Идеология документов Земского Собора и Земского Правительства Приморья в июле-октябре 1922 года

Всего за девять лет до описываемых владивостокских событий вся Православная Россия торжественно отмечала 300-летие этого Собора. О нем говорилось и в проповедях по всем православным храмам необъятной Империи, и в многочисленных исторических и популярных публикациях, и на множестве торжественных мероприятий, связанных с этим празднованием, имевшим поистине всенародный характер.

Поэтому духовно-просветительские усилия М.К.Дитерихса среди политической и духовной элиты Владивостока имели достаточно подготовленную почву в общественном сознании и, вероятно, находили не просто понимание, но и практический отклик.

Кроме того, на путях подготовки к Земскому Собору М.К.Дитерихс в срочном порядке издал во Владивостоке свою книгу «Убийство Царской Семьи и Членов Дома Романовых на Урале», где однозначно выразил свою верность идеалам Православной Самодержавной Монархии и Царской Власти Помазанника Божия, а также категорично высказал свое неприятие февральской революции, которая напрямую привела к цареубийству.

По крайней мере, правительственное «Положение о Приамурском Земском Соборе», вышедшее уже после Приказа № 1 М.К.Дитерихса, во второй половине Июня 1922 года, значительно идеологически отличается от Указа временного Приамурского правительства от 6 Июня 1922 года за №149 именно в смысле усиления церковной и вообще -- духовной составляющей предстоящего мероприятия.

В этом положении в частности говорится: «§ 3. В состав Земского Собора Приамурского Края на основаниях, изложенных в последующих статьях настоящего Положения, входят: …представители: от духовенства, …от Православных приходов, от общества ревнителей Православия, от старообрядческого духовенства, от старообрядческой общины… Примечания: а) В состав Собора входят обязательно по своему служебному положению: Епископ Приморский и Владивостокский, Епископ Харбинский, Епископ Камчатский, Епископ Старообрядческий, …Главный Священник Армии и Флота, Старший Военный Старообрядческий Священник и Главный Мулла Армии».

Таким же образом, согласно § 4 этого Положения, в «состав членов Собора» входят: «1. Духовенство -- 8; …10. Приходы -- 24; …15. Мусульманское общество -- 2».

В неполном «Списке Делегатов Приамурского Земского Собора», составленном не официально, а репортером газеты «Русский Край» с пояснительной ремаркой -- «кого удалось установить», эта духовная составляющая частично конкретизирована персонально: Архиепископ Харбинский и Маньчжурский МЕФОДИЙ, Епископ Казанский ФИЛАРЕТ (старообрядческий), Архиепископ Владивостокский и Приморский МИХАИЛ, Епископ Камчатский НЕСТОР (Анисимов). Помощник Епископа Амурского: Тарас Антонович Чернышев. От Покровской церкви: протоиерей Константин Цивилев. От Приходского совета града Никольск-Уссурийского собора: протоиерей Павел Мичурин. От Совета Кружка ревнителей Православия Свято-Духовского Прихода: Г.П.Хорук… От Приходского Совета Петропавловской церкви: вместо священника Нежинцева, который входит как член Всероссийского Церковного Собора, -- В.Т.Соколов. От группы участников Всероссийского Поместного Церковного Собора: священник Пономарев. От Харбина: …от мiрян -- Скулихин. Причем в данном списке отсутствует подробная роспись делегатов Собора от православных приходов, от старообрядцев и мусульман, которые в нем участвовали.

На территориях России, до осени 1920 года контролировавшихся «белым» движением во время гражданской войны, находился целый ряд видных Архиереев, бежавших от большевистского атеистического террора. Они принимали участие в специальных Богослужениях и молебнах о даровании победы Христолюбивому воинству или в панихидах после сражений. Это и понятно, поскольку «белое» воинство в подавляющем большинстве своем составляли православные люди. В мемуарной литературе встречаются редкие упоминания и о военных священниках в некоторых частях «белой» армии. Но это была инициатива среднего командного состава и самих священников. Никакого свыше утвержденного уставного и штатного основания эта инициатива не имела.

Но подобные, хотя и более редкие акции были и в «красной» армии, поскольку и там основная масса рядовых и младших командиров состояла из православных людей. Известны, например, приказы главковерха Л.Б.Троцкого о порядке празднования Пасхи верующими красноармейцами в 1919 и 1920 годах.

Но никогда Архипастырей и авторитетных священников, за исключением торжественных треб, лидеры «белого» движения не приглашали для идейного участия в политической борьбе с большевиками или с «зелёными» повстанцами. Весьма редкие воинственные проповеди Митрополита Антония (Храповицкого) с призывами к непримиримой борьбе с большевиками до победного конца и подобные выступления некоторых других Иерархов всецело были их личной инициативой, не имевшей никакого практического отклика со стороны военного руководства и представителей гражданской администрации на «белых» территориях.

Поэтому сам факт привлечения «обязательно по своему служебному положению» Архиереев Российской Православной Церкви и полномочных служителей других конфессий к политическому собранию, целью которого было поставлено обновление и формирование местных властных структур, представляет собой исключительное явление в истории гражданской войны 1918-1922 годов.

Очевидны и другие старинные именно соборные, а не демократические принципы формирования состава этого совещания, в которое большей частью вошли должностные лица и общественные деятели в силу существующего на момент созыва Собора их положения, а не в результате специальных выборов на Собор депутатов от территорий и организаций:

«В состав Земского Собора Приамурского Края… входят: Временное Приамурское Правительство и представители: от духовенства, от Армии и Флота, от гражданских ведомств, от несоциалистических организаций, от горожан домовладельцев, от сельского населения, от городских самоуправлений Владивостока, Никольска-Уссурийского и Петропавловска, от Земства, от торгово-промышленного класса, от казачьего населения и казачьих войсковых правительств, от Православных приходов, от общества ревнителей Православия, от старообрядческого духовенства, от старообрядческой общины, от высших учебных заведений, от областных несоциалистических организаций, от русского населения полосы отчуждения К.В.Ж.Д. и от поселковых управлений… В порядке персонального приглашения Временным Приамурским Правительством могут быть приглашены в состав Собора до 10 лиц, пользующихся общественной и политической известностью и авторитетом».

Конечно, с точки зрения критериев демократической представительности, этот принцип формирования Собора выглядит «ущербным» в смысле качества представительства, но для традиции Государственно-Церковных Соборов XVI-XVII столетий этот принцип участия «по своему служебному положению» был основополагающим. Так, ещё дореволюционный историк, ученик С.Ф.Платонова -- А.И.Заозерский обоснованно утверждал: «Собор XVI-го века составлялся из должностных лиц, принадлежавших или к служилому, или к торгово-промышленному классу. Это был, если так можно выразиться, парламент чиновников», светских участников Соборов А.И.Заозерский называл «агентами правительства», а не уполномоченными представителями каких бы то ни было корпораций и сословий.

Советские ученые академик Л.В.Черепнин и С.П.Мордовина придерживались аналогичных взглядов: «Земский Собор… формировался на началах правительственного созыва, а не вручения полномочий делегатам местными сословными группами». При этом часто встречавшийся в соборных документах того времени «термин “из городов выбор” означает особый служилый чин, а не избранных в провинциальных городах дворян».

Поэтому сам «соборный», а не демократический принцип формирования Приамурского Земского Собора имел в своем основании определенную традиционную идеологию, а не диктаторский «произвол» генерал-лейтенанта М.К.Дитерихса и представителей временного правительства.

Однако не все параграфы «Положения о Приамурском Земском Соборе» отвечали исконным соборным традициям. Например, механизм принятия решения на древних Церковных Соборах и на Государственно-Церковных Соборах Московской Руси даже при наличии прений и первоначальной разноголосицы у соборян по тому или иному вопросу, при окончательном определении вопроса канонически и традиционно требовал единогласия всех соборян. В противном случае такое решение не считалось соборным, но только выражением позиции большинства, и не принималось к обязательному исполнению всеми членами Церкви или агентами государственной власти.

Как пишет известный церковный историк Владыка Вениамин (Пушкарь), Архиепископ Владивостокский и Приморский в серии очерков, посвященных церковной и государственной соборности, «Собор -- путь праведных»: «Соборные решения, предназначенные для неукоснительного исполнения в Поместной Церкви, признавались принятыми при единодушии соборян, а не “демократическим” большинством, при наличии несогласного меньшинства». Такого же единогласия придерживались и на Государственно-Церковных Соборах Московской Руси. Такова была сама идеология и тысячелетняя традиция соборности. Если решение было принято соборной полнотой, то оно почиталось к обязательному исполнению всеми, и не только участниками Собора, но всеми теми, кто находился под юрисдикцией Собора. Что касается Церковных Соборов, то Второе правило Первого Вселенского Собора -- Никейского гласит: «Дерзающий сопротивляться Великому Собору, подвергает себе опасности изключения из клира».

В 12 параграфе «Положения о Приамурском Земском Соборе» предполагалось нечто иное: «Вопросы, подлежащие разрешению Земского Собора в заседаниях его, разрешаются простым большинством голосов, причем определение числа лиц, составляющих Приамурское Правительство, срок, на который избирается это Правительство, и выборы Правительства, а равно Председателя Собора и его Заместителей производится закрытой баллотировкой (шарами). В остальных случаях голосование на Соборе, если это потребуется, производится поднятием рук, разве бы состоялось по сему поводу иное постановление самого Собора по требованию не менее как одной трети членов, присутствующих на Соборе, заявленному письменно на имя Председательствующего в заседании».

Впрочем, слишком строго судить владивостокцев за отступление от основополагающих соборных принципов не приходится. Дело в том, что и на Поместном Соборе Православной Российской Церкви 1917-1918 годов соборный принцип принятия решения только на основании общего единодушия и единогласия уже не соблюдался. На этом Церковном Соборе согласно «Уставу Поместного Собора Православной Всероссийской Церкви», учрежденному определением Святейшего Правительствующего Синода 10-11 Августа 1917 года, решения принимались большинством голосов, правда, чаще всего подавляющим большинством, но единогласные решения там были редким исключением. Живая практика Церковных и Государственных Соборов в России прекратилась в конце XVII века, поэтому относительно некоторых основополагающих соборных принципов в среде церковного Священноначалия, и тем более среди рядового клира преобладал теплохладный подход. Такое отступление от соборных принципов в церковной среде объясняло несколько ущербный характер соборной идеологии в процесс подготовки Приамурского Земского Собора.

Глава Вторая. Идеология документов и материалов Земского Собора в Приморье летом 1922 года

Земский Собор

После военного парада, Крестного Хода и молебна 10 /23 Июля 1922 года во Владивостоке был торжественно начат Земский Собор Приамурского Края с присяги соборян на Кресте и Евангелии. Следующим деянием Собора стало единогласное избрание Почетного Председателя Земского Собора в лице Его Святейшества Святейшего Патриарха Московского и Всероссийского Тихона, который, по устному преданию, бытовавшему в Русском Зарубежье, из Москвы через Владыку Нестора (Анисимова), Епископа Камчатского будто бы передал благословение на созыв этого Земского Собора.

Сомневаться в этом придании не приходится, но акция владивостокских соборян, видимо, усложнила положение Святейшего Патриарха, который в то время находился под домашним арестом в Донском монастыре и под постоянной угрозой тюремного заключения. Тогда Г.П.У. велось следствие по делу «гражданина Беллавина» -- Святейшего Патриарха Тихона, а 24 Мая 1922 года в Петрограде начался процесс над священнослужителями и мирянами, обвиненными в контрреволюции. В результате приговора по этому процессу 12 Августа 1922 года были расстреляны Петроградский Митрополит Вениамин (Казанский), архимандрит Сергий (Шеин), профессора Духовной Академии И.М.Ковшаров, Ю.П.Новицкий и другие. Такой же процесс планировался и над Московскими Иерархами. 31 Августа 1922 года возобновились регулярные допросы Святейшего Тихона, Патриарха Московского в Г.П.У. Но сам Патриарх-Исповедник по своему непоказному смирению вряд ли бы воспротивился такому решению соборян ради облегчения своей участи.

После объявления об избрании Святейшего Тихона Почетным Председателем Собора помощник соборного секретаря С.П.Руднев внес в зал заседаний большой портрет Патриарха.

Но нас более интересуют не эти действия, которые тоже имеют ярко выраженное идеологическое содержание, но документы, в которых идеология Собора была зафиксирована. В дальнейшем мы увидим, что обнаруживается определенная разница в идеологии и стилистике официальных документов, предшествующих Собору, и в документах, принятых на самом Соборе. Это позволяет предполагать, что на заключительном этапе подготовки Собора и в процессе его к составлению текстов стали привлекаться люди, имеющие Православное духовное образование, а возможно и представители Священноначалия. Самое предварительное сравнение стилистических особенностей предшествующих Собору документов и ряда соборных текстов дает основание допускать, что в этой программной работе принимали непосредственное участие Иерархи Российской Православной Церкви, участвовавшие в Земском Соборе.

Например, одним из авторов ряда ключевых документов Земского Собора мог быть Владыка Мефодий, Архиепископ Харбинский и Маньчжурский, который имел большое влияние на Земском Соборе в качестве Почетного Заместителя Председателя Собора. Возможно, непосредственное участие в написании некоторых документов, особенно на заключительном этапе Земского Собора, принимал и Владыка Нестор (Анисимов), Епископ Камчатский, бывший в Августе 1917 -- Сентябре 1918 годов членом Поместного Собора Российской Православной Церкви, убежденный царист, хотя открыто не исповедовавший свои царистские взгляды после Февраля и до открытия Поместного Собора в Августе 1917 года. Поскольку в противном случае он был бы просто отстранен от участия в этом мероприятии агентами временного правительства. Но для более основательного рассмотрения этого предположения об авторстве необходим детальный сравнительный текстологический (квантитативный) анализ официальных документов Харбинской и Камчатской епархий, предшествующих революции, и документов Владивостокского Земского Собора. Сейчас в рамках студенческой работы это сделать не представляется возможным, поэтому данное предположение мы отнесем к постановке вопроса для дальнейших исследований.

Согласно «Положению о Приамурском Земском Соборе», все полноправные соборяне приносили присягу или обещание: «п. 8. По открытии Собора Члены приносят присягу, а те, кто таковой не приемлет по религиозным убеждениям, дают торжественное обещание по приложенной к сей статье форме -- свято и честно исполнять возложенные на них обязанности, руководствуясь исключительно благом Родины».

Вот текст «Клятвенного обещания для членов Земского Собора»:

«Мы, нижепоименованные, обещаем и клянемся Всемогущим Богом пред Святым Его Евангелием и Животворящим Крестом Господним исполнять возложенные на нас обязанности Членов Земского Собора Приамурского Края по долгу нашей совести и крайнему нашему разумению и силам, памятуя лишь о благе и пользе Земли Русской, -- в удостоверение чего целуем Слова и Крест Спасителя нашего. Аминь».

По своим ключевым формулам «клянемся Всемогущим Богом пред Святым Его Евангелием и Животворящим Крестом Господним», «по долгу нашей совести и крайнему нашему разумению и силам, памятуя лишь о благе и пользе», «в удостоверение чего целуем Слова и Крест Спасителя нашего» этот текст полностью согласуется с присягами военных и гражданских чинов, а также депутатов Государственной Думы Императорской России, источниками которых, в свою очередь, являются устные клятвенные обещания верности на Кресте и «крестоцеловальные записи» XI-XIII веков, следы которых в древних, процарапанных по штукатурке и камню граффити на стенах и столпах Святой Софии Киевской были зафиксированы в публикациях советских историков 1970--1980-х годов и сохранялись, по крайней мере, до начала 1990-х годов. Мне же в 1985-1986 годах доводилась читать их в оригинале, во время посещений этого древнего храма.

В клятвенном обещании соборян заложен вероисповедный, а также идейный фундамент всех последующих их деяний, выражена его религиозная идеология, основанная на православных державных традициях более девяти веков христианской государственности Руси.

На открытии Земского Собора прозвучал отчетный доклад председателя временного Приамурского правительства С.Д.Меркулова о событиях и делах минувшего года. В заключении доклада было сказано следующее: «Единственная надежда -- Земский Собор, который укажет, как нам вступить на правильный путь… Я говорю, как перед Богом: все, что мы имели в своих силах, мы отдали этому делу, если что произошло, то трудное было дело, но наша совесть чиста… Земскому Собору предстоит: или спасти дело, или пойти на Голгофу». Эта вероисповедная нота свидетельствует, с какими духовными переживаниями подошел (к чему?) один из главных инициаторов и организаторов Собора. Но это было только началом.

Восстановление Династии Романовых в России

Видный участник Земского Собора С.П.Руднев в своих мемуарах о Соборе пишет: «Главнейшим моментом Земского Собора было принятие 207 голосами против 23 постановления о том, что “Приамурский Земский Собор признает, что право на осуществление Верховной Власти на Русской Земле принадлежит Династии Романовых; что поэтому считает необходимым и соответствующим желанию населения возглавление национально-государственного образования в Приморье одним из членов названной Династии, последней для сего указанным, и что Собор почитает должным о вышеизложенном доложить Государыне Императрице Марии Федоровне и старейшему члену Династии Великому Князю Николаю Николаевичу”. Вместе с тем Собор вынес пожелания, …чтобы Временное Правительство вступило по этому поводу в переговоры с Династией…». С.П.Руднев никак не датирует это решение Собора.

Российский церковный ученый А.Ю.Хвалин, который первым после революции исследовал материалы Приамурского Земского Собора, работая в архивах и библиотеках Владивостока в 1990-1997 годах, пишет: «На заседании Земского Собора 3-го Августа ключевым моментом стало принятие трех основных тезисов: 1. Приамурский Земский Собор признает, что права на осуществление Верховной Власти на Русской Земле принадлежат Династии ДОМА РОМАНОВЫХ (207 голосов -- “за” и 23 -- “против”. 2. В связи с этим Земский Собор считает необходимым и соответствующим желанию населения возглавление национальной Государственности Приамурья Верховным Правителем из членов Династии ДОМА РОМАНОВЫХ, Династией для сего указанным. (175 -- «за», 55 -- «против»). 3. По сим соображениям Земский Собор почитает необходимым доложить о вышеизложенном Ея Императорскому Величеству Государыне Императрице МАРИИ ФЕОДОРОВНЕ и Его Императорскому Высочеству Великому Князю НИКОЛАЮ НИКОЛАЕВИЧУ, высказывает свое пожелание, чтобы правительство вступило в переговоры с Династией ДОМА РОМАНОВЫХ на предмет приглашения одного из Членов Династии на пост Верховного Правителя». Но А.Ю.Хвалин не помещает ссылки на документ или другую публикацию, которые указывали бы на то, что это решение было принято Собором именно 3 Августа.

Историк В.Ж.Цветков даёт другую дату принятия этих соборных решений: «На заседании 31 Июля депутат Собора от “несоциалистического блока” П.П.Васильев представил следующие тезисы: “Приамурский Земский Собор признает, что права на осуществление Верховной Власти в России принадлежат Династии Дома Романовых” (207 голосов высказались “за” и 23 “против”); “В связи с этим Земский Собор считает необходимым и соответствующим желанию населения возглавление Национальной Государственности Приамурья Верховным Правителем из членов династии Дома Романовых, династией для сего указанным” (175 голосов “за” и 55 голосов “против”); “По сим соображениям Земский Собор почитает необходимым доложить о вышеизложенном Ее Императорскому Величеству Государыне Императрице Марии Федоровне и Его Императорскому Высочеству Великому Князю Николаю Николаевичу, высказывает свое пожелание, чтобы правительство вступило в переговоры с Династией Дома Романовых на предмет приглашения одного из членов династии на пост Верховного Правителя” (188 голосов “за”, 47 “против”). Важность данного решения состояла, прежде всего, в том, что впервые за всю историю Белого движения Дом Романовых был признан «Царствующим». За период с Марта 1917 до Июля 1922 года вопрос о форме правления в России откладывался до решения Учредительного Собрания. Поэтому все белые правительства и сам Верховный Правитель России адмирал А.В.Колчак стояли на позициях “непредрешения”, считая главной своей задачей борьбу с большевизмом и прекращение междоусобной войны». В.Ж.Цветков дает общую для этих цитат ссылку на документы, хранящиеся в Г.А.Р.Ф. -- Ф. 5194. Оп. 1. Д. 4. Л. 58.

При этом В.Ж. Цветков в другом разделе составленной им книги приводит целиком «Тезисы доклада несоциалистических организаций Приморья на Земском Соборе», где в разделе «Тезисы доклада о структуре власти и управлении» даны цитируемые выше пункты о Династии Романовых, но на этот раз ссылается на другое дело в Г.А.Р.Ф. -- Ф. 6116. Оп. 1. Д. 19. Лл. 1-9.

Как видим, в современной историографии хронологически ещё не уточнено конкретными отсылками одно из самых главных решений Собора. Но для данной работы это не столь важно. Главное то, что Земский Собор в этом решении достаточно строго встал на идеологические основы Самодержавной Монархии, которая, в свою очередь, духовно и идейно утверждалась в древних -- Соборных же актах. Имею в виду Уложенную Грамоту Великого Московского Собора 1598 года, которая впервые в государственной практике России именно Соборно утверждала исторические и духовные основы Русского Самодержавия.

До этого Русское Самодержавие рассматривалось и обосновывалось только в трудах Святителя Макария (Леонтьева), Митрополита Московского и всея Руси и Царя Иоанна Васильевича Грозного. При всей духовной авторитетности этих авторов, их труды были все же плодами единоличного творчества. Они строго опирались на все церковно-державное наследие Византии и Древней Руси. Однако авторитет законного Собора в массовом православном сознании на Руси до второй половины XVII века (до Церковного Собора 1666-1667 годов) был непререкаем. Точка же зрения одного лица, даже самого значительного, всегда находила не только сторонников, но и противников. А Великий Собор 1598 года, поставивший на Русский Престол Династию Годуновых, закреплял это решение именно соборным обоснованием Русской Верховной Власти от начала русской государственности и в соответствии с учением Церкви о Царской Власти.

Уже после Смуты 1605--1612 годов Утвержденная Грамота Великого Московского Собора 1613 года повторила и вновь подтвердила все основные положения о Царской Власти из Грамоты 1598 года. Но на этот раз клятвенные обязательства соборян за себя и все последующие поколения своих потомков в верности поставленной этим Собором на Русский Престол Династии Романовых были крайне категоричны и с условиями, что данное решение уже не подлежит пересмотру на все последующие времена: «да незабвенно будет писаное в ней в роды и роды и во веки».

Нарушителям же этой Соборной клятвы в этом неограниченном сроками временном пространстве следовали страшные проклятия и угрозы: «А кто убо и не похощет послушати сего Соборново Уложения, его же Бог благоизволи, и начнет глаголати ина и молву в людех чинити, и таковый, аще от священных чину, и от бояр Царских сигклит и воинственных, или ин хто от простых людей и в каком чину ни буди, по Священным Правилом Святых Апостол, и Вселенских Седми Соборов Святых Отец и Помесных, и по Соборному Уложению всего Освященнаго Собора, чину своего извержен будет, и от Церкви Божий отлучен и Святых Христовых Тайн приобщения, яко расколник Церкви Божия и всего Православнаго Христьянства мятежник, и разорител Закону Божию, а по Царским законом месть восприимет, и нашего смирения и всего Освященнаго Собора не буди на нем благословение отныне и до века; понеже не восхоте благословения и Соборнаго Уложения послушания, тем и удалися от него и облечеся в клятву».

Таким образом, православная монархическая идеология соборным подтверждением верности Царскому Роду Романовых в 1922 году наследно воспринималась Владивостокскими соборянами в преемстве более чем трехвековой давности.

Соборная Грамота

Один из главнейших документов Земского Собора во Владивостоке именуется «Грамота Приамурского Земского Собора к Русским Людям Великой Русской Земли». «Соборная Грамота» была единогласно принята участниками Собора 3-го Августа 1922 года. В силу идейной важности этого соборного документа, имеет смысл его рассмотреть подробнее.

Уже само определение этого документа как «грамота» содержит в себе очевидный идеологический посыл. В государственной актовой практике Российской Империи, начиная со второй трети Царствования Императора Петра Великого, термин «грамота» практически исчезает из светского и воинского обихода. Его вытесняют термины государственного делопроизводства преимущественно латинского и немецкого происхождения -- «рескрипт», «манифест», «реляция», «мемория», «регламент», «патент», «диспозиция» и тому подобные. Они энергично внедряются в повседневную практику официального Русского Языка. Не примыкая к числу критиков преобразований Царя Петра Великого, могу отметить, что такая терминологическая замена имела определенные идеологические последствия. Дело, конечно, не только том, что новые термины были иностранного происхождения. Ведь и слово «грамота» имеет не русский, а греческий корень --«GrЎmm©, toj, t· (grЈfw) -- всё начерченное: 1) письменный знак, буква, изображение, образ, рисунок, надпись; 2) всё написанное: письмо, книга, сочинение, запись… 3) …чтение и письмо, элементарные науки, вообще науки, литература».

Созидание Российской Империи и связанное с этим усложнение административных технологий насущно требовали терминологической специализации, так и созидание Военного Флота потребовало внесения в Русский Язык множества специальных слов голландского и немецкого происхождения. Но, если слова греческого происхождения, которые активно стали приживаться в нашем языке с Х столетия, уже укоренились в нём, наполнились определенным духовным содержанием, тем более что греческие заимствования связывались именно с восприемством Русью Византийского Православия, которое продолжалось в Русском Православии как непрерывная традиция, то иноязычные заимствования из латыни и немецкого с конца XVII столетия создавали определенный вербальный разрыв в бытовавшей традиции, отдаляя государственную практику от её православного содержания, привнося в неё дух немецкого протестантизма и римского католицизма.

В послепетровское время термин «грамота» частично сохраняется только в церковном делопроизводстве, хотя и там сфера его употребления значительно была сужена, по сравнению с XVII столетием. Некоторое возобновление этого термина можно наблюдать лишь в общественной жизни России конца XIX -- начала XX веков, в общественных кругах, связанных с возрождением традиционной российской культуры. Для делопроизводства же эпохи гражданской войны, в его контексте термин «грамота» даже трудно себе представить. Здесь -- в «Соборной Грамоте» Земского Собора во Владивостоке -- совершенно очевидна именно идейная, идеологическая установка на исконные православные государственные традиции Древней Руси. Уже само наименование соборного документа призывает людей, к которым обращено это заглавие, осознать себя не только в узком временном промежутке революционной смуты, но и в контексте своей прямой причастности к духовно-историческому наследию Русского Народа.

Эта «Грамота» так свидетельствует о самом первом деянии Собора по избранию Почетного Председателя:

«Начав свое великое дело жертвенного служения Русской Земле и ее далекому Приамурскому Краю молитвой пред Всевышним, да призрит Он страждущих людей Своих, и испросив милостливого заступничества Царицы Небесной, изстари не раз спасавшей Русскую Землю и Русский Народ в годины бедствий, -- Приамурский Земский Собор избрал Почетным Председателем своим Святейшего Тихона -- Патриарха Московского и всей России, ея молитвенника и печальника».

Начало «Соборной Грамоты» и духовное начало самого Земского Собора онтологически связывается с верой в Бога, причем не в отвлеченных категориях, а связывается именно с Православной Верой, которая на протяжении веков устрояла Землю Русскую и защищала её. Несколько ниже в этой «Соборной Грамоте» свидетельствуется:

«Мы надеемся только на Бога и на самих себя», и находящихся в большевистском плену русских людей соборяне призывают: «Возложите и вы все упования надежды только на благость Господню и на самих себя».

Идеологема «Православной Веры», проявившаяся ещё в присяге соборян, является ключевой для большинства соборных документов, она пронизывает весь текст «Соборной Грамоты» от начала и до конца.

По замыслу составителей «Грамоты», в её зачине должна возникать прямая ассоциация с событиями Великой Смуты начала XVII века, когда 17 Июля 1610 года с Российского Престола был свергнут Царь Василий Иоаннович Шуйский (1553-1612) и в массовом сознании того времени до Февраля 1612 года первым лицом в Российском Государстве поневоле становится Священномученик Гермоген, Патриарх Московский и всея Руси, которого и бояре временного правительства («семибоярщины»), и польские интервенты вынуждены признавать в качестве высшей не только церковной, но и государственной инстанции того периода. За это, собственно, Святейшего Патриарха и уморили голодом.

Такая историко-политическая ассоциация «Патриарх Гермоген -- Патриарх Тихон» аргументирована вероисповедным свидетельством, что только Господь Бог и Царица Небесная Богородица «изстари не раз спасавшей(ая?) Русскую Землю и Русский Народ в годины бедствий» -- надежда и опора в предстоящей борьбе.

И здесь духовно-исторический ряд политических ассоциаций расширяется от времен Святого Благоверного Великого Князя Александра Невского с его боевыми призывами «За Русь, за Святую Троицу!», от времен Святого Благоверного Великого Князя Димитрия Донского с девизом «За Дом Пресвятой Богородицы!», до духовной мотивации военных Манифестов Царя Петра Великого (1709 год), Императора Александра Первого (1812 год), Императора Николая I (Крымская война), Императора Александра II (Русско-Турецкая война) и наконец Императора Николая II (Русско-Японская и Первая Мiровая война).

И это решительно отличает данную «Грамоту» от военно-политических деклараций Деникина, Юденича, Врангеля, Колчака, где, как мы уже видели, религиозная риторика без православной конкретизации, если и употреблялась, то занимала периферийное, служебное положение.

При этом внешняя стилистика этого документа глубоко согласуется с духовным содержанием «Соборной Грамоты». Это отнюдь не литературная стилизация, в которой торжественные «архаичные» приемы, свойственные Грамотам XVII века и Царским Манифестам XVIII-XX столетий, служат одним украшением текста и не более того.

Напротив, составители «Грамоты» обращаются к духовным чаяниям, к вероисповедным основам самосознания русских людей, политически оказавшихся в иноверном большевистском плену, под игом духовно чуждой интернациональной идеологии коммунизма. Можно спорить о реальных возможностях воздействия текста этой «Соборной Грамоты» на самосознание русских граждан Р.С.Ф.С.Р. и Дальневосточной республики в 1922 году (и такие споры, очевидно, велись на самом Соборе), но этому документу нельзя отказать в духовной искренности и неподдельности.

«Люди Русской Земли, родные по вере, по крови, по преданности национальным историческим заветам. К вам обращает Приамурский Земский Собор свое слово! Мужайтесь! Собирайтесь с силами и духовно сплачивайтесь вокруг единого Вождя, которого Господь Бог пошлет многопрогрешившему перед Ним и забывшему заповеди Его в буйном и алчном своеволии Русскому Народу. Пусть, как и сотни лет, “едино стадо и един Пастырь!” Тогда, и только тогда, наступят на земле нашей мир и порядок, а с ними утишатся и исчезнут наши нестроения, голод, мор и немощь народная». приамурский собор приморье дитерихс

Здесь словами Священного Писания о едином Пастыре выражена не только сугубо церковная вера в Пастыря - Иисуса Христа. Конечно, Богословие Пастыря-Христа с одной стороны связывается с Его священническим достоинством, но не менее важно оно и для понимания Царского Достоинства Иисуса. В формуле един Пастырь выражены в первую очередь церковно-монархические чаяния соборян, выражена их вера в единого Вождя, то есть Самодержавного Царя-Помазанника (по-гречески «помазанник» -- «христос») как Пастыря, как Державного Опекуна и Защитника Веры и стада верных Богу людей -- Русского Народа.

Священная обязанность Российского Императора быть Защитником Православной Веры прописана в Основных Законах Российской Империи. Некоторые лингвисты этимологию слова «Царь», точнее исходного для него корня «сар», семантически связывают со значением «защитник». Корень «сар-шар» в Царском титульном имени впервые обнаруживается у первого Аккадского Царя: «Основателем Аккадского Царства стал Саргон (Шаррум-кен), имя которого переводится как “Царь истинен”». Позже различные модификации корня «сар» мы встречаем в таких царских лично-титульных именах Востока и Запада как Артаксеркс, Азария, Ассаргаддон, Ашшурбанапал, Ашшурнацирапал, Билсар-Упур или Валтасар, Киаксар, Кир он же Сир, Лаборосоарход, Навуходоносор, Набополассар, Периглиссар, Иисус Христос Назарянин, Салмансар, Сервий Туллий, Тарквиний, Тиглатпаласар, Цезарь -- Цесарь -- Кесарь, Артаксар, Артур и в тому подобных.

В заключительном, «ударном» пассаже «Соборной Грамоты» содержится такой призыв: «Объединяйтесь с нами, сплочайтесь вокруг нашего русского, национального Приамурского Правительства и Приамурского Земского Собора, дабы мы общими и умноженными силами все, как один, понесли скорее радостную весть освобождения и Воскресения всему Русскому Народу, дабы по Вере нашей, по нашим жертвенным трудам и подвигам Господь Вседержитель даровал единого Державного Вождя единой Великодержавной Русской Земле».

Естественно приамурские соборяне под Державным Вождем подразумевали Русского Самодержавного Государя. Так выражена в «Соборной Грамоте» идеологема монархизма, идеологема Царя. При этом надо отметить, что составители «Соборной Грамоты» этот монархический тезис хотя и выразили достаточно однозначно и узнаваемо для подавляющего большинства жителей России того времени, все же доля иносказательности, косвенного указания здесь присутствует. В «Соборной Грамоте» отсутствуют слова «Царь», «Государь», «Монарх», «Император», «Самодержец», «Помазанник Божий», «Династия», «Царство», «Монархия» и тому подобные, в отличие от других соборных документов заключительного этапа Земского Собора, посвященных Верховной Власти, где, например, употребляются слова «Царь», «Помазанник Божий», «Династия».

Составители «Соборной Грамоты», которая была адресована к русским людям, находящимся под большевистским владычеством, не решились прямо сказать, что они призывают бороться за восстановление Русского Самодержавного Царства и за соборное возведение на Престол наиболее достойного представителя Династии Романовых.

Некоторые проблемы авторства, и не только

Один из видных участников Земского Собора во Владивостоке Сергей Петрович Руднев в своих мемуарах, которые уже цитировались выше, приписывает авторство этой грамоты себе чуть ли не единолично. Он пишет:

«В первых же заседаниях Собора было постановлено обратиться с особою Грамотою ко всем русским людям, и составление ее было поручено мне. Принятая затем Собором, она 3 Августа была подписана президиумом Собора и в двух или трех десятках тысяч экземпляров была направлена за рубеж -- в Амурскую область и Забайкалье. Мы мало рассчитывали на то, что Грамота эта дойдет до населения так, как бы нам этого хотелось, знали также и то, что и дойдя, призыв наш не даст желаемых результатов, но перед смертью, -- а смерть наша была уже несомненна, так как только что появилось объявление японского военного командования об эвакуации Приморья к половине Октября, -- перед смертью, говорю, хотели дать знать о себе своим русским людям, оставить память и завещание последних гибнущих белых на последнем кусочке белой Великой России. Грамота эта, в которой, особенно в начале, нетрудно уловить тоны Грамоты Церковного Собора, выданной последним нам -- его Членам, была моею «лебединою песнью», которою я закончил свою активную работу по борьбе с большевиками, уйдя вскоре в эмиграцию; все дальнейшее до перехода мною русской границы было движение по инерции с “угашенным духом”...»

Но внимательное чтение мемуаров С.П.Руднева заставляет решительно усомниться в его активном авторстве данного текста. Хотя С.П.Руднев и был участником Поместного Церковного Собора 1917-1918 годов, и формально, как опытный юрист, мог составить документ, стилистически напоминавший и дореволюционные торжественные акты или одну из Грамот Поместного Собора 1917-1918 годов, его позиция, описанная им самим в своих воспоминаниях, выдает в нем человека, склонного к либерализму и весьма скептически относящегося к древнерусским духовным и державным традициям. Скорее всего, С.П.Руднев как помощник секретаря Земского Собора работал с набросками «Соборной Грамоты», которые писали другие участники Земского Собора, и технически сводил их в единый текст.

В формировании этого текста принимал участие кто-то из духовных лиц, хотя, как я постараюсь показать ниже, не все положения в этом тексте полностью соответствуют учению Церкви. Несомненно участие в составлении этого текста и некоторых мiрян из числа владивостокских соборян. Смею предположить, что на начальном этапе в составлении грамоты мог принимать участие генерал-лейтенант М.К.Дитерихс, поскольку между некоторыми пассажами «Соборной Грамотой» и его документами в качестве главы Земского Правительства и Командующего Земской Ратью, а также его составленными уже в эмиграции «Заветами Монархическому Движению» обнаруживается духовное и стилистическое родство. Однако окончательный вариант «Соборной Грамоты», видимо, не устраивал М.К.Дитерихса, потому что под ней нет его подписи.

Из контекста мемуаров С.П.Руднева совершенно очевидно, что он не принимал участия в подготовке текстов правительственных и военных документов, которые подписывал генерал М.К.Дитерихс после Собора вплоть до 18 Октября 1922 года. Таким образом, с одной стороны, чуждый «Соборной Грамоте» стиль и духовная позиция мемуаров С.П.Руднева, и определенное духовное единство и известная стилистическая схожесть персонально подписанных документов генерала М.К.Дитерихса и, особенно, его духовно-политическое завещание, с другой стороны, позволяют полагать, что С.П.Руднев принимал только техническое участие в составлении «Соборной Грамоты», тогда как генерал М.К.Дитерихс первоначально был одним из её непосредственных соавторов. Более того, не только литературный стиль приказов и указов М.К.Дитерихса, их духовное содержание, но и сам образ политических, административных и военных действий М.К.Дитерихса после Собора и до конца Октября 1922 года, а в известной степени и до конца его дней, свидетельствует о духовном сродстве самосознания этого человека и «Соборной Грамоты» Земского Собора.

Слова и дела М.К.Дитерихса не расходились. Это было его кардинальным жизненным принципом, о котором он так писал в своём духовном завещании: «“Не берите с собой в дорогу ничего”, -- говорил Христос, посылая на служение Своих учеников, и действительно, служение в духе и любви людей по учению Христа не нуждается в средствах, не так необходимо и непосредственное общение. Сила Его в искренности, чистосердечии, вере, истинности и любви, в слове и деле».

Духовно-мистическое и вместе с тем рыцарское отношение к слову было заложено в М.К.Дитерихса с детства домашним духовным и пажеским военным воспитанием. В Пажеском Его Императорского Величества Корпусе его выпускники получали Евангелие и заповеди древнего рыцарского кодекса:

«Ты будешь верен всему тому, чему учит Церковь, ты будешь охранять Её; ты будешь относиться с уважением к слабому и сделаешься его защитником; ты будешь любить страну, в которой родился; ты не отступишь перед врагом; ты будешь вести с неверными безпощадную войну; ты не будешь лгать и останешься верным данному слову; ты будешь щедр и всем благотворить; ты будешь везде и повсюду поборником справедливости и добра против несправедливости и зла».

С.П.Руднев же сразу после Земского Собора вернулся к позиции «обывателя», которой, по собственному свидетельству, придерживался до революции («Выведенный из своего российского обывательского благодушия и покоя революцией, я, хоть и на склоне моей жизни, а должен был присматриваться и по-своему оценивать наблюдаемые мною явления политической жизни»). Так С.П.Руднев характеризует завершение Земского Собора во Владивостоке и действия избранного Собором Верховного Правителя Приморского края:

«Для меня этот момент радостен не был, хотя я надеялся, что власть “облагородилась” и, если не свершит чуда делегация в Японию и не приостановит японскую эвакуацию на время, пока не выяснится вопрос в Европе, то, по крайней мере, сумеет с честью и достоинством обставить смерть белого Приморья. Но случилось то, чего меньше всего можно было ожидать. Только что кончились приветствия, как Временный Правитель прочел первый указ: во-первых, именовать Приморское Государственное Образование -- Земским Приамурским Краем, армию -- Земскою Ратью, а его -- Воеводою; и, во-вторых, завтра Земскому Собору избрать из своего состава 21 Члена в законосовещательную Земскую Думу, которая вместе с предполагаемым Церковным Собором “должна наметить дальнейшие пути”. Высшая исполнительная власть будет осуществляться Земской Думой, низшей административной единицей явятся приходы. Все слушали и ничего не понимали... В доме -- пожар, а в это время пожарных призывают заниматься перепряжкой лошадей и украшением сбруи бубенчиками и лоскутками... Перед нами сидел не “варяг”!.. Не сговариваясь, а только посмотрев друг на друга, я -- из-за стола президиума, а И.И.Еремеев -- с кресла первого ряда, поднялись и вышли на улицу. В зале Земского Собора, между тем, читались и новые распоряжения, и новые назначения... Было уже совсем темно; мы сошлись с И.Ив.[Еремеевым] и одновременно, точно по команде, сказали только два слова: “Дожили! Облагородили!” Возвращаться в залу было не за чем: все было и так, к сожалению, слишком ясно, и мы побрели домой...»

Такая позиция позволяла без зазрения совести готовиться к отъезду в эмиграцию, несмотря на то, что М.К.Дитерихс уже в качестве Верховного Главы Земского Края назначил С.П.Руднева членом Земской Думы, как тогда называлось правительство Приморья.

Да и сам выше приведенный комментарий С.П.Руднева «Соборной Грамоты» свидетельствует, что автор мемуаров был далек от духовного содержания этого документа. Напомню, он пишет, что в «Соборной Грамоте» «особенно в начале, нетрудно уловить тоны Грамоты Церковного Собора, выданной последним нам -- его Членам».

Можно обратиться к тексту «Грамоты-свидетельства, выдаваемой Святейшим Патриархом членам Священного Собора Православной Русской Церкви 1917--1918 годов». В ней говорилось:

«Божиею милостию Патриарх Московский и всея России смиренный Тихон. Благодеющим о нас Промыслом Божиим, по молитвам Пречистыя Владычицы нашея Богородицы и Святителей Московских Петра, Алексия, Ионы, Филиппа и Ермогена, в Богоспасаемом граде Москве в лето от воплощения Бога Слова тысяча девятьсот семнадцатое, в день Честнаго Успения Пресвятыя Богородицы открылся и начал деяния свои Священный Собор Православной Российской Церкви, для устроения дел церковных и утверждения благочестия в стране нашей. По благодати Святого Духа и избранию церковному собрались Преосвященные Архипастыри, Боголюбивые пресвитеры, честные диаконы, благоговейные клирики, смиренные иноки, ученые и государственные мужи и иные, исполненные “духа совета и разума” мiряне и совместно трудились, в меру своего дарования и звания, во славу Божию и на пользу Святой Церкви Православной. В сем Соборном сонме подвизался подвигом добрым и боголюбезнейший о Христе брат (сын) Наш, член Священного Собора Православной Церкви (имя рек). Во свидетельство трудов его на благо Церкви Божией и в благоговейное воспоминание о Священном Соборе, -- дабы, памятуя о соборных трудах и упованиях, явил он “образ верным словом, житием, любовию, духом, верою, чистотою” (1 Тим. 4, 12), дана ему сия грамота за подписом Нашим с приложением соборной печати, в Богоспасаемом граде Москве, в лето от Рождества Христова 1918-е, в... день.... месяца».

Если же сравнить этот текст с началом Владивостокской «Соборной Грамоты» стилистически и тонально, трудно найти совпадения, кроме самого общего -- оба документа написаны в православном духе, но различны и по содержанию, и по настроению, разве что перечисление категорий соборян присутствует и там, и там. Но в «Грамоте Поместного Собора» это перечисление выдержано иерархически более конкретно, чем в «Соборной Грамоте»:

«У вод Тихого Океана, в городе Владивостоке, в последней свободной от гнета и неволи инородцев и поработителей-коммунистов Приморской Области, собрались в числе до 300 человек на Земском Соборе русские люди, хранящие в сердцах своих пламенную любовь к гибнущей Родине и к истерзанному смутой, нищетой и голодом Русскому Народу. В Земский Собор вошли выборные и представители от всех слоев Народа: от православного и старообрядческого духовенства -- Епископы, иереи и мiряне, сельчане -- от волостей, горожане -- от городских и поселковых самоуправлений, служилые люди -- военные и гражданские -- от всяких чинов как высших, так низших, торговцы и промышленники, ремесленники и рабочие, ученые и в науках не искушенные простые люди. Начав свое великое дело жертвенного служения…» (и дальнейшее -- выше уже цитировалось).

Тем самым С.П.Руднев свидетельствует, что внутреннего, глубокого понимания и «Грамоты Поместного Собора», и Приморской «Соборной Грамоты» у него не было. Видимо, он их воспринимал внешне -- как православные духовные тексты, и только в этом видел в них общее. Кстати, такой уровень восприятия Православия был свойственен довольно значительной части участников Поместного Собора Российской Православной Церкви 1917-1918 годов из числа мiрян. Поэтому особенно первоначально этот церковный форум напоминал скорее либерально-демократическое собрание церковно-обновленческого настроя, чем собственно Собор Церкви. И только новые жестокие испытания, которые выпали на долю России осенью 1917 года, отрезвили многих соборян, заставили их глубже вглядеться в сугубо русские духовные церковно-державные традиции. Но к числу таковых, видимо, не принадлежал С.П.Руднев.

Его (как и его единомышленника И.Ив.Еремеева) даже не смущает, а именно возмущает то, что генерал М.К.Дитерихс начал с переименования вверенных ему Земским Собором институций: Приморское Государственное Образование он указом переименовал в «Земский Приамурский Край», армию -- в «Земскую Рать», свою должность командующего -- в «Воеводу», правительство -- в «Земскую Думу». У М.К.Дитерихса не только слово не расходилось с делом, но и дело обнаруживало достойные слова. Здесь он, может быть и не осознанно, а, скорее всего, сознательно, следовал принципу древнекитайского мудреца Конфуция: «Возвращайте предметам их имена». Не случайно и моряки говорят: «Как судно нарекут, так и будет оно ходить по морям».

Подвластную ему территорию генерал М.К.Дитерихс нарек «Земским Приамурским Краем», а не «директорией», независимой «республикой» или каким-нибудь ещё прозвищем в духе смутных «традиций» гражданской войны. И, действительно, Приамурье-Приморье было самым восточным «краем» -- «окраиной», или по-старинному «оукраиной», или по-древнеславянски «крайной» Великой России. Определение же этого края «Земским» указывало на онтологическую связь с самим Земским Собором, учредившим новую форму правления «по старому образцу». Земский Собор был источником легитимной власти для Приамурского Края. Тем более, и сам Собор в основополагающем предсоборном правительственном документе «Положении о Приамурском Земском Соборе» именовался «Земский Собор Приамурского Края». Поэтому претензии С.П.Руднева, по крайней мере, к наименованию государственного образования «Земский Приамурский Край» выглядят совершенно безосновательными, они им не продуманы, и сделаны именно в русле критики ради критики, а не в процессе критики по существу.

То же касается и заимствованной у Запада в Петровскую эпоху латинской словоформы «армия». Вооруженные Силы Приамурья были наречены древнерусским словом «рать», а военнослужащие «ратниками». Эти слова восходят к ещё более древнему индоевропейскому корню, от которого происходили и индийские «раджи», и английские «рейтары», и немецкие «ритеры», которые в славянских интерпретациях именовались «рыцарями» или «лыцарями» (южно-славянский вариант).

М.К.Дитерихс придавал громадное значение самобытности слова, своеобычности православной русской идеологии, их духоподъемным качествам. Но при этом он не чурался и западного политического термина «идеология», впрочем, имевшего в своём основании греческие корни.