Проблемное поле этнической репатриации: позиции исследователей

Размещено на http://www.allbest.ru/

Размещено на http://www.allbest.ru/

Проблемное поле этнической репатриации: позиции исследователей

Объяснение причин разрыва казахского мира на отдельные, долгое время физически изолированные фрагменты, через критическое осмысление природы разрыва, хаоса, кризисов, переходов, цикличного и нелинейного развития, замедления (или даже «спячки» как гомео-стаза, его английский вариант это технический термин в компьютерных технологиях - hibernation), консервации и трансформаций и поиски путей его объединения в современном казахстанском обществе являются настоятельными задачами, которые должны решать исследователи истории и культуры казахского народа. «Духовный космос нации напоминает замысловатую мозаику унаследованных исторических вех, с беспорядочно и разновременно оставленными следами. ...Духовность народа можно разделить на три категории: долгий, короткий и горячий путь. Тропы поиска пролегают тут по усложненной системе пространственно-временных ориентиров, где изначально должно наличествовать не только конкретное знание, но и образное, если хотите, виртуальное представление о предмете исследования. При этом следует учитывать, что интуитивный подход зиждется не столько на догадках, сколько на опыте и накопленной информации» [1]. Этническая репатриация как компонент миграционной политики Казахстана является частью многослойных циклически развивающихся процессов становления нового государства и общества. Эти процессы имеют свою внутреннюю природу и логику развития, но так или иначе будучи вписанными в рамки исторических процессов, через которые проходит весь мир, несут в себе и черты, присущие глобальным миграционным процессам.

Этническая репатриация протекает на фоне развертывания процессов глобализации - «давление» и «притяжение» центров мировой экономики и политики, деятельность транснационального капитала, информационные и миграционные потоки, вызванные не этнодемогра-фическими, а политико-экономическими факторами, межкультурные коммуникации. Следует также принимать во внимание и геополитические масштабы политик «этнизирующихся» или «национализирующихся» государств. Гуманитарное измерение миграций включает общечеловеческие, международно-правовые, страно-вые, групповые (коллективные) и индивидуальные параметры, которые зачастую не совпадают.

Этническая миграция является этнической только в официальной трактовке государства, заинтересованного в реэмиграции из какого-либо государства определенной этнической группы в международно-правовом поле. После пересечения государственной границы, часть репатриантов считается этническими мигрантами и может рассчитывать на определенный статус и льготы, предусмотренные законами принимающей страны, и далее встраиваются во внутренние миграционные процессы, а те, кто прибыл по своим каналам считаются уже транснациональными мигрантами, отношение к которым зависит от политики принимающего государства - считать их нелегальными мигрантами, репатриантами вне квоты и без транзитного правового статуса, трудовыми ресурсами, беженцами, или «маятниковыми мигрантами», т.е. теми, кто пересекает границу по личным и экономически обусловленным причинам (образование, сезоны, семейно-родствен-ные связи, экономические интересы). Вопросы транснациональной миграции перетекают в плоскость международно-правового регулирования (режим контроля за государственной границей, экономическая безопасность, межгосударственные договоренности о миграции и региональная безопасность, права человека).

Другой ракурс для измерения процессов, связанных с этнической репатриацией - диас-поральная политика как во внешней политике, так и внутристрановая. Все государства мира поддерживают свои государствообразующие этнические группы, проживающие в других странах. Имперский подход к трактовке отношения к проживающим за пределами России этническим русским в виде поддержки диаспоры, как и у политики по выполнению «постколониальной миссии» европейских стран по патронажу жителей своих бывших колоний¹, стал составной частью геополитики России на постсоветском пространстве². Диаспоризация как внешнеполитическая составляющая проводится и Казахстаном после 1991 г. в виде стимулирования этнической репатриации и поддержки зарубежных этнических казахов. Во внутренней политике осуществляется проект по созданию единой казахстанской нации. Данное исследование есть изучение процесса самого процесса адаптации и интеграции оралманов-старожилов и прибывающих, поэтому в течение времени могут возникнуть новые проблемы, которые потребуют пересмотра концептуальных положений или нового прочтения уже опубликованных материалов.

Изучение состояния зарубежных казахов (образ жизни, интересы, статус в принимающем государстве и потенциал) проводилось в советское время, но было подчинено интересам государственной безопасности [2]. Советская наука в трактовке изменения состояний этнических групп в государстве исходила из марк-систко-ленинского положения о примате идеологии. Бытие в «другом, идеологически чуждом мире» определяло и трансформацию этнического сознания в советской интерпретации. Репатриация этнических групп из Китая, проведенная советской государственной машиной с использованием всех ресурсов в послевоенные годы, означала и завершение³ длившихся веками раздоров о разделе территорий и народов между Китаем и СССР [3]. Руководство Советского Союза не могло критически оценивать политик принимающих государств (КНР, Монголия) в отношении казахов как кочевого социума, т.к. эти реформы были вариациями советских рецептов. Казахи СССР сохранили базовые этнические инвариантные компоненты, несмотря на радикальную трансформацию социо-экономических основ. Казахи Монголии и КНР сохранили и экономические основания этничности - кочевое и полукочевое скотоводство [4], социокультурные маркеры, и будучи политически лояльными к принимающим режимам могут стать частью экономических и политических процессов в независимом Казахстане. Зарубежные казахи прошли сложные процессы приспособления к принимающим обществам и режимам, поэтому в социокультурном плане являются носителями бикультурного сознания в разных формах и проявлениях (язык и его смысловая наполненность и дискурсивные практики, поведенческие стратегии, пищевые предпочтения, ценностно-мотивационная составляющая поведения и суждений), и создали своеобразную культуру, которая условно может именоваться диаспо-ральной культурой казахов КНР, Монголии или России. Глубинные различия между казахами по странам в виде особой привязанности к месту рождения и проживания (ландшафт и климатические особенности), шкалы измерения поступков с точки зрения здравого смысла/ рациональности и нравственности, определения смысла жизни и сути своего существования в череде поколений и значения данного периода в истории всех казахов (необходимость объединения усилий всех казахов для построения сильного и процветающего Казахстана - в интерпретации руководства и казахов Республики Казахстан) проявляются прежде всего в оценке хода этнической репатриации.

Как осуществляется казахстанскими властями мониторинг этносоциальных отношений в обществе, их классификация по идентификационным признакам или таксономическим маркерам, и как определяется приоритетность решения тех или иных проблем? Логика правительства Казахстана в целенаправленном проведении политики по репатриации этнических казахов на историческую родину состоит в том, необходимо воспользоваться неопределенностью мирового порядка и утвердить свое место во всемирной истории и это есть выполнение исторической миссии, телеологически предсказанной поколениями номадов, живших в казахской степи.

Но перед руководством стоит сложная задача - как совместить политические традиции кочевников, российской колониальной модели, её модифицированной советской версии, имплантированной западной демократии и проект создания нового государства и нации? Как вплетаются миграционные процессы в архитектуру нового мира казахстанцев? По своей природе миграционные процессы в полиэтничном обществе несут большой конфликтогенный потeнциал. Все этносоциальные конфликты, по природе своей, касаются не только роли той или иной этнической группы в системе распределения власти и жизненно важных ресурсов, сколько способов аргументированно выражать и отстаивать свои позиции [5]. Русскому философу Ильину И. принадлежат слова: «Любому правительству следует быть лучше своего народа, «ибо именно лучшее правительство сделает и его самого лучшим» [6].

Изучение комплекса сложных проблем, связанных с реализацией программы репатриации позволяет по-новому взглянуть на вопросы историко-культурного, социоэкономического развития Казахстана и казахского народа. Репатрианты несут в себе не только разные модели «казахского инварианта», но и в зависимости от накопленного в странах исхода социокультурного капитала⁴, интерпретируют процесс репатриации и выстраивают стратегии поведения и модели адаптации. Особенность трактовки статуса оралманов и их права на возвращение на историческую родину следует трактовать как этнические до пересечения границы страны, а после возвращения как переходные к гражданскому статусу и далее после получения гражданства РК, как права гражданские, т.е. уравнять с правами всех граждан Казахстана. Правительство Казахстана избегает терминов - этническое меньшинство, или титульная нация или этническая группа. Поэтому требование особенных прав орал-манами от правительства Казахстана вступает в противоречие с правами других граждан страны, т. к. необходимо совместить национально-государственную и этническую идентичности [7]. В выступлениях и программных документах, принятых казахстанским руководством нация и народ употребляются не в этнокультурном значении, а в смысле необходимости формирования государственной гражданской общности при государствообразующей роли казахов -народ Казахстана, граждане Казахстана, но перед руководством страны стоит задача мобилизовать общество (и репатриантов в том числе) для участия в реализации этого проекта. Но, как подчеркивает Л. М. Дробижева, «для того, чтобы довести идеи, смыслы до массового восприятия, надо распространять их, учитывая «здравый смысл», то есть через такие образы, высказывания, которые могут быть поддержаны тем, на кого они рассчитаны, создавая впечатление, будто они и сами так думают». [7, с.216]. Позитивным результатом данного процесса будет формирование национально-гражданской идентичности, которая включает «не только лояльность государству, но и отождествление себя с гражданами страны, представления об этом сообществе, ответственность за судьбу страны и переживаемые людьми в связи с этим чувства (гордость, обида, разочарование, пессимизм иил энтузиазм)... Здесь присутствуют когнитивные и регулятивные элементы (готовность к действию во имя этих представлений и переживаний)». [7, с.218].

Государственно-гражданская идентичность есть ресурс государства и общества и также некий барометр изменений настроений в обществе. Именно гражданско-этатистской трактовки своего положения в обществе добивается государство Казахстана от самих репатриантов. Национально-гражданская идентичность - это отражение привыкания населения к новому государству, его очертаниям и месту в мире. В интерпретации репатриантов право на возвращение и все, что происходит с ними после переезда в Казахстан видится в ином свете -«зов родной земли, заветы предков, родина позвала, родина не выполняет свои обещания, здесь другие казахи, мы такого не ожидали», «в другом государстве мы полноправные граждане, хотя и являемся этническим меньшинством, а на родине предков как этнические казахи не можем подняться выше статуса оралманов»⁵. Изучение историко-культурных факторов, лежащих в основе таких формулировок у групп оралманов поможет вычленить блоки проблем и выявить основные тренды в адаптивных стратегиях и ментальных сдвигах репатриантов по странам исхода и поколен-ческим срезам.

Определение статуса этнических групп вне исторической родины.

Зарубежные казахи - история их расселения, способы адаптации к принимающим обществам и стратегии выживания, а также отношение к исторической родине под властью советов в СССР до горбачевских реформ, были объектом не столько научного изучения, сколько идеологической и контридеологической пропаганды и оценки их негативного потенциала, поскольку из их рядов выходила интеллектуальная прослойка (особенно в Западной Европе и Турции), которая критиковала советскую политику национальностей [8-9]. Казахи Монголии и КНР рассматривались советскими идеологами как этнические меньшинства, прошедшие «социалистическую обработку», но способные восполнить демографический и социально-экономический вакуум в аграрном секторе Казахской ССР в конце 1980-х гг. [10]. Ввиду особенностей проживания казахов за рубежом в особом геоэкологическом ареале традиционный образ жизни, производный от миграций и кочевого скотоводства, сохранился только у казахов Монголии и Китая [11]. До 1991 г. определения зарубежных казахов были окрашены в идеологические тона - они описывались как прошедшие через адаптационные фильтры в принимающих обществах «чуждые» или «родственные» группы коренной национальности [12].

Работа И. Сванберга о казахах Турции и КНР была опубликована впервые до распада СССР, когда вопрос о репатриации не ставился. Поэтому для казахов в этих странах важно было культурно выжить (по выражению автора), задействовав накопленный веками опыт взаимодействия с внешним миром и внутренний потенциал этноса. Интересен подход исследователя к определению казахов Китая, которых он называет этническим меньшинством, а казахов Турции - беженцами. Кровавые политические события в Китае с начала 1930х гг. интепрети-ровались западными исследователями как противостояние националистических и коммунистических идеологий, и казахи, не принявшие коммунизм в советской и китайской версиях, подпадали под категорию беженцев, в отношении которых были приняты меры по оказанию им помощи.

И. Сванберг указывает, что один из действенных механизмов выживания и сохранения этнической идентичности для казахов было овладение двойными культурными стандартами [13, с.140]. Ученый отмечает, что к концу 1980-х гг. казахи Турции потеряли навыки кочевого образа жизни, стали в основном городскими жителями, их сведения и представления о казахах на исторической родине не всегда отвечали реальности. Казахскость сохранялась к тому времени у них только на семейном уровне и внутри небольших групп.

Работа И. Сванберга о казахах в КНР представляет интерес, поскольку в ней описываются двусторонние процессы их встраивания в китайские административные рамки - создание политико-правовых механизмов и сотрудничество руководителей казахских родовых подразделений с китайскими властями. И. Сванберг подчеркивает, что несмотря на периоды активного сопротивления казахов китайским властям в 1930 и 1940 е гг., они имели богатый опыт сотрудничества с политическими структурами Китая еще со времен Цинской империи на определенных условиях. Казахи пользовались относительной автономией в социально-экономической сфере и культурных процессах на территории кочевания (родо-племенное деление, социальная стратификация - иерархия и фиксация статусов в рамках родо-племенной системы, соблюдение религиозных практик и образа жизни). Право на сезонные миграции было оговорено системой даннических отношений с постджунгарских времен - кочевое скотоводство. Нарушение этих неписанных договоренностей во время гражданской войны в Китае с начала 1930х гг. и вызванное наплывом беженцев из советского Казахстана, вызвало столкновения с китайскими правящими кругами, вылившиеся в кровавое противостояние, продолжавшееся до начала 1950х гг.

Артикуляция необходимости изучения зарубежных казахов как социокультурного феномена - диаспоры - с присущими ей этнокультурными особенностями была предпринята Г. М. Мендикуловой, но она не ставила целью выяснение миграционного настроения зарубежных казахов [14]. В своих работах автор выделила типы казахских диаспор - по природе взаимоотношений с принимающими режимами и обществами, миграционному потенциалу (численность, состояние, планы и тенденции), специфике этно-культурных процессов и особенностям этнической идентичности. К примеру, китайские казахи сильно отличаются по образу жизни менталитету от турецких, что объясняется прежде всего тем под какими режимами они живут и к каким ограничениям в этническом развитии они вынуждены были приспособиться. Гульнар Малбагаровна выделяет две основные группы зарубежных казахов - диаспора и её ответвления (трудовая, образовательная и т.д.) и ирредента. Современное состояние казахской диаспоры в странах проживания Мендикулова рассматривает в рамках группы по следующим критериям: «наличие, и в какой стадии развития находятся в казахских общинах: брак и семья, этнические общества, школы и язык» [14, с.251]. Инокультурное окружение и вызовы модернизации привели к тому, что казахи в Турции и странах Запада, сохраняют групповую идентичность, которая проявляется в так называемой «казахскости» -особенности проведения бытовых и обрядовых ритуалов, способы ведения хозяйства, образ жизни и культура питания [14, с.257], что соответствует выводам И.Сванберга [13, с.22].

Г. М. Мендикулова акцентирует внимание на историческом фоне, которую обусловили потерю казахами части своей этнической территории и привели к вынужденной миграции, как основной причине формирования казахской диаспоры. Автор выводит определение ирре-денты для зарубежных казахов, проживающих во фронтирной зоне - вдоль границ с соседними странами. Природа поведения ирреденты двойственна, с одной стороны она проживает на своей этнической территории, которая является составной частью другого государства. С другой стороны, она стремится к воссоединению с исторической родиной. Для этого создаются локомотивные группы, которые начинают процесс актуализации проблемы внутри страны в виде требований признать свою этническую группу коренным народом, придать особый статус территории проживания и введение новых форм администрирования. На внешней арене это проявляется в заявлениях о несправедливых границах и искусственной государственности, требованиях защиты их прав международными организациями и необходимость воссоединения, и т.д.

Часть зарубежных казахов подходит под определение диаспоры (компактное расселение и сохранение базовых концептов идентичности, связи с исторической родиной), а другая уже вышла за рамки узкой трактовки диаспоры и подходит под определение транснационализма, т. к. уже довольно-таки успешно встроена в международные сети (регулярные и нерегулярные) перемещений, вызванные уже своими неэтническими интересами и способностями к трансграничной мобильности [15].

Для корреляции определения что представляют собой зарубежные казахи- диаспору, ир-реденту или этническое меньшинство в странах проживания, целесообразно обратиться к научному дискурсу о русских и русскоязычных на постсоветском пространстве. Русское и русскоязычное население было сформировано на постсоветском пространстве в течение нескольких веков, что было обусловлено, прежде всего, военно-политическими и политико-экономическими факторами. После 1991 г. режимы новых независимых государств, основное население, русские и русскоязычные должны были с необходимостью осознанно определиться со своим статусом, кто они и с кем. Но поскольку русское население неоднородно по происхождению, составу - количественному и качественному, это отражается и в установках на статусные роли. Если официальный Кремль расширил понятие русская диаспора за счет включения русскоязычных, то исследователи дают узкие определения по статусным группам русские как этническое меньшинство, русскоязычное население. Качественные характеристики используются в теоретико-методологических целях [16].

Н. Космарская на основе полевых исследований (интервью, опросы, наблюдение и анализ публикаций) показывает изменение в отношениях русских и русскоязычных в Киргизии к своему статусу через переоценку своей роли в жизни советского и постсоветского киргизского общества [17]. Прочтение работы Н.Кос-марской дает основание заключить, что так называемое конструирование диаспоры есть прежде всего политизированный процесс, который состоит из нескольких составляющих - глобальная политика заинтересованных стран (право присутствовать где-либо через интерпретацию миссии быть там, где надо), стимулирование миграции по прежде всего внутри-страновым геоэкономическим соображениям -необходимость заполнить демографические ниши за счет манипулирования конструированным образом родины или новой родины и политика снизу, когда сами меньшинства таким образом стараются решить свои проблемы. Русские и русскоязычные на постсоветском пространстве, по мнению Н.Кос-марской, являются «постимперскими меньшинствами». Термин изобретен ею исключительно для нужд общества /17, с. 562/, а именно, в нашей дешифровке, с прагматической целью помочь русским и русскоязычным избежать комплекса неполноценности и, адекватно оценив свои возможности и интересы, либо встроиться в процессы нацие-государственного строительства в новых государствах Центральной Азии или, после миграции в Россию, не испытывать морально-психологических проблем из-за того, что их «выжили». Термин «постимперские меньшинства» подразумевает и «деятельную заинтересованность» (как «ответственность защищать») [18] бывшей метрополии в судьбе этнических групп, историческая судьба которых была определена именно их статусом в соответствии с государственной политикой до и после развала СССР.

Флинн Мойя анализирует влияние концептов родины и дома на способность мигрантов адаптироваться к новым условиям в России через то, как видится политика репатриации РФ в жизненных историях мигрантов /19/. Она обращает внимание на пространственно-временную локализацию и эволюцию интепретации своей жизни мигрантами в их дискурсах. Отношение мигрантов к новым условиям и видение страны родиной и домом зависят от того, что они вкладывают в эти понятия через своеобразный переговорный механизм с прошлым в настоящем и ориентируясь на будущее. Ключевые аспекты нарра-тивов фокусируются на родных - в России и стране, где жили раньше, социально-экономической и политической безопасности, и социальных сетях [19].

Модели этнических политик на постсоветском пространстве - варьируются от формирования моноэтничного общества до плюралистического с доминирующим этническим, этнокультурным или гражданским фактором. Международный опыт адаптации мигрантов (и прежде всего этнических репатриантов) и изменений в установках этнических меньшинств на адаптации или интеграцию представляют интерес для нашего исследования с точки зрения того, какие факторные основания (культурные, социо-экономические или психологические) стали отправными пунктами для выработки модели выживания в принимающих обществах. Какую адаптацию ожидают власти от мигрантов и репатриантов?

Бывшие советские республики Балтии -Латвия, Литва и Эстония - долгое время находились в центре внимания, как политиков, так и исследователей в связи со статусом русскоязычного населения. Именно так называемый «русский вопрос» едва не стал основным препятствием на пути вступления этих стран в ЕС, но в то же самое время был плюсом при рассмотрении заявок этих стран в НАТО. Если общий курс по строительству европейского по форме государства, в странах Балтии акцентируется на формировании общегражданской идентичности, то внутренняя политика фокусируется вокруг интересов титульной нации/ этнической группы при акценте на гражданственность - гражданские права предоставлены всем постоянным жителям Литвы независимо от национального происхождения (к примеру) и ратифицирована Конвенция Европейского Совета по охране национальных меньшинств. Русскоязычное население в странах Балтии в период после 1991 г. все еще составляет в среднем около 25 % (включая и этнических русских).

В. Волков и Т. Лигута выделяют два дискурса национального сознания в рамках процесса интеграции русских в латвийское общество -культуроцентричный и правозащитный [20]. Первый имеет два полюса - культурное обогащение и симбиоз русской и латышской культур и второй - этноцентричный или националистический - придание особого статуса русскому языку. Правозащитный дискурс кроме этого акцентирует внимание на статусе русского языка, поскольку именно успешная сдача теста на владение русским языком дает основание не титульному меньшинству претендовать на латвийское гражданство, работу и социальное продвижение. Латышский дискурс продвигает концепт социальной интеграции через этноцентризм - владение государственным языком, уважение к латышским национальным ценностям, в трактовке государства. Свои специфические культурные запросы этнические меньшинства имеют право удовлетворять индивидуально, но не коллективно. Однако, несмотря на особый курс государства в отношении нелатышских меньшинств, в Латвии действует большое количество различных организаций и ассоциаций по защите и продвижению прав русского населения, которые выступают за модель культурного плюрализма. Д. Лайтин отмечает межпоколенческий сдвиг в Латвии в отношении необходимости изучать государственный язык, что, прежде всего объясняется перспективами быть частью европейского мира для не латышей [21].

Н. В. Касаткина выделяет этничность обыденного сознания - исходным пунктом являются антропологический облик (внешность), фамилия, язык и акцент. Субъективные факторы - принадлежность к меньшинству или большинству также имеет большое значение, конформизм [22]. Автор считает, что «этнической интолерантности может сопутствовать высокий уровень этнического опознания, которые существуют в повседневной жизни и в обыденном сознании». Используя методологические подходы Д.Берри, Н.В. Касаткина приходит к выводу, что для не титульных этнических групп в странах Балтии важна этносоциальная адаптация, которую автор трактует как «своеобразное сочетание стремлений, надежд индивида с его возможностями и потребностями, с одной стороны, и требованиями общества, с другой». В свою очередь, она становится возможной при успешной социокультурной адаптации, которая включает в себя «внешние социальные условия и возможности индивида участвовать в жизни окружающего общества».

Н. В. Касаткина подчеркивает, что психологические ощущения индивидов (насколько они считают свое положение в обществе высоким или нет) являются наиболее важными для оценки их адаптации к внешней среде, что определяется как «социальное самоощущение» через выяснение привяанности к территории у разных социальных групп по ассоциативным образам (по парным сравнениям родное-чуждое, близкое-далекое, и т. д.). Касаткина характеризует этничность некоренного населения как угасающую, с акцентом на то, что люди привыкают к новому статусу в обществе и приспосабливаются к нему через даже потерю части своей этничности.

Для того, чтобы выделить проблемы, которые оказывают серьезное влияние на процессы адаптации и интеграции репатриантов в плане психологической интерпретации, важно обратиться к опыту исследований репатриантов в других странах (Германия, Израиль, Россия). Германия имеет уже достаточно богатый опыт создания политико-административных условий для адаптации и интеграции репатриантов, поставленный на рельсы демократического Европейского Союза. Миграция в Германию имеет несколько составляющих: трудовая, этническая (этнические немцы и члены их семей, и политическая (беженцы). Израиль осуществляет только этническую репатриацию. Россия выбрана для нескольких видов миграций -транзитная, этническая, трудовая и политическая (беженцы).

Н. Элиас на основе 30 интервью выходцев из стран СНГ, для которых русский язык остается одним из основных источников информации и удовлетворения культурных запросов через СМИ, отмечает, что роль СМИ на понятном для мигрантов языке важна прежде всего с психологической точки зрения (как спасательный круг), т.к. создает «островки уверенности и ощущение нормальности бытия», это также позволяет им «сохранить высокую самооценку, несмотря на отрыв от прежнего образа жизни и драматическое падение социального и профессионального статуса» [23].

М. С. Савоскул на основе изучения интегра-тивных стратегий мигрантов в Германии выделяет несколько факторов, которые могут служить индикаторами успешной интеграции (каждый из которых также состоит из нескольких компонентов): жилье, работа, длительность проживания в одной местности [24]. Модели интеграции рассматриваются как внешние (предлагаемые государством) и наработанные самими репатриантами. Внешние (немецкие модели): концепции ассимиляции, ротации мигрантов, этническое или мультикультурное многообразие. Их современная трактовка видится как структурное выравнивание статусов и возможностей мигрантов по сравнению с местным населением, но с сохранением культурной автономии первых. Разница между мигрантами и местным населением должна быть минимальной. М. С. Савоскул отмечает, что успешная реализация этой модели будет иметь следующие позитивные выходы как «возможность полноценного участия мигрантов в общественной жизни принимающего общества, равноправный с членами принимающего общества доступ к общественному достоянию общества, равная с местными жителями возможность достижения высокого социального статуса». Немецкий исследователь Элверт показывает значимость настроя самих мигрантов на интеграцию. Он выдвигает три взаимосвязанные черты внутренних структур, которые облегчают мигрантам путь вхождения в принимающее общество: 1) укрепление идентичности и самосознания мигрантов; 2) передача знаний о повседневных навыках и умениях, необходимых в новом сообществе; 3) возможность создания объединений по интересам. Рамочные условия состоят в том, что внутренние процессы не должны противоречить внешним, быть гибкими и меняться в соответствии с требованиями внешней среды.

М. Савоскул также установает последовательную связь между формированием у мигрантов образа Германии и настроений на адаптацию и интеграцию - чем детализированнее представляют себе мигранты немцев и немецкую реальность, тем больше возможностей у них появляется для того, чтобы понять проблемы, стоящие перед ними и выработать стратегии встраивания в новую реальность [25]. Кроме того, Савоскул отмечает, что культурный багаж мигрантов, накопленный до переезда существенно ограничивает или увеличивает их интегративные возможности.

К настоящему времени в казахстанской науке накоплен значительный разнообразный по теоретико-методологическим подходам, практической нацеленности и источниковедческой базе материал, благодаря которому можно судить о степени изученности проблем, связанных с ходом реализации политики этнической репатриации.

Впервые в казахстанской исторической науке вопросы внешних миграций казахского этноса были связаны с внешнеполитическими векторами в работах Г.М. Мендикуловой [14]. В работе дан обстоятельный обзор истории формирования казахской диаспоры со времени геополитического разлома в Центральной Азии - подъем и расширение Джунгарии за счет экспансии в казахские степи. Автор подчеркивает именно насильственный характер казахских миграций с начала казахско-джунгарских войн до середины 1930-х годов, когда советская политика «этноцида» [14, с.117] против казахов вынудила многих из них избрать миграцию в качестве способа выживания [26]. Для Г.М. Мендикуловой казахи России, Узбекистана и Китая - ирредента или невоссоединенные нации [14, с.34]. Среди зарубежных казахов сильны адаптационные процессы, но не ассимиляция [14, с.44].

Разделение зарубежных казахов на диаспору и ирреденту выводит изучение особенностей существования казахов в инокультурном окружении из области антропологии (социальной, культурной) - в геополитическую, что в казахстанском контексте актуализирует рассмотрение исторических событий, которые были основным факторами внешних миграций.

Изучение зарубежных казахов.

Современное состояние казахов Китая представляется очень обширной темой, которую следует изучать, используя весь инструментарий антропологии и политологии. Все западные исследователи сходятся во мнении, что в Китае процессы детерриториализации казахского этнического меньшинства (объективно вызванные процессами модернизации и экономических реформ) [27], неминуемо вызовут структурные изменения в системе культурных компонентов казахской идентичности. Политика Китая по освоению западных регионов подчинена прежде всего обеспечению экономической безопасности, по мнению исследователей [28].

Этническая политика является подчиненным субкомпонентом экономической безопасности и стабилизации ситуации в регионе в целом.

Но противоречивые описания и выводы о состоянии и перспективах развития казахов Китая наблюдаются в казахстанской исторической науке и публичном дискурсе на страницах средств массовой информации - от радужных описаний до черных сценариев, что вызвано на наш взгляд несколькими факторами:

1. чрезмерная политизация позиций и взглядов и ангажированность авторов публикаций, которые являются проводниками тех или иных институализированных концептов как в Казахстане на разных уровнях (государственные структуры и сообщества оралманов), так и в КНР;

2. недоступность материалов о состоянии казахов по областям проживания в Китае;

3. односторонний подход исследователей, которые имеют возможность поближе познакомиться с казахами Китая в рамках исследовательских проектов, к изучению жизни китайских казахов. Большая часть опубликованных результатов по итогам диаспоральных проектов (в частности о казахах Китая), относится к литературному творчеству - книжные издания романов, поэм и стихов, и современное творчество творческой интеллигенции казахов КНР. Единственный заявленный проект о политико-идеологической составляющей культурного наследия казахов Китая - об идее Алаш, как связующей нити всех казахов, в особенности у казахов КНР [29]. Материалы о результатах исследования не опубликованы;

4. особенностьтеоретико-методологических подходов к трактовке и интерпретации событийного ряда из жизни казахов Китая.

К примеру, автор публикации о казахах КНР утверждает, что «общая картина языкового, культурного и научного положения казахской общины в СУАР, как в целом в КНР, представляется благоприятной», но далее отмечает, что «ассимиляция казахов будет происходить, а темпы только ускорятся», поскольку китайские власти не заинтересованы в миграции казахов, особенно квалифицированных специалистов, представителей научной и творческой интеллигенции, и молодежи [30]. Следовательно, основной контингент репатриантов из Китая, это сельское население, которые из-за социально-экономического давления со стороны хань-ского населения не имеет возможности для дальнейшего развития в сельской местности и не может трудоустроиться в городах из-за того, что не имеют необходимой квалификации и не владеют китайским языком хорошо. Кроме того, политика китайского государства по ограничению рождаемости является дополнительным миграционным фактором для казахов, т.к. они не могут зарегистрировать своих детей. Для определения блоков факторов, которые влияют на процессы этнической репатриации необходимо обратиться к имеющейся научной литературе - как западных исследователей так и казахстанских.

Авторитетный казахстанский китаевед К.Л. Сыроежкин суть проблем, связанных с этнической репатриацией, в частности из Китая, еще в 2000 г. обозначил двумя определениями «пятая колонна» и «троянский конь» [31]. Он считает, что репатрианты несут в себе потенциал - позитивный и негативный, поскольку:

1. Казахи КНР не считают Казахстан своей исторической родиной, т.к. линии геополитического раздела в Евразии, закрепленные русско-китайскими договорами второй половины XIX века раскроили «этнический ареал» казахов. Территория проживания современных казахов Китая считается их родиной в этнокультурном и политико-правовом отношениях.

2. Китайское государство на всех этапах своего развития внедряло в систему политических ценностей проживающих на его территории народов идею подданства Китаю, которая прошла сложную эволюцию от разных форм «союзничества» через данничество и подданство к современной трактовке гражданства и его административно-институциональным установлениям.

3. Неготовность административных структур Казахстана к решению сложного комплекса проблем, связанных с обустройством репатриантов, что заметно снижает миграционные настроения китайских казахов, часть которых успешно встроилась в социально-экономические процессы КНР.

4. В то же самое время, центральное руководство КНР в Пекине заинтересовано в миграции части казахов из СУАР, поскольку это поможет решить многие проблемы (снизить демографическую и социально-экономическую нагрузку на природные ресурсы) и создать вдоль границы лояльную Китаю группу.

Западные регионы (10 провинций, 23% населения страны, 15% от всей территории КНР) стали приоритетом для внутренней геополитики с перспективой на большой внешний геополитический прорыв у руководства КНР с 1999 г. [32]. Основная, декларируемая китайскими властями, цель развития западных регионов - поднять уровень социально-экономического развития до средне зажиточного и выравнивание межрегионального дисбаланса. По обещаниям китайского руководства, до них «дошла очередь развиваться» [33].

Была создана группа для руководства по развитию западного региона в составе премьера, вице-премьера и 17 министров (16 января 2000 г.). Основные усилия было решено направлять не на увеличение государственной доли в создании экономической инфраструктуры, а на привлечение инвестиций в ключевые районы Запада, которые отвечают следующим параметрам: сложившаяся экономическая база, высокая плотность населения, расположенность вблизи планируемых стратегических магистралей как части евразийского транспортного пути/евразийского коридора и водных источников. Как следствие реализации проектов в рамках развития Запада китайского руководство намеревалось снизить социально-экономическую напряженность в районах проживания этнических меньшинств, и тем самым свести к минимум возможности сепаратизма и внешнего «заинтересованного участия» во внутренние дела КНР. О начале реализации Стратегии по развитию запада было объявлено вскоре после натовской бомбардировки китайского посольства в Белграде.

Исследователи выделяют помимо необходимости выравнивания социально-экономических показателей в КНР, и иные причины активизации деятельности китайского государства в западных регионах страны. Новая интерпретация кочевого скотоводства одна из них. Экологические соображения в СУАР приобрели форму политэкологии - необходимость борьбы с опустыниванием, засолением почв, улучшением биоразнообразия, чему было подвержено около 30% всей площади страны [34]. Большая часть этих земель находится на западе страны, в местах проживания этнических групп. В тоже время большая часть природных ресурсов, неиспользуемых земель и водных ресурсов находится также на западе. Их эксплуатация призвана была решать проблемы всей страны. Китайское правительство было серьезно озабочено ростом не ханьского населения в западных провинциях, где на одну семью приходилось более трех детей (как было разрешено не хань-ским семьям). Аргументация в вопросах контроля за рождаемостью в районах проживания этнических меньшинств сводится, прежде всего к демографическому давлению на внешнюю среду и неразвитую социально-экономическую инфраструктуру, которые должны удовлетворять потребности населения.

Геополитические факторы - эволюция шанхайской пятерки ( создана в 1996 г.) в ШОС в 2000 г., где вопросы региональной безопасности были тесно увязаны с проблемами пограничной и внутренней безопасности КНР, и необходимость противостоять «трем злам» (экстремизм, фундаментализм и сепаратизм) в интерпретации Китая стали краеугольным камнем для создания российско-китайской структуры коллективной безопасности в Евразии.

Вызовы для казахского населения СУАР состоят в том, вследствие интенсивного развития западных регионов привело к нескольким системным негативным факторам, которые могут иметь серьезные последствия для стабильного функционирования как региона, так страны в целом: 1) рост коррупции и «коррумпированная» конкуренция за те или иные ниши между этническими группами и закрепление выгодных позиций за группами внутри этнических меньшинств, что ограничивает шансы на социальную мобильность внутри группы; 2) рост межэтнической напряженности как выражение недовольства этнических групп из-за наплыва ханьцев и их более высокого социального и материального положения. Китайское государство инвестирует прежде всего в развитие технического образования для населения страны в целом, и прежде всего для западных регионов, что снижает шансы этнических меньшинств на получение образования на китайском языке [35].

М. Зукоски отмечает, что система распределения участков для скотоводческих хозяйств в Китае по своей природе представляет собой властные отношения между государством и этнической группой (казахами), которые прямо или опосредованно разрешаются в переговорном процессе с их представителями. Следовательно, коллективное начало превалирует в социальной идентификации казаха как представителя этнической группы, и через культурные механизмы опосредованно приводит к определению своей значимости своей группы в широком социуме, причем основная мотивация- выживание через компромисс [36]. М. Зукоски и Бэнкс приходят к такому выводу через оценку системы распределения пастбищ в КНР кочевому населению (казахам в СУАР).

Особенности политико-административных рамок проживания казахов в СУАР Китая с точки зрения экономических и экологических условий рассматриваются на материалах проекта Азиатского Банка Развития на период с 2011 г. по 2015 гг. [37]. План разработан на основе изучения и мониторинга правовых норм КНР и СУАР как административного района с учетом интересов этнических меньшинств, проживающих в этом районе СУАР Китая, принципов деятельности АБР и приоритетов данного проекта; он учитывает социальный контекст, потенциальные негативные и позитивное изменения в жизни этнических меньшинств в ходе осуществления и после запуска проекта, институциональные изменения в административных структурах и предварительный прогноз от его реализации [38]. Проекты Азиатского Банка развития реализуются в регионах КНР, где преимущественно проживают этнические меньшинства, приграничные и обладающие огромным геополитическим потенциалом (на стыке границ России, Казахстана, Китая и Монголии). Но подход специалистов АБР к определению этнического меньшинства не совпадает с китайским. Этнические меньшинства трактуются АБР как туземное/местное население (indigenous), которое исторически проживало на данной территории до того, как образовались современные государства. Indigenous население отличается по социальной и культурной идентичности от доминирующей этнической группы (в данном случае от ханьцев). Подход АБР к этническим меньшинствам в некоторой степени совпадает с политикой правительства КНР по улучшению системы жизнеобеспечения этнических групп в приграничных районах. Доклад АБР свидетельствует о росте численности городских казахов, смене жизненных ориентиров (на обучение и продвижение по социальной и административной лестнице) и гендерных ролей, когда женщины вынуждены или по своему выбору участвуют в экономической деятельности.

Американский исследователь Д.Гладни считает, что на фоне глобализации, краха империй и колониального мира (в классическом понимании), доминирования отдельных групп в странах и обществах, пути конструирования национализмов через классификацию этнических групп по таксономическим признакам с целью формирования наций требуют особого подхода к изучению. /39/ Он считает, что в некоторых странах (имея в виду прежде всего КНР), эти процессы тесно связаны с глобальной поступью капитала и международным туризмом через распространение иконографических образов в государственной политике и публичных масс медиа.

По Хобсбауму, «национализм есть политическая программа... Без этой программы, реализованной или нет, национализм является бесполезной идеей» [40]. Внутреннее содержание и внешняя подача национализма являются результатом переговорного процесса, компромиссов, конструирования в виде тех или иных символов. Казахи Китая имеют сложную многослойную и иерархически выстроенную систему соотнесения себя внутри этнической группы, по отношению к другим группам, ханьцам и китайскому государству с одной стороны и казахам и правительству Казахстана с другой, считает Д. Гладни. Китайское правительство считает, что целью экономических реформ в местах проживания этнических групп должна стать их физическая, социальная и экономическая интеграция в локальные структуры.

Теорию тропы зависимости (path dependency) Д.Гладни применил для понимания особенностей идентичностей групп иммигрантов в Турции (казахов), этнических меньшинств в КНР (уйгуры, дунгане и казахи), которые стремились реконструировать прошлое в новых местах обитания через сакрализацию генеалогии. Они служат с одной стороны их маяками в общей истории казахов и средством связи с предками, а с другой, в социальном плане, используются как ориентиры при выборе брачного партнера и, зачастую, в развитии бизнеса. Трайбализм или родо-племенная идентификация не является основным маркером идентичности для народов Центральной Азии и Китая, заявляет Д. Гладни. Каждая группа выстраивает свою стратегию формирования или изменения идентичности в соответствии с тем, что и как воспринимает угрозу своему существованию.

Репатрианты из Китая несут в себе уже готовые стратегии выживания и приспособления, но их аргументация на особые права в казахстанском обществе как этнического ядра должна быть критически рассмотрена исследователями.

Казахи России также подразделяются на диаспору и ирреденту, проживающую в сопредельных территориях с Казахстаном, если оперировать категориями Г.М. Мендикуловой. Однако российские исследователи Е.Ларина и О.Наумова определяют казахов как этническое меньшинство - российские казахи [41-42]. Исследователи отмечают, что российские казахи относятся к исламским практикам прежде всего исходя из прагматических соображений, а именно, для соблюдения комплекса обрядовых практик - жизненные циклы и похороны и на бытовом уровне - для поддержания морального облика - борьба с пьянством. Они отмечают слабую религиозность казахов и отсутствие связи видимой и демонстрируемой религиозности с политическими притязаниями [43].

Отношение казахов России к традиционным институтам самоуправления - совет аксакалов

· интерпретируется ими, прежде всего как сохраненная и частично возрожденная традиция уважительного отношения к старшим и принятие во внимание их мнения по особо важным сторонам социальной жизни казахов. Однако, они связывают их деятельность с религиозной стороной, т. к. подчеркивают, что советы аксакалов действуют в основном при мечетях и поддерживают порядок следования основным исламским практикам - пожертвования и похоронные обряды. Социальные аспекты деятельности советов аксакалов, по мнению Лариной и Наумовой, состоят в активизации этнических настроений среди казахов в плане выстраивания отношений среди самих казахов - разъяснение половозрастных функциональных обязанностей и морального облика

· борьба против пьянства прежде всего. Политическая составляющая в деятельности советов аксакалов выражена очень слабо [44]. Основная мотивация миграции в Казахстан у российских казахов - экономическая, по результатам исследования Е.Лариной, тоски по исторической родине они не испытывают [45].

Казахи Узбекистана стали предметом изучения казахстанских исследователей не только в рамках диаспоральной политики на двустороннем уровне (узбеки Казахстана), но и особенностей исторического развития Казахстана до российской колонизации [46] и советских реформ 1920-х гг., которые привели к новой карте взаимоотношений после 1991 г. Понятие автохтонное население в связи с этим из этнографического лексикона перешло в геополитический, но не употребляется из-за опасений вызвать осложнения с Узбекистаном и не провоцировать особые настроения среди узбеков Казахстана [47-48].

К. Кобландин и Г.Мендикулова воссоздали статистически выверенный и документированный отчет по истории казахов в современном Узбекистане с XVIII века по настоящее время [49]. В результате политических катаклизмов -джунгарские нашествия, возвышение узбекских ханств, российская колонизация, советские реформы - карта региона перекраивалась, и народы оказывались под разными правителями в составе разных государственных образований. Казахи Узбекистана имеют долгую историю, традиции и культурные практики, которые связывают их с территориями современного расселения в Узбекистане. Граница как согласованный и соблюдаемый сторонами раздел территорий обитания и владений между казахскими, туркменскими и кыргызскими племенами и владениями узбекских ханств (Коканд, Хива) и Бухарского эмирата не существовала до начала 1920-х гг. Сама линия раздела между территориями, на которых кочевало казахское население, именовалась русско-китайской границей после русско-цинских переговоров и соглашений. Понятие казахские земли или земли кочевых народов исчезли из политического лексикона до 1920-х гг, когда советские власти стали формировать административную границу в Средней Азии и появились в международно-правовой практике в виде китайских претензий на пересмотр границы с СССР с конца 1950-х гг. и международно-правовых разграничений после 1991 г. между бывшими республиками СССР.

С точки зрения понимания особенностей адаптации казахов из Узбекистана и организации социо-культурной сферы следует обратить внимание на институт махалли. Роль традиционных социальных институтов, в рамках которых протекала жизнь казахов Узбекистана - махалли рассмотрена в коллективной работе авторов из Узбекистана [50].

Репатриация как вид транснациональной миграции казахов из Монголии рассмотрена в работе С.Вернер [51]. Она считает, что монгольские казахи прагматично рассматривают процесс репатриации не как зов родины, хотя этот мотив также присутствует в их рассуждениях как «воссоединения с исторической родиной», а экономическую возможность для молодого поколения пробиться в жизни, поскольку ареал для развития скотоводства в Монголии сужается. Автор показывает поко-ленческий разрыв, намеренно проводимый казахами Монголии, когда старшее поколение предпочитает жить по старому укладу в Монголии, занимаясь скотоводством, а молодежь поощряют на исторической родине «пробиваться» по социальной лестнице, получая образование и интегрируясь в экономические ниши. С точки зрения социализации, на молодое поколение ложится очень трудная миссия не только выполнить свои непосредственные задачи, но и оправдать надежды родителей, концентрированно представленных как заветы предков. Вернер отмечает сильную привязанность казахских монголов к земле, на которой прожило несколько поколений, где покоятся их предки, ландшафту и также их отпугивает информация о сложностях в процессе проведения программы этнической репатриации и трудностями адаптации, с которыми сталкиваются репатрианты.