Коррупция в переходном обществе: социологический анализ

2.2. Факторы формирования и формы коррупционных социальных связей. Для того чтобы возможность коррупционного поведения, заложенная в сути бюрократического отношения, превратилась в действительность, необходимо воздействие определенных социальных факторов. Одним из мощнейших факторов коррупционирования бюрократических отношений выступает криминализация общественных отношений в целом, что проявляется в расширении поля преступных практик, вовлечении в них все большего количества людей, криминальном переструктурировании общества и криминализации общественного сознания, формировании параллельных официальным структур («теневая юстиция»).

Эскалация коррупции коррелирует с ростом корыстной преступности во всем мире, а не только в трансформирующейся России. Полагаем, что воздействие экономических факторов много глубже, и связано с процессами экономизации и маркетизации современного общества, что проявляется в прагматизации всех сфер социально-политической жизни и доминировании балансового подхода, калькуляции выгод в осуществлении любой социальной деятельности. В отличие от многих социальных сфер, в которых рыночная трансформация согласно логике маркетинга осуществляется вполне легально, хотя и не без этических проблем, государственное управление не подлежит легальной приватизации. Государственный чиновник может производить «символическую прибавочную стоимость» лишь в форме коррупционных практик. Осуществление политической и государственно-управленческой деятельности по рыночным законам, с учетом баланса спроса и предложения, закономерно ведет к становлению такого специфического рынка, как рынок коррупционных услуг. Экономизация и маркетизация социального пространства определяет своекорыстие в качестве универсального мотива социальной деятельности, который на фоне девальвации нравственных ценностей, резкого снижения духовно-нравственного потенциала, правового беспредела, беззакония и безответственности ведет к утверждению неправовых практик. При отсутствии эффективного политического механизма, позволяющего отрешать от власти государственных и муниципальных служащих, скомпрометировавших себя коррупционными деяниями, коррупция постоянно воспроизводится в государственных структурах.

Способ организации и функционирования политической сферы может стать фактором, провоцирующим коррупционные практики. В современном мире доминирует тенденция к ослаблению государства, при одновременном расширении сфер государственного участия (вмешательства). Государство выступает крупнейшим заказчиком, крупнейшим работодателем. Через государственные структуры перетекает огромное количество ресурсов, денежных средств. Выступая гарантом социальной защиты, государство финансирует множество социальных программ. В то же время сама власть и сфера принятия политических решений оказываются ареной борьбы узкоэгоистических группировок. В результате дееспособность государственных институтов оказывается ослабленной, эффективность правовых механизмов существенно сниженной.

Коррупция как социальное явление скрытна и чрезвычайно разнообразна в проявлениях. Исследователи даже различают такие планы коррупции, как этические отклонения и собственно правонарушения. Реализация социологического подхода к коррупции предполагает преодоление взгляда на коррупцию как некоторый факт, изолированное социально-криминальное деяние. Определение коррупционных практик как комплексного социального явления позволяет объединять их в целостные системы взаимодействий, которые не представляются коррупционными при изолированном рассмотрении. Так, например практики обогащения в первые годы реформ выглядели как предпринимательское использование объективно сложившейся инфляционной ситуации, в то время как без реального участия информационного и административного бюрократического ресурса в незаконном обогащении отдельных предпринимателей не обошлось. Завуалированными формами коррупции, особенно в переходных обществах, может стать лоббизм, фаворитизм, протекционизм и т.д.

2.3. Психология коррупционера: причины девиации профессионального сознания. Трансформация бюрократического отношения в коррупционное на уровне индивидуальных практик требует формирования особых социально-психологических диспозиций, определяющих индивидуальную психологическую готовность к коррупционным практикам, к нарушению законов и правил государственной службы.

В отличие от идеально-типической характеристики государственного служащего ключевой характеристикой госслужащего-коррупционера, взяточника является готовность нарушить закон и корысть как доминирующий мотив криминального поступка. Корыстолюбие как моральное качество характеризует поведение и мотивы человека, который все свои поступки оценивает с точки зрения материальной выгоды. Корысть - универсальный мотив поведения коррупционера. «Цели обогащения», «цели наживы» преследовали продажные чиновники во все времена. Но характер и способ, каким эти цели вписаны в общую диспозиционную систему, исторически изменчив и социально определен. Динамичное, активное современное общество регулируется универсальной нормативной моделью мотивации деятельности - стремлением к успеху. Власть, деньги, собственность выступают инструментом и мерилом успеха. Дискурсивные практики современного общества способствуют превращению успеха в доминирующую общественную ценность, закреплению его на высшем уровне диспозиционной структуры личности в качестве имплицитной программы действия субъекта.

Дискурс успеха довольно противоречив, поэтому способен разжигать страсти к его достижению. Прежде всего, успех преподносится массам как результат рациональной стратегии. С другой стороны, считается что успех - это простое везение, благоприятное стечение обстоятельств, шанс. Таким образом «мистическая» природа успеха вполне сочетается с технологиями увеличения шансов. Вероятность успеха может повышаться путем постоянной комбинации благоприятных факторов. Самый простой способ этой комбинаторики - активный поиск этих факторов методом проб и ошибок, изменение занятий, места жительства, референтных групп и т.д. Такой интенсивный перебор вариантов достижения успеха предполагает формирование определенных социально-психологических качеств, таких как духовная эластичность, отсутствие привязанности к социальным общностям, маргинальность.

Стремление к успеху, взятое изолировано от социальных условий его реализации, не является безнравственным идеалом. Оно может порождать страсть к высококлассной профессиональной работе, к высокому уровню материальной обеспеченности, к богатству, желание стать мастером своего дела, побеждающим прочих в конкурентной борьбе. Но для победы, для достижения успеха требуется наличие уникальных способностей, опыта и компетентности, умения из числа возможных альтернатив и комбинаций выбирать единственно верное решение и оптимальные средства достижения цели. Оптимальные средства не всегда легитимны и социально одобряемы. При отсутствии уникальных способностей, опыта и компетентности, индивид будет более склонен к выбору нелегитимных средств. Причем, не только предприниматели, но и другие социальные группы формируют стратегии достижения успеха, основанные на использовании любых доступных, в том числе и неправовых, средств. Но если преступник из социальных низов, не обладающий никакими легитимными ресурсами для социального продвижения, готов включиться в криминальную гонку за успехом, начиная с минимальной ставки, то чиновник включается в эти практики, осознавая риск своих потерь. Поэтому большое значение имеют социально-психологические факторы подкрепления корыстной мотивации и «разогрева» жажды успеха. Такими факторами в современном обществе становится психология потребления.

Особенно в силу ряда обстоятельств подвергается искушению российская элита. Элита обладает более широким информационным горизонтом, большими возможностями для манипулирования экономическими ресурсами и более высоким уровнем притязаний. Можно сказать, что на включение российской элиты в коррупционные практики существенное влияние оказывает такое низменное чувство как зависть, поскольку объективно российская элита беднее правящей элиты на Западе и поэтому ощущает себя обделенной. Усиленное насаждение индивидуализма, стандартов образа жизни западного общества, культивирование психологии успеха при разрушении нормативной модели связей «индивидобщество» провоцируют включение представителей элиты в нелегитимные и делинквентные практики, превращая коррупцию в распространенную, социально и психологически приемлемую стратегию жизненного успеха в современном рыночном обществе.

Глава III. Структура социальных связей в коррумпированных системах

Социологический анализ коррупции как системного явления включает не только исследование характеристик коррупционных субъектов, но также и анализ системной связи этих субъектов. Только таким образом можно понять системную природу коррупции в социологическом смысле и объяснить, почему это деструктивное явление продолжает воспроизводиться на всех уровнях государственного управления.

3.1. Феномен «круговой поруки» коррупционеров. Анализ фактов борьбы с коррупцией в разные исторические периоды показал бессилие правоохранительных органов в попытках пресечь противозаконную деятельность государственных служащих. Даже там, где коррупционное преступление удалось зарегистрировать, раскрыть и довести до суда, наказания коррупционерам назначались настолько мягкие, что говорить о социальной профилактике коррупции и социальном контроле не представлялось возможным.

Причины солидарного поведения коррупционеров можно искать в единстве целей коррумпированных субъектов, в их общем экономическом интересе. Коррупционеры всех уровней ищут выгоды от вводимых государством ограничений. В данной ситуации их связь с контрагентами, прежде всего, функциональная. Возможно, в основе конституирования коррупционных систем лежат «интересы» субъектов коррупции, понимаемые шире, чем просто «материальная выгода» корпоративные интересы. Однако замкнутость коррупционной системы отличается от корпоративной закрытости, хотя в обоих случаях наблюдается определенная функциональная солидарность участников. Во-первых, коррупция, даже превратившись в систему, остается преступной формой социальной девиации. Корпоративные структуры, хотя и представляют собой закрытые системы, функционируют легально, и о принадлежности корпорации можно заявить открыто. Во-вторых, социальные связи, определяемые корпоративностью, носят обезличенный характер, в то время как коррупционное взаимодействие, как правило, персонифицировано. В-третьих, основу функционально успешного взаимодействия определяет отношение доверия, как «ожидание несомненного соответствия» (Г.Гарфинкель). Но корпоративное доверие носит обезличенный институциональный характер. В коррупционных же системах доверие представляет собой базовое персонифицированное отношение.

Совокупность норм, регулирующих связи коррупционных субъектов, по своему содержанию намного ближе «круговой поруке» преступного сообщества. Персонификация отношений, формирование круга «своих», недоверие к «чужаками» и норма «молчания», более суровая ответственность перед «своими» являются механизмом, обеспечивающим высокую латентность, скрытность характера коррупционных отношений, закрытость, замкнутость коррупционной системы.

3.2. Специфика «вертикальных» и «горизонтальных» связей коррумпированных субъектов. Экономический анализ коррупции опирается в основном на агентскую модель, в соответствии с которой коррупционный акт рассматривается как взаимодействие «принципала», «агента» и «клиента». В определенных исследовательских горизонтах данная модель работает вполне эффективно, поскольку ее определения лаконичны, емки и удобны в применении. Однако эти определения описывают коррупционные действия, а не саму коррупцию как сложное социальное явление. Тем не менее, данная модель интересна тем, что в ней содержится матрица связей коррупционных субъектов: отношения принципала и агента организуются по вертикали, в то время как агент и клиент связаны горизонтальными, часто партнерскими отношениями. В коррумпированных системах социальные связи коррупционных субъектов не могут ограничиваться вертикалью «принципал-агент» и горизонталью «агент-клиент». Они более сложно структурированы, в отличие от представленных в экономической агентской модели.

В коррумпированной системе социальные связи иерархизированы, распределены по уровням - это «верхушечная» государственная коррупция и «низовая», или «бытовая», коррупция. Горизонтальные связи реализуются также на каждом из уровней аппарата госуправления, бизнеса, криминалитета. Подробно рассматривая эти формы, автор установил, что коррупция не может долго развиваться на уровне горизонтальной взаимовыгодной партнерской связи (особенно в транзитивных обществах). Как только предоставляется возможность, партнеры переходят к «стратегиям захвата». Обычно выделяют присущие представителям бизнеса стратегии «захвата государства» и реализуемые государственным чиновниками стратегии «захвата бизнеса». Поскольку в работе выделены три коррупционных партнера, то система «захватов» была дополнена стратегиями криминалитета. Силовыми методами криминальная система захватывает бизнес, посредством коррупции участвует в «управлении» государством. Таким образом, происходит трансформация системы горизонтальных «партнерских связей» в вертикальные системы доминирования и коррупционного контроля.

Социально-системные исследования коррупции позволяют установить, что в коррупционных системах роль вертикальных взаимодействий более значительна, чем отмечено агентской моделью. В работе рассмотрены существующие в реальной коррупционной системе две линии социальных связей перераспределения и покровительства и установлено, что на уровне персонального участия эти цепочки часто совпадают.

3.3. Финансовые ресурсы и распорядительные функции в системе объектов коррупции. Многие дефиниции коррупции в той или иной форме подчеркивают возможность чиновника распоряжаться государственными финансовыми ресурсами. Данная финансово-распорядительная свобода выступает определяющим коррупцию условием. Так, активно использовались субъектами коррупции осуществление расходов бюджета на неконкурсной основе или предоставление не предусмотренных бюджетных ссуд, размещение средств бюджета в коммерческих банках и т.д. Коррупционная матрица, возникшая на основе всеобщей зависимости от бюджета и бесконтрольной возможности распоряжения его статьями, позволяет осуществить трансформацию любых финансовых потоков в коррупционные сети.

Государственная бюрократия обладает еще одним коррупционным ресурсом, который возможно трансформировать в финансовые активы - это распорядительные функции чиновничества. Власть может создавать узаконенные правовые установления и брать плату за разрешение пользоваться ими как в официальном, так и в неофициальном прядке. Не только бесконтрольные возможности распоряжаться бюджетом, но и пользование исключительным распорядительным «капиталом», производят коррупцию.

Рассмотрев ключевые способы коррупционного пользования государственными финансовыми ресурсами и распорядительными функциями, можно установить следующее: 1. Коррупционные стратегии и модели поведения инсайдеров коррупции формируются вокруг финансовых объектов и распорядительных функций. 2. Схема локализации финансовых ресурсов и распорядительных функций в данном обществе выступает матрицей системы связей коррумпированных субъектов. 3.Борьба с коррупций остается проформой до тех пор, пока не осуществлена работа по изучению коррупционной емкости существующей финансово-распорядительной системы. Профилактика коррупции должна включать максимально возможную трансформацию коррупциогенных моделей и систем реализации административно-распорядительных функций.

Глава IV. Инсайдеры и аутсайдеры коррупции: сравнение моделей социального поведения

Большинство исследований коррупции направлено на изучение моделей поведения коррумпированных чиновников. В то же время, изучение процессов производства и воспроизводства коррупционного взаимодействия предполагает выявление качественного своеобразия поведенческих моделей обеих сторон коррупции - взяткодателей и взяткополучателей.

4.1. Инкорпорирование в коррупционные системы. Коррупция - это неформальные взаимодействия в рамках формальной структуры государственного управления, по отношению к которой, как структурному ядру коррупционной системы, логично выделить два типа коррупционных субъектов: инсайдеры коррупции субъекты, находящиеся внутри формальной структуры государственного управления (политические деятели и государственные служащие), и аутсайдеры коррупции субъекты, находящиеся за пределами формальной структуры управления (предприниматели и другие граждане).

Процесс инкорпорирования в коррупционные системы включает, по меньшей мере, два этапа: 1) занятие функционально-ролевой позиции в коррупционной системе, 2) инкорпорацию посредством конституирования социальных связей и культурную инкорпорацию. Модели инкорпорации инсайдеров и аутсайдеров коррупции различаются существенно.

Для аутсайдеров коррупции движение в коррупционную систему начинается с возникновения устойчивой потребности в определенном виде ресурса. Предприниматель, не полагаясь на случайное согласие чиновника, будет искать способы установления устойчивой коррупционной связи, формирование которой сопряжено с процедурами инкорпорирования в коррупционную систему. Исследования показывают, что в настоящее время наиболее неэффективными с точки зрения успешности бизнеса оказываются стратегии избегания взяток, в то время как наибольшего успеха добиваются предприниматели, реализующие коррупционные стратегии.

Для субъектов-инсайдеров, как минимум, необходимо занять формальную должностную позицию. В определенных сегментах общества, превратившихся в коррупционные полигоны, процедуры формального принятия на службу уже являются допуском в коррупционные системы. Закрытые процедуры кадрового отбора способствуют тому, что к службе в коррупционных системах допускаются субъекты, заведомо готовые к коррупционным практикам. В качестве формальной инкорпорации в коррупционные системы может выступать покупка должности. Факт покупки должности часто означает функциональную готовность к коррупционным взаимодействиям.

Занятие должности как функционально-ролевой позиции не означает обязательного допуска в коррупционную систему. Функционально-ролевая позиция должна быть подкреплена конструированием широкой системы неформальных социальных связей. Социальные связи в коррумпированных системах реализуются как частные взаимодействия, дружеский или родственный круг. Не столько функциональностью, сколько социальностью объясняется устойчивость кадрового состава коррупционных сетей. Происходит формирование коррупционных «связок» - солидарностей архаического типа. Инкорпорация человека в такую солидарность гарантирует участникам защиту и социальное продвижение за счет всей коррупционной «связки». Социальные связи («связки») в коррупционных системах дифференцированы в зависимости от уровня коррупции: «верхушечная» государственная и «низовая» бытовая коррупции формируют собственные связи, которые, как правило, редко пересекаются, и поддерживаются на символическом уровне общностью стиля жизни, стиля поведения.

4.2. Коррупционная ротация. Основу механизма коррупционной ротации, на взгляд автора, составляют следующие социальные процессы: 1. Объективный процесс функционирования социальной системы, производящей социальные позиции коррупционеров. 2. Формирование механизмов персонификации, замещения данных позиций. 3.Трансформация социально-политической элиты, поставляющей кадры для замещения социальных позиций.

На примере ЖКХ и правоохранительной деятельности показано, как в процессе функционирования социальной системы, постоянно воспроизводятся устойчивые схемы коррупционной деятельности и закрепляются в социоструктурных образованиях, социальных позициях коррупционеров. Социальная позиция, будучи результатом функционирования социального поля, получает объективное существование, независимое от производящих ее деятелей и поэтому впоследствии может быть занята другим индивидом. Коррупционная система не только производит коррупционные позиции, но и формирует механизмы воспроизводства и замещения коррумпированных субъектов. Такими механизмами являются, во-первых, особенности кадрового воспроизводства власти, позволяющие обеспечить приход во власть любого необходимого коррупционной системе человека, и, во-вторых, качество российской элиты, поставляющей коррупционным системам потенциально совместимых с ней людей.

Социально-политический опыт и исследования ученых подтверждают, что в России используются механизмы покупки места во властных структурах для «своего» человека. В отличие от ситуации помощи чиновнику в продвижении его карьеры, речь идет о своеобразном инвестировании предпринимательскими структурами и организованными преступными сообществами в политику. Для законодательной власти механизмом ротации выступает теневое финансирование выборов. Для чиновников исполнительной власти существуют другие механизмы коррупционной ротации (кадровый резерв, выдвижение, отбор, аттестация). Но при этом коррупционная система власти сопротивляется установлению прозрачных механизмов кадрового замещения, чем облегчает процедуры коррупционной ротации.

Среди множества черт и характеристик современной российской элиты выделим две, имеющие отношение к реализации механизма коррупционной ротации, - ее криминализацию и ее стратегическую бессубъектность. О криминальности российской элиты можно судить по количеству возбужденных в отношении ее представителей уголовных дел. Но статистики по социально-структурным показателям, к сожалению, не ведется. Косвенно криминальность элиты выражается в ее «профессиональных» преступлениях - злоупотребления полномочиями в органах государственной службы. По этим преступлениям отмечается рост абсолютных и относительных показателей.

Криминологическое состояние современной российской элиты характеризуется как ее «криминализация». Это означает, что совершение преступлений превращается в способ существования, в повседневные практики, направленные на усиление позиций элиты в обществе. Криминализация элиты - важнейший фактор роста криминальности всего общества и препятствие в борьбе с преступностью. Как известно, сложность управляющей подсистемы должна соответствовать сложности управляемого объекта. Поэтому, если политическая элита, образующая управляющую подсистему общества, сама криминализована, то об эффективной борьбе с преступностью не может быть и речи. И наоборот, позитивные перемены в управляющей подсистеме при минимальных затратах могут выполнить роль решающего звена, позволяющего существенно ограничить преступность.

Преобладание корыстной преступности среди криминальных практик российской элиты, постоянная готовность к включению в коррупционные схемы трансформирует основную функцию элит - влиять на принятие стратегически важных решений. Отсутствие связи с интересами развития страны свидетельствует о такой особенности российской элиты, как ее стратегическая бессубъектность (О.В.Гаман-Голутвина). У российской элиты отсутствует собственный стратегический (и даже тактический) проект реализации целей и интересов российской элиты и российского государства, отсутствует политическая воля для конституирования такого проекта и его реализации. Раздвоенность российской элиты проявляется не только в приверженности политическому авторитаризму и экономическому либерализму, но и в том, что, будучи политическим субъектом, российская элита, как и российское общество в целом, обладает такой чертой, как «государствофобия» (Л.Я.Косалс, Р.В.Рывкина), усиленно теневизируя собственные экономические практики. Ключевой чертой социальных слоев, чья функция заключается в принятии стратегических социальных решений, становится моральная амбивалентность.

Наше исследование позволяет уточнить базовые положения программы антикоррупционных мер в направлении трансформации механизма кадрового воспроизводства власти, усиления общественного и государственного контроля за ходом избирательных кампаний и кадровой ротацией административной власти, привнесения этической составляющей государственной службы. Вопросы качества российской элиты выходят за рамки антикоррупционных программ и требуют изменения политической системы общества, развития реальной многосубъектности российской политики, формирования многообразных демократических институтов.

4.3. Социальная поддержка коррупции: мотивационная и ценностная обусловленность. Трудно предположить, что такое социальное явление, как российская коррупция, может приобрести столь внушительный размах без широкой социальной поддержки, без опоры на ценностно-мотивационную основу поведения широких масс. Анализ публицистических и информационных материалов в прессе, на телевидении, результаты социологических исследований показывают, что многие россияне сталкиваются с необходимостью давать взятку в самых разных жизненных ситуациях. Считается, что не только желание чиновников брать взятки, но и готовность простых россиян их давать проявляет «формулу российской самобытности». Исследованиями фонда ИНДЕМ установлено, что спрос на коррупцию, т.е. доля случаев, когда средний гражданин готов дать взятку, оказавшись в коррупционной ситуации, значительно превышает риск коррупции - интенсивность коррупционного давления власти на граждан (вымогательство взятки).

Можно сформулировать, по крайней мере, три модели, объясняющие готовность россиян к реализации коррупционных взаимодействий в различных сферах получения государственных услуг: 1)коррупция - это реликт советской экономики дефицита; 2)психология взятки укорена в модели традиционных отношений одаривания; 3)взятка есть новая рыночная рациональность современной российской действительности.

Первая объяснительная модель перекликается с революционной риторикой периода военного коммунизма и нэпа. В те времена утверждали, что взятка - это пережиток капитализма, который неизбежно исчезнет по мере продвижения страны к социализму и коммунизму. Современные российские политики и некоторые социологи высказывались о взятке как порочной практике времен развитого социализма, считали взятку порождением экономики дефицита. Непосредственное вовлечение в коррупционные взаимодействия под давлением дефицитности ресурсов, превращение этих практик в повседневные, формируют ценностную приемлемость коррупции, превращают ее в личную проблему и неотъемлемую составляющую образа жизни советских людей периода развитого социализма. Данный образ жизни включал такую составляющую как «блат» - приобретение товаров «по знакомству». Отсутствие легальных путей удовлетворения бытовой потребности снимало нравственные сомнения взяткодателя и искателя «блата».

Укорененность ценностно-мотивационных структур психологии взяткодателей в традиционных отношениях рассмотрена на основе исследований Г.А.Сатарова. В современном государстве гражданин и должностное лицо должны быть связаны отношением услуги: чиновник помогает гражданину реализовать обещанные государством права. Коррупция представляет собой редукцию отношения услуги к другому типу социального взаимодействия, более комфортному для многих россиян - отношениям одаривания.

Однако сведение социальной обусловленности коррупционного взаимодействия исключительно к психологической комфортности означает заведомое сужение спектра социальных мотиваций. Известно, что социальных смысл отношений дарения - в укреплении социальной ткани. Укрепление социальных взаимосвязей происходит потому, что отношения дарения накладывают на участников взаимодействия неформальные обязательства «платить по счетам», т.е. обязательства к взаимному одариванию. Отношения дарения требуют активной ментальной деятельности участников взаимодействия, направленной друг на друга, поскольку в отличие от определенных отношений рыночного обмена или услуги, отношения дара довольно неопределенны и зависят от социально-культурного контекста. Смысл дара не провозглашается и не сопровождается требованиями, но правильно декодируется участниками взаимодействия. Трансформация коррупционных взаимодействий в социальные отношения дарения, а не рыночного обмена, позволяет простым россиянам не только реализовать прагматические вопросы, но и создавать более устойчивые социальные конструкции - опору жизненной траектории, для снижения риска отношений рыночного обмена, превращая неопределенные деперсонифицированные рыночные отношения в определенные персонифицированные. Одаривание можно рассматривать как способ управления своей жизнью в силу пролонгированной возвратности даров. Конструируя с помощью даров менее рискованное жизненное пространство, индивид управляет своей жизнью. Особенно актуально это для переходных обществ, «обществ риска».

В-третьих, стремление решить проблемы, отобрав наиболее выигрышные стратегии, составляет основу рационального рыночного поведения.

Понимая разлагающую, архаическую природу коррупции и разделяя ценности рыночного общества, молодые предприниматели, тем не менее, не пренебрегают подобным способом решения жизненных и деловых проблем. Выросшие из отрицания социалистического прошлого, молодые, образованные россияне, как правило, представители частного бизнеса выступают активным агентом воспроизводства коррупционных отношений. Кратчайший путь к успеху не всегда бывает социально одобряемым, правовым, нравственным. До тех пор, пока коррупционные стратегии будут более эффективными и менее накладными, рациональный выбор российских предпринимателей будет совершаться не в пользу легальных рыночных ценностей.

Рассмотренные в данном разделе три ценностно-мотивационные модели обусловленности коррупционного поведения сосуществуют в российском социальном пространстве, формируя различные системы социальной поддержки коррупции. Следствием парадоксальности российского сознания (Ж.Т.Тощенко) становится одновременная представленность различных ценностных систем в сознании отдельного человека, что затрудняет исследование мотивов индивидуального коррупционного поведения и осложняет разработку государственной стратегии борьбы с коррупцией.

Глава V. Институционализация коррупции как системная социальная проблема

Формирование стабильных коррумпированных сегментов общества, в которых политическая сила государства фактически переподчиняется узкогрупповым интересам меркантильных чиновников, во многом объясняется институционализацией коррупции в переходном российском обществе. Состояние институционального пространства переходного общества не только порождает коррупцию и создает условия ее социальной легитимации, но и способствует расширению поля институциональных коррупционных практик.

5.1. Трансформация системы институтов и моделирование социальных практик периода модернизации. Результатом реализации стратегии социально-экономических реформ явилось формирование коррупциогенной модели переходной институциональной структуры, характерной чертой которой является наличие двух типов несовместимых институтов - рыночных и нерыночных, административных. Разнообразие несовместимых институтов, теневое «удвоение» социальных институтов провоцировали коррупционный выбор несовпадающих типов трансакций. Несовместимость институтов поддерживалась состоянием нормативно-правовой системы российского общества реформационного десятилетия (неустойчивость, динамизм норм, сосуществование правовых актов, имеющих различную институциональную природу, возникновение «пробелов» законодательного регулирования) и институционально-системной деформацией управленческих структур (нереализуемость и неисполняемость решений).

Наибольшая несовместимость возникает между институтом частной собственности и правовой системой, которая в ряде случаев не только не защищает право частной собственности от административного произвола, но и сама в своем функционировании зависит от госструктур и чиновников. Данная форма несовместимости институтов коррупционна в своей сущности: аналитически фиксируемая несовместимость успешно преодолевается на уровне реальных коррупционных практик. Собственник прибегает к административной протекции за неимением возможности добиться защиты в суде или в правовом поле, обменивая реальные денежные знаки на выгодные административные решения. Коррупция была реальным фактором становления частной собственности в ходе реформ, именно коррупционные практики способствовали закреплению несовместимости институтов. Коррупциогенность институциональной структуры переходного российского общества состоит не только, и не столько в наличии старых норм, сколько в институционализации адаптационных практик, опосредующих институциональные противоречия и институциональную несовместимость.

5.2. Условия социальной легитимации коррупции. Согласно законам самоорганизации институциональной структуры, встраиваются в общественную жизнь и продолжают успешно функционировать только те институты, которые соответствуют культуре и типу общества, иначе они отвергаются как неадекватные и социально неприемлемые. Механизм встраивания института в институциональную структуру включает понимание населением этого института, признание его норм и правил, а также готовность им следовать.

Как правило, россияне, сталкиваясь с коррупционной ситуацией, безошибочно определяют ее как таковую. Процедура определения ситуации, по мнению Х.Абельса, чрезвычайно интересна для рассмотрения с социологических позиций. Известный афоризм У.Томаса гласит: «Если ситуация определяется как реальная, то она реальна по своим последствиям». Механизм определения ситуации представлен в концепции символического интеракционизма: в социальном взаимодействии любое действующее лицо, участвующее в определении ситуации, неким образом выражает свое понимание и показывает своим поведением собственную модель толкования ситуации. Другие участники взаимодействия интерпретируют его поведение, при этом постепенно создается общее определение ситуации. Так, вступая во взаимодействие с должностным лицом, россияне, как правило, определяют ситуацию как коррупционную, демонстрируя не только возросшую осведомленность об атрибутах коррупционного взаимодействия, но и попытки самостоятельного успешного декодирования смысла коррупционного сообщения. По данным социологического исследования фонда ИНДЕМ, доля лиц, которым заранее была ясна величина взятки, стоимость подарка, которые надо дать чиновнику в 2005г., составила почти 70%. Совсем не ясна величина взятки была только 8,1%. Причем россияне демонстрируют поразительную осведомленность о деталях коррупционного взаимодействия, несмотря на отраслевые различия.

С особенностями властных взаимодействий связано становление советско-российских социокультурных кодов коррупции. Специфичными следует считать ассиметричный характер прав, привилегий и обязанностей власти и тотальное отчуждение российского народа от власти. Данные особенности выступают условиями социальной легитимации коррупции постольку, поскольку они не только являются результатом искажения системы властных взаимодействий, но и «нормализуют» это искажение, способствуют кодификации системы коррупционных взаимодействий.

Тоталитарный контроль над важнейшими ресурсами общества, централизованное планирование ограничивают способы жизнеобеспечения граждан, снимая с них внутреннюю моральную ответственность. Там, где нет пространства легальной экономической свободы и многообразия легальных способов решения проблем жизнеобеспечения, индивид пытается найти люфт в нормативно-правовой системе, воспользоваться в собственных интересах существующими в ней лазейками. Оправдывая собственное поведение, человек формирует особый тип утилитаризма, допускающий коррупцию как способ решения житейских проблем. Этот тип утилитаризма подменяет ценность «универсально-всеобщего дела» на «указания начальства».

Анализ социальных практик показывает, что стандарты социально приемлемого неэтического поведения включали взаимодействия граждан с властью, в то время как неофициальный уровень взаимодействий между людьми все же преимущественно регулировался нормами абсолютной морали, в которой существовали не трансформированные никакими социальными факторами принципы «не укради», «не убий» и т.д. Власть, не способная организовать тотальный контроль, оставляет только то, что для нее принципиально: контроль лояльности. Разрешая гражданам нарушение норм в ходе элементарного жизнеобеспечения, власть требовала лояльности к самой власти, во всем остальном допускалось взаимное игнорирование - «негативный компромисс» (А.Н.Олейник).

Коррупция прочно вошла в символический универсум российского общества и нашла обоснование в следующих схемах:

1) коррупция безнаказанна - публикации, сообщения о взятках, о нецелевом использовании бюджетных средств, о получении роскошных подарков и т.д., будирующие общественное мнение, практически никогда не заканчиваются сведениями о наказании взяточника;

2) коррупция в России неискоренима - это расхожая идея всех должностных лиц, ответственных за борьбу с коррупцией, она регулярно озвучивается в публичных дискуссиях и действует как афирмация;

3) коррупция в России имеет системную природу - публичное обсуждение нормативно-правовых новаций всегда содержит указание на более чем вероятное увеличение взяток в случае применения нормы обсуждаемого закона.

5.3. Институциональная экспансия коррупции. Проблему, с которой столкнулось российское общество в ходе модернизации, можно обозначить как институциональную экспансию коррупции. Она включает три взаимосвязанных процесса - интенсификацию коррупционных взаимодействий, расширение поля коррупционных практик и собственно институционализацию коррупции.

Особенно широкое поле коррупционных практик разворачивается в период социально-экономических трансформаций, приобретая свою специфику в обществе постсоветского типа. Чрезвычайно значимой становится коррупция при продаже государственных активов, в ходе приватизации государственных предприятий. Зависимость всей экономической системы трансформирующейся России от государства и государственного бюджета порождала широкомасштабные коррупционные практики, не известные в мире. Завершение основной приватизации, институциональной реформы и создание новых рыночных институтов привели к стабилизации основных форм коррупционной деятельности. Так, везде в мире одним из важнейших путей коррупционного обогащения для бюрократии являются государственные расходы и в первую очередь государственные закупки. Среди других областей, наиболее взяткоемких в рыночной экономике, можно назвать сферу определения налоговых льгот, добычу и торговлю сырьевыми ресурсами по ценам ниже рыночных, назначение на ответственные посты в органах власти, торговлю информационными ресурсами и т.д.

Как показывают исследования, коррупция не ограничена только сферой государственного управления. Мздоимство, лихоимство, злостное вымогательство происходят и в общественных организациях, таких как профсоюзы, благотворительные организации, творческие коллективы и др., и в частных коммерческих предприятиях. Там, где руководители могут использовать свою власть при заключении контрактов, найме новых работников, надзоре за подчинёнными и т.д., возникают возможности организации коррупционных практик с целью получения личной выгоды, несмотря на экономический ущерб владельцам или акционерам компании.

Широкое распространение коррупции выступает условием ее институционализации. Институционализация коррупции - это закрепление коррупционных практик в тех или иных организационно устойчивых формах. Об устойчивости можно говорить в том случае, если данные практики признаются всеми участниками данной деятельности и транслируются следующим поколениям субъектов коррупционного взаимодействия. Институционализация коррупции означает, что спонтанное коррупционное поведение сменяется регулярными действиями, совершаемыми в соответствии с определенными правилами. Институциональная коррупция превращает ее в структурированную и самовоспроизводящуюся социальную систему. Свидетельства подобного преобразования следующие: 1.Институциональная коррупция включает определенный набор социальных ролей, например: взяткодатель и взяткополучатель. 2.Институциональная коррупция предполагает формирование стабильного набора норм «коррупционного поведения». 3.Институциональная коррупция базируется на основе новых типов связей и организаций, закрепляющих коррупционные практики.

Поскольку институционализация коррупции есть процесс, он в обязательном порядке представляет собой смену этапов: зарождение, поиск форм, отбор наиболее эффективных и адекватных целям субъектов коррупционного взаимодействия и т.д. В результате отбора форм некоторые виды коррупционных практик отмерли, другие широко распространились и «вошли в культуру» российского общества. Специфика институциональной экспансии коррупции не только в том, что создаются специфические коррупционные организации, но и коррумпируются уже существующие или создаваемые для иных целей. Институциональной экспансии коррупции способствует «размножение» дублирующих друг друга организаций. Огромный аппарат каждой из подобных структур не может не создавать почву для произрастания коррупции.

Глава VI. Социальное противодействие развитию коррупции

Проведенное исследование системных основ коррупции позволяет сформулировать следующие направления борьбы с этим социальным явлением: осуществление институциональных трансформаций общества, направленных на устранение причин коррупционного поведения; развитие институциональных механизмов социальной регуляции и социального контроля; развитие системы внутриинституционального контроля бюрократических систем и совершенствование уровня правовой культуры населения.

6.1. Развитие механизмов социальной регуляции и социального контроля. В общественно-политической и научной дискуссии о системе антикоррупционных мероприятий наибольшее место занимают вопросы ужесточения наказаний за коррупционные практики и создание различных комиссий, организаций и комитетов по противодействию коррупции. Однако опыт показывает, что акцент на уголовно-репрессивных мерах не только не способствует профилактике и эффективному противодействию коррупции, но и создает опасность ее закрепления на почве солидарностей архаического типа. Тем не менее, безнаказанность коррупции дает основу для ее институциональной экспансии. Поэтому, конструируя систему наказаний в отношении коррупции как неправового деяния, законодатель должен учитывать, что наказание это весьма сложное социально-правовое понятие. Его следует рассматривать как синтез трех определений: как правовую абстракцию, как меру индивидуального принуждения и как массовый управленческий процесс. Центр тяжести в системе наказаний перемещается с кары и возмездия на предотвращение преступлений, актуализируя профилактическую роль наказания. Идеальное наказание должно удерживать потенциального преступника от совершения преступления, а будучи все же применено удерживать от повторения преступных деяний в будущем.

В совокупности наказаний коррупционера не всегда главную роль играет угроза тюремного заключения. Системность коррупции часто проявляется в том, что коррупционные механизмы выступают защитой коррупционера от судебного преследования и помогают избежать уголовной репрессии. Но в этой ситуации может сработать совершенно неожиданные средства. Например, российские неправительственные организации стали привлекать общественное мнение Запада и внимание правительства в западных странах к тем должностным лицам российского государства, которые замечены в коррупционных действиях. В системе наказаний важна значимость выбранной санкции для коррумпированного субъекта, и поскольку российская элита прибегает к коррупционным практикам, в том числе в надежде сравняться по статусам, ресурсному обеспечению и на равных войти в международное сообщество, то данный тип действия общественных организаций может оказаться продуктивным.

Взаимодействие с международными организациями и зарубежными странами в борьбе с коррупцией потребует от России изменения и доработки антикоррупционного законодательства. В связи с ратификацией международных документов о коррупции в Уголовном кодексе России должны появиться статьи, в которых такие коррупционные проявления как лоббизм, протекционизм, фаворитизм, непотизм, взносы на политические цели, обучение детей государственных чиновников за счет частных спонсоров, «незаконное обогащение» (т.е. невозможность разумного обоснования значительного превышения активов над легальными доходами) и другие будут оценены как состав преступления.

Исходя из системно-деятельностного подхода, борьбу с коррупцией не следует связывать исключительно с практикой должностных лиц или работой антикоррупционных комиссий и организаций. Подобные организации, безусловно, необходимы, поскольку способны активизировать, направлять и координировать определенную динамику социальной деятельности. Но ограничение антикоррупционной политики только организационно-правовыми вопросами приносит незначительные результаты и лишь в известной мере способно сдерживать распространение этого вируса. Не способно кардинально решить вопрос даже наделение организационных структур дополнительными антикоррупционными полномочиями, ведь внешний контроль, осуществляемый путем санкций, не является единственной формой социального контроля.

Решение вопроса предупреждения и противодействия развитию столь сложной проблемы должно конструироваться системно. Антикррупционная политика должна включаться как элемент в систему более высокого уровня. Формирование механизмов институционального контроля требует проведения институциональной реформы власти, поскольку цель контроля заключается не только в том, чтобы «схватить за руку» чиновника в момент получения им взятки, но и в корректировке принципов государственного управления, воссоздании системы целесообразного государственного управления. Только таким образом могут быть ликвидированы основные организационно-управленческие причины коррупции. Для этого должна быть проведена четкая и последовательная административная реформа, включающая избавление государственных служащих от избыточных функций, организацию оптимального соотношения финансово-распорядительных функций и контрольных полномочий, формирование прозрачных механизмов кадровой ротации государственных служащих, формирование системы обратной связи власти с гражданами, формирование системы обязательного законного реагирования правоохранительных органов на коррупционные факты, максимальное разграничение деятельности госаппарата и бизнеса.

Институциональные преобразования функционирования государственной власти, безусловно, будут способствовать повышению эффективности деятельности государственных органов и противодействовать коррупции. А вот ценностно-мотивационную предрасположенность россиян к коррупционным практикам способно подвергнуть трансформации формирование развитой правовой культуры российского населения.

6.2. Совершенствование уровня правовой культуры населения. Право, наряду с другими социальными регуляторами, представляет собой направленное воздействие на поведение индивидов. Норма права не только является квинтэссенцией должного и общеобязательного поведения, но и отражает представления о социально необходимом состоянии общества. В отличие от других регулятивных систем и методов право предполагает способность человека понимать смысл должного, формулировать альтернативы, сознательно принимать на себя обязательства и добровольно следовать норме должного. Эта способность свидетельствует о довольно высоком уровне развития самосознания человека и цивилизованного состояния социума. Правовое пространство общества включает в своем составе правовую культуру - мир правовых идей, символически-знаковых форм. Более того, зависимость права от способности понимать, выбирать и принимать правовые нормы конституирует бытие права, прежде всего, как правовой культуры.

Низкий уровень правосознания и правовой культуры всего населения формирует общий деструктивный фон для развития коррупции и экспансии коррупционных практик: во-первых, формируется своего рода социальный заказ населения на правовую деформацию сознания государственных служащих, с другой стороны, искаженные правовые установки, правовой нигилизм государственных служащих усугубляют деформации правового сознания и правового поведения населения. Модернизационные процессы, протекающие в современном российском обществе, не в состоянии решить проблему правовой культуры в автоматическом режиме. Успех неправовых практик и провал правовых методов ведет к деформациям правового сознания и в первую очередь правовому нигилизму, правовому релятивизму и правовому инфантилизму и т.д. Опасная деформация профессионального правового сознания заключается в культивировании правовой закрытости и правового волюнтаризма социальной группы государственных служащих.

Формирование правовой культуры следует начать с определения ориентиров, способных выступить императивами, организующими личностное и социально-групповое действие. Таковыми должны выступать: духовное достоинство личности, способность к самообязыванию и самоуправлению, взаимное уважение и доверие людей друг к другу. Концепт автономии личности как условия права определяет такое направление развития и совершенствования правовой культуры как становление правовой личности.

Развитие законодательства - необходимое, но не достаточное условие совершенствования правовой культуры. Другим условием является готовность и умение пользоваться предоставленными правами. Это предполагает обучение личности, социальной группы, нации, гражданского общества пользованию своими правами. Правовой нигилизм и другие деформации правосознания не являются исключительно следствием правовой безграмотности, правового невежества. Но преодоление этих состояний правовой культуры требует широкой образовательной деятельности государства, общественных организаций, отдельных личностей.

6.3. Государственные программы внутриинституционального контроля в бюрократических системах. Необходимость административной реформы в целях создания системы внутриинституционального контроля и противодействия коррупции доказывается на материале исторических сопоставлений коррупционности бюрократических систем. Сталинская модель борьбы с коррупцией опиралась на тотальный государственный контроль за поведением государственных служащих, конструируя, таким образом, институциональную модель внутрибюрократического контроля и иерархической ответственности. Правовой иммунитет номенклатуры в хрущевско-брежневский период утверждал внутриноменклатурный контроль и выборочную ответственность нелояльных по отношению к начальству. Разрушение системы управленческих взаимодействий в реформационные периоды, деформации процедуры принятия государственных решений, отмена старого законодательства при отсутствии нового ведет к формированию безответственности внутри бюрократической системы. Правовой и ценностный вакуумы минимизируют риск и трансформируют моральное отношение к коррупции. Этим объясняется развитие и экспансия коррупции в 90-е годы ХХ века. В настоящее время должна быть поставлена задача перехода от либерально-попустительской модели борьбы с коррупцией к системе социального противодействия, включающей программы внутриинстиуционального государственного контроля осуществления власти и реализации административных полномочий. Поэтому цель современной административной реформы - осуществить переход от косных, бюрократических способов правления и традиций чиновничьего произвола к современным методам государственного управления, сочетающих минимальное вмешательство в жизнь граждан и всемерную защиту их интересов на основе концепции «нового государственного менеджмента», коренящегося в идеях конкурентности институтов, развитии новых форм государственного и административного управления, внедрении принципов эффективности и производительности в оценку деятельности государственных органов.