Социокультурная динамика

Социальное поле в эпоху постмодерна также изменяется в сторону все большей фрагментированности и нестабильности. Человек в этой измененной ткани общества не ставит перед собой универсалистских целей познания, политической или экономической деятельности. Он целиком сфокусирован на том, чтобы найти свой сегмент в этом мире и выразить себя в этом сегменте.

В попытках осмыслить собственно социокультурные трансформации сложилось философское течение постмодернизма, принципиальной чертой которого можно назвать, пожалуй, противопоставление интеллектуальной традиции Просвещения. В частности, постмодернисты отвергают основную посылку Просвещения - принципиальную постижимость человека и общества силами разума. Постмодернисты не приемлют того, что они называют тотальными объяснениями или «великими сказаниями» (Жан-Франсуа Лиотар). С этой точки зрения, все попытки объяснить мир, в котором мы живем, если они используют такие понятия, как «развитие цивилизации», «становление капитализма», «силы прогресса» должны быть отброшены. Во-первых потому, что с точки зрения постмодернистов, все теоретические построения представляют собой своего рода матрицу, искусственно сконструированную исследователем, а потому субъективную, систему координат, в которую «вписывается» окружающая реальность. Но обвинения состоят не только в том, что «тотальные объяснения» социальных сдвигов являются замаскированными попытками придать настоящему и будущему определенный облик, но и в том, что ход истории разоблачает и дискредитирует эти попытки. Утверждается, например, что эти таким образом ухудшилось положение слаборазвитых стран (тут и наступление пустынь, и кислотные дожди, и чрезмерная урбанизация, и экономики, которые оказались в зависимости от уровня цен на международном рынке сельскохозяйственной продукции), и принцип «получать больше, давать меньше», который пришел в противоречие с требованиями экологии, поставил под угрозу выживание человека и животного мира планеты и т.п. Сами постмодернисты считают, что им удалось избавиться от «смирительной рубашки Просвещения», прекратить погоню за истиной и тем самым обрести свободу различий: в анализе материала, объяснении и его интерпретации.

Так как само понятие истины постмодернизм считает фантастичным, то, соответственно, он отказывается и от поиска аутентичности, ведь если нам известно, что ничто само по себе не имеет смысла, а есть только различные интерпретации (Ролан Барт называл это полисемантическим видением), то вполне логично полностью отказаться от поисков смысла. Характер человека постмодерна таков, что он легко мирится с тщетностью этого поиска и не впадает от этой тщетности в уныние, предпочитая вместо этого находить удовольствие в ощущении бытия.

Таким образом, говоря о постсовременности, имеется в виду характерное для нашего мира состояние брожения, неустойчивости, текучести, скепсиса, иронии и нестабильности любых отношений. Один из наиболее выдающихся социологов, занимавшихся постсовременностью, Зигмунд Бауман, в качестве одного из основных признаков нашего времени указывал на нашу постоянную неуверенность, которая является обратной стороной огромного пространства выбора, которое у нас появилось. Попав в постсовременность, мы понимаем, какое количество препон исчезло с нашего пути по сравнению с предыдущими поколениями, но одновременно мы оказываемся перед тяжким выбором, как нам жить дальше, при том, что ясные критерии для выбора исчезают. Бауман также обращает внимание на постоянно возникающие перед нами «соблазны», которыми постоянно искушают нас реклама, маркетологи и знаменитости, используя возможности СМИ и других средств воздействия на наше воображение, тогда как предшествующая система постоянно стремилась держать под контролем источники этих соблазнов. Внимание, которое уделяют постмодернисты знакам и значениям, симуляции и неаутентичности, влиянию критериев перформативности, если они применяются к знанию и информации, особой роли электронных способов распространения информации, - представляют интерес для изучения явления информационной революции.

Личность в культуре постмодернизированного общества

Мы упоминали уже (когда речь шла о выделении критериев «наступления» постмодернизированного (информационного) общества) о возрастающей роли профессионалов-экспертов в экономике нового общества. Однако укрепление значения экспертного знания - лишь частный случай более масштабных процессов, связанных с изменением самоощущения индивида и его роли в меняющемся миропорядке.

Как отмечают теоретики школы регулирования (А.Липиц, М.Альетта, Р.Буайе, Д.Харви, С.Лэш, Дж.Урри), значимой чертой информационного общества становится рост гибкости, находящий проявление в разных областях: в выборе профессии, производстве, потреблении. Соответственно, классовые категории индустриальной эпохи и связанная с ними общая культура (рабочий-мужчина - работа, сообщество, приятели, девушки, футбол, бега, пиво) уступают место различным образам жизни, выбору и предпочтениям. Вот как определяют Болтански и Чапелло «умение быть», то есть компетентность в современном мире: «оно состоит в том, чтобы делать акцент на многозначности, на гибкости использования людей и предметов, на способности учиться и приспосабливаться к новым функциям, а не во владении теми или иными умениями и обладании той или иной квалификацией» Цит. по Розин В.М. Искусство и личность в ситуации перехода и социальной трансформации. //Искусство в контексте цивилизационной идентичности. Т.2. М.: Государственный институт искусствознания, 2006, сс.3-20, с.8. . Утверждение, что для населения характерен различный образ жизни, сейчас стало общим местом социологического анализа. Место единообразия и похожести занимает разнообразие внутри индивида и внутри социальных групп. Пожалуй, можно согласиться с подобными прогнозами и утверждениям теоретиков постиндустриализма: современная эпоха действительно является эпохой демассификации общества, дестандартизации культуры и персонализации ее субъекта. Некоторые авторы расценивают эти процессы как проявление демократизирующей силы, которая открывается в новом опыте и новых возможностях, стимулирует «децентрализованное» Я и вызывает эмоциональный подъем. Другие же говорят о том, что это приводит к фрагментации идентичности, к утрате стабильности и удовлетворения.

Необходимо также четко понимать, что те процессы, которые многие из теоретиков постмодернизма обозначают как персонализацию личности, в реальности выступают в качестве процессов индивидуализации не процессов творчества, а процессов потребления, где огромный выбор товаров, услуг и способов осуществления активности задается властными структурами, а потребление органично вписывается как в систему раскрепощения личности, так и в процедуры тотального управления человеком и его потребностями. Подобная активность человека в процессе потребления задается извне, а свобода самовыражения подменяется как свободой выбора, комбинаций, так и свободой критики, отторжения, игнорирования установленных извне ценностей, образцов деятельности, формул развлечения и досуга. Подобная персонализация осуществляется посредством современных стратегий формирования сознания, где, впрочем, жесткие формы сменяются мягкими, а управление - соблазном, обольщением.

Но каковы бы ни были различия в точках зрения, в одном соглашаются все: вместе с признанием права на различный образ жизни складывает новый индивидуализм. Однако пока представляется более точным говорить об изменении количественных, но отнюдь не качественных параметров формирующейся культуры: по-видимому, инновативная, сложная, специализированная культура, предполагающая высокую творческую активность, останется еще в течение достаточно продолжительного времени культурой высокообразованной части общества и с ростом этой социальной страты будет приобретать все более существенное значение, массовая же стандартизированная культура еще в течение достаточно продолжительного времени сохранит свое доминирующее положение как культура социальных слоев, обладающих массовым сознанием.

Обновление жизни, вероятно, начинается не с другого человека или мира вне нас, а прежде всего, с нас самих. Поэтому новый человек - это не только личность, но человек, вставший на путь «духовной навигации» Розин В.М. Искусство и личность в ситуации перехода и социальной трансформации. //Искусство в контексте цивилизационной идентичности. Т.2. М.: Государственный институт искусствознания, 2006, сс.3-20, с.13.. Духовная навигация - это наблюдение за собой, продумывание своей жизни, ее смысла и назначения, это стремление реализовать намеченный сценарий жизни, отслеживание того, что из этого получается реально, осмысление опыта своей жизни, собирание себя вновь и вновь. В рамках подобной практики человек является личностью, но не совсем обычной. Можно обратиться к М. Хайдеггеру, утверждавшему в статье «Вопрос о технике», что для того, чтобы человек снова стал свободным в отношении техники, он должен кардинально перемениться: «опомнившись, снова ощутить широту своего сущностного пространства» Хайдеггер М. Вопрос о технике // Мартин Хайдеггер. Время и бытие: Статьи и выступления. М., 1993. Общая позиция здесь такая: человек действует не столько следуя своей социальной роли, но реализует свое видение действительности, которое он нащупывает, выстраивая свою жизнь, постигая мир.

Но человек не только личность, но и член социума, и в этом качестве он нуждается в поддержке общества. Все это новый человек, конечно, может найти готовыми, идентифицировав себя с какими-то социальными образованиями, но более правильный путь - конституирование собственной социальной среды, создание собственных жизненных ресурсов. Иначе говоря, подобно современной корпорации новый человек должен стать менеджером самого себя, создать собственный мир и траекторию жизни, но, и это принципиально, с опорой на общие условия, на других и общество. Новый человек должен активно включаться в жизнь общества, в политическую жизнь, уметь влиять на других людей, достигать компромисса или консенсуса и так далее и т.п.

Базовыми способностями нового человека, таким образом, будут следующие: «способности воображения, без них трудно помыслить новые реальности и проживать их события; способности к рефлексии, позволяющие «останавливать» и артикулировать сложившиеся формы жизни, а также перестраивать их; целый спектр способностей, дающих возможность, с одной стороны, учиться и переучиваться, с другой - заниматься самообразованием; креативные способности, необходимые для практического воплощения новых идей и представлений; спектр коммуникационных способностей - понимание, общение, разрешение конфликтов, достижение компромиссов, осуществление совместной деятельности, размежевание и другие; наконец, способности к духовной навигации, включая самоопределение, осознание своей обусловленности и ценности, преодоление себя, идентификацию и разотождествление с определенными субъектами, выстраивание собственного сценария, сопровождение его, разрешение экзистенциальных проблем и другие» Розин В.М. Искусство и личность в ситуации перехода и социальной трансформации. //Искусство в контексте цивилизационной идентичности. Т.2. М.: Государственный институт искусствознания, 2006, сс.3-20, с.13..

Итак, постмодернизация предполагает отказ от акцента на экономическую эффективность, бюрократические структуры власти и научный рационализм, которые были характерны для модернизации, и знаменует переход к более гуманному обществу, где самостоятельности, многообразию и самовыражению личности предоставляется большой простор. Новое общественное устройство характеризуется невиданным усложнением социальной организации, интенсификацией культурных связей и обменов, ростом культурного многообразия, отходом от господствующей в эпоху массового индустриального общества унификации и стандартизации и формированием человека, обладающего критическим сознанием и стремлением реализовать свой творческий потенциал. Индивидуальное начинает преобладать над всеобщим, психология над идеологией, связи над политизацией, многообразие над одинаковостью Липовецки Ж. Эра пустоты. Эссе о современном индивидуализме. М., 2001, с. 171..

Но главное, согласно мнению Р. Инглхарта, постмодернизация меняет характер потребностей и ценностных ориентиров человека.

Ценности в эпоху постмодерна

В работах Р. Инглхарта особое внимание уделяется изменениям ценностно-смысловой системы в процессе перехода от индустриального (модернизированного) к постиндустриальному (постмодернизированному) обществу. Его теория основана на результатах эмпирических исследований - Всемирного обзора ценностей, который проводится под его руководством уже 25 лет и ныне охватывает 75 стран, где проживает 85% населения Земли.

В подходе Р.Инглхарта ценности культур располагаются по двум осям: ценности выживания/ценности самовыражения и традиционные/секулярно-рациональные ценности. Общества, где преобладают ценности «выживания», отличаются относительно низким уровнем личного благосостояния, невысокими показателями здоровья населения, отсутствием межличностного доверия, нетерпимостью к инакомыслящим, невниманием к равенству полов, повышенным интересом к материальным аспектам жизни, верой в могущество науки и техники, игнорированием природоохранной проблематики, готовностью поддерживать авторитарные режимы. Общества, выдвигающие на первый план ценности «самовыражения», по всем перечисленным позициям придерживаются противоположных взглядов. Противопоставление «традиционного» и «секулярно-рационального» отражает контраст между теми обществами, в которых главную роль играет религия, и теми, в которых она имеет мало влияния. Общества, пребывающие на традиционалистском полюсе, поощряют религию, абсолютные стандарты и устоявшиеся семейные ценности. В постиндустриальном обществе наука и знания превращаются в производительную силу, что делает очевидной корреляцию между образованием и достатком и повышает социальный статус их носителей. Это, в свою очередь, изменяет отношение человека к информации, в сторону которой смещается потребление, что стимулирует генерацию новых знаний.

Каким же образом новая ценностная система приходит на смену предыдущей? С тем, чтобы разобраться в механизмах проиходящих изменений, вспомним «пирамиду потребностей» А.Маслоу (раздел «Личность») и логику «продвижения» индивида по «ступеням» развития мотивационной сферы. Напомним, что согласно теории человеческой мотивации А.Маслоу, потребности могут быть отнесены к одному из двух больших классов: к «дефицитарным» (физиологические потребности, потребности в безопасности, потребности в любви и принадлежности), или «бытийным» (потребности уважения, познавательные, эстетические потребности, потребности в самоактуализации). Развитие мотивационной сферы личности в сторону преобладания потребностей более высокого порядка - «бытийных» - возможно лишь при условии относительной удовлетворенности потребностей более низких уровней, связанных с жизнеобеспечением. С точки зрения Инглхарта, на уровне социокультурной общности эта логика развития сохраняется.

Объяснение радикального изменения ценностей в современном обществе Инглхарт основывает на двух гипотезах, условно названных им гипотезой недостатка и гипотезой социализации. Гипотеза недостатка выводится из предположения о том, что ценности индивида отражают его социально-экономическое окружение. Люди склонны придавать большее значение тем потребностям, в которых они испытывают недостаток, если же базовые потребности удовлетворены, основанные на них ценности теряют свое былое значение и уступают место другим. Следуя этой гипотезе можно ожидать, что изменение экономических условий будет немедленно приводить к изменениям в ценностных приоритетах. Изменение характера производства, основанного на технологическом прогрессе, позволяет современному человеку удовлетворять материальные потребности достаточно просто и быстро, а по мере их удовлетворения само по себе материальное благополучие утрачивает свою значимость, а на первый план выходят такие проблемы, как «необходимость сочетать безопасность и свободу, справедливость и ответственность» (Хикс).

Следуя этой гипотезе можно ожидать, что изменение экономических условий будет немедленно приводить к изменениям в ценностных приоритетах. Однако отношение между социально-экономическими факторами и ценностными приоритетами не столь прямолинейно. Согласно второй гипотезе - гипотезе социализации между изменениями в социально-экономическом окружении и изменениями в структуре политических ценностей будет наблюдаться существенный временной разрыв. Только по прошествии десяти-пятнадцати лет изменений в социально-экономических условиях на политическую арену придет возрастная когорта, годы формирования которой пришлись на время этих экономических преобразований.

Итак, постиндустриальное общество характеризуется не только изменением характера производства, но и, в первую очередь, трансформацией потребностей и ценностных ориентиров человека. Исследователи отмечают, что та философия гедонизма, которая была характерна для общества 1960-х, к 1980-90-м гг. претерпела существенные изменения. Сегодня успех ассоциируется не с обладанием вещами, а с качеством жизни. При этом гедонистическая этика 1960-х с ее активным сопротивлением пуританству и отчуждению труда, и безоглядным погружением в массовую культуру - «эротически-психопатическую» - сменяется умеренными идеалами, осуждением «потребительской всеядности», неприятием урбанизированной и стандартизированной жизни Костина А.В. Массовая культура как феномен постиндустриального общества. М.: КомКнига, 2006, с.27.. Само по себе материальное благополучие утрачивает свою значимость, а на первый план выходят такие проблемы, как «необходимость сочетать безопасность и свободу, справедливость и ответственность» Hicks J. (1981) Wealth and Welfare. Oxford, p. 138.. Удовлетворение индивидуальных потребностей сопровождается возникновением новых ценностей - сердечности, доверительности, искренности, обаяния личности, т.е. ценностей «индивидуалистически-демократических».

Этот процесс индивидуализации личности проявляет себя в стремлении человека быть самим собой, выступать в качестве «оператора», имеющего возможность свободного выбора и комбинаций, быть отличным от других индивидов и поведением, и вкусами, освободиться от предписываемых обществом ролей и социальных правил, «нести ответственность за свою жизнь и оптимальным образом распоряжаться своим эстетическим, эмоциональным, физическим, чувственным и т.д. опытом» Липовецки Ж. Эра пустоты. Эссе о современном индивидуализме. М., 2001. С.43-45., т.е. быть самостоятельной личностью. В подобных обстоятельствах потребление превращается в «элемент производства» ^{Иноземцев В.Л. Современное постиндустриальное обществ: природа, противоречия, перспективы. С.42}, человек становится более свободным - в реализации повседневных потребностей, в общении и образовании, в страсти к развлечениям и увеличению свободного времени, в одежде, танцах, даже в способах лечения, цель которых - освобождение своего «Я», а его отношение к самому себе и другим людям влияет - наряду с информацией и знанием - на экономический прогресс.

Вместе с тем, говоря о формировании персонализированного субъекта и демассифицированной культуры, необходимо подчеркнуть отсутствие непосредственной зависимости между уровнем материального благосостояния и формированием новой мотивационной системы. Удовлетворение насущных потребностей создает лишь потенциальную возможность приобщения к ним человека, но вовсе не означает немедленного и автоматического использования этих открывающихся возможностей и тем более - активного формирования новой иерархии ценностных ориентиров в масштабах всей общественной системы ^{Иноземцев В.Л. Современное постиндустриальное обществ: природа, противоречия, перспективы. С.94.}.

А.В.АндреенковаАндреенкова А.В. Материалистические/постматериалистические ценности в России // Социологические исследования. 1994.  № 11. С. 73-81.  опираясь на концепцию Инглхарта, провела исследование ценностей россиян. Преобладающее большинство опрошенных по России привержены скорее материалистическим ценностям. 21% из них может быть назван «чистыми материалистами», в то время как к «чистым постматериалистам» может быть отнесен только 0,1% респондентов. Подобный результат можно было ожидать в стране, где не удовлетворены основные потребности людей в физической и психологической безопасности, а страну в целом раздирают политические конфликты и постоянно обостряющиеся экономические кризисы. Россия является наиболее «материалистичной» страной среди всех европейских государств. Наиболее близкой к России по индексу материалистических/постматериалиских ценностей являются менее экономически развитые страны Западной Европы -- Австрия, Греция, Португалия, что говорит в пользу гипотезы о связи уровня экономического развития страны с господствующими ценностями.

Канадский социолог Скотт Фланаган в серии статей, посвященных критике теории Ингельхарта, высказал предположение о существовании не одной, а двух ценностных плоскостей в общественном сознании -- плоскости материализма/нематериализма и плоскости авторитаризма/либертаризма. Он выдвинул также идею, что изменение ценностей вдоль авторитарной/либертарнои плоскости более важно в современных условиях. Результаты его исследований показали, что изменение ценностей, причиной которого является смена одного поколения другим, происходит только в плоскости авторитарных/либертарных ценностей [2].

Нрвежский ученый Одборн Кнутсен обнаружил, что ценностная плоскость материализм/постматериализм действительно существует, но она разделена на подплоскости, одна из которых представляет собой авторитарные/либертарные ценности, о которых говорил С. Фланаган, а вторая относится к противопоставлению ценностей быстрого экономического роста ценностям «зеленых» [3].

Результаты эмпирических исследований отечественных ученых резкое отличие ценностной системы россиян от западноевропейских лишь в плоскости ценностей экономической безопасности или идеологии «зеленых» (сильная, практически полная приверженность россиян ценностям экономической безопасности), тогда как по индексу авторитарных/либертарных ценностей Россия находится в середине между Данией и Швецией и демонстрирует достаточно высокую степень выраженности либертарных ценностей.

На основе полученных данных можно сделать вывод, что достаточно низкий индекс материализма/постматериализма в России по сравнению с другими странами объясняется почти полным отсутствием плоскости ценностей экономической безопасности/идеологии «зеленых». В условиях серьезной экономической нестабильности и, в течение продолжительного времени, отрицательного экономического роста российской экономики ценности экономической безопасности имеют превалирующее влияние в обществе.

Из гипотезы об удовлетворении потребностей вытекают две основные модели распределения материалистических/постматериалистических ценностей. Первая модель говорит о том, что поколения, выросшие в относительно стабильные (в экономическом и политическом плане) периоды, будут менее обеспокоены материалистическими нуждами и поэтому будут в большей степени поддерживать постматериалистические ценности, чем поколения, становление которых пришлось на время войны или острой социально-экономической нестабильности. То есть можно ожидать, что поколения россиян, родившихся после хотя бы относительной стабилизации социально-экономической и политической ситуации в стране, будут в большей степени ценности привержены постматериалистическим ценностям, чем те, чье детство и юность пришлись на острый кризисный период. Вторая модель связана с традиционными показателями социального статуса -- доходом, образованием и профессией. Более вероятно, что преуспевающие в настоящее время группы находились в экономически более безопасном положении в годы своего формирования, чем менее преуспевающие группы. То есть, чем более преуспевает группа, тем более она выражает постматериалистические ценности. Наибольшее количество «постматериалистов», согласно данной теории, должно быть среди групп с высоким уровнем образования и принадлежащих к так называемому «новому среднему классу», что в полной мере подтверждается результатами эмпирических исследований.

Российские данные в целом подтверждают тезис теории Р. Ингельхарта о последовательном распространении постматериализма с приходом каждого нового поколения. Возраст или принадлежность к разным поколениям является важным фактором ценностных приоритетов. Но эти ценностные изменения от поколения к поколению проходят в основном вдоль плоскости авторитаризма/либертаризма в сторону большей приверженности ценностям либертаризма. Сдвига от поддержки технократических ценностей к поддержке ценностей «зеленых» пока в России не происходит. Образование является наиболее важным среди других социально-экономических факторов, влияющим на приоритет постматериалистических ценностей. При этом авторитарные/либертарные ценности находятся в наибольшей зависимости от образования. Можно предположить, что если общий уровень образования среди населения будет расти, то будет наблюдаться все большее распространение постматериалистических ценностей в обществе.

Тема для обсуждения

Однако использование качественных методов исследования (автобиографических интервью и свободных описаний) дает информацию, отчасти противоречащую изложенной выше Цветаева Н.Н. Ценности в биографическом дискурсе: от романтизма к прагматизму, 2005 //http://www.ecsocman.edu.ru/images/pubs/2006/. Биографические размышления респондентов старшего поколения демонстрируют привычный для советской эпохи ценностный порядок, отличающийся приоритетом нематериальных ценностей над материальными (так, например, в качестве альтернативы трудностям адаптации к переменам респонденты называют «духовную сторону жизни», «любовь к природе и чистому искусству»). Сопоставляя подобные высказывания людей старшего возраста с биографическими работами молодежи, отражающими жизнь, больше ориентированную на прагматизм и здравый смысл, нежели на объединяющую силу моральных принципов, велик соблазн формулировки парадоксального вывода о большей «постматериалитичности» (по Р.Инглхарту) старшего поколения и/или о «цивилизационной деградации» молодежи.

Однако более глубокий анализ биографических материалов респондентов старшего возраста позволяет предположить два возможных источника подобного декларируемого приоритета нематериальных ценностей. Первый - попытки воспроизведения в неизменном виде ценностей и идеологем советского периода - идеализм, чуждый соображениям личного благополучия, соответственно, скорее, не связанный (а, возможно, что развивающийся даже вопреки) с экономическим развитием общества: «и, возможно, в том, что он не имеет экономического основания, разгадка его парадоксальной притягательности для старших поколений, в основном живших в условиях недостатка материальных благ и заполнявших брешь в так называемых смысложизненных ориентациях единственно возможными для них «высшими ценностями»». В качестве второй возможной причины приоритета духовных ценностей среди представителей старшего поколения может рассматриваться активизация механизмов психологической защиты в ситуации, угрожающей стабильности картины мира и позитивности образа собственной личности. В данном случае речь идет о попытках отстоять завоеванные в прошлом статусные позиции (престиж образования и профессии) и смысловую целостность жизни. Однако, как свидетельствуют биографические описания, большинство респондентов сталкивается с проблемой тщетности собственных усилий для поддержания прежнего статуса, не говоря уже о серьезных социальных достижениях. Анализ этих попыток говорит о том, что потенциал декларируемых сегодня либеральной культуры (прежде всего - мотивации достижения как одной из основных) наталкивается на серьезные ограничения, в результате чего усиливается ощущение неуспешности и, соответственно, потребность в восстановлении утраченных позиций.

В таком ракурсе рассмотрения более адекватным обозначением для цивилизационного типа ценностей старшего поколения может считаться «квазипостматериализм», что, кстати, объясняет, почему устремленность респондентов к «высшим» ценностям уживается с противоречиями и незрелостью их гражданского сознания Цветаева Н.Н. Биографические нарративы советской эпохи // Социологический журнал, № 1-2, 2000, http://knowledge.isras.ru/sj/.

При этом, как видно из биографических материалов, прагматизм молодежи носит весьма упрощенный характер: новый социокультурный порядок воспринимается как необходимость жить сегодняшним днем, не строить долгосрочных планов, а подходить к жизни инструментально, используя подвернувшиеся возможности и не утруждаясь моральными оценками. Такого рода примитивизация прагматичного отношения к жизни объясняется как возрастными характеристиками более молодой части респондентов («молодежь в силу отсутствия у нее исторической памяти во все времена является носителем упрощающих тенденций» Козлова Н.Н. Упрощение - знак эпохи! // Социологические исследования. 1990.  № 7. С. 11-21. ), так и особенностями социокультурными условиями кризисно-реформируемого общества, к реалиям и требованиям которого граждане вынуждены адаптироваться. Эта адаптация предполагает существенную трансформацию ценностей, смыслов и критериев самоидентификации, что, собственно, и происходит в российском обществе. По всей видимости, молодые люди (25-35 лет) проходят «инсценировочный» этап Л.Г. Ионин рассматривает культурную инсценировку как один из возможных механизмов социокультурных трансформаций. В ситуации, когда у подавляющего большинства населения утрачена идентификация, следовательно, утрачено и более или менее осознанное представление о собственных интересах, процесс идентификации индивидов в новых социокультурных условиях «не начинается формированием социального интереса, а им завершается, не завершается предметной и поведенческой презентацией, а начинается с нее» (Ионин, 2004, с.277). формирования идентичности, когда внешние формы поведения усвоены и успешно воспроизводятся, а внутреннее, целевое и смысловое содержание, план «дальнейших значений» представляется еще достаточно смутно. Это, вероятно, и становится основной причиной наблюдаемой примитивизации ценностно-смысловой сферы молодежи.

Судьба локальных и этнических культур в эпоху глобализации. «Реактивное сопротивление» глобализационным процессам.

В XX веке социологи и этнографы часто писали об «этническом парадоксе» - двух одновременно проявившихся разнонаправленных тенденциях: с одной стороны, распространяется «планетарное» мышление, миллионы людей свободно перемещаются по миру, но с другой стороны, уровень межэтнической нетерпимости достиг высочайшей напряженности, кризисом межнациональных отношений сопровождался распад СССР, Югославии, Чехословакии. Причем, как не соблазнительно было бы объяснить неблагополучие межнациональных отношений на территории бывшего СССР или Югославии социально-экономическим кризисом или политическими ошибками, это не проясняет всех нюансов, в частности, остается непонятной наличие сходной ситуации в экономически и политически стабильных государствах.

Однако на самом деле в этом парадоксе нет ничего парадоксального. «Взрыв этничности», который может проявляться в самых разных формах - от попыток реанимации старинных обычаев и обрядов, поисков «загадочной народной души» до стремления создать национальную государственность - привел к росту этнического самосознания. При этом толчком к «взрыву» стали, как ни парадоксально это звучит на первый взгляд, процессы глобализации.

Первоначально культурную глобализацию обеспечил численный рост городского населения, пополнявшегося за счет миграции из сельской местности. Город космополитичен, и поэтому культурное своеобразие в условиях города быстро размывается. После окончания второй мировой войны заметно расширилась и внешняя (межгосударственная) трудовая миграция. Так, в Германии и Великобритании к 70-м гг. каждый седьмой работник физического труда был мигрантом. Этот процесс еще более разрушал относительно замкнутые «культурные пространства», интенсифицировал «перемешивание» людских масс и способствовал повсеместному возникновению этноконтактной среды.

На фоне этих объективных тенденции этническая группа неосознанно стремится сохранить свою уникальность вопреки ее насильственному «размыванию», уберечь себя от усредненности, чтобы не стать «как все». Это сопротивление психологически вполне объяснимо: ведь и любой человек, вовлеченный в систему социальных отношений, тем не менее, стремится остаться «самим собой», сохранить свою индивидуальность. Более того, «действие рождает противодействие», и чем сильнее большинство побуждает индивида или социальную группу стать «как все», тем в большей степени меньшинство стремится отстоять свое право на уникальность.

Подобное стремление индивидов и групп к отстаиванию права на уникальность в социальной психологии получило название «реактивного сопротивления». В принципе, людям не нравится сильно отличаться от окружающих, быть «белыми воронами» - обычно люди стараются вести себя в соответствии с нормами, предлагаемыми большинством. Однако то, чем мы отличаемся от окружающих, мы осознаем раньше и острее, чем то, в чем мы с ними схожи. Так, уже в детском саду, когда детей просят рассказать о себе, они начинают свой рассказ с перечисления тех черт, которыми они отличаются от большинства окружающих (например, если в группе детского садика больше девочек, то мальчики, рассказывая о себе, в первую очередь называют именно пол) Майерс Д. Социальная психология. СПб, 1997.. Принципиально сходные процессы идут и в сфере этнического самоопределения. В современном мире интенсификация межэтнических контактов актуализируют этническую идентичность, т.к. только через сравнение можно наиболее четко воспринять свою «русскость», «еврейство» и т.п. как нечто особое. В современном обществе закономерно происходит стирание различий в одежде, пище, культурных и поведенческих стереотипах, которые нередко навязываются господствующей культурой, причем независимо от государственного строя, будь то Франция или СССР, всегда из «благих целей». В подобных ситуациях, когда кто-то угрожает нашей «особости», отвергает естественный для нас способ мировосприятия, пытается уничтожить то, что кажется нам безусловно правильным, в нас крепнет потребность к защите и восстановлению собственной независимости, ощущения уникальности, свободы мыслей, чувств, действий.

В мировой науке существует несколько объяснительных концепций этнического возрождения второй половины XX в. Разные социологические школы объясняют рост этнической идентичности:

а) реакцией отставших в развитии народов на экономическую и технологическую экспансию более развитых народов;

б) мировой социальной конкуренцией, в результате которой интенсифицируется внутриэтническое взаимодействие;

в) повышением влияния больших социальных групп в экономике и политике и облегчением процессов их сплочения благодаря средствам массовой коммуникации.

Кроме того, выделяют и некоторые социально-психологические факторы, приведшие к активизации этнического самосознания, в частности, поиск ориентиров и стабильности. В современном мире с постоянно растущей интенсивностью разного рода рисков, угрожающей экологической ситуацией, избытком и хаотичностью информационных воздействий человек живет с постоянным ощущением нестабильности. Все больше людей склонны искать поддержку и защиту в более устойчивых ценностях предков. Поэтому именно межпоколенные стабильные общности, прежде всего этносы, приобретают столь существенное значение.

Таким образом, вряд ли стоит всерьез опасаться «стирания» в ближайшее время этнических и локальных культур с культурной карты человечества. Однако довольно часто отстаивание своего права на культурную уникальность одной группой идет в ущерб другой. В частности, на территории Российской Федерации процессы возрождения этничности столь динамичны, сложны и противоречивы, что не могут не отразиться на культуре и характере межнационального общения разновозрастных групп населения. Не случайно одним из приоритетных направлений национальной политики РФ является формирование культуры межнациональных отношений. Однако сложившиеся в советской школе педагогические принципы патриотического и интернационального воспитания в новых условиях оказались непригодны и породили на практике с одной стороны - национальный нигилизм, а с другой - национальный экстремизм нескольких молодых поколений.

До сих пор, как свидетельствуют данные многочисленных социологических исследований, большая часть населения осознает политические, социально-экономические, правовые аспекты как доминирующие среди факторов, ухудшающих межнациональные отношения и межнациональное общение в молодежной среде. Действительно, часть населения, включая молодежь, не удовлетворена статусом субъектов федерации; несправедливым представлением различных национальных групп в органах власти. Встречаются случаи ущемления прав рядовых граждан по национальному признаку. В молодежной среде эти проблемы порождают чувство неудовлетворенности, социальной обделенности, бесперспективности существования, что усиливает отчужденность от общества, стремление к этнической обособленности или, напротив, отказ от социальных и культурных традиций своего этноса.

Естественно, что молодежь наиболее чувствительна к идеологии национализма в силу разных причин, в частности, в связи с возрастными особенностями психики: с потребностью в жесткой системе ориентиров для самоидентификации, ориентацией на «свою» группу, максимализмом, склонностью воспринимать мир в категориях лишь черного и белого. В ситуации социальной нестабильности опасность развития национализма в обществе в целом и в молодежной среде в частности многократно возрастает.

Агрессивный характер русского национализма подтверждают данные о поддержке частью россиян нацистской идеи «Россия - для русских» (табл.).

Таблица. Поддерживаете ли лозунг «Россия - для русских?» (в % от общего числа опрошенных в каждой группе N=1264 человека)

Источник: Зоркая Н., Дюк Н., 2003, с.75 Зоркая Н., Дюк Н.М. Ценности и установки российской молодежи // Мониторинг общественного мнения: экономические и социальные перемены. 2003, № 4 (66), сс.66-77.

Молодежь поддерживает эту идею даже чаще, чем население в целом. Впрочем, во всех возрастных подгруппах доля так или иначе поддерживающих этот лозунг превышает долю тех, кто с ним не согласен, причем самые старшие из молодых поддерживают его более определенно. Некоторые значимые различия фиксируются в группах по роду занятий: наиболее явное отторжение этот лозунг вызывает у специалистов, а также - чуть в меньшей степени - у служащих. Более осторожное несогласие чаще выбирают предприниматели, но они же вместе с учащимися значительно чаще среднего разделяют эту «идею» полностью.

Уровень поддержки откровенно шовинистической партии РНЕ среди молодежи невысок (около 3%). Однако приведенные данные позволяют говорить о весьма значительном латентном присутствии в молодежной среде откровенно ксенофобских, националистических, шовинистских представлений. Это подтверждают и данные о возможной поддержке акций русских националистов. Решительно не одобряют такие акции меньше половины опрошенных (42%), выше среднего эта доля у высокообразованных (49%), среди руководителей (67%) и специалистов (55%).

Перед нами сочетание значительно распространенной в обществе латентной ксенофобии установок и оценок с довольно низкой готовностью людей принимать активные действия националистов, тем более участвовать в них. Последнее обстоятельство как будто бы позволяет говорить об определенном социокультурном защитном ресурсе, носителями которого выступают образованные, высококвалифицированные, более цивилизованные группы. Поэтому особенно показательны здесь распределения не по возрасту, а именно по уровню образования и роду занятий (табл.).

Таблица. Одобряете ли Вы акции русских националистов, направленные против..? (в % от общего числа опрошенных в каждой группе N=1264 человека)

Источник: Зоркая Н., Дюк Н., 2003, с.76

К экстремистским группировкам молодые респонденты относятся более негативно, чем к националистским акциям. Одобряющих или готовых участвовать в действиях экстремистов лишь около 2%, в два с лишним раза выше доля тех, кто одобряет такие действия, но не собирается в них участвовать, - группа скрытой поддержки, выше среднего в ней представлены тинейджеры (8%). Вместе с тем более одной десятой опрошенных придерживаются такой псевдотолерантной позиции, что этим группировкам следует дать «возможность выразить свои взгляды» (17% среди 20-24-летних).

Из публикации «Еженедельного журнала»: Внешне отечественные скинхеды не так уж и выделяются. Одежда солдата (так они называют свой наряд) не только идеально приспособлена к условиям уличного боя, но и позволяет затеряться в толпе одетых в кожаные куртки прохожих. Куртка Pilot или Bomber военного образца без воротника (чтобы противнику не за что было уцепиться), джинсы и пресловутые армейские ботинки с высокой шнуровкой и утяжеленным носком. «Брить голов надо наголо, описывает обряд один из скинов, полируя ее до цвета слоновой кости. Чтобы можно было неделями не мыться. Голова для скинхеда особой роли не играет». Символика наци-скинов восходит к обожаемому ими Третьему рейху и кельтской мифологии. Есть и собственный символ - это скрещенные молотки. Но все же основной их знак - кельтский крест. Самые популярные скинхедовские лозунги: гитлеровский «Зиг хайль» и White Power («Белая сила» или «Власть белым»; это из арсенала правоэкстремистских и расистских групп в США). Есть также несколько шифров, которые часто используются в названии группировок или выкрикиваются в качестве лозунгов. Наиболее известные - это число 14, постоянно появляющееся на стенах и в интернетовских чатах (количество слов во фразе “We must secure the existence of our people and a future for white children”, «Мы должны сохранить существование наших людей и будущее для белых детей») и число 88, символ приветствия «Хайль Гитлер» (8 - порядковый номер в алфавите буквы Н, с которой начинаются слова Heil Hitler).

В этой связи проблема повышения культуры межнационального общения в детской и молодежной среде требует, прежде всего, ослабления или устранения указанных неблагоприятных факторов, усиливающих межнациональную напряженность. Однако проблема повышения культуры межнационального общения не решается устранением только этих негативных факторов. На первый план выходят культурные, религиозные, этноязыковые различия, существование которых долгое время казалось второстепенным в межнациональном общении. Необходима разработка принципиальных подходов к решению проблем межнациональных отношений и культуры межнационального общения.

Глобализация и угроза терроризма

Начало XXI века ознаменовалось тем, что на многих языках мира одной из наиболее часто употребляющихся в информационных сообщения и обыденных разговорах категорий стало понятие терроризма. Естественно, что активизировались и научные исследования, посвященные данной проблематике. Однако если даже ученые не пришли к окончательному согласию относительно используемых в этой связи терминов и их содержания См, например, Ольшанский Д.В. Психология терроризма. - СПб.: Питер, 2002; Терроризм - угроза человечеству в XXI веке. М.: Ин-т востоковедения РАН, «Крафт+», 2003., то в умах граждан царит полная неразбериха.

Вскоре после терракта в Нью-Йорке 11 сентября 2001 года Центр стратегического анализа и прогноза провел среди москвичей опрос, участникам которого, кроме прочего, предлагалось ответить на вопрос: «Что означает слово «терроризм»?». Из тысячи опрошенных москвичей 47% ответили, что это - террористические акты (такое определение через слова, связанные с определяемым, очевидно, ничего не объясняет); 38% дали чисто оценочные ответы: «преступление», «варварство», «насилие» и т.п.; 12% затруднились с ответом; 2% выбрали ответ «не знаю». И лишь 1% опрошенных попытался определить террор как чьи-то действия, направленные на достижение какой-то определенной цели.

По данным сходного опроса фонда «Общественное мнение» неясно и понимание людьми того, кто такие «международные террористы». Это «бандиты, враги человечества, нелюди» - 26%, «преступники мирового масштаба» - 16%, «фанатики» - 6%, «группировка, банда, мафия» - 5%, «наемные убийцы» - 5%, «стремящиеся к мировому господству» - 4%, «агрессивные приверженцы ислама» - 3%, «психически нездоровые люди» - 2%, «мстители» - 2% (цит. по Ольшанский, 2002). То есть и здесь нет какого-либо ясного понимания проблемы, а лишь мешанина из слов и преимущественно эмоциональных образов.

Итак, представление о неком враге - терроризме - в сознании людей присутствует. Однако образ этого врага россияне внятно охарактеризовать не могут. Думается, что на сегодняшний день, несмотря на появление целого ряда научных работ, посвященных исследованию политических, социальных и психологических аспектов терроризма, в сознании россиян не произошло конструктивных изменений.

Нельзя, безусловно, отрицать увеличение эмоциональной нагруженности проблемы терроризма, особенно после террактов на Дубровке, и, особенно, в Беслане. Явное преобладание в сознании людей «прочувствования» над «пониманием» того, что есть терроризм - еще одна проблема, требующая специального внимания.

В определенной степени природа этой проблемы связана с самой сущностью явления терроризма. Буквальное, исходное, латинское значение слова «terror» - страх, ужас. «С точки зрения психологии, террор - это состояние очень сильного страха (ужаса), возникающее как реакция на некоторые действия, имеющие целью вызвать именно это состояние у тех, в отношении кого они осуществляются или же тех, кто является их свидетелем» (Ольшанский, 2002, с. 17). Однако нельзя забывать о том, что терроризм - это комплексное явление, включающее страх и ужас как цель определенных действий, сами эти действия (террористические акты), их конкретные результаты и весь спектр более широких последствий.

Психологически сложную, многоплановую проблему представляет собой и отношение населения к терроризму. Здесь можно говорить, по крайней мере, о двух аспектах.

Во-первых, несмотря на то, что реально терроризм - политически нейтральный инструмент (если понимать его как набор методов насилия, направленный на достижение определенной цели), в его оценке действуют «двойные стандарты» (Ольшанский, 2002): в зависимости от того, кто и против кого использует террористические методы терроризм в сознании людей подразделяется на «наш» (оправданный, продуктивный) и «не наш» (деструктивный, представляющий опасность). Соответственно, первый вариант рассматривается как допустимый (в частности, при необходимости борьбы со «не нашим»).

Второй аспект из области эмоциональных оценок терроризма - «притягательная сила», «сладковатый привкус» ужаса. В истории, в том числе и российского общества, есть немало примеров одобрения и сочувствия террористам (Савинков, 1905). Террор, как орудие борьбы слабого меньшинства против большинства, сильных мира сего, наделенных властью, привлекателен, прежде всего, для молодежи, благодаря своему сильному романтическому ореолу. С психологической точки зрения, почвой для оправдания террористических методов, является проекция людей на действия террористов собственных нереализованных, по различным причинам неосуществимых мотивов, желаний, потребностей.

Однако такое «романтизированное» отношение распространялось на индивидуальный и групповой терроризм и, естественно, возможно только со стороны людей никоим образом не пострадавших от рук террористов. Однако в современном мире терроризм стал по-настоящему массовым, террористы противопоставляют себя слишком большому количеству людей. Поэтому, хотя, вероятно, всегда будут находиться люди, сочувствующие насилию, на сегодняшний день терроризм все больше начинает оцениваться как античеловечный способ действия.

Итак, перечисленные выше факторы современности, кажущиеся свидетельством победы прогрессивных тенденций, как отмечает Л.Г. Ионин, «ведут к усилению консервативного мировоззрения. Это и политический консерватизм, состоящий в нарастающей тенденции ряда стран и регионов к подчеркиванию собственной самобытности и автономии, к отказу безоговорочно следовать модернизационным рецептам, и консерватизм самого духа времени - общей культурной и идейной среды» Ионин Л.Г. Социология культуры. М.: ГУ-ВШЭ, 2004, С.393..

Резюме:

1. Согласно классической эволюционистской теории, понятие «современное общество» рассматривается как синоним «западного общества», модернизация понимается как общественно-исторический процесс, в ходе которого традиционные общества становятся индустриально развитыми, и, соответственно, обретают целый ряд новых социо-культурных черт. Этот процесс характеризуется как революционный, комплексный, системный, глобальный, порождающий сближение общественных систем, прогрессивный и т.д. В качестве системообразующих элементов модернизации можно рассматривать индустриализацию, урбанизацию, вестернизацию (нарастание культурного влияния западных цивилизаций).

2. Индустриализация и урбанизация - процессы, выступающие в паре - предполагают интенсивное развитие современных форм промышленности и соответствующее увеличение политической и социально-экономической роли городов. В результате, усиливается миграция населения из сельской среды в городскую, и происходят принципиальные изменения в сфере занятости народов, оказавшихся вовлеченными в процессы индустриализации и урбанизации. Масштабные социальные изменения при этом сочетаются с изменениями психологического климата и требований, предъявляемых к индивиду изменившейся социокультурной средой: описывая городскую жизнь, исследователи употребляют понятия конфликта ролей, неопределенности положения, культурной разобщенности, поляризации и отчужденности.