Руминация как адаптивный психический процесс: положительные эффекты и возможные связи со смыслообразованием

Размещено на http://www.allbest.ru/

Правительство российской федерации федеральное государственное автономное образовательное учреждение высшего образования «национальный исследовательский университет “высшая школа экономики”»

Факультет социальных наук

Образовательная программа “Психология”

Направление подготовки 37.03.01 Психология

Выпускная квалификационная работа

Руминация как адаптивный психический процесс: положительные эффекты и возможные связи со смыслообразованием

Выполнена Феоктистовой Анной Андреевной

Руководитель кандидат психологических наук, старший научный сотрудник А.А. Лебедева Международной лаборатории позитивной психологии личности и мотивации

Москва 2020

Оглавление

Введение

Глава 1. Исследования руминации в отечественной и зарубежной психологии

1.1 Понятие рефлексии и основные подходы к ее пониманию

1.2 Понятие руминации

1.3 Исследования руминации в контексте депрессии

1.4 Исследование руминации в контексте других психопатологий

1.5 Изучение позитивных эффектов руминации. Постановка проблемы исследования

1.6 Смыслообразование как возможный механизм, определяющий

Глава 2. Эмпирическое исследование руминации

2.1 Описание исследования

2.2 Адаптация Опросника руминативного стиля мышления

2.3 Ход исследования

2.4 Исследование положительных эффектов руминации

Заключение

Список литературы

Приложение

Введение

Актуальность

По данным ВОЗ за 2015 год 322 миллиона людей (World Health Organization, 2017) во всем мире диагностированы депрессией. В 2017 году в США депрессивные эпизоды случались с 17.3 миллионов людей (Center for Behavioral Health Statistics and Quality, 2017), что составляет 7,1% населения страны. Конвенционально депрессия и сопутствующие расстройства считаются абсолютно негативными феноменами, психопатологиями, от которых нужно избавляться, так как депрессия действительно тяжело переживается человеком, и ее последствия могут варьироваться от снижения качества жизни до совершения суицида. Однако, встав на позицию теории эволюции, становится не понятно, почему данное заболевание настолько распространено, и почему оно становится все более распространенным.

Эволюционные психологи считают (Brinker & Dozois, 2009), что возможным ответом является адаптивность данных процессов -- в особенности руминации. Ученые разработали аналитическую гипотезу руминации, в которой они предполагают, что навязчивое, повторяющееся мышление может помогать концентрироваться на проблеме и ее решении, что может привести к избавлению от депрессии и причины, ее вызывающей. Именно руминация стала предметом нашего исследования.

На сегодняшний день большинство исследований данного феномена проводится именно в русле его взаимосвязи с депрессией и другими психопатологиями, такими как социофобия, расстройства пищевого поведения, зависимости и т. д. Было выяснено, что руминация не помогает в решении проблем, усугубляет и пролонгирует депрессию, а также связана с негативными стилями атрибуции, дисфункциональными атрибутами, чувством безнадежности, пессимизмом, самокритикой, низким самообладанием, зависимость, социотропией, нуждаемостью и невротизмом (Nolen-Hoeksema, Wisco, & Lyubomirsky, 2008). В последнее время начинают появляться работы, изучающие положительные и адаптивные эффекты повторяющегося мышления, и это направление становится все более популярным, однако все же оно только начинает развиваться, и исследований пока недостаточно.

Исследовательская проблема заключается в том, что руминация -- повторяющееся, возвращающееся, навязчивое мышление (Brinker & Dozois, 2009)-- на сегодняшний день рассматривается как исключительно негативный феномен, и ее функциональная значимость и возможные связи со смыслообразованием недостаточно освещены в существующих исследованиях. Недавние исследования посвящены адаптивным сторонам руминации, благодаря чему к настоящему времени обнаружены ее связи с саморегуляцией, эмоциональной ясностью и посттравматическим ростом (Aldao, Nolen- hoeksema, & Schweizer, 2010; Vine, Aldao, & Nolen-hoeksema, 2014; E. R. Watkins, 2008; Edward Watkins & D. Teasdale, 2001; Edward Watkins & Moulds, 2005). Что же касается возможных связей повторяющегося мышления со смыслообразованием, то таких работ существует еще меньше. Например, большинство исследований о позитивных сторонах руминации продуцируются в русле ее связи с посттравматическим ростом, и некоторые ученые считают, что такая связь может быть объяснена смыслообразующей функцией руминации, Исследователи предполагают, что травматичное событие разрушает прежнюю смысловую систему индивида, и руминация, посредством постоянного повторяющегося размышления об этой травме или ее причинах помогает восстановить или трансформировать утерянные смыслы (Calhoun, Cann, Tedeschi, & McMillan, 2000; Triplett, Tedeschi, Cann, Calhoun, & Reeve, 2012). Некоторые работы посвящены изучению функций руминации и поиску ее назначения в жизни (Kamijo & Yukawa, 2014, 2018), однако их слишком мало для того, чтобы составить определенное мнение об этих процессах.

Хотя исследования, изучающие роль повторяющегося мышления в человеческой психике и его возможные положительные эффекты начинают появляться, пока что их недостаточно, и они выполняются в разных методологических традициях (преимущественно клинической и когнитивной направленности) и на сегодняшний день являются слишком разрозненными, чтобы составить какое-либо полное представление о повторяющемся мышлении.

Исходя из этого, целью данной работы является изучение возможных адаптивных сторон руминации для развития понимания этого феномена с точки зрения ее функционального смысла в человеческой психике.

Для достижения данной цели нами были поставлены задачи:

Обзор исследований руминации в зарубежной психологии.

Концептуализация явления руминации в рамках отечественного подхода с точки зрения теории динамических смысловых систем.

Подбор и адаптация на русскоговорящей выборке методики измерения руминации.

Поиск возможных положительных эффектов руминации путем проведения корреляционного анализа с другими личностными характеристиками.

Проведение поискового качественного исследования для изучения возможной взаимосвязи руминации и смыслообразования.

Объектом настоящего исследования является руминация, а его предметом -- адаптивная функция руминации в личности и смыслообразовании.

Главной гипотезой данной работы выступает идея о том, что функциональная роль руминации может иметь положительный характер, и что одним из обеспечивающих руминацию механизмов является смыслообразование.

Эмпирическая база исследования:

В первой части настоящего исследования, состоящего из адаптации Опросника руминативного стиля мышления и поиска положительных эффектов руминации, приняли участие 1113 человек. Возраст респондентов составляет от 11 до 78 лет (M=22; SD=5,7). Во второй части работы, в которой мы проверяли гипотезу о взаимосвязи повторяющегося мышления и смыслообразования, приняло участие 17 человек от 18 до 53 лет (M=23; SD=12,2) -- 14 женщин и 3 мужчины.

Методики:

Опросник руминативного стиля мышления (Brinker & Dozois, 2009), адаптируемый нами в рамках данной работы, и измеряющий выраженность руминации.

Дифференциальный тест рефлексии (Leontiev & Osin, 2014).

Опросник общего здоровья (Бурлачук, Духневич, & Дубровинский,

1999).

Вопросы, направленные на измерение субъективной оценки своего здоровья (шкала, принятая ВОЗ).

Шкала удовлетворенностью (Walters, 1961; Yelshansky, Anufriev, Kamaletdinova, Saparin, & Semyonov, 2015).

Тест самообладания (Золотарева, 2018).

Дифференциальный тест рефлексии с измененной инструкцией.

Шкала депрессии, тревоги и стресса (Lovibond & Lovibond, 1995).

Опросник Большой Пятерки (Shchebetenko, 2014).

Теоретико-методологической основой настоящего исследования

выступает понимание рефлексии в работах отечественных психологов (например, Д.А. Леонтьева, Е.Н. Осина, В.Ю. Костенко и др.), культурноисторическая теория Л.С. Выготского (руминация рассматривается нами как психическая функция, принадлежащая процессу мышления и управляемая личностью по мере овладения ею), историко-эволюционный подход А.Г. Асмолова (согласно которому неадаптивные на первый взгляд процессы имеют особый адаптационный потенциал, целью которого является собственное изменение), эволюционный подход, представленный в работах П. Эндрюса и Э. Томсона, рассмотрение руминации как стиля мышления в работах Д. Бринкера и Д. Дозуа, а также учение о динамических смысловых системах в трудах Д.А. Леонтьева, Л.С. Выготского, А.Н. Леонтьева, С.Л. Рубинштейна и др.

Научная новизна исследования заключается в том, что впервые осуществляется разработка методики для измерения руминации на русском языке; впервые выдвигается и исследуется предположение о том, что механизмом, стоящим за адаптивными эффектами повторяющегося мышления (руминации), является смыслообразование.

Теоретическая значимость данной работы выражается в разработке единой теоретической базы для понимания всех сторон руминации и попытке воссоздать функциональный смысл данного феномена в человеческой психике.

Практическим вкладом данного исследования является создание методики измерения руминации на русскоговорящей выборке, которую смогут в последующем использовать другие исследователи для расширения представления о руминации как многогранном феномене, а также для возможных кросс-культурных исследований. Кроме того, результаты данного исследования, связанные с функциональной ролью руминации в процессе смыслообразования, могут быть использованы в психологической практике для работы с жалобами на “мозговую жвачку”. Результаты настоящего исследования, возможно, сподвигнут и других ученых разрабатывать новый подход к пониманию руминации, способы диагностики и лечения ее негативных последствий.

Глава 1. Исследования руминации в отечественной и зарубежной психологии

1.1 Понятие рефлексии и основные подходы к ее пониманию

В данном исследовании мы будем рассматривать руминацию в традиции отечественной психологии -- как один из видов рефлексии. Мы опираемся на данный подход, так как именно в отечественной психологии понятие рефлексии -- «способности человека произвольно обращать сознание на самого себя» (Лоентьев & Осин, 2014) -- изучено и раскрыто наиболее полно, а также поскольку в нем раскрываются различные аспекты жизнедеятельности человека, как, например, личностный рост, самообладание, воля, деятельность и т.д.

Личностный аспект рефлексии представлен в работах Л.С. Выготского, А.Н. Леонтьева, С.Л. Рубинштейна, А.Г. Асмолова, В.А. Петровского и др. Он включает в себя как сознательные и регулируемые процессы, так и неосознаваемые психические процессы. Направленное на себя мышление не просто позволяет адаптироваться под условия окружающей среды, но является неотъемлемой частью личности как субъекта активности.

Кроме того, в рамках культурно-исторической теории Л.С. Выготского освещается такой аспект рефлексии, как самосознание. Основу его теории составляет деление психических функций на низшие и высшие. Первые непроизвольны, непосредственны и имеют природное происхождение, а вторые -- произвольны, опосредованы и социальны по происхождению (Выготский, 1983). Рефлексия относится к высшим психическим функциям, с ее помощью у человека формируется самосознание и происходит развитие психики в целом, так как она обеспечивает внутреннее отражение деятельности человека, на основе которой он может ее оценивать и видоизменять (Шигабетдинова, 2014). Поскольку рефлексия может быть рассмотрена как высшая психическая функция (Аникина, 2013), то и руминация в терминах рефлексии тоже может иметь свой “высший” потенциал.

В рамках личностного подхода рефлексия определяется А.Г. Асмоловым как «активный субъектный процесс порождения смыслов», а А.Н. Леонтьевым как процесс «внутренней работы», и является необходимым условием «развития и формирования личности как субъекта активности» (Россохин, 2010). Таким образом, рассматриваемый феномен является «механизмом качественных изменений ценностно-смысловых образований и интеграции личности в новое, более ценностное состояние», позволяющий как развивать личностные способности, так и осваивать мир человеческой культуры (Россохин, 2010).

На основании понимания рефлексии в рамках представлений отечественной психологии Д.А. Леонтьев сформулировал дифференциальную модель рефлексии, в которой выделяется четыре типа рефлексии: арефлексия, интроспекция, квазирефлексия и системная рефлексия. Наиболее оптимальной для человека формой является системная рефлексия, которая заключается в «самодистанцировании и взгляде на себя со стороны, и позволяющая видеть одновременно полюс субъекта и полюс объекта» (Лоентьев & Осин, 2014). Она же является необходимым условием личностного роста, так как позволяет увидеть новые возможности и качества как в себе, так и в мире. Квазирефлексия направлена «на иной объект, уход в посторонние размышления о прошлом, будущем, о том, что было бы, если бы...», то есть на объекты, не входящие в состав актуальной ситуации. Арефлексия заключается в «полном отсутствии самоконтроля, сосредоточенности лишь на внешнем интенциональном объекте деятельности», то есть в некотором отсутствии рефлексии. Оставшаяся форма рефлексии -- интроспекция -- характеризуется тем, что «фокусом внимания становится собственное внутреннее переживание, состояние». Интроспекция «соответствует как в теоретическом, так и в эмпирическом отношении конструкту рефлексивных размышлений (ruminations)» (Д. А. Леонтьев & Аверина, 2011) и является средним звеном между квазирефлексией и системной рефлексией. Стоит отметить, что, хотя руминация может выступать в роли рефлексии в том случае, когда мышление субъекта направлено на самого себя, она также может касаться и внешних объектов, заставляя человека задумываться о других людях, вещах, явлениях и т. д., выходя таким образом за рамки рефлексии и выступая в роли особенности мышления, или стиля мышления, как его определяли Джей Бринкер и Девид Дозуа (Brinker & Dozois, 2009).

Кроме того, интроспекция связывается с дезадаптивными эффектами, такими как нейротизм, переживание одиночества и «компенсаторный поиск общения». Были выявлены отрицательные связи данного феномена с показателями субъективного благополучия, осмысленности жизни и шкалами энергии и добросовестности в «Большой пятерке». По результатам исследований было выявлено, что интроспекция увеличивается с уменьшением толерантности к неопределенности, жизнестойкости по шкале принятия риска, а также с увеличением личностной тревожности (Лоентьев & Осин, 2014).

В своих работах Д.А. Леонтьев рассматривает этот вид рефлексии как «ментальный мусор», говоря об односторонности и отсутствии у него адаптивных эффектов. Тем не менее, опираясь на исследования в рамках эволюционной психологии, мы придерживаемся идеи о том, что все психические процессы чему-то служат и потому не могут быть оценены как абсолютно негативные и дисфункциональные -- так, по нашему мнению, руминация может иметь определенный смысл в онтогенетическом развитии. В данном аспекте мы опираемся на идеи эволюционной психологии и уже существующие исследования позитивных эффектов руминации, о чем еще будет сказано далее.

1.2 Понятие руминации

Изначально в психиатрии руминация рассматривалась как симптом обсессивно-компульсивного расстройства (ОКР): «повторяющиеся, навязчивые и неприемлемые мысли», которые по содержанию обычно являлись мыслями о причинении вреда окружающим, ругани и ненормальных религиозных и сексуальных идеях. Считалось, что руминация зачастую связана с компульсивными действиями и депрессией, а также характеризуется «субъективным дистрессом, физиологическими нарушениями и моторным избеганием» (Anthony & Edelstein, 1975; Emmelkamp & Kwee, 1977; Hallam, 1974; D. C. Park, 1971; Stern, Lipsedge, & Marks, 1973). Сам термин «руминация» изначально употреблялся лишь как часть словосочетания «навязчивые руминации», и в концепции Рахмана понимался как «пагубный стимул, к которому пациенту сложно приспособиться», и который вызывает все последующие за этим негативные эффекты.

Сегодня в медицинских словарях этот термин определяется как «навязчивый тип мышления, при котором одни и те же темы или мысли постоянно возникают в голове человека, вытесняя все другие виды психической активности (Lindsey, 2010). Как мы можем заметить, в психиатрии руминация все еще употребляется со словом «навязчивый», что говорит о клиническом контексте, в котором изначально возник данный термин.

Однако в последние десятилетия руминация исследуется все больше и больше. Одни из важнейших работ по этой теме были написаны Сьюзен Ноулен-Хоксемой -- одной из основных исследовательниц данного феномена на сегодняшний день. Она разработала теорию стиля ответов, сутью которой являлось предположение о том, что различия в распространенности депрессии у мужчин и у женщин являются следствием их различного реагирования на дистресс: мужчины больше отвлекаются от проблем, концентрируясь на чем- либо еще, а женщины уделяют больше внимания своим чувствам по поводу этого дистресса, думая о его причинах и руминируя.

В 1991 году С. Нолен-Хоксема концептуализировала этот процесс как “дезадаптивный стиль мышления, при котором люди зацикливаются на причинах, последствиях и значениях их собственного негативного аффекта” (Vine, Aldao, & Nolen-Hoeksema, 2014). Такое понимание руминации наиболее популярно и на сегодняшний день чаще всего используется в исследованиях. Однако стоит понимать, что наука развивается и научные представления, как и парадигмы, изменяются в течение времени, заставляя исследователей смотреть на одни и те же феномены объективной реальности с разных точек зрения.

Одно из самых распространенных современных определений руминации и звучит следующим образом: «Руминация -- это способ реагирования на дистресс, включающий повторяющееся и пассивное фокусирование на возможных причинах и последствиях этого дистресса» (Nolen-Hoeksema et al., 2008). Она может быть описана как процесс устойчивого повторяющегося (персеверативного) размышления, сосредоточенного на чувствах и проблемах, а не на конкретном содержании рассуждения. Руминация обычно связывается с негативными атрибутивными стилями, дисфункциональными установками, безнадежностью, пессимизмом, самокритикой, сниженным овладением (low mastery), зависимостью, социотропностью и нейротизмом (Nolen-Hoeksema et al., 2008). Стоит отметить, что в рамках данной теории, а также большинства зарубежных исследований, руминация концептуализируется как копинг- стратегия.

1.3 Исследования руминации в контексте депрессии

Поскольку современное понимание руминации исходит из ее исследования в контексте депрессии, то и наибольшие данные об этом феномене накоплены именно о его связях с психическим расстройством, тем самым определив теоретическую рамку всех последующих исследований.

Как уже было сказано, первенство в исследовании руминации принадлежит С. Нолен-Хоксеме. Одно из определений руминации С. Нолен- Хоксемы звучит как «повторяющееся фокусирование на факте наличия депрессии, ее симптомах, причинах, смыслах и последствиях» (Nolen- Hoeksema, 1991). Вслед за С. Нолен-Хоксемой многие ученые также обратили внимание на повторяющееся мышление и его связь с депрессией, посттравматическим стрессовым расстройством (ПТСР), тревожными расстройствами, различными фобиями (в частности социофобией) и многими другими психопатологиями. В частности, было выявлено, что руминация поддерживает негативное мышление, ухудшает способность решения проблем (problem solving) и является препятствием для получения социальной поддержки, тем самым сохраняя и усиливая симптомы депрессии (Nolen- Hoeksema et al., 2008). Кроме того, было выявлено, что склонность к руминации довольно устойчива и не изменяется, в то время как выраженность депрессии может изменяться.

Инграм, Миранда и Сегал (Ingram, Miranda, Segal, & Richards, 2000) также говорили о том, что хоть руминация не является априори абсолютно дисфункциональной, она тем не менее отрицательно влияет на людей с негативным представлением о себе. С. Нолен-Хоксема также указывала на то, что рефлексия, когда она используется в ситуации решения проблемы, может повлечь за собой самоподдерживающиеся циклы негативных мыслей и состояний (Joormann, Dkane, & Gotlib, 2006).

Именно эта «самоподдерживаемость» отмечается исследователями (Gotlib & Joormann, 2010; Lyubomirsky & Nolen-Hoeksema, 1993; Nolen- Hoeksema et al., 2008; Smith & Alloy, 2009; Watkins, 2008) в качестве одного из основных факторов, препятствующих избавлению от руминации. Речь идет о том, что порог для начала циклических размышлений достаточно невелик, однако выйти из этого цикла очень сложно (Vine et al., 2014).

Кроме того, на основании многих исследований с индуцированной руминацией было подтверждено, что люди, склонные руминировать, вспоминают больше негативных событий и оценивают их как происходящие более часто, чем люди без данной склонности (Gotlib & Joormann, 2010; McFarland & Buehler, 1998; R. Park, Goodyer, & Teasdale, 2004; Pyszczynski, Hamilton, Herring, & Greenberg, 1989). Руминирующие люди в ситуации, когда нужно говорить спонтанно без какой-либо заданной темы, чаще говорят о проблемных и волнующих ситуациях в их жизни (Lyubomirsky & Lepper, 1999), а говоря о своем будущем, они более негативно оценивают его и возможности разрешения проблем (Lyubomirsky & Lepper, 1999; Lyubomirsky & Nolen- Hoeksema, 1995; Pyszczynski, Holt, & Greenberg, 1987)

В дополнение ко всему указанному выше, люди со склонностью к руминации чаще оценивают свои проблемы как нерешаемые и безнадежные, им сложнее найти эффективное решение, они менее уверены в своем и им сложнее применить его на практике (Lyubomirsky & Lepper, 1999; Lyubomirsky & Nolen- Hoeksema, 1995).

С точки зрения С. Нолен-Хоксемы, еще одним способом, с помощью которого руминация усиливает симптомы депрессии, является ее влияние на межличностные взаимоотношения носителей симптома. Так, в исследовании повторяющегося мышления у людей, переживших потерю близкого человека, было выявлено, что, несмотря на более частое обращение за социальной поддержкой, руминирующие люди реже ее получают, потому как продолжают говорить о потере гораздо дольше, чем могут выдержать собеседники (Nolen- Hoeksema & Davis, 1999; Nolen-Hoeksema, Larson, & Grayson, 1999). Этот факт получает свое продолжение и в данных о том, что люди, склонные к руминации, хуже воспринимаются окружающими, т. к. они зависимы от других, склонны к проявлению агрессии и придают повышенный смысл межличностным взаимоотношениям (Gorski & Young, 2002; Schwartz & Thomas, 1995; Spasojevic & Alloy, 2001).

Таким образом, как мы можем заметить, на сегодняшний день накоплен большой массив данных, исследующий корреляции депрессии и руминации и рассматривающий многие их аспекты и черты. Подводя итог данному параграфу, важно отметить, что связь руминации и депрессии была зафиксирована не только с помощью методик типа Опросника руминативных стилей (RSQ), но и с помощью других методов измерения, включая эксперименты и изучение дневниковых записей (Watkins, 2008).

1.4 Исследование руминации в контексте других психопатологий

Учитывая большой объем литературы о связях повторяющегося мышления и депрессии, естественен и интерес к изучению связи данного феномена с другими психопатологиями. Например, в данном русле были найдены корреляции руминации с тревожными расстройствами, расстройствами пищевого поведения, гневом, различного вида зависимостями и т.д.

Так как депрессия и тревога часто являются коморбидными расстройствами, достаточно работ посвящено именно этой тематике. Так, например, руминация может усиливать социальную тревожность - она может быть провоцировать тревогу как перед социальными явлениями, так и после них. Выделяют даже особый вид руминации - «предвосхищающая», то есть включающаяся как раз перед тревожащим социальным событием (Clark & Wells, 1995). После таких событий повторяющееся, навязчивое мышление так же может работать на подкрепление социальной тревоги - она провоцирует извлечения из памяти именно негативно окрашенных событий или оценок, что влияет и на последующее восприятие человеческого взаимодействия.

Это согласуется и с полученными фактами о том, что руминация в определенном смысле формирует и встраивается в восприятие человека - «симптомы тревоги и любые признаки опасности встраиваются в мысленное представление человека о себе» (Rapee & Heimberg, 1997), тем самым влияя на выраженность социофобии.

Что касается различных зависимостей - на сегодняшний день имеются данные о том, что среди людей с депрессивными и тревожными расстройствами руминация является одним из факторов, предсказывающих появление алкогольной зависимости (Devynck, Kornacka, Sgard, & Douilliez, 2014), а на нормальной выборке была обнаружена связь между руминацией (брудингом) и употреблением марихуаны (Adrian, McCarty, King, McCauley, & Stoep, 2014).

Среди девочек-подростков повторяющееся мышление предсказывает не только усиление симптомов различных зависимостей и депрессии, но и таких расстройств пищевого поведения (далее - РПП) как анорексия и булимия (Nolen-Hoeksema, Stice, Wade, & Bohon, 2007). Также повторяющееся мышление является медиатором между самосостраданием (self-compassion) и

РПП (Fresnics, Wang, & Borders, 2019) и имеет последовательные косвенные эффекты на РПП как среди клинической, так и среди неклинической групп (Wang & Borders, 2018).

Еще одной важной сферой, в которой повторяющееся, навязчивое мышление играет большую роль, является психологическая травма и посттравматическое стрессовое расстройство (далее - ПТСР). Так, руминация модерирует отношения между ПТСР и большим депрессивным расстройством (Roley et al., 2015), руминативное мышление положительно коррелирует с симптомами ПТСР у работников скорой помощи (Clohessy & Ehlers, 1999), а также увеличивает их выраженность после травмы на продолжительное время в таких ситуациях как, например, дорожно-транспортные происшествия (Ehlers, Mayou, & Bryant, 2003) и нападения (Halligan, Michael, Clark, & Ehlers, 2003).

Учитывая влияние и связи руминации с депрессией, тревогой и другими психическими расстройствами, не удивительно, что существует корреляция и с наличием и появлением у людей суицидальных мыслей (Halligan et al., 2003; M Smith, Alloy, & Y Abramson, 2006).

Таким образом, на сегодняшний день действительно развито направление исследований о взаимосвязи руминации и различных психопатологий, усиливая клиническую, медицинскую парадигму в рассмотрении этого феномена.

1.5 Изучение позитивных эффектов руминации. Постановка проблемы исследования

Несмотря на то, что на сегодняшний день в науке доминирует понимание руминации как феномена негативного, связанного с депрессией, тревогой, зависимостью и другими психопатологиями, несмотря на то, что руминация ассоциируется с «мусорной» формой рефлексии, некоторые ученые все же пытаются найти адаптивные характеристики повторяющегося, навязчивого размышления, а также ответить на вопрос о смысле и регуляторных функциях руминации. Тем не менее, пока таких исследований немного, и все они исследуют очень конкретные и разрозненные аспекты руминации, не приходя к целостному пониманию ее причин, роли и адаптивного потенциала.

По всей видимости, именно традиция изучения негативных эффектов руминации и само ее определение в терминах психопатологии очень ограничивают понимание данного феномена, не давая возможности взглянуть на него с нескольких сторон и получить о нем более полное представление. Рассматривая руминацию только в качестве фактора усиления симптомов депрессии, как это делала в своих работах С. Нолен-Хоксема, из исследований уходит суть самого феномена, его смысл и функции в человеческой психике. Несмотря на отдельные исследования позитивных сторон руминации, данные работы единичны и не позволяют ответить на вопрос: «Для чего нужна руминация в жизни человека?».

В связи с этим, для реконструкции целостного взгляда на феномен руминации с учетом в том числе ее адаптивных функций, рассмотрим имеющиеся по этой теме исследования.

Одним из основных и наиболее полных исследований является работа Эдварда Уоткинса (Watkins, 2008) о конструктивных и неконструктивных эффектах повторяющегося мышления. Хотя повторяющееся мышление -- это не только руминация, но оно так же может принимать формы тревоги, копинг- стратегий, планирования и других когнитивных процессов, руминация все же является большой его частью, если не наибольшей, поэтому полученные данные релевантны нашему исследовательскому интересу.

Итак, важным открытием, совершенным в данной сфере, является обнаружение связи руминации и посттравматрического роста (далее -- ПТ роста). Тедески и Калоун (R. G. Tedeschi & Calhoun, 2004)указывают на то, что повторяющееся мышление заставляет человека фокусировать свое внимание на травмирующем событии, побуждая его раз за разом обдумывать произошедшее. Это возвращение к рефлексии травмы в итоге позволяет придавать смысл негативному событию, т. е. ведет к ПТ росту. В соответствии с концепцией парадоксального роста травмирующее событие «ломает», разрушает всю ценностно-смысловую систему человека, и только создание новых смыслов, новой системы ценностей, может привести его к личностному развитию. Важно отметить, что результатом этих изменений будет не просто «компенсация» психологической травмы, но повышение уровня личностного развития по сравнению с дотравматическим.

Исследования, выполненные в данной традиции, показали также, что уровень повторяющего мышления положительно связан с открытием новых возможностей, своих сильных сторон, повышением субъективной ценности жизни и качественно нового уровня связанности с другими (Calhoun et al., 2000). Повторяющееся мышление после утраты является хоть и не единственным, но одним из условий ПТ роста -- отмечает Боуэр (G. H. Bower, 1981). Интересно также то, что в ближайшее время после утраты ребенка повторяющееся мышление гораздо чаще ведет к ПТ росту, чем таковое через какое-то время после утраты.

Кроме того, в целом существует прямая положительная корреляция между частотой руминации и выраженностью ПТ роста (R. Tedeschi & G. Calhoun, 2004). Проведенные эксперименты, в которых участников просили в свободной форме писать о своих чувствах, переживаниях и мыслях, касающихся какого-либо стрессового события, показали наличие большего количества положительных психологических эффектов у данной группы, чем у людей, которые писали о нейтральном событии (Klein & Boals, 2001; J. Pennebaker, Mayne, & Francis, 1997; J.W. Pennebaker & Seagal, 1999; James W Pennebaker, 1997; Sloan & Marx, 2004; Smyth, True, & Souto, 2001). Таким образом, на основании существующих исследований, можно утверждать, что после травматического события люди, склонные фокусироваться и много обдумывать это событие, придавая ему смысл, будут обнаруживать более высокие показатели посттравматического роста, по сравнению с теми, кто не задумывается о травме (J. E. Bower, Kemeny, Taylor, & Fahey, 1998; Calhoun et al., 2000; R. G. Tedeschi & Calhoun, 2004; Ullrich & Lutgendorf, 2002).

Еще одной сферой, в которой были обнаружены положительные эффекты руминации, является депрессия. Данные сведения выглядят парадоксально, поскольку из предыдущего анализа нам известно, что руминация усиливает симптомы депрессии. Однако результаты нескольких исследований показали, что руминация об опыте (experiential rumination), в отличие от абстрактной, оценивающей руминации, уменьшает негативные суждения о себе, такие как «Я ни на что не годен» (Rimes & Watkins, 2006), улучшает навыки решения проблем, связанных со взаимодействием с социумом (Watkins & Moulds, 2005) и повышает точность воспроизводимых автобиографических воспоминаний (Watkins & D. Teasdale, 2001). На основании этих данных авторы делают предположение, что избавиться от депрессии помогает именно повторяющееся обдумывание самих переживаний, а не их причин и последствий (Watkins, 2008).

Еще в одном исследовании Уоткинса и Барасайа (Watkins & Baracaia, 2001) ученые задавали испытуемым вопрос, в чем они видят плюсы руминации, на что испытуемые отвечали, что она повышает понимание и увеличивает количество инсайтов (в особенности о себе и о депрессии), помогает решать проблемы, учиться на совершенных ошибках и предотвращать будущие ошибки, а также повышает эмпатию. В другом исследовании, в ходе которого случайно выбранные испытуемые подвергались индуцированной руминации, было обнаружено, что участники экспериментальной группы оценивали себя как более проницательных, чем участники контрольной группы (Lyubomirsky & Nolen-Hoeksema, 1993). На основании этих данных можно сделать вывод о том, что люди, склонные к руминации, считают себя более проницательными и имеющими больше инсайтов, чем другие.

Интересно, что навязчивое, повторяющие мышление может быть способом справиться с неопределенностью будущего, или служит пониманию и разрешению несоответствия между реальным и желаемым состоянием в процессе достижения целей, что хорошо описано в работах Мартина и Тессера (Martin & Tesser, 1996).

Одной из немногих попыток объяснить причины существования руминации, ее функции, является работа последователей Сьюзен Нолен- Хоксемы Веры Вайн и Амелии Альдао, в которой они предполагают, что руминация помогает нам разобраться, или «придать смысл», нашим эмоциям (Vine et al., 2014). Ученые выяснили, что люди с низкой эмоциональной ясностью руминировали больше, если для них состояние незнания чего-либо переживалось как “вызывающее отвращение” (aversive). Авторы предполагают, что посредником между непониманием своих эмоций и руминативным мышлением является предельно низкая толерантность к неопределенности, иными словами, руминация вызывает беспокойство и огорчение по поводу неопределенности.

Приведенные исследования соотносятся с «гипотезой об аналитической руминации», разработанной Полом Эндрюсом и соавторами, суть которой заключается в том, что руминация помогает долгое время сохранять фокус внимания на проблеме, тем самым позволяя отыскать ее причины, переосмыслить и в итоге найти для нее решение. Исследователи считают, что при возникновении депрессии сначала появляется руминация о ее причинах (причинах проблемы), а потом она сменяется на руминацию о поиске решений этой проблемы, тем самым помогая ее устранить. На данный момент у этой теории нет надежных доказательств, однако мы рассматриваем ее как одно из возможных направлений исследований и мыслей об адаптивном потенциале руминации.

Так, например, некоторые авторы утверждают, что «некоторые состояния, на данный момент классифицируемые как расстройства, на самом деле могут быть вызваны функциональными адаптациями, работающими «нормально»» (Durisko, Mulsant, McKenzie, & Andrews, 2016). Они исходят из идеи о «парадоксе психических расстройств»: если депрессия, тревожные расстройства и другие психопатологии настолько вредны и дисфункциональны для человека, то почему они настолько распространены? По данным Всемирной организации здоровья, более 300 миллионов человек страдают от депрессии, что равняется 4,4% мирового населения. С целью объяснения данного статистического факта и парадокса психических расстройств эволюционные психологи сформулировали идею о том, что психопатологии -- многогранные явления, и несмотря на то, что они могут приносить людям страдания, они в то же самое время помогают им адаптироваться к изменяющимся условиям окружающей среды и являются важными механизмами саморегуляции. Так, П. Эндрюс и соавторы (Andrews & Thomson Jr., 2009) в своей статье приводят пример того, что такие же механизмы происходят и в физиологии человека -- например, тошнота оценивается человеком негативно и доставляет ему существенный дискомфорт, но в то же время помогает ему вывести токсичные вещества из организма. Эти идеи перекликаются с позицией А.Г. Асмолова, сформулированной еще в 80-е годы XX века. Ссылаясь на термин В.А. Петровского о надситуативной активности, Александр Григорьевич раскрывает принцип неадаптивности психики, говоря о том, что в ситуации развития системы проявляются неадаптивные, то есть избыточные по своему характеру формы активности, “которые выражают тенденцию к их изменению и тем самым выступают как необходимый момент эволюционного процесса этих систем” (Асмолов, 1986). Иными словами, опираясь на историкоэволюционный подход, можно предположить, что руминация может представлять собой особую аггравированную форму рефлексии, задачей которой -- осуществить изменение либо на уровне генезиса самой психической функции (и тогда акты руминации в определенный момент превращаются в акт системной рефлексии), либо на уровне личностного развития в целом (и тогда руминация из автоматического процесса превращается в процесс подконтрольный, поддающийся овладению).

Таким образом, в контексте озвученных взглядов пересматриваются и сами критерии психопатологии -- дистресс здесь не является достаточной причиной определения какого-либо состояния как расстройства, ведь он может быть функциональным и работать «на» организм, а не «против» (Durisko et al., 2016).

На основании вышеперечисленных идей мы сформулировали гипотезу о том, что руминация -- не абсолютно негативный феномен, но, как и любые другие психические процессы, имеет как отрицательные, так и положительные, адаптивные стороны. Для того чтобы проверить данную гипотезу и обнаружить возможные адаптационные эффекты руминации мы рассмотрим различные существующие теоретические подходы к определению и пониманию руминации, конвенциональное отношение к руминации в современной науке, а также уже накопленные знания о данном феномене и его связи с различными психопатологиями.

Проведя краткий обзор существующих на сегодняшний день исследований повторяющего, навязчивого мышления, можно утверждать, что некоторые ученые разделяют наши взгляды на поставленную проблему, и проводят исследования в том же направлении. Однако наша работа не становится от этого менее актуальной, ведь пока что эти знания слишком разрозненны и фрагментарны, так как исходят из разных теоретических предпосылок, а задача объединения этих знаний и достижения согласования парадоксальных результатов исследований руминации все еще не достигнута.

1.6 Смыслообразование как возможный механизм, определяющий адаптивность руминации

Как уже было отмечено ранее, большой объем литературы о положительных эффектах руминации концентрируется на ситуации психологической травмы. Многие ученые сходятся во мнении, что травма разрушает основные, базовые убеждения, верования и представления человека о мире, и что для успешного преодоления кризиса и посттравматического роста необходимо перестроить или создавать абсолютно новую смысловую систему (Janoff-Bulman, 1989; Triplett et al., 2012; Магомед-Эминов, 1996, 1998). В этом случае руминация -- и навязчивая, и намеренная -- помогают сконцентрироваться на процессе восстановления и создания, трансформации смыслов, и, таким образом, при благоприятном исходе может обеспечить преодоление психологической травмы и даже фасилитировать личностный рост на фоне этого процесса.

Мы же в своей работе, опираясь на существующие исследования, предполагаем, что подобные механизмы -- механизмы создания и трансформации смыслов -- могут иметь место не только при повторяющемся мышлении на фоне совладания с травмой, но и в повседневной жизни, когда полного разрушения ядерных смысловых систем человека не происходит.

Для раскрытия данной гипотезы стоит обратиться к пониманию смысла в рамках отечественной психологии, так как, на наш взгляд, именно в рамках психологического знания этой традиции он изучен лучше всего.

Основной концепцией, на которую мы будем опираться, является понятие динамической смысловой системы (ДДС), так как оно отражает человеческую тенденцию к изменениям. Опираясь на взгляды Г. Олпорта, который писал о том, что «личность -- не столько законченный продукт, сколько процесс» (Allport, 1955), мы принимаем во внимание и тот факт, что и смысловые системы тоже нестатичны -- они расширяются и изменяются по ходу жизни человека, в процессе его взаимодействия с окружающей средой.

Впервые понятие динамической смысловой системы ввел Л.С. Выготский как «единство аффективных и интеллектуальных процессов», выражающееся в том, что в любой идее помимо части, связанной с разумом и сознанием, сдержится и переработанное аффективное отношение к реальности. Д.А. Ленонтьев определял ДДС как «относительно устойчивую и автономную иерархически организованную систему, включающую в себя ряд

разноуровневых смысловых структур и функционирующую как единое целое» (Д. А. Леонтьев, 1999b). Отличительной чертой ДДС является ее отдельность от других систем, невключенность в них. Так, например, А.Г. Асмолов отрицал возможность анализа личности как целого лишь через одно динамическое образование, такое как установка или влечение, однако находил возможным такой анализ посредством изучения динамической смысловой системы личности (Асмолов, 1986).

В литературе выделяются «большую» и «малую» динамику смыслов. Под малой динамикой понимается создание и изменение смыслов, связанных с определенной специфической деятельностью человека, а под большой динамикой понимается более глобальное образование и трансформация смыслов, связанных с жизнью в целом или с основными видами деятельности человека (Асмолов et al., 1979). Это соответствует глобальным и ситуативным смыслам (meaning) в модели смыслообразования Парка (Park & Folkman, 1997). В рамках данной модели смысл рассматривается как восприятие человеком значимости некоторых объектов или явлений, которое разделяется на два уровня. Первым уровнем является глобальный смысл, направляющий основные ценности, цели и верования человека -- «осознание порядка, согласованности и цели в своем существовании, стремление и достижение стоящих целей и сопутствующее чувство удовлетворения» (там же). Вторым уровнем является ситуационный смысл, который возникает при взаимодействии глобального смысла и конкретной жизненной ситуации -- в терминах деятельностного подхода, при выполнении специфической деятельности. Если глобальные смыслы влияют на смысл жизни, жизненные цели человека и представления и убеждения о мире в целом, то ситуационные смыслы направляют оценивание значения и значимости какой-либо ситуации и поиск ее смысла. Два этих уровня в норме находятся в неразрывной связи -- глобальные смыслы могут определять ситуационные, а вторые, в свою очередь, могут постепенно влиять на глобальные, со временем изменяя их.

Необходимо отметить, что в рамках данной модели смыслообразование происходит как копинг в ситуации несоответствия глобального и ситуативного смыслов, наряду с эмоционально-ориентированным и проблемноориентированным копингами. Руминация в данной модели появляется в том случае, если дистресс, вызванный первоначальным несоответствием, остается и после имплементирования копинг-стратегии -- и ее роль заключается в том, чтобы вернуть человека на стадию совладания, а значит переосмысления ситуации или своих представлений о мире.

Несмотря на доказательность данной модели и ее соответствие современным исследованиям (Kamijo & Yukawa, 2014), мы не видим возможности опираться на нее одну, так как мы считаем недостаточным сведение роли смыслообразования к копинг-механизму и полагаем, что динамическая смысловая система выступает ядерной структурой саморегуляции, а ее работа не может быть редуцирована до чисто поведенческой или эмоциональной сторон.

Итак, смыслообразование относится к малой смысловой динамике (Д. А. Леонтьев, 1999b). Его суть заключается в добавлении новых явлений к уже имеющейся смысловой цепи. Стоит отметить, что смыслообразование идет «сверху вниз»: от «ядерных» смысловых структур к смыслам, формирующимся в процессе деятельности человека, от полюса субъекта -- к полюсу объекта (по аналогии с моделью Парка, от глобальных смыслов к ситуативным). Само смыслообразование не производит никаких изменений, не трансформирует смыслы и смысловые системы -- оно накапливает все новое и новое понимание происходящего, что в итоге может сместить основные смысловые структуры, которые, расширяясь, меняют свое качество (например, феномен сдвига мотива на цель).

Следующими за смыслообразованием идут процессы осознания смысловых структур и осознания смысловых связей. В первом случае, как и в случае смыслообразования, не происходит изменения смысловых структур, однако появляется возможность использовать это знание во благо и найти пути изменения своего взаимодействия с миром. Осознание смысловых структур происходит в процессе самоанализа или психотерапии, но само по себе к трансформациям не ведет. Эту функцию берет на себя осознание смысловых связей -- рефлексия, направленная скорее на объект, чем на субъект, и позволяющая осознать «место объекта или явления в жизнедеятельности субъекта» (Д. А. Леонтьев, 1999b). Такая рефлексия может быть направлена как на действия субъекта, так и на то, что происходит вокруг него или в мире. Характерным признаком такой работы сознания являются «безотчетные, то есть субъективно беспричинные» эмоции, порождая вопрос: «Что произошло, что дало эмоциональный след, эмоциональный тон жизни (настроение)?» (А. Н. Леонтьев, 1991). Мы предполагаем, что именно этот процесс -- осознание смысловых связей -- может проявляться как руминация. Во-первых, само его описание схоже с определение руминации, данное С. Нолен-Хоксемой, поскольку «включает в себя повторяющееся и пассивное сосредоточение» на причинах и последствиях чего-либо (Nolen-Hoeksema, Wisco, & Lyubomirsky, 2008). В случае осознания смысловых связей, равно как и в случае руминации, задействована рефлексия как реакция на эмоции, которые человек не может себе объяснить, причем не важно -- негативные (как у С. Нолен-Хоксемы и коллег) или позитивные (см. Kamijo & Yukawa, 2014). Во-вторых, существует направление исследований, рассматривающих руминацию в контексте эмоциональной ясности -- например, в одном из них было выяснено, что руминация положительно связана с низкими показателями эмоциональной ясности, но только если она опосредована низкой толерантностью к неопределенности (Vine, Aldao, & Nolen-hoeksema, 2014). На основании полученных данных авторы предположили, что руминация может выступать в роли поиска ответов на различные эмоциональные состояния. В ответ на это мы можем предположить, что попытка разобраться в своих эмоциях может быть вызвана процессом осознания смысловых связей, поскольку последний происходит на почве скрытых от субъекта причин переживаний (Рубинштейн, 1959).

Тем не менее, само осознание смысловых связей не может перенести человека на следующий уровень создания новых смыслов, так как требуется уже не только трансформация самих структур деятельности или их восприятия человеком, но и изменение личностных структур. В связи с этим, можно сказать, что осознание смысловых связей и структур «подготавливает почву» для этого следующего этапа -- смыслостроительства, которое характеризуется «творческой перестройкой прежних связей» и носит неосознаваемый характер (Василюк, 1984).

В рамках данной работы мы лишь отметим, что существует три разновидности данных процессов: критические перестройки, личностные вклады и художественные переживания. На сегодняшний день адаптивные эффекты руминации исследуются именно в контексте психологической травмы, соответствующей критическим переживаниям. К. Кастро, А. Мартинес и Ф. Абарка (Castro, Martinez, & Abarca, 2019) подробно изучили связь между руминацией и посттравматическим ростом и показали, что намеренная руминация может привести к личностному росту после психологической травмы. Намеренная руминация определяется как «форма мышления, которая характеризуется повторяющимся фокусом на обработке информации, нацеленной на активное участие в поиске и создании смыслов» (там же, стр. 548). В этой статье были получены результаты опроса по измерению стратегий выживания, посттравматического роста, жизненного воздействия стрессовых событий, стилей совладания и размышлений среди жертв государственного терроризма, имевшего место в Чили с 1973 по 1990 годы. Результаты показали, что, связь между намеренной руминацией и посттравматическим ростом значительна, и она оказывает наибольшее влияние на посттравматический рост, когда за руминацией следует положительная переоценка. Авторы предполагают, что, когда руминация является добровольной и преднамеренной, она помогает восстановить разрушенную систему смыслов личности. Однако и навязчивая, ненамеренная руминация может сыграть положительную роль. Так, например, она положительно связана с ПТ ростом, если происходит вскоре после травмирующего события. Иными словами, вероятно, навязчивая руминация предваряет и направляет намеренную, тем самым фасилитируя ПТ рост (Taku, Cann, Tedeschi, & Calhoun, 2009).

Кроме того, нами обнаружено только одна работа, исследующая непосредственно связь между руминацией и смыслообразованием (meaning making). Намико Камиджо и Синтаро Юкава (Kamijo & Yukawa, 2018) опрашивали людей, которые пережили стрессовое жизненное событие, но сосредоточились на процессе создания смысла и негативном аффекте. Для измерения смыслообразования испытуемых просили оценить по шкале от 1 (нисколько) до 5 (очень сильно), насколько они смогли осмыслить/предать смысл событию. Статистический и путевой анализы показали, что сразу после события и намеренная, и навязчивая руминация побуждали смыслообразование, а через год навязчивое мышление начинало тормозить его. Кроме того, навязчивое мышление сразу после стрессовых событий было связано с намеренной руминацией в настоящее время и нахождением смысла. Исходя из результатов, авторы предположили, что оба типа руминации могут помочь в процессе смыслообразования, если они применяются в нужное время.

Таким образом, современные исследования позволяют предполагать, что механизмом, стоящим за положительными эффектами повторяющегося мышления, может являться смыслообразование, а именно, осознание структурных связей в динамической смысловой системе.

Выводы

В последнее время обнаруживается все возрастающий научный интерес к феномену руминации -- неконтролируемого, повторяющегося мышления. Однако этот интерес имеет негативную направленность -- подавляющее большинство статей создано в русле исследования связи руминации с такими психопатологиями как депрессия, тревожные расстройства, фобии и др. Выявлено, что повторяющееся мышление связано с большей частотой и длительностью депрессии, посттравматическим стрессовым расстройством, а также усиливает социальную фобию перед взаимодействием с другими людьми и многое другое. Тем не менее, существуют другие точки зрения на данное явление, например, в рамках эволюционной психологии существует аналитическая гипотеза руминации. Cуть данной гипотезы заключается в том, что руминация помогает концентрироваться на проблеме, обдумывать ее, что в итоге может приводить к ее решению и даже избавлению от депрессии. Кроме того, все большее количество литературы говорит о возможных положительных связях руминации и посттравматического роста. Так, некоторые ученые предполагают, что руминация помогает восстановить или заново создать те смыслы, которые были утрачены в результаты психологической травмы.