Молодое поколение: социально-философский аспект в исследовании

Нынешние молодые люди (15-35 лет) оказались поколением, следующим не только за уходящими «шестидесятниками», современниками «хрущевских реформ», но и за поколением, входившим в активную жизнь в эпоху брежневского безвременья и застоя, закончившегося перестройкой, временем молодости их родителей и тех, кого они привыкли считать своими авторитетами, национальными «лидерами», -- руководителей страны. Брежневский застой был средой жизни их родителей, для которых закат империи и атмосфера безвременья, советского разложения были естественными, нормальными условиями существования, системой нормативных координат.

Новое поколение, пришедшее уже после краха советской системы, «свободно» как от либеральных иллюзий и напрасных ожиданий, так и от чувства горечи и инфантильных разочарований. Но его смысловой горизонт узок, поскольку ценностное пространство задано простыми координатами -- по преимуществу развлекательными медиа, масскультурой и глянцем, магическим миражом «больших денег» как самым общим показателем успеха и статуса в нынешних условиях массовидного общества.

Наступившее время стало для молодежи девяностых-нулевых годов временем самоутверждения, нарастающего довольства жизнью («страна никогда не жила так хорошо, как сейчас») и самодовольства, возникающего, помимо прочего, благодаря сравнительно невысокому потолку притязаний и относительной доступности средств их осуществления при отсутствии больших идей и перспектив.

Правильнее было бы назвать его постаномическим поколением, в определенной мере унаследовавшим опыт институционального разложения советской системы, процесс которого не закончился и в настоящее время, более того, последствия которого будут ощущаться еще как минимум 30-40 лет.

Однако следует принимать во внимание наиболее интенсивную и важную фазу этого разложения, начавшуюся в конце 1980-х годов и продолжавшуюся практически все 1990-е годы. Именно этот период был ключевым для понимания особенностей самосознания и трансформации идентичности родителей нынешнего поколения молодых, от опыта и баланса удач и поражений которых нынешние молодые люди отталкиваются.

Аномия, то есть разрушение системы базовых ценностей и норм, действительно захватила российское общество. Показатели социальной дезорганизации (преступность, в том числе такие формы девиантного поведения, как антимигрантская агрессия, расизм, нацизм, вандализм, самоубийства, алкоголизм, наркомания) в 1990-2000-е годы заметно помолодели. Особенно это касается таких классических показателей аномии, как самоубийства. В отличие от западноевропейских стран, где суицидные пики приходятся на старшие группы, точнее -- на пожилых мужчин, в России суицидальным поведением характеризуются главным образом люди самого активного и трудоспособного возраста -- 25-45 лет, а по самоубийствам среди подростков Россия вышла на «первое» место в мире. 80% всех преступлений в России совершаются людьми до 35 лет, с невысоким уровнем образования и дефектами семейной социализации (родители алкоголики, неполные семьи, конфликты в семье, брошенные дети). Учитывая массу совершаемых преступлений, приходится говорить о том, что каждый пятый-шестой мужчина в России имеет сегодня лагерный опыт, то есть знаком с тюремной субкультурой и «моралью».

Особые напряжения характерны для полярных в социальном плане групп населения -- депрессивной среды социальной периферии (сел, малых городов) и самых активных групп -- предпринимателей, особенно занятых в малом бизнесе, где давление коррумпированной бюрократии и административной системы ощущается сильнее всего. То же можно отнести к молодежи, которую, как показывает опыт предшествующих исследований, можно рассматривать как «общество в обществе». Оно устроено так же, как «большое» общество, здесь есть свой центр и своя периферия, свое «социальное болото»; как и в обществе в целом, мы наблюдаем здесь по мере социального расслоения и относительного роста благосостояния значимость таких социально-психологических реакций, как зависть, озлобление, чувство относительной обездоленности. Эти последние не только способствуют росту и распространению девиантного поведения, но и создают социальную базу для публичных форм агрессивной «самоорганизации» -- от «нашистов» до бунтующих футбольных фанатов и фашистских и расистских группировок.

В массе своей, конечно, аномическое поведение характерно главным образом для провинциальной молодежи (а также низовых слоев в крупных городах, эквивалентных ей по типу культуры), где социальные противоречия и контрасты между достатком и богатством немногих, быстро набирающих социальный вес и капитал, и отсутствием ресурсов у большинства особенно сильны и заметны. Но аномия захватывает и прямо противоположные группы -- самых активных и дееспособных граждан: каждый шестой предприниматель в России «сидит», будучи осужденным (в большой степени -- по сфабрикованным правоохранительными органами вместе с конкурентами делам, но не только). Вне зависимости от степени правоты или реального правонарушения такой опыт, приобретаемый наиболее предприимчивой, инициативной частью населения, не может не отражаться на моральном состоянии общества в целом [68, с. 13].

Особенно тяжелой по последствиям предстает при этом деградация смысловых, ценностных и моральных (профессиональная этика) оснований в институциональной системе образования -- от школы до университетов.

Речь идет о девальвации всего, что связано с наследием Просвещения и культуры, не о мертвом наследии, а о механизмах поддержания значимости тех ценностей, которые определяют наиболее сложные формы социальной организации -- мотивацию научного познания, высокий смысл литературы, морали, человеческой солидарности и свободы. Сегодня в России нет таких групп, которые олицетворяли бы собой, в своем социальном поведении ценности метафизики (познания, добра и т. п.). Почему это так, это отдельная тема. Но практически это означает полное отсутствие соответствующей мотивации у студентов даже лучших вузов, ориентированных в первую очередь на адаптацию: хорошо оплачиваемую, но не обязательно интересную работу в коммерческих или бюрократических структурах, а соответственно, подгонку получаемых знаний и навыков к адаптивному проекту жизни и биографии. И в школе, и в вузах смысл и значение получаемого образования резко снизились. Российский вуз сегодня -- не храм и не место передачи высокой культуры, а рутинное учреждение по натаскиванию студентов для получения «корочек». Жизнь мыслится молодыми людьми как не зависящий от знаний поток, как то, что не имеет отношения к обесцененным, ходульным шаблонам и умениям, выносимым молодежью из вуза. Значительная часть студентов (около 40-45% по разным замерам) уже в вузах знает, что они будут работать по другой специальности и в другой сфере, а это означает снижение потолка запросов и требований как к преподаванию, так и к собственной учебе, оправдание своей неготовности к серьезной и основательной учебе избыточностью преподавания, хоть в какой-то мере ориентированного на фундаментальность.

Такая установка была значительно распространена в студенческой, даже в университетской среде еще в 70-е годы, когда гуманитарные факультеты постепенно сползали к уровню педвузов или педучилищ, чему в значительной мере способствовала система обязательного распределения после учебы, идеология которой сложилась еще в эпоху форсированной советской модернизации. И сегодня в российском обществе (экономике, науке, социальной жизни) успех, а соответственно, доходы, социальное положение, влияние и авторитет не определяются образованием, личной компетенцией, квалификацией. Иными словами, «достоинства» определяются чиновниками или иерархией (чтобы заслужить их поддержку, надо приспосабливаться), а не более сложными системами квалификации и стимулирования -- открытым рынком, профессиональным сообществом, обществом в широком смысле слова, его разветвленными и многократно опосредованными связями. Поэтому чем ниже или проще запросы и ожидания, чем меньше убеждений, тем быстрее в учебе и работе усваиваются именно навыки халтуры и приспособленчества, терпимость к серости, правила «не высовывайся» и «не парься». Отсутствие реальной конкуренции и соперничества за общественное признание компенсируется соперничеством за признание власти (в лице начальства и чиновника), пустым (не порождающим новых смыслов) самоутверждением, коррупцией и снижением продуктивности работы в любых областях занятости. Иначе говоря, работает механизм приспособления, понижающей адаптации, а не развития и повышения качества труда, достижения высоких целей, инновационности [68, с. 14].

Это не случайность и не следствие исторической «зависимости от колеи» (path dependency), а результат незавершенности трансформации институциональной структуры советской тоталитарной системы. Центральные ее институты (вертикальная конструкция власти, зависимые от исполнительной ветви парламент и суд, политическая полиция, право охранительные органы -- МВД, прокуратура, следственный комитет, а также армия, система образования, наука, СМИ) сохраняют прежний тип организации. Власть, не подчиненная общественному контролю и лишь имитирующая принцип разделения властей, функционально не дифференцированная, выстроенная сверху вниз, когда вышестоящие инстанции подбирают себе удобных и управляемых исполнителей, резко противостоит другим институтам -- рыночной экономике, конкуренции в отдельных сферах общественной жизни и т. п. Конфликт определяется тем, что ценностная, смысловая основа репрессивных и господствующих институтов власти построена на архаических, квазитрадиционалистских символах и значениях: приоритетность отношений господства-подчинения, иерархическая система социальной стратификации, основанная на доступе к статусу, а не на достижении, имперская культура позапрошлого века с ее геополитическими представлениями о реальности, изоляционизмом как тактикой отношений с окружающим миром, этнократией, этноиерархией, базирующейся на привилегиях и исключениях, обмане как принципе взаимодействия с другими и проч. Именно консервативное воздействие этих старых силовых или репрессивных институтов на новые области общественного взаимодействия, вышедшие из-под тоталитарного контроля, саморегулирующиеся, внутренне автономные, то есть ориентирующиеся на негосударственные ценности и приоритеты, оказывают разлагающее воздействие на молодежь, поскольку она чувствительнее других групп воспринимает насилие в качестве кода социальности и болезненнее реагирует на ложь и двоемыслие господствующих отношений.

В конце 1980-х -- начале 1990-х молодежь в СССР была в наибольшей мере открыта Западу, демократична и либеральна, толерантно и интернационально настроена, еще не затронута (или на короткое время защищена культурным запасом, накопленным советской интеллигенцией) теми ксенофобскими и националистическими настроениями, которые распространились в России позднее. Эти настроения, нарастая в низах и на периферии общества (что в социологическом смысле одно и то же), отметили следующую фазу пассивной адаптации населения, глубоко фрустрированного распадом Союза и обвальными реформами в начале 1990-х годов. Поколение отцов и дедов сегодняшних двадцатилетних стало все больше погружаться в ностальгию по советскому прошлому со всей сопутствующей мифологией защищенности, стабильности, даже достоинства советской жизни. Этой значительнейшей перемене общественных настроений от надежды к отчаянию, от недолгого прорыва чувства униженности и недостойности прежнего существования к всплеску надежд на более достойную жизнь времен перестройки и гласности, от чувства потерянности и заброшенности в начале реформ к последовавшей за этим тоске по прошлой, понятной жизни в весьма высокой мере способствовала массовая интеллигенция советского образца. Она быстро уступила свои позиции как в культуре, так и в политике новой или уцелевшей в новых условиях политической и культурной номенклатуре.

Неудивительно, что к концу первого десятилетия 2000-х годов именно молодежь проявляет особенно сильные антимодерные установки -- анти-западные, националистические и ксенофобские настроения, с одной стороны, и готовность к поддержке высшей власти (отказ от политической альтернативы и выбора), с другой. Соединение подобных ориентиров и оценок стало теперь яркой чертой в портрете среднестатистического молодого человека нынешней России.

Общество, как и молодежь в целом, в массе своей удовлетворено относительно расширившимися потребительскими возможностями и приняло ситуацию своего политического, социального и гражданского бесправия с привычной для «советского человека» покорностью и терпением. Но это не означает, что население в целом и молодежь в частности довольны тем, что происходит во власти, в сфере экономики, в образовании, здравоохранении, ЖКХ и т. п. Недовольство значительно и постоянно, но оно носит латентный характер, прорываясь время от времени лишь в неорганизованных и стихийных бунтах или всплесках низового насилия, в формах, которые Ю. Левада назвал в свое время (после стихийных протестов старшего поколения, связанных с монетизацией льгот) «восстанием слабых», или, добавим, -- в виде дичающих или одичавших молодых людей, собравшихся на Манежной площади и готовых громить все вокруг [68, с. 28].

Нарастание этих размытых и особенно ощутимых на «периферии» общества настроений недовольства, унижения, бесправия сопровождается безотчетной, порой сильнейшей завистью, глухой злобой, ненавистью к более приспособившимся, успешным, вписавшимся «в систему», в иерархические, коррупционные структуры власти и бизнеса («чиновникам», «богатым», «бизнесменам», «политикам», «золотой молодежи») и выливается в неприязнь и агрессию, в том числе направленную на «чужаков», «приезжих» и проч.

Синонимом общественного развития российского общества стали нестабильность экономического, политического, культурного развитий, нестабильность в сферах семейно-брачных отношений, семейной политики государства, образования, труда и т.д. Естественно, что при таких условиях зона риска будет расширяться. К примеру, если говорить о такой зоне риска, как демографическая, то на современном этапе она характеризуется не иначе как катастрофическая [69]. Мы склонны согласиться с О.Н. Яницким [70, 71], что социальные риски в России являются следствием ее переходного характера развития, так как кризисное состояние основных социальных институтов не способно оградить общество от социальных рисков, а реализация возможностей в данном обществе не всегда носит позитивный характер и часто приобретает негативную окраску, что позволяет определить социальный риск как определяющий показатель переходного общества.

Одним из важнейших источников рискогенности молодежной среды является процесс социальной дифференциации российского общества. Мы согласны с Ю.А. Зубок, которая утверждает, что для уроженцев малых городов и сельских поселений, а также для малообеспеченных молодых людей выше риск оказаться безработными, а сам источник эскалации риска в молодежной среде заключается в расслоении молодежи, так как, проявляясь в самом начале жизненного пути молодых людей, социальное расслоение определяет всю их дальнейшую судьбу [72]. В результате, молодое поколение сельских поселений в современной России еще более ограничены в возможностях социальной и профессиональной мобильности, чем городская молодежь, что порождает риск снисходящей мобильности и девиантности в среде сельской молодежи. Еще одним немаловажным источником порождения социальных рисков в молодежной среде является социокультурный кризис, поразивший российское общество после распада СССР и выразившийся в распаде ценностной системы россиян. Современная российская молодежь оказалась представлена сама себе и ее ценностно-идеологические воззрения формируются стихийно.

Выступления на Манежной площади в конце 2010 года, рост проявлений насилия, выплескивающегося не только на этнически или расово «чужих», но и на «близких» (соседей, друзей) именно среди молодых россиян можно рассматривать как преобладание в обществе низовых, «стихийных» (не организованных) аномических форм действия. И что не менее характерно, недовольны при этом не только «низы» или социальная периферия общества, но и обеспеченные, социально активные его слои -- молодые и относительно успешные горожане, довольно хорошо образованные, мобильные, то есть те, кого можно, хотя и весьма условно, отнести к российскому «среднему классу», например, по ориентации на западный образ или стиль жизни. Для этого меньшинства молодежи прежде всего важны интенсивная деловая активность и статусное (или демонстративное, знаковое) потребление [73].

Такая молодежь испытывает желание жить в «нормальном» обществе и все чаще в последние годы, пусть на декларативном уровне, высказывает желание навсегда или на неопределенное время уехать из России туда, где жизнь человека ценится превыше всего, где люди равны перед законом, права защищены конституцией и независимым судом, у индивида есть возможность индивидуального выбора, а его свободы -- социальная и политическая реальность, а не отвлеченные мечты. Такие настроения характерны для значительной части постсоветского общества (по меньшей мере для 30-40% взрослого населения), но, наверное, в особенной степени -- для самых молодых, не имеющих опыта приспособления к государственному произволу и насилию, характерного для старших поколений нынешнего российского социума.

Ю.А.Зубок выделяет три направления воспроизводства социальных рисков: социально-репродуктивный риск, риск в социально-структурных изменениях, риск социального исключения. Прежде всего, следует сказать об изменении типа репродуктивного поведения молодежи, основными признаками которого являются: малодетность, бездетность, ориентация на супружеские отношения. Согласно данным социологических исследований, согласно которым только 51% женихов и 47% невест планировали в течение ближайшего после бракосочетания года обзавестись ребенком [74]. На репродуктивных установках молодежи сказываются общероссийские тенденции трансформации взглядов в области семейно-брачных отношений.

Серьезную угрозу для демографического будущего страны представляет состояние здоровья молодежи. Сегодня абсолютно здоровые юноши и девушки из числа выпускников школ составляют не более 10 % [75]. Наблюдается также рост особо опасных заболеваний среди молодежи, таких как туберкулез и инфекции, передаваемые половым путем, в том числе такое социально-опасное заболевание, «болезнь поведения», как ВИЧ-инфекция. По данным Саратовского областного центра по профилактике и борьбе со СПИД и инфекционными заболеваниями (на 01.06.2010г.) доля лиц в возрасте от 18 до 29 лет составляет 67,2 % из общего числа зарегистрированных ВИЧ-инфицированных. Среди факторов заражения преобладает внутривенное употребление ПАВ общими шприцами и иглами. На наличие такого фактора инфицирования указали 60,24 % опрошенных ВИЧ-инфицированных, 38,6 % заразились половым путем. Наибольшее количество ВИЧ-инфицированных данной возрастной группы зарегистрировано в г. Саратове -- 43,4 %, г. Балаково -- 23.7 %, г. Вольске 8,8 %. Женщины составляют 34,7 %, из них 3571 чел.( 96,7 %) находятся в репродуктивном возрасте, в том числе 3,7 % (390 человек) выявлены в возрастной категории 15-17лет. Продолжается рост наркомании, алкоголизма, табакокурения в молодежной среде как типичных примеров субъективного социально-демографического риска стилевого характера.

Известно, что в 2006 году была утверждена Стратегия государственной молодежной политики России до 2016 г. В содержании этого документа можно выделить следующие основополагающие идеи:

- молодежь -- субъект общественной жизни;

- общество и государство заинтересовано, чтобы молодежь была вовлечена и интегрирована в полноценную жизнь общества;

- молодежь, обладая специфическим инструментом взаимодействия с обществом и государством -- инициативой, может вступать в эффективное взаимодействие посредством проектной деятельности;

- государство и общество должны и могут предложить молодежи простые схемы не программно-целевого, а проектного управления молодежной политикой и молодежной средой.

Появление такого документа -- результат поиска междисциплинарных подходов к проблемам молодежи.

Большой вклад в исследование различных аспектов проблем молодежи внесли современные ученые Д.Л. Константиновский, Ю.А. Зубок, В.Т. Лисовский, В.И. Чупрова и др. В их трудах раскрыты сущностные характеристики современной молодежи, отчуждение от жизни общества, представляемое как системное. Именно поэтому цель молодежной политики в проекте Стратегии сформулирована как «развитие потенциала молодежи в интересах России». По мнению ученых, новая инфосфера создает новую интеллектуальную среду, благодаря быстрому распространению компьютерного интеллекта. Безусловно, это несет с собой определенные риски. В условиях информационного общества молодежь не испытывает острой потребности в идентичности, так как проще уметь пользоваться средствами информатизации и технологизации. Новейшие открытия в области синергетики показывают, что в кризисные периоды развития общества усиливается роль среды. Влияние среды обостряется с расширением массмедиа и ее характеристики оказывают решающее влияние на поведение человека. При этом роль информационной среды (СМИ) столь велика, что молодежь приходит к определенному типу когерентного поведения. Неразработанность социально одобряемых программ самоопределения молодежи и наличие манипулятивных образований конъюнктурного характера существенно усложняют процесс сознательного выбора субъектом стилей поведения и коллективной идентификации. Типологическая неопределенность социокультурных идентичностей приводит индивида к крайностям: во-первых, в ситуации постоянного выбора, понимаемого как стремление адаптироваться к реальной культурно-цивилизационной динамике; во-вторых, в состояние прострации и пассивной неопределенности человека, уставшего от бесконечной борьбы за выживание. В таких условиях идентичность как результативная характеристика самоопределения также представляется размытой и не верифицируемой индивидуальным сознанием.

Тезис о том, что социальная среда способна развивать индивидуальность и формировать определенный социальный тип личности, определяет ее роль в жизнедеятельности человека и позволяет рассматривать ее как потенциал становления личности и фактор развития ее идентичности. В современных социокультурных условиях, когда ценностные ориентиры неустойчивы, объективно возрастает роль устойчивых образцов культуры, транслируемых в образовательных системах. В связи с этим особое значение приобретает инновационная среда образовательных учреждений, которая может выступать условием и средством формирования и развития креативной личности с особым набором внутренних характеристик. К их числу, прежде всего, следует отнести такие базовые составляющие как ценностность, ответственность, саморазвитие, толерантность, эмпатия, внутреннее единство, целостность, автономность, независимость, свобода и социальная активность. Проблема состоит в том, насколько субъект образования осознает объективные условия или параметры направленной идентификации, и как его цели и мотивы согласуются с объективными процессами в культуре и социально одобряемыми культурными образцами. Эффективность использования возможностей образования как части культуры и как пространства самоопределения и самоидентификации личности зависит от осознания субъектом того культурного поля, в котором происходит процесс культурного самоопределения. Поэтому характеристика креативной среды, в этом смысле, немаловажный фактор, влияющий на проявление коллективной идентичности в самосознании молодежи.

Социально-философские концептуальные разработки отечественных и зарубежных школ философии позволяют сформулировать принципиальные условия и пути создания креативной среды, необходимой для становления коллективной идентичности молодежи в трансформирующемся обществе:

1. Проектирование специальных социальных коридоров -- эффективно спроектированных траекторий, осваивая которые, молодые люди присваивают инновационный опыт творческой деятельности, развивают эмоционально -- ценностные отношения с окружающим миром.

2. Создание адекватной рефлексивной развивающей среды, способствующей развитию креативного мышления и самоидентификации через предоставление знаний, объясняющих мир собственных возможностей, позволяющих развивать свои ресурсы.

3. Вовлечение в процесс социального творчества, стимулирование потребности в коллективном творческом сотрудничестве.

4. Предоставление свободы самореализации, возможности сознательной постановки целей, определения путей, ведущих к их достижению, ведущей к социальной ответственности.

Большую роль в создании креативной инновационной среды играют общественные молодежные объединения и организации. Можно согласиться с мнением современных исследователей, которые считают, что молодежь -- это не проблема общества и не угроза его устоям, а его потенциал, стратегический и уникальный ресурс страны. Социальные и культурные инновации, молодежные проекты и программы, школы демократии и лидерства, центры креативных технологий и др. -- это новые формы создания креативной среды, та область социализации и идентификации, которая существенно отличается от традиционных сфер своей инновационностью, самоорганизацией, творческой и социальной направленностью. Отсюда и вытекает та важная роль креативной среды, которая обеспечивает преодоление идентификационных стереотипов молодежи, способствует возникновению креативного класса.

Решение долгосрочных задач невозможно без конструктивного взаимодействия поколений. От способностей, возможностей и убеждений молодежи зависит ускорение процесса формирования гражданского общества в России. В связи с многоаспектностью проблем в молодежной сфере хотелось бы предложить ряд решений, способных помочь современным молодым людям быть успешными в ситуации глобальной конкуренции и недостаточной общественно-политической развитости социума. Наиболее перспективным путем в формировании мировоззрения и духовно-нравственных ценностей молодежи, её социального и профессионального самоопределения нам видится использование ресурсов молодежного самоуправления.

Чтобы защитить нравственное и физическое здоровье молодежи, необходимо:

- усиление нравственно-воспитательной функции системы образования на основе отечественных нравственных и культурных традиций и ценностей;

- использование средств социальной рекламы для распространения в молодежной среде духовно-нравственных ценностей;

- развитие механизмов, повышающих воспитательное воздействие семьи, усиливающих его в социализации молодежи;

- обеспечение правовой защиты молодежи от информационной продукции, причиняющей вред их физическому, психическому и духовно-нравственному здоровью и развитию;

- обеспечение развития безопасной социальной инфраструктуры в сферах образования и досуга молодежи.

Одной из особенностей молодежной культуры на современном этапе является ее возросшая обособленность в социуме, отстраненность от традиционных культурных ценностей. Стиль жизни неформальных групп способствует размыванию жизненных перспектив и духовно-нравственной ценности общества в целом.

Неуправляемое движение «неформалов» способно приобретать социально-опасную негативную направленность. И здесь особенно важна роль молодежного самоуправления. Необходимо искать пути сотрудничества с молодежными субкультурами. Но для этого нужна серьезная научная проработка проблемы прогнозирования развития неформальных молодежных объединений, анализа ситуации в молодежной среде. В работе с неформалами главной причиной конфликтов является элементарное незнание предмета молодежных увлечений, некомпетентность и незаинтересованность.

Важным условием результативности социально-педагогической помощи представителям молодежных субкультур является создание клубных сообществ на основе их интересов. Во многих европейских странах клуб, клубное сообщество решает проблемы взаимодействия с неформальными движениями достаточно эффективно.

По сравнению с советским периодом возможности государственного участия в процессе культурной социализации подрастающих поколений снизились. Это связано с отсутствием стратегических целей и тактических задач, а также с сокращением численности социально-ориентированных и массово-доступных культурно-досуговых учреждений. Назрела крайняя необходимость опоры в этом вопросе на молодежное самоуправление.

Сегодня остро стоит задача обеспечения равных условий доступа всем социальным категориям молодежи к полноценному участию в культурной жизни общества и творческой самореализации. Если для студенческого сообщества такие возможности достаточно широки, то для работающей молодежи, как и для неформалов, это большая проблема.

Вопросы трудоустройства, адаптации в новом трудовом коллективе, проблемы молодой семьи, социальная незащищенность, возможности профессионального роста, жилищные проблемы и т.д. на сегодняшний день являются актуальными для этой категории граждан.

В заключение хочется подчеркнуть еще раз основные моменты:

- и мы с вами, и органы государственной власти должны конкретно представлять, что молодежь -- главный стратегический ресурс государства и общества;

- должны помочь самой молодежи и её объединениям стать основным субъектом политики;

- должны осознавать, что для поддержки молодого поколения в решении всех указанных выше проблем необходима консолидация власти, общественных, политических сил и производственного сектора;

- и наконец, нужно понять, что всего этого можно достичь, используя активность, мобильность, творчество молодежи как главного ресурса местного самоуправления.

молодежь идентификация ценностный мотивационный

Библиография

1. Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч. Т. 10. С. 216.

2. Ядов В. А. Современная теоретическая социология. СПб.: Социополис, 2009. С.8.

3. Bourdieu P. Choses dites. Paris: Minuit, 1987. Р.113.

4. Яковенко И. Г. Механизмы культурной динамики и смена поколений // Поколение в социокультурном контексте XX века. М.: Наука, 2005. С.113.

5. Мангейм К. Очерки социологии знания. Проблема поколений. М.: ИНИОН, 2000. С.9-10.

6. Корчак-Чепурковский Ю. А. Избранные демографические исследования. М., 1970. С.295.

7. Яковлев В. П. Социальное время. РГУ, 1980. С.96.

8. Штомпка П. Социология. Анализ современного общества: Пер. с польск. М.: Логос, 2005.С. 160.

9. Дубин Б. Поколение: социологические границы понятия // Мониторинг общественное мнения. 2002. № 2. С. 11-15.

10. Семенова В. В. Социальный портрет поколений // Россия реформирующаяся / Под ред. Л. М. Дробижевой. М., 2002. С. 184-212.

11. Социальное расслоение и социальная мобильность / Отв. ред. З. Т. Голенкова. М., 1999. 189 с.

12. Левада Ю. Поколения ХХ века: возможности исследования // Мониторинг общественного мнения. Экономические и социальные перемены. 2001. № 5 (55). С. 7-14.

13. Отцы и дети: поколенческий анализ современной России / Сост. Ю. Левада, Т. Шанин. М., 2005. 328 с.

14. Зубок Ю.А., Чупров В.И. Молодежный экстремизм. Сущность и особенности проявления // Социологические исследования. 2008. № 5. С.39.

15. Чупров В.И., Зубок Ю.А., Уильям К. Молодежь в обществе риска. М., 2001. С.58.

16. Соколов С.В. Социальная конфликтология: Учебное пособие для вузов. М.: ЮНИТИ-ДАНА, 2001. С. 218.

17. Шанин Т. История поколений и поколенческая история России // Отцы и дети: Поколенческий анализ современной России. С. 17-38.

18. Мангейм К. Очерки социологии знания: Проблема поколений -- состязательность -- экономические амбиции. М., 2000. С. 26.

19. Preston S. Children and the elderly: divergent paths for America's dependants / Demography. Vol. 21. №4. Philadelphia: University of Pennsylvania 1984. Pp. 435-57.

20. Thomson D. The welfare state and generation conflict: Winners and losers. In P. Johnson, C. Conrad, & D. Thomson (Eds.), Workers versus pensioners: Intergenerational justice in an ageing world. Manchester: Manchester University Press, 1989. Pp. 33-56.

21. Saint-Etienne C. La generation sacrifiee: les 20-45 ans. Paris: Plon, 1993. P. 65.

22. Laslett P. and Fishkin J.F. Justice between age groups and generations. New Haven: Yale University Press, 1992. P. 71.

23. Becker H. A pattern of generation and its consequences/ In: H. Becker (ed.) Dynamics of cohort and generations research. Amsterdam: Thesis Publishers, 1992. P. 38.

24. Walker A. The new generational contract. London: UCL Press, 1996. P. 15.

25. Attais-Donfut C. Family relationships in France: the experience of older people In: Ageing International XXIV (1). Montreal, 1997. Pp. 32-50.

26. Samuelson P. An exact consumpsion-loan model of interest with or without the social contrivance of money. Journal of Political Economy 66, no.6. Chicago, The University of Chicago Press, 1958. Pp. 467-482.

27. Arthur W.B., McNicoll G. (1978) Samuelson, population and intergenerational transfers. International Economic Review 19, no. 1. Philadelphia: University of Pennsylvania 1984, Pp. 241-246.

28. Lee R.D. Intergenerational transfers and the economic life cycle: a cross-cultural perspective / Sharing the wealth: demographic change and economic transfers between generations. Oxford: Oxford University Press. 2000. Pp. 20.

29. Auerbach A.J., Gokhale J. and Kotlikoff, L.J. Generational accounting: a meaningful way to evaluate fiscal policy / Journal of Economic Perspectives 8 (1), Cambridge, National bureau of economic research, 1994. Pp. 73-94.

30. Stecklov G. Intergenerational resource flows in Cote d'Ivoire/ Population and Development Review 23(3). Edinburgh, 1997. Pp. 525-553.

31. Малева Т. Современные проблемы пенсионной сферы. Московский Центр Карнеги. Научные доклады, выпуск 16. М., 1997. С. 44.

32. Овчарова Л., Прокофьева Л. Бедность и межсемейная солидарность в России в переходный период. Мониторинг общественного мнения. №4 (48). М.,2000. С.23-31.

33. Иванова Е. Новые тенденции в процессе формирования семьи: молодые поколения в меняющейся России. / Российское общество на рубеже веков: штрихи к портрету. Российские общественные науки: новая перспектива. МОНФ. Вып. XIII. М.,2000. С.17-31.

34. Семенова В. В. Дифференциация и консолидация поколений // Россия: трансформирующееся общество. М., 2001. С. 260.

35. Сидорова Л. А. Поколение как смена субкультур историков // Мир историка. ХХ век. М., 2002. С. 38-53.

36. Сенявская Е. С. «Потерянное поколение»: литературное клише и социально-психологические реалии // Военно-историческая антропология: Ежегодник. 2003-2004. М., 2005. С. 374-375.

37. Чудакова М. Записки о поколениях в советской России // Новое лит. обозрение. М., 1998. № 30. С. 26.

38. Кефнер Н. В. Научная повседневность послевоенного поколения советских историков: Дис. ... канд. ист. наук. Омск: Омск ГУ, 2006. С. 24-25.

39. Рэдклифф-Браун А.Р. Структура и функция в примитивном обществе. Очерки и лекции. Пер. с англ. М.: Издательская фирма «Восточная литература» РАН, 2001. 304 с.

40. Мид М. Культура и мир детства. М.: Наука, 1988. С.343.

41. Гусинский Э.Н., Турчанинова Ю.И. Введение в философию образования. М: Логос, 2003. С.67.

42. Каминская М.В. Педагогический диалог в деятельности современного учителя. М: Смысл, 2003. С.230.

43. Шеин С.А. Диалог как основа педагогического общения // Вопросы психологи. М.,1991. № 1. С.44-52.

44. Чеснокова Е.Н. Метод построения развивающих диалогических отношений «учитель-ученик». Автореф.дис..канд.псих. наук. Санкт-Петербург, 2005.С.22.

45. Лифинцева Т.П. Философия диалога Мартина Бубера. М.: ИФ РАН, 1999. 134 с.

46. Братченко С.Л. Межличностный диалог и его основные атрибуты // Психология с человеческим лицом: гуманистическая перспектива в постсоветской психологии / Под ред. Д. А. Леонтьева, В. Г. Щур. М.: Смысл, 1997. С.201-222.

47. Добрович А. Б. Анатомия диалога // Хрестоматия по педагогической психологии. Учебное пособие для студентов: Сост. и вступ. очерки А. Красило и А. Новгородцевой. М.: Международная педагогическая академия, 1995. С. 182-215.

48. Орлов А.Б. Психология личности и сущности человека: парадигмы, проекции, практики. М.: Академия, 2002. 272 с.

49. Флоренская Т.А. Диалоги о воспитании и здоровье: Духовно-ориентированная психотерапия. Вып. 3. М.: Школьная Пресса, 2001. 96 с.

50. Андреева Г.М. Социальная психология. Учебник для вузов. М.: Аспект-Пресс, 2000. 373 с.

51. Кан-Калик В. А. Грамматика общения. М.: Роспедагентство, 1995. 108 с.

52. Мудрик А.В. Социальная педагогика: Учеб. для студ. пед. вузов / Под ред. В.А. Сластенина. 3-е изд., испр. и доп. М.: Издательский центр «Академия», 2000. 200 с.

53. Галицких Е.О. Межкультурный диалог как средство глобализации высшего гуманитарного образования // Диалог культур и партнерство цивилизаций: становление глобальной культуры. Т. 1. СПб., 2010. С. 502-503. Т. 2. С. 178-188.

54. Каминская М.В. Природа педагогической деятельности. Рига, «Эксперимент», 2002. 72 с.

55. Бахтин М. М. К методологии гуманитарных наук // Эстетика словесного творчества. М.:Искусство,1979. С.382-384.

56. Отцы и дети. Поколенческий анализ современной России: сб. науч. ст. / Под ред. Ю. Левады, Т. Шанина. М.: НЛО, 2005. С.41-44.

57. Sorokin P.A. Man and Society in Calamity. N.Y., 1968. Р.9.

58. Сорокин П. А. Влияние войны на состав населения, его свойства и общественную организацию // Голод как фактор. М., 2002. С.553-557.

59. Яковенко И. Г. Механизмы культурной динамики и смена поколений // Поколение в социокультурном контексте XX века. М.: Наука, 2005. С.114.

60. Молодежь 97: надежды и разочарования. М.: НИЦ при Институте молодежи, 1997. С. 36.

61. Запесоцкий А.С. Молодежь России: проблемы социализации // Социология образования. М., 2011. № 11. С. 5.

62. Молодежь России: потерянное поколение или надежда XXI века. Российская ювенологическая научно-практическая конференция. 27-28 марта 1998 г. СПб.: СПГУТД, 1998. С. 30.

63. Бабинцев, В.П. Самоорганизация российской молодежи: препятствия и механизмы: учеб. пособие / / В.П. Бабинцев, Т.И. Морозова, Е.В. Реутов. Белгород, 2009. С. 51.

64. Негативные явления в молодежной среде и их предупреждение. Белгород: Б.и., 1994. С.13-22.

65. Положение молодежи в Белгородской области: 1996-1997 годы. Доклад главе администрации Белгородской области. Белгород: Б.и., 1997. С. 32-33.

66. Бабинцев В.П., Реутов Е.В., Бояринова И.В. Социальное аутсайдерство молодежи пограничного региона: проблемы диагностики и регулирования. Белгород: КОНСТАНТА, 2007. С. 5.

67. Казарина-Волшебная Е.К., Комиссарова И.Г., Турченко В.Н. Парадоксы трансформации ценностных ориентаций российской молодежи // Социология молодежи. М.,2012. № 6. С. 126.

68. Гудков Л.Д., Дубин Б.В., Зоркая Н.А. Молодежь России. М.: Московская школа политических исследований, 2011. С.13-15,28.

69. Яницкий О.Н. Социология риска: ключевые идеи // Мир России. М.,2003. Т. XI. № 1. С.3-35.

70. Яницкий О.Н. Россия как общество всеобщего риска / Социология и общество. Тезисы докладов Первого Всероссийского социологического конгресса. СПб. СПбГУ. 2000. С.4-76.

71. Яницкий О.Н. Социология риска. М., LVS. 2003. 192 с.

72. Зубок Ю.А. Риск в социальном развитии молодежи //Социально-гуманитарные знания. М.,2003.№1. С. 147-163.

73. Гудков Л.Д., Дубин Б.В., Зоркая Н.А. Молодежь России. М.: Московская школа политических исследований,2011. С.29.

74. Молодежь XXI века: реалии и перспективы: Материалы форума СНГ по проблемам молодежи. М. Апрель, 2003.

75. Солодников В.В. Социально дезадаптированная семья в контексте общественного мнения // Социологические исследования. М.,2004. № 6. С. 77.

Размещено на Allbest.ru