, так и изучение психоза способствует лучшему пониманию Эго. Здесь мы можем предположить, что психотическое функционирование проявляется через фантазию, репрезентацию (предположительно в конкретной форме) своей собственной деятельности. В работе «Отрицание» Фрейд идет еще дальше и объясняет психическую деятельность через бессознательные телесные реакции. Принимая что-то как истинное, психика, так же как и тело, проглатывает это, а если что-то отрицается, то это сплевывается или выходит через другие отверстия тела (Фрейд З., 1925). Вуллхайм очень элегантно выразил, что психика подобна физическому телу: в какой-то момент содержимое может быть внутри, а в какой-то - снаружи; кусок пищи или фекалии….Как если бы мы рассуждали о физической активности тела: можно что-то положить в тело или исторгнуть из него. (Wollheim R., 1999)

Когда Мелани Кляйн заявила о том, что детская игра - это процесс свободных ассоциаций, она не только создала новый метод работы с детьми, но в то же самое время, - возможно, сама того не подозревая, ввела новую концепцию понятия «фантазия»; и в данном случае фантазия - это не действие и не событие, а динамические процессы в движении (Klein M., 1975). Когда мы обращаемся к ранним работам Кляйн, то не можем не отметить ее устойчивого интереса к наиболее проблемным областям изучения психики и той легкости, с которой она перемещается между разными регистрами психического функционирования и выделяет, что причиной переноса является бессознательная фантазия. Например, ребенок, испытывающий трудности с математикой, придумывает игру, в которой он разрезает женщину на кусочки, затыкает ей рот бумагой, когда та кричит, и потом рассказывает, как дети поедают кусочки её тела (Кляйн М., 1923). Впоследствии Кляйн показывает взаимосвязь между изменениями чисел в математических действиях и разрыванием плоти, оставляя позади себя кровоточащие куски - так познавательная способность ребенка тесно связана с более ранними воспоминаниями. В своих работах Кляйн отражает свой неизменный интерес к фантазиям как основной причине задержек интеллектуального развития.

Кроме того, Кляйн показывает, как одна фантазия влияет на другую, и что происходит дальше: как только мы подвергли анализу одну фантазию, сразу вскрывается другая. Если идти еще дальше, то фантазии не только делают нашу жизнь ярче, они являются посредником между нами и внешним миром. Первичные способы психического функционирования, интроекция и проекция, стали по-настоящему самодостаточными и приобрели практически биологические характеристики. Проекция и интроекция для психики - это как дыхание для тела. Метод Кляйн предоставил доступ к первичным телесным фантазиям. Для Кляйн фантазии - это не разновидность параллельного шоу, они оказывают реальное влияние на функционирование психики и структурирование ее содержимого (Кляйн М., 1946). Через описание моделей паранойяльной шизофрении и депрессии Кляйн создает структуру для лучшего понимания того, как фантазия соотносится с разными уровнями интеграции психики.

Итак, у разнообразных фантазий есть разное местоположение в жизни человека, но более того, именно фантазии являются основой проявления человеком себя в мире. Кроме того, движение психики внутрь и вовне тоже проявляется посредством фантазий. Мы можем найти этому подтверждение в работе Дэвида Белла (Bell D., 2017), где речь идет о подобных характеристиках и функциях фантазий: они становятся основой всей психической жизни человека. Белл считает, что все импульсы, чувства и модели психической защиты проявляются в фантазиях, создающих основу психической жизни, задавая ее направление и придавая ей значение. Он показал, что, когда мы обращаемся к защитным механизмам психики, мы рассматриваем ситуацию извне, но, если говорить о внутренних процессах, то в основе защиты лежит фантазия. Проективная идентификация и перемещение разных аспектов Я вовне влияют не только на восприятие внешнего мира, но и на сам процесс создания образа этого мира.

Итак, подведем некоторые итоги. Мы рассмотрели различные виды фантазий: фантазия как первосцена; фантазия как репрезентация влечения; фантазия как репрезентация бессознательного желания; фантазия как расщепление психики, функционирующей по принципу удовольствия; фантазия как репрезентация собственной деятельности психики (то, что Вуллхайм называет восприятие психикой самой себя (Wollheim R., 1969)). И, наконец, фантазия как основа всей психической жизни, включая влечения, импульсы, все ситуации, связанные с тревожностью, механизмы психической защиты.

С одной стороны, у фантазии есть тесная связь с желанием, но это не желание; с другой, - есть что-то общее с верой, но это не вера; многие бы согласились, что фантазия чему бы то ни было придает форму, но это больше, чем репрезентация. Данное исследование истории возникновения концепций фантазии пронизано положениями работы Ричарда Вуллхайма «Под властью эмоций» («On the Emotions») 1999 года, где он проводит исследование, что это значит - быть человеком, тем самым внося огромный вклад не только в философию сознания, но и в развитие психоанализа, так как, основываясь на теоретических построениях Кляйн, он дополняет их, делает новые выводы и придает ее теории еще большее значение (Wollheim R., 1999). Вуллхайм выделяет разные аспекты психической жизни: состояние психики, предрасположенность психики и виды психической деятельности. Психические состояния - это психические явления, сознательные или бессознательные (например, мысли и чувства, которые возникают у человека), постоянно изменяющиеся как «поток сознания», в то время как предрасположенность психики - это более устойчивые явления, оказывающие значительное влияние на содержимое сознания и не только на него. Сюда входят верования, желания, знания, навыки. Психическая деятельность, в свою очередь, будет представлена восприятием, когнитивными процессами, поглощением, проецированием, идентификацией и тд. Психические состояния характеризуются субъективностью, что означает, что есть что-то, что определяет, каково это - иметь определенное психическое состояние. Что же касается предрасположенности психики, то здесь речь идет о бессознательных процессах. В некоторых случаях это могут быть дескриптивно бессознательные, в других же - более глубокие бессознательные процессы, что-то вытесненное.

Некоторые разновидности психических предрасположенностей представлены в виде фантазий, и, когда эти фантазии или их производные становятся осознанными, психические состояния выявляют природу соответствующей предрасположенности. Например, предрасположенность к ревности проявит себя в виде психического состояния, когда что-то внутреннее или внешнее послужит для этого причиной. И, если предрасположенности направляют развитие истории нашей жизни, то, по большому счету, они представляют собой фантазии. Тогда получается, что именно фантазии создают нашу историю и определяют наше место в повествовании жизненной истории, они являются «связующей нитью» в определении нашей индивидуальности, считает Дэвид Белл (Bell D., 2017). В то время как философы считали, что только память отвечает за непрерывность передачи информации в течение жизни, для Вуллхайма, - это память вместе с фантазиями (Wollheim R., 1999). Память передает информацию, фантазия передает и сохраняет влияние. Впоследствии фантазия проявляется как психическое состояние, как предрасположенность психики и как ее деятельность. В соответствии с этой точкой зрения, фантазии сами себя усиливают, это их природа - сохранять себя и сохранять свое влияние на нас.

Самые первичные фантазии - это внутренние репрезентации желания, или, если говорить еще более точно, это репрезентации, через которые желание реализуется. В ситуациях самого раннего детства, хоть там и содержатся причины дальнейшего психического развития, удовлетворение желания все-таки происходит посредством галлюцинирования в отношении материнской груди - это и есть прародитель бессознательной фантазии, по мнению Дэвида Белла. На некотором другом уровне фантазия нужна не столько для получения удовольствия, сколько для снятия тревоги (сюда же можно отнести освобождение от неудовольствия). Вуллхайм говорит о проекции как способе выброса напряжения во внешний мир или об интроекции пугающего объекта для установления контроля над ним. Это сразу же переводит нас на другой уровень концептуального исследования, когда именно фантазии являются следствием психических защит раннего детства. Например, результатом интроекции является предрасположенность психики создавать объекты внутри нас, сначала по самому простому принципу, а далее всё более усложняя связи между внутренними объектами. Наконец, Вуллхайм рассматривает фантазию как необходимый элемент для создания эмоции. А делает он это через создание основы для установок: например, чувство гнева может содержать внутри себя фантазию о разрывании, кусании объекта и так далее.

По мнению Кляйн, фантазиям присуща изменчивость, и они влияют друг на друга. Они также могут претерпевать изменения, но более глубинные фантазии очень устойчивы к изменениям. И, хотя фантазии очень сложно представить в виде изображения, самые ранние из фантазий, как выражается Кляйн (Кляйн М., 1957) - это «воспоминания в ощущениях», и мы представляем их в виде картинок, графического изображения, потому что так намного легче получить к ним доступ. В фантазиях сконцентрированы противоречивые значения нарративной структуры. Таким образом, фантазии справляются с какой-то проблематикой точно так же, как, по мнению иллюстратора Себастиана Гарднера, графическое изображение портрета может решить проблему композиции.

Перед завершением дискуссии на тему фантазий, можно снова вернуться к проблематике полярности между фантазией и реальностью, о чем шла речь в самом начале. Разграничение между фантазией и реальностью, несмотря ни на что, имеет очень большую силу, хоть и проблематика налицо. Об этом разграничении можно было бы рассуждать как об отличии более устойчивых бессознательных фантазий (у которых есть характеристики психической предрасположенности) от фантазий, вторгающихся в сознание определенным способом. Есть и другая полярность психической жизни, и, хотя, это не то же самое, что фантазия против реальности, но общее есть. Дэвид Белл называет это различием между «фактами» и «объектами». Он объясняет это следующим образом: основной задачей вирусов, и это распространяется на все болезни, является поселиться в человеке, атаковать его, соответственно, человеку нужно от этого защищаться. Таким образом, он рассматривает болезни как если бы они были внутренними объектами с изначальным намерением причинить вред субъекту, в то время как и вирус, и болезнь - это просто плачевные и достойные сожаления факты, которые остаются фактами, несмотря ни на что. И то, что начинается в нашей жизни как вирус, трансформируется затем в психике и получает характеристики психического объекта (Bell D., 2017). Здесь имеется в виду разделение между «фактами» и «объектами», или, если еще точнее, разница между тем, что мы воспринимаем как факт и тем, что мы подразумеваем под объектом. Вот это различие, которое Белл выдвинул на первый план, базируется в основном на исследованиях бессознательной фантазии, так как становится очевидным, что переход факта в объект может быть осуществлен только посредством соответствующей диспозиональной фантазии.

Значительной частью работы психоаналитического коуча/терапевта является оказание помощи клиенту/пациенту в том, чтобы понять, что клиент/пациент представляет из себя, как он воспринимает свою действительность, отделить факт его собственного существования и мира, в котором он живет, от объектных характеристик, отделить характеристики объектов от того, чем они очевидно являются, от фактов. А далее психоаналитический коуч/терапевт не только воспринимается как объект, он вынужден им стать, и то восприятие его как объекта, которое проистекает из входа и выхода коуча/терапевта в процессе терапии, - это и есть ключевая часть терапии, по мнению Дэвида Белла.

В заключение можно сказать, что концепция бессознательной фантазии затрагивает огромную область психоаналитических исследований и мы имеем дело с очень сложным объектом исследования, поэтому не стоит ожидать концептуальной прозрачности, особенно в работе с нарциссической проблематикой. Фрейд признавал наличие этой проблемы. Он писал, что желание составить детальную карту психики с четко очерченными линиями находит свое отражение в метафорах, подходящих к геополитическим картам. Фрейд говорил, что линии, разделяющие страны или разграничивающие разные сельскохозяйственные территории, исчезают, как только ты убираешь глаза от карты, подходишь и видишь то, что там действительно есть. Он отмечает, что «однако, существует вероятность, что при путешествии из одного региона в другой, ты увидишь меньше упорядоченности и больше смешения. Немцы, венгры, словаки живут вперемешку; в высокогорьях тоже есть земля, пригодная для сельского хозяйства, а крупный рогатый скот выращивается на равнинах. И несколько достаточно ожидаемых деталей: рыба не водится в горах и вино не производят на водных территориях. На самом деле, картинка региона, которую ты привез с собой, может в целом соответствовать фактам, но тебе всё же придется примириться с отклонениями в деталях» (Фрейд, 1933). Именно поэтому бессознательные фантазии играют ключевую роль в процессах символизации и интериоризации объектов посредством картинок и графических изображений.

Интрузивная проективная идентификация и развитие символического мышления через взгляд другого. Визуальная репрезентация через фотографию как способ восстановления самоидентичности субъекта

Начнем с такого утверждения, что можно отказаться от того, что было, но невозможно отказаться от того, чего никогда не было. Это дает представление о том, что представляет собой ранний травматизм, и его следы мы находим в случае нарциссических патологий и психоза: как получить то, чего никогда не было. Когда у субъекта был опыт чего-то, то вполне вероятно, что он сможет это интериоризировать и интегрировать; он может принять то, что ему предлагали родители ровно настолько, насколько они ему это предлагали. Субъект может войти в логику не всего и не сразу и согласиться с тем, что есть вещи, которых стоит подождать и принять тот факт, что есть вещи, которых у него никогда не было и их можно получить во взрослом возрасте, но каким-то другим способом, например, символическим. В процессе детской игры ребенок пытается символическим образом получить то, что он не может получить в реальной жизни (все игры в супер-героев - это возможность обрести всемогущество и всё то, что ребенку неподвластно в реальной жизни). Страдания от отсутствия всемогущества проявляются в жизни супергероев. В сказках есть желание, которое исполняется, и это является символической реализацией всемогущества.

Рене Руссийон считает, что, если вы хотите работать с нарциссической проблематикой, можно работать с детскими сказками, научной фантастикой, фильмами о супергероях. Детям рассказывают сказки, чтобы им помочь и их утешить, потому что очень сложно быть маленьким ребенком, и всегда есть взрослые, которые говорят, что делать. Таким образом, ребенок постоянно сталкивается со своими ограничениями и незнанием. Именно поэтому развитие символического мышления помогает бережно справляться с ограничениями субъекта. С нарциссической точки зрения, очень интересен подростковый период, так как в нем происходит концентрация на особом феномене символической перестройки из-за тревоги распада на части.

Кассирер говорит, что человек - это символическое животное. Согласно этому автору, между человеком и животным есть огромное различие благодаря системе символов (Cassirer E., 1923). В своей работе 1911 года «Формулирование двух принципов символических явлений» Фрейд говорит о том, что мысль представляет собой символическую систему, которая является промежуточным этапом между мгновенной реакцией и действием. Человек не может увидеть реальность лицом к лицу, для этого ему нужна особая сеть символов, созданная им самим. Система символов помогает не только ребенку взаимодействовать с внешним миром, его интегрировать и интериоризировать, но и подросткам. Подростковый период, по мнению Руджеро Леви, характеризуется отказом от системы репрезентаций, созданной с самого детства, в пользу новой системы репрезентаций, куда входит Селф, тело и любые проявления взаимодействия с внешним миром; прежняя система репрезентаций разрушается и реконструируется (Levy R., 2019). У подростков мы также наблюдаем развитие новой субъективности внутри уже существующего субъективного мира субъекта. И можно сказать, что в подростковом возрасте происходит выстраивание новой идентичности.

Обратим особое внимание на метапсихологический, фантазматический уровень, сопровождающий процесс символизации, который вызывает у подростков особую тревогу. Перед лицом тревожащих странностей подростку очень важно создать новую репрезентацию, чтобы заново познакомиться с собой. Тревожащая странность представляется странной, необычной как для субъекта, так и для других. Это объясняет, почему удивленный взгляд другого на подростка или любого человека, проходящего через период изменений, усиливает ощущение тревожащей странности. Человек часто сталкивается с ощущением неизбежности любого рода изменений, что часто может восприниматься как смерть. Селф как ощущение себя базируется на целой сети представлений о себе и других, и если эта система репрезентаций разрушается, то ощущение в Селф будет переполнено угрозой надвигающейся смерти. У подростков или людей, застрявших в «подростковой» стадии психосексуального развития, символическая конструкция выстраивания Селф находится под угрозой. Это переживание вызывает ощущение ужаса. Винникотт говорил о том, что наибольшее страдание вызывает не потеря объекта, а потеря репрезентации объекта (Винникотт Д., 1971). Когда мы теряем объект, а внутри психического остается его репрезентация, это переживается не так травматично, чем когда мы теряем репрезентацию. В этом случае единственным присутствием объекта будет негатив объекта, и тогда субъекты цепляются за отсутствие, нехватку и страдание, которое будет их единственной реальностью.

Столкнувшись с потерей репрезентации себя, многие подростки и взрослые люди прибегают к негативу как к единственной реальности, а деструктив становится единственной возможностью существования. Именно поэтому мы видим примеры агрессии к своему телу как единственной попытке почувствовать себя живым (пирсинг, татуировки и так далее). Некоторое время назад Ботелла показала нам, каким образом травматическая ситуация встраивается во внутренний мир: невозможность субъекта создать репрезентации и связать аффекты с травматической ситуацией (Botella S, 2005). В данном случае мы можем сказать, что подростковый период становится травматичным, когда субъект не может создать систему репрезентаций своего опыта, который он проживает.

Еще раз уделим особое внимание важности взгляда другого для создания образа себя как в развитии совсем маленького ребенка, так и в развитии подростка, и в дальнейшей жизни взрослого человека. Напомним, что в своей работе «Роль матери и семьи в развитии личности ребенка» Винникотт, вдохновленный Лаканом, подчеркивает важность взгляда другого, в первую очередь, матери для выстраивания субъекта. Он обращает внимание на то, что лицо матери является более ранним зеркалом, чем стадия зеркала Лакана. Винникотт подчеркивает, что ребенок видит себя в тот момент, когда он смотрит на лицо своей матери. Мать, которая смотрит на ребенка «особым» образом, - это то, что видит ребенок. Его ощущения и чувства находят отражение на лице матери, и человек продолжает быть таким на протяжении всей своей жизни. Когда субъект смотрит на других, у него появляется мысль о том, что с ним происходит. Именно таким образом выстраивается репрезентация Я: через взгляд другого. И самая большая проблема возникает тогда, когда ребенок смотрит на лицо своей матери, не видит там ничего, тогда он не может выстроить образ себя.

У Винникотта есть и другая концепция о выстраивании Селф: Селф как объект. Ребенок ставит себя в центр своей матери, и смотрит на себя через глаза своей матери как будто он является объектом внутри себя, и таким образом выстраивается способность к самонаблюдению и интроспекции. И именно внутри этой игры: показать себя и быть видимым другим - выстраивается образ субъекта, и выстраивается реальность субъекта. Такой обмен является обогащающим и наполняющим: ощущения субъекта наполняются смыслом в мире видимых вещей. Винникотт предлагает четкую формулировку о конструкции внутренней правды: «Когда я смотрю, я видимый, следовательно, я существую». Иначе говоря, именно внутри динамики смотреть и быть видимым рождается чувство существования, чувство бытия. Внутри глубоких человеческих отношений мы видим и находим отражение нашей реальности на лице других людей. Мы создаем у другого наше эмоциональное состояние, которое отражается на другом, и это тот образ, который другой показывает нам.

Ребенок испытывает какие-то чувства, и ему необходимо увидеть отражение этих чувств и эмоций на лице матери. Та мать, которая находится в контакте с ребёнком, она наделяет смыслом потребности ребенка. Проблемы возникают тогда, когда у матери нет контакта с ребенком, и тогда потребности и желания ребенка не наделяются смыслом, а система субъективации будет дефицитарной, соответственно, у ребенка будут серьезные проблемы с символизацией, и он не сможет наделять смыслом свои внутренние ощущения, проживания. Мать появляется для ребенка как объект, когда она символизирует его потребности, тогда у ребенка появляется ощущение, что он создает объект - то самое магическое мышление, или чувство нарциссического всемогущества, о котором мы уже говорили ранее, или первичное творчество по Винникотту (Винникотт Д,, 1974). Потом наступает разочарование, и ребенок должен принять, что у него нет всемогущества и такой способности самостоятельно творить объекты, именно в этот момент, по мнению Руджеро Леви, появляется представление об объективном объекте - объекте, существующем отдельно от субъекта.

В исследовании процессов первичного и вторичного нарциссического инвестирования, роли бессознательных фантазий и символизации для психического развития субъекта, хотелось бы уделить особое внимание современной культуре изображений и графических образов (в первую очередь, фотографии). В настоящее время нарциссическое чувство существования субъекта расширяется посредством сети интернет. Интернет всецело присутствует в жизни современного человека: фейсбук, инстаграм и другие виртуальные пространства, куда люди выкладывают свои индивидуальные и семейные фото; в виртуальном мире крутятся миллиарды людей и миллиарды фотографий. В современной нарциссической культуре образ, изображение занимают очень большое место и имеют большую ценность. По мнению Руджеро Леви, такая тенденция говорит о большей поверхности, чем глубине, о большей эстетике, чем этике, а культ изображения, в свою очередь, является попыткой субъекта проявить себя и усилить свое существование в качестве субъекта.

Данный феномен повышенной значимости социальных сетей и показе себя на фотографиях в «самом выгодном свете», является одним из способов быть увиденным и значимым. В современной культуре есть много аспектов, напоминающих феномены подросткового развития. Именно поэтому культура и социальное окружение не являются подходящим контейнером для человека: превалируют одиночество, потеря ориентиров, диффузная идентичность, возвращение к телесному отреагированию - всё, что характерно для подросткового периода психосексуального развития. Например, в социальных сетях фотографии с изображением обнаженных или частично обнаженных людей, привлекают максимальное внимание. Знаменитая формулировка Винникотта: «Я видимый - значит я существую» занимает всё больше места в виртуальном пространстве по мере того, как отношения с объектами становятся более зыбкими. Знаменитости рождаются и испаряются со скоростью интернета, они выстраиваются практически из ничего. Таким образом, афоризм Винникотта можно переформулировать: «Я являюсь симулякром знаменитости, значит я существую».

Важность, которую субъект придает социальным сетям, растет день ото дня, потому что быть увиденным другими через социальные сети - самый быстрый и простой способ завершения процесса субъективации, создания системы репрезентаций и последующей символизации. Какие бывают последствия незавершенного процесса субъективации? Ответить на данный вопрос можно следующим образом: при незавершении субъективации отсутствует достаточная репрезентация себя.

В течение всей нашей жизни мы снова и снова создаем репрезентации себя. Например, психикой создается образ кого-то, кто идет по берегу моря с солнцем, запутавшимся в волосах. Тот, кто идет, пытается создать репрезентацию того, что идет впереди; мы идем всегда позади того, что мы проживали, таким образом, представление субъекта о себе идет с небольшой задержкой по отношению к тому опыту, который субъект проживает. Получается, что мы всегда бежим за нашими образами. Люди очень часто смотрят в зеркало, и не понимают, кто в нем отражается, потому что не выстроена система стабильной репрезентации. И всё это происходит и в норме, и в патологии, в том числе, в нарциссической патологии.

Стабильные представления субъекта о себе дают ощущение, что субъект существует, не распадается на части. Для человека, особенно для клиента с нарциссической проблематикой, очень важно быть увиденным; если на него не смотрят, у него возникает страх, что он больше не существует. Для того чтобы быть увиденным, человек может постоянно что-то менять в своей внешности; такое часто случается с подростками (цвет волос, пирсинг, татуировки). Быть увиденным с удивлением имеет еще больший эффект на ощущение себя живым, существующим; это дает уверенность в том, что субъект существует, и он реальный. Признаки любопытства со стороны объекта открывают для субъекта преимущества взгляда другого для процесса восстановления самоидентичности и системы репрезентаций. Это очень похоже на то состояние, когда субъект помещает себя внутри объекта и смотрит на себя как объект (по Винникотту). Тот же самый процесс происходит во время фотосъемки - концентрация на глазах другого. Объект фотографирует субъект, и субъект через фотографию может увидеть то, что видит другой (объект); субъект может как будто поместить себя внутрь другого, чтобы через глаза другого увидеть себя.

Таким образом, мы видим, что в процессе фотосъемки субъект проделал интрузивную (внедряющуюся) проективную идентификацию и попытался увидеть мир глазами другого. Можно сказать, что создание фотографий - это воссоздание идентичности через визуальную репрезентацию, образ изображения самого субъекта. Через взгляд объекта или свой собственный (если мы говорим о селфи), взгляд вписанный в фотокамеру, происходит создание идентичности, и человек может сам себя увидеть. Если у субъекта есть особая чувствительность к провалу в выстраивании индивидуальной или, например, семейной репрезентации, индивидуальная или семейная фотосессия будут способствовать созданию репрезентации Селф, которая бы наполняла субъект уверенностью.

1.5 Фотография и ее использование в психоанализе

Фототерапия. Использование фотографии в процессе нарциссического инвестирования и выстраивании системы репрезентаций субъекта

Фотография успешно используется в психоаналитической психотерапии. Но не только психоанализ работает с фотографиями. Фототерапия - одно из смежных направлений психотерапевтической практики, разновидность арт-терапии. Российские и зарубежные психотерапевты, использующие фототерапевтический подход, по-разному обосновывают лечебно-коррекционное применение фотографии. Одни рассматривают фототерапию как форму творческого самовыражения, другие пытаются найти ей применение с позиций глубинной психологии, визуально-нарративного подхода. Фототерапия предполагает как работу с готовыми фотографиями, так и создание оригинальных авторских снимков.