Макс Вебер: вехи интеллектуальной биографии

Размещено на http://www.allbest.ru/

Статья по теме:

Макс Вебер: вехи интеллектуальной биографии

Тимофей А. Дмитриев, Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики», Москва, Россия

Резюме

Статья посвящена историко-биографическим исследованиям жизни и творчества Макса Вебера. Завершение публикации издательством «MohrSiebeck» в 2018 г. академического Полного собрания сочинений Макса Вебера не только позволило поставить на новую текстологическую основу систематизацию трудов Вебера в целях общего теоретического обоснования и самопрояснения социологии, но и вывело на новый уровень работу над историко-биографическими исследованиями, посвященными жизни и творчеству М. Вебера. Это было достигнуто за счет введения в оборот значительного числа новых источников и уточнения старых. В центре статьи находится анализ историко-биографических исследований о М. Вебере с упором на его последнюю интеллектуальную биографию, опубликованную в 2019 г. и написанную Гангольфом Хюбингером, одним из ведущих немецких вебероведов и издателей академического Полного собрания сочинений Вебера. Значительную часть этой работы составили публикации, появившиеся в процессе работы над изданием полного академического собрания сочинений и писем Макса Вебера, в осуществлении которого Хюбингер принимал участие начиная еще с 1980-х годов, а с 2004 г. -- в качестве члена редакционной коллегии этого монументального проекта и редактора отдельных томов.

Новая интеллектуальная биография Вебера строится на развертывании нескольких сквозных тем, -- социальной и культурной характеристики переломной эпохи в развитии «организованного модерна» на Западе, становлении Вебера как личности и ученого, интеллектуализации мира модерна и его последствий, разработки Вебером новой политической науки -- политической социологии, а также на анализе академических и интеллектуальных сетей, в которые Вебер был вовлечен как ученый и политик.

Ключевые слова: культурный перелом рубежа XIX-XX вв., организованный модерн, демократизация массовой политики, интеллектуализация и рационализация мира, интеллектуалы, политическая социология, академические и интеллектуальные сети, «парадигма Вебера»

Timofey A. Dmitriev, HSE University, Moscow, Russia Max Weber: Milestones of an Intellectual Biography

Abstract:

The article reviews current historical research on the life and work of Max Weber. The completion of the Max Weber Gesamtausgabe (Collected Works) by the Mohr Siebeck publishing house not only made it possible to put a new textual basis behind the systematization of Weber's legacy -- which is key for a general theoretical grounding and self-explanation of sociology--but 9 also elevated historical and biographical studies devoted to Weber. This has been achieved by introducing many new sources and clarifying old ones. The article is based on an analysis of Weber's most recent intellectual biography published in 2019. It was written by Gangolf Hubinger, a German academic and a member of the MWG editorial staff since 2004. Hubinger's book presents Weber's life as a convergence of some concentric circles that revolve around several major themes. Among them are social and cultural features of "organized modernity" as the turning point era in the history of the West; the formative years of Weber as an individual and a scholar; the intellectualization of modernity and its consequences; Weber's invention of a new academic discipline, political sociology; the intellectual networks with which Weber was involved as a scholar and politician. An important advantage of this new biography is that it provides a detailed description of the current study of Weber's theoretical legacy and the prospects for the development of a "Weberian paradigm" in today's social science and humanities.

Keywords: cultural turning point of the turn of the XIX-XX centuries, "organized modernity", democratization of mass politics, intellectualization and rationalization of the world, intellectuals, political sociology, academic and intellectual networks, "Weberian paradigm"

К настоящему времени в мировом вебероведении сложился довольно обширный корпус исследований, посвященных жизни и творчеству Макса Вебера. К произведениям преимущественно биографического жанра, сочетающим рассказ о жизненном пути Вебера с отчетом о его идейном развитии, можно отнести в порядке их появления биографию Вебера, написанную его женой Марианной [Weber1926; Вебер 2007], комментированные собрания документов о жизни и творчестве Вебера, изданные Рене Кёнигом и Йоханнесом Винкельманом [Konig, Winckelmann1963] и Эдуардом Баумгартеном [Baumgarten1964], а также биографию М. Вебера, написанную Хансом-Норбертом Фюгеном [Fugen1985] для популярной биографической серии издательства «Rowohlt». Работы, выполненные в жанре интеллектуального портрета великого мыслителя и затрагивающие ключевые вехи его жизненной и идейной эволюции, были написаны Вольфгангом Моммзеном [Mommsen 1974a(1959)], Рейнхардтом Бендиксом [Bendix1960], Франко Ферраротти [Ferrarotti1978, 1982] и Фрицем Рингером [Ringer2004]. К ним можно добавить работы, содержащие реконструкцию проблемно-идейного комплекса теорий, концепций и понятий великого немецкого мыслителя, которые после окончания Второй мировой войны мы находим -- опять-таки в порядке их публикации -- у Жюлье-на Фройнда [Freund1966], Раймона Арона [Арон 1993 (1967)], Артура Мицмана [Mitzman1970], Энтони Гидденса [Giddens1971, 1972], Вольфганга Моммзена [Mommsen 1974b], Станислава Андрески [Andreski1984], Рэндалла Коллинза [Collins1986], Вильгельма Хённиса [Hennis1987], Лоуренса Скаффа [Scaff1989], Ханса-Петера Мюллера [Muller2007].

Ситуация первых двух десятилетий XXI века отмечена лавинообразным ростом публикаций о Максе Вебере биографического характера. Даже если брать в расчет только монографии, то и тут количество работ, опубликованных за последние годы, выглядит довольно внушительно. В 2005 г. появляется биография Вебера, написанная Иоахимом Радкау [Radkau2005], а в 2014-м--сразу две биографии Вебера, одна из которых принадлежит перу социолога Дирка Кеслера [Kasler2014], а другая -- журналиста газеты «FrankfurterAllgemeineZeitung» Юргена Каубе [Kaube2014; Каубе 2016]. Если добавить к ним «биографически ориентированные монографии Гюнтера Рота [Roth2001], Михаэля Зукале [Sukale2002] и Лоуренса Скаффа [Scaff2013], то мы получаем более 4000 страниц биографического описания, без учета сборников, посвященных личности Вебера» [Швинн, Альберт 2017: 202]. Наконец, в 2016 г. выходит в свет исследование Райнера Марио Лепсиуса «Макс Вебер и его окружение» [Lepsius2016], посвященное академическим, интеллектуальным и общественно-политическим связям и контактам М. Вебера.

На фоне постоянно растущей биографической и систематической литературы, посвященной Максу Веберу, его жизни и теоретическому наследию, книга Гангольфа Хюбингера «Макс Вебер. Этапы и импульсы интеллектуальной биографии» [Hubinger2019] занимает особое место. Это первая интеллектуальная биография Вебера, написанная на основе его полного собрания сочинений одним из непосредственных участников этого академического проекта.

Гангольф Хюбингер (род. в 1950 г.) -- известный немецкий специалист по интеллектуальной истории, бывший профессор сравнительной истории культуры и старший научный сотрудник Центра «B/OrdersinMotion» Европейского университета «Виадрина» (Франкфурт-на-Одере), член редколлегий академических собраний сочинений Макса Вебера («MaxWeber-Gesamtausgabe») и Эрнста Трёльча («ErnstTroeltsch-KritischeGesamtausgabe»).

В книгу вошли статьи автора, посвященные различным этапам и эпизодам интеллектуальной биографии М. Вебера, написанные в период с 1988 по 1995 и с 2004 по 2018 гг.

Значительную часть этих статей составили публикации, появившиеся в процессе работы над изданием полного академического собрания сочинений и писем Макса Вебера, в осуществлении которого Хюбингер принимал участие начиная еще с 1980-х годов, причем с 2004 г. -- в качестве члена редакционной коллегии этого монументального проекта и редактора его отдельных томов.

Подготовка к академическому изданию Полного собрания сочинений (ППС) Макса Вебера была начата немецкими учеными в 1974 г., первый том вышел в тюбингенском издательстве «MohrSiebeck» в 1984 г., а последний -- в 2018-м. Издание делится на три раздела, первый из которых включает в себя социально-научное и политико-полемическое наследие Вебера в виде статьей, брошюр, книг, докладов и выступлений (в общей сложности 34 тома), второй -- его личную и деловую переписку (13 томов) и третий -- лекционные курсы (7 томов).

Что касается Г. Хюбингера, то он выступал в роли редактора-составителя и автора аналитических разделов к тому ПСС М. Вебера, где были впервые опубликованы лекции по курсу 1920 г. «Всеобщее учение о государстве и политика (социология государства)», который Вебер начал читать незадолго до своей смерти в Мюнхенском университете [Weber2009], соредактора томов, содержащих собрание писем Вебера за 1875-1886 [Weber 2017a] и за 1903-1905 гг. [Weber2015], а также тома, содержащего выступления и статьи Вебера времен Первой мировой войны [Weber1984].

С завершением издания ПСС М. Вебера появилась надежная текстологическая основа не только для «систематизации его трудов с целью общего теоретического обоснования и самопрояснения социологии» [Швинн, Альберт, 2017: 201], на что справедливо указывают ведущие современные вебероведы Томас Швинн и Герт Альберт, но и для того, чтобы поставить на совершенно новый уровень работу над историко-биографическими исследованиями, посвященными жизни и творчеству М. Вебера. Интеллектуальная биография Вебера, написанная Г. Хюбингером, по праву может считаться первым опытом исследования, проведенным с новых, принципиально изменившихся благодаря завершению издания ПСС позиций современного вебероведения.

Становление ученого и политика

Как того и требуют законы жанра интеллектуальной биографии, Г. Хюбингер начинает со становления молодого Макса Вебера как личности и ученого. Он дает подробный очерк его взросления и учебы, причем делает это на новом материале, широко используя опубликованные не так давно в полном собрании сочинений юношеские письма М. Вебера его родным и друзьям [Weber 2017a, 2017b], которые вплоть до начала XXI века были известны лишь эпизодически, в основном благодаря тому, что на некоторые из них ссылалась жена Макса Вебера Марианна в биографии своего мужа [Вебер 2007 (1926)].

Это позволяет по-новому взглянуть на многие прежде известные эпизоды жизненного и интеллектуального формирования Вебера, иначе понять отдельные черты его личности и его отношения как со своей семьей, так и с друзьями и коллегами из академической среды.

Г. Хюбингер показывает, что жизненный и интеллектуальный путь Вебера складывался из различных этапов, на каждом из которых он выступал не только в качестве актера, действующего на политической, культурной и интеллектуальной сценах немецкого модерна, но и в качестве аналитика того сценического действия, которое на них происходило. При этом позицию Вебера-ученого -- аналитика и диагноста эпохи -- определяло в первую очередь то, что во «всех сферах жизни» мира модерна он усматривал борьбу, происходящую между «Богом» и «дьяволом», которые в современных условиях принимают образ «безличных сил», причем «индивид должен решить, кто для него Бог и кто дьявол. И так обстоит дело со всеми сферами жизни» [Weber1992: 101; Вебер, 1990 (1917): 726].

Подобная позиция Вебера-ученого была обусловлена прежде всего тем, что европейскую культуру рубежа XIX-XX веков он воспринимал не только как сложно устроенную благодаря ее дифференциации на различные автономные сферы, но и как сотканную из противоречий и отягощенную множеством проблем. Массовое индустриальное общество начала XX века, с которым ему довелось иметь дело как ученому и политику, обладало богатой и дифференцированной культурой, в рамках которой сталкивались друг с другом ценностные установки, характерные для разных жизненных порядков, -- науки, искусства, религии, светской морали и т.д.

Эта новая европейская культура рубежа веков складывалась из трех основных элементов: массового рынка, на котором обращались материальные и духовные ценности; демократизированной картины мира и истории, а также из онаучивания социальных самоописаний общества (VerwissenschaftlichungsozialerSelbstbeschreibungen). Традиционные образцы когнитивного и социального порядка на заре нового века все еще сохраняли свою силу в качестве нормативных ориентиров социального действия и индивидуального выбора, однако в обществе «организованного модерна» [Wagner1994] становилось все сложнее найти такие бесспорные религиозные или научные авторитеты, на которые можно было бы, как прежде, с полной уверенностью положиться.

Решающее значение для формирования духовного и интеллектуального облика М. Вебера автор книги придает событиям рубежа двух веков, отмеченным «культурными войнами» за толкование жизненных порядков модерна. Горизонтом веберовского мышления стал «культурный перелом» (Kulturschwellen), который приходится на начало XX века. Этим переломом сопровождался переход Германии от эпохи Бисмарка к эпохе Вильгельма II, который завершился поражением страны в Первой мировой войне, крушением Германской империи и провозглашением республики в 1918 г. В понимании автора книги «культурный перелом» -- это такое особое время, когда «восприятие глубоких исторических изменений приводит к принципиальному изменению представлений общества о самом себе» [Hubinger2019: 2]. В свою очередь кристаллизация новых моделей самонаблюдения общества имела следствием изменение как смысловых горизонтов, в которых люди воспринимали социальную действительность, так и их отношения к ней.

Многие современники Вебера хорошо отдавали себе отчет в том, что они живут в переломный для европейского модерна момент. Его характерным симптомом стало испытанное Европой перед Первой мировой войной «сильное ускорение», в рамках которого расширение сетей экономики, коммуникаций и торговли сочеталось с подъемом национального самосознания и обострением конкуренции между ведущими империалистическими державами [Bayly2014]. Период послевоенного восстановления и относительной стабилизации европейского «организованного модерна» (1919-1928) был отмечен подъемом кризисного сознания и нарастанием пессимистических настроений, связанных с мыслями о закате европейской цивилизации.

Г. Хюбингер широкими мазками рисует духовную и культурную ситуацию в Германии на переломе двух веков, на фоне которой проходило становление М. Вебера как ученого и политика. Перед Первой мировой войной идея «нации» прочно заняла в Германии первое место среди высших культурных ценностей и стала организующим принципом нормативного социального порядка. Как либеральные, так и консервативные буржуазные круги были согласны друг с другом в том, что Германия должна занять принадлежащее ей по праву центральное место среди ведущих империалистических держав.

Даже в католических и социал-демократических кругах, которые еще в 1870-е--1880-е годы при канцлере Бисмарке подвергались правительственным преследованиям и запретам и испытывали давление со стороны прусско-германского государства и гегемониальной протестантской культуры, националистические настроения на рубеже веков получили широкое распространение. Начиная с 1900 г. решающее значение для изменения политических настроений 14 в Германской империи имели процессы демократизации и расширения гражданских прав, связанные с демократическим притязанием масс на равноправное участие во всех благах цивилизации общего немецкого «отечества».

Историки имеют обыкновение прибегать к рассуждениям о «лаборатории модерна», дабы показать, как после 1880 г. в странах Западной и Центральной Европы ускоряются «базовые процессы» индустриализации, национализации, урбанизации, демократизации, индивидуализации и онаучивания социального знания.

Культура также не стоит на месте, поскольку в это же самое время «социальные эксперты и интеллектуалы, художники и политики, инженеры и предприниматели» создают «новые образцы порядка, политические формы, стили жизни и жизненные миры» [Raphael2011: 10]. Следствием этих социальных и культурных новаций становится переворот в культурной жизни обществ модерна, происходящий на рубеже двух веков.

Если эпохальный переворот 1800 г. был отмечен «двойной революцией» (термин принадлежит английскому историку Эрику Хобсбауму) -- промышленной (в Англии) и демократической (во Франции и сопредельных с ней державах) [Хобсбаум 1999а], -- то применительно к эпохальному перевороту 1900 г. можно говорить об аналогичной двойной «культурной революции». С одной стороны, жизнь европейских массовых обществ начала XX века характеризуется плюрализацией и демократизацией форм жизни и картин мира.

С другой стороны, быстрое изменение восприятий современных жизненных отношений ведет к появлению новых методов научного самоописания явлений общественно-политической, социальной и культурной жизни [Hubinger2019: 3-4].

Хюбингер полагает, что Макса Вебера следует считать сыном всех этих революционных преобразований, воплощенных в культурном переломе, ведущем к новой эпохе. Он принадлежал к элите, состоящей из людей знания, которые накануне и в годы Первой мировой войны работали над разрешением целого комплекса проблем. В его центре стоял вопрос, в каком направлении пойдет в будущем развитие той конкретной исторической констелляции, которая сложилась на Западе к началу XX века и состояла из глобального капитализма, суверенных национальных государств и демократической массовой политики. На решение этой теоретической задачи, тесно связанной с актуальными общественно-политическими проблемами, стоявшими перед Германской империей, было ориентировано создание Вебером социологии как науки о социальной действительности.

Макс Вебер был трезвым мыслителем и последовательным идейным борцом. Он вел жизнь ученого-интеллектуала и принадлежал к тем социальным ученым, которые посвятили всю свою жизнь онаучиванию социального мышления в «лаборатории модерна». Характеризуя идейный космос Макса Вебера, Хюбингер [Hubinger 2019: 331] отмечает, что его ядро составляли проблемы методического мышления и постижения логики всемирной истории, либерального диагноза эпохи и находящегося в его центре антагонизма между капитализмом и демократией.

В процессе непрерывного теоретического осмысления «социальной действительности» Вебер со всей ответственностью ученого воспринял импульс, данный социальной науке культурным переломом на рубеже 1900 г., и предпринял попытку при помощи выработки нового аналитического языка, новаторской понятийнокритической постановки общественно-политических проблем и перестройки социально-научного знания за счет его целенаправленной «социологизации» дать разностороннее описание современного мира в новую эпоху его истории, а также диагностировать основные тенденции его развития. Не меньший вклад внес он и в идейно-политическую борьбу своего времени, в рамках которой он выступал в роли мыслителя и политика, стоящего одновременно на либеральных и националистических позициях.

Эта двойственность позиций Вебера-ученого и Вебера-политика отчетливо прослеживается на протяжении всей его жизненной и интеллектуальной эволюции, в ходе которой буржуазная радикальность сочеталась с научным интеллектуализмом. Складывается впечатление, пишет Г. Хюбингер, что жизненное и творческое предназначение М. Вебера состояло в том, чтобы быть одновременно радикалом и рационалистом и постоянно жить в этом внутреннем напряжении.

Стиль мышления Вебера автор книги характеризует как «конфликт-либерализм» (Konfliktiiberalismus) [Hubinger2019: 9, 325, 338- 340]2. Отличительными чертами этой политической и мировоззренческой позиции, которая отличала М. Вебера от его соратников по либеральному лагерю, была высокая оценка конфликта и борьбы как неизбежной составляющей не только общественно-политической, но и культурной жизни [Ibid.: 161-180], а также особый акцент на свободе индивида, его индивидуальных гражданских правах и жизненных шансах [Ibid.: 339]3. В фокусе стиля мышления М. Вебера, выдержанного в духе конфликт-либерализма, находился круг вопросов, который составлял центральную повестку германской, европейской и международной политики в первые десятилетия XX века. Как отмечает Г. Хюбингер [Ibid.: 242], важнейшими из них, которые легли в основу политического мышления Вебера, были «стремление могущественных национальных государств к занятию подобающего им положения в мире, парламентаризация конституционного устройства Германской империи и необходимость отказа от патриархальности в социальной политике». Свою проверку на прочность веберовскому конфликт-либерализму пришлось пройти в ходе Ноябрьской революции 1918 г. и последовавших за ней событий, когда создание Веймарской республики перевело проблему взаимного влияния историко-социологического мышления порядка и политических ценностей из разряда политической теории в разряд политической практики. В ту пору из круга гейдельбергских ученых вышло немало любопытных идей относительно того, как могли бы сочетаться на немецкой почве капиталистическое хозяйство и демократическое господство. Акцент при этом был сделан на элитарно-демократические структуры, в рамках которых формирование новых республиканских элит должно было сопровождаться демократической легитимацией их притязаний на власть со стороны немецкого массового общества. Г. Хюбингер сравнивает проекты политического переустройства Германии на новых демократических началах, предложенные М. Вебером, с проектами, сформулированными Эрнстом Трёльчем и братом Макса Вебера Альфредом, с тем, чтобы показать 17 различия и нюансы программ демократических реформ германской государственности в рамках общей либеральной позиции. Важным итогом этого сопоставления является вывод автора книги о том, что в отличие от М. Вебера, политическим горизонтом либерализма которого всегда оставалось могущественное национальное государство, проводящее активную, наступательную империалистическую политику на мировой арене, в работах Э. Трельча и А. Вебера 1918-1923 гг. появляется новый, более широкий политический горизонт, не ограниченный сугубо германскими рамками, но включающий в себя учет общих исторических судеб Европы в целом [Ibid.: 296].

Интеллектуализация мира и ее последствия

Практически все биографы Макса Вебера отмечают, что, несмотря на его стремление играть активную роль в немецкой общественно-политической жизни, он считал себя прежде всего ученым. Его позиция как ученого по отношению к науке вообще и немецкому академическому миру начала XX века в частности была двойственной. С одной стороны, он сам был активным участником «процесса интеллектуализации», которому в ту пору подвергался культурный мир модерна вследствие растущего онаучивания социального мышления. С другой стороны, он, как никто другой в его эпоху, сумел поставить под вопрос самостоятельную «ценность» науки как одного из жизненных порядков модерна [Hubinger2019: 9].

Исходя из своего понимания опыта «культурного перелома» эпохи, Вебер в докладе «Наука как призвание и профессия», сделанном в 1917 г., говорил, что современная наука не дает ее адептам нормативных принципов для личного образа жизни или же для обустройства социальных порядков. Шарлатаном следует считать того, кто в наши дни берется от имени науки указать пути к «истинному бытию», «истинному искусству», «истинной природе», «истинному Богу» или «истинному счастью» [Weber1992: 93; Вебер 1990 (1917): 718]. Не признавая за современной наукой права на руководство жизненным поведением индивидов, М. Вебер в то же время достаточно высоко оценивал когнитивный потенциал современной социологии как «науки о действительности» и видел в ней главную социальную науку модерна, которая помогает нам понять, как устроен современный мир и в каком направлении он развивается.

Вебер-ученый увязывал «судьбу нашей эпохи» с «характерной для нее рационализацией и интеллектуализацией и прежде всего раскол довыванием мира» [Weber1992: 109; Вебер 1990 (1917): 733-734].

Вопрос о том, что собой представляет процесс «рационализации»

18 в мире модерна, составлял постоянную тему его исследований. Материал для них давали ему прежде всего немецкая наука и культура рубежа двух эпох. Процессы развития как академической, так и массовой культуры в Германской империи во времена Вильгельма II были отмечены далеко зашедшими процессами интеллектуализации и профессионализации. Быстрый рост средств массовой печати и коммуникации в сочетании с отменой государственной цензуры способствовали тому, что культурная плюрализация достигла на рубеже веков нового качества.

Профессионализация ремесла журналиста может служить важнейшим индикатором перехода от буржуазной элитарной к демократической массовой культуре. В Германии той поры выходило порядка 4000 газет. На рубеже 1900 г. немецкое общество становится массовым обществом, что находит свое выражение в ежедневной многотиражной прессе, которая в своем политическом многоголосии в качестве «четвертой власти» превращается в движущую силу плюрализма и конкуренции на массовом рынке, где соперничают между собой религиозная и светская картины мира, коллективные представления об организации социальной действительности, центрированные на обществе в целом или на отдельных социально-профессиональных группах, а также индивидуально или коллективно оформленные нормативные образцы личного поведения [Hubinger2019: 3]. Вебер с большим вниманием следил за этими изменениями и за борьбой старых и новых группировок интеллектуалов в публичной культуре Германии рубежа двух веков.

Важное открытие, которое Г. Хюбингер делает в своей новой книге, заключается в том, что, по его мнению, профессиональный журналист для Вебера служил примером скорее положительного, нежели отрицательного типа человека интеллектуального труда в современную эпоху. В 1910-е годы Вебер проявлял серьезный интерес к журналистам и журналистике и даже разработал ряд проектов, направленных на исследование этой динамично развивавшейся культурной среды. Он полагал, что изучение этих вопросов поможет социально-научному прояснению того, «как эти влияния должны воздействовать на формирование современного человека». Применительно к массовой прессе и ее воздействию на современное общество Вебера [Вебер 2007 (1926): 357] прежде всего интересовал вопрос, «в какой мере она производит сдвиг в отношении к надындивидуальным благам культуры, что она уничтожает и что создает в области веры и надежд масс, в чувстве жизни».

На этом фоне досадным упущением автора книги выглядит то, что, посвящая целую главу отношению Вебера к журналистике и профессии журналиста в Германии эпохи Вильгельма II [Hubinger2019: 103-116], Г. Хюбингер ограничивается реконструкцией академического интереса Вебера к этой профессии, но совершенно не затрагивает непростую историю многочисленных скандалов и конфликтных ситуаций, связанных с искажением немецкой прессой мнений и высказываний Вебера по самому широкому кругу общественно-значимых вопросов, что в свою очередь требовало от Вебера разъяснений публичного толка и наносило немалый ущерб его репутации. Если бы автору удалось осветить еще и эти коллизии, то нарисованная им картина отношений Вебера с прессой и журналистами заиграла бы новыми красками.

Правда, справедливости ради стоит отметить, что Вебер вовсе не дезавуировал роль современных интеллектуалов, в том числе журналистов, в их противоположности традиционным кругам буржуазии, привилегированной посредством образования (Bildungsburgertum); напротив, он оценивает их культурное значение очень высоко. В частности, по поводу роли журналистов в мире «организованного модерна» вообще и в Германии в эпоху Вильгельма II, в частности, Вебер, в полном согласии с антиномическим характером своего мышления, высказывается в том духе, что, если «литераторы» заколдовывают картины мира и отношения господства, подсовывая тем самым общественности ложные ориентиры, то «журналисты», напротив, расколдовывают их [Ibid.: 111-112].

Культурную власть книги и печатной прессы в немецкой культуре рубежа двух веков нередко принято характеризовать с помощью ярлыка «интеллектуализма» (Intellektualismus). Вебер превратил это общеупотребимое понятие тогдашнего дискурса в социально-научное понятие «интеллектуализации» (Intellektualisierung), выражающее определенный вектор всемирно-исторического развития1, и связал его с понятием «интеллектуал» (Intellektuelle), которое он использует для обозначения людей знания, вовлеченных в идейные дебаты по поводу проблем общественно-политической и культурной жизни и создающих нормативные стандарты жизненного поведения как отдельных индивидов, так и больших человеческих объединений и коллективов. При этом «он направил споры об интеллектуалах в иное русло, чем во Франции, где это понятие в то время сделало политическую карьеру. В гораздо более всеобъемлющем культурно-социологическом смысле Вебер рассуждает об интеллектуалах, начиная с возникновения древних мировых религий и вплоть до русской революции, как об операторах идей, посредниках между религией и миром и сословии носителей связанной с действием идейной борьбы» [Ibid.: 7].

Благодаря подобным содержательным трансформациям понятие «интеллектуалы», как убедительно показывает Г. Хюбингер, начиная с 1913 г. становится важнейшей концептуальной новацией в аналитическом словаре социологии М. Вебера. Он использует это 20 понятие в целях социально-научного анализа и социальной критики сразу в трех областях: в качестве систематического понятия в своей теории социального действия, в исторической социологии религии и в политической публицистике. С точки зрения систематической и исторической социологии М. Вебера, интеллектуалы служат своего рода «посредниками в ориентации» (Weichensteller) в том, что касается направления жизненного поведения, социального действия и политического движения масс. Имея в виду «своеобразие интеллектуальных слоев» и ту роль, которую они сыграли в мировой истории, Вебер при переработке своей «Хозяйственной этики мировых религий» в 1920 г. специально вставил в нее часто цитируемый пассаж о значении «картин мира», создаваемых «идеями», для мировой истории, которые «очень часто служили вехами (Weichensteller), указывающими путь, по которому следовала динамика интересов. Картина мира определяла ведь, “от чего” и “в чем” искали спасения и об этом надлежит помнить--могли его обрести» [Weber1989: 101; Вебер 1994 (1920): 55]. Однако в отличие от немецкого историцизма XIX века в социологической систематике Вебера идеи воздействуют на ход мировой истории не непосредственно, но исключительно через своих социальных носителей, в роли которых выступают различные конкретно-исторические слои интеллектуалов.

Помимо понятия «интеллектуал» Вебер пользовался в своих публикациях терминами «литератор» (Literat) и «журналист» (Journalist), чтобы с их помощью концептуализировать и политически оценить изменение роли интеллектуалов на рубеже двух веков в связи с социальным упадком буржуазных слоев XIX века, привилегированной посредством образования. Оба понятия ведут в самое средоточие саморефлексии Вебера как ученого и политика. Как в полемико-политической остроте, так и в аналитической строгости оба они идеально-типически увязывают существенные признаки интеллектуальных профессий вильгельмовской эпохи. При этом в противоположность типу профессионального журналиста другой тип современного интеллектуала, именуемый «литератором», Вебер оценивал резко негативно. К нему он относит своих образованных современников, чьи политические суждения не прошли школу основных социологических познаний; всех тех «людей знания», кто не способен отдать должное социальным антагонизмам и противоречиям между базовыми институтами современного экономического и общественно-политического устройства, таким как капиталистическое предпринимательство и профсоюзы, партии и бюрократия, -- в качестве движущих сил развития «организованного модерна» на Западе; наконец, всех тех, кто романтикой образов идеализированного будущего или же прошлого сбивал политическую общественность с верного пути [Hubinger2019: 107-108].

В политической публицистике Макса Вебера 1917-1919 гг., а также в его докладах «Наука как призвание и профессия» (1917) и «Политика как призвание и профессия» (1919), рассчитанных в первую очередь на молодых ученых, мы находим мощнейшую атаку на «романтический интеллектуализм» и на «интеллектуалов кофеен».

Социальные последствия их влияния он открывает в юношеском движении, ориентированном на реформу жизни; свое концентрированное выражение эти тенденции получают в мессианизме социалистов. В юношеском движении протест у Вебера вызывало прежде всего все более заметное бегство от жизненных порядков культуры капитализма и правового государства. Что же касается социализма, то он нес с собой прямую угрозу разрушения данных порядков. Подтверждение своим опасениям Вебер получил во время культурных сессий в замке Лауэнштейн весной и осенью 1917 г.

Здесь перед ним прошла целая вереница современных интеллектуалов разного склада: приверженцев литературного экспрессионизма, романтического государственного социализма или же «душевной политики». В противовес интеллектуалам -- носителям этих массовых настроений и ценностных ориентаций Вебер «защищает 22 ценности буржуазно-рационального жизненного поведения против новых революционно-антибуржуазных культурных течений» [Ibid.: 112]. Именно этим определялась глубинная причина его оппозиции как к юношескому движению с его планами далеко идущей реформы немецкой жизни, так и к различным социалистическим, анархистским или же консервативно-патерналистским утопиям перестройки общественно-политических порядков.

Новая политическая наука для нового мира

За последние сто лет в вебероведении появилось не так много работ, целиком посвященных политической теории и политической мысли Макса Вебера. Наиболее значительные из них представлены исследованиями Якоба-Петера Мейера [Mayer1956], ученика Вебера Карла Лёвенштейна [Lowenstein1965], Вольфганга Моммзена [Mommsen 1974a], Энтони Гидденса [Giddens1972], Дэвида Битема [Beetham1974] и Стефана Бройера [Breuer, 1991; 1994]. Тем ценнее те новейшие разработки, которые позволяют уточнить эволюцию политических воззрений М. Вебера и прояснить характер его концепций в области политической теории, понять этапы ее формирования в контексте политических перемен и политического опыта рубежа XIX-XX веков.

Распространение феномена массовой политики в сочетании с интенсивными процессами онаучивания социального мышления требовало появления новых научных дисциплин, ориентированных на осмысление массовых явлений общественно-политической жизни, характерных для индустриального общества начала XX века. Новому миру, рожденному на переломе веков, была нужна новая политическая наука. Подобная постановка вопроса вплотную подводила европейских ученых и интеллектуалов к изучению того, каким образом структурные изменения форм политического господства влекут за собой появление новых форм политического знания.

На рубеже XIX и XX веков Западная Европа находилась в процессе масштабных трансформаций, которые вели к превращению либерального буржуазного общества в индустриально-капиталистическое массовое общество. В этот период европейские народы испытали резкое «ускорение» всех «жизненных порядков», что повлекло за собой грандиозные последствия. Мир повседневной жизни во всех своих проявлениях все больше подчиняется ритму высокотехнизированного труда. Распространение массового образования способствовало развитию грамотности и появлению массового рынка печатной продукции. Возникает новый политический массовый рынок, на котором массовому избирателю предлагаются разнообразные идейные альтернативы, а также политические повестки дня, основанные на организованных интересах и продвигаемые различными акторами, действующими в рамках многопартийной системы. В ходе процесса демократизации организованные партии с профессиональными политиками во главе не только борются за власть, но временами и оспаривают легитимность существующего политического устройства. На международной арене эти процессы дополняются соперничеством «могущественных европейских держав» -- «europaischeWeltmachte», как их окрестил Макс Вебер, -- обусловленным бурным экономическим ростом и растущими колониальными притязаниями.

Везде, где общества испытывали такие масштабные изменения жизненных форм, возникала острая потребность в новых научных критериях политического самонаблюдения и самоописания. Изменившийся политический ландшафт обществ модерна требовал нового социально-научного знания о нем, которое должна была дать новая политическая наука. Именно благодаря этому обстоятельству «эра демократизации оказалась золотым веком для новой политической социологии, которую создали Дюркгейм и Сорель, Острогорский и [Сидней и Беатриса] Уэбб, а также Моска, Парето, Роберт Михельс и Макс Вебер» [Хобсбаум 1999b: 128, 129]1.

В Германии в 1910-е годы над решением задачи создания новой политической науки активно работали Макс Вебер и его друг и коллега Роберт Михельс (1876-1936). В фокусе исследовательских интересов этой новой науки оказались прежде всего итоги и последствия первой волны «демократизации» европейского модерна (1875-1914) -- образование новых политических и культурных элит, их шансы на завоевание при помощи демагогии политического расположения масс, борьба новых массовых политических партий за власть, массовая пресса как «четвертая власть», а также роль парламента и всеобщего избирательного права в условиях массовой демократии.

Вебер и Михельс исследовали пути европейского и американского модерна XX века, поставив во главу угла ориентированное на методы социальных наук осмысление таких новых политических явлений, как массовые забастовки, синдикализм в рабочем движении, организованное профсоюзное движение и социальная политика государственных бюрократий. В публичных дебатах времен 24 Германской империи они, однако, отдавали предпочтение разным моделям общественно-политического порядка. Если Вебер всегда заявлял о себе как о сознательном члене буржуазных классов и выступал с позиций индивидуалистического гуманизма, то Михельс испытывал сперва симпатии к социализму, а затем -- к итальянскому фашизму. Тем не менее, как отмечает Г. Хюбингер, «в критическом диалоге оба они многому научились друг у друга; за десять лет их плодотворного обмена они заложили основы политической социологии» [Hubinger2019: 185].

В «век империи» политическая наука была вынуждена расширить свои горизонты и изменить свою картину истории. Феномен политического «господства» в рамках современного государства можно было адекватно понять, лишь поместив его в более широкий контекст общеевропейского процесса развития, который в свою очередь требовал учета еще более широкого контекста мировой экономики и международных отношений. Такая постановка вопроса требовала отказа от романтической идеи особого немецкого пути и особого немецкого «понимания государства» как служения индивида общественному целому и вела к признанию универсального значения демократических политических форм для обществ модерна. Именно об этом Вебер писал в преамбуле к своей статье «Парламент и правительство в по-новому устроенной Германии» (1918), делая основной акцент на мысли о том, что «для современного демократического государства существует не сколько угодно, а лишь ограниченное количество форм. Для дельного политика существенный вопрос, на который надо отвечать в зависимости от политических задач нации, сводится к следующему: какие из этих форм целесообразны для его государства в тех или иных конкретных случаях? Лишь достойное сожаления неверие в собственные силы германства может ошибочно полагать, что немецкая сущность будет поставлена под сомнение, если мы будем разделять с другими народами целесообразные государственно-политические институты» [Weber1984: 434; Вебер 2003 (1918а): 110].

Онаучивание мышления о социальном порядке в сочетании с демократизацией общественно-политической жизни требовало от немецких ученых мужей уяснения того, какое место научное осмысление политики должно занимать в ряду правовых, исторических и социально-экономических дисциплин. При этом создание и освоение новых форм научного описания и осмысления массовой политики в Германии на рубеже двух веков осложнялось тем, что в корпусе академических дисциплин, преподававшихся в ту пору в немецких университетах, не была представлена политическая наука в качестве самостоятельной дисциплины. Ее место занимал обширный и сложный комплекс наук о государстве и праве (Staatswissenschaften), которому в немецких университетах той поры соответствовали учебные курсы под общим названием «Общее учение о государстве и политика» («AllgemeineStaatslehreundPolitik»). Этот сложный комплекс наук о государстве и праве не стоял на месте, но находился в процессе весьма примечательной эволюции, одной из отличительных черт которой было постепенное отделение исторического учения о конституции от систематического учения о государстве и праве, которое стало набирать обороты после появления в 1890 г. «Настольного словаря наук о государстве» («HandworterbuchderStaatswissenschaften») [Hubinger 2019: 209].

Макс Вебер был не одинок в своем стремлении дать новой форме социально-научного знания права гражданства в немецком академическом мире. Вместе с ним в данном направлении трудились такие корифеи немецкой науки рубежа двух эпох, как правовед Георг Еллинек (1851-1911) и историк Отто Хинце (1861-1940). Как полагает Г. Хюбингер, именно эти двое ученых в эпоху Германской империи (1871-1918) открыли перед политической наукой новые перспективы [Hubinger2019: 201]. Действуя каждый в своей профессии, они, выражаясь фигурально, стремились влить молодое вино в старые мехи, т. е. перестроить привычный и давно прижившийся в немецких университетах курс «Всеобщее учение о государстве и политика» таким образом, чтобы в поле его традиционной проблематики попали новые общественно-политические явления, исследуемые при помощи современных методов социальных наук. По словам Г. Хюбингера, «они по-новому поставили в центр внимания идеаль- 26 ные поводы и материальные интересы, на которые ориентируется политическое действие с тем, чтобы критически рассмотреть сложность современного общества, новые техники господства, ориентированные на то, чтобы заручиться доверием масс, рост могущества государственных бюрократий, проблемы регламентации и дисциплины на крупных промышленных предприятиях, а также новые формы общественной самоорганизации в рамках крупных союзов.

Благодаря преодолению границ между дисциплинами и благодаря междисциплинарному синтезу им удалось придать новое дыхание исследованию “государства как исторического и социального явления”» [Hubinger2019: 203].

Появление в 1900 г. «Всеобщего учения о государстве» гейдельбергского правоведа Георга Еллинека, а также его статей по конституционному праву открыло новую перспективу научного понимания государства, в которой Вебер так нуждался [Jellinek1900]. Это особенно касалось проведенного Еллинеком деления «всеобщего учения о государстве» на «всеобщее социальное учение о государстве» и «всеобщее учение о государственном праве». Как отмечает Г. Хюбингер [Hubinger2019: 212-213], «в этой перестановке Вебер нашел плодотворный отправной пункт для тематизации государства в рамках нового научного построения учения о человеческих сообществах».

Отталкиваясь от эвристически полезного выделения «всеобщего социального учения о государстве», осуществленного Еллинеком, Макс Вебер развивает свое собственное «научное осмысление политики» в форме «социологии государства». Первым шагом на этом пути можно считать статью Вебера «Объективность социально-научного и социально-политического познания» (1904), в которой были предприняты первоначальные усилия по концептуализации понятия «государство» при помощи социологических понятий. За ней почти десятилетие спустя последовала статья «О некоторых категориях понимающей социологии» (1913), в которой была продолжена тематизация некоторых важных категорий политической социологии М. Вебера и, в частности, понятия «борьбы» («Kampf») [Weber2018: 389-440; Вебер 1990 (1913): 495-546]. Помимо всего прочего в теоретическом плане эта статья важна тем, что в ней Вебер впервые подробно показывает, чем понятийная систематика социологии государства отличается от юридической систематики.

Однако решающий прорыв в создании социологии государства был сделан в публицистике Вебера времен Первой мировой войны. «Великую войну, -- пишет Г. Хюбингер, -- Вебер пережил как великий вызов в экзистенциальном смысле слова. Универсально-исторически мотивированный интерес к самым разнообразным практикам господства и их типам теперь все больше сосредоточивается на современном государстве, его институтах и на контролируемом им ресурсе насилия как во внутренней, так и во внешней политике» [Hubinger2019: 218]. Политическая публицистика военных лет, будучи в значительной степени полемически направлена против политических элит Германской империи, сопротивлявшихся реформе политического устройства страны в направлении его демократизации, «дала Веберу повод систематизировать свои представления о процессах бюрократизации, парламентаризации и демократизации, рекрутировании политических элит, партиях и избирательном праве, федеративном устройстве, прусской гегемонии и империалистическом миропорядке» [Ibid.: 168].

Тем самым в годы войны в центр социологического анализа господства у Вебера смещается проблематика, связанная с анализом специфики государства модерна, его исторического становления в раннее Новое время в острой конкурентной борьбе с другими политическими общностями, равно как и с изучением его функций в качестве современного массового государства в форме могущественного национального государства. Для такого сдвига исследовательских интересов немецкого ученого было много причин. К их числу можно отнести и экзистенциальный опыт войны, и острую необходимость перестройки государственного устройства Германии на демократических началах после ее окончания, и успехи, достигнутые на путях научного осмысления современной политики [Ibid.: 217-218].

Как показывает Хюбингер, начиная с 1915 г. проблемы «социологии государства» занимали Вебера больше, чем любая иная проблематика политической науки. В эту пору Вебер как homopoliticusвыступает одновременно в трех ипостасях: 1) в качестве эксперта при обсуждении проблем послевоенного устройства Центральной и Западной Европы в 1916-1917 гг., а после Ноябрьской революции 1918 г. при разработке нового конституционного порядка Рейха; 2) в качестве публициста в ходе освоения немецким постреволюционным обществом новых демократических ценностей и моделей действия; 3) в качестве ученого при анализе различных типов господства [Ibid.: 7, 8, 116, 218]. По мнению Хюбингера, «эти три роли, которые он [Макс Вебер] вплоть до получения профессуры в Мюнхене пытался исполнять с равным рвением, требуют более подробного освещения как с точки зрения их разделения, отстаивавшегося самим Вебером, так и с точки зрения фактических пересечений и влияний между государственным интересом, критикой государства и теорией государства. Ведь общий для них всех исходный пункт образует структура из «государственного права», «государственной воли», «государственной идеи» и «государственной техники»» [Ibid.: 218].

Четко различая эти измерения государственного мышления, Вебер подходит к их оценке с ценностной точки зрения, согласно которой выбор адекватной «государственной формы» должен быть подчинен «историческим задачам немецкой нации» [Weber1984: 432; Вебер 2003 (1918a): 107].

Вплоть до самой смерти тщательный анализ феномена политического господства оставался для Вебера открытым экспериментальным полем. Подобно Хинце и Еллинеку, Вебер воспользовался официальным курсом «Всеобщее учение о государстве и политика» после революции 1918 г. для чтения своих лекций в Мюнхенском университете по политической социологии. Правда, к его привычному названию он добавит в скобках выражение «социология государства» (Staatssoziologie), чтобы показать, что речь идет здесь не о повторении и уточнении уже известных истин, но о новой организации и ориентации политического знания. Если «всеобщее учение о государстве» принадлежало к числу давно сложившихся учебных курсов, читавшихся в немецких университетах на юридических факультетах, то своим дополнением Вебер, судя по всему, хотел показать своим слушателям, что, номинально присоединяясь к этой академической традиции, он содержательно пытался сказать что-то новое [Hubinger2019: 206]. Лекции о «всеобщем учении о государстве и политике (социология государства)» были анонсированы Вебером на летний семестр 1920 г. Четырехчасовая лекция должна была читаться каждый понедельник, вторник, четверг и пятницу.

Первая лекция состоялась 11 мая 1920 г. в переполненной аудитории

с характерным названием «AuditoriumMaximum», причем на лекции присутствовало более 500 человек, включая как записавшихся на лекции, так и многочисленных гостей. Последняя лекция курса состоялась во вторник 1 июня, поскольку 3 июня был праздник, а 4 июня лекция не состоялась по болезни Вебера, скончавшегося 14 июня 1920 г.

Часть лекций, которые не были прочитаны по причине скоропостижной кончины Вебера, сохранилась в двух копиях. Их сравнение может служить аутентичным свидетельством сказанного Вебером и делает возможным реконструкцию его идей. Изложение материала в них опирается на соответствующие параграфы из «Хозяйства и общества», незадолго до этого отданные Вебером в печать.

Это касается первой главы «Основные социологические понятия» и третьей главы «Типы господства» [Weber2013: 147-215; 449-591; Вебер 2016a: 67-112; 252-333]. Однако этим дело не ограничивается: наброски лекционного курса недвусмысленно свидетельствуют, что незадолго до смерти Вебер продолжал работать над уточнением тех аспектов своей социологии господства и государства, на которых он мог только вкратце остановиться в «Хозяйстве и обществе». Более того, в лекциях он стремился представить их своим слушателям 29 наглядно, с опорой на актуальные примеры европейской и североамериканской политики последних лет и десятилетий [Hubinger2019: 206]. Наиболее важным концептуальным новшеством, введенным Вебером в курсе лекций по социологии государства, была категория «цезаризма». Эта последняя встречается в его политической публицистике 1917-1919 гг., но отсутствует в «Хозяйстве и обществе».