Московское царство

В отличие от ситуации в Казани, миссионерская деятельность русской церкви в Сибири в конце XVI и начале XVII веков была незначительной. Как и в Казани, духовенству и местным официальным лицам запрещалось прибегать к насилию при обращении местного населения в христианскую веру. Христианство, если вообще вводилось, должно было побеждать «любовью, а не жестокостью». Новообращенные вступали в русскую общину и прекращали платить ясак, что для государственной казны было невыгодно. Крещеные мужчины приписывались к русской службе. Крещеные женщины восполняли недостаток женского населения среди русских в Сибири.

В целом, московское правительство не вмешивалось в племенной уклад и местные традиции. Чтобы гарантировать уплату ясака, правительство старалось завоевать расположение племенных и родовых дождей, а также других лучших людей. По словам Ланцева, этот «альянс русского правительства с высшим классом аборигенов был очень удобен для управления».

Через несколько лет московская государственная казна, а также русские купцы и охотники начали получать большой доход от сибирских мехов. Кроме поступления мехов от местного населения в качестве ясака, правительство располагало налогом в 10 процентов, взимаемым с частных предпринимателей, экспортирующих меха из Сибири.

В течение всего этого периода главой русского государства, номинально по крайней мере, являлся благочестивый, но слабовольный Федор, который стал царем в марте 1584 г. после смерти Ивана, однако самостоятельно управлять не мог и нуждался в руководстве. Советниками Федора стали те же влиятельные члены Боярской Думы, которые отвечали за управление в последние годы царствования Ивана IV: боярин Никита Романович Юрьев (дядя Федора), старший член Боярской Думы князь Иван Федорович Мстиславский (троюродный брат Федора) и боярин Борис Федорович Годунов (брат жены Федора). Близко к этому правящему кругу стояли князья Шуйские.

Серьезной угрозой смуты являлось существование малолетнего сводного брата Федора, царевича Дмитрия (родился в 1582 г.), сына седьмой жены царя Ивана IV, Марии Нагой. Иван оставил ему в удел город Углич. Хотя восшествие Федора на престол было абсолютно законным, существовала небольшая группа придворных, которые находились к нему или, скорее, к кругу советников, правящих от его имени, в оппозиции и поэтому защищали мнимые права Дмитрия на трон. Они не пытались поставить мальчика во главе царства немедленно - это было бы невозможно - но хотели, чтобы к нему относились, как к прямому наследнику (Федор на тот момент так и не имел детей). Это означало, что опекуны Дмитрия сохранят свое положение в правительстве. В эту группу входила большая часть Нагих, братьев и родственников царицы Марии. Опасными их делала поддержка одного из ближайших военных советников царя Ивана IV в последние годы, не включенного в правящий круг Федора, оружничего Богдана Яковлевича Вольского, человека больших способностей, честолюбивого и мятежного.

Чтобы предотвратить попытку дворцового переворота, правительство Федора 24 мая 1584 г. отослало царицу Марию с сыном и братьями в удельный город Дмитрия, Углич. Официального разрыва, однако, между Москвой и Угличем не было. Царица Мария и мальчик Дмитрий жили во дворце Углича, как княжеская семья, и имели собственный двор. Отношения дворов Федора и царицы Марии оставались корректными, по меньшей мере внешне. Бельского назначили наместником Нижнего Новгорода и таким образом временно удалили из Москвы.

Другим обстоятельством, тревожившим некоторых советников царя Федора, включая Бориса Годунова, было то, что дочь князя Владимира Старицкого, Мария - троюродная сестра Федора и Дмитрия - жила за границей под покровительством правительства Речи Посполитой. Существовала опасность, что в случае войны между Москвой и Речью Посполитой король Баторий использует имя Марии в противостоянии с правительством царя Федора.

Мария была вдовой датского герцога Магнуса, вассала паря Ивана IV в качестве короля Ливонии. Царь выдал Марию замуж за Магнуса в 1573 г. Пять лет спустя Магнус предал царя и перешел на сторону Батория. В 1583 г. он умер в бедности. Мария, все еще сохраняющая титул королевы Ливонии, оставалась в Польше.

Советники царя Федора решили пригласить Марию с ее девятилетней дочерью в Москву. Приглашение необходимо было хранить в секрете от польско_литовского правительства, поскольку никому из московитов не позволили бы с ней встретиться. Поэтому в августе 1585 г. Борис Годунов поручил представителю британско_русской компании Джерому Горсею, который собирался отбыть в Англию, посетить Марию, передать ей приглашение царя Федора и убедить ее согласиться приехать в Москву, для чего будут сделаны все необходимые приготовления. Из Данцига Горсей послал к царю Федору и Борису Годунову гонца с необходимой информацией, и некоторое время спустя побег Марии из Риги был организован. Вскоре после ее приезда в Москву Марию поместили в монастырь недалеко от Троицкой Лавры и вынудили постричься в монахини, приняв имя Марфа. Ее дочь умерла в 1588 г. Таким образом Борис не позволил ей играть какую_либо политическую роль при дворе царя Федора или среди бояр.

Еще одной тревожащей проблемой для правительства Федора являлся вопрос о политическом статусе великого князя тверского, Симеона Бекбулатовича. Великое княжество Тверское, восстановленное царем Иваном в 1577 г., было не только исторической аномалией, но и потенциальной угрозой единству Московского царства.

При жизни царя Ивана IV Симеон, хотя официально и был суверенным правителем, фактически являлся зависимым князем (служилым князем) Ивана IV. Эта зависимость, однако, держалась на личной верности Симеона Ивану. В будущем ситуация могла измениться. Симеон имел сыновей, следовательно, существовала возможность учреждения новой тверской княжеской династии, которую нельзя было сбрасывать со счетов.

Для устранения подобной возможности правительство Федора потребовало, чтобы Симеон официально объявил себя подданным царя Федора - в политических терминах Московии его холопом. Не имея никаких политических амбиций, Симеон согласился и начал называть себя так в своих посланиях Федору.

Во внутренней политике лидеры правительства Федора должны были решать те же неотложные вопросы, что стояли перед ними, как советниками Ивана IV, и в предыдущие годы. Государственную казну необходимо было пополнять. Военнослужащих дворянской армии нужно было снабжать поместьями и работниками. Напомним, что еще с начала царствования Ивана IV московское правительство пыталось, получить дополнительные деньги и земли от церквей и монастырей. Церковный Собор 1580 г. согласился сделать некоторые уступки государству.

В июле 1584 г. (был созван другой церковный Собор с целью ограничить расширение церковных и монастырских землевладений и передать некоторые из них в распоряжение царя. Собор подтвердил решения, принятые в 1580 г., и вдобавок аннулировал так называемые тарханы, налоговые льготы духовенства.

Идя навстречу требованиям военнослужащих дворян, правительство Федора вынуждено было продолжать принимать меры к обеспечению дворянских поместий работниками, и поэтому продолжало политику временного ограничения свободы крестьян. Известно, что 1581_1586, 1590_1592, 1594 и 1596 гг. были заповедными, то есть в течение этих лет крестьяне_арендаторы не имели права покидать поместья, в которых они работали. Возможно, что все годы до 1600_го являлись заповедными, хотя документальных свидетельств этого до сих пор не обнаружено.

Крестьяне_арендаторы, покинувшие хозяйские поместья в заповедные годы, считались беглыми и в случае поимки силой возвращались на прежнее место жительства. Таким образом начал обретать форму административный механизм поддержания нарождающегося крепостного права. К 1592 г. работа над новыми земельными кадастровыми книгами, которая началась в 1581 г., была закончена, и эти списки помогали устанавливать личности крестьян, живущих в поместьях землевладельцев.

Очень скоро московские власти начали получать жалобы от землевладельцев, чьи арендаторы сбежали в заповедные годы. Помещики требовали, чтобы администрация приняла шаги к возвращению беглых. 24 ноября 1597 г. царь Федор по совету Бориса Годунова издал указ, в котором правительство предписывало судьям не рассматривать жалобы помещиков по поводу побегов, случившихся до 1592 г., но принимать меры по сыску бежавших после 1592 г. Однако за семь месяцев до подписания этого законодательного акта вышел указ о кабале, по которому работник терял право освободиться от зависимости, выплатив взятое в долг, и обязывался служить своему хозяину (за проценты займа) до его смерти. После смерти господина кабальный человек автоматически получал свободу. Людей, служивших на тот момент добровольно без кабалы и отказывавшихся связать себя кабальным обязательством, следовало сместить, если они поступили на службу менее чем за полгода до нового указа. Ели же они уже служили более полугода, то считались кабальными холопами.

Правительство царя Федора недолго сохраняло единство. В августе 1584 г. «ключевой человек» регентского совета, Н.Р. Юрьев, тяжело заболел (очевидно, был парализован). Он скончался весной 1585 г. Старший боярин, князь И. Ф. Мстиславский, попытался захватить власть и вывести друга Юрьева, Бориса Годунова, из совета. Интрига Мстиславского не удалась, он был сослан в Кириллов монастырь и вынужден принять постриг. Его сын, князь Федор Иванович Мстиславский, заменил его на посту старшего члена (первосоветника) Боярской Думы.

Борис Годунов, со своей стороны, использовал падение И.Ф. Мстиславского как повод, чтобы лишить его зятя, Симеона Бекбулатовича, титула великого князя тверского и вместе с тем упразднить это великое княжество. Симеону было оставлено только его основное земельное владение, Кушалино, куда его и выслали. Упразднение Великого княжества Тверского диктовалось интересами государства, но сам Симеон, его друзья и родственники считали это результатом происков Бориса Годунова.

И действительно, после этих событий влияние Бориса Годунова на ход государственных дел значительно возросло. Его друзья и сторонники сравнивали положение Бориса в правительстве Федора с положением Алексея Адашева в первое десятилетие правления царя Ивана IV. Даже польским и литовским владыкам, пристально следившим за развитием политики Московии, скоро стало известно об этом.

В разговоре с московским послом к императору Рудольфу, во время его путешествия в Прагу через Польшу, архиепископ Станислав Карнковский, примас Гнезно, с большим уважением отозвался о Борисе Годунове, «втором Алексее Адашеве». Посол, Лука Новосильцев, ответил: «Алексей был мудрым человеком, а Борис еще мудрее».

Однако возвышению Бориса Годунова бросил вызов род князей Шуйских, самым популярным в котором был тогда князь Иван Петрович, защитник Пскова. В борьбе с Борисом Шуйские нашли значительную поддержку у московских купцов, которые возражали против привилегий, пожалованных Борисом иностранным купцам. Митрополит Дионисий тоже оказался готов поддержать оппозицию Борису: Дионисий не любил Бориса за его политику ограничения роста церковных и монастырских землевладений и дружбу с иностранцами.

Шуйские и их последователи направили свои действия не непосредственно против Бориса, а против его сестры, царицы Ирины. Они полагали, что сила Бориса при дворе Федора строится на том, что он брат царицы. К тому моменту Ирина не имела от Федора детей. Шуйские потребовали, чтобы для продолжения династии Федор разделся с Ириной и взял другую супругу. Слабым пунктом этого плана являлось то, что Ирина не была бесплодной. Она перенесла несколько выкидышей (позже, в 1592 г., родила дочь).

Несмотря на это, митрополит Дионисий и Шуйские подали челобитную, в которой просили царя развестись с Ириной, и организовали уличную демонстрацию в поддержку своего прошения. Они жестоко просчитались. Хотя Федор и был слабовольным, он очень любил Ирину, а его нравственная интуиция угадывала за заботой Шуйских о государстве личный интерес. Действия митрополита Дионисия и Шуйских глубоко оскорбили его, и он поручил Борису и другим своим помощникам расправиться с оппозицией.

Митрополит Дионисий вынужден был оставить свой пост. Князя Андрея Ивановича Шуйского сослали в Каргополь, а Ивана Петровича- в Белоозеро. Нескольких зачинщиков уличной демонстрации казнили. Однако в опалу попал не весь род Шуйских. Просто теперь наиболее влиятельным среди них стал изворотливый князь Василий Иванович (брат Андрея Ивановича).

Крушение замысла Шуйских укрепило власть Бориса Годунова. Теперь он фактически стал правителем Руси. Это выражалось в сложном титуле, присвоенном ему царем Федором в 1591 г. Он звучал:

«Зять великого государя, управитель, слуга и конюший, боярин и дворцовый воевода, содержатель царств Казанского и Астраханского».

По решению Боярской Думы, принятому в присутствии царя Федора, Борис получил право вести официальную переписку с иностранными правительствами. Зарубежные послы после аудиенции у царя Федора должны были впредь отдавать дань уважения Борису в его дворце, где официальные обеды устраивались не менее щедро, чем у царя.

После отставки митрополита Дионисия совет епископов избрал в качестве его преемника архиепископа ростовского Иова. Нет никакого сомнения, что он был кандидатом Бориса Годунова. Иов родился в семье старицких посадских (крещен Иоанном), принял монашество в Старицком монастыре. В 1571 г. его назначили настоятелем Симонова монастыря в Москве.

Иов был человеком истинной веры и высоких моральных качеств. Мягкий, человечный и милосердный, он часто жертвовал деньги церквам и бедным. Когда он умер, в его кошельке обнаружили только пятнадцать рублей. Имея в высшей степени артистическую натуру и прекрасный голос, он прославился вдохновенным исполнением церковных служб. В религиозной политике Иов был последователем митрополита Макария и его учеников. Он продолжил программу Макария по канонизации русских святых и верил в «гармонию» церкви с государством.

Было бы логично, если бы после того, как великий князь московский короновался царем, глава Русской церкви получил сан патриарха по византийской модели. Однако во второй половине царствования царя Ивана IV подобный план осуществить было невозможно. Но обстоятельства изменились, и московское духовенство, а также миряне, которых вдохновляла идея гармонии церкви и государства как основы православного царства, начали обдумывать возможность учреждения на Руси патриаршества. Во главе этого движения встали митрополит Иов и фактический правитель царства Борис Годунов.

Задача была деликатной. С 1448 г. Русская церковь являлась автокефальной, но ее возвышение до патриархии требовало согласия четырех православных патриархов: константинопольского (в чьем ведении находилась Русская церковь до 1488 г.), александрийского, иерусалимского и антиохийского.

Несколько греческих духовных лиц посещали Москву в правление Василия III и царя Ивана IV. Они искали денежной поддержки для обнищавшей и угнетаемой Православной церкви в Оттоманской империи и пытались убедить московское правительство ходатайствовать перед турецкими властями за православные церкви в Турции.

В 1586 г. Москву впервые посетил православный патриарх, Иоаким Антиохийский. Митрополит Дионисий принял гостя с высокомерием, однако Борис Годунов имел с ним беседу и, по_видимому, упомянул о желании царя Федора учредить в Москве патриаршество. Перед отъездом Иоаким получил подобающее вспоможение.

Два года спустя патриарх Иеремия II Константинопольский прибыл в Польшу и Литву для инспекции дел в Западнорусской православной церкви (канонически, в то время, епархии константинопольской патриархии). В июне 1588 г. Иеремия неожиданно решил отправиться в Москву, чтобы получить пожертвования и обсудить с московскими властями положение Православной церкви в Западной Руси. Он не известил Москву о своем предстоящем визите. Иеремия появился в Смоленске 24 июля и въехал в Москву 13 июля. 21 июля царь Федор дал ему торжественную аудиенцию.

В Москве ожидали, что Иеремия будет говорить об учреждении русского патриархата. Был ли он посвящен в этот план патриархом антиохийским или нет - неясно. Борис Годунов не хотел обсуждать эту тему с Иеремией, но все_таки предложил ему остаться в Москве в качестве патриарха. Поскольку Иеремия уже имел патриарший сан, никаких возражений со стороны других патриархов быть не могло. Но, согласно религиозному канону, его назначение еще не делало саму Русь патриархией.

Русских не удовлетворило такое случайное и временное соглашение, но они в дальнейшем весьма искусно использовали согласие Иеремии остаться на Руси. Борис Годунов, который проводил переговоры от имени царя Федора, посоветовал Иеремии поселиться не в Москве, а в старой столице, Владимире, в то время небольшом провинциальном городе. Предложение оскорбило Иеремию, он отказался и добился разрешения вернуться домой. Он согласился, однако, перед отъездом возвести в сан русского патриарха. В январе 1589 г. Собор русских епископов избрал трех кандидатов на патриарший престол (одним из них был митрополит Иов). Царь, как можно было ожидать, выбрал Иова. 26 января в Покровском соборе Иеремия торжественно возвел Иова в сан патриарха. А в мае патриарх Иеремия отправился с богатыми дарами обратно в Смоленск и Литву.

Иеремия возвратился в Константинополь весной 1590 г. и созвал церковный совет, который согласился признать институт патриарха московского. В списке православных патриархов патриарх Руси получил пятый (низший) ранг (первый ранг принадлежал патриарху константинопольскому, вселенскому патриарху).

Такое положение не удовлетворило Москву, правительство потребовало пересмотра этого вопроса и присвоения Иову третьего ранга патриарха. Вопрос был опять поставлен на втором церковном Соборе в Константинополе в 1593 г. Претензию Москвы отвергли и подтвердили пятый ранг патриарха Руси. Однако Русская церковь тем не менее утвердила свой вселенский статус в православном мире.

Возведение главы Русской церкви в ранг патриарха повысило статус церкви и на международной арене, и внутри страны. Это заметно подняло авторитет царя Федора, а также Бориса Годунова, который вел переговоры с патриархом Иеремией.

К этому моменту противодействие некоторых влиятельных бояр Борису ослабло, по меньшей мере внешне. Князья Ф.И. Мстиславский и В.И. Шуйский, казалось, были удовлетворены своим положением. Как и Богдан Бельский, которого призвали из Нижнего Новгорода в Москву. Тем не менее, в случае каких_либо новых осложнений или свидетельств боярской оппозиции, Борису хотелось бы рассчитывать на поддержку нового патриарха.

Пока царь Федор был жив, власть Бориса казалась твердо обеспеченной. Однако, если Федор умрет бездетным, потенциальным претендентом на московский трон становился мальчик Дмитрий, князь угличский. Если бы Дмитрий стал царем, реальную власть захватили бы его родственники, Нагие, ожесточенные удалением их от двора царя Федора и изгнанием в Углич. Они, очевидно, с ненавистью говорили о московском правительстве в присутствии Дмитрия, и по мере того, как он подрастал, ему становился понятен смысл их слов.

Согласно Авраамию Палицыну, родственники Дмитрия «сбивали его с толку» (от ближних си смущаему), с сожалением нашептывая ему, что он выслан из Москвы. Мальчик в результате проникся неприязнью к советникам царя Федора, более всех к Борису, и начал проявлять свои чувства в «в высшей степени неподобающей манере» (глаголет и действует нелепая).

Немец Конрад Буссов, проживший в Москве одиннадцать лет (с 1601 по 1611 г.), рассказывает, что с детства у Дмитрия проявлялись черты жестокого характера его отца. Однажды зимой он приказал своим товарищам по играм слепить снеговиков и, представляя эти фигуры ведущими московскими князьями и боярами, принялся рубить им головы, руки или ноги, приговаривая: «Вот, что я им сделаю, когда стану царем». Подобные истории, вне всякого сомнения, передавались правительственными шпионами в Москву.

В то время как Нагие ругали московское правительство, их преследовал страх, что агенты Москвы попытаются убить царевича Дмитрия.

Подозрения Нагих в конце концов сосредоточились на дьяке Михаиле Битяговском, назначенном в 1590 г. инспектором финансового управления Угличского княжества и контролером дворцовых владений. По условиям назначения Битяговский контролировал выплату Нагим денежного содержания, что приводило к постоянным стычкам между ними и чиновником. Михаил Федорович Нагой, в частности, был неудовлетворен размером своего содержания и требовал у Битяговского дополнительных денег, а тот отказывался их выплачивать без специального распоряжения царя, в связи с чем отношения между ними сильно накалились.

Строго говоря, Нагим не нравилось вмешательство московского правительства в управление Угличем. Время независимости удельных княжеств (Углич оставался последним из них) закончилось. Углич должен был нести свою долю государственных тягот, таких, как набор рекрутов (посоха), рабочих рук и доставка провианта для армии. За это отвечал городовой приказчик. Война со Швецией, начавшаяся в 1590 г., потребовала привлечения в армию новых солдат. Владения Нагих не освобождались от посохи, однако они, особенно Михаил Нагой, не желали поставлять своих людей. Битяговский выговорил ему за пренебрежение к своему долгу, что добавило масла в огонь ненависти Михаила Нагого.

Раздраженные вмешательством Москвы в их дела и уверенные в дурных намерениях правительства Федора в отношении Дмитрия, Нагие начали организовывать заговор. От своих соглядатаев Битяговский знал, что Нагие покровительствуют разным ворожеям, от которых пытаются получить предсказания о том, как долго будут жить царь Федор и царица Ирина. Битяговский постоянно упрекал Михаила Нагого в подобном неумеренном любопытстве.

Битяговский, очевидно, подозревал, что за встречами с гадалками кроется нечто более серьезное, но не знал, что именно. Из последующих событий ясно, что к концу 1590 г. план действий Нагих был готов, и с помощью гадалок (некоторые из них могли участвовать в заговоре) они, по всей вероятности, хотели определить подходящий момент для выступления.

Нагие, судя по всему, считали, что напряженная международная обстановка скоро предоставит им удобный случай начать бунт внутри Руси. В феврале 1590 г. Москва заключила со Швецией перемирие сроком на один год. В мае 1591 г. стало ясно, что война со Швецией неизбежна (она началась в июне). Шведы скоординировали свои планы с планами крымского хана, который с весны 1591 г. готовился к мощной кампании против Москвы.

В этих обстоятельствах в Угличе произошло трагическое событие, лишившее Нагих их козырной карты.

Царевич Дмитрий страдал эпилепсией, с ним случались исключительно жестокие припадки. В субботу, 15 мая 1591 г., примерно в полдень, Дмитрий забавлялся у дворца с четырьмя другими мальчиками, его обычными партнерами, игрой в ножики (тычкой). Как потом показывала нянька следственной комиссии, присланной из Москвы, с Дмитрием неожиданно случился сильный эпилептический припадок. «И он закололся ножом, и она взяла его на руки, и он отошел у нее на руках». Мальчики подтвердили ее слова.

Ни царицы Марии, ни ее братьев, когда произошел несчастный случай, рядом с Дмитрием не было; они выбежали из своих покоев, услышав со двора крики. Нагие так долго жили в страхе перед возможным убийством царевича московскими людьми, что ни на минуту не усомнились, что это дело рук Битяговского. Михаилу Нагому представился случай свести с дьяком счеты. Михаил даже высказал подозрения относительно трех юношей (в том числе сына Битяговского), хотя ни одного из них не видели во доре в момент смерти Дмитрия.

Но не только о наказании Битяговского подумал тогда Михаил Нагой в этот момент. В отчаянии он решил, что час выступления пробил, и распространил слух об убийстве царевича. Последовало всеобщее смятение. В церкви Спасителя ударили в набат, не успев дождаться приказания Михаила.

Мятеж начался. Разъяренные люди растерзали Битяговского и его сына. Большинство жителей Углича не любили Битяговского за твердость, которую он проявлял при сборе налогов. Посошники, свезенные в Углич, были обозлены и тоже присоединились к бунту. Приказ Битяговского и его дом, а также дома некоторых других правительственных чиновников толпа разграбила дочиста. Многие зажиточные горожане были запуганы и бежали из города. Некоторых из них мятежники взяли под стражу.

Нагие, разумеется, понимали, что не смогут удержать Углич, если Москва пошлет против бунтовщиков войска. Поэтому они решили отвлечь внимание правительства от Углича решительными действиями в самой Москве. Позаботиться об этом должен был Афанасий Александрович Нагой, двоюродный брат Михаила Федоровича Нагого.

Известия о смерти Дмитрия и мятеже в Угличе достигли Москвы вечером следующего дня. Сразу же было решено отправить в Углич следственную комиссию и отряд стрельцов для подавления мятежа. Комиссию возглавил князь Василий Иванович Шуйский. Патриарх направил в качестве своего представителя митрополита Геласия. С прибытием стрельцов, а затем комиссии беспорядки в Угличе прекратились.

В задачу комиссии не входило делать какие_либо собственные заключения, она должна быда только допросить свидетелей и участников событий и представить в правительство отчет о своем расследовании. Свидетели дали разные показания по поводу смерти царевича. Сведения тех, кто утверждал, что Дмитрия убили, не скрывались. Кроме расследования обстоятельств смерти Дмитрия, комиссия также собирала информацию о роли Нагих в мятеже и природе бунта горожан. Следователи работали в Угличе до 30 мая и вернулись в Москву 1 июня.

24 мая Москву потрясли ужасные пожары, начавшиеся одновременно в разных частях города. Летопись, написанная после канонизации царевича Дмитрия, объясняла пожары Божьей карой за убийство царевича. Но в действительности пожары были результатом работы поджигателей. Их главарей схватили, и они показали перед боярами, что им за это заплатили люди Афанасия Александровича Нагого, и что Афанасий разослал своих людей организовать поджоги и во многих других городах, в том числе, в Чусовой на Урале.

28 мая царь Федор отправил Максиму Строганову в Чусовую грамоту с извещением об опасности и приказанием принять все меры предосторожности для предотвращения поджогов. Подобные грамоты, по всей вероятности, были разосланы и в несколько других городов.

Правительство, таким образом, столкнулось с двумя проявлениями изменнической деятельности Нагих: открытым мятежом в Угличе и поджогами, или попыткой поджогов, в Москве и других городах.

2 июня комиссия представила царю свой отчет, царь передал его патриарху и собору епископов. Епископы решили, что смерть царевича - деяние Божие, а Михаил Нагой и посадские Углича виновны в пролитии невинной крови и заслуживают наказания. Выбор наказания оставили за светскими властями.

Мать Дмитрия, царица Мария, приняла постриг под именем Марфы и была отправлена в монастырь близ Белоозера.

Никого из Нагих не казнили. Троих (Михаила Федоровича, его отца Федора Федоровича и двоюродного брата Михаила, Андрея Александровича) сослали в отдаленные города и заключили в темницу. Их собственность конфисковали. Такому же наказанию, по всей видимости, подвергся и Афанасий Александрович.

Углицких посадских, принимавших активное участие в мятеже, выслали в Сибирь на поселение в недавно основанном городе Пелыме. Наказание в этом случае содействовало проекту колонизации Сибири.

Подавив выступление Нагих, московское правительство должно было принять необходимые меры для защиты от надвигающегося нашествия крымского хана Казы_Гирея. Татар поддерживали Малые ногайцы (жившие тогда на Северном Кавказе между Кубанью и Нижним Доном).

Одновременно на северо_западе ожидали нападения шведов, и значительное количество русских войск необходимо было держать там. Поскольку вооруженные силы русских были, таким образом, разделены между двумя фронтами, армия, выставленная против Казы_Гирея, была недостаточно многочисленной, чтобы справиться на открытой местности с татарами.

Поэтому весьма реальной была опасность того, что Казы_Гирей дойдет до Москвы, как в 1571 г. Девлет_Гирей. Катастрофа того года - сожжение татарами Москвы - еще не стерлась из памяти. Была проведена серьезная подготовка, чтобы предотвратить повторение несчастья двадцатилетней давности. Напомним, что 24 мая часть города пострадала от пожаров и, возможно, была еще не полностью восстановлена.

Правительство решило разместить передовые отряды войска в Серпухове и укрепить подходы к самой Москве. На недавно законченной стене (Белом Каменном городе), окружавшей основную часть города (большой посад), установили пушки. Для защиты внешних посадов, вокруг них возвели деревянные стены. Чтобы предотвратить проникновение татар с юга через Замоскворечье (в излучине реки Москвы) к Кремлю, построили деревянную башню на колесах и оснастили ее легкими полевыми пушками.

Царь Федор назначил первым воеводой Большого полка князя Федора Мстиславского, а вторым - Бориса Годунова. Кроме того, под их командованием создали военный совет из пяти военачальников, включая Богдана Вольского. Фактическим главой совета являлся Борис Годунов, главным военным экспертом - Богдан Вольский.

Чтобы поднять дух и религиозные чувства московитов, царь Федор и патриарх Иов напомнили им о благословении, данном св. Сергием в 1380 г. великому князю Дмитрию на борьбу против хана Мамая, и о его последующей победе на Куликовом поле на Дону (после чего князя Дмитрия стали называть Донским) Для увековечения этого события была тогда написана икона Божьей Матери, которую Дмитрий Донской по традиции передал в Благовещенский собор в Москве. Она стала известна, как икона Донской Божьей Матери.

Во время напряженного ожидания татарского нашествия царь Федор и патриарх Иов призвали народ молиться перед этой почитаемой иконой, а также перед ликом св. Сергия.

4 июля хан и его татары подошли к Москве. Их встретили пушечные залпы с городских стен и башен. В излучине Москвы_реки русские, под защитой передвижной башни, отбили все атаки татар.

Татары не предполагали, что Москва так хорошо укреплена, и не ожидали встретиться со столь мощным сопротивлением. Не сумев взять Москву штурмом с одного удара и понеся огромные потери, они упали духом. Кроме того, через своих шпионов они узнали, что к Москве движутся дополнительные войска русских. Ночью хан дал приказ отступать. Русская конница преследовала его до самой Оки. Москва была спасена.

Это оказалось последним крупным набегом крымских татар во время царствования Федора.

В следующем году царь Федор повелел построить монастырь на том месте, где во время сражения выдержала атаку передвижная башня. Была выполнена копия иконы Донской Божьей Матери, которую поместили в монастырской церкви. Этот монастырь стал известен под названием Донской.

Победа над татарами позволила московскому правительству сконцентрировать внимание на угрозе со стороны шведов. Целью Москвы в войне со Швецией было вернуть не только древнюю русскую территорию Ингрию (с городами Ивангород и Копорье), отданную шведам в 1583 г., но и Нарву, находившуюся во владении русских с 1558 по 1583 г. и ставшую за то время оживленным торговым портом.

В январе 1590 г. русские вновь захватили Ингрию, но не смогли взять штурмом Нарву. Война возобновилась в 1591 г. и продолжалась два года без решающих результатов. В 1593 г. было заключено перемирие, по которому Нарва осталась за Швецией. Московскому правительству стало ясно, что понадобятся большие усилия, чтобы вернуть этот порт. Продолжение войны означало бы вовлечение этот конфликт Литвы и Польши. Борис Годунов считал, что нужно пойти на компромисс.

16 мая 1595 г. Москва и Швеция подписали договор о «вечном мире». Шведы согласились уступить Руси Ингрию, но оставили за собой Нарву и поэтому праздновали этот договор, как свой большой успех. Москва тоже была удовлетворена договором, поскольку возвращение Ивангорода и Копорья закрепляло ее позиции в устье реки Невы.

Шведы не смогли в полной мере использовать Нарву в качестве торгового порта, и поток товаров через этот город быстро сократился. Для Руси большее значение, чем прежде, приобрел северный торговый путь через Белое море.

До 1584 г. монополию на торговлю с Московией по северному пути держали английские купцы, но в тот год их позиции сильно поколебал провал миссии Джерома Боуса.

После того, как Борис Годунов подготовил почву для восстановления дружественных отношений с Англией через нового представителя Русской Компании Джерома Горсея, царь Федор вновь пожаловал Московской компании в 1586 г. привилегию, освобождавшую английских купцов от уплаты таможенных пошлин. Но требование англичан получить торговую монополию на северном пути было отклонено. Им также отказали в праве торговать в Казани и Астрахани (и свободном проезде в Персию). Привилегия 1586 г. была подтверждена в 1596 и вновь в 1598 г. после того, как царем избрали Бориса Годунова.

Отношения с Польшей представляли собой самую сложную из стоявших перед дипломатией Московии в начале царствования царя Федора проблем. Короля Батория не остановило русско_польское перемирие 1582 г., и он готовился к новой войне с Московией. В его грандиозном плане покорение Москвы являлось только прелюдией к войне против Оттоманской империи и завоеванию Константинополя. Планы Батория обсуждались Поссевино с папой Сикстом V, который отнесся к ним доброжелательно.

Канцлер Ян Замойский одобрил планы Батория, но большая часть польских и литовских магнатов и дворян (шляхты) устала от дорогостоящих войн и была против новых рискованных предприятий. Московские дипломаты, зная об этих внутренних проблемах Польши, пытались избежать, или, по меньшей мере, отодвинуть войну, продолжая переговоры. В феврале 1585 г. Баторий потребовал передать Польше Смоленск, Северскую Землю, Новгород и Псков. Москва рискнула отклонить это требование. Баторий согласился продлить перемирие еще на два года.

В 1586 г. он направил в Москву нового посла, Михаила Гарабурду, с предложением династического союза между Москвой и Речью Посполитой. Способ реализации объединения зависел от того, кто из двух правителей умрет первым. В случае, если Баторий умрет раньше Федора, последний станет королем Польши и великим князем литовским (оставаясь царем Московии). В противном случае Баторий примет корону Московского царства, оставаясь королем Польши и великим князем литовским.

По сути дела, некоторые польские и литовские магнаты полагали, что даже если судьба сделает Федора главой тройственного союза, это пойдет на пользу Польше и Литве, поскольку Московские бояре оценят и примут конституционные привилегии польской и литовской аристократии, будут готовы ввести такие же конституционные формы на Руси и, таким образом, подпадут под влияние своих литовских собратьев.

Московские бояре заявили, что непристойно вести торг о том, как распределятся роли после смерти одного из владык при своем живом царе и отказались обсуждать предложенную схему. Гарабурда тогда предложил организовать на границе встречу польско_литовских и русских полномочных представителей для переговоров об условиях вечного мира. Бояре согласились только на то, чтобы направить к Баторию посольство для продление перемирия. Переговоры закончились продлением перемирия еще на два месяца, но до истечения его срока действия, 2 декабря (12 декабря по новому стилю) 1586г., после непродолжительной болезни Баторий скончался.

В междуцарствие, последовавшее за смертью Баторйя, как и в период с 1572 до 1576 г., образовалось несколько групп польских магнатов, каждая из которых поддерживала собственного кандидата на выборах нового короля. Одним из кандидатов был царь Федор, другим - эрцгерцог Максимилиан (брат императора Рудольфа). Избрали (1587 г.) шведского принца Сигизмунда, сына короля Иоанна III и прямого наследника шведского престола. Его мать, Екатерина Ягеллонка, приходилась сестрой покойному королю Польши Сигизмунду Августу и сестрой вдове Батория, Анне. Сигизмунд был истовым католиком.

Хотя канцлер Ян Замойский и поддержал кандидатуру Сигизмунда, последний после своего избрания отказался прислушиваться к Замойскому, и отношения между ними накалились. Самыми доверенными советниками Сигизмунда стали иезуиты. Сигизмунд, как до него Баторий, пытался укрепить королевскую власть, но, не обладая талантами Батория, имел еще меньше шансов на успех. Король и сейм постоянно конфликтовали. Однако в 1589 г. Сигизмунд вопреки совету Замойского утвердил указ сейма, по которому все решения стали приниматься единогласно. Это означало признание принципа так называемого liberum veto и послужило во многих последующих случаях серьезным препятствием для нормальной работы сейма.

В августе 1587 г., еще до избрания Сигизмунда, московскому правительству удалось заключить с Речью Посполитой пятнадцатилетнее перемирие.

В Москве хорошо знали о разногласиях в польско_литовском государстве после выборов Сигизмунда и о непопулярности нового короля. Московские дипломаты в связи с этим занимали на последующих переговорах с поляками и литовцами более твердую позицию, чем могли себе позволить в правление Батория.

В отношениях с Оттоманской империей главной целью московского правительства в этот период было сохранить мир. Москва боялась нового турецкого нападения на Астрахань, а также пособничества султана крымским татарам в набегах на Русь. Турки, в свою очередь, жаловались на нападения донских казаков на владения Турции в районе Азова и грабежи торговых караванов.

Чтобы подготовиться к возможной войне с Турцией, московское правительство с целью альянса против этой страны вступило в переговоры с шахом Персии. Шах Аббас Великий выразил готовность передать царю Баку и Дербент, хотя ни то, ни другое ему самому в то время не принадлежало.

Между Персией и Турцией, двумя воюющими между собой в Закавказье могущественными мусульманскими державами, находилась небольшая христианская Грузия. Она делилась на три маленьких царства - Кахетию (Кохети), Картли и Имеретию (Имерети), которую прочно удерживали турки. В 1586 г. Александр, царь Кахетии (восточного греческого царства), направил в Москву посольство просить царя Федора о защите.

Защиту обещали, и обмен посольствами продолжился. Эта акция спровоцировала столкновение Москвы с протурецким мусульманским государством Тарки, располагавшимся вдоль западного побережья Каспийского моря, к югу от реки Сулак (в направление Дербента). Это столкновение потребовало много сил и окончилось сокрушительным поражением русских экспедиционных войск в 1605 г. Смерть царя Бориса и последующие смуты в Московии вызвали длительный перерыв в русском вмешательстве в закавказские дела.

После завоевания Казани и Астрахани Московия смогла успешнее контролировать передвижения орды Больших ногайцев. Между ветвями правящего дома ногайцев не было согласия. Некоторые мурзы были готовы признать суверенитет московского царя. Другие были настроены враждебно и поддерживали восстания казанских татар и мари (черемисов), а также набеги крымских татар.

В 1587 г. ведущий мурза Больших ногайцев Урус согласился сотрудничать с русскими, а в 1600 г. (во время царствования Бориса) мурза Иштерек официально объявил себя вассалом русского царя.

Обобщая вышеизложенный очерк военной и внешней политики Московии в царствование царя Федора, мы должны сказать, что в основном она была успешной и значительно улучшила международное положение царства. Нет сомнений, что политикой в целом руководил Борис Годунов. Однако Боярская Дума тоже играла активную роль в ведении иностранных дел. Глава Посольского приказа дьяк Андреи Шелкалов умело содействовал Борису. В 1594 г. Андрея заменил его брат Василий.

Тонкий польский наблюдатель неслучайно назвал Бориса «вторым Адашевым». Действительно, главные направления деятельности Бориса были те же, что у Адашева - приоритетное внимание татарской проблеме, а не балтийской, и стремление избежать войны с Польшей.

Напомним, что Адашев в конце сороковых и пятидесятых годов ХVI столетия являлся одним из главных воплотителей евразийских планов правительства царя Ивана IV: покорение Казани и Астрахани привело к продвижению русских в татарский мир, открытию путей на Кавказ, побережье Каспия, в Сибирь и улучшению положения русских в борьбе против Крымского ханства.

Борис продолжил дело, начатое Адашевым. Роль Бориса Годунова в создании русской евразийской империи весьма значительна. Это было официально признано в титуле, пожалованном ему царем Федором: «содержатель царств Казанского и Астраханского». Помимо многих других обязанностей на Бориса возложили управление Казанским приказам, которое включало и ведение сибирскими делами.

Чтобы обеспечить русскую колонизацию на восток, юго_восток и юг, защитить русские поселения от нападений крымских татар и ногайцев, а также для контроля над казанскими татарами и мари постепенно была построена сеть укрепленных городов. Эта система следовала плану, разработанному князем Михаилом Воротынским в 1571 г.

Важнейшими из новых городов на Средней Волге и в районе Нижней Камы стали Санчурск (построен в 1585 г.), Самара (1586 г.). Уфа в Башкирии (1586 г.), Царицын (1588 г.) и Саратов (1590 г.). На юге - Ливны и построенный в 1586 г. Воронеж, Елец (1592г.), Кромы (1595 г.) и Курск (старый город, восстановлен и укреплен в 1597 г.). Возведение новых городов в Сибири, как отмечалось раньше, было частью той же программы, равно как и строительство (или обновление) Терского города (1588 г.) и Сунженского острога (1590 г.) в восточной части Северного Кавказа.

При формировании гарнизонов этих городов правительство использовало два пути: перевод части гарнизона из старых городов - стрельцов, пушкарей (артиллеристов), служилых казаков (казаков, состоящих на государственной службе) и набор добровольцев среди независимых казаков и свободных неприкрепленных людей (гулящие люди) разного рода. Это увеличивало ряды служилых казаков. Военнослужащие получали жалованье и земельные наделы. Постепенно в эти города пришли купцы и ремесленники, в непосредственной близости от них поселились крестьяне. Кроме возделывания земли для себя, люди должны были обрабатывать определенную часть земли для государственных зерновых запасов (государственная десятинная пашня).

Только некоторые донские казаки поступили на русскую службу и стали служилыми казаками, основная же их часть в районе Нижнего Дона и Нижнего Донца оставалась независимой. Они по_своему защищали интересы русского народа и русского государства в борьбе против крымских татар, ногайцев и турок, однако отказывались подчиняться приказам царя и часто подвергали опасности отношения Москвы с Турцией, совершая набеги на турецкие владения именно тогда, когда Москва нуждалась в мире. Эта проблема вела к конфликту между Москвой и Доном.

В середине июня 1592 г. царица Ирина родила дочь, окрещенную Феодосией, это породило надежды, что царь Федор не умрет без наследника. Событие укрепило положение Бориса Годунова. В случае преждевременной смерти царя Федора, Борис мог бы править от имени его дочери (кроме того, нельзя было исключать возможность рождения Ириной сына). Но 25 января 1594 г. малолетняя царевна умерла. Других детей не последовало. Четыре года спустя, 7 января 1598 г., царь Федор скончался.

Перед смертью он «передал скипетр царства» царице Ирине. Боярская Дума в присутствии патриарха Иова и епископов присягнула на верность Ирине. Народ в Москве и повсеместно признал ее власть. Однако Ирина отказалась от трона. Она постриглась в монахини и удалилась в Новодевичий монастырь. Патриарх Иов временно принял на себя верховную власть.

Некоторые бояре желали объявить временным правительством Московии Боярскую Думу. Патриарх же, епископы и другое бояре просили Александру (монашеское имя Ирины) сохранить за собой титул царицы и передать фактическую власть своему брату Борису. Ни Александра, ни Борис не пошли на это.

Борис прекрасно понимал, что для того, чтобы быть признанным нацией в качестве правителя, ему необходимы более серьезные основания, чем просто благословение сестры. Нового царя нужно было избрать. Некоторые влиятельные бояре считали Боярскую Думу достаточно компетентным институтом для выборов царя. Но чтобы быть избранным Боярской Думой, Борису пришлось бы пожаловать этому органу часть конституционных полномочий, ограничивающих царскую власть. Кроме того, избрание Боярской Думой вряд ли было бы достаточно авторитетно. Единственным способом выбрать нового царя, которого признал бы весь народ, было созвать национальное собрание (земский Собор).

Как регент, патриарх Иов немедленно начал подготовку. На корону было три претендента: Борис Годунов, фактический правитель царства в последнее десятилетие царствования царя Федора; князь Федор Мстиславский, старший член Боярской Думы; и боярин Федор Никитич Романов. Существуют свидетельства, что в числе кандидатов был и Богдан Бельский.

Кроме Бельского, все кандидаты могли заявлять об определенной степени родства с покойным царем Федором. Бабушка Ф.И. Мстиславского приходилась двоюродной сестрой царю Ивану IV. Ф.Н. Романов был двоюродным братом царя Федора. Борис Годунов являлся шурином Федора. На этих выборах, устанавливающих новую династию, любая связь с династией пресекшейся могла психологически помочь кандидату. Поэтому Бельский вряд ли имел какие_либо шансы на избрание. Мстиславский же уступал в популярности Федору Романову (родился примерно в 1554 г.), общительному, умному и честолюбивому человеку сильной воли, в юности считавшемуся самым блестящим «денди» Москвы.

Выбор, таким образом, свелся к двум кандидатурам - Бориса Годунова и Федора Романова. Положение Бориса было много прочнее, поскольку он уже несколько лет находился на вершине власти и был известен как опытный и одаренный правитель. Многим казалось надежнее не менять установившегося порядка. Кроме того, Борис имел больше, чем Федор Романов, сторонников среди дворян и располагал, благодаря представителям верной ему администрации, большим количеством сборщиков голосов.

Официально Борис вообще не принимал участия в предвыборной кампании. На него работали его родственники и друзья. Он удалился в келью на территории Новодевичьего монастыря и дал знать патриарху, что не примет трон. Он шел на риск, но ему хотелось поставить себя выше политической борьбы, в положение незаменимого лидера, которого нация должна признать без какой_либо агитации с его стороны.

Атмосфера в Москве накалилась. Андрей Сапега, литовский староста Орши, города у московской границы в направление Смоленска, получил информацию от своих соглядатаев, что большая часть бояр поддерживает кандидатуру Федора Романова, но большинство дворян, стрельцов и посадских за Бориса Годунова.

Выборный Собор собрался 17 февраля 1598 года. Он был созван по тем же правилам, что и Собор 1566 г., и состоял из представителей тех же четырех групп: духовенства, бояр и чиновников высшей администрации, армейских военачальников, купцов и посадских. Единственным нововведением стал допуск к участию в голосовании не только дворянских военачальников, но и стрелецких сотников. По Ключевскому, общее количество представителей составляло 512 человек.

Ни за кого из кандидатов официально не голосовали. Когда патриарх Иов с удовлетворением обнаружил, что подавляющее большинство выступает за Бориса Годунова, он убедил остальных принять Бориса в качестве царя, чтобы добиться единогласного голосования. Так и было зафиксировано.

Когда Бориса известили об избрании, он отказался принять трон. Как он, по_видимому, конфиденциально объяснил патриарху, ему хотелось получить особые гарантии того, что его не только избрали Царем, но и признали как основателя новой династии. Напомним, что в Речи Посполитой королевский трон не наследовался. Московские бояре прекрасно знали об этом, и некоторые могли желать введения подобного принципа в Московии. Борис хотел, чтобы избрание Собором подтвердил народ в целом.

18 февраля патриарх Иов созвал в Успенском соборе новое заседание выборного Собора. На этом Соборе было решено считать изменником каждого московита, который признает своим государем любого другого человека, кроме Бориса, его сына Федора и их потомков. Каждый московит, знающий о таком изменнике, должен был разоблачить его перед патриархом и Собором. Патриарх должен был отлучить его от церкви и передать на суд светским властям.

Кроме того. Собор одобрил предложение патриарха членам Собора и всем людям московским пойти в понедельник, 20 февраля (это был первый день Великого поста) процессией в Новодевичий монастырь, чтобы просить царицу Александру убедить брата принять трон и стать царем. Это было сделано, но и Александра, и Борис отказались. На следующий день процессия явилась к Новодевичьему монастырю в еще большем количестве. На этот раз Александра дала согласие просить брата взойти на престол, и он удовлетворил ее просьбу.

Такова суть истории, изложенной цветистым стилем (вероятно патриархом Иовом) в грамоте об избрании и восшествии на трон царя Бориса, датированной 1 августа 1598 г.

Политическое значение событий 20_21 февраля (с точки зрения патриарха Иова, Бориса и его сторонников) заключалось в том, что власть Бориса как царя основывалась не только на решении Собора, но и на воле народа Москвы.

26 февраля патриарх, духовенство и народ ввели царя Бориса в Успенский собор для благодарственного молебна. После чего Борис возвратился в свою келью в Новодевичьем монастыре и провел там Великий пост и Пасху. Только 30 апреля он поселился в царском дворце. Но коронацию, согласно его желанию, отложили на 1 сентября. Собор продолжал свою работу до этой даты.

1 апреля, когда Борис еще находился в Новодевичьем монастыре, от донских казаков пришло известие, что крымский хан Казы_Гирей закончил подготовку к широкомасштабному походу на Московию.

Борис немедленно отдал приказ о сборе войска на берегу Оки. 20 апреля донские казаки доложили, что передовые части татар атаковали русские пограничные отряды. Борис решил лично возглавить армию и 2 мая выехал из Москвы в Серпухов, где разместил свою ставку.

Царицы, монахиня Александра и супруга Бориса Мария, а также царевич Федор остались в Москве. Ответственными за безопасность столицы были назначены несколько бояр и высших сановников.

Полевая армия, сосредоточенная на берегах Оки, была больше всех, когда_либо собранных русскими ранее. Ее точная величина неизвестна. Число 500 тысяч, приводимое в некоторых источниках, безусловно является эпическим преувеличением. Основную часть армии составляли дворянские подразделения. Кроме них были стрельцы, артиллерия и служилые казаки. Чтобы избежать дезорганизующего эффекта тяжб армейских офицеров по поводу старшинства (местничества), патриарх Иов и Собор челом били Борису, чтобы он объявил службу в этой кампании свободной от правил местничества. По всей вероятности, в этом случае патриарх действовал по предварительному соглашению с Борисом, который опять следовал традициям Адашева.