Теория рекомендательных отношений с примерами из академической жизни

Читатель мог уже заметить симметрию в положении А и В. А хочет убедиться, что В говорит правду; В хочет убедить А, что говорит правду. Для В задача принимает форму того, что можно назвать ретроспективной экстернализацией хода его мысли: он хочет впоследствии иметь возможность показать, почему он принял то или иное решение и тем самым доказать свою невиновность в умысле против А. Экстернализация является, как следует из названия, негативом интернализации -- в первом случае что-то (например, поддерживаемые обществом моральные нормы) усваивается индивидом и он начинает судить себя самого так, как его судит общество. В случае экстернализации, происходит обратное -- индивид пытается сделать ход собственной мысли видимым для других, причем часто других, живущих в другом времени. В добровольно ограничивает себя тем, что в завтра останется от сегодня. В этом смысле наше понимание таких вещей, как распространение формальных показателей деятельности в Академии требует переосмысления. Они часто интерпретируются как попытка достичь большей управленческой эффективности за счет навязывания объектам управления новой субъективности (Shore, Wright, 1999) или опоры на зарекомендовавшие себя практики самопознания (Power, 1997). Другие характеристики чисел, однако, могут быть важнее. С одной стороны, подсчитываемые величины обычно имеют характер записей на материальных носителях. С другой стороны, математические процедуры всегда могут быть воспроизведены, и в будущем А может убедиться, что В следовал в этом смысле инструкции; их применение есть ритуал демонстративного потребления собственной объективности (Porter, 1996).

Почему для отношений между А и В может быть характерна большая или меньшая экстернализация и общая склонность видеть настоящее через призму будущего? Мы не можем предложить здесь какого-то универсального объяснения. Вероятно, влияние оказывает сфера деятельности. Причина, по которой наука была особенно восприимчива к эстериоризации, возможно, состояла в том, что она является частью исследовательской коммуникации; ученый должен сделать ход своей мысли полностью воспроизводимым для своих коллег; эти профессиональные рефлексы -- можно предполагать -- легко переносятся в область администрирования. Аналогично некоторые профессиональные группы могут по самому роду своей деятельности быть склонны экстернализировать опыт (можно подумать, например, о юристах, способных видеть настоящее через фильтр, отделяющий зерна, из которых прорастут судебные доказательства, от плевелов).

Далее, могла иметь значение структурная ситуация, в которой находятся А, В и С. Некоторые типы взаимоотношений особенно стимулируют развитие интенсивных подозрений. Так, возвращаясь к примеру выше, положение в иерархической цепочке, в которой В приходится оправдывать свои действия и перед А, и перед С, между которыми он распределяет ресурсы и вознаграждения, кажется, особенно располагает к тому, чтобы обзавестись универсальной рационализацией, которая позволяла бы объяснять группам с прямо противоположными интересами, что В не стоит ни на чьей стороне, кроме интересов истины или общего дела.

Наконец, могут сказываться общекультурные факторы -- общий градус недоверия, циркулирующего в системе, своего рода социетальная культура подозрения. В некоторых из стран, предположительно, преобладает общая убежденность в испорченности институтов (или скептицизм по поводу человеческой природы в целом); в других есть нечто вроде наивной веры в здоровье сообщества (локального, дисциплинарного, профессионального, национального (Delhey, Newton, 2005)). Всеобщая подозрительность предполагает, что любой В воспользуется своим положением посредника между А и С для извлечение прибыли. Существование такой культурной нормы объясняет, почему люди сохраняют веру в обыденные теории наподобие «теории отката», даже если теории эти явно неправдоподобны; однако сама предрасположенность нуждается в объяснениях, и мы еще далеко от того, чтобы получить их.

Некоторые последствия существования подобной веры описаны в «Моральных основаниях отсталого общества» Э. Бэнфилда (Banfield, 1958). Наиболее важно, видимо, то, что ей свойственно приобретать характер самоисполняющегося пророчества. Бэнфилд выводил истоки отсталости из аморальной семейственности, заключающейся в вере в то, что большинство людей руководствуются сугубо эгоистическими мотивами (и, надо прибавить, вере в то, что все вокруг верят в то, что все руководствуются подобными мотивами). Даже альтруист, заняв государственную должность, неизбежно становился коррупционером в такой системе, поскольку его уже считают таковым. Чиновники, которые сталкиваются с тем, что их считают взяточниками, могут начать брать взятки с тем, чтобы добавить к позору хотя бы прибыль. С другой стороны, и чиновники, и их руководители могут стремиться с общего согласия к тому, чтобы полностью экстернализировать свой выбор, доказав, что они следовали механизированному алгоритму принятия решения, при котором их личные пристрастия не играли никакой роли Формализация академической оценки, возможно, добавляла силу эффекту самоисполняющего пророчества, поскольку ставила подчиненных в положение, не оставляющее возможности для демон-страции гражданской или научной добродетели, и тем самым ослабляла барьеры на пути к обману (Etzioni, 1959). Гипотетически критерии могут сохраняться в тайне от С (как, например, при собеседовании в каком-либо таинственном учреждении), однако практически продолжительное сохранение такой тайны является маловероятным; кроме того, подобная таинственность сводит на нет эффект принуж-дения С к ведению определенной формы жизни, на который А может надеяться (см. далее)..

Применительно к России представление о коррумпированности государственных (и любых иных) органов оказывается популярной темой как массовой культуры, так и социальных наук. Кажется что, в форме ли веры в homo soveticus, или в слегка загримированном виде под названием «(нео)патримониализм», или «плохие институты» (Pipes, 1999; Fisun, 2012; Гельман, 2016), идея национальной порочности обречена возвращаться бумерангом как в виде самоисполняющегося пророчества, так и сомнительной эффективности практик управления, которые лишь усугубляют ощущение общего кризиса. Управление в России традиционно осциллировало между крайностями формализма и верой в харизму и чистоту революционного духа, которые, при всей своей противоположности, существовали в симбиозе, поскольку слабость каждой легитимировала другую.

Проблема С. Инфляционная и девальвационная динамика

Перейдем теперь к ситуации С, который знает, что будет отрекомендован А на основании некоторого числа наблюдений со стороны В. Мы можем сказать, что его поведение в этой ситуации определяется прежде всего тем, (а) с какой точностью С известно, что именно В может наблюдать и (б) в какой мере рекомендатель связан необходимостью экстернализировать свои умозаключения, приводя их в рационализируемый в глазах А вид.

Осведомленность о сигналах, считываемых наблюдателем, приводит к явлению, которое стало в соответствующей литературе носить название «реактивность» (Espeland, Sauder, 2007), но задолго до того уже было широко известно любой бюрократии как «работа на показатели». Работа на показатели подразумевает понятное стремление С обзавестись именно теми атрибутами, на основании которых В строит свое умозаключение о нем. Соображения, изложенные выше, подводят нас к мысли, что это стремление может означать совершенно разную эволюцию самой системы сигналов в зависимости от того, насколько велика потребность В экстернализировать свои умозаключения 29. Для В введение правил экстернализации -- это сокращение дискреции и возможность оправдать свой выбор, пусть даже ценой снижения его качества. Для С она означает также определенность в отношении критериев оценки, которые В применит или не применит, и обозначения «красных линий», за которые он точно не зайдет Эти линии стоят за целым семейством явлений и восприятий, которые не могут быть рассмо-трены здесь, от бесстыдства (демонстративного пренебрежения тем, что все понимают, хотя никто не может доказать) до карго-культа (ощущаемого пренебрежения подлинным смыслом практик в пользу ее внешних форм). Это использование экономической терминологии сами экономисты вряд ли одобрят. Тем не менее оно, кажется, имеет под собой некоторую содержательную основу, когда мы говорим о статус-ных сигналах. Применительно к валютам, инфляция (повышение цен) предполагает девальвацию (снижение стоимости единицы валюты). В случае со статусными сигналами, однако, инфляция может произойти и в отсутствие девальвации -- то, что поколением раньше для выхода на рынок труда нуж-на была какая-то публикация, а сейчас -- публикация в AJS, не обесценивает все остальные публи-кации per se (поскольку у них есть, так сказать, потребительная, а не только меновая стоимость), но сокращает их покупательную способность (Warren, 2019). Это выравнивание можно считать вариацией на тему «рынка лимонов» (Akerloff, 1978). Если сигналы по своей природе способны отражать тонкие вариации в статусе, но аудитория способна различить только две градации -- есть или нет -- то самые-дешевые-позитивные сигналы в итоге вытеснят все остальные позитивные, а самые-дешевые-негативные -- все остальные негативные. Ска-жем, если университеты варьируются по качеству образования, стоимости и уровню способностей, необходимых, что закончить их, но рынок труда реагирует только на наличие или отсутствие дипло-ма о высшем образовании, рациональный индивид получит этот диплом в наименее требовательном вузе..

Мы можем предположить, что, когда множество С в похожей ситуации конкурируют за оценку множества А, степень экстернализации определяет развитие всей системы рекомендательных сигналов в одном из двух направлений -- инфляционном или девальвационном. Инфляционная динамика подразумевает, что в условиях высокой конкуренции (например, на рынке труда, где предложение превышает спрос) претенденты на выигрыш обзаводятся все большим и большим числом качественных рекомендаций. Каждая следующая когорта кандидатов делает следующий шаг в гонке, приобретая новые и новые «сигналы», которые были бы избыточны для их предшественников. В результате, покупательная стоимость любого «сигнала» -- способность гарантировать получение работы или гранта, понижается, хотя те атрибуты, на которые они указывают, остаются прежними.

Девальвационная динамика означает, что каждый символ со временем начинает означать все меньше и меньше, деградируя по мере того, как находятся новые способы приобрести его меньшей кровьк>3!. В результате каждое следующее поколение обладателей сигнала платит за него все меньше и меньше. Исторической аналогией для инфляционного процесса будет обесценивание золота и серебра, наступившее в Европе после притока драгоценных металлов из Нового света. Качество драгоценного металла самого по себе не снижалось, но покупательная способность сделанной из него монеты при этом драматически сокращалась. Исторической аналогией для девальвационного процесса будет обесценивание монеты, происходившее из-за того, что государи поддавались соблазну начать добавлять в драгоценные металлы медь или свинец.

Наш тезис состоит в том, что экстернализация обычно влечет за собой девальвацию, выражающуюся в явлении, которое можно обозначить как выравнивание по нижнему краю (alignment downward)32. Всегда, когда мы обнаруживаем, что все атрибуты одного класса (степени, публикации, цитирования) признаются равными и рекомендателя обязывают быть слепым к нюансам в них, их обладатели лишаются возможности конкурировать за счет их качества. В этой ситуации, рекомендуемые могут конкурировать между собой только с помощью снижения издержек на приобретение соответствующего сигнала и быстрого наращивания их количества. Если работа отдается претенденту с наибольшим количеством публикаций, то выигрывает тот, кто первый установит связи с неразборчивыми турецкими и индонезийскими журналами. На помощь ему приходили рекомендательные предприниматели, услуги которых были возможны потому, что у В, распределяющего ресурсы от имени А, нет возможности отвергнуть того или иного рекомендателя. Так, подсчет публикаций в международных индексах цитирования порождает мусорный Скопус, а учет Хирш-индекса -- торговлю ссылками Опять же, здесь не следует не раздумывая поддаваться обаянию обыденной теории и пред-полагать, что, если выравнивание по нижнему краю возможно, оно обязательно произойдет. Так, манипуляции индексами цитирования и создание цитатных картелей являются глобально распро-страненной темой академического фольклора. В типичной цитате российского информанта, которая, впрочем, с таким же успехом могла бы быть произнесена его коллегой в любой другой стране: «Поче-му я к [библиометрии] плохо отношусь? Потому что формальные показатели... отражают только то, что они отражают. Я знаю, как, например, наши, то есть я знаю, как печатают, как публикуют статьи. Кто, сколько и почему публикует. Как возникают, почему, не знаю, цитатные картели возникают, вот каким образом происходит возгонка. Ну вообще, всякие рейтинги -- это такая манипуляция. А ре-альная оценка исследователей в среде, она совершенно не совпадает с рейтингами» (директор инсти-тута, Россия). Однако кажется, что цитатные картели чаще выступают как предмет фантазирования и проекций, чем руководство к действию, причем как руководство к действию они обычно восприни-маются индивидами, действующими от имени организации, а не от своего собственного. Обращение к мусорному Скопусу, кажется, чаще всего организуется централизованно университетскими адми-нистрациями, а в торговле ссылками замечены редакции хищнических журналов и сборников, но не индивиды. Академические организации -- куда большие оппортунисты, чем индивиды, возможно, потому, что думающие за организацию индивиды не теряют способности к просчитыванию шагов, но теряют некоторую часть моральных ограничений. Как правило, те, для кого приобретение высококачественных сигналов связано с меньшими издержками (Spence, 1973). Следующим логическим шагом является придание разного веса цитированиям в зависимости от характеристик цитирующего, не важно, издания или индивида..

И А, и некоторая часть В и С34 могут стремиться противостоять девальваци- онному циклу. С одной стороны, они ad hoc перекрывают некоторые наиболее одиозные пути снижения издержек (скажем, изживают плагиат в диссертациях). Другим средством для них будет регулярный пересмотр сигналов, например, формальных показателей научной продуктивности. Они могут потребовать, например, учета не только числа публикаций, но и ожидаемого числа цитирований, или импакт-фактора журнала. Это позволяет уйти от равенства всех публикаций, правда, не от равенства всех цитирований или журналов данного рангаз5. Может ли сторона, изобретающая формы контроля, в этой гонке брони и снаряда изобрести метрику, которой другая сторона не сможет манипулировать, остается открытым вопросом Другая надежда защитить В от манипуляций связана с множественностью символов, а не с за-щищенностью каждого из них в отдельности. Можно надеяться -- во всяком случае, многие ведом-ства надеялись на это -- что, изобретя множество показателей, они поставят организации и индиви-дов в состояние, когда имитировать ведение определенной формы жизни сложнее, чем действительно вести ее. От настоящего, добросовестного носителя определенной роли -- настоящего ученого, об-разцового университета -- ожидается, что они будут действовать в соответствии с некоторой вну-тренней мотивацией, которая проявится во множестве поступков -- ученые будут публиковаться, обновлять списки литературы к курсам, повышать квалификацию и ездить на конференции, а уни-верситеты -- нанимать таких ученых и обеспечивать их ресурсами. Поскольку для фальсификации деятельности в каждом из этих направлений нужны услуги отдельного рекомендательного предпри-нимателя, когнитивная сложность и финансовая затратность имитации могут превысить сложность реального развития соответствующей мотивации. К этой надежде добавляется вера в то, что а) уче-ные ведут не слишком достойный образ жизни по невежеству, а не по злому умыслу, и что моральная ортопедия формальных показателей имеет и педагогическое измерение, подсказывая им, как стоит жить; и б) в любом случае, система множественных показателей способна оказать эффект естествен-ного отбора, сделав университет привлекательным местом только для тех, кто соответствует некото-рому типу. Примеры таких множественных блоков формальных требований в академическом мире пока изобилуют применительно к организациям (лицензионные и аккредитационные требования, «дорожные карты»), однако существуют способы их трансляции на уровень индивидов, во многом привязанных к этим первым («эффективные контракты»).' Университетские администраторы, ответственные за кадровую политику -- заведующие кафе-драми, деканы факультетов и директора институтов, разумеется, не являются пассивными исполни-телями подобной политики отбора. Они деятельно и творчески пытаются обеспечить соответствие между нею и своими собственными планами, стимулируя защиту засидевшегося в кандидатах до-цента, которому пора было бы стать профессором, и придерживая защиту доцента, который хотел бы защититься слишком рано. Тем не менее эта игра с правилами не отменяет того, что правила суще-ствуют и действуют. Корни этой политики простираются еще в имперские времена. В постсоветский период фор-мальные правила, указывавшие, что от профессора ожидается докторская степень, то действовали, то нет, но давление традиции было так сильно, что большинство вузов следовали им..

Сравнительная история присуждения научных степеней может считаться хорошей иллюстрацией различий между инфляционной и девальвационной динамиками. Если эти рассуждения верны, девальвация степеней в России имела своим истоком попытки регулирования рынка академического труда с исключительной опорой на их сугубо номинальное наличие. До недавнего времени правила требовали, чтобы профессор был доктором наук, а доцент -- кандидатом, при этом степени, выдаваемые всеми учреждениями, были официально приравнены друг к другуЗ8. В этих условиях В, ответственный за кадровую политику учреждения, знает, что продвижение на профессорскую должность доктора X не вызовет вопросов, а кандидата У -- вызовет (особенно если оно произошло в обход доктора X). Обратная сторона этой ситуации заключалась в том, что сам претендент представлял себе эти ограничения и знал, что предпочесть ему, если он доктор, кандидата, будет невозможно, каким бы образом ни была заслужена его степень. Даже если В знает, что степень С1 не равна степени С2 (поскольку оппонентами С1 выступили виднейшие ученые, и на его защиту собралась толпа старших профессоров, мечтающих услышать новое слово в науке, а С2 защищался в совете под председательством своего научного руководителя, которому пришлось специально проводить разъяснительную работу со всеми его членами, чтобы убедить их не голосовать «против»), это знание не может быть легитимным образом использовано при принятии решений. В подобных условиях у С нет возможности превратить защиту в символ особого отличия. Знающий это искушенный научный руководитель С будет поэтому рекомендовать диссертанту минимизировать усилия, брошенные на защиту, и (а) смотреть на свой труд как на «квалификационную работу», которую предпочтительнее приготовить из не слишком оригинальной статьи, добавив в нее объема; (б) руководствоваться при выборе оппонентов доступностью и покладистостью, и (в) советовать переписать разделы «актуальность» и «новизна» из какой-то другой тематически близкой работы (его собственной?), уже прошедшей проверку временем.

Картина иная в системах, где критерии отбора не зафиксированы жестко. Удивительным образом для архитекторов российского диссертационного комплекса, аналогичные процедуры в Германии, США или Франции выглядят совершенно незащищенными от манипуляций со стороны диссертанта и его научного руководителя. Там эти двое сами отбирают 3-5 членов комитета, которые и присваивают искомую степень. Защитным механизмом является осведомленность будущих работодателей о вовлеченных персоналиях и их способность реконструировать логику, которая стоит за отбором членов комитета. Те, кто собрал людей, заведомо лояльных или никому не известных, сами себе перекрывают путь на рынок труда. Вот как это описывает французский профессор:

В [мое] диссертационное жюри входил Бурдье, который был руководителем диссертации, и он пригласил также Раймона Будона и Франсуа Буррико. Не знаю, говорят ли вам что-то эти имена. Но это были ученые, чьи позиции были совершенно несовместимы с нашими подходами. Моя диссертация была под влиянием книги «Наследники». А Будон придерживался противоположной точки зрения, он защищал скорее идеи индивидуализма... Но есть некоторые важные принципы в том, что касается состава жюри. Оно должно быть разнообразным. Члены жюри не должны принадлежать к одной школе.

Если бы кто-то решил сформировать жюри из Бурдье, Пассерона и Кастеля, это было бы абсурдно. Конечно, нельзя сказать, что они думают одно и то же, но в целом они принадлежат к одному направлению. Научный руководитель старается сделать «открытое» жюри, потому что если этого нет, он дискредитирует кандидата. Например, у меня есть коллега Х, у него такая репутация, что в диссертационном жюри всегда заседают люди, близкие к его лаборатории. Это совсем нехорошо для кандидата (профессор, Франция).

Более того, поскольку предполагается, что диссертанты знают о том, что состав их комитета будет придирчиво изучаться, слабый комитет воспринимается как недвусмысленное признание в том, что, с точки зрения самого диссертанта, сильный комитет не пропустил бы его работу. Фактически в склоняющейся к инфляционной логике системы использование девальвированного сигнала всегда ставит под угрозу пользователя. Лучше не иметь никаких статей, чем иметь такие, которые демонстрируют, что у индивида нет надежды напечататься в хорошем журнале. Самое правильное, что может сделать руководитель для кандидата в этих условиях -- собрать элиту своей дисциплины во всем ее разнообразии и воспользоваться ситуацией, заставив ознакомиться с текстом кандидата и прослушав его выступление. («Он [руководитель] мне говорил перед защитой: «Слушай, да это может быть единственный раз в жизни, когда тебя час будут слушать пять полных профессоров. Другого случая может не быть» (профессор, Германия).)

Экстернализация, таким образом, видимо, неизбежно влечет за собой девальвацию. Обратное неверно: отсутствие жестких и предзаданных критериев рационализации не обязательно подразумевает инфляционную динамику. Что именно произойдет в отсутствие таких критериев, будет зависеть от ряда факторов, например, наличия многочисленных С, конкурирующих за поддержку А. Здесь мы остановимся на влиянии одного фактора, значение которого в деталях рассмотрено в другом месте, -- присутствие в академическом мире тех, кто был там назван суверенными принципалами (Соколов и др., 2015) -- индивидов, совмещающих в себе свойства А и В. Представим себе А -- высшую администрацию университета, которая озабочена наймом С -- преподавателей. В этом она неизбежно полагается на В -- деканов факультетов и завкафедрами. То, как будут вести себя В, определяется наличием эффективного контроля со стороны суверенных принципалов А2, А3 и далее, которые (а) воспринимают работу С непосредственно, не опираясь на советы какого-то внешнего В, поскольку находятся на небольшой культурной дистанции; (б) не нуждаются в том, чтобы рационализировать своей выбор; (в) в силу своей структурной позиции не могут быть кооптированы в систему обменов рекомендациями с В и С. Читатели, которые не планируют превращаться в писателей, аспиранты, которым еще далеко до выхода на рынок труда, или высокотехнологичные инвесторы имеют то общее, что В и С сложно как-то повлиять на их суждения, предлагая свои суждения взамен. Чем выше зависимость от подобных групп Что представляет собой подобная зависимость? Иногда -- как в случае притока денег от биз-неса -- она носит экономический характер. В других случаях она в большей степени является симво-лической (департаменты осуществляют наем, в первую очередь думая о последующем перемещении в репутационных рейтингах). Наконец, в третьих случаях она представляет собой гибрид -- что-то, что на первый взгляд кажется конкуренцией за потребителя, при ближайшем рассмотрении оказы-вается борьбой за символический капитал (примером может служить конкуренция за аспирантов в американских университетах (Salanchik, Pfeffer, 1978)). Говоря об академическом мире, важной и не до конца объясненной переменной здесь является готовность индивидов воспринимать цели своего подразделения как свои собственные. Так, субъектами, конкурирующими за символические выигры-ши на американском рынке академического труда, выступают департаменты, не индивиды -- именно департамент нанимает «звезду». Поразительным контрастом между англо-американской академией и российской является готовность англо-американских ученых воспринимать интересы своего де-партамента как свои собственные и реагировать на угрозу его статусу как на угрозу собственному статусу, несмотря на то что, объективно говоря, их шансы на то, чтобы однажды покинуть его и пере-йти на новое место работы, довольно высоки. По контрасту, в российском случае мы не находим идентификации с факультетом, несмотря на то что для значительной части преподавателей он имеет все шансы остаться местом работы на всю жизнь. и чем недвусмысленнее поступающая от них обратная связь, тем в целом сильнее тенденция В интериоризировать их критерии на рефлекторном уровне и ориентироваться на них.

Для того чтобы инфляционная динамика проявилась в полной мере, необходимо, чтобы ключевые решения -- например, о найме -- принимались на уровне низовых подразделений, В, которые получали бы также соответствующую обратную связь и не были обязаны рационализировать решения в глазах вышестоящих А. Тогда, если критерии А совпадают с критериями А2 и А3, высшей администрации организации необязательно вмешиваться в политику низовых подразделений вовсе, поскольку те и без того ориентируются на модель поведения, которую та хотела бы им предписать. Если, однако, критерии разительно отличаются, В оказывается агентом множества принципалов с конфликтующими требованиями, а действия А могут принимать формы особенно жесткого формального контроля.



Заключение. К социологии подозрительности

За последние несколько десятилетий доверие превратилось в одну из популярных тем социологических исследований. Доверие, существующее в устойчивых сетях межличностных отношений, рассматривается как универсальное решение проблем неопределенности (Tilly, 2004), генерализованное доверие -- как основная черта политической культуры (Inglehart, 1999), а изменение баланса между личным знакомством (familiarity), уверенностью (confidence) и доверием (trust) представляется как одно из центральных изменений социальной эволюции (Luhmann, 2000). По контрасту с этим недоверие (mistrust/distrust) редко становилось темой исследования. межличностный социология подозрительность

Первой причиной этого было то, что, по словам Флориана Мюль- фреда, редактора первого сборника, посвященного проблемам антропологии недоверия, оно воспринималось лишь как «злой допельгангер» доверия, его негатив (Muhlfried, 2018: 7-9). Изучая одно, по умолчанию изучаешь и другое.

Второй причиной недостатка интереса к недоверию может быть то, что оно рассматривается как своего рода естественное состояние. Недоверие не требует объяснений; доверие является невероятным социальным достижением и должно быть объяснено.

И то и другое восприятие недоверия упускает из вида одно важное обстоятельство. Доверие -- во всяком случае, постольку, поскольку оно обращено на других людей -- предполагает отсутствие оснований не доверять, а недоверие является результатом применения некоторого словаря подозрительности. Мы доверяем другим людям, когда не представляем, зачем им хотелось бы нас обмануть.

В этом смысле ни доверие, ни недоверие не являются естественными и первичными сами по себе; просто в некоторых отношениях мотив для возможного обмана естественен и легко приходит нам на ум (в любых операциях, в которых задействованы деньги или отданные на выборах голоса), а в других требуется усилие воображения, чтобы представить себе, зачем кто-то хотел бы ввести нас в заблуждение (как когда прохожий спрашивает у незнакомца дорогу).

Аналогично маленький ребенок не рождается по природе ни чрезмерно подозрительным, ни лишенным подозрительности, но он, с точки зрения взрослых, подозревает «неправильно». Социализация есть, среди всех прочих вещей, воспитание подозрительности, которая опирается на точную обыденную теорию человеческого поведения, наподобие той, которая была реконструирована в первой части этой статьи В интересной статье на эту тему Виктор Вахштайн (2015: 114-139) разделил шизоидную и па-раноидную подозрительность. Первая представляет собой подозрение, что мир не то, чем кажется, вторая -- что люди не те, кем притворяются. Здесь мы имеем дело исключительно со второй разно-видностью. Термин «параноидная» удачно намекает на последствия, которые имеет неправильная -- с точки зрения окружающих -- подозрительность для взрослого. В России нет аналога RAE, однако соответствующие оценки являются частью Мониторинга эффективности образовательных организаций и других программ институциональной оценки и под-держки (НИУ «5/100»)..

Эта обыденная теория представлена во множестве вариаций, которые легитимируют ту или иную конструкцию институтов. Примером, подтверждающим то, о чем говорилось в этой статье, могут быть конструкции систем формальной оценки научной продуктивности. Хотя они обычно понимаются как следствия одного и того же культурного тренда или импульса, внимательный взгляд способен различить множество вариаций. Британские Research Assessment Exercise, повсеместно рассматриваемые как прототип всех подобных систем (Сафонова, 2015), были основаны на подозрении, что ученые, предоставленные сами себе, будут исследовать мало и плохо. Чтобы заставить их исследовать больше и лучше, необходимо поставить их под регулярный контроль старших представителей их дисциплины, которые могли бы содержательно оценивать ограниченное число продуктов их труда (раз в 5-7 лет панель из ученых, номинированных дисциплинарными ассоциациями, читает по 4 текста, представленных каждым претендентом, и оценивает их по 5-балльной шкале). Итоговая оценка, что важно, выставляется департаменту, а не индивиду, и уже из них агрегируется оценка всего университета. Можно сравнить это с практиками институциональной оценки, обычными для Росси^1, в которых а) дисциплинарные представительства не играют никакой роли и оцениваемые не могут влиять на кандидатуры тех, кто будет их оценивать; б) оценка осуществляется исключительно на основании статистических показателей; в) показатели никак не ограничивают (и фактически во всех отношениях стимулируют) максимизацию количества продуктов. Можно сказать, что британская и российская системы формальных показателей решают разные проблемы. Британская в первую очередь обращена против ленивых С, которых надо заставить шевелиться (при этом следя за тем, чтобы они не начали производить количество вместо качества). Российская направлена на то, чтобы сократить зависимость А от коррумпированных В, которые могут использовать оценку для получения «отката» от С -- отсюда максимизация защит, направленных на предотвращение сговора. Различия в словарях подозрительности обуславливают различия в конструкциях институтов, открывая широкие возможности для сравнительного исследования.

Обыденные теории релевантны для социологического исследования, однако не только как объяснительные переменные, но и как широкие гипотезы, требующие систематической проверки. Социологи традиционно неуспешны в подтверждении изобретенных ими теорий, однако они гораздо более успешны в опровержении теорий, которые стоят за социальным порядком в знакомых нам формах. Если социологии суждено изменить мир, то она, очевидно, сделает это именно таким путем -- лишая институты их привычных обоснований. Обыденные теории подозрений ждут подобной проверки.



Литература

1. Вахштайн В. С. (2014). Дело о повседневности: социология в судебных прецедентах. М.: Университетская книга.

2. Гельман В. Я. (2016). Политические основания «недостойного правления» в постсоветской Евразии (переосмысливая исследовательскую повестку дня) // По- лития. № 3. С. 90-112.

3. Раскин Д. Л. (2001). Российская империя XIX -- начала ХХ века как система государственных учреждений, службы, сословий, государственного образования и элементов гражданского общества. Lewiston; Queenston; Lampeter: The Edwin Mellen Press.

4. Сафонова М. A. (2012). Сетевая структура и идентичности в локальном сообществе социологов // Социологические исследования. № 6. С. 107-112.

5. Сафонова М. A. (2015). Британский опыт управления исследовательской продуктивностью. RAE и его критика // Университетское управление: практика и анализ. № 6. С. 69-81.

6. Соколов М. М. (2009). Несколько замечаний о девальвации ученых степеней: экономико-социологический анализ динамики символов академического статуса // Экономическая социология. Т. 10. № 4. С. 14-30.

7. Соколов М. М. (2019). Элементы социологии досады и сожаления // Социологическое обозрение. Т. 18. № 4. С. 9-46.

8. Соколов М. М., Губа К. С., Зименкова Т. В., Сафонова М. A, Чуйкина С. A. (2015). Как становятся профессорами: Академические рынки, карьеры и власть в странах. М.: Новое литературное обозрение.

9. Соколов М. М., Лопатина С. Л., Яковлев Г. А. (2018). От товарищества к учреждениям: конституционная история российских вузов // Вопросы образования. № 3.

10. С.120-145.

11. Akerlof G. A. (1978). The Market for «Lemons»: Quality Uncertainty and the Market Mechanism // Diamond P. A., Rothschild M. (eds.). Uncertainty in Economics. New York: Academic Press. P. 235-251.

12. Anderson R. J., Hughes J. A., Sharrock W. W. (1985). The Sociology Game. London: Longman.

13. Auranen O., Nieminen, M. (2010). University Research Funding and Publication Performance: An International Comparison // Research Policy. Vol. 39. № 6. P 822-834.

14. Banfield E. (1958). The Moral Basis of a Backward Society. New York: The Free Press.

15. Berman E. P., Hirschman D. (2018). The Sociology of Quantification: Where Are We Now? // Contemporary Sociology. Vol. 47. № 3. P 257-266.

16. Bornmann L., Daniel, H. D. (2008). What do Citation Counts Measure? A Review of Studies on Citing Behavior // Journal of Documentation. Vol. 64. № 1. P 45-80.

17. Braun D. (1993). Who Governs Intermediary Agencies? Principal-Agent Relations in Research Policy-Making // Journal of Public Policy. Vol. 13. № 2. P 135-162.

18. Collins H. M., Evans R. (2002). The Third Wave of Science Studies: Studies of Expertise and Experience // Social Studies of Science. Vol. 32. № 2. P 235-296.

19. Delhey J., Newton K. (2005). Predicting Cross-National Levels of Social Trust: Global Pattern or Nordic Exceptionalism? // European Sociological Review. Vol. 21. № 4.

20. P 311-327.

21. Espeland W. N., Sauder M. (2007). Rankings and Reactivity: How Public Measures Recreate Social Worlds // American Journal of Sociology. Vol. 113. № 1. P 1-40.

22. Espeland W. N., Stevens M. (2008). A Sociology of Quantification // European Journal of Sociology. Vol. 49. № 3. P. 401-436.

23. Etzioni A. (1959). Authority Structure and Organizational Effectiveness // Administrative Science Quarterly. Vol. 4. № 1. P 43-67.

24. Fisun O. (2012). Rethinking Post-Soviet Politics from a Neo-patrimonial Perspective // Demokratizatsiya. Vol. 20. № 2. P. 87-96.

25. Goffman E. (1959). The Presentation of Self in Everyday Life. New York: Doubleday Anchor.

26. Goffman E. (1967). Where the Action Is // Goffman E. Interaction Ritual: Essays on Face- to-Face Behavior. New York: Pantheon Books. P 140-270.

27. Hicks D. (2012). Performance-Based University Research Funding Systems // Research Policy. Vol. 41. № 2. P. 251-261.

28. Inglehart R. (1999). Trust, Well-Being and Democracy // Warren M. E. (ed.). Democracy and Trust. Cambridge: Cambridge University Press. P 88-120.

29. Jensen M., Meckling W. (1976). Theory of the Firm: Managerial Behavior, Agency Costs and Information Structure // Journal of Financial Economics. Vol. 3. № 4. P 305-360.

30. Kahneman D., Tversky A. (1979). Prospect Theory: An Analysis of Decision under Risk // Econometrica. Vol. 47. № 2. P 263-292.

31. Klein D. (1997). Reputation: Studies in the Voluntary Elicitation of Good Conduct. Ann Arbor: University of Michigan Press.

32. Lamont M. (2009). How Professors Think: Inside the Curious World of Academic Judgment. Cambridge: Harvard University Press.

33. Lamont M. (2012). Toward a Comparative Sociology of Valuation and Evaluation // Annual Review of Sociology. Vol. 38. P 201-221.

34. Luhmann N. (2000). Familiarity, Confidence, Trust: Problems and Alternatives // Gambetta D. (ed.). Trust: Making and Breaking Cooperative Relations. Oxford: Oxford University Press. P 94-107.

35. Moe T. M. (1984). A New Economics of Organizations // American Journal of Political Science. Vol. 28. № 4. P 739-777.

36. Mьhlfried F. (ed.). (2018). Mistrust: Ethnographic Approximations. Bielefeld: Transcript.

37. Pipes R. (1999). Property and Freedom. New York: Albert A. Knopf.

38. Porter T. M. (1996). Trust in Numbers: The Pursuit of Objectivity in Science and Public Life. Princeton: Princeton University Press.

39. Powell W. (1990). Neither Market nor Hierarchy: Network Forms of Organization // Staw B. M., Cummints L. L. (eds.). Research in Organizational Behavior, Vol. 12. Greenwich: JAI Press. P 295-336.

40. Power M. (1997). The Audit Society: Rituals of Verification. Oxford: Oxford University Press.

41. Rijcke S. D., Wouters P. F., Rushforth A. D., Franssen T. P., Hammarfelt B. (2016). Evaluation Practices and Effects of Indicator Use: A Literature Review // Research Evaluation. Vol. 25. № 2. P 161-169.

42. Sahlins M. (1972). Stone Age Economics. New York: Aldine.

43. Salancik G. R., Pfeffer J. (1974). The Bases and Use of Power in Organizational Decision Making: The Case of a University // Administrative Science Quarterly. Vol. 19. № 4. P. 453-473.

44. Scheff T. (1995). Academic Gangs // Crime, Law and Social Change. Vol. 23. № 2. P. 157162.

45. Schutz A. (1976). The Well-Informed Citizen: An Essay on the Social Distribution of Knowledge // Schutz A. Collected Papers. Vol. 2. Dordrecht: Springer. P 120-134.

46. Shapin S. (1995). A Social History of Truth: Civility and Science in Seventeenth-Century England. Chicago: University of Chicago Press.

47. Spence M. (1973). Job Market Signaling // Quarterly Journal of Economics. Vol. 87. № 3. P- 355-374.

48. Spence M. (2002). Signaling in Retrospect and the Informational Structure of Markets // The American Economic Review. Vol. 92. № 3. P. 434-459.

49. Starr P. (1982). The Social Transformation of American Medicine. New York: Basic Books.

50. Stiglitz J. E. (2000). The Contributions of the Economics of Information to Twentieth Century Economics // Quarterly Journal of Economics. Vol. 115. № 4. P 1441-1478.

51. Sugden R. (1985). Regret, Recrimination and Rationality // Theory and Decision. Vol. 19. № 1. P 77-99.

52. Tilly Ch. (2004). Trust and Rule // Theory and Society. Vol. 33. № 1. P. 1-30.

53. Vanderstraeten R. (2002). Parsons, Luhmann and the Theorem of Double Contingency // Journal of Classical Sociology. Vol. 2. № 1. P. 77-93.

54. Warren J. R. (2019). How Much Do You Have to Publish to Get a Job in a Top Sociology Department? Or to Get Tenure? Trends over a Generation // Sociological Science. Vol. 6. P 172-196.

55. Zeelenberg M. (1999). Anticipated Regret, Expected Feedback and Behavioral Decision Making // Journal of Behavioral Decision Making. Vol. 12. № 2. P 93-106.

56. ZeelenbergM. (2018). Anticipated Regret: A Prospective Emotion about the Future Past // Oettingen G., Sevincer A. T., Gollwitzer P. M. (eds.). The Psychology of Thinking about the Future. New York: Guildford Press. P 276-295.



References

1. Akerlof G. A. (1978) The Market for «Lemons»: Quality Uncertainty and the Market Mechanism. Uncertainty in Economics (eds. P. A. Diamond, M. Rothschild), New York: Academic Press, pp. 235-251.

2. Anderson R. J., Hughes J. A., Sharrock W. W. (1985) The Sociology Game, London: Longman.

3. Auranen O., Nieminen, M. (2010) University Research Funding and Publication Performance: An International Comparison. Research Policy, vol. 39, no 6, pp. 822-834.

4. Banfield E. (1958) The Moral Basis of a Backward Society, New York: The Free Press.

5. Berman E. P, Hirschman D. (2018) The Sociology of Quantification: Where Are We Now?. Contemporary Sociology, vol. 47, no 3, pp. 257-266.

6. Bornmann L., Daniel, H. D. (2008) What do Citation Counts Measure? A Review of Studies on Citing Behavior. Journal of Documentation, vol. 64, no 1, pp. 45-80.

7. Braun D. (1993) Who Governs Intermediary Agencies? Principal-Agent Relations in Research PolicyMaking. Journal of Public Policy, vol. 13, no 2, pp. 135-162.

8. Collins H. M., Evans R. (2002) The Third Wave of Science Studies: Studies of Expertise and Experience. Social Studies of Science, vol. 32, no 2, pp. 235-296.

9. Delhey J., Newton K. (2005) Predicting Cross-National Levels of Social Trust: Global Pattern or Nordic Exceptionalism?. European Sociological Review, vol. 21, no 4, pp. 311-327.

10. Espeland W. N., Sauder M. (2007) Rankings and Reactivity: How Public Measures Recreate Social Worlds. American Journal of Sociology, vol. 113, no 1, pp. 1-40.

11. Espeland W. N., Stevens M. (2008) A Sociology of Quantification. European Journal of Sociology, vol. 49, no 3, pp. 401-436.

12. Etzioni A. (1959) Authority Structure and Organizational Effectiveness. Administrative Science Quarterly, vol. 4, no 1, pp. 43-67.

13. Fisun O. (2012) Rethinking Post-Soviet Politics from a Neo-patrimonial Perspective. Demokratizatsiya, vol. 20, no 2, pp. 87-96.

14. Gelman V. (2016) Politicheskie osnovaniya "nedostojnogo pravleniya" v postsovetskoj Evrazii (pereosmyslivaya issledovatel'skuyu povestku dnya) [Political Foundations of "Bad Governance" in Post-Soviet Eurasia: Rethinking Research Agenda]. Politiya, no 3, pp. 90-112.

15. Goffman E. (1959) The Presentation of Self in Everyday Life, New York: Doubleday Anchor.

16. Goffman E. (1967) Where the Action Is. Interaction Ritual: Essays on Face-to-Face Behavior, New York: Pantheon Books, pp. 140-270.

17. Hicks D. (2012) Performance-Based University Research Funding Systems. Research Policy, vol. 41, no 2, pp. 251-261.

18. Inglehart R. (1999) Trust, Well-Being and Democracy. Democracy and Trust. (ed. M. E. Warren), Cambridge: Cambridge University Press, pp. 88-120.

19. Jensen M., Meckling W. (1976) Theory of the Firm: Managerial Behavior, Agency Costs and Information Structure. Journal of Financial Economics, vol. 3, no 4, pp. 305-360.

20. Kahneman D., Tversky A. (1979) Prospect Theory: An Analysis of Decision under Risk. Econometrica, vol. 47, no 2, pp. 263-292.

21. Klein D. (1997) Reputation: Studies in the Voluntary Elicitation of Good Conduct, Ann Arbor: University of Michigan Press.

22. Lamont M. (2009) How Professors Think: Inside the Curious World of Academic Judgmen, Cambridge: Harvard University Press.

23. Lamont M. (2012) Toward a Comparative Sociology of Valuation and Evaluation. Annual Review of Sociology, vol. 38, pp. 201-221.

24. Luhmann N. (2000) Familiarity, Confidence, Trust: Problems and Alternatives. Trust: Making and Breaking Cooperative Relations (ed. D. Gambetta), Oxford: Oxford University Press, pp. 94-107.

25. Moe T. M. (1984) A New Economics of Organizations. American Journal of Political Science, vol. 28,

26. no 4, pp. 739-777.

27. Mьhlfried F. (ed.) (2018) Mistrust: Ethnographic Approximations, Bielefeld: Transcript.

28. Pipes R. (1999) Property and Freedom, New York: Albert A. Knopf.

29. Porter T. M. (1996) Trust in Numbers: The Pursuit of Objectivity in Science and Public Life, Princeton: Princeton University Press.

30. Powell W. (1990) Neither Market nor Hierarchy: Network Forms of Organization. Research in Organizational Behavior, Vol. 12 (eds. B. M. Staw, L. L. Cummints), Greenwich: JAI Press, pp.

31. 295-336.

32. Power M. (1997) The Audit Society: Rituals of Verification, Oxford: Oxford University Press.

33. Raskin D. L. (2001) Rossijskaya imperiya XIX -- nachala XX veka kak sistema gosudarstvennyh uchrezhdenij, sluzhby, soslovij, gosudarstvennogo obrazovaniya i elementov grazhdanskogo obshchestva [Russian Empire of the Nineteenth -- Early Twentieth Century as a System of Public Administration, Estates, Public Education, and Elements of the Civil Society], Lewiston; Queenston; Lampeter: The Edwin Mellen Press.

34. Rijcke S. D., Wouters P. F., Rushforth A. D., Franssen T. P, Hammarfelt B. (2016) Evaluation Practices and Effects of Indicator Use: A Literature Review. Research Evaluation, vol. 25, no 2, pp. 161-169.

35. Safonova M. (2012) Setevaya struktura i identichnosti v lokal'nom soobshchestve sociologov [Network Structure and Identitites in a Local Community of Sociologists]. Sociological Studies, no 6, pp. 107-112.

36. Safonova M. (2015) Britanskij opyt upravleniya issledovatel'skoj produktivnost'yu: RAE i ego kritika [The British Experience of Research Performance Assessment: The RAE and Its Critics]. University Management: Practice and Analysis, no 6, pp. 69-81.

37. Sahlins M. (1972) Stone Age Economics, New York: Aldine.

38. Salancik G. R., Pfeffer J. (1974) The Bases and Use of Power in Organizational Decision Making: The Case of a University. Administrative Science Quarterly, vol. 19, no 4, pp. 453-473.

39. Scheff T. (1995) Academic Gangs. Crime, Law and Social Change, vol. 23, no 2, pp. 157-162.

40. Schutz A. (1976) The Well-Informed Citizen: An Essay on the Social Distribution of Knowledge. Collected Papers, Vol. 2, Dordrecht: Springer, pp. 120-134.

41. Shapin S. (1995) A Social History of Truth: Civility and Science in Seventeenth-Century England, Chicago: University of Chicago Press.

42. Sokolov M. (2009) Neskol'ko zamechanij o deval'vacii uchyonyh stepenej: ekonomiko- sociologicheskij analiz dinamiki simvolov akademicheskogo statusa [Some Notes on Devaluation of Academic Degrees: An Economic-Sociological Analysis of the Dynamics of Academic Status Symbols]. Economic Sociology, vol. 10, no 4, pp. 14-30.

43. Sokolov M., Guba K., Zimenkova T., Safonova M., Tchouikina S. (2015) Kak stanovyatsya professorami: akademicheskie rynki, kar'ery i vlast' v piaty stranah [Becoming a Professor: Academic Markets, Careers, and Power in Five Countries], Moscow: New Literary Observer.

44. Sokolov M., Lopatina S., Yakovlev G. (2018) Ot tovarishchestva k uchrezhdeniyam: konstitucionnaya istoriya rossijskih vuzov [From Partnerships to Bureaucracies: A Constitutional History of Russian universities]. Educational Studies, no 3, pp. 120-145.

45. Sokolov M. (2019) Elementy sociologii dosady i sozhaleniya [Elements of Sociology of Regret]. Russian Sociological Review, vol. 18, no 4, pp. 9-46.

46. Spence M. (1973) Job Market Signaling. Quarterly Journal of Economics, vol. 87, no 3, pp. 355-374.

47. Spence M. (2002) Signaling in Retrospect and the Informational Structure of Markets. American Economic Review, vol. 92, no 3, pp. 434-459.

48. Starr P. (1982) The Social Transformation of American Medicine, New York: Basic Books.

49. Stiglitz J. E. (2000) The Contributions of the Economics of Information to Twentieth Century Economics. Quarterly Journal of Economics, vol. 115, no 4, pp. 1441-1478.

50. Sugden R. (1985) Regret, Recrimination and Rationality. Theory and Decision, vol. 19, no 1, pp. 77-99.

51. Tilly Ch. (2004) Trust and Rule. Theory and Society, vol. 33, no 1, pp. 1-30.

52. Vakhstain V. (2014) Delo o povsednevnosti: sotsiologija v subednykh precedentakh [The Case of Everyday Life: Sociology in Legal Precedents], Moscow, Universitetskaya kniga.

53. Vanderstraeten R. (2002) Parsons, Luhmann and the Theorem of Double Contingency. Journal of Classical Sociology, vol. 2, no 1, pp. 77-93.

54. Warren J. R. (2019) How Much Do You Have to Publish to Get a Job in a Top Sociology Department? Or to Get Tenure? Trends over a Generation. Sociological Science, vol. 6, pp. 172-196.

55. Zeelenberg M. (1999) Anticipated Regret, Expected Feedback and Behavioral Decision Making.

56. Journal of Behavioral Decision Making, vol. 12, no 2, pp. 93-106.

57. Zeelenberg M. (2018) Anticipated Regret: A Prospective Emotion about the Future Past. The Psychology of Thinking about the Future (eds. G. Oettingen, A. T. Sevincer, P. M. Gollwitzer), New York: Guildford Press, pp. 276-295.



Аннотация

Теория рекомендательных отношений с примерами из академической жизни. Михаил Соколов. Кандидат социологических наук, профессор, Европейский университет в Санкт-Петербурге

В статье описываются некоторые общие свойства особой социальной формы -- рекомендательных отношений, в которых один агент (рекомендатель) служит для другого (реципиента) источником информации о третьем (рекомендуемом).

...