Поиск аутентичной смерти и экономика впечатлений в практиках танатотуризма на территории России

К. Кэмпбелл отмечает, что потребители стремятся к удовлетворению не от продуктов и их реальных покупки и использования, а занимаются «образным поиском удовольствий» или так называемым «образным гедонизмом» Campbell, C. (1987) The Romantic Ethic and the Spirit of Modern Consumerism. Oxford:

Basil Blackwell.. В работе «Consumer Behavior Odyssey», посвященной паттернам потребления в современном обществе, Р. Белк, М. Уоллендорф и Дж. Шерри мл. упоминают символическое и сакральное потребление, что актуально как в связке с туристическими практиками вообще, так и с танатотуризмом в частности Belk R., Wallendorf M., and Sherry J. (1989) Consumer Behavior Odyssey..

Описанные выше установки, фокусирующиеся на эмоциональном потреблении, встраиваются и в канву, обозначенную немецким социологом Г. Шульце, как «Erlebnisgesellschaft», то есть «общество переживаний» Schulze G. (2005) Die Erlebnisgesellschaft. Kultursoziologie der Gegenwart. 2. Aufl. Frankfurt / New York: Campus Verlag.. Общество переживаний как фаза, следующая после общества потребления, постулирует концентрацию на собственном «я», а следовательно и на его развитии и пестовании. Поэтому одним из основных товаров на рынке становится чувственный и интеллектуальный опыт, эмоции и развитие кругозора. То есть, по мнению Шульце, потребительские установки и модели поведения переориентируются с внешнего на внутреннее. Потому туризм и посещение различного рода локаций, перемещение само по себе, как узнавание нового и приобретение нового опыта, становится столь важным императивом для членов современного общества.

В своей работе, посвященной семиотике туризма, Дж. Каллер объясняет туризм как коллекцию знаков и символов, конструирующихся на основе различения «каждодневного» и «экстраординарного», что и составляет когнитивную деятельность туристов Culler J.(1981) Semiotics of Tourism // American Journal of Tourism (1).. Семиотическую концептуализацию туристических достопримечательностей изложил в своей работе и Д.

Макканелл. По мнению Макканелла, близкому воззрениям, описанным выше, действительное единение туриста и достопримечательности не так важно, как представление общества о ней Макканелл Д. (2016) Турист. Новая теория праздного класса. М.: Ад Маргинем. С. 55.. То есть как и основоположники теорий об экономике впечатлений и обществе переживаний, Макканелл постулирует ценность товаров в предоставлении ими опыта, то есть целью потребителя и в частности туриста является бесконечное накопление рефлексивного опыта путем вложения в него экономических и иных ресурсов Там же, с. 64.. Поэтому исследователь решается деконструировать достопримечательность и расчленить культурный опыт на его символические составляющие: модель (воплощенный идеал) и влияние (основанное на этой модели трансформированное чувство) Там же, с. 65.. То есть, согласно теории Макканелла, туристическая достопримечательность подлежит взаимодействию туриста, зрелища и маркера (информации) Там же, с. 83.. В нашем случае таким маркером выступает смерть, в то время, как она предстает в форме таких зрелищ, как музей или кладбище. Согласно Макканеллу, маркерная вовлеченность предполагает то, что событие (контекст) должно символически перевешивать зрелище Там же, с. 183,. Поэтому, как нам кажется, рассмотренные нами туристические достопримечательности, связанные со смертью, скорее информативны. Как отмечает наш респондент Иван Ширяев, гид туристической организации «Неизвестная Россия», кладбища являются элементом этнографии города.

С другой стороны, туристический опыт и в том числе тот, который сфокусирован на теме смерти, актуален и в свете теории об «обществе спектакля» и других, смежных с ней. Нам кажется, что та «зрелищность», которую Ги Дебор помещает в основы потребительского опыта, то есть опосредованность образами, может быть раскрыта как в наших кейсах, так и в других примерах танатотуризма Дебор Г. (1999) Общество спектакля / Пер. с фр. C. Офертаса и М. Якубович. М.: “Логос”.. Так, например, Э. Уиллис анализирует театральность и перформативность, рассматривая поведение гида во вьетнамском военном музее Willis E. (2014) Theatricality, Dark Tourism and Ethical Spectatorship. London: Palgrave Macmillan. Pp. 101-130.. Она описывает нарратив гида, переворачивающий и иронизирующий над официальным государственным «сценарием».

Театральные метафоры обыгрываются не только Ги Дебором в его «Обществе спектакля». И. Гофман также предлагает свою теорию социального взаимодействия, где передний план/сцена и задний план/ закулисье сменяют друг друга Гофман И. (2000) Представление себя другим в повседневной жизни / Пер. А.Д. Ковалева. М.: Канон-Пресс-Ц. C. 12.. Так, есть те акторы, кто исполняет свои роли в обоих планах, и те, кто существует только на переднем плане/сцене. В нашем общении с работником Музея погребальной культуры эта метафора витализировалась. Михаил объяснил нам, что гости музея, продолжающие экскурсию в крематории, там «гости»: «... главные герои -- это усопшие. Прощающиеся -- это главные гости. А мы наблюдатели и не можем вторгаться в их пространство и их скорбь. Я предупреждаю их, что они могут увидеть труп и гроб. Люди порой не понимают, что все по-настоящему». Таким образом, сохраняется гофмановское предположение о закулисье как об «истинном» и о переднем плане как ирреальном и сценическом.

Относительно представленных вышей идей можно сказать, что Музей погребальной культуры явно нащупывает путь, позволяющий упаковать такой сложный продукт, как смерть, в эмоционально вовлекающую упаковку, при этом не перегнув палку. Так, например, в интервью с Михаилом, экскурсоводом музея, он упоминает такой неоднозначно воспринятый публикой конкурсный приз, как прижизненный похоронный договор. Вместе с тем, более успешными оказываются и иные способы увеличить аттрактивность. По словам Е.С. Данилко, проведшей полевое исследование на «Ночи музеев», многие из посетителей называли музей красивым, «атмосферным», с «таинственной и загадочной энергетикой» Данилко Е.С. (2019) Ночь музеев в музее смерти: коммуникация на грани миров // Сибирские исторические исследования №4.. Отмечает она и программу партиципаторных мероприятий, о чем нам также говорил и Михаил.

В интервью с Михаилом любопытно было и то, как объединяется деятельность музея и похоронного дома. То есть музей играет на то, чтобы повышалась покупаемость похоронных услуг. Например, он отмечает, что в планы музея входит создание выставки о «похоронах будущего », рекламирующей в том числе и услуги кремации, как «экологически чистых похорон».

Андрей Леднев также делится техниками вовлечения аудитории в темы мертвого и живого в своих экскурсиях по Введенскому кладбищу. Так, он поощряет «возможность мистического контакта» через такое эмоциональное воздействие как музыка. Например, он ставит композиции тех музыкантов и композиторов, чьи могилы встречаются во время экскурсионного маршрута. На это посетители реагируют, высказывая ощущение связи с покойными: «..у меня было много музыкальных номеров и я сказал «устрою вам настоящую дискотеку» и мне несколько серьезно сказали «покойники должны быть довольны». Такой прием, а также медленный темп экскурсии с глубоким погружением в отдельные истории позволяет посетителям «познакомиться» с покойными: «... конечно, это чувство надо подкрепить. Чтобы человек не сомневался, что нужно было к этой могиле подойти, что-то об этом узнать».

3.2 Аутентичная смерть

Одним из основных ориентиров современного потребителя, как мы уже выяснили в предыдущем разделе, является аутентичность. «Истинные» опыт и переживание идеализируются в различных формах потребления. Наиболее затрагивает этот негласный императив сферу туризма. Погружение в «настоящую» культуру, будь это ночная жизнь Берлина или романтика Парижа, становится основным драйвером туристических перемещений. О фетишизации аутентичности пишет еще в 70-е Д. Макканелл. Он объясняет это явление как продукт модернизации, «обезличенной исторической эпохи», когда во краю угла в обезличенной человеческой жизни становится личный опыт Макканелл Д. (2016) Турист. Новая теория праздного класса. М.: Ад Маргинем. С. 216.. Вместе с тем, по мнению исследователя, коммерческое и человеческое разделено чертой и не всегда коммерческая плата за посещение достопримечательности гарантирует ощущение ее аутентичности, а порой даже наоборот Там же, с. 252..

Эту проблему, однако уже под другим углом, затрагивают в своей работе, посвященной роли аутентичности в восприятии потребителем коммерческого продукта, Дж. Гилмор и Б. Пайн Gilmore J.H., Pine B.J. (2007) Authenticity: What Consumers Really Want. Brighton: Harvard Business Review Press. P. 54.. Их исследование нацелено на помощь предпринимателям в воссоздании аутентичного продукта. Исследователи базируются на бинарной оппозиции « настоящего » (real) и «ненастоящего» (fake) и комбинируют оба этих понятия, категоризируя возможные виды культурных продуктов. Гилмор и Пайн более подробно, чем Макканелл, изучают предполагаемые драйверы бума на аутентичность. По их мнению, это веяние опосредованно пятью культурными факторами: это, в первую очередь, влияние экономики впечатлений, затем -- распространение современных технологий, далее -- экспансия постмодернистской мысли, а также потребленческие особенности поколения беби бумеров и кризис доверия к социальным институтам Gilmore J.H., Pine B.J. (2007) Authenticity: What Consumers Really Want. Brighton: Harvard Business Review Press. P. 46..

Однако какими способами достигается чувство аутентичной смерти и насколько оно актуально в рассмотренных нами танатологических практиках? Гид Музея погребальной культуры Михаил на вопрос в интервью о засильи смерти в массовой культуре и ее опошлении делится с нами таким наблюдением: «..но это все где-то там: когда смерть оказывается тут, рядом, человек оказывается неподготовленным. Такой шок, что ее дыхание оказывается слишком ледяным, и сподвигает людей искать такое место, где о ней можно поговорить с теми, кто часто имеет дело со смертью». То есть он отмечает, что посетители стремятся приблизиться в стенах музея к «настоящей» смерти и ее пониманию. Однако то, каким способом музей предлагает эту «истинность», отличается от ее прямой демонстрации. С одной стороны, экскурсии в крематорий (даже во время служб) предполагают минимальную дистанцию между зрителем и смертью. С другой стороны, мы не можем не отметить карнавализацию и размытость границ между ложным и истинным в стенах музея. Это акцентирует в своей работе и Е. Данилко, утверждая, что такое построение композиции и организация пространства «поддерживает психологическое напряжение и обостряет восприятие» Данилко Е.С. (2019) Ночь музеев в музее смерти: коммуникация на грани миров // Сибирские исторические исследования №4. С. 93,. Данилко посещает музей во время ежегодного праздника «Ночи музеев», поэтому ее восприятие места, как карнавального, неизбежно, однако мы можем отметить, что и в остальное время, по ту сторону праздника, музей сохраняет эти черты. Тема смерти в музее принимает комический и игровой формат. Более того, границы реального и ирреального выстраиваются и музейной экспозицией, состоящей как из «настоящих» экспонатов, так и из муляжей и реконструкций. Вместе с тем, «подлинность» регулируется наличием поблизости крематория и колумбария. По наблюдениям Данилко, многие посетители во время «Ночи музеев» были мотивированы в первую очередь посещением крематория и даже места там в итоге хватило не всем желающим Данилко Е.С. (2019) Ночь музеев в музее смерти: коммуникация на грани миров // Сибирские исторические исследования №4. С. 98.. Так, исследовательница приходит к выводу о том, что смешение настоящего и ненастоящего, крематория и музея создают особое впечатление «третьего места» на «границе двух миров» Там же, с. 101..

«Третье место» -- понятие, ясно отсылающее нас к фукодианской гетеротопии: месте вне времени и пространства Фуко М. (2006) Другие пространства // М. Фуко. Интеллектуалы и власть: Избранные политические статьи, выступления и интервью / Пер. с франц. Б. М. Скуратов. М.: Праксис.. Как Фуко, так и многие его последователи предполагают, что кладбище -- один из коренных примеров гетеротопии. Так, исследователи С. Туссен и А. Декроп примеряют понятие гетеротопии к парижскому кладбищу Пер-Лашез Decrop A., Toussaint S. (2013) The Pere-Lachaise Cemetery: Between Dark Tourism and Heterotopic Consumption // Dark Tourism and Place Identity. Managing and Interpreting Dark Places. NY: Routledge. P. 14..

Из собранных нами материалов о Введенском кладбище мы отметили, что кладбищенский нарратив выстраивается скорее о жизни, чем о смерти. Вместе с тем, пребывание посетителей на нем невозможно без привязки к обширному коду правил поведения на кладбище. Неизменно всплывает мотив связи с загробным миром и общения с умершими: например, в упомянутом нами в предыдущем разделе прослушивании музыки, исполненной или сочиненной похороненными на кладбище. То есть кладбище также провоцирует пограничное состояние и взаимодействие.

Таким образом, ключевое понятие для обоих пространств -- это граница. При этом, экскурсоводы и организаторы осознают связку смерти с ощущением лиминальности и конструируют опыт столкновения посетителей со смертью, отталкиваясь от этой категории. Вместе с тем, лиминальность -- категория, сущностно отображающая не только танатологические практики, а, по словам Дж. Урри, и туристические Urry J. (1990) The tourist gaze: leisure and travel in contemporary societies. NY: Sage Publications.. В рассматриваемом им феномене пилигримства он находит стремление путешественников к нахождению пространства «анти-структуры», стирающей социальные условности и границы. На концепции лиминальности применительно к туристическим практикам останавливается в своем исследовании и Н. Грабурн Graburn N. (1989) Tourism: The Sacred Journey // Host and Guests. The Anthropology of Tourism / Ed. Smith V.L. Philadelphia: University of Pensylvania Press. Тернер В. (1983) Символ и ритуал. М.: Наука. Ван Геннеп А. (1999) Обряды перехода. Систематическое изучение обрядов. М.: Восточная литература.. Опираясь на идеи В. Тернера и А. ван Геннепа, он рассматривает туристические путешествия как постулируемые исследователями ритуалы перехода (rites de passage), связанные с пограничными состояниями (рождение, смерть, вступление в брак)^{90 91}. Н. Грабурн исходит из представления о том, что жизнь человека конструируется в бинарных оппозициях сакрального и профанного, работы и игры. В противопоставлении этих бытийных полюсов автор заключает, что путешествие в современном мире, как, в принципе, и пилигримство в прошедшем, -- это ритуал, который в своей оппозиции к миру работы/профанного/ежедневного позволяет пережить духовные переживания, близкие к религиозному опыту.

Нам кажется, что стремление к переживанию аутентичной смерти в туристических практиках может пролегать в интенсификации и даже редупликации пограничного состояния. Отправляясь в путь, то есть выходя за пределы профанного навстречу трансформирующему опыту, путешественник в нашем случае избирает туристический объект, содержащий в себе преобразовывающий потенциал, исходящий из архетипического осознания смерти как поворотного, катарсического, шокирующего.

3.3 Танатопатия и ее отсутствие

О «танатопатии» как социальном феномене говорит Д. Хапаева в своей книге «Занимательная смерть. Развлечения эпохи постгуманизма» Хапаева Д. (2020) Занимательная смерть: развлечения эпохи постгуманизма. М.:

Новое литературное обозрение.. Она подразумевает под этим термином феномен завороженности общества «виртуальной» смертью, объяснению которого она и посвящает свое исследование. Д. Хапаева пытается проследить истоки проникновения смерти в массовую культуру и повсеместного увлечения ею. По мнению исследовательницы, одним из основных эстетических факторов, давших начало этому явлению, была готическая литература и эстетика, зародившаяся на почве Викторианского культа смерти Там же, с. 290.. Однако еще одним фактором, оказавшим влияние на зарождение культа смерти, послужила критика европейского гуманизма и разочарование в человеке и человечестве, последовавшее после массовых волнений XX века Там же, с. 292.. В 70-80-е гг. появляются первые научные журналы, посвященные танатологии, и к 90-м танатология становится отдельным академическим полем Там же, с. 298.. В 80-90-е гг. монстр становится новым эстетическим идеалом, как и эстетика виртуальной насильственной смерти Там же, с. 296.. Таким образом, Хапаева видит в танатопатии как отвращение к человеческому роду, так и выход за пределы антропоцена. То есть коммодификация насильственной смерти являет собой отрицание человеческой исключительности Там же, с. 39..

По мнению Бодрийяра, общество ему современное оказывается сфокусировано на эстетике насильственной смерти, так как она формулирует образ жертвенности в рамках целой социальной группы, то есть требует коллективной реакции Бодрийяр Ж. (2000) Символический обмен и смерть. М.: Добросвет. С. 293.. Поэтому этот символ обязан воссоздаваться в «искусственных» условиях -- в медиа и культуре. Может ли феномен танатопатии быть актуален в нашем случае? Туризм -- часть массовой культуры не менее значительная, чем кино и видеоигры, поэтому феномен « темного » туризма многими рассматривается именно с позиций вуайеристского наслаждения и стимулирующего околошокового состояния. Исходя из этого допущения, многие исследователи «темного» туризма посвящали свои исследования изучению мотивации посетителей при посещении мест, связанных со смертью и трагедией. Однако значительное число исследований пришло к выводу о том, что в подобных пространствах приоритетными остаются такие посетительские предпочтения, как т.н. «edutainment» -- то есть развлекательное обязательно сопровождается образовательным элементом. Например, исследование «Sought Experiences at (Dark) Heritage Sites» посвящено мотивационным паттернам посетителей мемориала и музея Аушвица Biran A., Poria Y., and Oren G. (2011) Sought Experiences at (Dark) Heritage Sites // Annals of Tourism Research (38(3)), pp. 820-841..

Исходя из представленных тремя авторами «Sought Experiences at (Dark) Heritage Sites» выводов, можно обнаружить, что ни одна из выделенных ими групп посетителей не высказала особого интереса в переживании смерти самой по себе Там же, с. 837.. Так, они выделили группы, условно обозначенные как: 1) «увидеть, чтобы поверить» -- относящаяся к посетителям, которые приехали, чтобы убедиться в том, что события действительно произошли; 2) «изучить и понять» -- относится к тем, кто стремится не просто к потреблению информации, но к пониманию; 3) «известные туристические объекты, связанные со смертью» -- это об эмпатии к погибшим и заинтересованности в посещении аутентичной локации; 4) «опыт эмоционального наследования» -- связано с мотивами эмоционального воссоединения с предками или своим народом Biran A., Poria Y., and Oren G. (2011) Sought Experiences at (Dark) Heritage Sites // Annals of Tourism Research (38(3)). P. 830.. Таким образом, можно сказать, что тема смерти не является главенствующей в становлении туристического опыта.

О доминирующей функции «эдьютейнмента» в практике посещения кладбища Пер-Лашез пишут и исследователи С. Туссен и А. Декроп Decrop A., Toussaint S. (2013) The Pere-Lachaise Cemetery: Between Dark Tourism and Heterotopic Consumption // Dark Tourism and Place Identity. Managing and Interpreting Dark Places. NY: Routledge. P. 25.. Нам в свою очередь кажется, что эта установка актуальна и в нашем случае. То есть смерть зачастую выступает не корневым переживанием-стремлением посетителей, а скорее тематической рамой.

Т. Эденсор в своем исследовании «Sensing Tourist Spaces» предлагает рассматривать различные виды туристического опыта и способа познания Edensor T. (2006) Sensing Tourist Spaces // Travels in Paradox. Ed. Claudio Minca and Tim Oakes. Lanham, MD: Rowman & Littlefield Publishers. P. 37.. Так, вторя известной ницшеанской бинарной схеме, Эденсор описывает «аполлонический» и «дионисийский» виды восприятия, подразумевая типы туристов, которые мотивированы получением новых знаний или чувственных переживаний соответственно.

В своем исследовании мы исходили из той установки, что смерть в пространствах танатотуризма встраивается в специфическую систему эмоциональных влияний, диктуемую экономикой впечатлений, и хотя это и оказалось отчасти правдой, о чем мы уже говорили в первом разделе данной главы, однако не только дионисийское, но и аполлоническое восприятие достопримечательностей присуще посетителям и проводникам в практиках танатотуризма. Так, Иван Ширяев, гид туристической организации «Неизвестная Россия», называет кладбища необходимым элементом этнографии изучаемого региона. По его словам, кладбища могут стать источником той информации, которую не найти в музеях -- о «бедствиях, катастрофах, жертвах серийных убийц, криминальном мире, народных волнениях или каких-то других драматических событиях».

Андрей Леднев, гид по Введенскому кладбищу, также отмечает скорее аполлонические устремления своих посетителей. Например, он упоминает визитеров, заинтересованных в теме московского купеческого предпринимательства. Однако такого рода взаимодействие -- это не просто насыщение информацией, а установление личной эмоциональной связи с ушедшими людьми, лежащими на кладбище, и их историями. «Пространство страхов заполняется знанием и образами ушедших, но вполне реальных людей.» -- такого рода знание, по мнению Андрея, меняет людей и притягивает их к кладбищу и после завершения экскурсии.

3.4 Терапевтический эффект («Вакцина смертью»)

Ж. Батай в «Радости перед лицом смерти» предполагает, что только сблизившись со смертью, можно преодолеть «прерывистую» природу нашей жизни Батай Ж. (2006) Проклятая часть. М.: Ладомир. Сс. 480-483.. В этом разделе мы бы хотели рассмотреть то, как смерть, представленная в туристических экскурсиях, осмысляется потребителями и продавцами как «вакцина», подготавливающая к переживанию смерти «настоящей».

Ф. Стоун, апологет идеи «темного» туризма, во многих статьях старается ответить на вопросы мотивировки туристов и того, какой опыт они приобретают от взаимодействия с мертвыми Stone P.R. (2009) Life, Death and Dark Tourism: Future Research Directions and Concluding Comments // The Darker Side of Travel: The Theory and Practice of Dark Tourism, eds. Richard Sharpley and Philip R. Stone. Bristol: Channel View Publications. Pp. 247-251.. По его мнению, эти отношения могут дать посетителям информацию, вспоминание, развлечь их, напомнить о смертности и столкнуть с «призраками», то есть с идеей о коллективной травме. Он называет «темные места» медиаторами между миром живых и миром мертвых. При этом, опыт их посещения может дать туристу феноменологическое понимание своего социального существования. Стоун считает, что осознание индивидуальной или коллективной смерти способно спровоцировать в основном чувство скорби и вспоминания.

Понимание исцеляющей природы катарсического столкновения со смертью развеяно в нарративном пространстве работников Музея погребальной культуры. Е. Данилко упоминает произнесенное одним из них на «Ночи музеев» понятие «вакцинации смертью»: «Это такая вакцина смерти. Люди сейчас так много о ней слышат, смерть для них как фон, но они не готовы столкнуться с ней близко, вот так, на расстоянии вытянутой руки.

Вот музей их к этому готовит в легкой такой, нестрашной форме» Данилко Е.С. (2019) Ночь музеев в музее смерти: коммуникация на грани миров // Сибирские исторические исследования №4. С. 109-110.. О «безопасной коммуникации со смертельным» повествует и нам в интервью экскурсовод музея Михаил. Так, рассказывая о сегментации аудитории, он отмечает, что люди среднего возраста часто приводят с собой детей и пожилых, пытаясь «подготовить»: одних к дальнейшим смертям близких, других -- к собственной смерти. В виртуальной экскурсии, проведенной нам Михаилом, можно отметить, что цветовые решения и элементы декора музея и крематория также настраивают посетителя на оптимистичный лад. Сам крематорий, например, оранжевого цвета, что ассоциируется у посетителей с огнем, праздничными мандаринами и светом из окон домов вечером. Мотив успокоения внедряется и в спектр предлагаемых похоронным домом услуг. Так, посетителям музея предлагается заключить прижизненный похоронный договор, что по мнению администрации должно внушить людям чувство уверенности в последнем дне: «..можно остальные дни проживать и знать, что точка будет поставлена достойно».

Такая политика музея находит свой отклик и в реакции посетителей. Так, во второй главе мы уже писали об «успокоении», разлитом по комментариям туристов. Более того, сообщают они и о более сильном психологическом воздействии, встраивающемся в наш фрагмент о «вакцине смертью». Так, в комментарии на «TripAdvisor» посетительница делится таким отзывом: «Спасибо Татьяне Якушиной [прим.: директор музея]. Она как настоящий психолог - смогла так выстроить беседу-экскурсию, что я вышла оттуда с ощущением... Ну, обычно такое бывает, когда наконец-то сумел выплакаться, и дышать легче стало» URL: https://www.tripadvisor.ru/ShowUserReviews-g298529-d6491503-r435763965- World_Funeral_Culture_Museum-

Novosibirsk_Novosibirsky_District_Novosibirsk_Oblas.html#REVIEWS. Наша респондентка Анастасия также сообщает об исцеляющем воздействии музея: «Я постоянно пытаюсь убежать от страха смерти. И в тот же момент я хочу скорее её. Музей помогает в некотором смысле этот страх боли и эгоизм к самому себе перебороть».

Значение терапевтического эффекта относительно кладбища максимально сосредотачивается в мистической истории, поведанной гидом Андреем Ледневым: «..как бы вы лично относились к теме святых и чудес на их могилах, но я своими глазами видел такую вещь. Это было в 80-х, там была могила отца Алексея Мичева, это знаменитейший московский священник, святой. Он был сначала похоронен на другом кладбище, потом перезахоронили. Вокруг него образовался островок мичевских могил. Сейчас останков отца Алексея там нет, их объявили святыми мощами и поместили в церковь на Маросейке. Когда отец Алексей лежал на своем месте, я столкнулся с мужчиной в костюме, а это редкость на кладбище, с ним была девочка лет 12. Он сидел на лавочке отца Алексея, а она непринужденно играла, ходила вокруг. Я с ним заговорил и вдруг он мне рассказывает совершенно поразительную историю: он говорит, что у него дочь психически страшно больна, и ее постоянно корежит, у нее постоянно приступы, жить с ней невозможно, это настоящий ад, но они настолько любящие родители, что они ее не отдавали в больницы. И он говорит, что единственное место, где она вдруг приходит в себя и становится нормальным спокойным жизнерадостным ребенком -- это могила отца Алексея. И он, чтобы самому отдохнуть и чтобы она отдохнула от себя, постоянно туда ходил, потому что только там с нее снимало страшный симптом». Вакцинация смертью в этой истории представляется более буквальной, чем наша основная мысль, однако тем не менее репрезентирует ее ядро: кладбище и погребенные там люди, по мнению нарратора, способны оказывать целительный эффект на душу человека. Однако этот кейс является экстремумом нашей идеи. В целом же, по речи экскурсовода разлито более близкое этой мысли понимание связи со смертью и с мертвецами как полезной и наполняющей позитивными эмоциями практики.

Д. Макканелл приводит в своей работе любопытное сравнение туризма и революции как принятия вещей и желания их трансформировать Макканелл Д. (2016) Турист. Новая теория праздного класса. М.: Ад Маргинем..

Соглашаясь с ним, мы можем сказать, что туристическое посещение мест, связанных со смертью, провоцирует ее принятие, будь это смерть известных людей, абстрактных жителей прошлого или даже самого себя. Согласно большинству опрошенных нами посетителей, они сами надеются и верят в «вакцину». В интервью мы опрашивали респондентов на тему того, как они понимают крылатое выражение «memento mori». Ранее в истории оно, как и художественный жанр «ванитас», было заряжено пуританскими идеями. То есть вспоминание смерти предполагало ограничение распущенности в страхе Страшного суда. Теперь же в секулярную эпоху это выражение провоцирует скорее надежду, светлые устремления, радость жизни, что и подтвердили опрошенные нами информанты: «Ценить жизнь, каждое мгновение. Не забывать, что каждый момент может быть последним».

Повторное приручение смерти

В названии этого раздела мы отталкиваемся от теории Ф. Арьеса, посвятившего свой труд «Человек перед лицом смерти» культурной истории смерти и умирания Арьес Ф. (1992) Человек перед лицом смерти. М.: Прогресс.. Исследователь разделил исторический таймлайн на пять стадий восприятия обществом смерти. Так, изначально смерть была «прирученной», то есть обыденным явлением, не пробуждающим эсхатологический ужас и принимаемым с естественным спокойствием (как это делает крестьянин в «Трех смертях» Л. Толстого). Этот период был актуален в некоторых слоях общества с древних времен и вплоть до XIX века. Пропуская две следующие стадии, не имеющие отношения к предмету нашего исследования, можем сказать, что согласно Арьесу, смерть начала терять позицию явления естественного и к XX веку человек обретает страх при одном ее упоминании. Современное же себе время (конец 70-х) Арьес охарактеризовал как эпоху смерти «перевернутой», утверждая при этом, что она становится более табуированной, чем секс, а также подвергается медикализации и вытеснению из социального пространства (акцентирует исчезновение смерти из городской жизни) Там же, с. 455.. Скорбь становится явлением неуместным Там же, с. 475.. О перемещении смерти в медиа и массовую культуру Арьес говорит так: «... изгнанная обществом через дверь, смерть вновь входит в окно» Там же, с. 455..

О вытеснении смерти из общественного говорил не только Арьес. В «Социологии смерти» А. Стросс и Б. Глейзер также утверждали, что эта тема блокируется на уровне личной коммуникации, однако парадоксально отыгрывается в медиа Glaser, B. G, Strauss, A. L. (1968) Awareness of dying. Chicago: Aldine..

Работа Бодрийяра «Символический обмен и смерть» издана за год до книги Арьеса и во многом их мысли отражают друг друга Бодрийяр Ж. (2000) Символический обмен и смерть. М.: Добросвет.. Бодрийяр, также рассуждая о вытеснении смерти, объединяет физическое и психическое пространство: то есть и город, и дискурс Там же, с. 232-235.. Он также сравнивает современное ему положение вещей с прошлым, где смерть присутствовала и, например, инсценировалась во время карнавалов Там же, с. 263.. То есть, по его мнению, в современном мире ощущается недостача коллективных переживаний и столкновений со смертью. Он обращает внимание и на уже знакомую нам проблему медикализации смерти, описывает смерть в современном обществе как что-то грязное, то, от чего пытаются очиститься Там же, с. 316.. Не только Арьес и Бодрийяр указывают на постепенную подмену секса смертью в коллективном табу. Свое эссе «Порнография смерти» посвящает вытеснению смерти и подобной парадигме Дж. Горер Gorer G. (2013) The Pornography of Death // Pornographic Art and the Aesthetics of Pornography. London: Palgrave Macmillan.. В связи с этим он приводит любопытную метафору, предполагая, что на смену расхожей байке о том, как новорожденных детей находят в капусте, придет миф о том, что умирающие превращаются в цветы.

Однако не все исследователи принимают идею вытесненной смерти как данность. В. Фукс в своей работе «Образы смерти в современном обществе» критикует Горера и других ученых, сравнивая их с христианскими теологами, преувеличивающими индифферентность общества к проблеме смерти Fuchs W. (1969) Todesbilder in der modernen Gesellschaft. Frankfurt: Suhrkamp Verlag KG.

48. По мнению Фукса, их мотивирует скорее поддержка религиозных институтов в борьбе с секулярным обществом. То есть он считает, что современный человек не блокирует факт смерти и ее осознание, а задействует различные архаичные техники для переживания этого опыта.

Наше исследование посвящено уже несколько иному времени, однако тема вытесненной медикализованной смерти, находящей место в медиапространстве, все еще актуальна. Например, от ее табуированности отталкиваются авторы большинства статей в «Death in a Consumer Culture» -- сборнике, посвященном экономическим отношениям, стоящим за смертью и умиранием (2016) Death in a Consumer Culture / ed. by S. Dobscha. NY: Routledge.. То есть эта установка расползлась за границы академического гуманитарного дискурса и проникла в междисциплинарные исследования.

И Арьес, и Бодрийяр, тем не менее, предлагают свои модели выхода из того кризиса, который по их мнению сложился. Оба они утверждают необходимость ритуализации смерти, ссылаясь на то, что ритуал возвращает общество в то равновесие, из которого его выбивает природа. Для Бодрийяра миф и ритуал выступают неизменной частью символического обмена Бодрийяр Ж. (2000) Символический обмен и смерть. М.: Добросвет. С. 295..

И несмотря на то, что нам тезисы Горера, Бодрийяра и Арьеса о табуированности смерти кажутся отчасти чрезмерными, мы считаем, что туризм способствовал частичному «приручению» смерти. Помещение смерти в туристическую индустрию, то есть в ранг достопримечательности, способствует своего рода ритуализации, однако уже не смерти, а ее формальной репрезентации/модели -- «воплощенного идеала» по Макканеллу Макканелл Д. (2016) Турист. Новая теория праздного класса. М.: Ад Маргинем. С. 65.

49. Возможное упрощение и «приручение» смерти происходит благодаря вплетение в ткань досуговых практик.

В одном из наших интервью мы обсудили с гидом Музея погребальной культуры Михаилом особенности распространения смерти в массовой культуре. Он считает, что этот тренд позволяет «карнавализировать» смерть, тем самым принимая ее, но делая менее страшной, что и предполагается любой ритуализацией. Касаясь туристической индустрии, Михаил приводит пример мексиканского праздника Санта Муэрте (Святой Смерти), из маргинального явления превратившегося в значительное событие, распространившееся и на другие страны, особенно США. По мнению респондента, это может говорить нам о том, что люди по всему миру «готовы говорить о ней после многомиллионных жертв войн, люди готовы говорить о смерти, обмениваться сказками, значит, человечество понимает, что она есть».

В «Символическом обмене и смерти», рассуждая о вытеснении смерти за рамки города и дискурса, Бодрийяр утверждает, что «сегодня быть мертвым

— ненормально», однако нам кажется, что в рассмотренных нами практиках конституируется нормальность смерти Бодрийяр Ж. (2000) Символический обмен и смерть. М.: Добросвет. С. 232-235.. Так, в Музее погребальной культуры это достигается и благодаря тому, что его создатель С.Б. Якушин называет «возвращением мемориальной практики к человечным, личностным формам», и благодаря более карнавальным шутливым методам (2017) Новосибирский музей мировой погребальной культуры. Запись от 24 февраля (https://musei-smerti.ru/novosibirskiy-muzey-mirovoy-pogreba/). Например, на «Ночи музеев» организаторы предложили посетителям надеть 3D очки и лечь в гроб, как бы погружаясь в собственную похоронную церемонию Данилко Е.С. (2019) Ночь музеев в музее смерти: коммуникация на грани миров // Сибирские исторические исследования №4. С. 104..

По словам Андрея Леднева, гида по Введенскому кладбищу, «Кладбище

— не мертвая замершая уснувшая территория, а источник историй, событий и влияний». Прогулка по кладбищу и поход в Музей погребальной культуры, как нам удалось понять, -- не маргинальная практика. Эти места посещают люди всех возрастов и профессий, чтобы по-своему принять и осознать смерть. Таким образом, мы не можем утверждать о табуированной, а уж тем более о порнографической смерти (что, впрочем, является скорее гиперболой табуированности), о которой нам говорят приведенные выше исследователи.

Заключение

аутентичный смерть танатотуризм

Итак, исходя из проведенного эмпирического и теоретического исследования, мы выделили ряд закономерностей и перспектив. Можно сказать, что изученные нами туристические достопримечательности оказываются обернуты продавцами в яркую упаковку, предполагающую переживание различных эмоций: «мистического контакта с покойными», карнавального смеха, умиротворения, торжественности. Все перечисленное является частью дискурса об «истинной» смерти и ее переживании.

В основе продуцирования образа аутентичной смерти лежит категория границы, то есть мы отмечаем стремление условных продавцов и покупателей интенсифицировать лиминальное состояние, получаемое от посещения достопримечательности. При этом его достижение происходит как за счет демонстрации смерти «настоящей» (например, во время посещения крематория на территории Музея погребальной культуры), так и за счет смерти инвертированной, представленной в игровом формате.

В качестве гипотезы мы предположили, что достопримечательность в практиках танатотуризма конструируется потребителем и продавцом туристической услуги, исходя из определенной закономерности. Оба этих актора отталкиваются от представления об «аутентичной» смерти, которая и становится основным эмоциональным ядром достопримечательности. Нам кажется, что данная гипотеза нашла свое подтверждение, однако не в полной мере. Так, рассуждая о «дионисийском», построенном на эмоциональных переживаниях туристическом опыте, и «аполлоническом» -- более рационализованном, построенном на получении знания, мы отметили, что изучаемые нами путешественники и организаторы туристических услуг делают ставку не только на шоковость и эмоциональную стимуляцию, но и на «эдьютейнмент», предполагающий взвешенный исторический нарратив.

Вместе с тем, катарсическое пограничное восприятие объекта приводит зрителей/покупателей к экзальтированному ощущению «исцеления» от страхов и тревог и переживанию трансформирующего опыта, что и может быть одной из мотиваций к посещению мест, связанных со смертью и умиранием. Согласно большинству опрошенных нами посетителей, они сверят в «вакцину» смертью и считают, что такого рода туристические объекты выступают ее проводниками.

Данная работа ставит под сомнение актуальность такого популярного в академической среде концепта, как «табуированность» тематики смерти. И хотя мы не можем полностью отрицать идею о вытесненной смерти, предлагаемую Ф. Арьесом, Дж. Горером и Ж. Бодрийяром, мы можем предположить, что изучаемая нами туристическая практика, встроенная в коммерцию и туристическую индустрию, меняет локальное и глобальное отношение к смерти и заново «приручает» ее, то есть возвращает в социальное пространство. Вплетая смерть в ткань досуговых практик, мы можем утверждать ее естественность и нормальность, а не инвертированность и «порнографичность».

Нам кажется, что данная работа может быть полезна и другим исследователям, заинтересованным в темах конструирования туристических достопримечательностей и танатологии. Мы же ограничены форматом и объемом магистерской выпускной работы, однако предполагаем, что данная тема обладает исследовательским потенциалом. Исходя из политематичности нашей работы, можно сказать, что ее потенциальное продолжение и углубление доступны в нескольких направлениях. Во-первых, круг танатологических туристических достопримечательностей в России без сомнения шире, чем тот, что мы успели очертить. Причем, некоторые предполагаемые нами объекты по природе своей знаковы. Так, например, нам не удалось включить в исследование анализ практик посещения мавзолея им. Ленина -- объекта, считающегося одной из главных достопримечательностей такого рода в России URL: http://www.dark-tourism.com/index.php/russia/15-countries/individual-chapters/674- lenin-mausoleum. На его примере можно было бы и значительно расширить пул опрошенных посетителей, так этот объект посещаем не только внутренними, но и внешними туристами. Вместе с тем, учитывая значительные наработки в изучении «темного» и танатотуризма в общемировом контексте, было бы любопытно провести и более глубокие компаративные исследования, в перспективе позволившие бы обнаружить и иные элементы, специфичные исключительно для российского туризма или для российского дискурса о смерти.

Список использованной литературы

1. Арьес Ф. (1992) Человек перед лицом смерти. М.: Прогресс.

2. Батай Ж. (2006) Проклятая часть. М.: Ладомир. Сс. 480-483.

3. Бауман З. (1995) От паломника к туристу // Социологический журнал (0(4)). С. 133-154.

4. Беньямин В. (1996) Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости. М.: Медиум. С.15-65.

5. Бодрийяр Ж. (2000) Символический обмен и смерть. М.: Добросвет.

6. Бодрийяр Ж. (2006) Прозрачность зла. М.: Добросвет.

7. Ван Геннеп А. (1999) Обряды перехода. Систематическое изучение обрядов. М.: Восточная литература.

8. Гофман И. (2000) Представление себя другим в повседневной жизни / Пер. А.Д. Ковалева. М.: Канон-Пресс-Ц.

9. Данилко Е.С. (2019) Ночь музеев в музее смерти: коммуникация на грани миров // Сибирские исторические исследования №4.

10. Дебор Г. (1999) Общество спектакля / Пер. с фр. C. Офертаса и М. Якубович. М.: “Логос”.

11. Макканелл Д. (2016) Турист. Новая теория праздного класса. М.: Ад Маргинем.

12. Леви-Стросс К. (1999) Печальные тропики / Пер. Г.Е. Сергеева. Львов: Издательство АСТ.

13. Рыбакова Е.В. (2012) Темный туризм в России: современное состояние, проблемы изучения // Теория и практика сервиса: экономика, социальная сфера, технологии, (3 (17)).

14. Тернер В. (1983) Символ и ритуал. М.: Наука.

15. Урри Дж. (2005) Взгляд туриста и глобализация // Массовая культура: современные западные исследования. М.: Фонд научных исследований «Прагматика культуры».

16. Фуко М. (2006) Другие пространства // М. Фуко. Интеллектуалы и власть: Избранные политические статьи, выступления и интервью / Пер. с франц. Б.

M. Скуратов. М.: Праксис.

17. Хапаева Д. (2020) Занимательная смерть: развлечения эпохи постгуманизма. М.: Новое литературное обозрение.

18. (2016) Death in a Consumer Culture / ed. by S. Dobscha. NY: Routledge.

19. Belk R., Wallendorf M., and Sherry J. (1989) Consumer Behavior Odyssey.

20. Berleant A. (1992) The Aesthetics of Environment. Philadelphia: Temple University Press.

21. Biran A., Poria Y., and Oren G. (2011) Sought Experiences at (Dark) Heritage Sites // Annals of Tourism Research (38(3)), pp. 820-841.

22. Boorstin D.J. (1962) The Image or What Happened to the American Dream.

N. Y.: Atheneum.

23. Bowman M.S., Pezzullo P. (2010) What's so `Dark' about `Dark Tourism'?: Death, Tours, and Performance // Tourist Studies (9(3)).

24. Butler R. (2015) The Evolution of Tourism and Tourism Research // Tourism Recreation Research (40 (1)). Pp. 16-27.

25. Butler R., Suntikul W. (2013) Tourism and War. An Ill Wind? In Tourism and War / ed. by Richard Butler and Wantanee Suntikul. NY: Routledge,

26. Campbell, C. (1987) The Romantic Ethic and the Spirit of Modern Consumerism. Oxford: Basil Blackwell.

27. Culler J.(1981) Semiotics of Tourism // American Journal of Tourism (1).

28. Decrop A., Toussaint S. (2013) The Pere-Lachaise Cemetery: Between Dark Tourism and Heterotopic Consumption // Dark Tourism and Place Identity. Managing and Interpreting Dark Places. NY: Routledge.

29. Edensor T. (2006) Sensing Tourist Spaces // Travels in Paradox. Ed. Claudio Minca and Tim Oakes. Lanham, MD: Rowman & Littlefield Publishers.

30. Foley M., Lennon J. (1996). JFK and dark tourism: A fascination with assassination // International Journal of Heritage Studies. (2(4)).

31. Foley M., Lennon J. (2010) Dark Tourism: The Attraction of Death and Disaster. Boston, MS: Cengage Learning.

32. Fuchs W. (1969) Todesbilder in der modernen Gesellschaft. Frankfurt: Suhrkamp Verlag KG.

33. Gilmore J.H., Pine B.J. (2007) Authenticity: What Consumers Really Want. Brighton: Harvard Business Review Press.

34. Glaser B. G, Strauss A. L. (1968) Awareness of dying. Chicago: Aldine.

35. Gorer G. (2013) The Pornography of Death // Pornographic Art and the Aesthetics of Pornography. London: Palgrave Macmillan.

36. Graburn N. (1989) Tourism: The Sacred Journey // Host and Guests. The Anthropology of Tourism / Ed. Smith V.L. Philadelphia: University of Pensylvania Press.

37. Hedges C. (2014) Alcatraz: A Prison as Disneyland. Запись от 1 декабря (https://www.truthdig.com/articles/alcatraz-a-prison-as-disneyland/).

38. Horkheimer M., Adorno Th. (1972) The Culture Industry: Enlightenment as Mass Deception // Dialectic of Enlightenment. New York: Herder and Herder.

39. Isaac R.K. Зakmak E. (2013). Understanding visitor's motivation at sites of death and disaster: the case of former transit camp Westerbork, the Netherlands // Current Issues in Tourism. (17 (2)): Pp. 1-16.

40. Lisle D. (2004) Gazing at Ground Zero: Tourism, Voyeurism and Spectacle // Journal for Cultural Research, (8(1)).

41. McKercher B. and du Cros H. (2009) Cultural Tourism: The Partnership Between Tourism and Cultural Heritage Management. NY: Routledge.

42. Schulze G. (2005) Die Erlebnisgesellschaft. Kultursoziologie der Gegenwart. 2. Aufl. Frankfurt / New York: Campus Verlag.

43. Seaton A.V. (1996) Guided by the Dark: From Thanatopsis to Thanatourism // International Journal of Heritage Studies 2:4. Pp. 234-244.

44. Seaton P. (2019) Islands of "Dark" and "Light/Lite" Tourism: War-Related Contents Tourism around the Seto Inland Sea // Japan review: Journal of the International Research Center for Japanese Studies. (33).

45. Sharpley R. (2009) Shedding Light on Dark Tourism: An Introduction // The Darker Side of Travel: The Theory and Practice of Dark Tourism / eds. Richard Sharpley and Philip R. Stone.Bristol: Channel View Publications.

46. Sharpley R., Stone P.R. (2009) Life, Death and Dark Tourism: Future Research Directions and Concluding Comments // The Darker Side of Travel: The Theory and Practice of Dark Tourism / R. Sharpley and Philip R. Stone. Bristol: Channel View Publications.

47. Stone P.R. (2006) A Dark Tourism Spectrum: Towards a Typology of Death and Macabre Related Tourist Sites, Attractions and Exhibitions // Tourism (54(2)). P. 145-160.

48. Urry J. (1990) The tourist gaze: leisure and travel in contemporary societies. NY: Sage Publications.

Willis E. (2014) Theatricality, Dark Tourism and Ethical Spectatorship. London: Palgrave Macmillan.

1. Лоскутникова Н. (2019) «Я работаю экскурсоводом на кладбище». О профессии, заработке и байках -- от первого лица. Запись от 29 мая (https:// www.m24.ru/articles/obshchestvo/29052019/155607)

2. Мостовщиков Е. (2016) О музее смерти из первых уст. Интервью с создателем. Запись от 25 января. (https://musei-smerti.ru/o-muzee-smerti-iz- pervyih-ust-intervyu-s-sozdatelem/)

3. (2017) Новосибирский музей мировой погребальной культуры. Запись от 24 февраля (https://musei-smerti.ru/novosibirskiy-muzey-mirovoy-pogreba/)

4. (2013) Новосибирский музей смерти. Запись от 24 мая (https://musei- smerti.ru/novosibirskiy-muzey-smerti/)

5. (2019) Путеводитель по музею Якушина. Запись от 21 апреля (https://musei- smerti.ru/putevoditel-po-muzeyu-yakushina/)

6. (2014) Музей мировой погребальной культуры. Запись от 12 марта (http:// sibka.ru/page/muzej-mirovoj-pogrebalnoj-kultury)

7. (2019) Жить и умереть (от восторга) в Новосибирске. Запись от 7 июля. (https://vk.com/@unknown_russia-zhit-i-umeret-ot-vostorga-v-novosibirske)

8. (2016) РПЦ запретила проводить обряды в новосибирском крематории. Запись от 26 апреля (https://tass.ru/obschestvo/3240050)

9. (2019) Экскурсии в мир мертвых: какие кладбища России и мира привлекают туристов. Запись от 22 февраля (http://www.atorus.ru/news/press- centre/new/46088.html)

10. (2019) Экскурсия по Немецкому (ныне Введенскому) кладбищу. Запись от 3 июня (https://www.osd.ru/txtinf.asp?tx=4572)

11. URL: dark-tourism.com

12. URL: http: //www. dark-touri sm. com/index.php/darktourism/18 -main-menus/ mainmenussubpages/599-what-is-dark-tourism

13. URL: http://www.dark-tourism.com/index.php/darktourism/18-main-menus/ mainmenussubpages/602-ethical-issues

14. URL: https://www.thanos.org/en/about/iafm/survey-museums-collections

15. URL: https://ich.unesco.org/doc/src/NGO-90253-ICH-09.pdf

16. URL: https://www.tripadvisor.ru/ShowUserReviews-g298529-d6491503- r435763965-World_Funeral_Culture_Museum- Novosibirsk_Novosibirsky_District_Novosibirsk_Oblas.html#REVIEWS

17. URL: https://www.facebook.com/events/1409436195895776/

18. URL: https://xn--80aaacfpel4cc2n3b.xn--80adxhks/excursions/153- peshekhodnaya_ekskursiya_po_vvedenskomu_nemetskomu_kladbishchu_v_mosk ve.html

19. Фахрутдинов Р. (2019) Зона отчуждения открыта: Зеленский заведет туристов в Чернобыль. Запись от 10 июля (https://www.gazeta.ru/social/ 2019/07/10/12491215.shtml?updated)

URL: http://www.dark-tourism.com/index.php/russia/15-countries/individual- chapters/674-lenin-mausoleum.

Приложения

Расшифровки интервью

Интервью №1 с Иваном Ширяевым, гидом «Неизвестной России», 34 года