Эпистемологический статус гражданской науки Томаса Гоббса

Размещено на http://www.allbest.ru/

2

Эпистемологический статус гражданской науки Томаса Гоббса

Введение

Аннотация: Хорошо известно, что Томас Гоббс в своих сочинениях, посвященных политической и гражданской жизни, претендовал на создание доказательно достоверной гражданской науки (Scientia civilis). Но что именно означают достоверность и доказательство в политических трактатах Гоббса - по-прежнему спорный вопрос среди исследователей. Принципиальная проблема данной работы: каков эпистемологический статус «фундамента» гражданской науки Гоббса, то есть предлагаемой в ее рамках конструкции «человеческой природы»? Основной тезис данной работы заключается в том, что в рамках своей гражданской науки Гоббс, помимо модели достоверности, основанной на принципе verum-factum, предлагает также «эвиденциалистскую» модель достоверности.

«Эвиденциалистская» модель достоверности является эпистемологическим обоснованием «динамической модели социальной агентности», то есть теоретической конструкции Гоббсом «человеческой природы». «Динамическая модель социальной агентности», с другой стороны, может быть эксплицирована с помощью анализа модальных понятий в «системе наук» Гоббса. «Эвиденциалистская» модель достоверности Гоббса, будучи эпистемологическим основанием максимы Гоббса «познай себя», предполагает обнаружение в опыте читателей его «гражданской науки» несомненных свидетельств социальной динамики, приводящей к радикальной неопределенности социального и невозможности договоров вне ситуации принуждающей власти.

Проблема. Цель. Задачи.

Принципиальный вопрос данной работы может быть сформулирован следующим образом: каковы те эпистемологические и концептуальные ресурсы, которые позволяют Томасу Гоббсу претендовать в своих работах на создание достоверной «гражданской науки»? Наиболее убедительный (однако, не единственный) на сегодняшний день ответ в исследовательской литературе заключается в том, что для Гоббса достоверность гражданской науки является следствием принципа verum-factum, согласно которому мы можем знать с достоверностью лишь то, что создаем сами. Этот ответ, на мой взгляд, является точным, но недостаточным. Например, Павел Соколов и Юлия Иванова отмечают «внутренне присущее гоббсовой науке напряжение между между претензией на предельную достоверность - претензией, основанной на принципе verum-factum […] и слабостью того антропологического фундамента, на котором он воздвигает грозное строение своего «Левиафана»». В таком случае, принципиальным вопросом оказывается именно достоверность (или ее отсутствие) и эпистемологическое обоснование (или его отсутствие) «антропологического фундамента» гражданской науки Гоббса. Иначе говоря, более точно ключевой вопрос, на который мне хотелось бы постараться ответить в данной работе, может быть задан в такой форме: каков эпистемологический статус того фундамента, на котором «покоится» гражданская наука Гоббса?

Основная цель моей работы - показать, что Гоббс считает этот фундамент не менее «достоверным», чем и остальную, «конструктивистскую» часть его гражданской науки. Согласно моей основной гипотезе, он, однако, предполагает для него отличную от «конструктивистской», «эвиденциалистскую» модель достоверности. Для этого я:

(1) реконструирую «динамическую модель социальной агентности» в контексте системы модальностей Гоббса, демонстрируя ее следствия для «гражданской науки» Гоббса в модели «естественного состояния»;

(2) анализирую понятия «очевидности» (evidence) и «достоверности» (certainty) в трактатах Гоббса, посвященных «гражданской науке», демонстрируя их тождественность и результирующую из них «эвиденциалистскую» модель достоверности.

Обзор литературы

В одной из своих работ, посвященных Гоббсу, Лео Штраус предложил следующую дилемму: «исследователь Гоббса должен решить, будет ли он понимать гражданскую науку саму по себе или в свете гоббсовой естественной философии». Эта «развилка» по-прежнему остается до некоторой степени актуальной в современном гоббсоведении, определяя два основных способа интерпретации «гражданской науки» Гоббса: “unity thesis”, то есть интерпретативная гипотеза о связности частей «системы наук» Гоббса (хотя степень этой связности различна в зависимости от комментаторов), и “autonomy thesis”, предполагающий принципиальные различия между «гражданской философией» Гоббса и его «остальной философией». Третья исследовательская перспектива заключается в том, что «гражданскую науку» можно рассматривать как в контексте естественной философии Гоббса, так и вне этого контекста; и различия касаются просто двух различных способов обоснования (хотя этот тезис можно считать версией “unity thesis”, поскольку «автономисты» обычно настаивают именно на несоизмеримости двух частей гоббсовой философии). На мой взгляд, “unity thesis”, особенно в форме «третьей перспективы» имеет гораздо более адекватное текстуальное обоснование, и позволяет исследовать Гоббса гораздо интереснее и продуктивнее. Рассмотрение «гражданской науки» Гоббса в отрыве от его крайне специфических антропологии, физики и геометрии, несомненно, возможно. Однако в таком случае его исследования теряют большую часть своей уникальности, радикальности и «экспериментальности»: своеобразный «Whiggish Hobbes», легко вписываемый в «большие нарративы» политической философии.

Существенным шагом вперед в отношении понимания связи антропологии Гоббса и его «гражданской науки», на мой взгляд, являются работы Нэнси Стрьювер и Александра Филиппова. В них перед нами предстает «другой Гоббс»: скорее, Гоббс-социобиолог, чем Гоббс-этический философ, гораздо более «странный», чем сам он пытается казаться. Исходя из абсолютно различных методологических перспектив, исследователи приходят ко множеству аналогичных выводов: понимание «естественного состояния» как реальной возможности Филиппов 2009a; Struever 2009 20-40. ; отсутствие в «гражданской науке» Гоббса «радикальной цезуры между естественным и искусственным» Филиппов 2009a ; также см. Struever 2009 22-23. . Нэнси Стрьювер особенно акцентирует важность модальности для понимания «гражданской науки» Гоббса. Ее интерпретация модальности, и акцентирование специфической продуктивности Гоббса в модальности «возможного», на мой взгляд, невероятно плодотворно. Стрьювер, однако, не работает с системой модальностей самого Гоббса, согласно моей гипотезе, более чем релевантной этой «продуктивности» и фундирующей ее. Одной из немногих работ, непосредственно анализирующих модальные теории самого Гоббса, остается статья Илкка Патолуоло Patoluolo 1988; о рецепции «модальной теории» Гоббса в ближайшем контексте также см. Pecharman 2017. , являвшаяся частью проекта по переоценке значения «принципа полноты» в истории философии, запущенного Яаако Хинтиккой и Симо Кнутиллой Hintikka & Knuuttila 1981.. Патулуоло, тем не менее, не пишет о роли модальных теорий Гоббса в рамках его «гражданской науки».

Важное развитие в современной исследовательской литературе получили также специфические взгляды Гоббса на остальные науки, в частности, его понимание «геометрии» как науки о теле, гораздо более близкое к тому, что мы назвали бы «механикой»; и связь его «геометрии» с остальными науками (физика и оптика). Особенно здесь следует упомянуть работы Дугласа Джесефа См. Jesseph 1993; Jesseph 1999; Jesseph 2006; Jesseph 2010; Jesseph 2016. и Маркуса Адамса См. Adams 2014; Adams 2016; Adams 2017.. Джесеф убедительно показывает, что «геометрия» Гоббса - это в первую очередь «наука о движении и теле», а не наука об абстракциях Jesseph 2006.. Маркус Адамс предлагает модель «смешанной математики» как связывающую различные части «системы наук» Гоббса. Анализируя непосредственную исследовательскую практику Гоббса, исследователь показывает, что «система» Гоббса не является дедуктивной; а предполагает применение базовых «математических \ механических моделей» в иных науках Adams 2016. . Также Адамс обнаруживает, что основаниями для научной практики Гоббса в трактате «О теле» являются «простейшие представления», несомненные и известные всем из опыта Adams 2014.. Как мне хотелось бы показать в работе, обоснование «фундамента» гражданской науки Гоббсом во многом аналогично этим «простейшим представлениям», и является принципиальной частью «эвиденциалистской парадигмы» достоверности в «гражданской науке».

Основные исследовательские перспективы, касающиеся эпистемологического фундамента достоверности «гражданской науки» - это «конвенционалистская» или «дефинитивистская» Pettit 2008; Shapin & Schaffer 1985. , и «конструктивистская» Gauthier 1997; Shapiro 2008; Jesseph 2010.. «Конвенционалистская» интерпретация предполагает, что утверждения геометрии и «гражданской науки» для Гоббса «доказательны исключительно на основании значений слов, используемых в утверждениях» Pettit 2008. ; или, как это формулируют Шейпин и Шафер, «для Гоббса достоверность является функцией конвенции» Shapin & Shaffer 1985 150.. «Конструктивистская» интерпретация исходит из того, что достоверным для Гоббса является то, причиной чего мы сами являемся (или причины чего находятся в нашей власти): то есть именно геометрические объекты и объекты политики. Как формулирует оппозицию «конвенционалистской» интерпретации Иэн Шапиро, «для Гоббса эти утверждения познаваемы с достоверностью не потому что они следуют из значений терминов, но потому что они являются продуктом человеческих волений» Shapiro 2008 191.. «Конструктивистская» интерпретация достоверности представляется гораздо более убедительной и обоснованной. Обстоятельная критика предполагаемого «научного конвенционализма» Гоббса содержится также в статье Маркуса Адамса Adams 2014.. Однако исключительно «конструктивистское» понимание, на мой взгляд, является недостаточным, поскольку в его рамках нерешенным остается вопрос собственно о достоверности «антропологического фундамента» гражданской науки: а ведь именно он определяет то, что мы должны создавать ту, а не иную «форму» commonwealth.

Наконец, еще одно важное «разветвление» в современных исследованиях Гоббса касается предпочтения «контекстуалистского» или «интерналистского» метода интерпретации сочинений Гоббса См. Skinner & Zarka 2000.. Поразительную популярность в этом отношении приобрела «контекстуалистская» интерпретация «меняющейся концепции гражданской науки» Квентина Скиннера См. Skinner 1994; Skinner 2004 66-86.. На мой взгляд, она является крайне редуктивной и совершенно «бьет мимо цели», упуская существенное и выдвигая на первый план несущественное Более чем убедительную критику Скиннера с трех различных точек зрения см. Miller & Strong 1997; Struever 1998; Nauta 2002.. Не вдаваясь в детали ее критики, укажу лишь на принципиальный момент, который отмечают Тед Миллер и Трейси Стронг: «что действительно поражает - это то, насколько быстро Скиннер принимает здесь крайне конвенциональное представление о том, на что претендует Гоббс в отношении науки» Miller & Strong 1997 331. . «Контекстуалистские» прочтения, несомненно, являются продуктивными Более убедительное (однако также редуктивное) «контекстуалистское» прочтение Гоббса предлагает, например, Ричард Так, см. Tuck 1979; важная работа, помещающая Гоббса в контекст, но не являющаяся чисто «контекстуалистской» см. Leijenhorst 2002. Также очень продуктивная контекстуализация Гоббса, с частичной опорой в том числе на подход Нэнси Стрьювер, см. Иванова и Соколов 2012; Иванова и Соколов 2014. ; однако в их рамках легко упустить специфику гоббсовой «науки» и ее общую «причудливую» архитектуру. В рамках моей работы я предпочитаю «интерналистское» рассмотрение.

«интеллектуальная история с необходимостью плюралистична как в своих целях, так и в своих подходах и методах исследования, выбираемых исследователями для достижения этих целей: предмет (subject), выбирающий в качестве своей темы (subject matter) историю мысли, не может позволить себе быть никаким, кроме как плюралистичным» Young 2016 1. .

Методологический плюрализм для меня является существенной ценностью интеллектуальной истории. Основные методологические концепции, в рамках которых находится моя работа:

(1) «История идей» в форме, предложенной Яаако Хинтиккой и Симо Кнутиллой Hintikka & Knuuttila 1981; Knuuttila 1988. . Этот подход позволяет реконструкцию философских концепций прошлого с помощью «арсенала» современной философии (в частности, модальной логики) без потери специфичности этих текстов

(2) «Историческая эпистемология» («политическая эпистемология»). Этот подход позволяет разрушение «стены» между историей ранненововременной науки и историей политической мысли раннего Нового времени См. Daston & Stolleis 2008. . Он предполагает рассмотрение как «естественно-научных», так и «политических» исследовательских концепций именно как исследований, имеющих в широком смысле экспериментальную природу, а не как «идеологий».

(3) Ряд более классических герменевтических подходов, предполагающих, в первую очередь, детальное и погруженное чтение философских текстов. Почти идеальная формулировка этого подхода содержится в одном из курсов лекций Мартина Хайдеггера: «если филология означает страсть к знанию того, что было выражено, то мы занимаемся филологией»

Соответственно, в двух главах моей работы я использую различные методы. В первой главе я реконструирую «динамическую модель социальной агентности», определяющую «антропологический фундамент» «гражданской науки», в контексте системы модальностей Томаса Гоббса с помощью модальной логики и исторической эпистемологии, и показываю гораздо более тесную динамику между «первой философией» и «геометрией» Гоббса и его «гражданской наукой». Во второй главе работы я предлагаю герменевтическую экспликацию тождественности понятий «очевидность» (evidence) и «достоверность» (certainty) в «гражданской науке» Гоббса, и предлагаю «эвиденциалистскую парадигму» достоверности в «гражданской науке» как дополняющую уже неплохо исследованную «конструктивистскую» парадигму. «Эвиденциалистская парадигма» касается достоверности именно «антропологического фундамента» Гоббса, который реконструирован мной в первой главе как определяемый «динамической моделью социальной агентности».

Источники

В своей работе я исхожу из «презумпции консистентности» гражданской науки Томаса Гоббса, как и континуальности «гражданской науки» с «первой философией» Гоббса (эти принципы частично обоснованы и в самой работе). Несомненно, детали аргумента Гоббса эволюционировали, однако ее «антропологический каркас» оставался почти неизменным от “Elements of Law” (1640) до “The Questions Concerning Liberty, Necessity and Chance” (1656) и латинского перевода «Левиафана» (1668). Аналогичным образом, принципиальные для моего аргумента модели «первой философии», касающиеся теории каузальности и системы модальностей Гоббса, были сформулированы им уже в “De Motu, Loco et Tempore” (1643) Я не касаюсь здесь оспариваемого авторства “Short Tract” (1630), об этом см. Raylor 2001; Schuhmann & Steenbakkers & Leijenhorst 2004. Однако то, что базовые принципы модальной теории Гоббса сформулированы уже там (см. Pattoluolo 1988 71-73); и то что Гоббс, несомненно, был как минимум знаком с этим текстом, позволяет рассматривать “Elements of Law” (1640) в контексте его «системы модальностей». и не претерпели существенной трансформации в “De Corpore” (1655) См. Leijenhorst 1996. .

В качестве основных источников я использую трехчастную систему Гоббса: “De Corpore” (1655), “De Homine” (1658) и “De Cive” (1642/1647); и версии его «гражданской науки», “Elements of Law” (1640) и “Leviathan” (1651). Другие тексты Гоббса также привлекаются, исходя из аргументативной необходимости. Для трехчастной системы Гоббса я использую амстердамское издание 1668 года Hobbes 1668. и латинское собрание сочинений Моулсворта Hobbes 1839-1845b Vol I-II.. Поскольку я не владею латынью в достаточной мере, я активно использую русские переводы, опубликованные в первом томе двухтомника «Сочинений» Гоббса издательством «Мысль» в издании 1989-91 г.г. Гоббс 1989-1991 Том 1., и английские переводы в английском собрании сочинений Моулсворта Hobbes 1939-1845a Vol 1-2., сверяясь с латинским текстом. Для «Элементов закона» я пользуюсь Кембриджским изданием 1928 года Hobbes 1928.; для «Левиафана» - Оксфордским изданием 1998 года под редакцией Джона Гаскина Hobbes 1998. . В случае «Левиафана» я также сверяюсь с латинским переводом Hobbes 1839-1845b Vol III.. Другие тексты Гоббса цитируются мной преимущественно по английскому собранию сочинений Моулсворта.

В качестве базовых переводов для цитирования я использую, соответственно, русские переводы трактатов «О теле» (пер. А. Гутермана, ред. Н.А. Федоров) Гоббс 1989-1991 Том 1 66-218.; «О человеке» (пер. Н.А. Федоров) Гоббс 1989-1991 Том 1 219-269.; «О гражданине» (пер. Н.А. Федоров) Гоббс 1989-1991 Том 1 270-506.; «Человеческая природа» (пер. А. Гутермана, ред. Т.А. Семане) Гоббс 1989-1991 Том 1 507-573. - первые 13 глав «Элементов закона»; «Левиафан» (пер. А. Гутермана, ред. Е.М. Вейцман и Т.А. Симонова) Гоббс 1989-1991 Том 2. . Иногда в целях большей терминологической ясности в скобках мной даются аналогичные места из оригинальных текстов; также перевод иногда незначительно корректируется (я указываю эти места после цитирования). В случае, если цитируемое место не дано в переводе, перевод выполняется автором работы Переводы исследовательской литературы выполняются автором работы. Чтобы не перегружать работу сносками, цитируя Гоббса, я указываю сокращенное название трактата, номер главы римской цифрой, и параграф арабской цифрой через запятую в скобках после цитаты. Ссылки на исследовательскую литературу даются в сносках..

1. Динамическая модель социальной агентности в системе модальностей Томаса Гоббса

1.1 Принцип полноты и «статистическая модель модальности»

наука социальный договоренность

«Принцип полноты» (P) - тезис, согласно которому «ни одна подлинная возможность не остается нереализованной на бесконечной протяженности времени» «Принцип полноты», на самом деле, предполагает множество логически идентичных формулировок, см. Hintikka . На важность «принципа полноты» для истории философии впервые указал Артур Лавджой, один из создателей современной истории идей. Согласно его пониманию, «принцип полноты» - «целостная идея» (unit-idea). Принятие «принципа полноты» философами, по Лавджою, предполагает в мире «полноту видов», то есть наиболее полную реализацию видового разнообразия См. Лавджой 2001.. Лавджой считал, что этот тезис в истории философии берет свое начало у Платона, тогда как Аристотель его отвергает. Крайне важную переоценку значения принципа полноты для истории идей осуществила группа логиков, включавшая Яаакко Хинтикку и Симо Кнуттиллу Hintikka & Knuuttila 1981. . Хинтикка убедительно показывает, что принцип полноты - в точности не целостная идея См. Hintikka 1981a; Hintikka 1981b 60-62.; утверждение (P) может применяться по отношению к совершенно различным объектам и в различных контекстах: «виды», классы событий, отдельные события, последовательности событий. Более того, именно Аристотель принимает этот принцип.

Хинтикка показывает, что принятие Аристотелем (P) предполагает «статистическую модель модальности» Hintikka 1981b 64-65.. В ее рамках «необходимость» и «возможность» определены в терминах регулярности реализации тех или иных событий во времени. Хинтикка предлагает термин «статистическая», поскольку в этой модели модальные понятия: невозможность, возможность и необходимость; редуцированы к темпоральным, то есть: «происходящее никогда», «происходящее иногда» и «происходящее всегда». Собственно, эта модель является основной парадигмой «актуализации потенциальностей» в философии Аристотеля. Майкл Уайт в своей работе, посвященной философским импликациям «статистической» модели модальности показывает, что в случае Аристотеля и перипатетиков она может быть убедительной интерпретацией вероятности, во многом аналогичной частотной интерпретации White 1985 246-261..

«Статистическая модель модальности» в трансформированном виде оставалась довольно влиятельной в средневековой схоластике и философии раннего Нового времени, однако не единственной О средневековых модальных теориях и их наследии в раннее Новое время см. Knuuttila 1981; Alanen & Knuuttila 1988; Knuuttila 2017.. Специфика «статистической модели модальности» может быть хорошо продемонстрирована путем краткого сравнения с альтернативной теорией, т. н. «логической», корни которой обнаруживаются в философии Дунса Скотта См. Knuuttila 2017. (собственно, именно на этой модели основана современная «семантика возможных миров», и она гораздо ближе к современному пониманию «возможности» в обыденном языке).

Если в случае «логической» теории модальности «значение модальных понятий связывается с моделью одновременных альтернативных положений дел» Alanen & Knuuttila 1988 7., и любое утверждение, не заключающее в себе логического противоречия, может быть квалифицировано как возможное, то в «статистической модели модальности» возможность определена через реализацию в тот или иной момент времени. Томас Гоббс в девятой и десятой главах своего трактата De Corpore, посвященных теории каузальности (“De causa et effectu” и “De potentia et actu”) принимает принцип полноты (P), однако использует его в существенно отличном от Аристотеля контексте.

1.2 «Общая теория событий», или теория каузальности Гоббса и детерминизм

Обратимся, предварительно, к экспозиции теории каузальности Гоббса Ивом-Шарлем Зарка, чтобы далее показать, как она может быть дополнена исследованием модальной теории Гоббса. Зарка предлагает понимать теорию причинности Гоббса как «общую теорию событий». Мне представляется, это во многих аспектах удачное наименование. Он пишет, что для Гоббса :

«Понятие каузальности является самой важной частью теории знания и теории реальности (действия и восприятия действия). Таким образом, оно имеет отношение одновременно и к гносеологическому, и к онтическому»

Однако «действующая причина всякого изменения», по большому счету, уже известна заранее. Эта причина - движение, или, как формулирует Гоббс в девятой главе “De corpore”, «всякое изменение, происходящее в каком-нибудь теле, есть не что иное, как движение его частей» (DCo, IX, 9). Зарка поясняет:

«Любое каузальное объяснение, таким образом, с необходимостью является объяснением посредством движения: движение точек и линий в математике, движение тел в физике, движение (материальных) разумов в этике. Через понятие каузальности, Гоббс пытается предоставить объединенную теорию знания»

Движение является «действующей причиной» и объясняет изменение состояний всех материальных тел. Теория причинности как общая теория движения «касается реальности в той степени, в которой она подвержена изменению». Сам Гоббс представляет эту теорию как строго детерминистскую. Для него утверждение схоластов, что у события нет необходимой причины попросту означает, что они неправильно понимают (то есть не так, как сам Гоббс их определил) слова «необходимость» и «причина». «Полная причина» представляет собой «действующую причину», то есть движение действующего тела (agentis), и сумму релевантных акцинденций в воспринимающем теле (patientis):

«Просто причиной или полной причиной называется сумма всех акциденций обоих тел - действующего и подвергающегося воздействию, наличие которых делает немыслимым отсутствие результата, отсутствие же одной из которых делает немыслимым его наступление» (DCo, IX, 3).

Таким образом, у любого эффекта (следствия) есть необходимая причина по определению, поскольку найдется такая сумма движений, которая с необходимостью приведет к следствию (эффекту), то есть к «производству» требуемых акциденций в воспринимающем теле. Все что происходит - происходит с необходимостью.

1.3 Принцип полноты в теории каузальности Томаса Гоббса

«Принцип полноты» вводится Гоббсом в главе, следующей за «О причине и действии», «О возможности (potentia) и действительности (actu)» (англ. Of Power and Act). Гоббс говорит, что причина и возможность (potentia, power) различаются лишь способом адресации. Причина (causa) производит следствие (effectus); возможность (potentia) производит действие (actus). Различие касается лишь того, говорим ли мы о прошлом (causa - effectus) или будущем (potentia - actus):

«Возможность, или потенциальность (potentia), и действующая причина по существу означают одно и то же, лишь рассматриваемое в различной связи, а именно: о причине говорят, имея в виду действие, которое уже наступило; о возможности (potentia) же -- имея в виду действие, которое еще должно наступить. Причина относится к прошедшему, возможность - к будущему. Возможность действующего тела называется также активной потенциальностью (potentia Agentis)» (DCo, X, 1)

Поскольку достоверная действующая причина (causa efficens) всего - это движение, то «всякая активная потенциальность (potentia Agentis) есть также движение. Возможность, или потенциальность, не есть отличная от всякой действительности акциденция. Сама она есть действительность, а именно движение, которое только потому называется потенциальностью, что посредством его должна быть произведена потом другая действительность» (DCo, X, 6)

Итак, «активная возможность» (potentia agentis) есть движение, производящее действие (actus); или «действующая причина» (causa efficens) из перспективы будущего. Кеес Лейенхорст отмечает редуктивность данной концепции по сравнению с динамической теории каузальности Аристотеля, предполагавшей «тенденции потенциальностей к актуализации»:

«Если причина движения в воспринимающем не может быть ничем, кроме как движением действующего, действующая причина есть не что иное как движение. Поскольку действующая причина и активная потенциальность в действительности идентичны, активная потенциальность также есть не что иное как движение. Все это задает радикальный разрыв с аристотелевской динамической концепцией каузальности, которая определяет движение как осуществление или актуализацию потенциального как потенциального. Больше нет никаких внутренних потенциальностей которые могут или не могут быть реализованы. Есть лишь действительное движение (actual motion) с необходимостью порождающее другие действительные движения».

Полная возможность (potentia plena) включает активную возможность (potentia agentis) и возможность воспринимающего (potentia patens). «Принцип полноты» (P), таким образом, устанавливает эквивалентность между полной возможностью (potentia plena) и ее необходимой реализацией в тот или иной момент времени:

«Никакая актуализация невозможна (actus impossibilis est), если нет налицо целостной возможности (potentia plena); так как в целостной возможности (potentia plena) соединяется все то, что необходимо для наступления действия, или акта (actus), то при отсутствии ее всегда будет недоставать чего-то, без чего актуализация не может наступить (actus impossibilis est). Действие (actus), таким образом, не наступает, оно невозможно (actus impossibilis est). Всякое же действие (actus), которое не невозможно, возможно (possibilis); поэтому всякое возможное событие (actus possibilis) рано или поздно наступит. Ибо если мы предположим, что оно никогда не наступит, то это будет означать, что никогда не могут соединиться все те условия, наличие которых необходимо для того, чтобы событие могло наступить, т. е. событие невозможно, согласно данному нами определению. Но это противоречит предположению» (DCo, X, 4)

Всякое возможное действие (actus possibilis) «рано или поздно наступит» (aliquando producetur). Если любое подлинно возможное действие наступит, то в этот момент оно наступит с необходимостью. В параграфе, следующем за утверждением принципа полноты в качестве одного из оснований «первой философии», Гоббс определяет необходимое действие (necessary act) как таковое «наступлению которого невозможно помешать» (DCo, X, 5), и свою версию детерминизма по отношению к будущим событиям (future contingents):

«Но тут перед нами встает вопрос: можно ли считать необходимым также и то будущее, которое обычно называют случайным (contingente)? Я отвечаю: все, что происходит, не исключая и случайного, происходит по необходимым причинам, как и было показано в предыдущей главе» (DCo, X, 5).

Илкка Патолуоло суммирует принятие принципа полноты Гоббсом следующим образом: «возможность (possibility) как потенциальность (power) доказывает то, что является возможностью (proves its possibility) лишь тогда, когда она действительна (actual), и лишь по отношению к понятию соответствующей необходимости следствия (effect)».

Как мы уже отмечали в п. 1.1, редукция модальных понятий к темпоральным через принятие принципа полноты (P) у Аристотеля результирует в крайне специфической «статистической модели модальности». Валентин Омельянчик формулирует эту специфику следующим образом:

«согласно Хинтикке, Аристотель принимает утверждение (statement) возможности чего-либо как эллиптическое утверждение, которое на самом деле сообщает нечто о всех схожих индивидах во все различные моменты времени […] подобная интерпретация модальных понятий квалифицируется Хинтиккой как статистическая, поскольку утверждения (statements) возможности понимаются Аристотелем в первую очередь как утверждения частотности (frequency), потому они и включали ряд случаев».

Однако если у Аристотеля принцип полноты применяется по отношению к «естественным видам» или классам схожих событий, то «индивиды» Гоббса - это, в первую очередь, отдельные события. Таким образом, в первом приближении «статистическая» модель модальности не является приемлемой для модальной теории Гоббса. Скорее, принцип полноты в качестве «моста» между модальностью и временем у Гоббса стабилизирует универсум последовательностей событий (/ движений / эффектов), реализующихся в тот или иной момент. Этот универсум является детерминистским постольку, поскольку каждая из множества пересекающихся цепей «полных причин» и «следствий», или «полных возможностей» и «действий» была произведена определенным предшествующим набором движений (то есть им непосредственно детерминирована как «действующей причиной»).

1.4 Эпистемические модальности в философии Томаса Гоббса

Тем не менее, употребление Гоббсом модальных понятий не ограничивается чисто «актуалистскими» контекстами. Например, в рамках своего анализа каузальности Гоббс пишет:

«Полная причина всегда достаточна для производства эффекта, если эффект вообще является возможным […] но если эффект не произведен, и все же возможен, то очевидно, что чего-то не достает или в некотором действующем, или воспринимающем, без чего он не мог быть произведен» (DCo, IX, 5)

Исходя из того, как Гоббс определяет возможность (потенциальность) через применение принципа полноты к отдельным событиям, строго говоря, если эффект не произведен, то он по определению не был возможен. Однако здесь возможностью для Гоббса является «частичная возможность», не являющейся «полной», то есть необходимой для производства эффекта. Аналогичным образом Гоббс говорит о «активной возможности» и «возможности воспринимающего тела» как об условных возможностях (DCo, X, 3). Или, например, в “De Homine” Гоббс пишет об истории:

«Как естественная история она представляет собой основу физики, как гражданская история -- основу науки о государстве и морали, причем это не зависит от ее истинности или ложности, если только она не является невозможной» (DH, XI, 10)

Здесь также очевидно противоречие между тем, что событие является возможным, лишь будучи актуальным, и допускаемой как основа гражданской науки историей, которая является возможной, не будучи актуальной (см. 1.7). Илкка Патулуоло отмечает, что наряду с номическими модальностями, функционирование которых определяет принцип полноты, Гоббс широко использует эпистемические модальности. Именно таков контекст определения Гоббсом контингентных (случайных) будущих событий (как и прошлых, в которых мы не уверены):

«Дождь, который завтра пойдет, необходим, т. е. обусловлен необходимыми причинами; но мы рассматриваем его как нечто случайное и называем его так, ибо еще не знаем его причин, которые уже существуют. Вообще случайным называется то, необходимую причину чего мы не можем усмотреть. Так же мы обычно говорим и о прошлом, а именно, не зная, произошло или нет что-либо, мы говорим, что это, возможно, и не произошло. Все утверждения относительно будущих событий […] с необходимостью истинны или ложны […] Их истинность, однако, зависит не от нашего знания, а от того, имеются ли налицо соответствующие причины» (DCo, X, 5; мой курсив)

Как отмечает Патулуоло, «вселенная Гоббса является детерминистской … однако наше знание радикально ограничено, и поэтому модальные понятия в эпистемических контекстах должны быть определены относительно наших верований (beliefs)». На эпистемическое понятие возможности опирается в том числе исследовательская практика Гоббса в области физики. Напомним, Гоббс определяет философию как «познание, достигаемое посредством правильного рассуждения (per rectam ratiocinвtionem) и объясняющее действия, или явления, из познанных нами причин, или производящих оснований, и, наоборот, возможные производящие основания -- из известных нам действий» (DCo, I, 2)

Причины достоверно известны нам лишь тогда, когда мы являемся их авторами, или «возникновение которых зависит от воли самого человека» (DH, X, 4). Это условие удовлетворяется в случае геометрии и гражданской науки (науки о справедливом и несправедливом), тогда как естественные тела «созданы по воле Бога, и, сверх того, большая часть их, например эфир, недоступна нашим взорам. Поэтому мы и не можем выводить их свойства из причин, которых не видим. Однако, исходя из видимых нами свойств, мы можем посредством умозаключений познать, что могли существовать те или иные причины этих свойств» (DH, X, 5).

Таким образом, в первом приближении, научные утверждения (все из которых - условны, то есть имеют форму «если - то» (L, IX, 1)), согласно теории Гоббса, можно описать следующим образом:

(Т) Необходимо, что: (C > E) (в принципе, заменяемая на форму «Возможно, что: (C > E), где возможно - «полная возможность», или потенциальность (potentia))

(H) Возможно, что: (C > E) (эпистемическая возможность), С - причина; E - следствие (эффект).

Если мы сами производим определенные эффекты; и можем «научно» описать производство этих эффектов (через необходимое следование причина - следствие; «если - то»), то мы знаем с необходимостью, или «достоверно». В то же время если мы знаем нечто достоверно (геометрия и гражданская наука), то обладаем также возможностью (или потенциальностью), реализуемой во всех случаях, когда требования к причинно-следственной связи (по отношению к необходимости эффекта) соблюдены. Если мы лишь наблюдаем произведенные эффекты (природа), то имеем вероятное знание (probable), способное предложить возможные причины (возможность в эпистемическом смысле) наблюдаемых эффектов (тогда как достоверные от нас скрыты).

Тем не менее, эта картина представляет собой существенное упрощение. С одной стороны, во-первых, чтобы делать верные заключения о движении естественных тел, «физик необходимым образом вынужден пользоваться кое-где в своей науке методом доказательства a priori» (DH, X, 5). Во-вторых, понимание Гоббсом геометрии (которая обладает высшей степенью достоверности, и описывается преимущественно номической моделью модальностей) очень далеко от современного и, как отмечает Дуглас Джесеф, ближе к тому, что мы бы назвали «механикой». Геометрия для Гоббса - наука о теле, или «о движении и количестве как самых общих акциденциях всех тел» (DCo, XV, 1), а не о математических моделях и абстракциях. Более того, как пишет Гоббс в одном из малоизвестных текстов, «физика, этика и политика, если они хорошо доказаны, не менее достоверны, чем геометрия».

С другой стороны, гражданская наука (также достоверная) может быть как дедуцирована из физики и геометрии, так и выведена из опыта и повседневных наблюдений (DCo, VI, 6-7). Также и история (естественная и гражданская), в принципе исключаемая Гоббсом из области философии, как содержащая опыт является основой как физики, так и гражданской науки, и, как пишет Гоббс в другом месте, необходима для них (DCo, I, 8). Согласно моей гипотезе, две концепции модальностей у Гоббса, которые справедливо выделяет Патулуоло в философии Гоббса, в непосредственной исследовательской практике оказываются довольно тесно переплетены; и это переплетение результирует в крайне специфической динамической модели агентности и, далее, конструкции «естественного состояния» в гражданской науке Гоббса. Эпистемологически это «переплетение модальностей» является результатом концепции «смешанной математики» Гоббса, которую эксплицирует в физике и оптике Гоббса Маркус Адамс. Эта концепция предполагает использование «принципов геометрии», или «механики» (которая подразумевает «абсолютные» / «номические» модальности), в других, смежных науках: физика, оптика, этика (в которых возможно использование эпистемических модальностей). Опыт поставляет для этих наук «фпх дфй», или «что» объяснения, а геометрия «фпх дйьфй», или почему объяснения. Связь между ними, собственно, и является гипотезой, или эпистемической возможностью.

1.5 Conatus между геометрией, физикой и гражданской жизнью: динамическая модель агентности

Принципиальным для этого переплетения модальных моделей в философии Гоббса является понятие стремления (усилия), или conatus (endeavour). На важность этого концепта для «когерентности» системы наук Гоббса указывал еще Дж. Уоткинс. Современные исследования conatus в философии Гоббса довольно обширны, и существенная работа по экспликации его значения в рамках философии Гоббса уже произведена. Гоббс определяет conatus как «движение через такой отрезок пространства и в течение такого промежутка времени, которые так малы, что не могут быть даны, или обозначены числами, следовательно, движение через точку» (DCo, XV, 2)

В то же время, что крайне характерно для геометрии Гоббса (являющейся наукой о теле), «точка» и «мгновение времени» не рассматриваются как не имеющие размерности и длительности, а лишь как «неразделенные», то есть размерность которых не принимается во внимание в рамках научного доказательства.

Следовательно, «подобно тому как мы сравниваем точку с точкой, мы можем сравнивать и стремление со стремлением и находить, что одно из них больше или меньше другого» (DCo, XV, 2). Гоббс дает это определение в XV главе трактата «О теле», то есть в первой главе, посвященной собственно его «геометрии», или механике. Conatus в геометрии Гоббса является принципиальным ресурсом каузальных объяснений различных «форм движений», передачи движения от одного тела к другому при столкновении, действия и реакции, объяснения твердости и гибкости тел, давления, равновесия и т. д. Как пишет Дуглас Джесеф, «в его схеме есть лишь механические причины, но именно обращение к conatus в итоге обосновывает все его каузальные объяснения». Conatus отчетливо идентифицируется Гоббсом с действующей причиной (то есть, активной потенциальностью); например, в качестве пояснения того, что в заполненной среде (medio pleno) движение (и, следовательно, conatus как движение) распространяется на какое угодно расстояние, он пишет:

«И хоть стремление (conatus) […] не всегда дано чувствам как движение, однако оно дано как действие (actio), или как действующая причина некоторого изменения. Поскольку если перед нашими глазами будет помещен какой-нибудь очень малый объект, например, песчинка, которая является видимой на определенной дистанции; все же очевидно (manifestum), что она может быть удалена настолько, чтобы быть теперь невидимой, хоть и не прекращать действовать (agere) на наш орган зрения […] если же она удалена от нас на какую угодно дистанцию, и достаточное количество других песчинок того же размера будет к ней добавлено; то сумма всех этих песчинок будет видимой; и хоть ни одна из них не видна, если отделена от остальных, однако вся горка или холм, которые они составляют будет очевидно представлена зрению; что было бы невозможно, если некоторое действие не проистекало из каждой отдельной части всей горки» (DCo, XXII, 9; мой курсив).

Как мы увидим далее, подобного рода примеры крайне характерны для описания Гоббсом стремления и восприятия. Представляется, что понимаемое таким образом стремление становится центральным для динамической компоненты гоббсовой концепции каузальности. Те «внутренние потенциальности, которые могут или не могут быть реализованы», и которым, как полагает Кеес Лейенхорст, не остается места в конструкции каузальности Гоббса, получают в рамках жесткого «кинетического актуализма» аналог в виде «микроскопических движений», или стремлений (conatus), являющихся действующими причинами (активными потенциальностями) макроскопических, видимых движений. Подобная линия аргументации представлена в работе Рональда Полански и Курта Торелла. Как замечают исследователи, «диспозиционные свойства» различных тел, или, собственно, их «внутренние потенциальности», помещаются Гоббсом именно на уровне стремлений. Как пишет Гоббс:

«[...] Поскольку тела, как тела, не имеют различий, кроме как от некой специальной причины, то есть, от некоторого внутреннего движения, или движений их мельчайших частей; постольку неоднородные тела не похожи друг на друга или различаются именно от их внутренних или специфических движений» (DCo, XXI, 5)

Особенно интересно в данном контексте определение Гоббсом привычки, также предлагаемое им в рамках «геометрии»:

«Привычка есть движение, облегченное и подготовленное … постоянным стремлением, или повторяемыми стремлениями, в направлении отличном от того, в котором движение протекало ранее, и препятствующее тем стремлениям, которые ему сопротивляются […] например, когда кто-то, не умеющий играть, впервые берет в руки музыкальный инструмент, то не может после первого удара по струнам переместить руку в то место, где ему нужно сделать второй удар, без того чтобы предпринять новое усилие и, как будто это снова начало, переходить от первого положения руки ко второму […] и так далее, снова и снова предпринимая стремление на каждом ударе; пока наконец, делая это часто, и соединяя множество прерванных движений или стремлений в единое стремление, он не будет способен двигать свою руку от удара к удару в изначально задуманном порядке» (DCo, XXII, 20)

Гоббс понимает привычку именно как «форму движения», составляемую из разнонаправленных стремлений (conatus), причем «обнаруживаемую также в неодушевленных телах» (DCo, XXII, 20). Привычка, как и остальные «геометрические», или «механические» формы движения подразумевает под собой преимущественно абсолютную, а не эпистемическую модель модальных понятий. Эти же «формы движения» являются принципиальной частью экспликации Гоббсом чувственного восприятия, или ощущения.

Переходя к физической части своего трактата, Гоббс указывает, что «принципы, от которых зависят выводы нижеследующего рассуждения, не созданы нами подобно общим дефинициям […] Мы извлекаем из них только частные, а не общие суждения; из них нельзя вывести теорем; не исключая использования общих положений, изложенных в предыдущих главах, они указывают, однако, возможность какого-то порождения (generationis alicujus ossendunt possibilitatem)» (DCo, XXV, 1).

Здесь Гоббс использует «возможность» в эпистемическом значении; однако предполагает в процессе доказательства эпистемической возможности использование положений, продемонстрированных им с «достоверностью», то есть «геометрических», или механических, предполагающих абсолютную возможность (potentia) (см. 1.4). Основным «принципом», исходя из которого Гоббс демонстрирует возможную причину ощущения, является, собственно, само ощущение, «а именно воспоминания, которое в течение известного времени сохраняется у нас о воспринятых вещах даже тогда, когда эти вещи уже исчезли. Ибо ощущать, что мы ощущали, есть не что иное, как вспоминать» (DCo, XXV, 1).

Главное наблюдение, которое Гоббс выводит из «памяти», или ощущения, или принципиальная гипотеза, лежащая в основе доказательства - это более-менее очевидное для Гоббса положение о том, что разнообразие образов (фантазмов) предподалагет разнообразие движений:

«Для этого важно прежде всего убедиться в том, что наши образы не остаются всегда одними и теми же, что новые образы возникают, а старые исчезают, поскольку мы направляем наши органы чувств то на тот, то на другой предмет. Ощущения, таким образом, возникают и исчезают. Отсюда следует, что образы появляются в результате изменений ощущающего тела» (DCo, XXV, 1)

Этого наблюдения, очевидного, однако не вытекающего непосредственно из «первой философии» и «геометрии» Гоббса, оказывается достаточно, чтобы применять собственно «механические» положения, являющиеся достоверными, к объяснению ощущений. На этот же факт указывает Джеффри Барноу: «оперативной идеей здесь является не просто движение, а разнообразие, или вариативность движения». Связи вариативности фантазмов с вариативностью движений, в принципе гипотетической, но почти несомненной для Гоббса, оказывается достаточно, чтобы объяснить ощущение через стремления. Он последовательно применяет «доказанные» во II и III части трактата теоремы о движении и стремлении, приходя к следующему определению: «ощущение есть образ, обусловленный противодействием и направленным вовне стремлением, которые возникают в органе чувств под влиянием стремления, исходящего от объекта и направленного внутрь, при условии известной продолжительности такого стремления» (DCo, XXV, 2)

Стремления тел, или «ненаблюдаемые движения» их внутренних частей, действуют на органы восприятия, тогда как противодействие обратно направленных стремлений производит фантазмы, или образы, постоянно обновляемые новыми восприятиями внешних объектов, однако способные сохраняться на некоторое время благодаря внутренним движениям (стремлениям) органов восприятия и нервной системы, и потому отличимые друг от друга в памяти (возможность сравнения фантазмов между собой). В то же время стремления, производимые этими же внешними телами, но исходящие из «внешних частей» органов восприятия по направлению к сердцу «изменяют и отклоняют жизненные движения, ускоряя или замедляя последние, поддерживая их или противодействуя им […] Так возникает первый импульс животного движения. Мы находим этот импульс уже у зародыша, который, стремясь избежать неприятного и ища приятного, во чреве матери уже двигает свои члены произвольно. Это стремление, поскольку оно направлено на то, что уже испытано как приятное, называется влечением поскольку же оно клонится к тому, чтобы избежать неприятного,-- отвращением, или желанием уклониться (fuga)» (DCo, XXV, 12).

Таким образом, первые стремления животных движений являются эффектом «ускорения» или «замедления» жизненных движений (кругового движения крови). За этим описанием формирования влечения и отвращения (неразрывно связанных с принципом самосохранения через связь с «жизненными движениями») легко обнаруживается механизм привычки как формы движения. В то же время стремления, формирующие фантазмы, и стремления, формирующие влечения и отвращения, абсолютно взаимны, «как влечения и отвращения порождаются фантазмами, так и фантазмы порождаются влечениями и отвращениями» (DCo, XXV, 9). Временной порядок фантазмов также «предполагает влечение и оценку средств, ведущих к цели, чему нас учит опыт» (DCo, XXV, 8). Он определяется Гоббсом как обдумывание (deliberatio), и является не чем иным, как «колебанием (чередованием) между влечением и отвращением к внешнему объекту» (DCo, XXV, 13; мой курсив). Это колебание порождает более сложные страсти, в первую очередь, надежду и страх, которые также представляют собой ряд стремлений, соединяемых с помощью привычки в «единые стремления» Об «обдумывании» у Гоббса также см. Struever 1999. .

Подобное «механико-биологическое» изложение теории животного восприятия и действия, содержащейся в своих вариациях также в «Элементах закона» и «Левиафане», собственно, и служит принципиальной связкой между его «геометрией», физикой и «гражданской наукой». «Два достовернейших (certissima) постулата человеческой природы: естественная потребность (cupiditas naturalis) … и естественный разум (rationis naturalis)» (DC, Ep.), к которым в трактате «О гражданине» Гоббс приходит «аналитически» (см. 2.2), оказываются синтетически обоснованы в его «физике» как влечение и суждение Лео Штраус использует этот фрагмент, чтобы подчеркнуть отличие людей от животных в понятии «разума», см. Strauss 1996 8-9; однако Гоббс вряд ли отказывает животным в разуме и суждении относительно своего самосохранения. Животные, согласно Гоббсу, «обладают всеми человеческими страстями, кроме любопытства […] то есть желания познавать причины (FD, Ep.); животные также обладают «предвидением», или prudence, ключевым элементом rationis naturalis (EL, VI, 4; L, III, 9), не имея лишь речи, «которая делает людей не лучше, а лишь могущественнее (potentior)» (DH, X, 3). Различие, таким образом, не является «непреодолимым», являясь лишь различием в степени. В другом тексте сам Штраус соглашается с тем, что эти различия «есть лишь вопрос степени», Strauss 1959 176, хоть и отмечает «неопределенность» позиции Гоббса. О континууме животной и человеческой когниции у Гоббса также см. Paganini 2017. . Данная концепция предполагает крайне продуктивную и захватывающую динамическую модель агентности Конечно, она обладает и специфическими проблемами, проистекающими из радикально материалистического подхода Гоббса; в частности, проблема интенциональности, проблема памяти; проблема онтологического статуса «фантазма» (является ли он реальным, но имеющим иную форму движением или всего лишь эпифеноменом движения). Обсуждение этих вопросов см. Barnouw 1980; Frost 2005; Leijenhorst 2007; Ebetьrk 2018.. Естественно, как уже не раз отмечали исследователи, она ни в коем случае не является редуцируемой к «естественному эгоизму» См. Stoffel 1987; Struever 1999; Struever 2009 13-25; Филиппов 2017.. Люди (как и животные) в рамках этой динамической модели постоянно «детерминированы» множественными разнонаправленными conatus'ами (как от различных внешних объектов «вовнутрь», так и от сердца и нервной системы «вовне»), в результате динамически обуславливающими как восприятия, так и влечения. Как это вполне удачно формулирует Эмре Эбетюрк: