Теория рекомендательных отношений с примерами из академической жизни

Размещено на http://allbest.ru

Европейский университет в Санкт-Петербурге

Теория рекомендательных отношений с примерами из академической жизни

Михаил Соколов

Кандидат социологических наук, профессор

Введение

Каждый раз, когда индивид попадает в поле зрения других, он становится для них источником информации о себе (Goffman, 1959: 1). И одновременно -- для этих других и источником информации о них самих, но в еще большей степени -- о третьих лицах, о которых он может сообщать что-то намеренно или вопреки своему желанию или вовсе без осознания этого. Мы можем внести в это изобилие возможностей некоторый порядок, выделить в подобном обмене сигналами три роли -- А -- реципиента информации, В -- рекомендателя, того, от кого А получает эту информацию, и С -- рекомендуемого, того, к кому информация относится (Соколов, 2009). Так, А может узнать от В, что С -- конверватор, знаток вин, человек, замеченный в нечестной игре в покер, и автор статьи, которую обсуждают в кулуарах Американской социологической ассоциации.

Теоретически здесь возможны все мыслимые комбинации физических тел и ролей. А, В и С могут быть разными индивидами. А и В могут быть одним человеком, а С -- другим (в этом случае А оказывается частью разума, нуждающейся в информации о С, а В -- другой частью разума, поставляющей ее), или А -- одним человеком, а В и С -- другим (объект одновременно сообщает информацию о себе), или А и С могут быть одной личностью, а В -- другой (как в случае с психотерапевтом, сообщающим индивиду информацию о нем же), наконец, все трое могут располагаться в одной телесной оболочке -- индивид испытывает самого себя, чтобы узнать, кем он является на самом деле Вернее было бы сказать, что в любой ситуации, когда один индивид разузнает что-то о другом, всегда присутствует ^B}, {C} и одновременно {A} {BC} -- один пытается извлечь информацию, по-лагаясь на свое суждение, второй транслирует ее, пытаясь отредактировать. Помимо двух внутренних B каждого из них, однако, может существовать внешний {B}, и именно он будет интересовать нас в этой статье. Можно расширить эту схему, добавив случаи, когда ее персонажи становятся нечело-веками -- например, В -- прибор, а С -- природное явление. Мы, однако, не будем рассматривать эти случаи..

Эрвин Гоффман, более чем кто-либо из социологов склонный рассматривать реальность как циркуляцию информационных потоков (Anderson, Hughes, Sharrock, 1985: 77), посвятил «Представление себя другим в повседневной жизни» и «Стратегическую интеракцию» случаям, когда А и В являются одним индивидом, а С -- другим (индивид, сознавая, что своим поведением сообщает аудитории информацию о себе, пытается отредактировать ее). В других его работах мы находим А и С, противостоящих В (например, в работах по конструированию идентичности в психиатрии, в которых другие становятся для индивида источником информации о нем самом), и, наконец, А и В и С в одной телесной оболочке, воплощенные в игроке в казино, проигрывающем деньги, но «выигрывающем» веру в то, что он обладает характером, который проявляется в способности невозмутимо принять потерю (Goffman, 1967). В этом тексте мы попробуем добавить еще одну вариацию этой схемы, которой Гоффман странным образом пренебрег -- ситуацию, в которой А, В и С -- это разные индивиды или целые группы индивидов. Мы увидим, что этот ход позволяет найти некоторое количество точек соприкосновения между формальной микросоциологией и областями исследований, которые до сих пор соприкасались с ней относительно слабо, а именно, принципал-агентскими отношениями, исследованиями «общего знания» и эпистемическими играми, информационной экономикой Спенса и Стиглица, а также социальными исследованиями науки. Некоторые сюжетные линии, которые возникают под таким углом зрения, могут быть прослежены далеко за пределами межличностного взаимодействия -- традиционной области микросоциологии -- в анализ мезо- или даже макросоциальных процессов, представляющих интерес для политической социологии, теории стратификации и социологии академических институтов. Целью этой статьи будет показать, как выбранная перспектива придает теоретическое единство совершенно разрозненным на первый взгляд дискуссиям.

Далее мы рассмотрим по очереди проблемы, которые рекомендательные отношения ставят перед А (чья задача понять, в какой мере можно полагаться на рекомендации В), затем перед В (чья задача -- сохранить веру А в себя) и, наконец, С (который хочет использовать то, что известно об отношениях А и В, для того, чтобы произвести лучшее впечатление на А). Мы также остановимся на том, как логика взаимоотношений между ними ведет к общей эволюции сигнальных систем, в рамках которых циркулирует социальная информация в данном обществе. Перед этим, однако, нам надо будет сказать несколько слов о природе информационных дистанций, которые обуславливают необходимость для А обращаться к услугам В.

В качестве эмпирических примеров используются данные проекта «Система статусного символизма в науке: сравнительно-исторический анализ и оценка эффективности», в ходе которого были взяты интервью у представителей социальных наук, затрагивавшие вопросы функционирования рынков академического труда и использования формальных индикаторов в управлении наукой в пяти странах (Великобритании, Германии, России, США и Франции), в котором автор участвовал в 2010-2011 годах (Соколов и др., 2015).

Откуда берутся дистанции?

Почему А может вообще потребоваться рекомендация от В для С? Простейшее объяснение состоит, разумеется, в том, что В может наблюдать С с меньшей дистанции, что позволяет ему оценить С точнее. Эта дистанция может быть трех видов -- физическая, возникающая в силу локализации игроков во времени и пространстве, культурная (Schutz, 1976 [1945]; Collins, Evans, 2002), обязанная своим появлением неравномерной социальной распределенности знания, и моральная, отражающая готовность самого С делиться достоверной информацией о себе с В (Sahlins, 1972). А может не иметь контакта с С, с которым взаимодействует В. А может иметь этот контакт, но сомневаться, что поймет поступивший от В сигнал; А может подозревать, что С не захочет делиться с ним сведениями или намеренно исказит передаваемую ему информацию, но по той или иной причине согласится ее предоставить, если попросит В.

Виды дистанций, естественно, не исключают один другого. Скажем, классическая информационная асимметрия в экономике -- пациент не может определить качество услуг врача, а врач знает, но не обязательно хочет этим знанием делиться -- возникает из-за сочетания культурной и моральной дистанций (Akerlof, 1978; Stiglitz, 2000).

Соблазнительно представлять себе человеческое сообщество как заключенное в трехмерное пространство, в котором каждая пара индивидов находится на определенном расстоянии друг от друга по каждому из измерений. К несчастью, этой простой картинкой ограничиться невозможно. Культурные и моральные дистанции специфичны для определенной области взаимодействия (А может полностью доверять суждению B в одной области, но не доверять в другой -- скажем, полностью доверять как врачу, но не доверять как отцу и мужу) Значительная часть исследований в социологии профессий (Starr, 1982) и науки (Collins, Evans, 2002) посвящены тому, как исторически происходило делегирование авторитета суждения группам экспертов. Так, в результате подобного делегирования большинство взрослых членов современных обществ согласились с тем, что не имеют необходимых культурных ресурсов для вынесения сужде-ния о собственном физическом здоровье. Шюцевские «культурные карты», таким образом, посто-янно перерисовываются. Разумеется, обнаруживаются индивиды и субкультуры, которые отвергают доминирующее представление о распределении осведомленности и исходят из того, например, что могут диагностировать свои болезни не хуже докторов, а состояние глобального климата -- не хуже климатологов. На примере климата мы видим, что разные культурные карты часто служат материа-лом для возведения социальных барьеров.. Кроме того, дистанция различается в зависимости от того, с чьей стороны она оценивается.

А может считать В своим другом, а В -- не считать А своим Моральным дистанциям свойственно находиться в отношениях двойной контингенции (Par-sons, 1968; Vanderstraeten, 2002). Дистанции, которые проводит каждый индивид, производны от мо-ральных дистанций, какими этот индивид их предполагает, они проводятся его контрганетом (я готов считать своим другом А, если он считает себя моим; при этом я отдаю себе отчет в том, что его дружба может симметричным образом зависеть от моей).. Часто, например, возможность для А получить информацию от В, поскольку тот пользуется доверием С, основано на том, что С, скорее всего, не знает, что В воспользуется этим доверием, чтобы передать сведения А (подумайте об офицере С, делящемся секретной информацией с другим офицером, В, не подозревая, что тот вражеский шпион) В некоторых отношениях, моральная дистанция кажется более фундаментальной, чем культур-ная и физическая, поскольку индивиды, морально близкие друг другу, обычно в состоянии изыскать средства для преодоления культурной дистанции, но не наоборот. Тем не менее это преодоление мо-жет сопровождаться такими издержками для обеих сторон, что они все-таки предпочтут прибегнуть к посредничеству В..

Проблема А. Некоторые основные темы в социологии подозрительности

Теперь мы можем лучше представить себе ситуацию, в которой находится А, который хочет, например, воспользоваться услугами С, но не полагается полностью на своего внутреннего эксперта В в оценке его качеств. Он обращается к внешнему В, который обладает в его глазах репутацией специалиста в этом вопросе. Возьмем ситуацию, когда между А и С происходит рыночный обмен. Любая пара обменивающих что-то на что-то субъектов А и С ориентируется на ожидаемую полезность (expected utility) обмениваемых благ.

Если для обоих то, что они получат, кажется более ценным, чем то, с чем они расстанутся, то обмен может состояться, хотя его точные условия являются предметом переговоров. До обмена индивиды однако не знают в точности, что они получат Говоря об оценке, мы подразумеваем две переменных -- с одной стороны, математическое ожи-дание полезности объекта, с другой -- вероятную ошибку этого ожидания. Индивиды могут иметь завышенные ожидания в отношении того, что они могут получить в результате обмена. Они также могут иметь правильное, но не слишком точное представление. Ожидаемая полезность не эквива-лентна математическому ожиданию выигрыша, поскольку зависит также от возможности ошибки. Об ожидаемой ошибке можно думать как о функции дисперсии ожидаемого результата. Эксперименты со времен Д. Канемана и А. Тверски показывают, что значительное большинство людей предпочитают обменять жетон на банкноту в 50 долларов предложению обменять жетон на возможность сыграть в орлянку и выиграть 100 -- если выпадет орел -- и 0, если выпадет решка (Kahneman, Tversky, 2013). Хотя математическое ожидание одно и то же, точность прогноза влечет за собой значительные вари-ации в привлекательности каждой из опций. Желание минимизировать ожидаемую ошибку можно понимать как выражение избегания риска. Более изощренное понимание связывает ее с минимиза-цией ожидаемой досады (expected regret), на которую может рассчитывать индивид, совершивший ошибку (Sugden, 1985; Zeelenberg, 1999; Zeelenberg at al., 2018; Соколов, 2019). Избегание досады может, в действительности, провоцировать рисковое поведение -- как когда индивид покупает лотерейные билет (высокорисковое поведение), чтобы не ощущать сожалений, если вдруг окажется, что миллион-ный приз был совсем рядом. Каков бы ни был механизм, точная оценка предпочтительнее неточной.. В этом смысле А имеет основания быть готовым заплатить за услуги В, если тот увеличит точность его ожидания. Но это лишь начало истории.

На суждение В не всегда можно полностью полагаться в силу моральных рисков. Истоки недоверия к нему понятны, когда В и С являются одним и тем же лицом -- А приходится обращаться к С с просьбой оценить самого себя и свои услуги Как если бы университет предложил своим профессорам самим оценивать, сколько их услуги стоят на открытом рынке..

Очевидно также, что, когда А и В являются одним лицом (индивид полагается на собственное суждение), аналогичная проблема обычно не возникает (если мы не имеем дела с поклонником Фрейда, допускающим, что одна часть его разума водит за нос другую). В случае, когда и А, и В, и С -- разные субъекты, ситуация становится менее определенной. Есть некоторое количество причин, по которым на В нельзя полагаться. Во-первых, если предоставление услуги А связано с какими-то выигрышами для В (его услуги оплачиваются, А испытывает к нему благодарность и т. д.), то В может испытать искушение преувеличить собственную осведомленность. Во-вторых, В может вступить в сговор с С. Если B может повлиять на ожидания С, то, склонив их в его пользу, В может рассчитывать на вознаграждение и от него Поступив так, В может оказать услугу одновременно А и С. Желание А иметь точную оценку чувств С по отношению к ней и желание С иметь высокую оценку не обязательно противоречат друг другу, так что В -- Сганарель в комедии дель арте -- вполне может заслужить благодарность обо-их, ничем не погрешив против морали. Однако в общем случае такое совпадение интересов малове-роятно..

Чтобы решить, можно ли воспользоваться услугами В, А должен определить, насколько такой сговор вероятен. В этом смысле для использования внешнего эксперта В, ему приходится по-прежнему полагаться на своего внутреннего В, однако последнему достается экспертиза иного рода -- метаэкспертиза (Collins, Evans, 2002), которая состоит, с одной стороны, в оценке того, стоит ли доверять суждению В, во-вторых, в том, можно ли доверять самому В Метаэкспертиза также может быть отдана на аутсорсинг, например, Гарри Коллинзу и его кол-легам из «Третьей волны» STS, но для того, чтобы решиться на это, необходима мета-метаэкспертиза.. Кажется, что доверие к самому В возможно при выполнении нескольких условий.

1) Если А ощущает, что они находятся на нулевой моральной дистанции, и В не имеет причин вводить его в заблуждение.

2) Если В не знает, что служит для А источником информации.

3) Если выигрыш от возможного введения А в заблуждение будет для В сопряжен с большими потерями, связанными с тем, что функции рекомендателя вплетены в другие важные для него роли.

4) Если А верит, что В верит, что А поймет, если его доверие было обмануто, и сможет отомстить за это.

5) Если А предполагает, что В не удастся убедить С в своей способности манипулировать его, А, оценками, и обменять эти оценки на что-то, что есть у С.

Далее мы рассмотрим эти пункты по очереди.

Моральные дистанции. Как уже говорилось выше, A может довериться В, полагаясь на мысленную карту, которая определяет вероятные моральные дистанции между В и С и им самим, и позволяет оценить, кто из них может на кого рассчитывать. Моральные дистанции можно грубо разделить на два класса -- аффективные и структурные (ср. с: Granovetter, 1985). Аффективные привязанности имеют своим истоком личные отношения (супругам редко предлагают стать рекомендателями друг друга, а им самим этикет предписывает воздерживаться от попыток выступить таковыми, чтобы не ставить других в неудобное положение, заставляя отвергать их советы).

Однако они не обязательно проистекают из эмоциональной близости или личной привязанности. Иногда за предполагаемой честностью стоит структурная связанность позиций. А может пытаться оценить урон, который нанесет самому В выбор им, А, неудачного действия Изложение в терминах границ радикально упрощает природу проблемы. Скорее, А должен учитывать, какими будут следствия его поступков в свете информации, сообщенной В, для В, и оце-нивать, мог бы В предвидеть эти следствия и в какой степени В можно заподозрить в манипуляции информацией с целью заставить предпринять желательные для него, В, шаги. По идее, А даже может пытаться реконструировать подлинную информацию, исходя из ложной, которую В сообщает ему, опираясь на силу подобной дедукции. Примеры можно найти в бюрократических интригах, шпион-ской литературе и политической коммуникации. В обширном классе ситуаций, в котором В реко-мендует С, однако все эти сложности сводятся к простой оценке того, может ли В быть связан с С настолько, чтобы завысить ценность его услуг, поскольку ответные действия А относительно одно-значны, и все стороны могут их предвидеть.. Если они, в некотором критическом смысле, находятся в одной лодке, можно рассчитывать на то, что В даст лучший совет, который может. К несчастью, здесь, как и выше, А необходимо проникнуть в сознание В, определив, как тот представляет себе последствия для самого себя поступков А (может ли быть так, что В на самом деле не видит себя «сидящим в одной лодке» с ним). В предельных случаях, однако, связи могут быть достаточно сильными, чтобы позволить индивиду рекомендовать самого себя. Так, врач, предлагающий свои услуги тяжелобольному халифу, даже зная, что будет казнен, если тот не выздоровеет, безусловно, заслуживает доверия по части искренней уверенности в своих силах Теория рыночных сигналов основана на предположении, что за любым надежным сигналом стоит подобное равновесие -- его испускание экономически оправданно только для того, в отноше-.

Таким образом, моральная дистанция отчасти определяется типом отношений между индивидами (эмоциональная близость), отчасти -- взаимозависимостью (структурная близость), отчасти -- их моральными качествами (принято считать, что некоторые люди находятся на такой дистанции ко всему прочему миру, что на их слово все и всегда могут полагаться (Shapin, 1995).

Неосведомленность. Помимо веры А в то, что В видит его интересы продолжением своих, А может полагаться на то, что В вовсе не придает значения возможности ввести его, А, в заблуждение -- потому что не догадывается, что служит для А источником информации. Действительно, любой человек является для других источником самой разнообразной информации, по большей части совершенно неосознанно. Про поскользнувшегося можно сказать, что он рекомендует остальным поверхность как скользкую и ненадежную. Одна из возможностей для А получить от В, который компетентен в соответствующей сфере, точную характеристику С, состоит в том, чтобы тайком наблюдать за В, не знающим, что за ним наблюдают (поэтому все хотели бы знать, где обедают шеф-повара). Чтобы эта возможность была реализуема, однако, надо, чтобы А мог распознать оценку В, даже если причины этой оценки скрыты от него за культурным барьером.

Ничего не знающий о зоологии А может оценить, например, что доклад зоолога-С завершился общими овациями -- поскольку он знает, что такое овация. Однако условием этой возможности является то, что В действительно остается в неведении о своем влиянии на А. Во всяком случае, в некоторых сферах основной движущей силой при развитии сигнальных систем является распространение информации, что С осведомлен о том, что А опираются на некоторые виды сигналовнии кого данный сигнал является истинным (Spence, 1973; Spence, 2002). Проблема заключается в том, что равновесие сохраняется лишь до тех пор, пока существует уверенность, что сигнал будет считан. Теория рыночных сигналов, таким образом, объясняет, как уже сложившаяся сигнальная система мо-жет воспроизводиться, но вряд ли может объяснить, откуда возникает новая. Самым известным примером такой динамики могут служить символы классового статуса (Goffman, 1951), которые радикально меняют свое значение или исчезают вовсе, как только информа-ция о том, что они повсеместно распознаются как таковые, становится общим знанием. Возможно, что было время, когда аксессуар с логотипом известного производителя представлял собой просто сигнал, свидетельствующий о богатстве обладателя, способного потратить деньги на предмет заведо-мо бесполезный. Однако со временем символ богатства превратился в символ намерения произвести впечатление своего богатства, и даже хуже того, в подозрительный символ намерения произвести впечатление богатства за счет средств, которые обходятся дешевле, чем какой-либо альтернативный сигнал (собственный вертолет, например)..

Сверхдетерминация. С возможностью наблюдать за неосведомленным В связана следующая опция. В может знать о том, что служит источником информации о С для А, но не придавать этому особого значения, поскольку в появлении этой информации на свет преобладают другие и более важные соображения. Среди прочего, возможно, что, выдавая А рекомендации для С, он одновременно выдает их другим А2 и А3, которые для него существенно более важны и при этом более компетентны. С этим связаны естественные ограничения для процесса превращать свои рекомендации в предмет обмена. Если рекомендации, за которыми наблюдает А, обращены к другим А2, Аз и т. д., более искушенным, чем он, он может надеться, что В не решится на обман.

Если мы возьмем науку (и некоторые другие области социальной жизни), здесь рекомендации рекомендуют рекомендателя. Научная коммуникация является постоянным потоком выдачи учеными рекомендации друг другу. Любые признаки, показывающие в глазах А, что В считает работу С интересной и достойной внимания (прямые рекомендации, ссылки на нее, включение в обзоры, предоставление С публикационного пространства в журнале или пленарного выступления на конференции), являются символом академического статуса. Индивиды нетерпеливо ловят эти сигналы, считывают их и транслируют дальше, и в процентном отношении обмен такой информацией составляет значительную часть коммуникации между учеными.

Действительно, принято воображать ученых обсуждающими новые идеи, но есть подозрение, что эмпирическое исследование бюджетов академического времени показало бы, что они в основном пишут электронные письма по организационным вопросам и сплетничают, причем профессиональные неудачи других являются одной из любимых тем этих сплетен. Ситуации, когда известному ученому с завышенной самооценкой присылают отказ в участии в конференции, менее известному ученому, после ободряющего письма от знаменитого редактора журнала (которым он успел похвастаться в фейсбуке) приходит reject, или очень крупный ученый соглашается выступить с постерным докладом на международной конференции -- становятся готовыми сюжетами для обсуждения за их спиной. Каждый погруженный в атмосферу этих обсуждений представляет себе, какие незначительные поведенческие нюансы превращаются в этом контексте в статусные сигналы, как участники круглого стола напряженно следят, сколько раз следующие ораторы ссылались на выступления предыдущих, и переживают и обижаются, если их собственные реплики не привлекают внимания Зацикленность на учете символов собственного признания повсеместно считается постыдной, но при этом повсеместно же и распространена. Многие крупные ученые были бы удручены, узнав, источником какого числа шуток является тот факт, что данные на их странице Российского индекса научного цитирования обновляются ежедневно. Разумеется, происходящий в таком случае процесс восстановления когнитивного баланса, в духе теории Хайдера, будет работать в обе стороны -- В может потерять часть своих позиций в гла-зах А, но А может убедить себя, что и С не так плох. В любом случае, однако, эта ситуация содержит риски для В, которых он попробует избежать. Соображение предложено автору Анжеликой Цивин- ской..

Если индивиды, дающие друг другу рекомендации и ревниво следящие за рекомендациями, данными другими, принадлежат к одной дисциплине, то культурная дистанция между ними невелика, и каждый может оценить суждение каждого. В этом смысле объектом сплетен может стать не только С, который получил низкую оценку от В, но и В, который оценил С неадекватно^. Прочитав по совету другого человека бездарную статью, или пригласив по его настоянию на семинар негодного оратора, мы зададимся вопросом о его способности судить о качестве научной работы. Поскольку это есть часть профессиональных квалификаций ученого (и в том числе предположительно, коррелят качества его собственной работы), тот, чьими рекомендациями остались недовольны, теряет в наших глазах часть собственного авторитета, и как и любой другой компрометирующей информацией, этими сведениями мы рады поделиться с другими.

Существованием этого механизма можно объяснить ситуацию, которую в интервью описал американский профессор:

Вы знаете, в социологии [публикации] -- это то, что нужно [чтобы найти работу]. Нужно чтобы тот, кто только закончил аспирантуру, публиковался в лучших журналах. И, знаете, я не уверен, что это признак здоровья дисциплины... Я думаю, что это свидетельство того, что отборочные комитеты (hiring committees) отдали идентификацию качества на аутсорсинг редакторам журналов.

Отборочные комитеты просто чувствуют себя все менее и менее уверенными в своей способности разобраться в качестве кандидатов самим. Вы знаете, область [социологии] такая большая, что никто не может быть экспертом сразу во всем. И то, что [комитеты] делают -- это, по сути, просят журналы сделать за них их работу. Поэтому иметь статью в лучшем журнале -- это сигнал, который позволяет отборочным комитетам сортировать, во всяком случае, на уровне топовых университетов, сортировать кандидатов (профессор, США).

Доверие редактору профильного журнала, помимо небольшой дистанции, основано на том, что сговор редакции журнала с аспирантом маловероятен -- статью слишком низкого качества заметят, и тень неизбежно падет на редактора.

Это не означает, что в научных дисциплинах способность испускать статусные сигналы не становится политическим инструментом. Особенно в так называемых дисциплинах с низким консенсусом мы сплошь и рядом находим свидетельства борьбы между школами и течениями, игнорирующими работы друг друга и наделяющими тексты своих сторонников преувеличенной ценностью (Scheff, 1995). Однако наблюдатели часто надеются, что эти тенденции могут быть сбалансированы опасением потерять лицо вследствие плохих рекомендаций и общим для всех представителей дисциплины надеждой, что станут при жизни свидетелями того, как комната социальных секретов будет открыта. Это не предохраняет от манипуляций вовсе, хотя, предположительно, накладывает на них некоторое ограничение.

В целом действующее здесь правило выглядит так: чем выше ставки для В в активности, побочным следствием которой является производство сигнала для А, тем больше на него можно полагаться. Инвестиционный банкир, долларом сигнализирующий, какие стартапы кажутся ему перспективными, может считаться здесь эталоном В истории фондовых рынков имеются (возможно, полумифические) истории о миллионных тратах, осуществлявшихся, чтобы подать ложный сигнал и заручиться миллиардными прибылями. История о Натане Ротшильде, дающая понять, что Ватерлоо проиграно, скидывая свои акции, и тем самым обрушивая рынок, а затем в момент паники скупающим его назад, может считаться архети-пической. Трюк, понятно, был основан на абсолютной уверенности Ротшильда, что за каждым его действием следят внимательные глаза.. С другой стороны, чем более изолирована активность по производству сигнала от иной деятельности, в которую вовлечен В, тем больше вероятность, что этот сигнал будет использован как объект продажи или обмена.

Последнюю возможность можно рассмотреть на примере защит диссертаций в России, которые представляли собой рекомендацию, выдаваемую диссертационным советом молодому члену корпорации. В другом месте автор с коллегам утверждали (Соколов и др., 2015: 10-16), что основной причиной девальвации степеней в России было то, что они а) служили скорее инструментом административного контроля над рынком академического труда (или рекламы для неакадемической аудитории), чем использовались как рыночный сигнал для коллег-нанима- телей; б) их защита была актом, которые мог произойти, по сути, вне поля зрения широкого круга коллег. Мы еще вернемся к этому далее.

Потенциал возмездия. А может полагаться на то, что В опасается, что А узнает о его, В, измене, и предполагает наличие у него, А, ресурсов для возмездия. Три ресурса в этом смысле находятся в его распоряжении -- статистическое мышление, материальные следы и социальная (дез)организация. В может осознавать, что если дистанция, мешающая А самому наблюдать за С, физическая по своей природе, то А может прибегнуть к выборочным проверкам, тем самым обходя невозможность следить за С все время. Поскольку для В попасться один раз из 100 возможных часто ведет к потерям, не окупающимся 99 удачными разами, то 1% случайных проверок со стороны А должен служить достаточным сдерживающим фактором.

Вторым ресурсом является обращение к материальным следам, которые расширяют временной диапазон этих инспекций и сохраняют некоторые из них для аудиторий, которые в принципе не могут наблюдать исходный эпизод Современная бюрократия, как обнаруживают один за другим высокопоставленные преступни-ки, вообще производит и сохраняет столько документов, что их последующее уничтожение становит-ся уже совершенно невозможным.. Материальные следы, предположительно, способны сохранять отпечаток прошлых событий; аудиозапись, сделанная на скрытом записывающем устройстве, например, подтвердит, что я получил преступный приказ, который мне отказались отдать письменно.

Третьим ресурсом является социальная (дез)организация, подразумевающая сличение показаний нескольких В.

Использование дезорганизации основано на том, что несколько В а) вряд ли имеют полностью совпадающие интересы; б) вряд ли в состоянии координировать свои версии событий, если эти версии отличаются от того, что каждый из них видел своими глазами. В нашей элементарной модели А обращается к В, чтобы получить оценку услуг С. Он может, однако, обратиться к нескольким В1, В2 и В3. Если С попробует прибегнуть к подкупу, то для него сложность задачи многократно увеличится, поскольку, помимо того, чтобы заручиться помощью каждого из В по отдельности, ему придется добиться от каждого из них идентичных показаний. Для ряда В это увеличит риски, поскольку, помимо того что А со временем может убедиться в том, что С не обладает желательными свойствами, они рискуют немедленно попасться на том, что их свидетельства не совпадают. Здесь, как и выше, основным инструментом против обмана оказывается неопределенность в отношении того, кто из участников уже знает или может узнать. Значительная часть практик правосудия основана на том, что успешная коллективная ложь является куда менее тривиальным социальным достижением, чем озвучивание правды Это знал уже автор самого первого в истории детектива, герой которого поймал лжесвидете-лей на том, что они не договорились, под дубом или мастиковым деревом Сусанна предавалась греху. Кроме того, кажется, что ложь в ситуации, когда часть участников излагает истинную версию собы-тий, причем среди них есть общее знание о том, кто лжет, создает стресс, для преодоления которого нужна особая твердость духа (Lamont, 2009). Надо добавить к этому то, что один из В -- всегда внутренний эксперт А, о степени осведом-ленности которого внешний В и другие могут только догадываться. В целом самые изощренные кол-лективные фабрикации (Goffman, 1974) обычно терпят неудачу, поскольку никто в точности не знает, что знает их жертва.. Если добавить к этому возможное несовпадение интересов рекомендателей (для Bi желание скомпрометировать В2 в глазах А может превосходить желание поддержать С), добиться от них согласованной лжи непросто^.

Наука, опять же, представляет собой удачный пример. Теоретически всех ученых в данной дисциплине можно заподозрить в том, что они участвуют в общем заговоре с целью введения обывателей в заблуждение, рекомендуя друг друга и создавая кружок взаимного восхваления. Однако восхваление имеет обратной стороной создание статуса восхваляемого. Поскольку статус является excludable и позиционным благом -- чем больше его у одного, тем меньше у другого -- то каждый ученый испытывает внутреннее отторжение при мысли о том, чтобы делиться им без разбора. Данное ограничение проявляется еще более отчетливо в случаях, когда ученым приходится делить, например, исследовательское финансирование. Это позволяет надеяться, что большое число рекомендаций скапливаются все-таки в руках тех, кто в наибольшей степени продвигает повестку дисциплины в целом, преодолевая естественную враждебность ученых по отношению друг к другу.

Суммируя, социальная организация, обладающая наибольшей способностью убедить А, что нечто произошло, -- это в некотором роде именно та организация, которую сложнее всего централизованно координировать, чтобы ввести кого-то в заблуждение. Действия участвующих в ней агентов вписаны во множество других порядков, которые, предположительно, не оставляют им даже времени задуматься о том, что они как-то влияют на восприятие А. Кроме того, даже осознай они это, все равно их интересы слишком антагонистичны, чтобы они могли выступить союзниками.

Эволюция некооперации. Наконец, А в своей оценке рисков того, что В вступит в сговор с С, может учитывать, что С находится в положении, аналогичном его собственному. С приходится оценивать, не преувеличивает ли В свое влияние на

А, можно ли надеяться, что он обманет доверие А в его, С, пользу Что вдвойне проблематично, учитывая, что В сложнее претендовать на безупречные мораль-ные качества в глазах С, которому он помогает обмануть А. На самом деле, связи бигменов и бигвименов на местах с экспертными советами являлись со-всем нередким делом. Вот как эта картина представала в интервью с известным российским ученым:

«Информант: В экспертном совете ВАК я не был никогда.

Интервюьер: А знаете ли вы что-нибудь о том, как он работает?

Информант: Ну конечно, до меня многие вещи доходят. Там членами экспертного совета мои хо-рошие люди были, друзья... До последних лет, конечно, там личные отношения имели значение. Но это, если схематично, на уровне блата: я тебе, ты мне. На уровне блата, на уровне знакомств, на уровне хорошего отношения... Более того, я один-единственный раз в жизни сам воспользовался этим. Я во-обще слабые диссертации не выпускаю, если я научный руководитель. Но был один-единственный случай, когда по стечению обстоятельств ну надо было выпустить одну кандидатскую работу, которая, конечно, была слабенькой. Ну бывают слабые выпускницы. И потом ее вызвали на совет. Я позвонил и честно сказал: «Ребята, ну диссертация слабовата, я это сам знаю. С другой стороны, она не слабее тех, которые у вас проходят, это я тоже знаю. Вот если она не слабее тех, которые у вас проходят, то хорошо бы, чтобы она прошла». И она прошла... Хотя я хорошо знаю, что гораздо более сильную диссертацию зарубили, тот же экспертный совет. Даже я знаю две такие диссертации. Но по одной был жив академик NN. Я ему позвонил [говорю]: «МЫ, сильная докторская диссертация». Начал ему объяснять. Он говорит, не объясняйте. Мне достаточно вашего слова, что это достойная диссертация. Пусть обжалует в Президиум ВАК. Ну в общем, он получил докторскую диссертацию, действительно по-настоящему блестящая работа, он сейчас профессор двух ведущих вузов» (профессор, Россия). и удастся ли С совершить возмездие, если В обманет его. В этом смысле продать С свои услуги для В является нетривиальным достижением, а А может сделать его еще более сложным, например, выбирая В, который до того был слабо связан с С и имеет немного шансов соприкоснуться с ним снова.

Примеры институциональных воплощений всех этих механизмов легко разглядеть в эволюции диссертационного комплекса в России. Те, кто отвечал за диссертационное законодательство, видели себя А, которым необходимо гарантировать себя от поползновений сомнительных В и недобросовестных С. Меры, направленные на повышение качества защит диссертаций, представляли собой вариацию на одну из шести тем, которые читатель легко узнает:

1) требование широкой публикации, увеличивающее число потенциальных рекомендателей, которые могли бы почувствовать себя задетыми некомпетентностью работы нового члена цеха;

2) в том числе публикации в журналах, в которых редактор и рецензенты, выступающие как рекомендатели, в силу своей структурной позиции заинтересованы в поддержании высокого мнения об издании;

3) изоляции оппонентов и ведущей организации от связей с диссертантом;

4) требования к руководителю, оппонентам и членам диссовета, исключающие, что организации начнут штамповать диссертации в целях извлечения прибыли от роли недобросовестного рекомендателя;

5) передачу все большей роли экспертным советам ВАК, которые должны были перепроверять работу диссоветов на местах и которые, в силу удаленного положения в Москве, по идее не должны были иметь связей с нижестоящими!®;

6) персональные кары для руководителей, оппонентов и членов диссоветов, чью работу экспертные советы ВАК забраковали.

Что влияет на предпочтение А того или иного механизма защиты? В этом пункте, видимо, принципиальное значение имеет то, с какого рода дистанциями мы имеем дело. Если дистанции сугубо физические, то угроза возмездия обманутого А может быть достаточной (покупатель фруктов узнает, правду ли ему сказал продавец (в данном случае, выступающий как В и С в одном лице) про сладость дыни, как только вернется домой)).

Однако если она культурного или социали- зационного свойства, реалистически рассуждая, А может не рассчитывать когда- либо узнать, обманули его или нет (пациент не знает, удачно ли было лечение, по сравнению с применением другого лечения). В этих условиях, значительная часть институтов, которые основаны на потенциальном возмездии со стороны А при повторяющемся взаимодействии просто не работоспособны Одна из неоинституциональных теорий (Klein, 1997) объясняла феномен надежности эксперта и, шире, феномен репутации повторностью взаимодействия: покупатель и продавец встречаются од-нажды, но советчик (knower, B в терминологии этой статьи) может взаимодействовать с покупателем снова и снова, и в этом смысле больше озабочен соображениями продолжения кооперации.. Кроме того, символы, очевидные для инсайдеров в одной академической дисциплине, могут стать непрозрачны для А из другой дисциплины, и даже если они представлены в изобилии, он не знает, как ими воспользоваться:

В [университете] при начислении надбавок никто не учитывает порядок соавторства. А в public health все знают, что первый автор все написал, второй -- скорее всего, руководитель первого, который тоже вложился, но третий автор просто написал комментарии вроде «переставьте этот абзац».

А для тех, кто это не понимает, соавторство -- круто (доцент, Россия).

При возникновении подобных проблем используются другие механизмы защиты, в которых основная роль отводится моральным дистанциям между А и В (А обращается к В, потому что он кажется носителем безупречного морального характера или, как он предполагает, является его близким другом), а также манипуляцией структурными переменными, привязывающими В к А (например, оповещение придворного врача о том, что он не переживет своего царственного пациента).

В еще большей степени, впрочем, кажется, что акцент переносится на институциональные устройства, делающие сговор между В и С маловероятным -- например, поощряющие разных В конкурировать за предложение А своего совета, критикуя в этом процессе один другого, или подбирая их так, чтобы исключить сильные связи между ними, благо принцип отбора является реальностью, судить о которой А вполне компетентен. Наконец, эта ситуация создает запрос на роль особых В+, которые могут указать А на реальность, которую тот способен наблюдать, хотя и не догадывался об этом прежде. В+ может открыть для А, что он компетентнее, чем сам думал.

Одним из таких В+ в истории академического мира был Юджин Гарфилд, заронивший идею о том, что цитирования могут быть превращены в систему сигналов, решающую проблемы А. Цитирования представляют собой рекомендации, которые одни ученые выдают другим ученым для третьих ученых.

Существует обширная литература о феноменологии цитирования, обстоятельно исследующая, берет ли цитирующий автор цитируемого в заложники или платит ему дань уважения (Baldi, 1995; Bornmann, Daniel, 2008). Что бы из этого ни было ближе к правде, нельзя избежать того, что цитирующий всегда указывает на автора другого текста как на важный источник, пусть хотя бы в сугубо отрицательном смысле (критикуя кого-то, мы как минимум даем понять, что предполагаем, что ошибки критикуемого могут ввести в заблуждение кого-то другого). В случае с цитированиями особенно отчетливо заметно то, что рекомендатель всегда рекомендует самого себя в процессе рекомендации, стремясь, с одной стороны, избежать обвинений в незаконном присвоении чужих идей, а с другой -- в незнакомстве с текущей литературой В этом смысле социальные науки отличаются от естественных. В естественных науках подо-зрением, от которого ученые стремятся защититься в первую очередь, являются обвинения в пла-гиате. В социальных -- в том, что они не знают литературы или понимают ее неправильно (поэтому обвинения в том, что кто-то приписал Веберу идею, которой у того не было, встречаются чаще, чем обвинения в том, что кто-то присвоил веберовскую идею, не сославшись на первоисточник). Во всяком случае, так кажется тем, кто никогда не подсчитывал цитирования.. И в том и в другом случае, однако, они будут скорее думать о реакции анонимных рецензентов и редакторов, об израсходованных печатных знаках, и о реакции тех, кто увидит или не увидит себя в списках литературы, чем о возможных подсчетах А. Если они думают о внешних А, которых они могут ввести в заблуждения, то этими А являются скорее их аспиранты, перед глазами которых они пытаются создать видимость интеллектуальной значительности, собственной и своих друзей. Кроме того, цитирования материальны и могут быть пересчитаны неограниченное количество раз в будущем. А может обратиться к специальному В, чтобы сосчитать их, но деятельность такого В будет в идеале целиком и полностью под контролем22. Наконец, в случае с цитированиями в число экспертов потенциально входит вся дисциплина, включить которую в сговор затруднительно.

В этой точке необходимо сделать важную оговорку. Рассуждения выше были задуманы как реконструкция обыденной теории, которая служит индивидам для того, чтобы упорядочивать мир вокруг себя, и описать то, как другие упорядочивают его. В этом, как и во многих других случаях, теоретик в социальных науках лишь систематизирует работу повседневного теоретика, который, во многих отношениях, стремится систематизировать для себя работу других теоретиков.

Однако то, что некоторая -- иногда большая -- часть агентов руководствуется некоторой теорией человеческого поведения, не значит, однако, что эта теория верна. Например, широко распространенное убеждение, что такими универсальными формами рекомендаций, как цитирования, российские социологи склонны в естественной ситуации обмениваться с теми, кто находится на небольшой моральной дистанции, или возвращать их как благодарность за экономическое покровительство, является скорее неверным в свете имеющихся данных (Сафонова, 2012). Это не значит, однако, что, будучи неверными, они не являются значимыми по своим последствиям. Чтобы изменить мир, теория не обязательно должна точно его описывать. Рассуждения тех, кто пытался гарантировать себя от злоупотреблений недобросовестными рекомендателями, явно изменили мир, пусть и не тем образом, на который те рассчитывали.

Если этот параграф был посвящен обыденной теории, то в следующих двух мы рассмотрим непредвиденные последствия основанной на этой теории практики.

Проблемы В. Принципал-агентские отношения и следствия экстернализации

Представьте себе В, который, с одной стороны, ощущает себя объектом подозрительности со стороны А, предполагающего, что его, В, рекомендации могут отражать личную заинтересованность в манипуляции оценками А, а с другой стороны -- желает сохранить расположение этого А. Такой В в первую очередь заинтересован в том, чтобы иметь возможность полностью рационализировать задним числом свое решение, эксплицировав использованный алгоритм его принятия.

Примером может служить положение В в специфической ситуации, которую отображает рисунок 1 и которая известна как принципал-агентские отношения (Jensen, Meckling, 1984; Moe, 1984; применения к науке: Braun, 1997). На этой схеме А, находящийся на вершине иерархической пирамиды, руководит некоторым количеством С через передаточное звено в виде своих «лейтенантов» В. А отделяет от С физическая дистанция -- невозможность одновременно наблюдать за работой многих людей -- но также и культурная -- он не понимает, чем эти люди занимаются.

Чиновник, руководящий наукой, является образцовым примером такого А. Предположим, что В находятся -- в смысле культурных дистанций -- где-то на полдороге между А и С. Они могут наблюдать С, и они понимают в их работе значительно больше, чем А.

Рис. 1

А, желающий убедиться, что его подчиненные заняты делом, будет требовать у В отчета о деятельности С. Однако отчеты В, будут весьма ненадежной информацией. Во-первых, в ситуации, когда В отвечает за руководство С, плохие результаты последних являются и его собственными. С точки зрения моральных дистанций, таким образом, В расположен ближе к С, чем к А, и А не может не относиться к его показаниям с подозрением. Во-вторых, В и С находятся в отношениях, которые делают вероятной реализацию схемы, широко известной как «откат» -- В завышает стоимость услуг С, деля с ним часть прибыли (не обязательно в виде денег -- в академическом мире В может преувеличивать заслуги С, позволяя ему получить высокую зарплату за нестоящую работу, а тот будет расплачиваться почтением к В как к лидеру научной школы). Возникновение такого сговора особенно вероятно, если в других ситуациях роли С и В меняются, и подчиненные могут так или иначе оценивать работу руководителя, например, обращаясь с жалобами к А или выдвигая кандидатуру В на выборах23. Добавим, что, поскольку в подобной цепочке знакомство В и С неизбежно, значительная часть «разделяй и властвуй» схем, основанных на анонимности и предотвращении кооперации, к ним заведомо не применима24.

Все это делает В весьма подозрительным в глазах А (а часто и в глазах С, опасающихся, что В выслуживается, пренебрегая их, С, законными интересами) и заставляет В искать способы показать, что в его действиях нет ни произвола, ни корысти. Эта интенция обратна той, которую обычно приписывают индивидам в формальной организации -- увеличению собственной дискреции. Разумеется, и та и другая интенция совершенно реальны, и чиновники парадоксальным образом имеют основания стремиться одновременно к увеличению собственной свободы маневра, и к ее сокращению в зависимости от обстоятельств25. Идеалом для В является состояние, в котором дискреция все-таки сохраняется, хотя любое принятое решение можно задним числом рационализировать как если бы оно подчинялось правилам. Однако, как и большинство идеалов, этот малодостижим2®. Процедура выборов ректора в российских университетах до 2006 года, при которой ректор избирался конференцией и утверждался учредителем, была типичным примером такой двойной за-висимости и способствовала раздражавшей Минобрнауки тенденции ректоров выступать как изби-раемые политики, служащие интересам своего электората (Соколов, Лопатина, Яковлев, 2018). В качестве спасительной меры А может обратиться за помощью к В2 или В3 с просьбой дать оценку Bi. Какими будут последствия этого шага, зависит от характера отношений между «лейтенан-тами». Если они регулярно участвуют в оценке друг друга, то имеются большие шансы формирования сговора уже между ними -- особенно если структурно выигрыш одного из них не уменьшает вы-игрыш всех остальных. Если, с другой стороны, они, скажем, конкурируют за ограниченный объ-ем extractable ресурсов (например, они представляют конкурирующие ведомства, соревнующиеся за благосклонность диктатора), то диктатор не может доверять их оценке уже по противоположной при-чине -- они могут принижать заслуги друг друга. И так и так В не слишком надежны. В истории России имеется много примеров, когда даже реформы начинались или блокиро-вались для увеличения дискреции. Примером может служить Министерство финансов Российском империи, долгое время блокировавшее реформу, регуляризировавшую пенсионное обеспечение чи-новников, чтобы вынудить глав других ведомств приходить к министру хлопотать за своих подчинен-ных и в итоге ощущать себя в долгу (Раскин, 2001: 251). Если мы берем образование и науку в России, однако основной мотив введения институциональных новшеств, кажется, был противоположный -- никто не хотел оказаться подозреваемым в том, что ведет себя как министр финансов из этого исто-рического анекдота. Иногда, впрочем, этот идеал приближается к воплощению. Используя академический пример, возможность манипулировать весами категорий, учитываемых Показателями результативности на-учной деятельности (ПРНД), позволяло иногда администрациям институтов творить чудеса, возна-граждая одних и наказывая других (Соколов и др., 2015: 618-622).

У этого положения, однако, есть несколько непредвиденных последствий, которые мы разберем далее. Как остро осознает В, в потоке событий есть несколько несмешивающихся слоев. Есть (а) реальность, которую В фактически наблюдает; (б) есть то, что, как он предполагает, наблюдают другие люди, оказавшиеся в той же ситуации; (в) то, что В верит, что он сможет доказать другим людям, что происходит в данной ситуации. (б) и (в) не вполне тождественны -- В может предполагать, что все распознают данный цвет как «синий» (или выражение на лице как глумливую улыбку), но если люди вокруг заявят, что это не синий, а зеленый, он не сможет доказать им, что они неправы. Напротив, решение задачи или головоломки может быть неочевидно, но В верит, что легко может доказать, что он видит то, чего другие не видят. Продолжением и развитием этих тем является (г) возможность доказать свою правоту некоторое время спустя. Здесь, как кажется, самой надежной гарантией является сохранение материальных следов завершившегося события. Если индивид и окружающие его люди разошлись по поводу природы завершившегося события, которое не оставило никаких вещественных следов, договориться не слишком много шансов Заметим что удивительным образом то, по поводу чего люди обычно не соглашаются, и то, по поводу чего они думают, что два человека могут легко не согласиться, -- не всегда одни и те же вещи. Во всяком случае, в России большинство политически активных субъектов уверены, что любой раз-умный и честный человек не может не придерживаться тех же убеждений, что и они..