Помимо этого анализ включает контрольные переменные, такие как возраст, пол, возраст, в котором завершили образование (предполагается, что респонденты, завершившие образование после 20 лет имеют высшее образование), размер населенного пункта, в котором проживает респондент (12 категорий: 1- более 1 млн человек, 12 - менее 10 тыс. человек), а также переменную «проблемы с оплатой счетов за последний год». Данную переменную я использую для контроля доходов, так как, к сожалению, в базе данных нет переменных, напрямую описывающих экономическое положение респондента.

В качестве методов анализа в данном исследовании использованы как простые описательные методы, дающие представление об общем распределении изучаемых характеристик респондентов, так и более сложные аналитические методики, позволяющие выделить отдельные группы культурных предпочтений и установить связь между социальным статусом, социально-демографическими характеристиками и репертуаром культурных практик. К данным методам относятся многоуровневый анализ латентных классов и множественная логистическая регрессия. Анализ латентных классов использовался для определения паттернов культурных предпочтений в ряде работ, посвященных рассмотрению структуры культурного потребления [Chan, Goldthorpe 2007 (2); Alderson et al. 2010; Torche 2010]. Многоуровневый анализ латентных классов [Vermunt 2003], в свою очередь, представляет собой метод, дающий возможность не только на индивидуальном уровне определить группы практик, которые более вероятно будут встречаться вместе, но и установить, какие страны наиболее схожи по степени распространенности тех или иных паттернов культурного потребления.

2.2 Гипотезы

Принимая во внимание обнаруженные в литературе различия и противоречия, можно выдвинуть несколько гипотез, касающихся различий в связи социального статуса и культурного потребления.

1. В странах Восточной и Южной Европы можно ожидать более выраженные статусные различия.

Данное предположение исходит из того, что в данных регионах более выражена социальная стратификация и наблюдается больший уровень безработицы, что характеризует состояние социального благополучия. Помимо этого, в отмеченных регионах наблюдается низкий уровень доступности публичных сервисов, в том числе, культурных.

2. В странах Северной Европы можно ожидать менее выраженные статусные различия.

Отсутствие различий в Северном регионе Европы можно объяснить, в целом, менее выраженными различиями в уровне доходов, более высоким уровнем доступности публичных сервисов. Также можно отметить наличие специализированных программ культурной политики, направленных на популяризацию культурной активности, а также распространение образовательных программ, которые способствуют распространению культурных практик среди населения данного региона.

Если говорить о других независимых переменных, то можно сделать предположения о влиянии образования и размера населенного пункта.

3. Образование имеет положительную связь с разнообразием культурных практик.

Как отмечается в теоретических концепциях (необеребрианский подход, подход Пьера Бурдье), а также множестве эмпирических наблюдений (например, Chan. Goldthorpe 2007 (1); Reeves 2014), образование, как важная составляющая культурного капитала, оказывает позитивное влияние на разнообразие потребления, в том числе на разнообразие культурных практик. Подобная ситуация объясняется тем, что больший уровень образованности увеличивает культурную компетенцию и, тем самым, повышает возможности получать предпочитаемые культурные продукты через больше число практик.

4. Размер населенного пункта оказывает положительное влияние на разнообразие культурных практик в странах Восточной и Южной Европы.

Влияние социального устройства на культурные практики можно ожидать исходя из того, что доступность различных культурных сервисов может оказывать значимое воздействие на репертуар предпочитаемых культурных практик. Как отмечалось ранее, страны Восточной и Южной Европы характеризуются большим числом небольших городов и поселений и небольшим числом крупных населенных пунктов, которые сильно различаются по доступности публичных сервисов, таких как образование, здравоохранение, публичные досуговые институции, в том числе, площадки для культурной активности. В подобной ситуации различия в предпочитаемых культурных практиках может быть объяснено доступностью тех или иных культурных институций и площадок.

3. Культурная активность и социальный статус: результаты

3.1 Распространенность культурных практик

В первую очередь следует рассмотреть описательные статистики переменных, измеряющих вовлеченность в культурные практики. На рисунке 3 представлены частотные распределения различных культурных практик. Стоит отметить, что, исходя из результатов, имеющиеся практики можно определить как распространенные и нераспространенные. Посещение оперы или балета, кинотеатров, драматических театров, музыкальных концертов, выставок и музеев не являются популярными практиками: в подобные виды культурной активности были включены менее половины респондентов. Вместе с тем, в практики вроде чтения книг, просмотра ТВ-программ о культуре и прослушивании радио включено большинство опрошенных. Данное различение не соотносится с изначальных разделением на «высокие», или легитимные практики и «массовое», или популярное культурное потребление. Подобный вывод можно сделать исходя из того, что определенные популярные практики, такие как посещение кинотеатров и концертов, распространены мало, при этом включенность в некоторые легитимные практики, такие как чтение книг, встречается среди большинства респондентов.

Можно отметить, что просмотр ТВ является популярной практикой во всех представленных странах: более половины респондентов были включены в нее хотя бы один раз. В то же время, чтение книг, которое в общей совокупности является второй по популярности практикой, отличается по степени распространенности в отдельных странах. Так, в Португалии, Греции и Румынии менее половины респондентов читали книги в течение года, в Болгарии, Италии, Кипре, Мальте, Польше и Хорватии около половины населения были включены в чтение книг хотя бы раз. Во всех остальных странах данная практика является более распространенной; в особенности чтение популярно в Швеции (90%), а также в Нидерландах (86%) и Дании (83%).

Еще больше различий между странами можно наблюдать в уровне вовлеченности в посещение кинотеатров: процент посетителей варьирует от 17 в Румынии до 72 в Дании. Стоит отметить, что большая включенность в данную практику характерна для стран Северной (Дания, Швеция, Нидерланды), а также для Ирландии и Франции. В странах Южной Европы, наоборот, данная практика распространена в меньшей степени: в Румынии всего 17% населения включены в посещение кинотеатров, в Болгарии - 25%, в Португалии - 27%, на Кипре - 30%. Похожая вариативность характерна также для посещения концертов и музеев. В Португалии концерты посетили 17% населения, в Польше - 20%, в то время как Швеции доля посетителей составляет 60%, в Дании - 58%. Также относительно высокий уровень включенности в посещение концертов характерна для стран Балтийского региона (Латвия - 54%, Литва - 51%, Эстония - 52%), Нидерландах (49%), Словении (47%) и Финляндии (46%). Что касается посещения музеев и выставок, то большая доля включенных характерна для Швеции (74%), Дании (65%) и Нидерландов (60%). Менее всего посещение музеев распространено в Греции (15%), Португалии (16%), Кипре (19%), Румынии (20%), Польше (23%).

Также стоит рассмотреть различия во включенности в легитимные практики: посещение оперы, балета и драматических театров. Для данных практик в целом характерна низкая распространенность: максимальная доля включенных в посещение оперы составляет 34% (в Швеции). Наименьший уровень включенности характерен для Португалии (8%), Греции (9%), Румынии (9%) и Польше (10%). Посещение театров более популярно: доля включенных варьирует от 12% в Португалии до 52% в Нидерландах и 53% в Швеции. Достаточно высокий уровень включенности характерен для Австрии (42%), Финляндии (43%), Латвии (42%) и Эстонии (44%).

В целом, можно отметить, что, несмотря на имеющиеся различия между странами, существуют определенные закономерности в распространенности практик. Во-первых, стоит заметить, что более популярными практиками являются приватные практики: ТВ, радио и чтение книг - те практики, которые не требуют больших экономических и временных затрат, а также не зависят от публичной институциональной среды. Публичные же практики менее популярны во всех странах. Во-вторых, все виды практик более распространены в странах Северной Европы (Дании, Швеции и Нидерландах), а наименее - в странах Южной и Восточной Европы (Португалии, Румынии, Польше). В-третьих, можно отметить популярность некоторых публичных практик (театров и концертов) в регионе Балтийских стран (Литве, Латвии и Эстонии). Данные результаты ставят вопрос о наличии структуры в имеющихся практиках, а также в группировании стран Европы.

3.2 Паттерны культурного потребления: репертуары культурных практи к и регионы Европы

В целом, можно отметить, что лучшие показатели соответствуют модели с 5 классами индивидуального уровня (наименьше значение функции правдоподобия, наименьшее значение байесовского информационного критерия; различия между моделями с 5 и 6 классам незначимы: p-value>0.05) и 5 классами на уровне стран.

Также можно выделить группу стран Германской Европы: Австрия, Великобритания, Германия, Ирландия и Чехия. Отдельно стоит рассмотреть северный регион Европы: в отдельный класс выделились такие страны, как Дания, Швеция и Нидерланды; в то же время, Финляндия оказалась в другом классе, вместе с такими странами, как Литва, Латвия и Эстония, а также Словенией и Словакией. Пятый класс стран также вызывает интерес: в него попали некоторые страны Балканского региона (Греция, Болгария, Румыния, Хорватия), а также Южной (Кипр, Португалия) и Восточной Европы (Венгрия, Польша).

Полученные результаты соотносятся с результатами частотного анализа: в отдельные группы выделились страны Северного региона, в которых наблюдается большая включенность во все культурные практики по сравнению с другими странами. Также объединились страны, в которых культурная активность является наиболее низкой - страны Юго-Восточной Европы. Помимо этого, страны Балтийского региона, объединившиеся со Словенией и Словакией, схожи по популярности отдельных практик, в частности, посещению концертов. Объединение стран в группы также может рассматриваться с точки зрения социального устройства, культурной политики, доступности культурных сервисов: объединились страны Северной Европы, где наблюдается низкий уровень экономического неравенства и высокий доступ к культурным практикам. Выделившийся регион Южной и Восточной Европы объединяет страны с низким уровнем доступа к культурным сервисам, большим уровнем безработицы и экономическим неравенством.

Прейдем к рассмотрению структуры культурного потребления в выделенных регионах. В таблице 4 представлены обобщенные результаты о структуре культурного потребления, а также распространенности паттернов в различных регионах (более детальную информацию см. в приложении А). Среди пяти выделенных паттернов культурного потребления можно обнаружить ранее обсуждаемые структуры практик. Так, выделился класс «всеядных»: индивиды с данным паттерном потребления имеют высокую вероятность быть включенными во все виды культурных практик. Данный паттерн потребления имеет разную распространенность в регионах Европы: в странах Северной Европы данный класс потребления можно ожидать от 19% населения, в то время как в Юго-Восточной Европе данный паттерн распространен только среди 5%. Также низкий уровень распространенности данного паттерна характерен для Латинской Европы: только 6% населения включены во все культурные практик в данном регионе. В Германской Европе и Северо-Восточной Европе данный паттерн распространен среди 11% населения.

В противовес «всеядности» также выявлен класс неактивных: индивиды, входящие в этот класс имеют низкую вероятность быть включенными в какую-либо практику. Стоит отметить, что распространенность данного паттерна сильно различается между регионами. Так, в Юго-Восточных странах около 43% населения являются культурно неактивными, в то время как в странах Северной Европы таковым является лишь 1% населения. В странах Северо-Восточного региона также наблюдается низкое число неактивных - к ним относятся только 7% населения. В странах Латинской Европы данный паттерн характерен для 26% населения, а в странах Германской Европы - для 12%. Подобный результат говорит о различии в восприятии культурной активности в различных регионах. В Юго-Восточной Европе для большой части населения культурные практики не являются частью досуга и не идентифицируют их стиль жизни. Напротив, в Северной Европе культурные практики становятся распространенными среди всего населения, что говорит о важности культурной активности в данном регионе.

Что касается других паттернов, то здесь есть несколько особенностей. Один из выделенных паттернов объединяет «популярные» практики, однако, набор практик различается в разных регионах. Во всех регионах данный паттерн объединяет просмотр ТВ и чтение книг; в странах Юго-Восточного региона Европы эти две практики составляют весь репертуар популярных практик. В то же время, в Германской Европе и Латинской Европе данных репертуар также включает посещение кинотеатров. В странах же Северо-Восточного региона данный паттерн объединяет ТВ, книги и посещение концертов. Отдельно стоит рассмотреть страны Северного региона: в данном регионе популярные практики включают в себя посещение кинотеатров, музеев, просмотр ТВ и чтение книг.

Распространенность данного паттерна также различается между регионами: в Северной Европе данный паттерн характерен для большинства населения: подобной структуры культурной активности можно ожидать от 51% населения. В остальных регионах данный паттерн менее распространен: в Германской Европе - 36%, в Латинской Европе - 31%, в Северо-Восточной Европе - 38%, в Юго-Восточной Европе регионе - 20%.

Еще одним выделенным паттерном можно считать класс «приватных» практик - он объединяет такие практики, как чтение книг и просмотр ТВ. Наиболее распространенным данный паттерн является в странах Северо-Восточной Европы, где он характерен для 40% населения. В остальных регионах его распространенность варьирует не очень сильно. В странах Северной Европы его придерживаются 23% населения, в Юго-Восточных странах Европы - 26%, в Германской Европе - 29%, в Латинской Европе - 28%. Стоит отметить, что результаты, касающиеся данного класса потребления, также стоит рассматривать не только в контексте предпочитаемых практик, но и того, какие практики исключаются из репертуара. В данном случае в странах Германской Европы и Латинской Европы обладатели паттерна «приватных» практик имеют низкую вероятность быть включенными в посещение оперы, драматических театров и музеев - то есть они исключены из легитимных практик. В то же время, в остальных регионах представители класса «приватных» практик исключают из репертуара не только легитимные практики, но и в целом любые публичные практики, в том числе посещение кинотеатров и концертов.

Важность рассмотрения исключаемых практик также можно отметить при анализе последнего паттерна культурного потребления. Данный паттерн характеризуется средней вероятностью быть включенным в популярные практики и низкой вероятностью быть включенным в легитимные (опера, театры, музеи). Стоит отметить, что данный тип структуры является наименее распространенным: только в странах Германской Европы данный репертуар наблюдается у 12% населения, в то время как в остальных регионах число включенных в подобный класс потребления не превышает 10% (В Латинской Европе - 9%, в Северо-Восточной Европе - 5%, в странах Северной Европы- 6%, в Юго-Восточном регионе - 7%).

Стоит также рассмотреть распределение паттернов культурных практик среди различных групп населения (таблица 5). Можно отметить, что в первой статусной группе преобладают паттерны всеядности, популярных практик и приватных практик. Во второй статусной группе преобладают паттерны популярных и приватных практик. В третьей и четвертой статусных группах также распространен паттерн неактивности (около четверти представителей данных групп являются культурно неактивными). Кроме того в данных группах мало включенных в паттерн «всеядности». Интересно рассмотреть студентов: в данной группе распространен паттерн популярных практик, при этом можно отметить небольшую долю неактивных. Кроме того, нужно отметить отсутствие гендерных различий в предпочтениях тех или иных культурных паттернов. Среди женщин несколько больше распространен паттерн всеядности (10.8% против 7.4%) и менее распространен паттерн неактивности (19.3% против 21.8%). Также необходимо отметить различия между возрастными группами: в младшей возрастной группе (<20) преобладают паттерны популярных практик и всеядности, в то время как в старшей группе (60+) больше неактивных и включенных в приватные практики. Помимо прочего, с возрастом растет доля неактивного населения и доля включенных в приватные практики; в то же время уменьшается доля обладателей паттерна «массовых» и популярных практик.

Сильные различия у обладателей различных паттернов потребления можно обнаружить в образовании. Среди тех, кто завершил образование после 20 лет в два раза больше включенных в популярные практики и в три раза больше всеядных; кроме того в данной группе наблюдается в три раза меньше культурно неактивного населения. Различия в потреблении также можно отметить при рассмотрении дохода: респонденты, отметившие наличие проблем с оплатой счетов, чаще являются неактивными и реже - всеядными или включенными в популярные практики. Различий в предпочтении «массовых» практик и приватных практик по данному показателю нет.

Размер населенного пункта также имеет значение при рассмотрении предпочитаемых культурных практик. Так, в крупных и средних городах преобладает паттерн популярных практик; кроме того в крупных городах только 2.6% населения являются неактивными. В то же время, в небольших населенных пунктах пятая часть населения оказывается культурно неактивной (21.3%) и только 9% оказываются всеядными.

Полученные результаты ставят ряд важных вопросов. Во-первых, возникает вопрос о причинах распространенности тех или иных практик в отдельных странах. Во-вторых, установленная структура культурного потребления имеет более сложных характер, что не дает возможности говорить о наличии только оппозиции «всеядные» - «неактивные». В данном случае можно выделить несколько измерений, характеризующих структурирование культурной активности в странах Европы. Так, можно обнаружить противопоставление «всеядных» и исключенных из культурных практик. В то же время, наличие паттерна «приватных» практик говорит о противопоставлении публичной и приватной культурной активности. Помимо этого, стоит отметить важность оппозиции «легитимных» и «популярных» практик. Несмотря на то, что в полученных данных нет класса «снобов», «легитимные» практики по-прежнему остаются важным измерением в структуре культурного потребления. В некоторых регионах исключение подобных практик из репертуара культурного потребления становится отличительной чертой. Также стоит отметить, что высокая вероятность включенности в «легитимные» практики характерна только для класса «всеядных». Исключение составляет регион Скандинавских стран, где посещение музеев входит также в репертуар «популярных» практик.

3.3 Социальный статус и культурная активность: региональные различия

Следующим этапом данного исследования является рассмотрение различий во влиянии социального статуса в выделенных регионах. Для этого я использую ряд мультиномиальных логистических регрессий, где зависимой переменной выступает принадлежность к классу культурного потребления, а независимыми - социальный статус и ряд контрольных переменных. Опорной категорией для зависимой переменной является класс «популярных» практик, для социального статуса - первая (высшая) статусная группа.

Для начала рассмотрим страны Латинской Европы. В таблице 6 представлены результаты регрессионного анализа для данного региона. Можно отметить, что в представленных странах нет значимых различий между первой и второй статусными группами. В то же время наблюдаются значимые различия между 1 статусной группой и 3 и 4 в вероятности быть «всеядным» или быть включенным только в приватные практики. Представители 3 и 4 статусных групп менее вероятно будут «всеядными» и более вероятно будут иметь репертуар приватных культурных практик. Помимо этого, представители 4 социальной группы имеют большую вероятность оказаться культурно неактивными. Что касается неработающего населения, то здесь наблюдается значимо большая вероятность быть включенным в приватные практики и меньшая - в класс «всеядных». Тем не менее, статус неработающего не повышает шансы быть культурно неактивным.

Также стоит отметить значимый эффект образования: те, кто завершил образование после 20 лет имеют большую вероятность быть «всеядными» и значимо меньшую вероятность быть включенным в другой набор практик.

Помимо этого стоит обратить внимание на влияние размера населенного пункта, в котором проживает респондент: с увеличением размера уменьшается вероятность быть неактивным, однако не влияет на вероятность других паттернов потребления. То есть, в более крупных населенных пунктах возрастает вероятность быть включенным в культурные практики, однако, какие именно практики будут предпочитаться, сказать нельзя.

Далее рассмотрим влияние социального статуса в странах Германской Европы (таблица 7). Можно отметить, что, как и в предыдущем случае, не наблюдается различий между первой и второй статусными группами. В то же время наблюдается ряд отличий во влиянии социального статуса. Социальный статус не определяет различия в вероятности быть «всеядным» или включенным в «популярные» практики. Помимо этого представители 3 и 4 статусных групп более вероятно окажутся включенными только в «массовые» практики или окажутся неактивными. Также стоит отметить, что неработающее население с большей вероятностью окажется культурно неактивным.

Кроме влияния социального статуса стоит отметить эффект контрольных переменных. В первую очередь, нужно указать, что образование оказывает влияние сходное с тем, что было установлено в странах Латинской Европы: более поздний срок окончания образования повышает вероятность быть «всеядным» и понижает вероятность быть включенным в приватные или массовые практики или быть неактивным. Также стоит отметить влияние пола на репертуар культурных практик: женщины с большей вероятностью окажутся «всеядными» и с меньшей - неактивными или включенными только в «массовые» практики. Таким образом, можно отметить, что в данном регионе «всеядность» определяется не статусом, а социально-демографическими показателям. Кроме того, нужно принять во внимание отсутствие влияния размера населенного пункта: среда не определяет, как вероятность иметь определенный репертуар потребления, так и вероятность быть культурно активным в целом.

Здесь можно отметить более выраженные различия в эффекте социального статуса: можно обнаружить значимые различия в вероятности быть включенным в приватные практики между первой и второй статусными группами. Вероятность быть «всеядными» ниже в третьей и четвертой статусных группах, а также среди неработающих. Кроме этого у представителей данных статусных групп больше шансов оказаться неактивными или включенными в «приватные» практики. Помимо этого, в целом, можно отметить большие значения бета-коэффициентов - различия между статусными группами в данном регионе более существенны.

Пол и образование, как и в предыдущих случаях, оказывают значимый эффект на вероятность включенности в классы культурного потребления. Значим также эффект дохода: респонденты, имеющие проблемы с оплатой счетов более вероятно окажутся неактивными или включенными только в приватные практики. Интересен эффект возраста: чем старше становится респондент, тем меньше вероятность, что он окажется в классе «массовых» практик или будет включен в популярные практики. Вместе с тем, представители старшего возраста могут быть как «всеядными», так и «неактивными».

Здесь также важно отметить значимый эффект размера населенного пункта. Чем больше населенный пункт, тем больше становится вероятность быть «всеядным» и меньше - быть включенным в «популярные» или «массовые» практики. Вместе с тем, нет различий в вероятности быть «неактивным» - можно предположить, что среда не определяет вовлеченность в культурную активность, но структурирует уже существующую. Это означает, что включенность в культурные практики определяется статусом и социально-демографическими характеристиками, однако среда, в которой находится индивид определяет, в какие именно практики он будет вовлечен.

Перейдем к рассмотрению региона стран Северной Европы. Сразу же можно заметить, что статусных различий в данном регионе практически нет: единственные значимые различия заключаются в том, что вероятность студентов быть культурно неактивными меньше, а также в том, что неработающие имеют большую вероятность оказаться в классе «приватных» практик по сравнению с классом «популярных» практик. В то же самое время в данном регионе сохраняется значимый эффект образования: завершившие образование после 20 лет более вероятно будут «всеядными» и менее вероятно окажутся неактивными, а также включенными в «приватные» или «массовые» практики. Гендерные различия, в свою очередь, менее выражены: женщины более склонны быть «всеядными», однако различия между другими паттернами культурного потребления не выявлены. Возраст оказывает значимое влияние на вероятность быть включенным в класс «массовых» практик: с возрастом данный паттерн культурного потребления становится менее вероятным. Важно отметить влияние дохода: проблемы с оплатой счетов сокращают шансы на включенность в класс «всеядных», и повышают вероятность оказаться неактивным или иметь репертуар, состоящий из «массовых» практик. Влияние размера населенного пункта в данном регионе схожу с эффектом данного показателя в Балтийских странах: вероятность быть неактивным не зависит от размера населенного пункта, однако с ростом поселения возрастает вероятность быть «всеядным» и уменьшается вероятность быть включенным только в «массовые» практики.

Наконец, рассмотрим последний регион, который объединяет страны Юго-Восточной Европы (таблица 10). На этот раз, статусные различия значимы: вероятность быть включенными в класс «всеядных» значимо ниже у всех статусных групп по сравнению с первой статусной группой. В то ж время, есть различия между первой и третьей и четвертой статусными группами в вероятности быть неактивными или включенными в «приватные» и «массовые» практики: у третьей и четвертой статусных групп она значимо выше.

Важно отметить гендерные различия в данном регионе: женщины менее вероятно будут входить в класс «приватных» практик, «массовых» практик или «неактивных», однако не наблюдается значимых различий между мужчинами и женщинами при рассмотрении шансов быть «всеядными». Аналогичный эффект можно обнаружить при рассмотрении влияния размера населенного пункта: «массовые» и «приватные» практики, а также «неактивность» становятся более вероятными при уменьшении размера населенного пункта.

Проблемы с оплатой счетов оказывают сходное влияние. Образование же, в свою очередь, в данном регионе влияет на паттерны культурного потребления также, как и в других странах: более образованные имеют больше шансов быть «всеядными» и меньше всего - «неактивными». Подобные результаты говорят о том, что «всеядность» в данном регионе определяется образованием и социальным статусом, при этом, «всеядность» характерна только для высшего социального статуса. Учитывая тот факт, что класс «всеядных» является единственным паттерном потребления, в котором присутствуют легитимные практики, можно сделать вывод о том, что включенность в подобного вида культурную активность характерна только для представителей высшего социального статуса.

4. Социальный статус и культурные предпочтения: выводы

Рассматривая результаты исследования можно, в первую очередь, стоит отметить различия в уровне распространенности определенных практик. Высокий уровень распространенности характерен только для приватных практик, таких как чтение книг и просмотр программ по ТВ. Таким образом, самыми популярным практиками становятся те практики, которые не требуют высоких экономических издержек, высоких временных затрат, и, что можно считать особенно важным, не зависят от наличия культурной инфраструктуры. В то же самое время можно отметить, что в публичные практики включено менее половины населения. Несмотря на то, что легитимные практики также являются малораспространенными, что сходится с результатами исследования ДиМаджио и Мухтара [DiMaggio, Mukhtar 2004], результаты данной работы поднимают вопрос о наличии иных оснований для разделения культурных практик.

В частности, наличие оппозиции «публичного» и «приватного» отражается в структуре культурного потребления: выделившийся паттерн приватных практик характеризуется исключением всех или части публичных практик из репертуара культурного потребления. Подобное разделение практик на публичные и приватные является малораспространенным в эмпирических исследованиях. В то же время, результаты данного исследования соотносятся с теоретическими наблюдениями Ганса [Gans 2008], который говорит о разделении производимой культуры на публичную, относящуюся к сфере масс-медиа и публичным культурным институциям, а также приватную, которая связана с теми идеями и смыслами, которые индивиды производят в своей повседневной частной жизни. Данное же исследование говорит о том, что происходит не только разделение на публичную и приватную культуру, но также происходит структурирование культурных предпочтений исходя из публичности и приватности практик.

Подобный результат, тем не менее, отчасти вписывается в дискуссию о феномене всеядности [Peterson, Kern 1996]: происходит разделение паттернов потребления по степени разнообразия культурных практик, входящих в них. Тем не менее, стоит сказать, что результаты не исключают полностью эффект типа практик: символическая ценность культурных практик по-прежнему является важной. Легитимные практики по-прежнему входят только в один паттерн: паттерн всеядности. В то же время, выделилось два паттерна, в которых исключение такого типа практик является одной из основных характеристик.

Стоит отметить, что можно проследить соотношение между легитимными и публичными практиками: легитимные практики исключаются из паттерна приватных практик в регионах Западной Европы (Германской и Латинской Европы). В то же время, в остальных регионах происходит исключение всех публичных практик из данного паттерна потребления. Данный результат можно объяснить инфраструктурными различиями регионов. В странах Западной Европы доступ к популярным публичным культурным сервисам не является ограниченным, исходя из чего, можно ожидать, что включенность в данные практики сама по себе не является отличительной чертой стиля жизни. Вместе с тем, в странах Восточной и Южной Европы, где доступ к публичным практикам ограничен, возможность быть включенным в какую-либо публичную практику становится способом выразить через них свою социальную позицию.

Результаты данного исследования не подтверждают идею о включении посещения музеев в ряд популярных практик [Katz-Gerro, Jжger 2013]. Можно отметить, что посещение музеев является частью паттерна популярных практик только в странах Северной Европы, в то время как в остальных регионах данная практика по-прежнему входит только в паттерн всеядности.

Вместе с тем, несмотря на свидетельства низкого уровня включенности в легитимные практики, нельзя говорить о низком уровне культурного потребления в целом, так как данное исследование рассматривает исключительно практики, но не затрагивает конкретные культурные предпочтения. В условиях отсутствия или малой доступности публичных культурных сервисов легитимное культурное потребление может осуществляться в форме приватных практик. Помимо этого стоит учитывать переориентацию культурного потребления с традиционных форм культурных практик в новые, например, через сеть Интернет. Как показывают исследования Уиликенса и Ливенса [Willikens, Lievens 2014], увеличение числа объектов электронной техники в домохозяйстве уменьшает включенность в традиционно описываемые культурные практики. Из этого можно сделать предположение, что использование электронных ресурсов замещает одни способы потребления на другие.

Также стоит рассмотреть связь между культурными практиками и социальной организацией. Как показывают результаты данного исследования, эффект размера населенного пункта различается в выделенных регионах. Говоря о странах Латинской Европы, где размер города оказывает влияние на вероятность быть активным или неактивным, но не определяет паттерн культурного потребления, можно заключить, что внешняя среда оказывает незначительное влияние на сами культурные предпочтения - они определяются в большей мере социальными характеристиками индивида. В то же время, социальное устройство может рассматриваться в качестве фактора, определяющего возможный репертуар культурных предпочтений в целом, и, таким образом, опосредовано влиять на включенность в культурные практики. Подобное заключение можно сделать на основании того, что в регионах Латинской и Германской Европы, где культурная политика ориентирована на популяризацию кино, посещение кинотеатров является одной из самых распространенных культурных активностей и входит в паттерн популярных практик.

В то же время, в странах Северо-Восточной Европы размер города не определяет, будет ли индивид включен в культурные практики или нет. В то же время, размеры населенного пункта оказывают влияние на предпочитаемый репертуар практик. Это говорит о том, что включенность в те или иные практики в данном регионе может быть обусловлена их доступностью. Сходный эффект можно обнаружить в странах Северной Европы. Однако, в данном регионе включенность в те или иные культурные практики характерна для 99% населения, что говорит о высоком уровне культурной активности населения стран Северной Европы. Данный показатель может служить свидетельством успешно проведенной политики в сфере культуры, однако, в то же время, влияние внешней среды на выбор определенного паттерна культурных предпочтений может говорить о наличии неравенства в доступе к тем или иным культурным сервисам.

В странах Юго-Восточной Европы размер населенного пункта оказывает влияние и на включенность в культурные практики, и на предпочитаемый паттерн потребления. Данный результат может объясняться ограниченным доступом к культурным сервисам, а также большим социальным неравенством, что ведет к различному уровню возможностей быть включенным в культурные практики: различия в уровне доходов и образования могут быть причиной исключения культурных практик из стиля жизни. В то же время, данный результат соотносится с результатами Букоди [Bukodi 2010], показавшей значимое влияние населенного пункта на репертуар культурных предпочтений; помимо этого, частично подтверждается гипотеза о влиянии размера населенного пункта на культурную активность в регионе Восточной и Южной Европы - эффект размера города также был обнаружен в других регионах.

Также важно отметить влияние возраста на выбор паттерна культурных практик. В странах Латинской Европы можно наблюдать снижение вероятности иметь паттерн популярных практик при увеличении возраста. В остальных регионах с возрастом падает вероятность быть включенным в популярные или массовые практики. Данный результат может говорить о различиях в восприятии тех или иных культурных продуктов и практик в различных возрастных группах. Как показало исследование Руза [Roose 2015], в котором анализировалось восприятие различных культурных объектов среди молодежи (<25) и взрослого поколения (55+), в младшей возрастной группе культурные предпочтения основываются на новизне предлагаемых практик и продуктов, в то время как традиционные формы потребления рассматриваются как устаревшие и исключаются из репертуара потребления. Вместе с тем, в старшей возрастной группе существует тенденция к отказу от новых форм потребления в пользу традиционных. В данном исследовании результаты могут вписываться в подобное объяснение: среди младших возрастных групп наблюдается большая вероятность иметь паттерны потребления, исключающие традиционные легитимные практики.

Помимо этого также важно отметить устойчивое и значимое влияние образования на выбор репертуара культурных практик. Образование оказывает положительное влияние на вероятность быть всеядным или быть включенным в популярные практики. Таким образом, образование делает более вероятным включенность в традиционные легитимные практики, а также в публичные культурные практики. При этом во всех регионах образование понижает вероятность быть включенным в паттерн «массовых» практик, то есть исключать легитимные практики, и паттерн «приватных» практик, то есть исключать публичные практики. Данный результат соотносится с множеством исследований, касающихся изучения влияния культурного капитала на культурную активность [Kraaykamp, Ejick 2010, Prieu et al. 2008], а также подтверждает гипотезу о положительной связи между образованием и разнообразием культурных практик.

Переходя к рассмотрению связи социального статуса и культурного потребления, стоит отметить наличие различий между регионами Европы. Так, в странах Западной Европы (Латинской и германской Европе) разница наблюдается между статусными группами, различающимися по уровню властного ресурса, а также уровню образования. В первых двух статусных группах объединены профессии, связанные с научной деятельностью, самозанятостью, руководящими должностями, предполагающими высокий уровень образования, ответственности и разнообразия выполняемых действий. В то же время, в третьей и четвертой статусных группах труд связан с отсутствием необходимости высокого уровня образования, а также монотонной работой, выполняемой наемными работниками.

В то же время стоит снова указать на тот факт, что в странах Германской Европы культурная всеядность, которая позиционируется как паттерн потребления высшего слоя, определяется не статусной позицией, а полом и образованием. Из этого следует, что в данном регионе индивидуальные характеристики индивида могут рассматриваться в качестве факторов, определяющих культурные предпочтения, а также стиль жизни.

Вместе с тем, в странах Северной Европы наблюдается отсутствие статусных различий в предпочтении того или иного репертуара культурных практик. С одной стороны подобный результат можно объяснить тем, что в странах данного региона наблюдается низкий уровень социального неравенства. С другой стороны, для данного региона также характерен высокий доступ к культурным сервисам, что может оказывать положительный эффект на снижение уровня символического неравенства.

В то же время, нельзя забывать, что в данном регионе при отсутствии статусных различий наблюдается значимый эффект образования и дохода на выбор паттерна потребления. Таким образом, можно предположить, что на культурные предпочтения в данном регионе оказывает влияние не статусная позиция, а социальный класс, определяемый в терминах классового подхода Бурдье - соотношение культурного и экономического капитала [Бурдье 2002]. Подобный результат соотносится с итогами исследования Катц-Герро и Джэггер [Katz-Gerro, Jaeger 2013], а также Прие [Prieu et al. 2008] и Катц-Герро [Katz-Gerro 2010]. Данный вывод подтверждает гипотезу о низком уровне статусных различий в Северной Европе, однако не исключает наличия в данных странах других оснований для проявления символического неравенства.

Переходя к странам Восточной Европы (регионы Северо-Восточной и Юго-Восточной Европы), можно отметить значимые различия между всеми статусными группами. Однако данные различия несут в себе разное содержание. В странах Северо-Восточной Европы в первой и второй статусных группах наблюдаются одинаковые вероятности быть всеядными. В то же время, у представителей первой статусной группы меньше вероятность иметь паттерн приватных практик - то есть, маловероятно, что в данном регионе представители высшего слоя будут исключать из своего репертуара публичные практики. Таким образом, основные различия в данном случае заключаются в возможности быть включенными в публичные культурные практики.

Вместе с тем, в странах Юго-Восточной Европы различия между первой и второй статусными группами заключаются в вероятности быть всеядными - данный паттерн потребления наиболее вероятен только в первой статусной группе. Таким образом, всеядность в данной группе стран становится показателем высшего социального статуса. Подобные результаты могут быть объяснены чрез низкий уровень доступности культурных практик, а также через наличие более высоких показателей экономического неравенства и безработицы. В целом, результаты подтверждают гипотезу о более выраженных статусных различиях в странах Восточной и Южной Европы, так как в странах Северо-Восточной и Юго-Восточной Европы наблюдаются большая разница в культурных предпочтениях статусных групп.

Заключение

Данная работа была посвящена рассмотрению связи между социальным статусом и культурным потребление в Европе в сравнительной перспективе. Несмотря на наличие множества работ, затрагивающих данный аспект социальной жизни, по-прежнему можно обнаружить неопределенность в результатах исследований. В данном случае, мною была предпринята попытка сравнить, с одной стороны, культурные предпочтения в странах Европы и выделить регионы схожего культурного потребления, а с другой, установить региональные различия в связи между социальной позицией индивида и его культурными практиками. Также стоит учитывать, что данное исследование рассматривает культурные практики и не затрагивает сферу предпочитаемых культурных продуктов в силу отсутствия данных, которые могут быть использованы для сравнительного анализа.

Несмотря на ограничения, которые накладывает методология исследования, в данной работе был сделан ряд важных выводов, дополняющих дискуссию о связи стиля жизни и социальной структуры. Во-первых, стоит указать на то, что структура культурных практик не может быть описана только с позиции гомологичного потребления или всеядности. Данные подходы к описанию паттернов культурных практик сочетаются между собой. Кроме того, удалось установить еще одно измерение культурных практик - разделение на публичные и приватные практики. Стоит отметить, что данное измерение дает основания для дальнейших исследований: если публичные практики в некоторой мере исследованы, то зона приватного культурного потребления на данный момент находится вне поля зрения социологических работ.

Во-вторых, кроме общих выводов относительно структурирования культурных практик, исходя из выводов данного исследования, можно выдвинуть предположение об эффекте, который культурная политика оказывает на распространение определенных культурных практик, что можно наблюдать на примере киноиндустрии в странах Западной Европы. В-третьих, также немаловажно отметить доступность культурных практик для популяризации культурной активности. В регионах с низким и неравномерным доступом к культурным сервисам, уровень культурной активности является низким. Помимо этого, в подобной ситуации культурные практики могут становиться способом выражения социальной позиции, таким образом, выражая существующую стратификационную систему через символическое неравенство: если доступ каким-либо культурным практикам ограничен, то включенность в них может служить показателем статусной позиции. Напротив, если культурные практики популяризованы и доступны, то они перестают быть отличительной чертой одной статусной группы. Данный эффект можно наблюдать при сравнении Юго-Восточной и Северной Европы.

В-четвертых, данное исследование ставит вопрос о структуре социальной иерархии. Результаты, касающиеся региона Северной Европы, показывают, что культурные практики определяются не статусом, а соотношением культурного и экономического капиталов. Помимо этого, в западных регионах Европы различия в репертуарах культурных практик наблюдаются между отдельными статусными группами, а не всеми социальными слоями. Также стоит отметить значимое влияние возраста, гендера, образования и дохода. Исходя из этого, можно дать два объяснения нечетким статусным различиям. С одной стороны, можно предположить, что культурные практик перестают быть способом выражения статусной позиции в силу своей распространенности и унифицированности. Из этого, однако, не следует, что символическое неравенство перестает выражаться в повседневной жизни: можно полагать, что статус начинает демонстрироваться через иные сферы жизни. С другой стороны, данные результаты могут говорить об изменениях в восприятии социальной структуры общества. Подобное предположение можно сделать на основании результатов в странах Северной Европы, где социальный класс отражается в паттернах потребления, а также на основании результатов в странах Германской Европы, где паттерн всеядности определяется полом и образованием. Результаты исследования ставят вопрос о переориентации структуры общества со статусных различий на социально-демографические характеристики.

В целом, данная работа оставляет открытым вопросы определения основания для стратификации в различных странах, а также вопросы формирования новых способов символического проявления социальной позиции. Кроме этого, остаются неясными существующие гендерные различия в культурных предпочтениях, а также эффекты альтернативных источников культурных продуктов (в частности, Интернета), формирующих новые формы культурных практик. Таким образом, несмотря на долгую историю исследований связи социальной позиции и культурных предпочтений, данный феномен по-прежнему остается неопределенным и оставляет темы для исследований.

Список литературы

1. Бурдье П. Различение: социальная критика суждения //Экономическая социология. - 2005. - Т. 6. - №. 3. - С. 25-48.

2. Бурдье П. Структура, габитус, практика //Журнал социологии и социальной антропологии. - 1998. - Т. 1. - №. 2.

3. Бурдье П. Формы капитала //Экономическая социология. - 2002. - Т. 3. - №. 5. - С. 60-74.

4. Вебер М. Класс, статус и партия //Социальная стратификация. - 1992. - №. 1. - С. 19-38.

5. Кастельс М. Информационное общество: экономика, общество и культура //М.: ГУ ВШЭ. - 2000.

6. Харченко Ю. В., Гурова О. Ю. Спортинг: спорт, досуг и стили потребления в современной России //Экономическая социология. - 2010. - Т. 11. - №. 2. - С. 73.

7. Хоркхаймер М., Адорно Т. Диалектика просвещения. - 1997.

8. Adams J., Weakliem D. L. Hollingshead's “four factor index of social status”: from unpublished paper to citation classic //Yale Journal of Sociology. - 2011. - V. 8. - №. 11. - P.11-20.

9. Alderson A. S., Junisbai A., Heacock I. Social status and cultural consumption in the United States //Poetics. - 2007. - V. 35. - №. 2. - P. 191-212.

10. Alderson A., Heacock I., Junisbai A. Social status and musical consumption: highbrow-middlebrow in the United States //Social Status and Cultural Consumption. - 2010. - P. 57-83.

11. Amoretti U. Does labour under-utilization affect political attitudes? Southern Europe in comparison //Unemployment in Southern Europe: coping with the consequences. - 2014. - P. 150-174.

12. Atkinson W. The context and genesis of musical tastes: Omnivorousness debunked, Bourdieu buttressed //Poetics. - 2011. - V. 39. - №. 3. - P. 169-186.

13. Beck U. Risk society: Towards a new modernity. - Sage, 1992. - V. 17.

14. Becker H. S. Becoming a marijuana user //Deciphering sociological research. - Macmillan Education UK, 1982. - P. 170-179.

15. Bihagen E., Katz-Gerro T. Culture consumption in Sweden: The stability of gender differences //Poetics. - 2000. - V. 27. - №. 5. - P. 327-349.

16. Bourdieu P. Distinction: A social critique of the judgement of taste. - Harvard University Press, 1984.

17. Breen R. Foundations of a neo-Weberian class analysis //Approaches to class analysis. - 2005. - P. 31-50.

18. Bryson B. "Anything but heavy metal": Symbolic exclusion and musical dislikes //American sociological review. - 1996. - P. 884-899.

19. Bukodi E. Social stratification and cultural participation in Hungary: a postcommunist pattern of consumption? // Social Status and Cultural Consumption. - 2010. - P. 109-168.

20. Carter B. A growing divide: Marxist class analysis and the labour process //Capital & Class. - 1995. - V. 19. - №. 1. - P. 33-72.

21. Chan T. W., Goldthorpe J. H. Class and status: The conceptual distinction and its empirical relevance //American sociological review. - 2007. - V. 72. - №. 4. - P. 512-532.

22. Chan T. W., Goldthorpe J. H. Is there a status order in contemporary British society? Evidence from the occupational structure of friendship //European Sociological Review. - 2004. - V. 20. - №. 5. - P. 383-401.

23. Chan T. W., Goldthorpe J. H. Social stratification and cultural consumption: Music in England //European sociological review. - 2007. - V. 23. - №. 1. - P. 1-19.

24. Chan T. W., Goldthorpe J. H. Social stratification and cultural consumption: The visual arts in England //Poetics. - 2007. - V. 35. - №. 2. - P. 168-190.

25. Clark T. N., Lipset S. M., Rempel M. The declining political significance of social class //International Sociology. - 1993. - V. 8. - №. 3. - P. 293-316.

26. Coulangeon P., Lemel Y. Bourdieu's legacy and the class-status debate on cultural consumption: musical consumption in contemporary France //Social Status and Cultural Consumption. - 2010. - P. 84-108.

27. Crane D. Three high culture versus popular culture revisited: a reconceptualization of recorded cultures //cultivating differences: symbolic boundaries and the making of inequality. - 1992. - P. 58-87.

28. Di Falco E. Income inequality: nearly 40 per cent of total income goes to people belonging to highest (fifth) quintile // Statistics in focus. Eurostat statistics explained. - 2014.