Размещено на http: //www. allbest. ru/

диссертации на соискание ученой степени

доктора социологических наук

22.00.04 - социальная структура, социальные институты и процессы

Социальная зависимость в российском обществе: социологический анализ

Гуськов Игорь Александрович

Ростов-на-Дону 2008

Работа выполнена в ФГОУ ВПО «Южный федеральный университет»

Научный консультант: заслуженный деятель науки РФ, доктор философских наук, профессор Волков Юрий Григорьевич

Официальные оппоненты: доктор философских наук, профессор Горшков Михаил Константинович Институт социологии РАН, г. Москва

доктор философских наук, профессор Добреньков Владимир Иванович Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова, г. Москва

доктор социологических наук, профессор Слепцов Николай Степанович

Российская академия государственной службы, г. Москва

Ведущая организация: Институт социально-политических исследований РАН

Защита состоится «20» июня 2008 г. в 10.00 часов на заседании диссертационного совета Д 212.208.01 по философским и социологическим наукам в ФГОУ ВПО «Южный федеральный университет» (344006, г. Ростов н/Д, ул. Пушкинская, 160, ауд. 34).

С диссертацией в виде научного доклада можно ознакомиться в библиотеке ФГОУ ВПО «Южный федеральный университет» (344006, г. Ростов н/Д, ул. Пушкинская, 148).

Автореферат разослан «_____» мая 2008 г.

Ученый секретарь диссертационного совета М.Б. Маринов

1. ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность темы исследования. Современное российское общество является предметом пристального исследования социологической мысли, которая накопила определенные достижения в осмыслении процесса социальных трансформаций, изменений, связанных с институциональными, структурными, субъектно-деятельностными сдвигами, динамикой социального настроения и социального самочувствия населения. И если на протяжении 90-х г. XX в. только вырисовывались контуры «переходной эпохи», то сейчас можно констатировать некоторые итоги социетальной трансформации, которые, как справедливо отмечает Т.И. Заславская, необходимо оценить по трем важным осям: а) эффективность базовых институтов; б) социальные структуры; в) уровень человеческого потенциала. Исходя из предложенных системных критериев, российское общество является обществом социальной зависимости, т. е. пребывает в состоянии взаимного отчуждения, социальной субдоминантности и дефицита доверия в системе социальных отношений. Данная зависимость характеризует межгрупповые и личностные отношения определенной социальной ресурсообеспеченностью, монополией на экономический, политический и социальный капиталы, благодаря чему социальное взаимодействие «смещается» в сферу внеинституционального, сетевого, дискретного социального пространства. Социальная зависимость проявляется во всех сферах социальной жизни, будь то деформализация трудовых отношений и «серые» схемы в российской экономике, спад восходящей социальной мобильности, дезинтеграция в социальной сфере, протекционизм, клиентелизм и «круговая порука» на социальном микроуровне. Указанные явления, на первый взгляд, воспринимаются как разноуровневые, относятся к интегральным социальным условиям, но их функционирование определяется производством и воспроизводством социальной зависимости как направленности и содержания социальных отношений в российском обществе на устойчивую «независимость» социальных групп от формальных регуляторов, институциональных ограничений и возможностей и выстраивание минимизированного взаимодействия на основе социального диспаритета, дисбаланса социальных интересов под воздействием присвоения институциональных ресурсов. Подобные эффекты действуют и в системе российского образования, которое не только теряет свои ведущие позиции в мире, но и не обеспечивает цели расширенного социального воспроизводства, стало сферой социального риска акторов образования.

Оценивая итоги реформ, российское население в качестве препон на пути быстрого экономического роста называет коррумпированность элит (49,9 %), влияние Запада (37,5 %), несовершенство существующих законов (27,7 %), уход от более фундаментальной проблемы безличностного индивидуализма. Возлагая социальную ответственность на элитные слои, население демонстрирует социальную зависимость, которая воспроизводится как на социальном микроуровне, так и социальном макроуровне.

Социальная зависимость, интегрированная в социальную структуру российского общества, осмысливается как «периферийная» или имеющая социально транзитивные характеристики. Между тем, социальная зависимость влияет и на массовые социальные практики, и на отношение к социальным институтам, и на социальную самооценку, и на выбор идентификационных стратегий. Фактически социальная зависимость кодифицирует сложившийся социальный порядок, устанавливает «коридор» применения институциональных и неформальных норм, что связано и со «слаженностью» социальных отношений, и с модернизацией социальной структуры, появлением так называемого «среднего класса» и раскрепощением инновационной активности населения в целом.

Социально-имущественное расслоение, социальная дезинтеграция обретают системный характер, качественно влияют на социальную стабильность, задают векторность социальных изменений. Российское общество вступило в стадию социальной сегментации, когда социальная зависимость конституирует разделение социальных групп и по вертикали (элиты - низы), и по горизонтали (внутригрупповое и межгрупповое отчуждение, доходящее до социального обособления и исключения).

Степень научной разработанности темы. Теоретический подход, связанный с анализом социальной зависимости, как органической солидарности, обозначен в работах Э. Дюркгейма. Субъективный, целерациональный аспект социальной зависимости выведен М. Вебером, для которого социальная зависимость основывается на различии компетентности, закрепленной за индивидами. В работах Р. Парка, Т. Веблена социальная зависимость представляет следствие социального дуализма, имущественных прав «праздного класса» и минимального социального влияния «промышленного сословия». В интерактивной модели Дж. Мида социальная зависимость является «особым стандартизированным порядком», включающим контроль над поведением членов социальной общности путем «предписанного» социального принуждения.

К. Манхейм, П. Бергер, Т. Лукман воспринимают социальную зависимость в контексте социального знания, то есть интерпретации схем «подчинения» для конструирования «интегрированного микромира» и принятия субдоминантности, как способа изоляции от социального макромира.

В концепции социальной конфликтности Р. Дарендорфа социальная зависимость оценивается как катализатор социальных перемен, функционально необходимый для социальной стабильности, как обладание социальными позициями, имеющими определенные ограничения социальной активности. Дарендорф исходит из критического анализа структурно-функциональной модели общества, оценивающей социальную зависимость в контексте социальной интеграции, взаимодействия социально-ролевых комплексов.

Постклассическая социологическая мысль (П. Бурдье, Э. Гидденс) определяет социальную зависимость в терминах социального пространства, социальной ресурсообеспеченности. В концепции П. Бурдье социальная зависимость определяется различием социальных позиций, осознанных индивидами в социальном пространстве. Э. Гидденс характеризует социальную зависимость как форму социального отчуждения, неполное участие отдельных людей и групп в жизни общества. Речь идет о выталкивании целых групп людей из управления социальными институтами и формировании у людей настроений «социального одиночества».

З. Бауман связывает социальную зависимость с концепцией «индивидуализированного общества», которое под влиянием нестабильности и неопределенности социальной жизни трансформируется в состояние массовых страхов и неуверенности, стратегии отказа от социальных обязательств и идентификационного выбора. П. Штомпка исследует социальную зависимость как следствие асимметрии социальных отношений, нарушения баланса прав и обязанностей социальных групп, как по отношению к обществу, так и на социальном микроуровне. Социальная зависимость относится к сфере социальных отношений, сущность которых не в социально-ролевом взаимодействии, а в воспроизводстве социальных различий, выступающих барьерами на пути достижения социальных отношений.

Российская социологическая мысль характеризуется определенными наработками в анализе социальной зависимости прежде всего благодаря исследованиям Т.И. Заславской, М.А. Шабановой, С.С. Балабановой. Так как российское общество рассматривается в переходном, транзитивном состоянии, социальная зависимость оценивается как социетальное качество групп, имеющих недостаточный трансформАционный потенциал и предопределенные к адаптации стратегии. М.К. Горшков, Н.Е. Тихонова, В.А. Ядов анализируют проблемы социальной ресурсообеспеченности, отталкиваясь от социальных и символических смыслов, различающихся иерархическими местами в социальной системе, пространственной локализацией ценностных установок и интересов. В предлагаемой исследовательской схеме социальная зависимость связывается с состоянием «социального обособления», дефицита социальных ресурсов и неадекватной социальной самооценки.

В работах Ж.Т. Тощенко, Л.Д. Гудкова, Б.В. Дубина, Г.Г. Дилигенского анализируются процессы формирования «парадоксального человека», совмещающего контрастные социальные установки и ориентированного на функциональную социальную исключительность. Социальная зависимость характеризует эффекты негативной мобилизации и идентификации в условиях отсутствия идентифицирующих институтов и социально референтных групп, упадка профессионализма и социального альтруизма, как принципов межгруппового взаимодействия.

В разрыве со «структурализмом» постклассическая социология отвергает «естественность» социальной зависимости и предлагает деятельностный подход к проблеме, определяя социальную зависимость как стратегию социального действия, присоединения к господствующему классу или воздействия социально-компенсационных процедур (П. Бурдье) или схему практического действия, исходящую из локализованности социальных институтов (Э. Гидденс).

Российская социология в исследовании социальной зависимости исходит из незавершенности рыночных преобразований, диктуемых интересами элитных слоев общества, ослабления или отсутствия инновационного потенциала у основной части населения России. Предлагаемая схема адаптации легитимирует социальную зависимость.

Можно сделать вывод, что, во-первых, социальная зависимость не концептуализирована в качестве самостоятельного социального факта, определяющего социальные и социально-экономические отношения в российском обществе. Во-вторых, замещение исследования социальной зависимости социальным патернализмом или «пассивной адаптацией» уводит от существа проблемы, которая может быть отрефлексирована в исследовании социальной зависимости на социальном мезо- и микроуровнях. В-третьих, достигнутое понимание социальной зависимости явно недостаточно, чтобы определить динамику социального самочувствия россиян, если исходить только из деления на «проигравших / выигравших от реформ». В-четвертых, социальная зависимость в российском обществе системна, обладает негативным влиянием на динамику социальных преобразований и отношение к социальным институтам, выбор ценностных ориентаций и идентификационных моделей, что актуализирует рассмотрение социальной зависимости в контексте социальных и социально-экономических отношений в российском обществе.

В связи с вышесказанным можно сформулировать цель исследования, которая состоит в выявлении структурных, институциональных, диспозиционных условий социальной зависимости в российском обществе и их влиянии на социальное самочувствие и социальные стратегии российского населения.

Поставленная цель выдвигает иерархию исследовательских задач теоретического и прикладного характера:

- анализ и оценка социальной зависимости как понятия социологического знания;

- исследование социальной зависимости в контексте социальных трансформаций;

- выявление специфики социальной зависимости в российском обществе;

- определение характеристики социальной зависимости в формировании социальной структуры;

- определение социальной зависимости на социальном микроуровне;

- выработка модели социального участия как альтернативы социальному дистанцированию;

- исследование формальных и неформальных регуляторов социальной зависимости;

- анализ социального контроля как условия усиления или ослабления социальной зависимости;

- характеристика социальной девиантности как воспроизводства и производства социальной зависимости;

- выявление влияния социальной зависимости на социальную самооценку россиян;

- определение места социальной зависимости в идентификационном выборе населения;

- исследование институциональных дефектов и дефицитов, продуцирующих социальную зависимость акторов образования;

- характеристика социальных установок акторов образования, содержащих отказ от терминальной ценности образования.

Объектом исследования являются социальные и социально-экономические отношения в российском обществе.

Предметом исследования выступает социальная зависимость как взаимное социальное позиционирование индивидов и групп в контексте социального взаимодействия.

Гипотеза исследования состоит в предположении того, что в условиях социальной поляризации и социальной дезинтеграции российского общества социальная зависимость обретает преимущественно социально-профильный характер и выражается как в форме социального участия, ориентированной на социальное взаимодействие через воспроизводство легитимных социальных практик и реализацию групповых интересов в социально-профессиональных и гражданских ассоциациях, так и в форме социального дистанцирования, которое проявляется в применении отдельными индивидами и социальными группами логики «присоединения» к ресурсным социальным группам на позициях социального клиентелизма или ухода на социальный микроуровень в целях восполнения дефицита социальных ресурсов через уклонение от социальных и правовых обязательств.

Социальная зависимость в российском обществе воспроизводится и производится в социальной девиантности, отклонении от социальных норм, переводе социальной энергии в расширение «каналов» неформального взаимодействия, налаживании доверительных отношений с «ресурсообеспеченными» группами, социальной агрессивности по отношению к группе «неадаптированных». Эта позиция негативным образом влияет на состояние российской образовательной системы, которая испытывает не только последствия социальной дифференциации российского общества, но и дефицит когнитивных, социально-мобилизационных ресурсов акторов образования, ограничивающих свои цели ориентацией на наращивание адаптационного потенциала. Сфера образования как пространство формирования социальной компетентности, связанной с широтой социальных интересов и социально-субъектной позицией, постепенно преодолевает последствия аномии 90-х г. и через наращивание институциональных ресурсов и легитимацию базисных социальных диспозиций по отношению к образованию становится сферой производства социальной компетентности как условия преодоления социального дистанцирования в российском обществе.

Теоретико-методологическую основу диссертационного исследования составляют положения классической социологии о конституированности социальной зависимости в социально-ролевой структуре общества и ориентированности на иерархию социальных статусов (Э. Дюркгейм, Т. Парсонс, Р. Дарендорф), а также концепции социального пространства П. Бурдье, культурной травмы П. Штомпки и «различия ресурсов» Э. Гидденса. В исследовании конкретизируются теоретико-методологические конструкты «рецидивирующей модернизации» Н.Ф. Наумовой, «индивидуальной свободы» М.А. Шабановой, мобилизационных ресурсов В.А. Ядова, парадоксального человека Ж.Т. Тощенко, негативной идентичности Л.Д. Гудкова. Для эмпирической верификации полученных результатов применялись социально-статистический, компаративный, классификационный методы, процедуры социального моделирования и социального прогнозирования.

Эмпирическая база исследования включает материалы социальной статистики Госкомстата РФ, Минобразования и науки РФ, социологических опросов, проведенных ИС РАН в 2005-2007гг., данные, полученные учеными НИИКСИ СПбГУ (1998-2001 гг.), ИСПИ РАН (2001-2005 гг.), а также материалы региональных ведомств по вопросам социальной жизни и образования. социальный зависимость девиантность образование

Научная новизна исследования выражается в следующих результатах:

- выявлено, что социальная зависимость, несмотря на достигнутые результаты в исследовании социального неравенства и социальной напряженности в российском обществе, отождествляется с социальной дезинтеграцией; хотя, если социальная дезинтеграция фиксирует структурный аспект социальной дифференциации российского общества, то социальная зависимость связана с позиционированием социальных групп в процессе социального взаимодействия, т. е. с актуализацией иерархии социальных диспозиций, определяемых не только включением в социально-ролевые комплексы и занятием определенных социально-статусных позиций, но и селекцией в использовании институциональных ресурсов в соответствии с осознанием социальных интересов;

- определено, что социальная зависимость в условиях социальных трансформаций модифицируется, приводя либо к преобладанию социального участия при консистентности структурных и институциональных изменений, а также включению социальной самодеятельности населения, либо к доминированию социального дистанцирования, так как системные изменения на фоне социальной нестабильности и деформализации институциональных нововведений способствуют нарушению сложившегося баланса общесоциальных и групповых интересов и определяют предпочтительность узнаваемых, «наследованных» социальных отношений;

- социальная зависимость в российском обществе в отличие от конкурентности социальных отношений и приведение их в симметрию через правовые механизмы в обществе рыночного типа носит «неформальный» характер, т. е. выступает фактором конвенционализации социальных отношений;

- установлено, что социальная зависимость влияет на социально-статусные позиции через «выпадение» из социальной структуры, что ведет к социальному дистанцированию, и «негативной» стабилизации сложившейся структуры на основе принятия социальных неравенств как следствия социальной профильности, закрепленности за определенными группами социальных и правовых ресурсов в силу монополии на их обладание и использование;

- утверждается, что, несмотря на «восприятие» малых социальных групп, как сетей доверия и партнерства, их деятельность не дает совокупный позитивный эффект на социальном макроуровне;

- предполагается, что социальное участие, как система симметричных, основанных на принятии социальной меритократии отношений, является альтернативой социальному дистанцированию;

- социальная зависимость рассматривается как доминирующий тип социальных отношений, который ориентирован на конвенционализм, деформализацию, замещение правовых норм;

- утверждается, что социальный контроль вызывает воспроизводство социальной зависимости, так как в условиях группового присвоения социальных ресурсов группа, имеющая прерогативу контроля, ориентирована на поддержание социальной зависимости;

- прослеживаются «адаптирующий» и «приобретательский» типы социального поведения, направленные на производство и воспроизводство социального дистанцирования;

- социальная зависимость ориентирует как социальные группы, так и отдельных индивидов на повышенную социальную самооценку, что связано с влиянием социальной зависимости на реализацию актуалистских, ограниченных целей;

- идентификационный выбор при преобладании социального дистанцирования, как формы социальной зависимости, определяется присоединением к успешной группе или содержит ориентированность на идентичности, не включающие социальные обязательства;

- лишение образования статуса базисного социального института привело к инклюзии в образование эффектов саморазрушения и самовоспроизводства, снизив социально-мобилизационный потенциал образования, что преодолевается в процессе государственной политики модернизации образования и возвращения его на приоритетные позиции в российском обществе;

- социальные установки акторов образования, в силу их реактивности и стереотипизации и влияния опыта адаптации, инерционны или носят инструментально-прагматический характер, что приводит к отсутствию потребности в формировании социальной компетентности, которая актуализируется в условиях возвращения к социальной ценности образования и переориентации акторов образования на расширение сферы социальных интересов через наращивание когнитивного ресурса.

Основные положения, выносимые на защиту:

1. Современные социологические теории рассматривают социальную зависимость либо через концепцию социальной дифференциации, либо в конфликтологическом измерении социальных неравенств, как асимметричность социальных отношений. Поэтому социальная зависимость представляется побочным по происхождению результатом социально-имущественного и социального расслоения или социальной напряженности, связанной с неравенством доступа к социальным ресурсам. Очевидно, что социальная зависимость в структурно-функциональной или конфликтологической интерпретациях понимается как «блокиратор» или «фактор стабилизации» социальной жизни общества. Исследование социальной зависимости, как взаимного позиционирования социальных групп в процессе социального взаимодействия, предполагает не только анализ структурных и институциональных факторов, но и выявление социально-диспозиционных установок, которые «компенсируют» или «замещают» неравный доступ к институциональным ресурсам путем их селекции с акцентом на сужение социального интереса.

2. В условиях социальных трансформаций социальная зависимость модифицируется, так как системные изменения на фоне социальной нестабильности девальвируют достиженческие социальные отношения, допуская неопределенность социальных перспектив. Социальные отношения характеризуются социально-ценностной аномией и «спонтанностью» социальной активности. Социальная зависимость воспроизводится либо в форме социально-клиентальных отношений, либо включением в конвенциональные социальные практики, ее минимизация через уход на социальный микроуровень сопровождается эффектом усиления, что связано с неизбежным снижением социальной и правовой компетентности, необходимой для адекватного использования инновационных структурных возможностей и институциональных ресурсов.

3. Российское общество характеризуется высокой степенью дезинтеграции, рассогласованности групповых интересов, образов жизни и поведенческих кодов, что создает ситуацию модификации социальной зависимости, ее смещение из социального взаимодействия в сферу расширения социально-групповой автономности, то есть ограничение партикулярными интересами и формирование универсальных норм в соответствии с должностной иерархией, что ориентирует исследование на выявление показателей социальной ресурсообеспеченности, связанных не только с социально-статусными позициями, но и с включенностью в конвенциональные социальные отношения, объемом и качеством неформального социального капитала и характером социальных установок, ориентированных на селекцию институциональных ресурсов.

4. Социальная структура российского общества характеризуется жесткими «социально-профильными» барьерами и нисходящей социальной мобильностью, так что социальная зависимость конституирует предсказуемое противодействие восходящей социальной мобильности и суженность горизонтальной социальной мобильности. Социальные группы ориентируются на формирование «защитных механизмов» ценой девальвации и недоиспользования инновационно-мобилизационного потенциала. Таким образом, социальная зависимость из состояния взаимного позиционирования переходит в стратегию «отрыва от других», налаживание групповых приоритетов с целью воспроизводства диспропорциональной социальной структуры.

5. Перемещение социальной активности на социальный микроуровень, ограничение социальной зависимости «кругом близких», хотя и создают возможности для дистанцирования от общественных интересов и отказа от «избыточных» социальных обязательств, реанимируют социальные отношения, ориентированные на доверие к до-социальным структурам, что «гасит» интерес к использованию легитимных институциональных возможностей, развитию соревновательности в изменении социально-статусных позиций и концентрации усилий индивидов и социальных групп на актуализации монополии на социальные ресурсы или социального клиентелизма.

6. Социальное участие, как форма социальной зависимости, построенная на симметрии групповых интересов, блокируется в российском обществе разностатусными социальными группами, которые придерживаются социальной зависимости, как практики «социального дистанцирования», что с одной стороны сужает, позитивный эффект влияния институциональных нововведений, связанных с ростом роли социально-профессиональных, и гражданских ассоциаций, а с другой - воспроизводит нарушение принципа социальной меритократии. Тем не менее, социальное участие выступает альтернативой социальной зависимости, поскольку открывает перспективу социально-достиженческим отношениям и базисному социальному консенсусу, что выражается в тенденции формирования в российском обществе « среднего класса», использующего не должностную ренту или ресурс социального клиентелизма, а достигнутые интеллектуальные, профессиональные и гражданские позиции.

7. Формальные и неформальные регуляторы в системе социальных и социально-экономических отношений российского общества определяются диапазоном социальной зависимости. Так называемая «деформализация» социальных норм и правил связана с отклонением «формальной», правовой зависимости и «внедрением» «отклонений от правил», как наиболее адекватной состоянию социального дистанцирования большинства российского населения. Формальные регуляторы универсальны, а доминирующая форма социальной зависимости «способствует» партикуляризации социальных отношений, интересов, на первый план выступает конвенционализация социальных отношений.

8. Социальный контроль, реализуемый в применении формальных и неформальных норм социальными группами и институтами, связан с возможностями социальных групп в соответствии с логикой интересов использовать социальный контроль в качестве социального ресурса. Поэтому социальный контроль в условиях доминирования социальной зависимости вносит в социальные отношения «дезорганизацию» в том смысле, что, уклоняясь от внешнего социального контроля, формирует систему «заданного» социального самоконтроля, ограниченного только представлениями о «могуществе» других социальных групп, и оставляет должностной иерархии право абсолютного социального контроля.

9. Поведенческие стратегии российского населения можно классифицировать как адаптивные и инновационные, что выражается в стремлении к «привыканию к изменениям» большинства населения, освоению новых социально-профессиональных ролей и принятию достиженческих позиций «успешно адаптированным» меньшинством. Однако дефицит соревновательных институтов, монополия на социальные ресурсы повышают влияние социального дистанцирования, которое определяет сдвиг «адаптирующего» поведения к «экономии личных ресурсов» и уклонению от социальной активности, а в рамках «инновационного поведения» преобладает «присвоение социальных ресурсов» через использование должностной ренты и выключение из социальной жизни «неадаптированных» слоев населения.

10. Социальная зависимость, как «селективное» участие в социальной жизни, ориентирует на завышенную социальную самооценку, так как акторы социальных отношений не заинтересованы в адекватной оценке собственного социально-статусного положения и выявлении достиженческих и приемлемых для общества групповых и индивидуальных претензий. Социальное дистанцирование ограничивает социальную компетентность, налагает на акторов социальных отношений обязательства «взаимного нейтралитета» и завышенные социальные самооценки отталкиваются от позиций «быть как все», что в условиях отсутствия социальной солидарности является наиболее удобной формой нейтрализации социальных различий.

11. Идентификационный выбор при разнообразии идентификационных моделей, падении престижа традиционных идентичностей и неполной легитимации современных гражданских идентичностей определяется активностью на социальном микроуровне и свободой от «избыточных» социальных обязательств, связанных с социальной макроидентичностью. Социальное дистанцирование, смещая выбор идентичности в сферу «социального микромира», закрепляет различия, которые основываются на представлениях о своем социальном влиянии и возможностях участия в социальных отношениях, в то время как социальное участие определяет идентификационный выбор как адекватную форму социальной субъектности в социальных отношениях, основываясь на приоритете гражданской идентичности.

12. Происходящие в российском обществе институциональные изменения усиливают значение общего образования не только как лифта социальной мобильности но и как института формирования социальной компетентности. Реализуемая образовательная политика направлена не только на преодоление возникшей аномии института образования, но и на расширение его социального влияния в обществе путем выработки таких институциональных средств, как сочетание централизации и децентрализации образования, вариативности форм образования при достаточно высоком уровне государственной поддержки и социального контроля, использования институциональных стратегий акторами образования, что делает институт образования основным в достижении консистентности институциональной системы российского общества и стартовой площадкой формирования социальной компетентности как альтернативы социальному дистанцированию.

13. В социальных установках акторов образования, как учащейся молодежи, так и педагогов, прослеживается определенное влияние опыта стихийной адаптации через реактивные и стереотипные установки. Для развития образования, как важнейшего социального и социально-экономического ресурса общества, находится в становлении система наращивания социальной компетентности. Внедряемые дистанционные формы обучения, конкурсные отборы призваны как повысить престижность образования и тем самым переломить адаптационные схемы деятельности акторов образования, так и способствовать развитию потребности в когнитивном ресурсе, как основе социального участия, и повышению социальной ценности образования в российском обществе.

Теоретическая и практическая значимость исследования. Обоснованные в работе положения и выводы могут способствовать концептуализации социальных отношений как самостоятельной сферы социологического знания. Полученные результаты могут быть использованы в ходе подготовки и принятия управленческих решений, ориентированных на прогнозирование и регулирование социальной сферы.

Материалы диссертации могут найти применение в осуществлении региональных и муниципальных проектов, прежде всего в модернизации социальных и социально-экономических отношений в социальной сфере, вовлечению различных социальных слоев в разработку и реализацию социальной политики. Теоретико-методологические выводы исследования могут использоваться в вузовских курсах по общей социологии, социальной конфликтологии, социальной психологии.

Апробация работы. Результаты диссертационного исследования докладывались и обсуждались на всероссийских и региональных научных конференциях, на III Российском философском конгрессе «Рационализм и культура на пороге III тысячелетия», на II Всероссийском социологическом конгрессе «Российское общество и социология в XXI веке: социальные вызовы и альтернативы» и на III Всероссийском социологическом конгрессе «Глобализация и социальные изменения в современной России», а также на Международной конференции «Роль идеологии в трансформационных процессах в России: общенациональный и региональный аспекты».

Результаты диссертационной работы представлены в 18 научных работах и статьях (в т.ч. в изданиях, упомянутых в списке ВАК) общим объемом около 25,05 п. л.

Структура работы. Диссертации состоит из введения, пяти глав, включающих тринадцать параграфов, заключения и библиографии.

2. ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

В Введении раскрывается актуальность исследования, дается краткая характеристика состояния научной разработанности проблемы, обосновываются теоретическая база исследования и его исходные методологические принципы, формулирующие основную цель и задачи, объект и предмет научного анализа, раскрываются научная новизна и положения, выносимые на защиту, а также практическая значимость диссертации.

В главе 1 «Теоретико-методологические основания исследования социальной зависимости в российском обществе» социальная зависимость рассматривается в теоретико - методологическом контексте в связи с развитием социологической мысли и применимости анализируемых теоретико - методологических конструктов к исследованию российского общества.

В параграфе 1.1 «Теоретико-методологические основания исследования социальной зависимости в российском обществе» анализируются теоретические подходы социальной зависимости как состояние социальных отношений.

Диссертант отмечает, что теоретическая ориентация на понимание социальной зависимости определяется значением социальных отношений в социологической теории. Традиционно социальные отношения, как социальное взаимодействие, приписываются к «поведенческой» концепции (биохеовиризм), «символическому интеракционизму», социодраме и конституируются на стыке социальных норм, социальных структур и диспозиционных установок личности и групп. Так что в анализе социальной зависимости необходимо обращение к классической социологии, прежде всего концепции Э. Дюркгейма.

Из дюркгеймовской идеи органической солидарности «вырастает» функциональная трактовка общества как взаимозависимости социально-ролевых комплексов. Но следует обратить внимание, что конструктивные трактовки социальной зависимости содержат определенные теоретические «сбои». Но чувство зависимости, вопреки утверждению Э. Дюркгейма, не обязательно сопровождается рациональным социальным поведением и социальным взаимопониманием. Признавая недостижимость универсальной формулы «разделения труда», Э. Дюркгейм отмечает влияние «борьбы за существование», которая отодвигает от понимания социальной солидарности как высшей ценности. Социальная зависимость может выражаться и деструктивно, в оттеснении того или иного индивида на обочину социальной жизни, так как закрепляет за определенными социально-профессиональными статусами отношения подчиненности, и недифференцированное восприятие «других» направляет разделение труда на воспроизводство «различий», имеющих предпосылки и в неравенстве стартовых условий, и в практической неузнаваемости.

Выявлено, что с дилеммой «социальная зависимость - социальное отчуждение» сталкивается структурно-функциональный анализ, который исходит из понимания того, что социальная система состоит из множества индивидуальных лиц, взаимодействующих друг с другом в ситуациях, которые обладают, по меньшей мере, физическим аспектом или попадают в некоторую среду действующих лиц, мотивация которых определяется тенденцией к оптимизации удовлетворения. Так называемый аспект удовлетворения, по мысли Т. Парсонса, относится к системе взаимодействия действующих лиц с миром объектов, что делает возможным видеть состоятельность «ориентации», к тому, что можно назвать деятельностно-мотивационной сферой, тем самым избежать упреков в «натурализации» социальной зависимости.

Осмысливаемая в классической социологической концепции социальная зависимость, как неравенство социальных позиций, выражаясь в отношениях «господства - подчинения», содержит определенные «лакуны» в виде описательности критерия неравенства позиций для оценки возможностей социального участия и выравнивания асимметричности социальных отношений. Отчетливо эту неудовлетворенность выразил П. Бурдье, настаивая на переходе от социальных структур к взаимодействию.

Классическая социология выработала три типа социальной зависимости - в рамках социального порядка (Э. Дюркгейм), интеграции (Т. Парсонс) и социального конфликта господства - подчинения (Р. Дарендорф). Как отмечает А. Турен, все эти направления одержимы идеей общества, идентификацией социальных групп с социальными институтами и социальными структурами. В неклассической социологии точкой отсчета становится «действие», действующий индивид, социальный актор, что переводит проблему социальной зависимости в сферу социального взаимодействия, воспроизводства в массовых социальных практиках. Для П. Бурдье ключ - в совокупности социальных диспозиций, связанных с индивидуальными или групповыми траекториями, и социальная зависимость определяется привязкой к системе социального сопряжения.

По мнению диссертанта социальная зависимость воспроизводится в социальных отношениях как взаимное социальное позиционирование, определяемое не только структурными и институциональными условиями, но и социальными установками акторов, взаимодействующих в реализации осознаваемых ими социальных интересов.

В параграфе 1.2 «Социальная зависимость в контексте социальной трансформации» содержится анализ воспроизводства социальной зависимости в социально - трансформационном процессе.

Автор утверждает, что концепция социальных трансформаций связана с намерением найти «аналог» социальной модернизации, так как социальные изменения часто не носят линейного характера, спонтанны и содержат непреднамеренные, непредсказуемые, неожиданные последствия. Для выявления эвристического потенциала социальной зависимости следует определить, что социальные трансформации - системные изменения, но в то же время изменения социетального типа общества. Социальная зависимость - это своего рода «конфигурацию», определяющую разнородное влияние социальных групп на социально-трансформационные процессы.

Социальная зависимость, как искомая фигура диссертационного исследования, соотносится с социальными отношениями, что дает возможность проанализировать не отдельные «звенья» социальных отношений, а социальные отношения как социальное взаимодействие, связанное с функционированием социального порядка. Вероятно, необходимо отыскать «отправную точку» трансформационного процесса, если считать, что социальные отношения движутся от «традиционности» к достижительности, индивидуализму (в т. ч. и групповому). Социальная зависимость нуждается в допущении ситуации «наследия прошлого» в виде «абсолютного государственного контроля», привязанности социальных отношений к идеологическому и социальному принуждению. И в этом моменте есть определенные, вызывающие дискуссию моменты. Во-первых, идет ли речь об использовании или трансформации социальной зависимости? Во-вторых, может ли трансформация означать признание в социальных отношениях, переход к сознательности и сбалансированности социальных отношений? В-третьих, от кого исходит инициатива, какую цель преследует трансформация социальных отношений?

Социальная зависимость в контексте социальных трансформаций является отправной точкой, так как определяет готовность социальных агентов к социальному самоопределению кодов под принуждением «инициаторов изменений» либо в силу собственного социального реванша. Спонтанность социальных трансформаций разрушает привычную схему «прав и обязанностей», и социальная зависимость может «презентироваться», развиться в административном давлении, управлении, использовании социокультурного шока, связанного с принудительной дискредитацией прежнего социального опыта и символического капитала. Всеобщее благо, как конечная цель социально-трансформационного процесса, понимается как формула социально-инструментальных отношений и допускает «конкуренцию», декларирование прав и обязанностей социальных акторов, может принимать деструктивную форму (социально-клиентальные отношения, включения в конвенциональные социальные практики). Минимизация социальной зависимости через уход на социальный микроуровень воспроизводит обратный эффект ресурсозависимости, так как доминируют адаптивные навыки, не способствующие наращиванию социальной и правовой компетентности для использования вновь обретаемых структурных возможностей и институциональных ресурсов.

В параграфе 1.3 «Специфика социальной зависимости в российском обществе» раскрываются особенности воспроизводства и производства социальной зависимости в российском обществе для формирования теоретико-методологического конструкта исследования.

Диссертант исходит из того, что отправной точкой преобразований в российском обществе является насаждение, внедрение рыночных институтов, которые, согласно логике реформаторов, заставляют людей действовать рационально, т. е. по схеме «экономического человека». Однако традиционная социальная зависимость, связанная с должностным статусом, с включением в систему административных и властных отношений, не потеряла, а приобрела новые, приемлемые для социальной иерархии формы.

Автором выявлено, что особенность социальной зависимости в российском обществе проявляется в ее иерархичности, отсутствии горизонтальных социальных отношений, легитимации социальной зависимости «от имени государства и посредством государственного аппарата». В пользу такого предположения можно выдвинуть следующие аргументы:

1. Социальная зависимость основана на внеэкономическом принуждении, близости или удаленности от властных ресурсов.

2. Отсутствие горизонтальных социальных отношений и слабость социальной самоорганизации приводят к воспроизводству «административно-государственной» зависимости и ориентации социальных агентов на «власть», как ведущий конструкт в социальных и социально-экономических отношениях.

3. Изменение социальных отношений в российском обществе «репродуцируется», то есть содержит возможность «возвращения в прошлое», когда лидирующие социальные агенты используют «властные ресурсы» для «закрепления» и воспроизводства асимметрии социальных отношений.

Социальная трансформация в российском обществе кризисна, так как связана с социальной нестабильностью и расколом общества по поводу перспектив социального развития. Так как социальные преобразования проводятся ускоренно, общество не компетентно, преобразования воспринимаются как «неизбежность» или как «заимствование передового мирового опыта». В процессе изменений используется как традиционная социальная зависимость, выраженная в формуле «начальство все знает», так и разобщение, атомизация общества, кооперация латентных потребностей, различные формы административного и экономического принуждения. Социальная зависимость конкурентного типа, которая представляется нормативной на пути к рыночному обществу, - анклавна, демонстрационна и охватывает только рыночно-ориентированные слои населения.

Диссертант обосновывает положение о том, что социальная зависимость определяется не различием социально-статусных позиций, а дефицитом социальных ресурсов, той ролью, которую играют акторы в системе социальных отношений. При этом подчеркивает, что должностной статус является конституирующим по отношению к доходам и образованию.

А в выявлении показателей социальной зависимости следует исходить из реальной ресурсообеспеченности социальных акторов, включающих не только социально-статусные показатели, но и возможности, связанные со степенью включения в конвенциональные (неформальные) социальные отношения.

В главе 2 «Социальная зависимость в системе социальных и социально-экономических отношений российского общества» представлен анализ места и влияния социальной зависимости в системе социальных взаимодействий российского общества.

В параграфе 2.1 «Социальная зависимость и формирование социальной структуры российского общества» определяется влияние доминирующей формы социальной зависимости на формирование социальной структуры российского общества.

Если рассматривать социальную структуру, как сеть связей между основными составляющими социальной жизни, то становится ясным, что именно конфигурация социальных отношений, то, как сочетаются социальные позиции участников социальных отношений, как они включены в социальные роли и взаимодействуют между собой, определяет социальную организацию общества, ее социальный порядок. В условиях социальной трансформации происходит «переворот» в социальных изменениях и основах формирования социальных отношений. С формированием института собственности и «воспроизводства» института власти российское общество представляет «ассорти» старых и новых социальных и социально-профессиональных групп, которые действуют относительно нерационально, а также ориентированы на представительство, делегирование интересов.

На наш взгляд, социальная зависимость в формировании социальной структуры российского общества сглаживает конкурентное влияние рынка и реализует «консерватизм» властных отношений. Для такого предположения необходимо обратиться не к рассмотрению системы возникающих социальных и социально-экономических перспектив, которые «бросаются в глаза», а к «скрытой», часто латентной системе социальной зависимости, более стабильной, чем социальные индикаторы, взлет и падение целых социальных групп и отдельных индивидов.

По мнению диссертанта, социальная зависимость обозначает свою роль в становлении структуры российского общества тем, что 56,5 % представителей власти использовали свое положение для создания собственного бизнеса, и тем, что «новые олигархи», хотя и формируют бизнес на основе уже приватизированных предприятий, используют «свои представления во власти». Только по советской модели иерархии, по принадлежности к «партийной группе» и можно адекватно оценить асимметричность социальных отношений, связанных с вертикалями власти в собственности. Поэтому «неучастие» целых социальных групп в социальных отношениях и, соответственно, их низведение до состояния «социально отличных» или «маргинализируемых» определяется не реальным социально-экономическим статусом, а отношениями доминирующей группы к их социальной независимости в качестве «обслуживающего слоя» или «отмирающей группы».

Так как в настоящее время достиженческие способности не востребованы, надежды на индивидуальные усилия или возможность «завязать полезные знакомства» явно недостаточны для уменьшения социальной зависимости большинства населения. Как известно, в бизнес-элитах господствует дух «должности», а не профессионализма, и в лучшем случае выходцам из низов уготована судьба менеджеров «среднего звена». Не случайно З.Т. Голенкова, анализируя новые социальные неравенства в российском обществе, не склонна рассматривать менеджеров как наиболее конкурентную группу, которая могла бы противопоставить «должностной зависимости» существование талантов, способностей, организаторских навыков.

Диссертант делает вывод, что социальная структура российского общества представляет собой проекцию должностной зависимости, так как в ней конфигурация социальных отношений определяется возможностями принуждения и использования компетентности и авторитета государственных структур. Конвертация власти и денег является наиболее привлекательным и эффективным каналом социального восхождения и определенной социальной самостоятельности, способности принимать решения и устанавливать правила «игры». Крупный бизнес настроен на «несоревновательность» в силу «прекращения ротации» и связи с высшей бюрократией, мелкой и средней, выживающей благодаря использованию «серых» схем и содействию «заинтересованных структур», ориентирован на монополизацию и действия в автономном от общества режиме. Для представителей мелкого и среднего бизнеса установлены ограничения «должностного роста», несовместимости «выживания» и профессионализма в регулировании социальных отношений.

Параграф 2.2 «Социальный микроуровень: модификация социальной зависимости» посвящен исследованию влияния активности на социальном микроуровне на уровень и характер социальной зависимости в российском обществе.

Выявлено, что на социальном микроуровне предпочтение семьи и «круга близких» приводит к трансформации должностной зависимости в эффект «негативной солидарности». Россияне предпочитают идентифицировать себя по формуле «такой же, как все», усиливается неудовлетворенность и отчуждение, но это не способствует социально-профессиональной переориентации или отношению к семье как институту социализации. Характерно, что только 19,2 % респондентов согласны с утверждением, что «власть вынуждена брать ответственность на себя, так как россияне не хотят «быть ответственными за страну». Абсолютное большинство уверены в том, что либо центральная власть для того и существует, чтобы устанавливать правила игры для всех и контролировать их соблюдение, либо в ее руках сосредоточены финансовые и властные ресурсы, не имеющиеся в достаточной степени ни у населения, ни у местных властей. В социальном взаимодействии образуется «люфт» между социальным микро - и макроуровнем. Население в силу разобщенности, индивидуализма и стремления «иметь деньги» не продуцирует совокупный эффект изменений снизу. Власть, ориентированная на корпоративизм, ограничивается только тем, чтобы «общество находилось в стабильности», т. е. социальный протест не принял открытые формы и не представлял «вызова» власти.

Автор подчеркивает, что большинство населения перенесло усилия в «благополучие семьи», складывающиеся с потребительским насыщением, так как другие каналы проявления «социального взросления» практически закрыты. Эта «однобокость» вызывает упрощение социальных связей и даже в социальной взаимопомощи доминируют «денежные ссуды». По характеру взаимодействий на социальном микроуровне можно сделать вывод, что стремление решать собственные проблемы накладывается как на неразвитость социальной самореализации, социальную агрессивность, так и на «ограничение» возможностей самореализации в виде «эффективной занятости» и «хороших заработков».

Социальный микроуровень российского общества является совокупностью атомарных социальных структур, действующих в режиме «автономного выживания», и, хотя респонденты ссылаются на частоту контактов с друзьями, вероятно, данная позиция является скорее желательной, чем реальной. В обществе социальное безразличие и одиночество становятся нормой взаимодействия, особенно в «бедных» слоях населения. Бедность в российском обществе - это проблема социального исключения целых групп населения, которые вынуждены жить, не имея никаких социальных перспектив и даже не имея права на признание в бедности, чтобы не вызвать диффамацию у хорошо адаптированных слоев.