Междисциплинарные методы в историко-антропологических исследованиях

Ценность контент-анализа определяется прежде всего тем, что он позволяет выявить и более тонко интерпретировать то, что скрыто (курсив наш О.П.) присутствует в тексте источников. Эта скрытость информации для исследователя в некоторых случаях обусловливается тем, что авторы текстов умышленно вуалируют истинные свои цели, намерения, идеи, убеждения. Например, во время Второй мировой войны американский исследователь Г. Лассуэл проводил со своими сотрудниками так называемый «символический анализ» мировой прессы, фиксируя частоту использования таких слов-символов, как «Англия», «Россия», «демократия», «фашизм» и т.д., а также благоприятное, неблагоприятное или нейтральное к ним отношение. Контент-анализ текстов американской газеты «Истинный американец» неопровержимо доказал, что газета является профашистской. Это послужило основанием для ее запрещения.

В других случаях необходимость применения рассматриваемого метода объясняется невозможностью определения свойств тех или иных социальных или культурных феноменов без выявления и интерпретации скрытых, неочевидных связей между отдельными смысловыми концептами. Их обнаружение, в свою очередь, становится возможным лишь в результате контент-анализа и вычисления коэффициента сопряженности (корреляции) смысловых категорий внутри определенной совокупности документов, отражающей свойства этих феноменов.

Наиболее перспективным направлением современной социологии является разработка концепций, направленных на интеграцию макро- и микро- уровней анализа социальных отношений (Э. Гидденс, А. Кикоурел, Дж. Хабермас и др.). Традиционный социологический подход разделял социетальные макроструктуры как особый уровень социальной реальности от микроэпизодов социальных действий индивидов, тем самым отделяя анализ структур от анализа человеческих действий и практики повседневной жизни.

Наибольший вклад в преодоление разрыва между теорией социального действия и институциональным анализом вносит теория структурации Э. Гидденса. Она наиболее адекватно объясняет соотношение социальных структур, процессов и человеческой деятельности. По Э. Гидденсу, момент производства действия является также моментом воспроизводства контекстов повседневной деятельности в социальной жизни. В то же время в процессе воспроизводства структурных качеств социальные агенты ограничены рамками, установленными ненамеренными последствиями предшествующих социальных действий, что влечет за собой возможность социальных изменений.

А. Кикоурел, решая аналогичную задачу соединения анализа разных уровней социальной реальности, утверждает, что элементы макроструктур не просто являются некоей данностью, а возникают из рутинной практики повседневной жизни в результате действия организационных и интерактивных механизмов. Выявлению последних может способствовать широкая контекстуализация социального взаимодействия путем создания и анализа сравнительной базы данных, включающей не только данные, характеризующие контекст единичного взаимодействия, но также те, которые позволяют изучать социальный феномен систематически в различных контекстах. Этот подход, как очевидно, перекликается с рассмотренной нами выше методологией одного из направлений антропологически ориентированной истории: истории повседневности, давая ей дополнительное теоретическое обоснование, а также создает концептуальную основу для соединения микро- и макроисследований.

Примером соединения макро- и микроподходов в историческом исследовании является труд сторонника «тотальной истории» Ф. Броделя «Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV-XVIII вв.». С одной стороны, он создает широкую историческую панораму становления современного европейского капитализма и европейской цивилизации, воплощая макроисторическое исследование и по целям, и по способу реализации. Крупный российский методолог Б.Г. Могильницкий так характеризует макроисторический аспект исследования Ф. Броделя: «Эта картина не может не поражать своей грандиозностью. Достаточно вспомнить названия составляющих книгу томов: «Структуры повседневности: возможное и невозможное (т. 1), «Игры обмена» (т. 2), «Время мира» (т. 3). Трудно назвать проблематику более масштабную, составляющую единое исследовательское поле. Столь же масштабны и географические рамки исследования. В книге присутствуют и африканская страна Абиссиния, и южноамериканская река Амазонка, и сибирский город Томск, и масса других, подчас самых неожиданных географических названий. И не просто присутствуют… Тем самым вся картина получает выраженное полифоническое звучание, когда, например, сопоставляются города средневекового Запада и мусульманского мира. Тут же дается типология крупного столичного города(Неаполь, Санкт-Петербург, Пекин и Лондон). В сущности в такой сравнительной перспективе рассматривается всякий более или менее значительный сюжет, привлекающий внимание автора». В то же время, как отмечает Б.Г. Могильницкий, вся его историко-социологическая концепция «тотальной истории» основывается на тщательном микроанализе множества отдельных сюжетов, составляющих в своей совокупности эту историю. Микроподход, являвшийся в исследовании по сути первичным, был реализован, в частности, в анализе «пределов возможного» в докапиталистической мировой экономике, опирающемся на тщательное изучение составляющих ее фундамент структур повседневности: питания, одежды, жилища и т.п. «мелких фактов, едва заметных во времени и пространстве». Ф. Бродель писал о своей технике микроисторического анализа: «Чем более сужаете вы поле наблюдения, тем больше у вас шансов очутиться в окружении материальной жизни… Когда же вы сужаете наблюдаемое время до малых промежутков, то получаете либо какое-то событие, либо какой-то факт. Событие должно быть уникально и полагать себя единственным; какой-либо факт повторяется и, повторяясь, обретает всеобщий характер или, еще лучше, становится структурой. Он распространяется на всех уровнях общества, характеризует его образ существования и образ действий, бесконечно их увековечивая. Иной раз бывает достаточно нескольких забавных историй для того, чтобы разом высветить и показать образ жизни». Характерной чертой микроанализа Ф. Броделя является междисциплинарность: он не только постулирует необходимость использования данных разнообразных наук о человеке, но и реально применяет их в процессе микроисследования социальной жизни. Так, в первом томе, посвященном материальной цивилизации XV-XVIII вв., широко используются данные политэкономии, статистики, демографии, этнологии и других наук, позволяющие в своей совокупности охарактеризовать те структуры повседневности, которые составляли исходную точку исторического повествования Броделя.

Помимо указанных выше теоретических подходов и методов все более широкое распространение в исторических исследованиях находят такие прикладные методы социологии как анкетирование и интервьюирование участников исторических событий. Как отмечает Е.С. Сенявская, «если участники и современники изучаемых событий еще живы, историк имеет уникальную возможность использовать самих людей в качестве непосредственного источника информации. Преимущество в этом случае состоит в том, что исследователь может управлять процессом создания нового источника в соответствии с потребностями исследования, конкретизировать и уточнять получаемые данные». Проведение стандартизированного и глубокого (нестандартизированного) интервью является методом «устной истории», широко практикуемым в западной науке, а в последние годы и отечественными исследователями. Их применение связано с неполнотой традиционных письменных источников по ряду тем, привлекающих сегодня большое внимание исследователей, находящихся в русле прежде всего таких направлений, как история повседневности и новая социальная история. Как отмечает авторитетный специалист в области теории и практики «устной истории» П. Томпсон, свидетельства очевидцев обладают тройным потенциалом: позволяют разрабатывать новые подходы к интерпретации фактов, подтверждать справедливость прежнего истолкования исторических событий и демонстрировать, как они воспринимались на индивидуальном уровне.

Материалы «устной истории» должны быть подвергнуты анализу по трем направлениям: с точки зрения содержания, особенностей изложения и в качестве источника. Последнее предполагает оценку достоверности интервью как исторического источника. С этой целью анализируется само повествование, которое должно быть логически последовательным целым (противоречия и несоответствия выдают искажения), проводится сопоставление его данных с данными других источников; устные свидетельства рассматриваются в более широком социально-историческом контексте.

Основными методами изучения материалов интервью являются нарративный (семантический) и реконструктивный. Первый предполагает анализ текста, как целиком, так и его отдельных деталей: исследование тематики, образов, явного и скрытого смысла, особенностей речи, стиля и жанра изложения. Его достоинство состоит в том, что он заставляет внимательнее и вдумчивее вникать в содержание устных материалов. Суть второго, реконструктивного, метода состоит в том, чтобы воссоздать в деталях, как действует и меняется социальный контекст или отдельные его элементы, например, условия труда, конкретный тип социальной мобильности или ситуации. При этом применяется разнообразная технология обработки данных, содержащихся в интервью, в том числе статистические методы.

Материалы, полученные с помощью стандартизированного интервью или анкетирования участников и очевидцев исторических событий, могут быть внесены в базу данных, для обработки которой существуют специализированные программные средства. По мнению В.С. Тяжельниковой и И.Ф. Юшина, создание баз данных единственный способ обеспечить комплексное использование сведений массовых источников, в том числе материалов, полученных историком с помощью методов социологии.

Исследователь, работающий с информантами очевидцами исторических событий, должен учитывать не только специфические черты исторической и индивидуальной памяти человека, его психологию, но и влияние текущей политической ситуации на восприятие и оценку событий прошлого. Д. Тош (как и ряд других историков) обращает внимание на проблемы, связанные с использованием материалов «устной истории» и выдвигает условия их применения:

необходимо учитывать влияние сторон друг на друга в ходе интервью;

воспоминания могут быть подвержены влиянию других источников, отфильтрованы последующим опытом, эмоционально окрашены; устная традиция вторичный источник, все предыдущие версии которого к тому времени уже стерты из памяти;

устные свидетельства, как и любые другие, требуют критического анализа;

устных свидетельств недостаточно для воспроизведения прошлого; их надо использовать в совокупности со всеми источниками, относящимися к местам и людям, о которых идет речь;

ощущение прошлого, которым обладает человек, состоит из избранных непосредственных впечатлений в сочетании с некоей концепцией природы социального строя, в котором он живет.

Можно согласиться с Д. Тошем, который отмечает, что устная история это не новая отрасль исторической науки, а новая методика способ привлечения для анализа новой категории источников, наряду с письменными источниками и материальными объектами. В то же время устные источники являются вербальными материалами, и для них характерны сильные и слабые стороны письменных источников: богатство деталей и смысловых нюансов, а также искажения, связанные с культурными стереотипами и политическими расчетами, то есть к ним могут быть применены традиционные методы научной критики. Они являются ценным источником информации о путях формирования социальной памяти, дают возможность проникновения в процесс формирования массового исторического сознания. Особая ценность материалов устной истории определяется тем, что в них воспроизводятся устойчивые впечатления свидетелей исторических событий, содержатся уникальные данные, не зафиксированные в других разновидностях документальных материалов.

Значение устной истории состоит в том, что она позволяет не только изучать социальную реальность во всех ее проявлениях, но прежде всего дает возможность реконструировать человеческую повседневность событий прошлого в восприятии самих участников «исторической драмы». Кроме того, с ее помощью, через анализ лично пережитого опыта индивида и его повседневного существования исследователь может установить глубинную взаимосвязь между различными сферами человеческой жизни, субъективными и объективными сторонами исторического процесса. « В ее источниках, пишет П. Томпсон, объективное неразрывно связано с субъективным, она перебрасывает мостик между общественным и частным миром».

В качестве примера продуктивного использования методов социологии и, в частности, глубокого интервьюирования и анкетирования участников вооруженных конфликтов, можно привести исследование Е.С. Сенявской «Писхология войны в XX веке: исторический опыт России» (1999). Ею в рамках проекта Института Российской истории РАН и Российского государственного гуманитарного университета, посвященного изучению последствий войны в Афганистане, была разработана программа социологического обследования воинов-«афганцев», опрос которых проводился в октябре-декабре 1993 г. Автор учитывал, что через несколько лет после окончания войны произошло некоторое смягчение посттравматического синдрома и респонденты могли описывать происшедшее с ними достаточно трезво и спокойно. Кроме того, события войны были еще свежи в памяти этих достаточно молодых людей. Е.С. Сенявская обосновала, почему именно для изучения Афганской войны воспоминания-интервью имеют особое значение, отметив, что другие виды источников личного происхождения по этому периоду менее доступны (не успели отложиться в архивах) и, кроме того, не столь информативны и объективны, так как с самого начала эта война была «необъявленной», «тайной», и действовавшая на ней военная цензура оказалась более жесткой, чем даже в период Великой Отечественной. Автором было проведено два вида историко-социологических исследований: глубокое интервью (14) и анкетирование (более 150 респондентов). Согласно программе, целью исследования являлось создание историко-социологического источника, содержащего информацию по широкому кругу проблем фронтовой жизни, быта и психологии участников Афганской войны. Хотя избранный круг респондентов нельзя было считать полностью соответствующим «классическим» требованиям социологического исследования, была обоснована типичность выборочной совокупности респондентов по основным показателям (пол, возраст, образование, семейное положение). Методика исследования заключалась в свободном интервью по заранее составленному опроснику, но с полным правом для респондентов отвечать лишь на те вопросы, на которые они сочтут для себя возможным. С согласия опрашиваемых беседа записывалась на диктофон. В случае выхода за рамки конкретного вопроса опрашиваемые не прерывались, поскольку такое отклонение от темы часто свидетельствовало об индивидуальной значимости для респондентов затронутых ими сюжетов и несло дополнительную информацию как об их личных психологических качествах, так и об особенностях восприятия ими обстоятельств войны. Е.С. Сенявская творчески применила метод интервьюирования, адаптировав его к особенностям историко-психологического исследования: «В отличие от «классического» интервью, в используемом опроснике, как правило, задавался не один вопрос, а целый блок взаимосвязанных вопросов, который ориентировал респондента на свободные и развернутые воспоминания в том порядке, в каком он считал необходимым». Это объяснялось необходимостью получить индивидуально пережитые сведения не только об участии в боевых действиях, особенностях фронтовой жизни и быта, но и по широкому спектру ценностных характеристик респондента (отношение к войне, к врагу, товарищам по оружию и т.д.). В результате на основе использования данных созданного таким путем источника (в совокупности с другими материалами) путем их интерпретации, задействовавшей наработки и методы других наук о человеке, а также междисциплинарные по своей сути методологические подходы (Школы «Анналов», философской герменевтики, экзистенциализма), автор осуществил историко-психологическую реконструкцию различных аспектов поведения, мышления и восприятия воинов-«афганцев» как в период боевых действий, так и после их окончания. Это такие аспекты как образ войны и его эволюция, включая ретроспективную оценку характера войны, восприятие внешнего врага, формы и характер бытовой религиозности, особенности фронтового быта, отношение к женщине на войне, влияние войны на судьбу и личность ее участников и т.д. Методы социологии все шире применяются в отечественной исторической науке при изучении «человеческой составляющей» самых разнообразных конкретно-исторических проблем.

Активное использование современных социологических теорий социальной стратификации, власти, конфликта и др. началось лишь с появлением «новой» социальной истории, обнаружив как совершенно иные возможности для анализа исторического материала, так и пределы этих возможностей, применительно к прошлому.

Таким образом, существует целый ряд продуктивных методологических подходов и методов социологических концепций макро- и микро-уровня, применимых в историческом исследовании.

Заключение

Методология и методы историко-антропологического исследования, в центре которого находится человек продукт определенной культуры, рассматриваемый во всех его жизненных проявлениях и конкретных исторических обстоятельствах места и времени, включают теоретические основания, концептуальные подходы, выводы, исследовательские техники не только самой исторической науки, но смежных социальных и гуманитарных дисциплин. Анализ историографии проблемы позволил сформулировать основные принципы применения концептуальных подходов и методов смежных дисциплин в историко-антропологическом исследовании, выделить их приоритетные направления с точки зрения возможностей обогащения теоретического и методического арсенала исторической науки. Вопрос о сути и специфике исторического метода рассмотрен в контексте тех концептуальных парадигм гуманитарного знания, которые в наибольшей степени способствовали выработке антропологически-ориентированных подходов к историческому познанию и определяли становление метода исторической науки в конце XIX XX в. В то же время проанализированы теоретические подходы и общенаучные парадигмы, определяющие и модифицирующие облик социального и гуманитарного, в том числе исторического, знания на рубеже XX XXI вв.

Были описаны концепции, теоретические подходы и эксплицитно выраженные методы смежных социальных и гуманитарных наук, а также основные методологические принципы их применения. Круг смежных дисциплин был ограничен культурной и социальной антропологией, социальной и исторической психологией, социологией, семиотикой культуры. Их выбор был обусловлен наличием сложившихся традиций междисциплинарной кооперации, близостью объекта исследования (человек и общество в разных его измерениях), стремлением сосредоточить внимание на главных путях пересечения исследовательских интересов истории и других гуманитарных наук. Были рассмотрены наиболее продуктивные, на наш взгляд, с точки зрения междисциплинарной кооперации, подходы указанных дисциплин. При этом очевидно, что представлены далеко не все из существующих подходов и методов, так как невозможно осуществить такую задачу в рамках одного труда.

В процессе работы мы пришли к выводу, что необходимо проанализировать теоретические подходы и концепции, которые были сформулированы и апробированы в смежных социальных и гуманитарных дисциплинах на основе специальных методов и исследовательских процедур, а также прикладные методики, применимые в исторической науке, имеющие междисциплинарный характер. Историк не может заменить социального психолога, проводящего в своей лаборатории эксперимент, или стать антропологом, изучающим традиционную культуру, но он может квалифицированно применить концепции, выводы и методы смежных дисциплин, обогащая теоретический арсенал своего исследования.

Размещено на Allbest.ru