Возможна ли социология для трудящихся классов сегодня

Возможна ли социология для трудящихся классов сегодня?

ТС. ЛЫТКИНА*, С.С. ЯРОШЕНКО**

*Татьяна Степановна Лыткина - кандидат социологических наук, старший науч-ный сотрудник, Институт социально-экономических и энергетических проблем Се-вера Коми НЦ УрО РАН.

**Светлана Сергеевна Ярошенко - кандидат социологических наук, доцент, ка-федра сравнительной социологии, факультет социологии, Санкт-Петербургский го-сударственный университет.

В статье анализируются возможности приращения социологического знания о росте социального неравенства через изучение трудящихся и прежде всего рабочего класса, вынужденного продавать рабочую силу в условиях снижения статуса. Через обращение к истории социологической мысли рассматривается значимость категории социально-го класса для становления социологии как науки. Данный тезис также проводится через анализ особенностей развития российской социологии в дореволюционный и советский периоды. Выделяется не только отличительная черта российской социологии - проти-востояние власти и ученых, - но и доказываются маловероятность эволюции общества без социологии и проблематичность развития социологии без общества и знания о его классообразующих механизмах. Настоящее состояние российской социологии характе-ризуется как инволюционное, связанное с замыканием социологов на своих интересах и противоречиях. В то время как в условиях глобализации рынка идет поиск компромис-са между разными классами и требуется новое обращение к рабочему классу, россий-ские социологи предпочитают творить социологию, пренебрегая интересами рабочих. Доказывается, что исследование текущих процессов в обществе исходя из перспектив рабочего класса способствует сокращению противоречий и может быть полезно как при реконструкции устаревших теорий, так и в разработке новых подходов. Это тре-бует не только объединения усилий социологов в продвижении внутренней критики, но и развития публичной социологии, способствующей диалогу с обществом и лучшему пониманию происходящего.

Ключевые слова: рабочий класс, трудящиеся, критическая социология, публич-ная социология, феминистский анализ, социологический марксизм, теория соци-ального исключения

Замысел статьи возник в процессе организации и проведения панельной дискус-сии Дискуссия состоялась 24 марта 2015 г. в Санкт-Петербургском государственном университете в рамках визита М. Буравого, профессора социологии Калифорнийского университета США. о перспективах социологии в целом и российской социологии в частности. Первоначально для обсуждения был предложен вопрос о возможностях современ-ной социологии для рабочего класса, которые расцениваются как потенциал со-циологического знания, сфокусированного на изучении социального неравенства через призму рабочего класса, вынужденного продавать рабочую силу в условиях снижения статуса. Какие перспективы открывает социология при изучении соци-альной реальности в условиях глобализации? Зачем нужна социология в России? Каково ее будущее? И что может дать изучение рабочего класса?

Такая постановка вопросов основывалась на идее М. Буравого о необходимо-сти развития публичной социологии, ориентированной на неакадемическую ауди-торию и обсуждение целей и задач, которые стоят перед социологами. Эту мысль он обсуждал с российскими социологами еще в 2008 г., находясь на посту пре-зидента Международной социологической ассоциации. Для авторов настоящей статьи возвращение к этой идее в 2015 г. представляло собой рефлексию по по-воду возможностей социологии объяснить происходящее в российском обществе, ответить на социальные запросы и продемонстрировать интересы тех социаль-ных слоев, которые вытесняются на периферию вместе с глобальным рыночным развитием. Между тем формулировка темы дискуссии о рабочем классе вызвала споры, и мнения по поводу того, к кому и с какими вопросами следует обращать-ся, разделились. Высказывались как поддержка, так и сомнения относительно уместности такой постановки проблемы. Оказалось не так просто откликнуться на призыв и выдержать вызов - различными способами объединить усилия ис-следователей и разных слоев российского общества, в том числе той его части, которая всегда находилась в фокусе внимания М. Буравого. Его профессиональ-ная карьера была тесно связана с изучением положения рабочего класса в разных странах. У него не было сомнений в необходимости его изучения в России даже тогда, когда эпицентром экономической активности стали домохозяйства. Для нас обращение к публичной социологии было вызвано потребностью обсудить из-менения, происходящие в российском контексте как внутри, так и за рамками социологического общества, с возможностью провести ревизию того, что уже из-вестно российским социологам о результатах реализации рыночных реформ и их влиянии на положение различных социальных слоев и всего общества. Это яви-лось стимулом для осознания, что снижение статуса социологии обусловлено утратой чувствительности к тому, что означают продажа рабочей силы на уни-зительных условиях, борьба за средства существования в расколотом обществе и игнорирование требований «снизу».

В статье будут рассмотрены не только необходимость разворота от «рабочих» к «трудящимся», но и вопросы кооперации внутри социологического сообщества.

Через призму развития социологии как науки и анализа современной российской ситуации была сделана попытка показать, насколько отчетливо проявляется тен-денция замыкания социологов в своих интересах и противоречиях, когда в стол-кновении с нестабильной ситуацией вместо детального изучения причин и при-роды растущего социального неравенства ученые заняты его конструированием. На примере социологического сообщества можно наблюдать более ранние про-цессы «Великой инволюции в России», т.е. замыкания общества в самом себе, и то, как действуют механизмы исключения. В отличие от М. Буравого, стремящегося найти поддержку у общества, российские социологи, освободившись от идеоло-гии марксизма-ленинизма, уже не ищут поддержки ни общества, ни своих кол-лег. Примеряя на себя международные стандарты и рейтинги, они (как и обычные граждане) поддерживают процессы исключения в системе науки и образования, разрушают профессиональное сообщество, так и не приобретя высокий уровень профессионализма.

Статья состоит из четырех частей. Сначала будет проанализированы значи-мость обращения к рабочему классу и вклад категории класса в становление со-циологии как науки. Через историю формирования социологии в разных странах акцентируется потребность самой науки в обращении к рабочему классу, к пробле-мам социального неравенства и построения справедливого общества; именно эта потребность способствует ее развитию. Благодаря науке меняется и само обще-ство, что будет продемонстрировано во второй части через специфику представи-тельства интересов угнетенных в российской социологии в дореволюционный и советский периоды с упором на проблемы противостояния власти и ученых, преи-муществ критической рефлексии при анализе реального положения рабочего клас-са. В третьей части на основании обзора ключевых тем в исследованиях периода рыночных реформ 1990-х гг. в России анализируются последствия утраты критич-ности по отношению к рынку, его негативному влиянию на положение наемных работников и неравное распределение рыночных благ и шансов. Будет показано, что ухудшение положения рабочего класса ведет к ослаблению социальных пози-ций других слоев, поскольку запущенный рыночный механизм распространения зоны уязвимости действует постепенно и незаметно. Наконец, в четвертой части рассматриваются дискуссионные вопросы в теоретическом осмыслении глобали-зации рыночных отношений и обсуждается необходимость возвращения к рабоче-му классу не только как объекту исследований, но и как субъекту социальных из-менений. Совокупность этих процессов представляется в качестве возможностей социологии для трудящихся классов.

Рабочий класс и становление социологии

Становление социологии как самостоятельной науки невозможно без понима-ния важности изучения социальных классов в научном представлении общества как целостной системы, состоящей из различных элементов, и в то же время как системы, меняющейся в силу быстрого развития капиталистической формации и нарастающей динамики социальных конфликтов. Именно это обстоятельство - реальное и осязаемое наличие общественного класса - потребовало не только социально-философского, но и «позитивно-политического» (тезис Конта) объяс-нения социальных феноменов. Неслучайно и то, что социология возникла в эко-номически и культурно развитых странах Западной Европы XIX в. - Франции, Англии, Германии, где были заложены основы раннего буржуазного общества; формировалась по-новому дифференцированная структура общества; определя-лись механизмы его развития, воспроизводства и изменения. На арену активной общественной жизни вышли иные социальные силы или субъекты, в том числе массовые (профессиональные союзы трудящихся, политические партии и движе-ния), которые нуждались в ясном понимании сложных, подчас революционных процессов [Лапин 2004, с. 14]. Общество также нуждалось в знании о способах разрешения конфликтов, и социологи оказались чувствительными к социальным вопросам, уловив запрос «снизу».

С распространением рынка и разрушением сословного общества различные конфигурации общественных сил внутри и вне страны влияли не только на про-исхождение капитализма, но и на взгляды ученых относительно движущих сил социальных изменений. Закономерно, что французская социология отличалась высокими амбициями, непременным обращением к противоречиям между клас-сами и сочувствием классу «отверженных». Примечательно, что для французских социологов интерес к религии был ведущим, т.е., претендуя на позитивизм, они исходили из субъективизма, вплоть до выделения интеллектуалов в особый класс Интеллектуалы представлялись «особым классом», посвятившим себя регулярной научной деятельности [Да-видов 1994, с. 56]., и только профессиональные каноны сформированной науки привели к практиче-скому «отказу от самих себя» (от своей субъективности) и обращению к классам. Для английской социологии были характерны основательность, выведение есте-ственных законов социальной жизни: британские социологи ратовали за эволю-ционный, постепенный и длительный путь развития через согласование разных интересов внутри классов, а не межклассовый конфликт, и здесь отношение к ра-бочему классу было невероятно уважительным. Немецкая социология формирова-лась на основе критики по отношению к системе: здесь возникли идеи динамики общества, социального государства, конкурентной способности трудящихся; уко-ренилось видение в отдельных элементах общества действия системы в целом. Американская социология изначально стремилась развить науку об обществе та-ким образом, чтобы сделать политику ненужной

И могла себе это позволить, «потому что была избавлена от необходимости предоставления немедленных практических результатов и рекомендаций» [Буравой 1991, с. 74].. Наука не должна была решать социальные проблемы, а призвана создавать условия для улучшения ситуации через понимание устройства социальной организации, однако из-за стремления во что бы то ни стало сохранить капиталистическую систему, устранить конку-рирующие представления о ней она становилась наивной. Уверенность первых американских социологов в превосходстве ценностей «свободного рынка», «рав-ных возможностей», «открытого общества» обусловила как привлекательность «культурных» объяснений производства бедности, так и упорную защиту рынка и либеральных ценностей. Научная теория использовалась для того, чтобы доказать положение, согласно которому корни преступности заключаются не в социаль-но-бытовых условиях, а в неких «генах преступности» [Вудс, Грант 2015, с. 37], т.е. в самом человеке. Подобная предвзятость стала следствием оторванности от за-просов со стороны общества; эта же автономия и приверженность принципам бес-пристрастного исследования впоследствии позволили опровергнуть заблуждения и даже получить признание со стороны американских граждан. В конечном счете пришлось признать, что производство знания исходя из иерархического упорядо-чивания ценностей не решало проблем общества, а вело к представительству груп-повых интересов, тогда как росту профессионализма социологов способствовали критический взгляд на общество, развитие различных подходов и относительная автономия социологов от рекомендаций заказчикам (будь то правительству или бизнесу), а также непременное возвращение обществу обогащенного, узнаваемого и понятного социологического знания.

Следует подчеркнуть, что само общество трактовалось по-разному: как со-стояние согласия (О. Конт) или как социальный организм, сочетающий диффе-ренциацию с интеграцией в ходе естественной эволюции его социальных инсти-тутов (Г. Спенсер), или как объективная совокупность институтов, определяющих тип солидарности (Э. Дюркгейм), или как органическая система, достигающая целостности через классовую борьбу и революцию (К. Маркс). Но как бы оно ни представлялось, требовалось изучение представителей различных слоев, всех видов общностей и обществ, основу которых составляет взаимодействие людей, движимых волей (Ф. Теннис). Важно также отметить, что классики социологии, озадаченные противоречиями общественного развития периода раннего капита-лизма, пристальное внимание уделяли категории «класс». В обоснованиях исто-рической миссии рабочего класса или в ее резкой критике в качестве движущих сил общественного развития предлагались менее радикальные и разрушительные альтернативы: например, культура и образование, т.е. просвещение и формирова-ние рабочей аристократии и государства (М. Вебер), или органическая солидар-ность (Э. Дюркгейм). В каждом случае речь шла о возможностях достижения бо-лее справедливого общественного устройства, а продуктивность аналитической категории «класс» проверялась теоретически через публичную критику каждой позиции. Наконец, с самого начала, с 1880-х гг. вплоть до Первой мировой войны, в фокусе особого внимания находилась разработка методологии социологических исследований, т.е. способов производства научного знания и организации научной деятельности: как выстраивать отношения с «объектом», получать надежные дан-ные, создавать теорию и проверять ее на практике.

Классики социологии спорили относительно движущих сил развития обще-ства и стремились предложить системное видение общества XIX в. для объясне-ния явлений, происходящих в нем. Несмотря на разные теоретические позиции, рабочий класс принимался ими во внимание в качестве значимого элемента обще-ственного устройства, изучение которого становилось инструментом достижения социальной справедливости и развития самой социологии.

Социология в России: крайности оппозиций

В царской России, по существу, аграрной стране с традиционным крестьянским укладом жизни, становление социологии оказалось сложным: ей постоянно приходилось быть в оппозиции: сначала к царскому режиму В 1887 г. М.М. Ковалевский был уволен с профессорской должности Московского университета в виду «отри- дательного отношения к русскому государственному строю» и почти 18 лет провел за границей [Голосенко 1995, с. 4-5]. В 1911 г. другой представитель русской традиции в социологии В.М. Хвостов сам покинул Московский университет в знак протеста против царской бюрократии, ограничивающей угрозами исключения из университе-тов участие студентов в самодеятельных организациях и митингах [Голосенко 2002, с. 65]., затем - к советской власти В 1922 г. на так называемом философском пароходе по инициативе В.И. Ленина в рамках борьбы с инакомыс-лием за пределы Советской России были высланы оппозиционно настроенные представители интеллигенции (в том числе П. Сорокин).. Российских интеллектуалов, обеспокоенных перспективами развития российского общественного строя, отличали осознание несправедливости, субъ-ективизм и критика власти.

Теоретический каркас российской социологии выстраивался через интер-претацию зарубежной социологии, совмещение образовательной деятельности с просветительской, участие в стремительно развивающихся общественных дви-жениях (либеральном, феминистском, рабочем). В работах ученых поднимались актуальные вопросы, как то: общинное землевладение, национальный и рабочий вопросы, политические доктрины демократии и монархии (М.М. Ковалевский См.: Ковалевский М.М. (1879) Общинное землевладение, причины, ход и последствия его разложения. М.: тип. Ф.Б. Миллера; Ковалевский М.М. (1895-1897) Происхождение современной демократии. Т. 1-4. М.: типография товарищества А.И. Мамонтова; Ковалевский М.М. (1906) От прямого народоправства к представи-тельному и от патриархальной монархии к парламентаризму. Т. 1-3. М.: типография товарищества И.Д. Сытина.), психология кооперативов как договорных социальных объединений (В.М. Хво-стов См.: Хвостов В.М. (1919) Психология кооператива // Вестник промысловой кооперации. № 1.), нравственные основы социального взаимодействия (П. Сорокин См.: Сорокин П.А. (2006) Преступление и кара, подвиг и награда: Социологический этюд об основных фор-мах общественного поведения и морали. М.: Астрель.) и спе-цифика рабочего движения (К.М. Тахтарев См.: Тахтарев К.М. (1906) Очерк петербургского рабочего движения 90-х годов. По личным воспоминаниям. СПб.: Новый мир.). Увлечение систематизацией соб-ственных идей неизбежно порождало разномыслие, и приходилось обращаться к трудам западных коллег, чтобы совместить теоретические выкладки с россий-ской действительностью Например, в своих работах М.М. Ковалевский сознательно делал упор на обзоре зарубежной социологиче-ской мысли, считая важным такого рода просветительство из-за малодоступности подобных знаний в России..

Эмпирическая проверка теоретических рассуждений проводилась по оста-точному принципу: на нее просто не хватало ни времени, ни сил, а иногда и жела-ния. Внутренняя критика также была ограничена в силу идейной пристрастности и определенной политизированности. Примечателен тот факт, что первые россий-ские социологи являлись достаточно состоятельными людьми, но их отличали сочувствие «униженным и оскорбленным», глубокое эмоциональное напряжение по поводу вопиющих условий труда рабочих и зреющего недовольства, а также обеспокоенность последствиями снижения статуса дворянства вслед за утратой привилегий на свободу, т.е. фактически принуждением к оплачиваемой работе. Это касалось и женщин разных сословий, представлявших собой экономиче-ски зависимый и бесправный слой, и либерально настроенные и вполне состоя-тельные «равноправки» готовы были решать вопросы женщин из рабочей среды [Юкина 2007, с. 270-280].

Между тем социальные процессы, вызванные становлением капитализма, требовали независимого и системного анализа положения общественных классов. На повестке дня стояли вопросы роста численности рабочих в городах, тесной связи с деревней, сезонной мобильности, низкой заработной платой, дефицита воспроизводства рабочего класса (что в свою очередь увеличивало отток рабочей силы из деревни), необходимости научной организации труда с целью повышения его производительности. Все вышеперечисленное предполагало беспристрастные теоретические и эмпирические исследования реального положения классов, при том что царское правительство не проявляло заинтересованности в таком знании. Показателен тот факт, что русская школа общественных наук, созданная по ини-циативе М.М. Ковалевского в 1900 г. в Париже, была впоследствии закрыта (под угрозой лишения гражданства и конфискации имущества вынужденных и добро-вольных мигрантов) и вновь начала функционировать в Санкт-Петербургском Психоневрологическом институте только в 1908 г. [Голосенко 1995, с. 6].

Несмотря на пассивность рабочего класса, неразвитость производительных сил, идея К. Маркса о разрушении частной собственности и внедрении социали-стических принципов производства была воплощена именно в России. Динамич-ные изменения в обществе, последовавшие за Октябрьской революцией 1917 г., вновь требовали объединения усилий обществоведов, но противостояние между марксистскими и немарксистскими социологами закончилось высылкой оппо-зиционеров за рубеж и последующими репрессиями в отношении оставшихся. Иными словами, конфронтация происходила не столько между учеными, сколь-ко между властью и учеными. Тем не менее в 1920-х гг. в ситуации радикально-го переустройства общества эмпирические исследования и теория, укорененная в революционную реальность, все же находили свое развитие: например, «эмпи-риомонизм» А.А. Богданова [Кузьминых 1992] и «социальная связь» А.С. Звониц- кой¹¹ [Голосенко, Зверев 1991]. В своих работах они искали возможность сочетания разнонаправленных интересов, разрешение конфликтов через различные способы объединения. К сожалению, результаты этих трудов, да и сами труды либо забы-ты, либо утрачены. Тогда же проводились исследования и прикладного характе-ра, направленные на улучшение социалистической системы производства через рационализацию труда, и хотя работы Н.А. Витке Она вслед за Г Дженнингсом считала, что формулу «стимул-реакция» следует расширить путем учета силы реакции других индивидов - то увеличивая, то блокируя личный «ответ-реакцию». Тем самым описывалось яв-ление, которое позднее социологи и социальные психологи назовут установкой. У А.С. Звоницкой нет подобного термина, она использует другой - «социальная связь» как особое и очень сложное субъект-объектное отношение, частично охватывающее индивидуальное и коллективное сознание, частично реализующее себя в деятельности или общении людей [гГолосенко, Зверев 1991, с. 76].

Витке Н.А. (2001) Организация управления и индустриальное развитие (Очерки по социологии научной ор-ганизации труда и управления) // Кравченко А.И. (ред.) Антология социально-экономической мысли в России. 1920-1930-е гг. XX в. М.: Academia. C. 97-162., Ф.Р. Дунаевского

Дунаевский Ф.Р. (2001) Комплексность в организации // Кравченко А.И. (ред.) Антология социально-эконо-мической мысли в России. 1920-1930-е гг. XX в. М.: Academia. C. 163-224. не были идеологическими, их выводы, тем не менее, остались проигнорированными вла-стью, а сами ученые пропали без вести.

При этом следует отметить работу коллектива исследователей «Человек и его работа в СССР» (1968 г.), которые под научным руководством А.Г. Здраво- мыслова и В.А. Ядова, изучали положение рабочих промышленных предприятий Ленинграда и детально проверяли тезисы марксистской теории об освобождении труда при социализме. Это была весьма успешная попытка соединить эмпирику с теорией - разработать чуткий инструментарий и проверить то, насколько идеи Маркса о возможной альтернативе капиталистической системе и преодолении от-чуждения труда при социализме соответствуют действительности: было доказа-но, что материальные ценности не уходят, но становятся менее значимыми, а труд становится ценностью. Эти выводы не помешали исследователям выявить и раз-личия в отношении к труду: например, ими фиксировалось влияние пола и воз-раста рабочих на удовлетворенность трудом и отмечалось гендерное неравенство, т.е. определенные пределы достижения равенства без учета индивидуальных (групповых) предпочтений и субъектного влияния на социальный процесс. Необходимо подчеркнуть, что исследовательский профессионализм не позволил ценностям и взглядам ученых-диссидентов проникнуть в исследование: профес-сиональное призвание оказалось выше идейных предпочтений, что позволило признать и опубликовать даже нежелательные результаты. Можно перечислить и другие качественные исследования: «Проблемы промышленной социальной психологии» А.А. Русалиновой (в сфере труда), «Современная семья и ее пробле-мы» А.Г. Харчева (в сфере семьи), «Использование совокупного времени обще-ства» В.Д. Патрушева (в области бюджетов времени) и другие. Результаты этих изысканий, несомненно, являются достижением, их необходимо внести в копилку имеющегося багажа социологического знания XX в. и учитывать в дискуссиях как о практике реального социализма, так и о возможностях теоретической социоло-гии в России [Здравомыслов 2010; Кирдина 2011].

Тем не менее исследований, посвященных анализу советского общества, явно не хватало: не изучались причины сохранения неравенства при реальном социа-лизме; оставались без внимания мотивы скрытого недовольства преимуществами промышленных рабочих (высокой заработной платой, привилегиями при посту-плении в вуз и т.д., причем очевидно недостаточных, чтобы изменить предвзятое отношение к физическому труду); не подвергалось критике ложное представление о завышенном и необоснованном вознаграждении за физический труд. До сих пор при сравнении положения советских рабочих и служащих акцент делается на раз-ницу в зарплатах (низкую оплату врачей и учителей), но не принимается во вни-мание, что рабочие при относительно высокой заработной плате были ограничены в доступе к другим социальным благам по сравнению со специалистами и управ-ленческими кадрами [Кротов, Буравой, Лыткина 2003]. На протяжении всего со-ветского периода отсутствовали труды, объясняющие, к чему конкретно стреми-лись советские женщины и насколько их желаниям соответствовали радикальные требования участниц диссидентского феминизма признать домашние обязанности работой.

И все же в отличие от первых американских социологов, защищавших ин-тересы рынка и правящего класса, советские социологи сохранили критический взгляд на общество, на противоречивую позицию социолога и смогли поднять вопросы, поиск ответов на которые позволил бы, возможно, улучшить систему и найти компромисс. Но пример российской социологии в советский период демон-стрирует, что система, не воспользовавшаяся объективными знаниями науки об обществе, которые предполагают совмещение разных перспектив и тщательную проверку предпочтений, «сама себя разрушила». Социология (как бы амбициозно это ни звучало) нужна для самого общества: умение «прислушиваться» к обществу способствует решению острых социальных вопросов, установлению компромисса между различными социальными группами, благоприятствует общественной ста-бильности. Когда объективное знание о системе в целом не учитывается, общество радикализируется. Оппозиция может выступать от имени угнетенных, однако сле-дует учитывать, что интерес представительства бесправных становится понятным и проявляется тогда, когда есть обоснованное осознание происхождения социаль-ного неравенства. Как социология без общества невозможна, так и развитие обще-ства без социологии маловероятно, и вся история советской социологии указывает на прямую связь и взаимозависимость между ними. Важно понимать, что социо-логическое знание необходимо для развития общества, что значимым условием признания социологов в обществе является поиск основания для соединения раз-ных перспектив. Необходимо также принимать во внимание, что идеологизация науки сказалась на недостатке знаний, и вопрос о том, почему, при каких условиях это стало возможным в России, так и остался неизученным.

В итоге советское общество строилось без изучения последствий проводи-мой политики; менеджерами и экспертами становились представители партийной номенклатуры, далекие от социологического знания. Прежде часто признавалось, что советская социология носит лишь прикладной характер. Поскольку сегодня этот тезис вызывает сомнение, то высказывается и другое мнение: социология - служанка идеологии и необходимо ее освобождение от государства. Обе пози-ции или крайности упрощают ситуацию, что проявляется в комментариях коллег [Алексеев, Демина 2015] или становится очевидным при сравнении с американ-ской социологией.

Социология в России без рабочего класса

Исследования начала 1990-х гг. отличаются избыточным оптимизмом по поводу достаточно легкой смены одной нормативной системы другой, более идеальной. Несмотря на отсутствие теорий, способных объяснить суть трансформационных процессов, российские социологи пренебрегли изучением формирующихся прак-тик, проистекающих социальных процессов и последствий проводимых рыночных реформ, при этом усилился скепсис в отношении марксизма, распределительной политики установления равенства, осуждались достижения реального социализма [Алашеев 1997; Темницкий 2004] И эта тенденция сохраняется, о чем свидетельствует ряд статей, приуроченных к столетию революции 1917 года в России и посвященных эффекту марксистской теории, а также переосмыслению значения социали-стической революции [Черныш 2018; Горшков, Петухов 2018; Миронов 2018]., идеализировалась роль рынка и индивидуаль-ного успеха и абсолютизировалась возможность субъектного действия, способно-го повлиять на производство властных отношений, а между тем эти вопросы тре-бовали вдумчивого социологического исследования.

Оторванность российских социологов от реальной жизни обнаруживается и при анализе того, как проходили рыночные реформы в России 1990-х гг. и каким образом социология поддерживала этот процесс через рыночный фундамента-лизм, однозначную критику реального социализма и идеализацию капитализма. Социологическое обоснование преимуществ капитализма шло исключительно через идеологическую интерпретацию действительности как «возможности» без соотнесения с тем, кому реально они доступны и каковы последствия как внедре-ния, так и реализации рыночных проектов [Тихонова, Чепуренко 2004; Аврамо-ва, Логинов 2002]. Поляризация в обществе связывалась с советским наследием, привычной зависимостью от государства и иждивенческими установками. В этих условиях разрабатывались новые подходы и стратегии социологического анали-за - через призму автономного субъекта, режимов близости, повседневных по-рядков взаимодействия, ситуативного и эмоционального измерения неравенства, градообразующих систем ценностей и, соответственно, разных жизненных миров и представлений о справедливости и т.д. Увлеченные собой, очарованные безгра-ничными возможностями новые мечтатели создавали ментальные схемы «идеаль-ного субъекта», нового человека и неугодного тоталитарного прошлого или иде-ального будущего, продвигали гибридные стратегии достижения справедливого общественного устройства. Экономисты зачастую оказывались более критичны-ми к результатам рыночных реформ, но их скорее волновали жесткость трудово-го законодательства и его избирательное исполнение наряду с распространени-ем неформальных отношений, нежели последствия увеличения гибкой занятости [Гимпельсон, Капелюшников 2005].

При социологическом изучении трудовых отношений акцент делался на адап-тации к рынку, неформальных практиках, препятствующих рыночным преобра-зованиям, стратегиях выживания в условиях кризиса производства. Перспективы экономической реструктуризации производства ставились в прямую зависимость от поддержки преимуществ рыночной эконимики или учета коммуналистских ценностей [Шершнева, Фельдхов 1998]. Анализ ситуации на производстве или в целом на рынке труда связывался с особенностями (де)регулирования трудовых и экономических отношений [Олимпиева, Паченков 1999]. Редко этот процесс рассматривался исходя из перспективы рабочего класса. В качестве исключе-ния можно сослаться на проекты ИСИТО под научным руководством С. Кларка [Кабалина, Кларк 1999] или исследования экономической инволюции под научным руководством М. Буравого [Буравой, Кротов 1992; Burawoy, Krotov, Lytkina 2000]. В целом следует признать, что снижение социального статуса рабочих произошло на фоне их стигматизации, приписывания им пассивности, безразличия и покор-ности [Трушков 2002].

Исследования авторов статьи совпали с переходом страны к рынку. В 1994 г. в своей кандидатской диссертации С.С. Ярошенко провела анализ существую-щих в социологической науке теорий воспроизводства бедности [Ярошенко 1994; Ярошенко 2006], обозначив самые значимые из них для понимания социальной природы бедности и наиболее существенные в описании и объяснении ее рас-пространения в условиях капиталистической трансформации и репрезентативные для социологического анализа в исторической перспективе. Однако последующие работы, в которых она участвовала, показали разногласия между существующей теорией и практикой. Ее дальнейшие шаги в раскрытии причин постоянства бед-ности были связаны с установлением закономерных взаимосвязей между матери-альным благополучием, поведением индивида и состоянием социальной системы.

Соединение теории с практикой развивались ею через изучение процесса взаимо-действия структур возможностей (доступных в определенных позициях матери-альных благ), устойчивых практик их использования и достигаемого результата [Ярошенко 2005].

Со своей стороны, Т.С. Лыткина, изучая жизненные стратегии рабочих депрессивных предприятий, сформулировала теоретическое положение о трех взаимосвязанных детерминантах формирования экономического поведения: (1) внешних и (2) внутренних ресурсах, (3) потребностях индивидов. Под внеш-ними ресурсами она понимала доступные блага, предоставляемые системой раз-личным социальным группам, когда внешние возможности, будучи осознанными, становятся ресурсами конкретной социальной группы, и они могут быть исполь-зованы в удовлетворении потребностей. Потребности индивидов рассматрива-лись как внутренний побудитель активности, отражающий нужду в чем-либо для поддержания жизнедеятельности социальной группы. Внутренние ресурсы ин-дивидов предполагали определенный запас знаний, ценностей, опыта, средств, которые могут быть задействованы в процессе жизнеобеспечения. Также ею от-мечалось, что преобладание внешней составляющей в формировании стратегий жизнеобеспечения рабочих настолько значимо, что возможности зачастую ме-нее очевидны, чем существующие ограничения [Лыткина 2005; Лыткина 2011]. Далее наступает момент, когда сопротивляться рынку становится затруднитель-ным, когда круг возможностей ограничен настолько, что наступает апатия, о ко-торой писали еще авторы классического исследования «Мариенталь», проведен-ного в 1930 г. в одном из пригородов Вены коллективом австрийских социологов под руководством П. Лазарсфельда, М. Яходы и Г. Цайзеля [Lazarsfeld, Jahoda, Zeisel 1971/1933].

Постепенно для авторов статьи стало важным понять, каким образом в ходе освоения рыночных возможностей, в ситуации дефицита «хорошей работы» и продвижения идеологии индивидуального успеха, трансформируется советская распределительная система и действует режим исключения На наш взгляд, понятие «исключение» обладает эвристическими возможностями для выявления действую-щих механизмов доминирования и извлечения прибыли. В отличие от категории «эксплуатации», которые пред-полагают присвоение прибыли определенными социальными классами, контролирующими процесс производ-ства, исключение наиболее уместно к тем формам эксплуатации, которые только еще возникают (или остаются невидимыми).. Если Т.И. Заслав-ская пыталась понять, как сильноресурсные группы формируют правила игры в обществе [Заславская 2002], то для нас не менее важными являлись обнаруже-ние «первых пострадавших» и определение того, каким образом их защитные или достижительские практики (практики повседневного использования доступных возможностей) вписываются в новые структуры действия и определяют вектор дальнейшего социально-экономического развития общества. Если по первой ча-сти (о значительном влиянии на процессы трансформации элит или сильноре-сурсных групп) были найдены единодушные точки зрения, то относительно «по-страдавших» и их вклада в изменение структур неравенства мнения разделились. На результатах количественного исследования показано, что рабочие не только первыми испытали негативные последствия рыночного реформирования, но и оказались самой многочисленной группой среди крайне бедных [Ярошенко 2010].

И все же не только авторы статьи фиксировали негативные последствия стреми-тельного продвижения рыночных ценностей, отмечая недостаток исследований о положении рабочего класса. Находились и другие ученые, которые указывали на резкое ухудшение жизни рабочих и условий их труда, исчезновение рабочего класса как понятия и объекта исследования [Трушков 2002]. Некоторые из них, призывая создать идеологию рабочего класса [Беленький 2008], предполагали, что активность рабочего класса в борьбе за собственные интересы и результативность этой борьбы неизбежно способствовали бы повышению социального благополу-чия и наемных работников умственного труда [Трушков 2002]. Однако наши ис-следования показывали, что социальные связи распадаются, властные иерархии усиливаются, и на пересечении классовой, гендерной и гражданской позиций выстраивается жесткий распорядок доступа к ресурсам, необходимым для инте-грации постсоветского общества [Лыткина 2001; Ярошенко 2004; Лыткина 2011; Ярошенко 2013]. Параллельно последние двадцать лет авторы наблюдали, как в процессы исключения вовлекаются все более широкие слои населения, охватывая сегодня и профессионалов [Лыткина (1) 2014; Лыткина (2) 2014].

Значимость самой социологии подвергалась трансформации - от взлета ув-леченности предметом после советского застоя в сфере научного знания до по-степенной утраты интереса к нему. На этом фоне развернулась борьба за наукоме-трические (в основном количественные) показатели публикационной активности, за возможности издания заказных статей на английском языке, которые затем учитывались в надбавках к зарплате. В свою очередь эти показатели становились индексами профессионализма российских ученых, хотя сами публикации к изуче-нию российского общества были «привязаны» незначительно. Вместо социологии как призвания российские социологи обеспокоены сохранением своего професси-онального статуса (по сути, реализуя ту же стратегию выживания, которую пре-творяли в жизнь рабочие в 1990-х гг.). И подобно тому, как навязывались обще-ству рыночные ценности, сегодня диктуются теории, созданные в ином контексте. То, что в действительности происходит в обществе, интересно не многим ученым, западные теории, плохо апробированные для России, продвигаются в качестве ос-новного, если не единственного источника знаний. Малочисленные российские социологи вместо того, чтобы проявить солидарность и объединить усилия по со-хранению своего профессионального сообщества в производстве знания, атоми- зируются и не ищут поддержки общества. Необоснованные амбиции российских социологов мешают им заняться исследованиями рабочего класса и обратиться к публичной социологии. Последняя воспринимается как второстепенная, как угро-за профессионализму и альтернатива академической социологии, но в действи-тельности задача публичных социологов более скромная - объединить усилия раз-ных социологов и сплотить их с обществом в признании друг друга.

К вопросу о трудящихся классах, или о социологах в поисках идентичности

Текущее состояние российской социологии можно сравнить с американской в пе-риод ее становления, когда на передний план вышли продвижение ценностей рынка, представление о свободе выбора и рыночных возможностей. Однако сле-дует учесть существенное отличие: российские ученые, как и прежде, находятся в оппозиции государственной власти и продвигают социологию, отвернувшись от общества. Они не хотят уделять внимание проблемам рабочего класса, относить себя к числу трудящихся или оказаться в одних рядах с работниками наемного труда, что означало бы снижение статуса: для одних, интеллектуалов в первом по-колении, зарабатывающих умственным трудом, - это возвращение к прежним по-зициям, для других, кто всегда пренебрегал рабочим классом, - нежелательное признание пролетариата. Тем не менее процессы, происходящие в мире, требуют обращения к рабочему классу или, по крайней мере, к трудящимся - работникам умственного и физического труда, работающим по найму.

В отличие от российских ученых, социологи других стран проявляют ак-тивный интерес проблемам трудящихся и последствиям глобализации рынка [Muraca 2012; Dorre 2014; Holdt 2014]. В «старых» странах Европейского Союза ведется дискуссия о работающих бедных, продвинутой маргинальности и спосо-бах ее регулирования [Bude 2000; Wacquant 2008; Bosch 2015]. В «новой», рас-ширившейся за счет посткоммунистических стран Европе беспокойство вызыва-ет рост классификационной борьбы по этническому или гендерному признакам [Ladanyi, Szelenyi 2006]. В странах Латинской Америки исследователей трево-жит положение неквалифицированных рабочих [Korzenievich, Smith 2000, р. 17]. По сути, социологи возвращаются к вопросам, которые волновали классиков со-циологии на заре капитализма - как описывать и объяснять меняющееся раско-лотое общество.

В ситуации трансформации глобального рынка труда меняется архитектура рабочих мест. Реструктуризация экономики имеет общемировые тенденции - раз-мывание границ между производством и воспроизводством, повышение гибкости, дерегулирование трудовых отношений, освобождение работодателя и государства от ответственности за достойные условия труда. В промышленности сокращаются стабильные рабочие места с гарантиями и привилегиями, принятыми при фор- дистском, индустриальном режиме производства; расширяется рыночный сектор услуг с понижением заработной платы, сворачиванием гарантий и заключением срочных контрактов; растет число виртуальных рабочих мест; в новом сегменте занятости увеличивается риск уязвимости, или прекаризации [Стендинг 2014], хотя, безусловно, в гибкой занятости есть свои положительные стороны. Несмо-тря на критику теории прекариата, очевидно, что зона уязвимости работников рас-ширяется и что опыт рабочего класса не принимается во внимание в исследова-ниях прекариата (шире - трудящихся). Товарно-денежные отношения проникают в сферу межличностного взаимодействия, когда образовательные и медицинские услуги, снабжение, ремонт, уборка помещений предполагают личные и часто не-формальные договоренности по размеру и критериям оплаты. Иными словами, появляются новые субъекты трудовых отношений или происходит расширение ра-бочего класса за счет включения в оплачиваемую занятость новых видов работы, прежде «невидимой» или «бесплатной».

Следует подчеркнуть, что, со своей стороны, экономисты пытаются опреде-лить виды деятельности, которые связаны с «заботой»; для них важно вычислить объем часов, которые тратятся на оплачиваемую, бесплатную и общественную работу [Modorin 2014]. При этом явно не хватает социологических исследова-ний, представляющих данные о реальном положении «неклассических» наемных работников и о том, как влияет прекарность (гибкие формы занятости) на условия труда, статус работника, карьерное продвижение и внутрифирменное взаимодей-ствие. По-прежнему малочисленны работы о таких зонах уязвимости в простран-стве возможностей, как прекарные домработницы или волонтеры общественных организаций. Наконец, остается много вопросов к тому, как рассогласованный статус наемного работника отражается на отношении к труду и кто в итоге может представлять интересы наемных работников и общества в целом.

Итак, история социологии показывает, что своим становлением она обязана рабочему классу, и сегодня, добившись успехов, она оказалась в ситуации, когда вновь должна вернуться к рабочему классу, но не только для получения знания об обществе, но и для того, чтобы найти у него поддержку. Масштабы недавних про-тестов против ужесточения трудового законодательства во Франции, референдум в пользу выхода из Евросоюза в Великобритании, рост националистических дви-жений в Германии, сопротивление принятию беженцев из арабских и африканских стран в бывших постсоциалистических странах и т.д. - знаки того, что найден-ный компромисс между разными классами уже не действует, а для достижения нового требуется, кажется, невозможное - кооперация социологов для создания социологического знания, объясняющего рост социального неравенства в услови-ях глобализации.

Вместо заключения:

о необходимости признания критической теории в России. «Умом Россию не понять»?

История социологической мысли демонстрирует значимость категории рабочего класса для становления социологии и подтверждает тезис о необходимости обра-щения к рабочим. Современные реалии (в частности, российская ситуация) свиде-тельствуют об актуальности такого поворота и о наличии настоятельной потреб-ности и запроса со стороны общества к социологии и социологам, обладающим особыми аналитическими инструментами и навыками, которые позволяют отсле-живать и объяснять векторы социальных изменений, представлять общество как отдельную от экономики и политики сферу.

Анализ процессов, протекающих в обществе, через призму рабочего класса способствует сокращению противоречий и может быть полезен как при ревизии оснований социологического знания и реконструкции устаревших теорий, так и в разработке новых подходов. Сегодня необходимо такое знание об обществе, кото-рое дает представление о цельности системы, или о том, какие возможности до-ступны исходя из определенной позиции, как и при каких условиях через действие сообществ воспроизводится или меняется структура неравенства. Отсюда возни-кают потребность в признании разных подходов и необходимость развития крити-ческого дискурса как внутри социологического сообщества, так за его пределами. Если в первом случае это напрямую связано с продвижением внутренней крити-ки, то во втором - с публичной социологией и развитием изучаемых общностей. В качестве примера соединения разных подходов через их критическую оценку приведем три методологические разработки: феминистский анализ, социологи-ческий марксизм и теорию социального исключения. В разных вариациях они открывают значимые исследовательские перспективы и демонстрируют возмож-ность теоретического прорыва в российской социологии.

Продуктивной является радикальная критика социологии представительни-цей феминистского анализа Д. Смит, которая обоснованно считает актуальным се-годня не столько сдвиг в субъекте, сколько формирование иной концепции социоло-гии, нацеленной на осмысление опыта и условий его возникновения [Смит 2014]. Исследуя субъектную позицию и используя актуальный опыт проживания в кон-кретном месте, Д. Смит анализирует внешние по отношению к субъекту формы социальной организации и тем самым раскрывает возможности и пределы авто-номии В качестве примера сошлемся на одно исследование, в котором исходной стала конкретная ситуация: выполнение школьных домашних заданий детьми совместно с родителями, являющимися одновременно членами родительского комитета и активистами соседского сообщества. Эта ситуация и опыт ее проживания являлись лишь начальной точкой для изучения институционального режима выполнения домашних заданий, которому подчинялись или противодействовали родители. Исходя из перспективы родителей и школьников, раскрывалась невидимая участникам организация отношений, в которой совместное выполнение домашних заданий не только становилось условием достижений в учебе и, соответственно, нормой среднего класса, но и женской работой и материнской обязанностью, с которой с трудом справлялись одинокие матери [Smith 2005, рр. 31-35]. [Smith 2005, pp. 9-13]. Такой подход позволяет вернуть в фокус внима-ния категорию рабочего класса и наполнить ее реальным содержанием исходя из текущих изменений. Говоря о классе, авторы настоящей статьи, вслед за Д. Смит, подразумевают некоторого рода отношения между работой, которую люди выпол-няют внутри или вне системы занятости, получаемой оплатой и приобретенными средствами существования (subsistence) [Smith 2009]. Социологический анализ по-ложения рабочих (наемных работников) (и шире - трудящихся, занятых значимой деятельностью, на конкретном месте) позволит выявить современные противоре-чия между трудом и капиталом, а также каким образом в рассогласованной позиции обеспечивается благополучие. Иными словами, исходя того, как сами работники видят и представляют повседневную организацию взаимодействия с работодате-лями, коллегами по работе, родными, близкими и друзьями, какие предпринимают действия и как включаются в рыночный порядок (что делают и на что живут), воз-можна реконструкция устаревших категорий и концептов. Феминистский анализ отнюдь не ограничивается работой Д. Смит Не менее интересны работы Н. Фрезер, А. Янг, Е. Фодор и других исследователей.. В целом феминистская критика как никакое другое социологическое направление способна обеспечить анализ при-чин роста социального неравенства и воспроизводства властных отношений в со-временных условиях, а также способствовать продвижению альтернативы доми-нирующим структурам и институтам, исходящей из конкретной позиции, которая связана с субъектным действием, ориентированным на равные отношения и на сопротивление подавлению.

Социологический марксизм, согласно которому «<...> необходимо уделять внимание продвижению альтернатив капитализму, так как конец капитализма не является внутренне присущей ему тенденцией. Теория социологического марксиз-ма должна изучать опыт государственного социализма для понимания того, что сле-дует избегать, а что может быть вполне приемлемым» [Буравой, Райт 2011, с. 43]. Данный тезис развивает предыдущий методологический посыл, разворачивая на-стоящее действие в исторической перспективе, а также предполагает усиление эмансипационного влияния социологического знания. И здесь важно учитывать, что классовая позиция отличается возможностью контролировать свои произво-дительные навыки (силы, собственность), отсюда возникает далеко не праздный, а насущный вопрос о том, как выстраивается такой контроль и кто именно извле-кает прибыль из результатов труда. В узком смысле рабочий класс не контролирует рабочую силу и вынужден добровольно продавать ее на рынке труда. В широком смысле, когда любой труд становится одновременно товаром и значимой дея-тельностью, контроль над производительными навыками является спорной зоной и местом выстраивания новых границ между производством и воспроизводством, работой и домом. Насколько удастся представить процесс переформатирования от-ношений в этой сфере в социологических категориях, настолько будет разрешен вечный спор между марксизмом и феминизмом об источниках доминирования и соотношении разных форм власти.