"Общество посещения бедных" в истории российской благотворительности: анализ фреймов

Итак, разговоры о бедности, об улучшении положения жизни людей были обычным предметом для разговора в высшем обществе. В. А. Инсарский хотя и указывает Соллогуба, как на автора идеи, но добавляет, что сама идея, кажется, витала в воздухе, и, возможно, даже были и другие подобные высказывания, однако же, с менее деятельным позывом. В общем, идея подобного общества никого не удивила, а лишь удовлетворила общую на то потребность. Зрелость общественности была достаточной решении проблемы. И так как разговоры шли среди самой образованной молодежи, то формы нового общества должны соответствовать передовым представлением о научном подходе к благотворительности: помощь должна быть индивидуальной, систематической и достаточной для «излечения недуга» социальной болезни, каким тогда стали считать бедность. Условия бедности должны быть исследованы - это важное завоевание времени, в котором эксперименты с природой, а так же всеобщее увлечение физикой, магнетизмом и естественными науками вообще создали уверенность в эмпирическом, позитивистском исследовании. Только изучив конкретный случай, выявив причины бедности, ее глубину можно по-настоящему помочь человеку. Это соответствовало научной моде на статистику. Люди, открывшие поколение назад романтическую старину своего отечества, теперь принялись изучать ее действительное положение дел. За год до Общества посещения бедных было открыто Русское географическое общество, куда частично входили одни и те же люди.

«Я живо помню эти первоначальные, многочисленные и, можно сказать, блестящие собрания. Можно без преувеличения сказать, что в то время все, что было замечательного и умного в Петербурге - принадлежало обществу. Весь аристократический мир стоял в его списках; не было ни одного литератора или журналиста, который не был членом общества; большая часть гвардии спешила приобретать это скромное, но в то время очень модное звание; финансовые знаменитости поддерживали общество; знаменитейшие доктора предлагали ему свои услуги. И наконец, огромный список членов общества украшали именами Императорской фамилии и первым в числе их стоял наследник цесаревич, нынешний славный и любимый народом государь…»

На языке теории фреймов занятие членами благородных родов деятельной филантропией называется пересадкой - переносом деятельности в другой контекст. Любая самая грязная работа как бы очищается через «обрезание» обычного меркантильного интереса, и рассматривается как жертва во имя благой цели. Поэтому занятие неквалифицированным трудом или дружеское общение с лицами, стоящими на более низкой ступени социальной лестницы, не унижает достоинства благодетеля, и даже наоборот - может подтвердить его статус, если такое поведение входит в круг неформальных обязанностей лиц, к котором он принадлежит.

3.2 Образ члена Общества посещения Бедных

Тем не менее такая мода на благотворительность нравилась далеко не всем. Для некоторых само слово «мода» имело отрицательную коннотацию, как что-то приходящее, несерьезное, что задевает человека лишь поверхностно, а потому постыдное для по-настоящему серьезных людей. Поэт Н. А. Некрасов, который сам был близок к членам Общества, куда входил и его товарищ по литературной деятельности в Современнике И. И. Панаев, сочинил стихотворение «Филантроп», которое было сатирой и на В. Ф. Одоевского и на все Общество посещения бедных и на либеральных деятелей вообще.

Верст на тысячу в окружности Повестят свой добрый нрав,

А осудят по наружности: Неказист - так и неправ! Пишут как бы свет весь заново

К общей пользе изменить, А голодного от пьяного Не умеют отличить...

В некоторых вариантах стихотворения аналогия «Сиятельного лица» и В. Ф. Одоевского была настолько очевидна, что Некрасов решает изменить некоторые строчки, в том числе по личной просьбе самого князя.

Бедных петербургских жителей, Стариков, сирот и вдов Общество благотворителей Приняло под свой покров.

Из разных вариантов сатиры на либеральных деятелей вообще, он так же выбирает наименее конфликтный (последний, из приведенных ниже.)

Не взыщите! честность ярая Одолела до ногтей;

Словом, либеральство ярое Одолело до ногтей;

Словом, вольнодумство ярое Одолело до ногтей;

Некрасов отчетливо выражает то, чего раньше не было - для него благотворительность сиятельных лиц - это всего лишь игра, другими словами - мода несерьезное поветрие, которое сменится чем-то другим. Он указывает на чисто внешнее ее проявления - это увлечение идеями, а когда сталкиваются с грязной жизнью, то гонят как что-то недостойное. Это явно указывает на то, чего раньше не было и то, что теперь появилось. Но Некрасов не видит в ней попытку общества примерить на себя новую роль. В философии приоритета чувств над идеями нет ничего нового, проблема «Спасет ли красота мир?» стояла на протяжении всего XIX века. Она сводила с ума лучших российских писателей Толстого, Достоевского и Гоголя. Гоголь сжег второй том Мертвых душ, не сумев примирить свою эстетическую натуру с разумом. Сердце требует полюбить весь мир, а как можно полюбить человека в его несовершенстве? Вот это несоответствие эстетического романтизма и реализма и высмеивает Некрасов в своих стихах. Мода нужна обществу как механизм усвоения культурного феномена других. То есть мода - это, если хотите, поглощение чужой культуры культурой собственной или усвоение нового культурного феномена. Она является чутким датчиком, способным зафиксировать все изменения культурного фона общества. Так почему модным стало именно занятие благотворительностью?

Некрасов, критикуя благотворительность в своих стихах, на самом деле обличает мировоззрение либерального общества. Он высмеивает В. Ф. Одоевского, как одного из самых ярких его представителей, в котором отличительные черты представлены в наиболее «чистом» виде. Поэт говорит о том, что такими мерами Россию не спасти. Высказывает явно более левые взгляды, как и его журнал «Современник», сформулированные В. Г. Белинский в письме Гоголю: освобождение крестьян, избавление от телесных наказаний, исполнение имеющихся законов.Ведь это совсем не те вопросы, которые пытались решить либералы подобные Одоевскому. Некрасов давал ясно понять, что, «сколько ветошь не латай, а все равно никуда не годится». Ему не нравилось, что насущную повестку дня подменяют более второстепенными вопросами.

Обратимся к биографиям некоторых членов Общества для того чтобы описать образ либерального деятеля николаевской эпохи. Во-первых, рассмотрим фигуру графа В. А Соллогуба, одного из основателей общества. Граф Соллогуб был непоследовательным человеком, который положительно ничего не мог делать твердо и серьезно. Его увлекали идеи, которыми он быстро загорался, но так же быстро и остывал, а потому неспособного отдаться какой-нибудь идеи до конца. Граф имел множество талантов, но, не имея привычки к терпению, ожидал быстрых результатов. В сочетании с большим честолюбием, эти качества приводили к тому, что он часто переоценивал себя и собственную значимость. В. А. Инсарский, товарищ Соллогуба по Обществу и его приятель пишет о нем следующее: «Одаренный замечательным литературным талантом, богатым воображением, самым изящным вкусом во всем, где требовался вкус - этот человек на практике был самым пустейшим человеком, не умевшим ни из своей богатой натуры, ни из своего счастливого положения извлечь никакой существенной пользы. Он имел какую-то роковую способность везде падать: начав литературное поприще блестящими дебютами, он постепенно падал, как литератор и, наконец, упал совершенно. Женившись на милейшей женщине из семейства Виельгорских, этих сильных и могущественных царедворцев, он упал в семейном быту до самой унизительной степени. Начав службу в Государственном Совете, он упал и там, несмотря на поддержку таких людей, как Виельгорские. Наконец, учредив общество посещения бедных, он скоро упал в мнении всех членов до такой степени, что его никто не хотел слушать, и только мы с Одоевским были сколько-нибудь к нему внимательны, тогда как наши красные, под предводительством Хрущева, просто выражали ему презрение.

Граф был очень легкомысленным до непорядочности и имел множество вредных привычек, свойственных человеку из высшего света того времени.

Поместья находились в запущенном состоянии и под закладом, при этом он любил игру в карты, бильярд и делал крупные долги.

В. А. Соллогуб не был единственным легкомысленным должникомблаготворителем. Такими качествами отличались и многие другие члены Общества посещения бедных. Сергей Алексеевич Авдулин - чиновник министерства иностранных дел. Вел широкий образ жизни, вращался в свете и растрачивал свое состояние.Многие из чиновников служили в Министерстве иностранных дел. И по складу явно были либералы и западники.

М. Н. Лонгинов был активным автором в журнале «Современник», прославился в литературе как составитель порнографических рассказов, а на склоне лет занял пост Главного Цензора. Видимо, этот молодой человек не обладал никогда твердыми убеждениями, а был, скорее, живим, легко увлекающимся представителем своего времени.

Князю М. К. (князь Михаил Кочубей), хитрому и нечистому, прикрывавшему благотворительностью свои личные корыстные цели, страшно доставалось от Хрущева.

Зачем этим господам, которые ведут светскую жизнь и, которая, казалось бы, мало состыкуется с образом со скромным образом филантропа, заниматься благотворительностью. Ответ может заключаться в определении транспонировании фрейма государственной службы в благотворительный. Скучная, монотонная деятельность - отчеты и заседания становятся публичными мероприятиями, о которых пишут в газетах. И Гофман отмечает, что деятельность, которая уже была транспонирована, лучше поддается дальнейшим переключениям, так как она хуже «состыкована» с окружающей действительностью. Поэтому «как бы работа» транспонируется еще раз: добавляется позирование или игра на публику. И тут уже появляются те личности, которые никогда не стали бы помогать без возможности игры или позирования. Им не интересна ни работа, ни благотворительность сама по себе, а только общественный эффект - так некоторые используют Общество, как способ укрепить свое положение в свете, стать человеком с нужной репутацией и биографией. Занятие благотворительностью - само по себе метасообщение для общества, говорящее о том, что человек свой. Прогрессист и порядочный человек, с которым можно и нужно иметь дело. В условиях нового времени больше не достаточно выглядеть как порядочный человек, нужно действовать как порядочней человек, состоять членом благотворительной организации. В такой ситуации, даже человек чуждый идеям помощи ближнему, становится порядочным, деятельным членом общества.

Главным покровителем благотворительной деятельность являлся сам государь и члены императорской фамилии. Такой патронаж был проекцией патриархальной семьи: царь - отец отечества, его супруга - мать. Гендерное разделение накладывало на императрицу определенный паттерн поведения: она защитница и утешительница для всякого. Этот стереотип начинает играть ведущую роль после Екатерины II, когда женщины-императрицы больше не становятся правительницами. Павел I запретил женщинам императорской семьи занимать русский престол. Им предстояло осваивать новое положение в системе государственной и общественной жизни. Именно жена Павла I, Мария Федоровна, стала первой «вдовствующей императрицей» при сынеимператоре. Благодаря ее энергичной деятельности произошла смена модели поведения, а сама императрица была образцом, который копировали все дальнейшие женщины царской семьи и самые влиятельные в обществе дамы. Наследие, которое оставила после себя Мария Федоровна, заключалось изменении статуса благотворительной деятельности, ставшей престижным занятием и возвысившейся до государственной службой.

Кроме того, так как фрейм - это способ осмыслить ситуацию, ответ на вопрос что здесь происходит, то постоянно происходит столкновение двух реальностей: стереотипного понимания ситуации и интерпретации, которую предлагают сами благотворители. Возможность использования теории фреймов для изучения влияния Общества посещения бедных на общество обеспечивает само определение фреймов в пространстве когнитивного мироустройства, как прослойки между ценностями и действием: не пытаясь изменить ценности людей, Общество влияло на их восприятие ситуации, тем самым опосредованно оказывая воздействие на видение возможностей реализации своих ценностей в этих ситуациях. Примером могут быть многочисленные балы, устраиваемые Обществом для сбора средств.

«Устройство различных предприятий в пользу общества было одним из главнейших предметов нашей деятельности. И действительно: обычных доходов у нас было очень мало и, если мы зарабатывали деньги, то именно этими предприятиями...

Трудно изобразить ту силу участия, которым публика сопровождала наши затеи. Я помню первый наш бал с лотереею-аллегри, 3 января, кажется, 1847 года. Начал с того, что положительно невозможно было удовлетворить всех, желающих иметь билеты на этот бал, поэтому ценность их, в последние дни перед балом, достигла баснословных размеров. Потом во время съезда на бал не было возможности принять на сохранение все платье бесчисленных посетителей, и потому многие, чтобы только попасть на бал, просто бросали свои вещи в сенях. Разумеется, что все залы Дворянского собрания были положительно битком набиты, все это ждало момента открытия лотерейных колес, потому что в то время это было делом довольно новым, и оно не опошлилось еще до нынешней степени положительного отвращения к нему».

То есть Общество посещения бедных своими многочисленными предприятиями по сбору средств не старалось изменить ценности в светском обществе каким-либо нравоучениями или показать им, что их жизнь полна радости, построенной на угнетении крестьян. Они переформатировали привычный образ жизни людей того времени, давая ему новое определение. Таким образом, человек, который вел до определенной степени светский образ жизни: играл в азартные игры, растрачивал состояние, веселился на балах, мог продолжать заниматься тем же самым, но при этом считал, что делает это как благотворитель и ведет порядочный образ жизни.

Тем не менее самого графа В. А. Соллогуба нельзя обвинить в намерении использовать Общество, как способ приобретения социального капитала, так как он обладал по-настоящему широкими связями, а причина его неуспешной карьеры кроется как раз в собственном неумении быть практичным. Материя в его случае намного тоньше: как человеку из светского общества, ему нравилось причислять себя к лучшему что в нем было: увлечение литературой и причисление себя к кружку самых известных литераторов, занятие благотворительностью и нахождение среди самых передовых филонтропов того времени. По-своему он был высоконравственным человеком, который занимался призрением и на склоне лет.

«Тридцать лет тому назад начались мои опыты в социальных вопросах и послужили зародышем того убеждения, к которому я теперь пришел, что тюрьмоведение - наука преимущественно социальная и только относительно нравственная, тогда как филантропы видели в ней преимущественно сторону нравственную и не обращали внимания на социальную. В этом-то и заключаются все ошибки пенитенциарных стремлений».Эта запись сделана Владимиром Александровичем много позже создания Общества посещения бедных. Мемуары, как вещь, переосмысленная спустя многие годы, может искажать или даже противоречить изначальным мыслям. Но нельзя не обратить внимания на фразу «тюрьмоведение - наука преимущественно социальная» или выразим его мысль более широко «филантропия - это больше про социальное, нежели про духовное» очень интересна. В. А. Соллогуб если не выражался, то вполне мог чувствовать это когда с приятелями основывал общество посещения бедных.

Другими словами можно понять идею графа в следующем: всегда считалось, что нужно лечить следствия болезни - нравственное разложение, будь-то уголовное сознание человека или сознание попрошайки, тогда как принцип, на котором строилось Общество, заключался в избавлении от условий, заставляющих человека опускаться в своем достоинстве. Известное выражение гласит, что легко быть добрым человеком, пока все хорошо, и только по-настоящему добрый человек поступает хорошо в трудную минуту. Члены Общества посещения бедных понимали эту фразу по-своему. Они не стремились к воспитанию по-настоящему добрых людей, способных выдержать любые трудности, но стремиться не доводить или вытаскивать человека из этих трудностей.

Эта идея очень отличается от, например воззрений Н. И. Новикова одного из первых российских общественных деятелей и филантропов. И общество посещения бедных и более ранние просветители-масоны, подобные Новикову, стремились к одной цели: исправлению или улучшению положения людей, особенно подданного населения. Но шли к этому противоположными путями: просветители через нравственность к лучшей жизни, а Общество через лучшую жизнь - к нравственности. Этот переход филантропии из сферы нравственной в сферу социальную и является ключевым отличием гражданского служения от всех форм благотворительности, в том числе христианского милосердия предыдущих эпох. Это ни в коем случае не значит, что филантропия сделалась предметом чисто технократического сознания, но решение проблемы требовало именно системности, рассудка, а не чувства.

Обратимся теперь к фигуре князя В. Ф. Одоевского, бессменного председателя Общества, выразителя его духа и человека нового времени. Как уже отмечалось выше, первым кому граф Соллогуб рассказал об идее разбора приходивших писем и оказания помощи действительно нуждающимся, был князь Одоевский и только потом уже графу Михаилу Юрьевичу Виельгорскому, приближенному к императорскому двору, В. А. Соллогубу нужен был человек более чем нравственный, который отнесется к ее затее серьезно и деятельно.

«Он - предшественник всех "разговаривающих лиц" у Тургенева, его Лежнева и других, - предшественник философических диалогов у Достоевского и до известной степе­ни родоначальник вообще "интеллигентности" на Руси и интеллигентов, - но в благородном смысле, до "употребления их Боборыкиным".

...Но он ушел от них в Петербург, где стал заниматься "химией", в то время только что вышедшей из алхимии; стал читать "Адама Смита", которого почитывал и современник его, Евгений Онегин…».

Князь В. Ф. Одоевский родился 30 июля 1803 года и получил образование в Московском университетском благородном пансионе, куда поступил очень рано в возрасте 13 лет и окончил с золотой медалью.

Времена обучения князя пришлись на увлечение молодежью философии. Но в отличие от предыдущих поколений, поколение Одоевского увлекалось немецкой философией.Немецкий идеализм хорошо лег на русскую почву и в 20-х годах появляются кружки, изучения философии: В Москве возникло два кружка: Кружок Раича и отпочковавшееся от него

«Общество любомудрия». Последний просуществовал всего два года, и после восстания декабристов кружок был вынужден самораспуститься. В него входили: В.Ф. Одоевский (председатель), Д.В. Веневитинов (секретарь), И.В. Киреевский (будущий славянофил), СП. Шевырев, М.П. Погодин (оба они стали потом профессорами Московского университета), А.И. Кошелев и еще несколько лиц. В большинстве своем членами кружка были люди, знавшие друг друга по государственной службе в Архиве министерства иностранных дел в Москве, которых А. С. Пушкин увековечил в своем «Евгении Онегине», назвав Архивными Юношами. Само по себе это звание было модным, а на службу попадали только дети влиятельных дворян. По воспоминаниям Кошелева на службу нужно было приходить два раза в неделю и даже в рабочее время молодые люди просвещали философским и литературным беседам. Эти молодые люди мечтали о революции 1789 в России и ждали многого от декабрьского восстания. Об их политических взглядах говорит эпизод рассказанный тем же Кошелевым в своих воспоминаниях. Во время присяги новому императору, по распоряжению свыше караул был утроен, а солдаты снабжены патронами. Ожидали, что Архивные юноши произведут подражание петербургскому возмущению.В какой-то мере эти настроения так и остались в компаниях, в которых состоял Одоевский. Будучи уже взрослым человеком, он и другие члены Общества во времена французской революции 48 года называли себя именами членов временного правительства.

«Тут господствовала немецкая философия, т. е. Кант, Фихте, Шеллинг, Окен, Геррес и др…. Тут мы иногда читали наши философские сочинения; но всего чаще и по большей части беседовали о прочтенных нами творениях немецких любомудров.

Христианское учение казалось нам пригодным только для народных масс, а не для нас, философов. Мы особенно высоко ценили Спинозу и считали его творения много выше Евангелия и других священных писаний».Одоевский тогда был председателем кружка. Видимо, не как самый интеллектуально развитый, но как любимый всеми, и больше всех увлекавшийся, горевший новыми идеями.

«Как бы то ни было, но тогда вся природа, вся жизнь человека казалась нам довольно ясною, и мы немножко свысока посматривали на физиков, на химиков, на утилитаристов, которые рылись в грубой материи. Из естественных наук лишь одна нам казалась достойною внимания любомудра - анатомия... но анатомия естественно натолкнула нас на физиологию, науку тогда только что начинавшуюся, и которой первый плодовитый зародыш появился, должно признаться, у Шеллинга, впоследствии у Окена и Каруса. Но в физиологии естественно встретились нам на каждом шагу вопросы, не объяснимые без физики и химии; да и многие места в Шеллинге были темны без естественных знаний; вот каким образом гордые метафизики, даже для того, чтобы остаться верными своему званию, были приведены к необходимости завестись колбами, реципиентами и тому подобными снадобьями, нужными для - грубой материи.

«В собственном смысле именно Шеллинг, может быть, неожиданно для него самого, был истинным творцом положительного направления в нашем веке, по крайней мере в Германии и в России. В этих землях лишь по милости Шеллинга и Гете мы сделались поснисходительней к французской и английской науке, о которой прежде, как о грубом эмпиризме, мы и слышать не хотели».

Одоевского упрекали в энциклопедизме, он действительно сам утверждал, что не может остановиться на чем-то одном, ему интересно все. Но в его собственной философии он пытался соединить все разрозненные знания в одну систему. Ему была близка идея единой системы, как в науках, так и в общественных учениях.

Все чем увлекалась в интеллектуальной среде 30-х - 40-х годов везде можно заметить присутствие, а часто и деятельный след В. Ф. Одоевского. В одном он был похож на графа Соллогуба: он не мог довольствоваться чем- нибудь одним: будь-то открытые лекции известного профессора или литература, юридическая деятельность или самое широкое филантропическое поприще. Он слыл чудаком и оригиналом, и ему определенно нравилась эта роль, он сознательно поддерживал этот имидж. Он мог предстать в колпаке звездочета или накормить своих гостей блюдами, приготовленными с помощью сложных химических процессов. Характер князя не просто требовал участия во всех модных веяниях интеллектуальной среды, но активной примерки ее на себя. Если это касается химии, то он мог удивлять всех своей научным подходом к кулинарии. Если литература - то непременно фантастика. Если философия - то эклектическое сочетание близких ему славянофилов и его просвещенного западного характера.

В. Ф. Одоевский как никто другой чувствовал свою обязанность всему миру. Он сам состоял из идей, которые наполняли тогда интеллектуальную Европейскую элиту.

«Наши ли - наши мысли даже в минуту их зарождения? Не суть ли они в нас живая химическая переработка начал внешних и равносложных: духа эпохи вообще и среды, в которой мы живем, впечатлений детства, беседы с современниками, исторических событий, - словом, всего, что нас окружает?... Трудно отделиться от семьи, от народа - еще труднее; от человечества - вовсе невозможно; каждый человек волею или неволею - его представитель, особливо человек пишущий; большой или малый талант - все равно; между ним и человечеством установляется электрический ток, - слабый или сильный, смотря по представителю, - но беспрерывный, неумолимый.

Новое филантропическое общество, его позитивистские, утопические идеи как нельзя лучше подходили князю Одоевскому - ученому, энциклопедисту, увлеченному всеми науками сразу, не пропускающему ни одной публичной лекции и члену только что открывшегося Русского географического общества.

Появление общества посещения бедных совпало с общим духом исследования, появления географического общества, интереса к статистике и этнографии. Новый тип филантропического общества, которое собирало информацию, обследовало положение бедных, здоровье членов их семей. Создаются филантропические тематические комиссии, статистические общества для проведения социальных обследований с целью информирования и мобилизации общественного мнения, привлечения внимания официальных кругов к «темным» сторонам социальной действительности. В рамках так называемой социальной (моральной) статистики большинство тем обследований было связано с проблемами социальной гигиены, условиями жизни бедных слоев населения. Филантропы-реформаторы ставили целью проводимых по их инициативе и поддержке исследований поиск действенных методов социального реформирования вообще, организацию национальных систем общественного здравоохранения, регулирование условий найма в частности.

Романтизм и интерес к прошлому, начавшийся в Германии, и охвативший всю Европу, обеспечил философское оправдание к изучению национальной истории или даже обретению ее. Это породило идею национальной самобытности там, где она могла быть наименее затронута цивилизацией, а значит испорчена. Отсюда стремление к изучению удаленных уголков своей родины, попытка зафиксировать и сохранить культурное наследие. Поэтому История Н. М. Карамзина, Словарь В. И. Даля и Русское географическое общество - это все звенья одного процесса. Собирание национальной идентичности считалось в высшей мере делом патриотическим, которым могли заниматься только люди с наличием средств и времени. Но даже крупного состояния было не достаточно для сбора информации о такой большой и неизученной стране как Российская империя, поэтому государство становится неизбежным партнером в деле «открытия» собственной страны. Так в 1845 году было создано Русское географическое общество.

Князь Одоевский стал выразителем еще одного набирающего тогда популярность западного течения мысли - национализма. Он стал одним из первых выразителей столь популярной мысли во второй половине 19 века: что Европа дряхлеет, а Россия, вооружившись достижениями цивилизованной Европы, приходит на ее смену. Осмелимся же выговорить слово, которое, может быть, теперь многим покажется странным, а через несколько времени слишком простым: Запад гибнет». Эта идея так же была свойственна и В. А. Соллогубу, видимо, роднила их. Это делало Одоевского славянофилом среди западников и западником среди славянофилов. Но и те и другие вышли из немецкой философии и на первом этапе ничем не разделялись. Впрочем, к моменту окончательно разделения двух лагерей князь Одоевский отходит от литературы, а его благотворительными делами занимаются приятели из западнического лагеря.

В юности увлечения Одоевского сформировали его когнитивное восприятие мира - восприятие эстетическое - это было желание совместить философию и искусство. Можно любить человечество, но трудно любить человека. Одоевский пытался совместить это. Он говорит об улучшении мира через прогресс, что мир по капле избавляется от страданий, и в то же время не прячется в выдуманном будущем, а действием улучшает мир в настоящем.

«Если в наше время перед нашими глазами паровые машины достигли от чайника, случайно прикрытого тяжестию, до нынешнего своего состояния, то как сомневаться, что, может быть, XIX столетие еще не кончится, как аэростаты войдут во всеобщее употребление и изменят формы общественной жизни в тысячу раз более, нежели паровые машины и железные дороги. Словом, продолжал мой знакомый, в рассказе моего китайца я не нахожу ничего такого, существование чего не могло бы естественным образом быть выведено из общих законов развития сил человека в мире природы и искусства. Следственно, не должно слишком упрекать мою фантазию в преувеличении».

Князь В. Ф. Одоевский одним из первых в России начал сочинять фантастическую литературу. Что более примечательно, что это была не просто фантастика, а утопия. «4338-й год: Петербургские письма» - утопический роман, который раскрывает неминуемость счастья и прогресса. Главная же черта прогресса - это уменьшение страдания. Другим человеком, который сочинил утопическую повесть, был еще один основатель Общества посещения бедных - Граф Соллогуб. В главе «Сон» повести Тарантас он изобразил светлое будущее России. Как сказал основатель морального утилитаризма Джон Стюарт Милль, чья критика Бентама очень похожа на критику утилитаризма Одоевского: «мысль о том, чтобы сравнить настоящее с прошлым, могла стать популярной только тогда, когда каждый человек осознал, что он живет в меняющимся мире. Эта вера в прогресс - та отличительная черта, которая больше всего роднит Одоевского и Соллогуба и других членов общества. Это был взгляд утилитаристов нового поколения, чья вера в прогресс делала его настолько ощутимым, что им хотелось его приблизить как можно быстрее, именно на это они тратили все свободное время, занимаясь волонтерской работой.

Итак, отвечая на вопрос: «почему благотворительность стала модным явлением?», мы можем разделить причины на две группы: внешние и внутренние.

Внешняя сторона лежала, во-первых, в том, что активная филантропия начала входить в определенный набор качеств, которым должен был соответствовать приличный человек из общества; во-вторых, сама благотворительная деятельность, транспонируясь, приобретала игровые черты, располагая к позированию на публике, а потому привлекала людей, желающих этой публичности; и наконец, с помощью пересадки фрейма бала и других светских развлечений в контекст благотворительности, членам Общества посещения бедных удалось сделать филантропию очень популярной, так как, не изменяя привычек людей, не требуя от них никаких ограничительных жертв, они превращали повседневную деятельность в благотворительную.

Внутренняя сторона матировала тех, кто действительно желал облегчить бремя нуждающихся. Это трансформация филантропов в середине XIX века. Дух наступающего времени, выражавшийся в господстве позитивистской науки, эмпирического эксперимента и поиска объективных законов для социального организма научил людей верить в прогресс и способствовать его наступлению уже при жизни. Благотворительность именно в годы существования Общества посещения бедных переходить из категории нравственной, то есть обязанности христианина, в категорию социальную - шага на пути к прогрессу.

3.3 Особенности фрейма благотворительности в деятельности Общества посещения бедных

В предыдущем параграфе мы немного затронули тему транспонирования государственной службы в благотворительную деятельность. Теперь нужно об этом рассказать подробнее.

Николаевскую политику называют охранительной, под этим полагают то, что император не желал сколь-нибудь существенных преобразований в государстве. Николай I так же и не консервации всех процессов, застоя в стране. Вместо этого был взят курс на позитивную программу: улучшение того, что уже есть. Так одной из первых задач стало составления Полного свода законов Российской Империи, первая часть которого была подготовлена М. М. Сперанским уже к 1832 г. Духе механических, технократических реформ происходили и дальнейшие преобразование в стране за долгую 30 летнюю николаевскую эпоху.

Если весь уклад этого времени заключался в создании всеобъемлющей бюрократии, то это должно было накладывать двоякий отпечаток на общество: с одной стороны приучало служилую молодежь к решению любых вопросов рационально и положительно. С другой, отталкивало от казенной службы, вследствие своей безжизненности, безразличности. У молодых чиновников-идеалистов зреет мечта о «собственном деле», то есть преобразовании государства теми же средствами, но самостоятельно. Это была бюрократическая мечта - соединения правильной бюрократии и того, к чему «лежит душа».

Естественно, как любое новое явление, оно трудно уживалось с традициями. Вот, что пишет профессор А. Н. Никитенко, один из членовраспорядителей Общества: «Я, между прочим, склонял его открыть для публики, хоть бы по билетам, свою богатую картинную галерею. Но у нас не принято служить общественным интересам иначе как в звании чиновника».Итак, в Николаевскую эпоху происходит окончательное формирование фрейма государственной службы, в виде дворянина-чиновника, занятого канцелярским делопроизводством. Офицеры, служащие в армии мало чем отличались от чиновников, имели право перехода на гражданскую службу с рангом, соответствующим армейскому чину. Эта первичная система фреймов, с помощью пересадки - замены контекста с государственной службы на общественную, становится новым видом благотворительности, которая в наше время получила название волонтерская деятельность.

Василий Антонович Инсарский, чиновник в департаменте государственных имуществ, так описывает свое вступление на филантропическое поприще: «Имея много свободного времени и зная, что при самом учреждении общества князь Одоевский был избран единогласно председателем правления, я как-то, при встрече с ним на одном из балов Дворянского собрания, - в то время лучших общественных балов в Петербурге. - случайно заявил ему свое желание зачислиться в состав этого полезного общества».

Как и сейчас условия для становления волонтером два: желание помогать и наличие свободного времени. Так как именно привычка быть занятым службой делает непреодолимым желание заполнить свой досуг делом хотя и личным, но достойным и полезным. Государственная служба создает фрейм гражданского волонтерства, добавляя в него слой фрейма этой самой службы.

Кроме того, транспонированная деятельность легче поддается дальнейшим переключениям, так как она плохо «подогнана» к действительности. Служба, став благотворительностью, транспонируется в более «нереальные», игровые виды деятельности. Так В. А. Инсарский описывает, как проходили еженедельные распорядительные собрания общества: «когда в 1848 году произошло волнение во Франции и там учредилось временное правительство, мы в шутку распределили имена членов этого правительства между собой, и Краевского единогласно назвали “Маратом” или “Марастом”».

На первый взгляд кажется, что это переключение происходит из-за рутинности самого процесса сбора информации, ведения строгой отчетности, заседаний, собрания и голосования по выбранным вопросам, но следуя логике гофмановского фрейм-анализа, транспонирование происходит именно из-за нерутинного характера деятельности: члены общества в повседневной жизни не собираются каждый день для решения вопросов о судьбах людей.

«Оглядевшись в новом положении своем члена распорядительного собрания, я тотчас заметил, что всю прелесть его заседаний составляют формы, целиком и, быть может, в преувеличенном даже виде и размере перенесенные из западных палат. Наш милый председатель был истинным мучеником различных затей на этот лад, и хотя постоянно действовал и колоколом, и молотком, которые у него находились всегда под рукой, но мало водворял порядка, особенно на первое время в наших прениях».

Переключение из заседания распорядительного собрания в игру в правительство происходит благодаря метасообщениям. В данном случае это сама обстановка, подражания парламентским заседанием Западной Европы. Во-вторых, это способ, каким люди попадают в члены-распорядители: происходит баллотировка, схожая с теми, которые проводились в дворянских собраниях и клубах. В-третьих, само освещение деятельности собрания со стороны императорской фамилии (на собраниях присутствовал попечитель Общества, герцог Лейхтенбергский) делает его легитимным правительством в игровой деятельности.

Наконец, на собрании принимались решения, которое изменяет судьбу пусть и отдельно взятого человека, но через него шла проекция на всех призреваемых, общество и страну. Такая игровая деятельность ускоряла отрыв Общества от государства, делало его самостоятельным и пусть и в игровой деятельности, но способной заменить правительство.

Косвенные подтверждение того, что новый вид благотворительности был именно транспонированием государственной службы, мы находим в составе участников Общества.

Еще со времен создания Ведомств императрицы Марии Федоровны филантропия являлось одним из немногих видов деятельности, которая дозволена и даже почетна для светской женщины. Они могли оказывать материальную помощь, так же как представители других состояний (сословий), а так же существовала практика назначения влиятельных дам попечительницами благотворительных заведений, но членами Общества, подобно другим дворянским клубам могли становиться только мужчины. От представителей купечества ожидали только одного - денежных пожертвований или материального обеспечения. Так на странице 4, годового отчета за 1853 год находим благодарность за полное снаряжение аптеки для бедных.

Существовали так же естественные преграды для вступления в Общества посещения бедных. Во-первых, человек должен был обладать свободным временем, которое практически отсутствовало у городских рабочих, так законодательства, нормирующего длительность рабочего дня, не существовало. Во-вторых, все члены Общества при самом основании «решили, что ни одна копейка жертвуемых благотворителями не должна быть потрачена на какие-либо внутренние издержки общества, а потому договорились вносить ежегодно по 30 рублей серебром ежегодно; остатки о сей суммы в конце года могут быть присоединены к сумме на вспоможение бедным».Это соответствовало примерно месячному размеру жалования чиновников низших рангов. В самих правилах нет ни единого слова о том, кто может быть членам Общества, а кто - нет. Тем не менее, в список распорядителей Общества исключительно состоит из государственных чиновников (только один отставной, остальные действующие. Им был известный издатель «Отечественных записок» И. И. Панаев).

Отчасти такое положение дел объясняется не переключенным слоем государственной службы в новом фрейме. Правительство и сами члены общества по привычке продолжали считать себя на действенной службе. Правило 11 Общества гласит: «Секретарь, получая жалование, считается в действительной службе. Он состоит, по должности, в VIII классе и носит мундир VIII разряда, ведомства Министерства внутренних дел; пенсия же ему назначается по VII разряду пенсионного устава». При рассмотрении устава, сам Николай I сделал комментарий на это правило «Последовало особое Высочайшее повеление, чтобы Секретарю Общества не было предоставлено право на получение пенсии, так как право сие не присвоено чиновникам благотворительных учреждений, содержимых за счет частных приношений» То есть, со стороны власти Общество выглядело, как еще одно учреждение «на особых основаниях управляемых».

Описать увиденное можно лишь за счет существования в языке представленного события. Восход описать легко, потому в используемом языке есть подходящие ресурсы. Благодаря таким ресурсам можно описывать не только текущее появление события, но и предсказывать подобное поведение в будущем. Трудности подобного рода существуют для «конечных» событий, разрушающих определенный порядок, так и для «начальных - событий порождающих новый социальный порядок. Другими словами уникальные события делают возможными все последующие операции наблюдения и самонаблюдения, но сами события недопустимы описанию на языке тех порядков, которые они учреждают.

Именно из-за отсутствия возможности описания существующим языком и нежелания текущей власти этот язык расширять, судьба общества была предрешена с самого начала.

«Давление сверху на наше общество началось с того, что в одно прекрасное утро грозный император Николай нашел неудобным, чтоб военные люди занимались делами общества, вследствие чего оно разом потеряло почти половину своих членов, принадлежащих к военному званию...

Но как ни прискорбно было это событие, общество удержалось еще на ногах и продолжало усердно действовать на пользу страждущего человечества, когда в 1848 году нанесен был ему новый и окончательный удар...

Волнения, происшедшие во Франции, побудили наше правительство зорко оглянуться кругом и, так как оно и прежде смотрело на нас весьма сомнительно, то и сочло долгом, прежде всего, прихлопнуть нас. В красноречивом рескрипте, на этот предмет сочиненном, сказано было, что деятельность наша столь полезна, что удалось обратить на себя царское внимание и что, в воздаяние наших заслуг и разных добродетелей, наше общество присоединяется к Императорскому человеколюбивому обществу. Такую цепочку злоключений Общества строит В. А. Инсарский, которые привели к его закрытию.

Конечно, император, который до конца своих дней видел в армии призраки восстания декабристов, не мог относиться не подозрительно к подъему общественности. И отчасти запрет на участие в частных благотворительных ассоциациях для военных, и, да, отчасти более строгое регулирование Общества попечения бедных и присоединение его к Императорскому человеколюбивому обществу можно объяснить тем, что после Февральской революции во Франции 1848 г. правительство стало еще подозрительнее. Люди, занятые на государственной гражданской или армейской службе, которые тратят свое свободное время на то, чтобы ходить по подвалам, где живут нищие, не внушали властям доверия. Кроме того, правительство поражало и что в попечении общества, по отчетам, состояло до 15-ти тыс. семейств.

Но нам это видится несколько иначе. За первые полгода работы Общества, когда оно только искало эффективные формы работы, членами было посещено 793 семейства, а его попечение распространилось на 1830 человек. Тогда как после такого успеха, за один только февраль 1847 года члены общества посетили 1500.В отчете общества за 1849 год говорится о том, что новых бедных может быть совсем немого, и главную направленность своей работы общество видит в наблюдении за уже известными, усилении средств общества и взаимном содействии с другими благотворительными учреждениями. Общество успешно создало множество полуавтономных благотворительных заведений, некоторые из которых смогли пережить его закрытие. Это было практически решением проблемы на уровне города.

Сами члены Общества указывают, что ждали предложений от властей:

«Вступив блистательно на поприще благотворительности и, так сказать, захватив поле, отведенное Императорскому Человеколюбивому Обществу, мы на первых порах возбудили в нем зависть и недоброжелательство. Блистательные наши отчеты клали на него самые сильные тени. Многие из наших членов были даже убеждены, что оно тянет последние свои дни и что само правительство будет просить нас взять дело, которого оно не умеет разобрать, несмотря на огромные средства, ему представленные. Именно масштаб, успешность и отсутствие фрейма гражданского волонтерства привели к тому, что власть инкорпорировала добровольческую ассоциацию в себя. По сути - это было признание эффективности общества и его успехов, иначе бы его оставили в покое или просто закрыли. Николай в свойственной ему логике просто сделал общество частью бюрократического органа, который должен был продолжать трудиться.

Окончательно Общество закрылось в начале 1855 г. из-за уменьшения интереса, а значит и финансовой поддержки, общественности, занятого Крымской войной, а так же уменьшения собственной мотивации членов, вынужденных считаться с волей Императорского человеколюбивого общества.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Феномен русской благотворительности формировался из нескольких источников. Во-первых, желание взаимопомощи, позволяющее коллективу выжить и приспособиться к суровым природным явлениям, Во-вторых, это присущее всем людям универсальное чувство эмпатии, которое заставляет человека увидеть в другом живом создании схожие с самим собой черты. Это сильное эмоциональное чувство было доведено до экстремума в христианском учении, проповедуемом Иисусом Христом. «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всем разумением твоим, и всею крепостию твоею, -- вот первая заповедь! Вторая подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя. Иной, большей сих, заповеди нет». Вторая заповедь была не менее важна, чем первая, а сами бедняки, нищие и те, кто не стремился стяжать имущество были наиболее близки к богу. В мировоззрении средневекового человека фигура Иисуса Христа была идеалом для любого верующего. Тот, кто действительно хотел жить согласно с учением, стремился к отстранению от мирского и особенно всего, что было связано с имуществом. Религиозный дух сделал нищенство даже своего рода ремеслом: нищий значит божий, безгрешный, замаливал грехи всего общества. Человек зажиточный, как бы часто он не ходил в церковь, не мог не чувствовать неправедности своего существования: «Легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богачу войти в царствие небесное». Мировоззрение средневекового человека, основанное на вере в сверхъестественное, в магию, видело в богатстве источник греха, который приравнивался к проклятию, а потому только контрзаклинание могло снять его действие. Поэтому в средневековье благотворительность приобретает формы морального императива: самые крупные благотворители - князья, они устраивают пиры для всех нуждающихся, а для тех, кто не может передвигаться, угощение развозят по городу на повозках; бояре и зажиточные горожане не отстают от князей, во время семейных праздников или поминок они угощают любого человека. Милостыня на Руси наряду с молитвой и постом была частью покаяния верующего христианина. Во многом благотворительность оправдывала существовавшее в обществе неравенство, а авторитетные церковные мыслители зачастую не столько призывали к отказу от богатства, сколько использования его для благих целей: «...даешь серебро, а получаешь отпущение грехов… избавляешь бедного от голода, а он избавляет тебя от гнева Божия».

Эта христианская обязанность подачи милостыни трансформировалась в национальную черту в виде чрезвычайной готовности подать просящему, сохранилась в русском человеке, несмотря на все запреты государства и старания людей рационального толка, до конца существования Российской империи, а, отчасти, и до наших дней.

Тем не менее с XVIII века прослеживается и другая традиция. Корни ее противоположны эмоциональным религиозным мотивам христианства, хотя и расцвели в среде протестанткой реформации. Капиталистические отношения, реформация, прагматизм, а затем и просвещение с новыми техническими достижениями создали представителя нового общества - человека экономического. Сначала прагматизм, следуя антитезе христианства, пытался бороться с нуждой наиболее механическими способами: путем его запрещения. Нищие были десакрализованы, и приравнены к преступникам, а благотворители стали пособниками преступлений. Таковой была политика правителей конца XVII - первой половины XVIII веков, а главным идеологом преобразования в области благотворительности, как и страны в целом стал Петр I. Именно он задал курс на полицейско-административное призрение нищих со стороны государства.

Первая четверть XVIII века стала переходным периодом от неорганизованной частной благотворительности, к созданию заведений общественного призрения по единому плану и регламенту. При этом сам Петр не рабочую систему государственных заведений, не найдя для этого достаточных средств, своими указами он лишь наметил политический курс в деле призрения. Более значимым достижением Петра является сдвиг в понимании задач благотворительности, наметился переход к прагматичности: важен становился результат помощи, а не сам акт, который больше не спасал душу.

Рационализация в отношении бедных в Новое время требовала сосредоточения не на акте передачи милостыни от имущего к неимущему, а на ее последствиях. Поначалу, следуя полицейско-административной логике, государство попыталось решить проблему самостоятельно, справедливо воспринимая помощь общества, как вторжение в монополию на власть. Но масштабы проблемы, а главное ее глубинные причины, скрытые в огромном неравенстве в положении между слоя общества, заставляют монархические правительства идти на уступки. Частная благотворительность становится предохранительным клапаном, стабилизирующим общество, в отсутствии адекватной системы перераспределения средств более равномерно.

Благодаря ключу «пересадка», который переключает ту или иную систему фреймов в благотворительность, представители императорской фамилии или дворянской аристократии могли заниматься любой деятельностью, не заботясь о поддержании сословной чести. Самая неприглядная, черная работа должна была рассматриваться не сама по себе, а неразрывно от контекста или цели. Поэтому благотворительность раньше чем, что бы то ни было, перекидывало мостки между социальными слоями в обществе.

Приказы общественного призрения, а затем Ведомства учреждений императрицы Марии и Императорское человеколюбивое общество приносят новый гуманистический контекст в государственную систему борьбы с нищенством. Это были гибридные институции, в которых государственный элемент преобладал над общественным. Отсюда и их типичные недостатки: формализм, бюрократизация, невозможность проявить инициативу. Поэтому наряду с органами призрения в XIX веке появляется все больше частных благотворительных обществ и заведений.

Отношение абсолютной монархии очень неохотно менялось в сторону большей проработанности законодательства и большей свободы добровольческой деятельности. Поэтому всю первую половину XIX в. проявление частной инициативы было сильно ограничено, а все случаи ее конкретной реализации носили концессионный характер личного договора с императором.

Российское гражданское общество и добровольческие благотворительные организации как его составная часть, во многом были детищем государства, хотя государство проводило по отношению к ним неопределенную и непоследовательную политику. Правительство с самого начала балансировало между патернализмом с одной стороны, и подавлением - с другой, не видя возможности ни запретить частную инициативу, ни «развязать ей руки». Государство хотело от общества помощи в модернизации страны, а с другой стороны стремилось не допустить, побочных политических последствий.