Формирование социального капитала в современной России

Подобные определения социального доверия избавляют нас от европоцентристского и однолинейного подхода к определению социального капитала, которому, например, следовали некоторые рассмотренные ранее исследователи, в том числе, и Р. Патнэм, указывающий на низкий социальный капитал населения южных регионов Италии и посткоммунистических обществ государств Восточной Европы и бывшего СССР. Отметим, что, с одной стороны, такой подход действительно имеет рациональный характер, так как логика капитала подразумевает либо его накопление, либо стагнацию его уровня. С другой стороны, многие исследователи, учитывая специфику явления социального капитала и его ресурсов, отказались от экономистической логики капитала: семейственный социальный капитал может быть таким же высоким, как и гражданский, основанный на обобщенном доверии, но при этом его эффект на социально-политическую и экономическую действительность будет существенно отличаться. Такой точки зрения, в частности, придерживался Ф. Фукуяма, который при анализе явления социального доверия приводил в пример успешные коммерческие организации в Японии и других азиатских странах, хотя это и не ведет к тому, что они станут полноценными и успешными капиталистическими обществами Фукуяма, Ф. Доверие: социальные добродетели и путь к процветанию. -- с. 559-568..

На наш взгляд, подход Э. Усланера также делает несостоятельным вопрос о том, являются ли общества с высоким доверием к членам семьи и близким друзьям обществами с низким уровнем социального доверия и низким социальным капиталом. Иными словами, в рамках рассматриваемой концепции мы можем рассматривать те или иные социальные организации как сообщества различных типов. Дальнейший анализ в таком случае будет уместно проводить, сравнивая особенности сообществ с различными типами доверия, а не различными значениями этого ресурса социального капитала.

Выше мы определили, что социальное доверие является своеобразным «цементом» социальных связей, входящих в социальный капитал. Характер социального доверия определяет тип социального капитала, который, в свою очередь, может влиять как на социальную реальность в целом, так и на другие виды капитала, включая экономический и человеческий. Однако не до конца остается известным, как уровень доверия в частности и социальный капитал в целом может влиять на политическую реальность, видоизменять политические институты, предопределять политическое развитие общество на многие годы вперед.

Э. Усланер отмечает, что демократические общества -- это общества доверия Uslaner, E. M. Democracy and Social Capital. -- Chapter 5-26.. Еще Р. Патнэм отмечал, что в обществах с высоким социальным капитал индивиды охотнее участвуют в гражданской жизни и принимают активное участие в деятельности общественных организаций Putnam R. Making Democracy Work. / Princeton University Press (May 27, 1994) [Электронный ресурс]. // URL: http://press.princeton.edu/titles/5105.html (22.03.15). Э. Усланер отмечает, что именно обобщенное доверие лежит в основе подобных социальных настроений. В тоталитарных сообществах индивиды вынуждены подчиняться жестким правилам, и акторы, будучи не до конца уверенными в том, является ли их сосед агентом государства или нет, меньше стремились доверять друг другу. Наследием тоталитарных режимов и стала концентрация высокого уровня доверия внутри семьи. В авторитарных режимах акторы уже доверяют более широкому кругу лиц, однако только в демократиях, хотя и не во всех, можно обнаружить высокий уровень доверия к незнакомцам Uslaner, E. M. Democracy and Social Capital. -- Chapter 5-27..

Итак, социальный капитал и демократия находятся во взаимозависимых отношениях. Социальный капитал и уровень доверия олицетворяют, в том числе, и плотность горизонтальных связей в обществе, которые, как известно, способствуют развитию самоуправления и гражданского участия Доманов В. Г. Гражданское общество: современный концепт и перспективы его реализации в России. - с. 26-28.. Однако демократия не опирается на социальный капитал, который, скорее, выступает в роли морально-ценностного фона. Э. Усланер замечает, что такое происходит потому, что демократии, в случае, если она уже состоялась, не нужно опираться вообще ни на что; акторы, вовлеченные в демократические процессы, просто осуществляют свою деятельность, если, к примеру, видят какую-либо несправедливость Uslaner, E. M. Democracy and Social Capital. -- Chapter 5-28.. Стоит добавить, что демократия не может влиять и на увеличение социального капитала либо социального доверия, но она не стремиться их уничтожить или ограничить, как это было бы в тоталитарных либо авторитарных государствах Там же, Chapter 5-27 - Chapter 5-31..

Таким образом, основное значение социального доверия и социального капитала по отношению к политической реальности заключается в том, что они выступают в роли определенного морального базиса, который предопределяет институциональное развитие тех или иных государств. Социальное доверие характеризует и уровень доверия к институтам власти, которые могут стремиться реформировать общество и государство. Наиболее актуальными эти вопросы выглядят с точки зрения государств «третьей волны» Хантингтон, С. Третья волна. Демократизация в конце XX века /Пер. с англ. -- М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2003. и неудавшейся в большинстве из них демократизации Carothers, T. The End Of The Transition Paradigm [Электронный ресурс] / Journal of Democracy, Washington, DC. USA. // URL: http://www.journalofdemocracy.org/article/end-transition-paradigm (19.03.15).. Искусственные, учрежденные сверху Доманов В. Г. Гражданское общество: современный концепт и перспективы его реализации в России. - Р.-на-Дону: Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора политических наук, 2010. - с. 4., демократические институты в условиях частного доверия и семейственного социального капитала, столь распространенных в посткоммунистических обществах, постоянно будут сталкиваться с проблемами проведения реформ и провалами стратегических программ, так как не будут встречать необходимых для успешного реформирования усилий со стороны общества. Но при этом нельзя забывать, что «культура участия», в которой и складывается богатый социальный капитал - не предпосылка, а продукт демократизации. Введение демократии всегда «искусственно», но до демократии возможности накопления социального капитала ограничены. В результате чего он накапливается методом проб и ошибок, когда появляется редкая возможность участия в политике. Стабильное накопление социального капитала появляется только тогда, когда индивиды получают возможность беспрепятственно осуществлять гражданскую деятельность. В процессе гражданских взаимодействий и происходит накопление гражданского социального капитала, который, в свою очередь, стимулирует демократическое развитие Schmitter, Ph., Karl T. What Democracy Is... and Is Not [Электронный ресурс] // URL: https://nehs-apcompgov.wikispaces.com/file/view/What+Democracy+Is+and+Is+Not.pdf (07.05.2015). В подлинных демократиях снижение социального капитала, вызванное падением уровня социального доверия, приведет к снижению гражданской активности и увеличению политической апатии. Отметим, что данные процессы отмечались и Р. Патнэмом Putnam, R. Bowling Alone: America's Declining Social Capital // Journal of Democracy, January 1995., и Э. Усланером в США в конце девяностых годов Uslaner, E. M. Democracy and Social Capital. -- Chapter 5-31..

Необходимо отметить, что исследование социального капитала через уровень межличностного доверия имеет свои недостатки. Главный из них заключается в том, что чрезмерный социологизм, акцентирующий внимание только на личных взаимодействиях незнакомцев, упускает из внимания институциональный контекст Rothstein, B., Stolle, D. The State and Social Capital:An Institutional Theory of Generalized Trust / Comparative Politics. Vol. 40, No. 4 (Jul., 2008), pp. 441-459 [Электронный ресурс] // URL: http://www.jstor.org/stable/20434095?seq=1#page_scan_tab_contents (12.04.2016). Из-за этого исследование характера и уровня социального капитала может оказаться неполным.

Более того, работы, которые были изучены в ходе данного исследования, не давали обоснованного взгляда на причины того или иного уровня социального доверия и социального капитала; тем не менее, много внимания было уделено различным социальным явлениям, будь то работающим демократическим институтам (Putnam, R. Bowling Alone: America's Declining Social Capital), оптимизму и толерантности (Uslaner, E. M. Democracy and Social Capital), экономическому росту Knack, S., Keefer, P. Does Social Capital Have an Economic Payoff? A Cross-Country Investigation / The Quarterly Journal of Economics Vol. 112, No. 4 (Nov., 1997), pp. 1251-1288 [Электронный ресурс]// URL: http://www.jstor.org/stable/2951271?origin=JSTOR-pdf&seq=1#page_scan_tab_contents (12.04.2016) (Knack, S., Keefer, P. Does Social Capital Have an Economic Payoff?) и так далее, которые должны стать результатами повышения уровня социального капитала. Б. Ротштайн и Д. Штолле подчеркивают, что важность явления социального капитала, показанная в приведенных выше исследования, не вызывает вопросов (результаты повышения уровня социального капитала авторы называют «нормативно желательными Rothstein, B., Stolle, D. The State and Social Capital, p. 442»). По мнению исследователей, главная проблема заключается в том, что данные работы не дают точного ответа по поводу источников социального капитала, которые остаются «недотеоретизированными и эмпирически неисследованными». Иными словами, принимая во внимание то, насколько важным является такой социетальный ресурс, как социальный капитал, необходимо узнать больше о том, как он генерируется и поддерживается Ibid.. Б. Ротштайн и Д. Штолле считают, что ответы на эти вопросы можно получить, исследуя не межличностное, но институциональное доверие.

1.3 Институциональное доверие как фактор социального капитала

Не отрицая наработки своих предшественников, авторы выбирают не «общественно-ориентированную модель», которая была разработана в рамках «токвиллианской традиции Ibid.», а «институционально-ориентированный подход», который предполагает, что социальный капитал будет процветать в том случае, если он будет прочно связан и встроен в конкретный политический контекст точно так же, как и политические и правовые институты Ibid, 443.. По мнению авторов, институты власти и проводимые политики напрямую влияют на уровень социального капитала, создавая и направляя его.

Отметим, что несмотря на очевидную, по мнению авторов, связь социального капитала и состояния политических институтов, новый институционализм не уделял должного внимания этой проблеме. Г. Петерс, в частности, подчеркивал, что хотя и важность изучения социального капитала в рамках институционализма очевидна, существующие институциональные подходы, которых он выделил шесть, являются взаимоисключающими Привед. по: Peters, G. Institutional Theory in Political Science: The New Institutionalism. / London, Pinter. 1999. // Rothstein, B., Stolle, D. The State and Social Capital, p. 443..

Тем не менее, Б. Ротштайн и Д. Штолле разделяют существующие институциональные подходы на две группы: «поведенческие» и «институционально-структуралистские». В первых такие исследователи, как М. Каасе, П. Холл, К. Ньютон и П. Норрис, предпринимали попытку связать политическое доверие, под которым они понимали общее доверие всей политической системе, и генерализированное (обобщенное) доверие, которое изучается посредством анализа доверия незнакомцам. Несмотря на достаточно логичное предположение о связи этих двух типов доверия, корреляционный анализ данных от кросс-национальных исследований показал, что связь между ними достаточно слабая. При этом некоторые исследователи отмечали, что наличие корреляции между обобщенным доверием и доверием к некоторым элементам политической системы все же присутствует. Более того, первое чаще всего являлось «предсказателем» второго, то есть низкое обобщенное доверие в большинстве случаев означало и низкое доверие тем или иным институтам политической системы. В конечном итоге, исследователи, которые придерживались «поведенческого» подхода, в своих работах делали выводы, похожие на те, что в своем исследовании социального капитала Южной Италии сделал Р. Патнэм: социальный капитал может помочь выстроить эффективные социальные и политические институты, что может помочь властям эффективно управлять и, в свою очередь, простимулирует доверие к гражданским институтам Rothstein, B., Stolle, D. The State and Social Capital: An Institutional Theory of Generalized Trust, P. 8. [Электронный ресурс] // URL: http://rothstein.dinstudio.se/files/RothsteinStolle_-_final.pdf (12.04.2016).

Б. Ротштайн и Д. Штолле видели в «поведенческом» подходе три ключевые проблемы. Во-первых, поведенческие установки, стимулируемые социальным капиталом, не связаны с конкретными институциональными характеристиками. Иными словами, неизвестно, «что кроется в институциональных характеристиках, способное производить либо уничтожать обобщенное доверие Ibid.». Во-вторых, учитывая, насколько сложными и многочисленными стали институты в развитых демократиях, достаточно сложно объединить их всех под единым названием (будь то «доверие властям», «доверие политической системе» и так далее). Авторы даже предполагают, что причина, по которой в результате корреляционного анализа не было обнаружено сильной связи между «политическим доверием» и обобщенным, заключается как раз в том, что исследователи «поведенческого» подхода пытались сравнить общие показатели институционального доверия, а не детальные.

Наконец, третья проблема, по мнению Б. Ротштайна и Д. Штолле, является не менее важной, чем остальные. Она заключается в том, что механизм каузальных связей остается до конца неясным. Безусловно, исследовательская интуиция подсказывает, что социальный капитал является важным ресурсом общества для выстраивания эффективного взаимодействия внутри гражданского общества, а также в рамках соотношения гражданского общества и государства, учитывая, что высокий социальный капитал (или высокое обобщенное доверие) влияет на институциональную эффективность, работу политиков и так далее Putnam R. Making Democracy Work.. Однако остается неясным, как доверие создает более высокую производительность государственной службы и лучших местных политиков, которые более ответственны Rothstein, B., Stolle, D. The State and Social Capital, P. 8-9..

По нашему мнению, третья проблема является одним из ключевых вызовов для всей концепции тесной связи социального капитала и доверия. Именно поэтому в рамках данного исследования мы решили воспользоваться вторым подходом, «институционально-структуралистским», который призван преодолеть названные проблемы, так как отдает центральную роль в формировании социального капитала государству. «Государства, к примеру, содействуют созданию надежных контрактов между гражданами в том, что они [государства] предоставляют информацию и контролируют законодательство о контрактах, а также заставляют соблюдать права и правила, которые наказывают нарушителей закона, защищают меньшинства и активно поддерживают интеграцию и участие граждан Цит. по: Levi, M. 1998. A State of Trust. In Trust & Governance, edited by V. Braithwaite and M. Levi. New York:Russell Sage Foundation. / Rothstein, B., Stolle, D. The State and Social Capital, P. 9.». Более того, данный подход сразу очерчивает круг необходимых для исследования институтов, в частности, тех, которые имеют дело с нарушителями закона.

Для того, чтобы выбрать наиболее подходящие институты для анализа, необходимо проанализировать, какие вообще институты встречаются в рамках политической системы. Воспользуемся для этого классификацией, которую предлагают Б. Ротштайн, Д. Штолле, а также Б. Ротштайн и Ж. Теорелл в работе «What is Quality of Government: A Theory of Impartial Political Institutions».

Для типологизации политических институтов авторы использовали факторный анализ (анализ главных компонент с вращением варимакс). Отметим, что в рамках нашего исследования мы будем использовать этот же метод факторного анализа для исследования институционального доверия на основе данных по российскому обществу. В результате анализа было выделено два типа политических институтов, которые можно было бы использовать в исследовании социального капитала -- «пристрастные институты» (partisan) и «институты порядка». Также авторы выделяют третий тип институтов, которые не являются сугубо политическими, но непосредственно связаны с политической жизнью -- «институты проверки власти» (газеты и телевидение).

Одной из ключевых проблем прошлых институциональных исследований, по мнению Б. Ротштайна, было то, что авторы этих работ не разделяли доверие к «представительным» институтам (партии, парламенты, кабинеты министров, и так далее) и доверие к институтам исполнительной власти. При этом это разделение необходимо, так как одна из главных ролей «представительных» институтов заключается в том, чтобы быть «пристрастными», то есть следовать той программе и той идеологии, с которыми они пришли к власти. Сами граждане при этом могут поддерживать эти программы и идеологии, а, значит, и доверять этим институтам; либо не поддерживать их и одновременно им не доверять. Б. Ротштайн также возвращается к разговору об установлении механизма каузальной связи между доверием и социально-политической реальностью: «вот почему обычно мы легко находим сильную корреляцию между политическими пристрастиями и политическим доверием, но слабую корреляцию между доверием в эти политические институты и социальным доверием. <…> Мы предполагаем, что неудачи в поисках каузальных отношений между обобщенным доверием и “доверием властям” связаны прежде всего с провалом выделения того, что конкретно вызывает доверие в различных видах политических институтов Rothstein, B., Stolle, D. The State and Social Capital, P. 9-10.».

Настоящие источники обобщенного доверия и социального капитала, по мнению авторов, находятся «по другую сторону государственного аппарата», то есть в правовых и административных ветвях власти, ответственных за реализацию государственной политики. Влияние этих институтов на доверие необходимо отличать от «пристрастных» институтов законодательной и исполнительной властей по трем причинам. Во-первых, в то время как основой для доверия (или недоверия) институтов, которые возглавляют политики, является «пристрастность», причиной доверия государственным служащим, судьям, полиции или учреждениям социального обслуживания является их беспристрастность Привед. по: Rothstein, B., Teorell, J. "What is Quality of Government: A Theory of Impartial Political Institutions."Washington D. C.: Annual Meeting of the American Political Science Association, 2005. // Rothstein, B., Stolle, D. The State and Social Capital, P. 10.. Во-вторых, как отмечают Б. Ротштайн и Д. Штолле, по сравнению с другими политическими институтами, суды, полиция и другие правовые институты государства имеют особую задачу, а именно, «обнаружить и наказать людей, которые, в терминологии теории игр, используют оппортунистические стратегии Ibid.». Иными словами, государственные институты, которые авторы называют «институтами порядка», следят за теми, кому «лучше не доверять». В-третьих, авторы утверждают, что беспристрастность, эффективность и справедливость политических институтов «уличного уровня», представителями которых являются «бюрократы», максимально близкие к обычным гражданам («от учителей и сотрудников полиции до социальных работников и юристов правовой помощи Lipsky, M. Street-Level BureaucracyDilemmas of the Individual in Public Services, 30th Anniversary Expanded Edition / Russell Sage Foundation, 2010. [Электронный ресурс] // URL: https://www.russellsage.org/publications/street-level-bureaucracy (12.04.2016)») являются важными аспектами институционального доверия Rothstein, B., Stolle, D. The State and Social Capital, P. 10-11..

Наконец, несмотря на достаточно детально обоснование институционально-структурального подхода, Б. Ротштайн и Д. Штолле отмечают, что ответа на вопрос о каузальном механизма влияния обобщенного доверия он не дает. Более того, использование «институционально-структуралистского» подхода ставит перед исследователями новые вопросы, например, будет ли производиться социальное доверие и накапливаться социальный капитал в условиях несправедливых, коррумпированных и пристрастных институтов государственного аппарата Ibid, P. 11.? В частности, на этот вопрос авторы отвечают с двух точек зрения. Во-первых, недостаток эффективности «институтов порядка» граждане будут компенсировать наращиванием своих собственных сетей доверия. Однако такое доверие, по мнению авторов, будет не обобщенным, а частным, соответственно, накопления социального капитала гражданского типа наблюдаться в таком случае не будет, так как все основные социальные приобретения от частного доверия получают только члены группы, в которой это доверие распространено. Что касается доверия внутри самих коррумпированных и неэффективных административных институтов, то Б. Ротштайн и Д. Штолле полагают, что даже частного доверия в них не наблюдается. Ссылаясь на эмпирическое исследование Ф. Варезе Привед. по: Federico, V. "Mafia Transplantation", in Jaмnos Kornai, Susan Bo Rothstein and Rose-Ackerman (eds).Creating Social Trust in Post-Socialist Transition (pp148-168). New York: Palgrave/Macmillan, 2004. / Rothstein, B., Stolle, D. The State and Social Capital, P. 11-12., авторы отмечают, что внутренние операции в криминализированных организациях (например, в мафии) основываются, скорее, не на доверии, сколько на страхе, подозрении и глубоком недоверии.

Однако если попытаться ответить на этот вопрос не с точки зрения частного, но обобщенного доверия, то аргументация пойдет по другому пути. Выше мы уже говорили о том, что «институты порядка» в рамках взаимодействия с обществом имеют лишь одну важную задачу -- извлекать и изолировать от общества тех, кто придерживается «оппортунистских стратегий поведения», то есть таких граждан, которым лучше не доверять. Авторы делают акцент на том, что если «институты порядка» исключают из общества тех, кто не готов к кооперации, при этом придерживаются принципов справедливости, разумной и уместной эффективности (чрезмерные репрессии могут только ухудшить ситуацию с доверием) и беспристрастности, то причин для доверия таким институтам у общества появляется больше. Отсюда исходит и рост межличностного доверия, так как «граждане понимают, что большинство людей имеют хорошую причину для того, что избегать “предательского” поведения, и именно поэтому граждане заключают, что “большинству людей можно доверять” Rothstein, B., Stolle, D. The State and Social Capital, P. 12-13.». Напомним, что именно такая формулировка вопроса в ходе исследований доверия, по мнению, в частности, Э. Усланера, помогает наиболее точно эмпирически измерить как уровень социального доверия, так и уровень социального капитала.

Таким образом, Б. Ротштайн и Д. Штолле выстраивают работающий каузальный механизм взаимодействия институциональных характеристик и обобщенного доверия. Иными словами, различные уровни институциональной эффективности и справедливости:

1. влияют на восприятие безопасности индивидуальных агентов. Если гражданин ощущает себя в обществе безопасно, то он может сделать вывод о том, что большинству людей можно доверять.

2. определяют представления индивидуальных агентов о тех, на кого возложена ответственность за охрану общественных интересов остальной части общества. Если таковым нельзя доверять, то к «большинству других людей», очевидно, также не может быть доверия.

3. формируют соблюдение правильного поведения согражданами в соответствии с институциональной справедливостью. Отметим, что этот элемент каузального механизма, впрочем, как и другие, может работать в негативном для демократического общества ключе. Авторы приводят следующий пример. Предположим, что наиболее эффективный путь получения власти и богатства в условиях коррумпированной системы -- это вовлечься в различные формы коррупции. Индивидуальные агенты будут наблюдать, что коррупция помогает их согражданам достичь больших успехов, например, в политике и бизнесе; иными словами, такое поведение будет находиться в рамках институциональной справедливости. В конечном итоге, сам индивидуальный агент займется коррупцией.

4. вызывают положительный или отрицательный опыт с теми институтами, с которыми агенты находятся в непосредственном контакте. К примеру, коррумпированные и несправедливые институты могут вызвать опыт дискриминации и несправедливости, что негативно повлияет на обобщенное доверие Ibid, P. 13-14..

На наш взгляд, «институционально-структуралистский» подход дает для нашего исследования больше возможностей, чем «поведенческий» институциональный, или подход, рассматривающий межличностное доверие как ключевой (исследования Ф. Фукуямы, Р. Патнэма и др.) или единственный (работы Э. Усланера) фактор социального капитала. Не отрицая наработки своих коллег, но акцентируя внимание на источниках социального доверия, Б. Ротштайн и Д. Штолле выделяют ограниченное количество институтов, эффективность и беспристрастность которых исключают, в том числе, и аспект влияния идеологии на это социальное явление (российская ситуация с этой точки зрения будет проанализирована далее). Объективное состояние «институтов порядка», к которым авторы относят легальные и административные институты, в том числе «уличного уровня», должно наиболее точно показывать, насколько благоприятными являются условия для накопления социального капитала.

1.4 Актуальное состояние российского социального капитала

После проведенного выше анализа теоретических разработок, касающихся проблематики социального капитала и социального доверия, наиболее логичным для дальнейшего анализа видится краткое рассмотрение актуального состояния этих явлений в современной России.

Ранее мы уже приводили высказанные различными исследователями идеи и прогнозы по поводу положения социального капитала в постсоветской России. Прежде всего, это точка зрения Р. Патнэма, который видел в российском ситуации черты, похожие на ситуацию юга Италии. Однако Р. Патнэм, говоря о том, что «будущим Москвы может стать Палермо», подразумевал, что демократические изменения в современной России могут спровоцировать и положительные изменения в социальном капитале. Как мы выяснили позднее, социальный капитал, а также уровень социального доверия, не могут быть изменены при помощи реформирования сверху. Наоборот, в контексте институционального развития эти явления сами выступают почвой, на которой должны произрасти проводимые государством изменения.

Ф. Фукуяма в своих оценках российской действительности был куда более категоричен. Он отмечал, что уровень индивидуализации в современном российском обществе настолько высок, что даже благоприятные для частного доверия и фамилистического (или, по Р. Патнэму, семейственного) социального капитала изменения не могут запуститься, так как институт семьи находится в упадке. Про российское гражданское общество, которое могло бы явиться почвой для обобщенного доверия и гражданского социального капитала, Ф. Фукуяма отдельно даже не говорит, отмечая лишь, что в условиях российского доверия процветать будут, скорее, преступные организации.

Такие оценки в большинстве своем являются справедливыми. Высокий уровень частного доверия, конкретные значения которого мы будем анализировать во второй главе, не способен запустить процесс накопления социального капитала. Если принять во внимание теорию Path Dependence, которую исследователи обычно распространяют на экономическое развитие, то в условиях сохраняющихся тенденций низкого уровня обобщенного доверия мы не можем говорить о повышении социального капитала российского общества. Иными словами, отечественный социальный капитал и непосредственно связанное с ним развитие политических и гражданских институтов находятся под влиянием эффектов предопределенности развития, которые словно в порочном круге возвращают российское общество в исходную точку с теми же самыми проблемами. На наш взгляд, проблематика «эффекта колеи» способна дать ответ на поставленный исследовательский вопрос. Здесь мы отметим работу Д. Норта, Дж. Уоллиса и Б. Вайнгаста «Насилие и социальные порядки» Норт, Д., Уоллис, Д., Вайнгаст, Б. Насилие и социальные порядки. Концептуальные рамки для интерпретации письменной истории человечества [Текст] / пер. с английского Д. Узланера, М. Маркова, Д. Раскова, А. Расковой. М.: Изд. Института Гайдара, 2011. -- 480 с., так как в ней подчеркивается взаимозависимость социального, политического и экономического развития, и именно изменения во всех этих трех сферах общества и государства способны через достаточное количество времени привести к улучшению общей ситуации.

Однако для большей объективности необходимо сказать, что рассмотренные концепции социального капитала у западных исследователей основаны на опыте обществ, которые относительно давно являются и демократическими, и рыночными. В их социокультурной среде достаточно распространена гражданская солидарность, определяемая гражданской толерантностью, проявляющейся в праве всех граждан быть различными Приведено по: Доманов В. Г. Гражданское общество: современный концепт и перспективы его реализации в России. - с. 10-12., из-за чего уровень гражданской культуры значительно выше, чем в современной России; высоки и показатели обобщенного доверия, которое Э. Усланер определял, в том числе, как готовность к рисковому поведению, что свойственно для капиталистических государств с рыночной экономикой. Российское общество в начале 90-х годов, когда в стране были запущены процессы демократизации и появились условия для увеличения социального капитала, имело абсолютно другие стартовые позиции. Необходимо принимать во внимание, что в Советском Союзе рыночные отношения, которые бы способствовали повышению уровня социального доверия, были максимально ограничены и практически не распространены. Гражданское общество, а также социальные установки, направленные на его развитие, в условиях советского режима подавлялись, при этом индивидам не гарантировалась независимость частной жизни, которая в рамках логики тоталитаризма была подчинена государству. Еще одной причиной слабого развития социальной активности граждан в советскую эпоху, которая является одним из наиболее важных факторов гражданского общества, стало отсутствие существенного противопоставления интересов гражданского общества и государства, так как тот слой населения, который всегда противопоставлял себя государству и действовал вне его, в некоторых случаях начинал входить в структуры государственной власти, что было обусловлено высокой социальной аморфностью, вызванной тотальным контролем государства над личностью и обществом Гудков Л. Д., Дубин Б. В., Зоркая Н. А. Постсоветский человек и гражданское общество. - М.: Московская школа политических исследований, 2008. - с. 22-24.. Таким образом, становится абсолютно ясно, что к началу социально-политических изменений в российской обществе практически не было тех, кто был бы готов участвовать в развитии институтов гражданского общества, которые могли бы спровоцировать рост социального капитала.

В чем еще может заключаться проблема социального капитала в современной России? Принимая во внимание отмеченные и Ф. Фукуямой, и Э. Усланером особенности социального доверия, которое является «цементом» социального капитала, являясь при этом морально-этическим базисом при установлении новых социальных связей, мы непременно придем к проблематике коллективных представлений постсоветского человека. Наиболее масштабные разработки в этой области были проведены специалистами «Левада-Центра» в рамках исследования «Постсоветский человек и гражданское общество». Этот «постсоветский человек», считают исследователи, обладает следующими чертами: принудительная самоизоляция, государственный патернализм, эгалитаристская иерархия, имперский синдром. «Отличительные его черты - принадлежность социальной системе, режиму, его способность принять систему, но не его активность Там же, с. 5.». Именно эти черты в совокупности дают образ «правильного постсоветского человека», неспособного к самоорганизации вне и помимо государства. Однако, характеризуя, таким образом, советский и ранний постсоветский образ мышления, авторы исследования подчеркивают противоречивую сущность «массового постсоветского человека». Такой человек, отрицая возможность благоприятного действия для себя и общества внегосударственной сферы, одновременно с этим знает, что «реальное государство его обязательно обманет, не додаст что-то даже из того, что ему положено «по закону», будет всячески стараться выжать из него все, что можно, оставив ему минимальный объем средств для выживания. Поэтому он считает себя вправе уклоняться от того, что от него требует власть» Там же, с. 6.. Таким образом, отношение к государству у «постсоветского человека» имеет две отличительные и противоречивые черты, которые, тем не менее, сообщают нам одну общую характеристику - признание полноты дееспособности за тем, кто стоит выше на социальной лестнице и обладают властью, иными словами, тотальный внутригосударственный патернализм. Раскрывая этот феномен, авторы говорят о массовых представлениях о роли государства, которое должно заботиться о населении, удовлетворяя его основные потребности, и населении, которое обязано поддерживать власть, работать, защищать «интересы государства», сознательно принимая все, что от него требует государство, как «исполнение своего патриотического долга» или гражданских повинностей. «Подобный режим двоемыслия (мозаичность сознания, партикуляризм, способность соединять кажущиеся несовместимыми нормы и представления) порождает человека, достаточного эластичного, чтобы выносить внешнее давление и контроль («русское терпение»), и вместе с тем неспособного к коллективной солидарности или систематической рационализации собственного действия, готового приспособиться к любым переменам ценой снижения запросов и качества жизни (выбор понижающих стратегий жизни) Там же, с. 8-9.». Столь же низким является и доверие к институтам вообще, что вызвано фрагментацией социальных связей и изоляцией узких кругов. «В этих условиях недоверие ведет к пассивности, которая, в свою очередь, ослабляет и без того слабое доверие Там же, с. 30.».

Как можно наблюдать, проблемы коллективных представлений постсоветского человека также усугубляют «эффект колеи», так как ключевые особенности социальных установок российского населения обязательно будут воспроизведены в следующих поколениях. Это видно и по динамике индекса социальных настроений, и в целом по опросам общественного мнения, которые также проводит «Левада-Центр».

В работе мы сосредоточимся на изучении факторов, которые препятствуют накоплению социального капитала и возможных предпосылок его развития, не оценивая вероятности устранения таких факторов или реализации предпосылок.

Глава 2. Развитие социального капитала в современной России

2.1 Уровень межличностного доверия в современной России

Выше мы показали, что уровень доверия может выступать как фактор, определяющий уровень социального капитала и его тип. Именно поэтому для того, чтобы обнаружить причины, мешающие развитию социального капитала в современном российском обществе, нам необходимо было проанализировать, как в период с начала 1990-х годов по 2010-е происходили изменения в уровне социального доверия, которое может быть частным и обобщенным.

Отдельно отметим, что в нашей работе мы сознательно пошли на допущение и сконцентрировались на эмпирическом изучении только одного фактора, влияющего на уровень социального капитала -- социального доверия. В процессе нашего анализа, опираясь на концепции, подробно рассмотренные нами выше, социальное доверие понималось как ключевой фактор. Остальные явления мы рассматривали как сопутствующие или фоновые, так как их влияние мы так или иначе наблюдали при анализе формирования социального капитала.

Для того, чтобы измерить уровень социального доверия в современной России мы воспользуемся методом, предложенным Э. Усланером в его работе «Democracy and Social Capital». Во-первых, это данные исследований, в ходе которых респондентам задавался вопрос (или его вариации): «Верите ли Вы в то, что большинству людей можно доверять, или же Вы соблюдаете достаточную осторожность, взаимодействуя с ними?» Uslaner, E. M. Democracy and Social Capital. -- Chapter 5-8. Автор считает, что несмотря на то, что доверие может пониматься как более сложное явление социальной реальности, ответы на такой вопрос показывают, насколько в обществе распространено доверие к незнакомцам (strangers) Там же., а именно оно является показателем обобщенного доверия и связанного с ним гражданского социального капитала.

Однако стоит добавить, что, по нашему мнению. уровень доверия незнакомцам показывает уровень обобщенного доверия лишь в общем виде. Для того, чтобы уточнить анализируемый показатель, мы решили рассмотреть и уровень доверия базовым институтам власти. Эмпирической базой в исследовании уровня обобщенного доверия станут данные исследований уровня доверия в России, проведенных World Values Survey Online Data Analysis - World Values Survey. [Электронный ресурс] // URL: http://www.worldvaluessurvey.org/WVSOnline.jsp (07.05.2015), European Values Study European Values Study / European Values Study and GESIS Data Archive for the Social Sciences. [Электронный ресурс] // URL: http://www.europeanvaluesstudy.eu/frmShowpage?v_page_id=2361023477820045 (07.05.2015), General Social Survey General Social Survey Data [Электронный ресурс]. // URL: http://www3.norc.org/GSS+Website/Download/SPSS+Format/ (07.05.2015), Edelman Trust Barometer Edelman Trust Barometer - Global Results [Электронный ресурс] // URL: http://www.slideshare.net/EdelmanInsights/2015-edelman-trust-barometer-global-results (07.05.2015), «Левада-Центром Гудков Л. Д., Дубин Б. В., Зоркая Н. А. Постсоветский человек и гражданское общество. - М.: Московская школа политических исследований, 2008. - 96 с.».

Рассмотрим для начала результаты исследования социального доверия, проведенных World Values Study. Всего в рамках глобальных исследований WVS было проведено несколько исследовательских волн. Для нашего исследования социального доверия мы будем использовать следующие волны:

1. 1990-1994. Текст вопроса: «Сказали бы Вы, что в целом большинству людей можно доверять, или же что Вам необходимо быть очень осторожными, взаимодействуя с ними?» Всего опрошено, чел.: 1 969. Год проведения опроса: 1990.

2. 1995-1998. Вопрос остался без изменений. Всего опрошено, чел.: 2 040. Год проведения опроса: 1995.

3. 2005-2009. Вопрос остался без изменений. Всего опрошено, чел.: 2 033. Год проведения опроса: 2006.

4. 2010-2014. Вопрос остался без изменений. Всего опрошено, чел.: 2 500. Год проведения опроса: 2011.

В ходе первой волны исследования было обнаружено, что показатель обобщенного доверия в российском обществе находится на относительно низком уровне: 34,7 % респондентов ответили, что большинству людей можно доверять, тогда как 58 % ответили, что они будут очень осторожными, взаимодействуя с другими членами общества (см. Рис. 1).

Рис. 1. Распределение ответов респондентов на вопрос: «Сказали бы Вы, что в целом большинству людей можно доверять, или же что Вам необходимо быть очень осторожными, взаимодействуя с ними?» в 1990 г., чел.

Однако отметим, что несмотря на то, что количество респондентов, которые не доверяют большинству людей, значительно превышает количество тех, кто доверяет, этот показатель в России начала 1990-х годов нельзя рассматривать как катастрофический. Для примера рассмотрим доли «доверяющих» и «недоверяющих» респондентов в некоторых государствах «третьей волны», а также в государствах, имеющих высокий социальный капитал, устойчивую рыночную экономику и демократический режим (см. Табл. 1).

Табл. 1. Распределение ответов респондентов на вопрос: «Сказали бы Вы, что в целом большинству людей можно доверять, или же что Вам необходимо быть очень осторожными, взаимодействуя с ними?» в 1990 г., %.

Исходя из этих данных, можно сделать вывод, что к началу девяностых годов в России уровень обобщенного доверия был достаточно высоким. Заметим, что волна опросов 1990-1994 WVS затронула нашу страну в 1990 году, то есть до распада Советского Союза. Государство и общество находились в самом начале значительных социальных, экономических и политических перемен. Ключевые события девяностых годов, которые привели к социально-политическим, экономическим, демографическим и другим потрясениям, еще не произошли. В этот период во власти начали появляться демократически настроенные лидеры. Также были санкционированы экономические преобразования рыночного характера, включая решение о восстановлении в России частной собственности на землю и создание правовых условий для частного предпринимательства. Все это, несмотря на понятные многим фундаментальные проблемы советского государственного образования, способствовало замедлению распространения пессимистических настроений в обществе и падения социального и институционального доверия Итоги 1990 года. Опрос ВЦИОМ. / «Московские новости», 1990 г. [Электронный ресурс] // URL: http://www.agitclub.ru/gorby/soc/soziolog05.htm (07.05.2015).. Приведем слова Л. Гудкова, который описывает социальные настроения населения России в самом начале 1990-х годов: «[В этот период] потенциал модернизации общества связывался со вступлением в новую жизнь молодых поколений надежды. Об этом много писалось в работах нашего центра. Приметы изменений мы искали не только в продвинутом, образованном слое, <…> но и в среде молодежной. Мы постоянно вытаскивали на свет такие отличительные приметы молодых, как открытость их по отношению к Западу, более явную, чем среди населения в целом, идентификацию с либеральными и демократическими ценностями, стремление к гражданским свободам, к достижению успеха. Кроме этого мы отмечали среди молодых устойчивую удовлетворенность происходящим в стране и своей повседневной жизни Молодые, но вряд ли новые. Социологи исследовали жизненные ориентиры сегодняшних 20-летних россиян - Лев Гудков. / «Независимая Газета», 2012 [Электронный ресурс] // http://www.levada.ru/27-03-2012/molodye-no-vryad-li-novye-sotsiologi-issledovali-zhiznennye-orientiry-segodnyashnikh-20-l (07.05.2015)».

Здесь необходимо отметить и еще одно наблюдение. Выше мы уже говорили о различающихся стартовых условиях в различных государствах, в которых процессы демократизации могут проистекать более или менее стремительно. Согласно данным WVS, можно наблюдать, что стартовые условия российского социума для последующих реформ не были полностью неблагоприятными. Однако повторяющиеся в дальнейшем кризисы привели к резкому падению уровня социального доверия, что поставило под вопрос перспективы последующих демократизации.

Приведенное выше предположение подтверждается данными следующей волны опросов WVS, проведенной в период 1995-1999 годов, когда в России начинался период самых острых и определяющих социальный портрет жителя России 1990-х годов кризисов. При этом с первыми значимыми последствиями имплементации реформ 1991-1992 годов население России сталкивалось только сейчас. В частности, начальный период экономических реформ сопровождался достаточно стремительным ростом показателей зарегистрированной преступности и вовлеченности населения в преступную деятельность, а также количеством наиболее тяжких и опасных деяний, таких, как терроризм и организованная преступность Преступность и правопорядок в России. Статистический аспект. 2003: Стат. сб. / Госкомстат России. -- М., 2003. -- с. 23.. В этих условиях рост обобщенного доверия и социального капитала представляется маловероятным (см. Рис. 2). Здесь можно наблюдать падение количества доли респондентов, ответивших, что доверять можно большинству людей, до 23,2 %, а также рост доли «осторожных» респондентов до 73,8 %:

Рис. 2. Распределение ответов респондентов на вопрос: «Сказали бы Вы, что в целом большинству людей можно доверять, или же что Вам необходимо быть очень осторожными, взаимодействуя с ними?» в 1995 г., чел.

Отметим, что одной из наиболее опасных социальных тенденций того времени стало складывание новой формы солидарности Гудков Л. Д., Дубин Б. В., Зоркая Н. А. Постсоветский человек и гражданское общество. - c. 6-7. , в условиях которой продуктивное объединение общества и рост обобщенного доверия маловероятны. Очевидно, что и социальный капитал в таких условиях не будет накапливаться по причине усиленных процессов атомизации общества в целях обеспечения личной безопасности, которую неспособно гарантировать государство, в результате чего институциональное доверие также не может демонстрировать рост.

В рамках нашего исследования мы не используем следующую опросную волну, организованную World Values Survey в период 1999-2004 годов, так как Российская Федерация не была вовлечена в исследование в те годы. социальный капитал межличностный доверие

Незначительные изменения в ситуации с социальным доверием населения можно наблюдать в ходе следующей волны исследований, которая была проведена в период 2005-2009 годах -- 24,6 % респондентов доверяют большинству окружающих, 69,1% сохраняют осторожность в отношениях с другими членами общества. Несмотря на ряд достаточно заметных улучшений в жизни населения, прежде всего, экономического характера (см. Рис. 3), тяжелое социальное наследие девяностых годов успело повлиять как на социальные настроения GDP per capita (current US$) / World Development Indicators [Электронный ресурс]// URL: http://databank.worldbank.org/data/views/reports/tableview.aspx?isshared=true (09.05.2015), так и на ряд особенностей коллективных представлений постсоветского человека.

Рис. 3. График динамики ВВП на душу населения в Российской Федерации в период между 2000 и 2009 годами, дол. США.

Наконец, актуальные данные исследований уровня обобщенного доверия, проведенных в период между 2010-2014 годами, показывают уверенный рост доли «доверяющих» -- 27,8 %, и падение доли «осторожных» респондентов -- 66,2 %. Для наибольшей наглядности построим график динамики долей респондентов, готовых или неготовых доверять другим людям во время социальных взаимодействий (см. Рис. 4):

Рис. 4. График динамики изменения долей респондентов, доверяющих большинству людей либо сохраняющих осторожность при взаимодействии с ними, %.

Таким образом, по данным World Values Survey, в современной России наблюдается положительная динамика уровня обобщенного доверия. Как можно наблюдать на графике динамики изменения этого показателя, в определенный исторический момент, который, к сожалению, не был исследован в ходе опросов WVS, в российском обществе произошел своеобразный перелом, который способствовал изменению ситуации к лучшему. Чем же был вызван такой перелом? Попытаемся ответить на этот вопрос.

1. Во-первых, кризисы в виде Чеченских войн и роста преступности, о которых мы говорили ранее, несли в себе потенциал угрозы жизни для индивидов. Однако уже в начале 2000-х годов ситуация в кавказских республиках начала стабилизироваться. Помимо этого происходило ослабление общей криминогенной обстановки, в результате чего у населения усилилось ощущение безопасности, что благоприятно повлияло на уровень социального доверия.

2. Во-вторых, рыночные механизмы, столь болезненно вводимые в начале 1990-х годов, в первые годы двухтысячных начинали эффективно действовать. Все большее количество людей оказывалось вовлеченным в предпринимательскую деятельность, предполагающую высокую степень риска, в условиях которого выживание субъекта предпринимательства зависело в том числе и от его умения налаживать контакты и доверять своим партнерам. Также это подразумевало и рост доверия институтам власти, так как именно государство должно было обеспечивать правомочность разнообразных экономических операций.

3. В-третьих, рост благосостояния граждан, спровоцированный увеличением нефтяной и столичной рент, способствовал тому, что у населения появлялась свободное время для осуществления гражданской активности, что невозможно без повышения уровня обобщенного доверия и увеличения социального капитала.

Все эти явления оказывали благоприятное влияние на рост гражданского социального капитала через увеличение социального доверия. Плодом этих преобразований и является сохраняющаяся тенденция роста доли респондентов, доверяющих другим социальным акторам. Однако отметим, что данные WVS не показывают современную кризисную ситуацию. В условиях нынешнего экономического кризиса, по-настоящему негативное влияние которого российскому населению только предстоит ощутить, и сильной индивидуализации общества, о которой писал Ф. Фукуяма, уровень социального доверия может упасть, что повлечет уменьшение социального капитала.

Помимо этого, в рамках данного исследования представляется интересным рассмотрение обобщенного доверия в других государствах в сравнении с Россией. На гистограмме ниже (см. Рис. 5) представлены данные об уровне обобщенного доверия в некоторых государствах Западной и Восточной Европы, Латинской Америки и Азии.

Рис. 5. Гистограмма изменения долей респондентов, доверяющих большинству людей либо сохраняющих осторожность при взаимодействии с ними в России, Аргентине, Беларуси, Японии, Южной Кореи, Швейцарии, Польше, Чехии, Италии и Германии, %