Северо-Западный Прикаспий в эпоху бронзы (V–III тысячелетия до н.э.)

Сравнение хозяйственно-экономической модели, предложенной для ямного населения Северо-Западного Прикаспия, с моделями сопредельных территорий показывает, что новая экономическая модель, в основе которой лежало подвижное скотоводство, была характерна, прежде всего, для восточных территорий Евразийского степного пояса. Ключевым фактором такого хозяйственного типа стало сезонное использование пастбищ на достаточно ограниченной территории, включающее передвижения в рамках коротких маршрутов: река>ближайший водораздел>река. Эта система быстро распространилась в зоне сухих степей и полупустынь и в другой культурной среде.

На рубеже эпох, в ранний период средней бронзы природная ситуация в регионе резко меняется. Ухудшение климата приводит к настоящей экологической катастрофе. Финал существования ямной культуры и появление представителей новой свиты культур - северокавказцев, ранних катакомбников - совпадает с резким ухудшением природных условий. При этом процессы аридизации климата и смена ландшафтов затронули не только Северо-Западный Прикаспий, но и все окружающие его территории. Это привело к сокращению потенциальных зимних и летних пастбищ, земель, пригодных под пашню и огородничество в степных, предгорных и приморских районах Северного Кавказа, и, в конечном итоге, стало главной причиной, побудившей жителей северокавказского региона решить хозяйственно-экономические проблемы за счет освоения расположенных севернее территорий.

Полученные данные по сезонно-экономическому-циклу, системам питания, производствам, системе связей позволяют предложить рабочую хозяйственно-экономическую модель степной северокавказской группы Северо-Западного Прикаспия. Ее немногочисленные представители могут быть отнесены к сезонным кочевникам-овцеводам, отправлявшимся на летние пастбища на север/северо-восток и использовавших, по возможности, все пищевые ресурсы осваиваемой ими территории. Основной причиной таких перемещений был, скорее всего, экономический фактор, вынуждавший реорганизовать хозяйство и перейти к сезонным перекочевкам. Меридиональные маршруты перекочевок могли достигать нескольких сотен километров. К дополнительным видам хозяйствования относились рыболовство, охота, собирательство и немногочисленные домашние промыслы. Наличие овец и коров в местной северокавказской среде и только овец (редко - лошадей) в степной свидетельствует, что ухудшение климата, приведшее к сокращению площади пригодных для выпаса угодий, должно было изменить хозяйственный цикл. Такая «сезонная колонизация» была недолгой. В ней принимали участие отдельные группы населения, проникавшие в степи с юга и юго-востока. Возможно, часть мигрантов и пыталась осесть на некоторых водораздельных плато Средних Ергеней, но, скорее всего, такая попытка окончилась неудачей. Слабость обсуждаемой экономической модели заключалась в том, что это были преимущественно сезонные (летние) мигранты, их маршруты были приурочены к старым торговым путям. Потенциал пастбищ всей территории Северо-Западного Прикаспия не был задействован в полной мере. Это должно было приводить к конфликтам как с местным населением, так и с появившимися в этих же нишах другими переселенцами. Попытки продвижения далее на север, в срединную часть Волго-Донского междуречья, в Прикаспийскую низменность, также не увенчались успехом. Погребения степной северокавказской культуры в этих районах единичны. Кроме того, опасные дальние перекочевки могли приводить к нежелательному падежу скота, риску и повышенной смертности их участников. Возможно, местное население организовывало набеги на немногочисленных летних мигрантов и просто отбирала скот.

Колонизация не удалась и обсуждаемая рабочая модель хозяйственно-культурного типа степной северокавказской группы имела недостатки, что и предопределило ее кратковременность.

Сосуществовавшие как с носителями позднеямной культуры, так и со степной северокавказской группой представители раннекатакомбной культуры попытались создать более модернизированную хозяйственную структуру.

Полученные материалы позволяют предложить хозяйственно-экономическую модель раннекатакомбного населения (2600-2300 гг. до н.э.) Северо-Западного Прикаспия. В основе их экономики лежало подвижное животноводство, преимущественно, отгонное овцеводство нескольких форм. Сначала это были сезонные (летние) перекочевки с южных территорий основной метрополии на север в пустующие экологические ниши некоторых водораздельных плато Средних и Южных Ергеней и Кумо-Манычской впадины и возвращение на зимники в низовья Дона, Приазовские степи, Ставропольскую возвышенность. Экономический фактор стимулировал семейную миграцию. Впоследствии часть раннекатакомбного населения осела на новых территориях, и небольшие группы семейно-родственных коллективов стали перемещаться со своими стадами в пределах небольшой территории по принципу, аналогичному уже отработанному ямной культурой: пойма>водораздел. Это подтверждается компактным расселением носителей раннекатакомбной культуры внутри небольших освоенных экологических ниш Кумо-Манычской впадины, Южных и Средних Ергеней. Наконец, особенность третьей формы состояла в том, что отдельные районы Северо-Западного Прикаспия становятся в некотором смысле «родовыми или семейными центрами» раннекатакомбных групп (некоторые плато Средних Ергеней и пойменные участки Кумо-Манычской впадины). Такие регионы использовались и как зимние, и как летние пастбища, перекочевки уже происходят из освоенных территорий на юг и юго-восток (в зимники?) (например, в придолинные участки Ставропольской возвышенности, где часто встречены раннекатакомбные могильники, оставленные мужским населением).

Среди добывающих промыслов значительное место занимает рыболовство, нет никаких данных об охоте. Собирательство диких злаков и многочисленных степных растений, а также моллюсков играло огромную роль в повседневной жизни и приносило как продукты питания, так и сырье для изготовления многочисленных текстильных изделий и украшений. Никаких данных о занятии земледелием не получено. Практически все производства могли быть домашними. Необходимые вещи получали в обмен. Продуктами обмена становились сам скот; предметы домашнего производства, в первую очередь, кожевенного и текстильного; возможно, вяленая и соленая рыба, предположительно, соль.

Представленная модель является более прогрессивной и гибкой по сравнению с моделями ямного и степного северокавказского населения. Она учитывает многие ресурсы степной экологической ниши, способна приспосабливаться в зависимости от меняющихся условий, создавалась в условиях жесточайшего экологического кризиса и, в целом, характеризует стабильный образ жизни. Но ее слабость заключалась в том, что не все потенциальные возможности Северо-Западного Прикаспия были использованы. Это подтверждается ареалом распространения курганов раннекатакомбной культуры. Ее носители не учитывали все ресурсные возможности экологических ниш и перемещались в ограниченных пределах освоенной территории. Такой тип хозяйства должен был привести к быстрому истощению и деградации почв, водных источников.

Экономический потенциал ямно-катакомбной и полиритуальной групп нужно рассматривать в контексте хозяйственного уклада населения других культур, проживавших в экологических нишах Северо-Западного Прикаспия, в первую очередь, ямной, раннекатакомбной и восточноманычской. Во-первых, такие группы являются результатом взаимодействия носителей нескольких культурных традиций, в том числе и экономических, во-вторых, представители этих групп вряд ли создали свой тип экономики. Можно говорить только о некоторой специализации хозяйства. Многочисленная палеозоологическая коллекция из ямно-катакомбных погребений указывает на вероятную овцеводческую специализацию. Дополнительные пищевые ресурсы приносила охота, рыболовство и собирательство. Специфические формы предметов материальной культуры предполагают развитие только домашнего производства. Хозяйство представителей полиритуальных групп было определено, скорее всего, экономическим циклом носителей восточноманычской катакомбной культуры.

Ее анализ выходит за рамки представленной работы. Однако сложение и развитие в Северо-Западном Прикаспии нового хозяйственно культурного типа - кочевого сезонного пастушества - нельзя полностью оценить без накопленных данных по этой культуре. Распространение носителей этой традиции по всей территории Северо-Западного Прикаспия, сопровождающееся быстрым вытеснением, практически исчезновением культурных групп предшествующего периода, совпадает с экологической катастрофой. Пространственное размещение погребальных памятников указывает, что именно представители восточноманычской катакомбной культуры освоили все экологические ниши Северо-Западного Прикаспия. Половозрастные определения, полученные по нескольким могильникам Кумо-Манычской впадины, Южных Ергеней показывают, что в Северо-Западном Прикаспии сезонная пастушеская экономика поддерживалась трудом многочисленных небольших коллективов, предположительно, отдельных семей, или групп, объединяющих несколько семей. Курганные могильники восточноманычской катакомбной культуры могут рассматриваться как «семейные или родовые некрополи».

Предлагаемая хозяйственно-экономическая модель восточноманычской катакомбной культуры характеризовалась многокомпонентностью, использованием всех природных ресурсов экономических ниш Северо-Западного Прикаспия, направленностью на обеспечение необходимых потребностей мобильных пастушеских групп. Она была основана на подвижном пастушестве, комплексном собирательстве диких, в первую очередь, зерновых растений, корней и плодов; рыболовстве; дополнительные пищевые ресурсы приносила охота. Предположительно, существовали летние и зимние стоянки. Они могли посещаться в течение нескольких лет. Но основными стационарными родовыми и семейными центрами, скорее всего, были курганные могильники. Никакие навыки земледелия и огородничества не были развиты. Нет данных о приобретении в результате обменных операций продуктов земледелия (зерновых культур). В рамках подвижного скотоводства развивались многочисленные промыслы, удовлетворявшие все необходимые потребности как в предметах ежедневного пользования, так и престижно-значимых. Дополнительную поддержку такой системе оказывал многоступенчатый обмен, в рамках которого в степь попадали необходимое сырье, в первую очередь, металл, а также социально-престижные предметы - украшения, символы власти.

Эта модель отличается от моделей, предложенных для синхронных катакомбных культур других регионов, где известно достаточно много бытовых памятников и, предположительно, развивалась иная экономическая специализация.

Предложенные модели хозяйственно-экономического развития, созданные представителями многих культур и культурных групп, проживавших на территории Северо-Западного Прикаспия в течение почти двух тысячелетий, показывают, что этот регион, его природно-климатические условия, потенциальные ресурсные запасы способствовали сложению и развитию новых экономических моделей, основанных на пастбищном отгонном скотоводстве; комплексном собирательстве; рыболовстве и охоте; развитии домашних производств; системе обмена. Именно сезонное использование пастбищных угодий и других природных ресурсов сделало представленную экономическую систему максимально оптимальной, что и определило расцвет многих культур в условиях аридизации климата в середине III тыс. до н.э. В зависимости от исторической ситуации проводниками экономической системы были сезонные пастушеские группы (носители степного энеолита, ранней и поздней степной майкопской культуры, степной северокавказской культуры и часть раннекатакомбных групп); осевшее в Северо-Западном Прикаспии население (носители ямной культуры, часть раннекатакомбных групп, представители восточноманычской катакомбной культуры); отдельные семейно-родовые группы или более высоко организованные социальные коллективы.

Заключение

Подводятся итоги проведенного исследования Северо-Западного Прикаспия. Уже с эпохи энеолита и на протяжении всего бронзового века Северо-Западный Прикаспий стал своеобразной культурной и исторической провинцией, развитие которой шло своим путем. Мозаика ландшафтов постоянно сменялась культурной мозаикой. На протяжении нескольких тысячелетий через равнинные пространства стремительно проходили носители разных традиций. Они создали новую экономическую систему - подвижное кочевое скотоводство, основанное на использовании всех природных ресурсов, развитии животноводства, ремесленного производства, многоуровневой системе связей.

Отметим слабость и преимущества выбранного в данной работе подхода.

Представленный анализ археологического источника - материалов многочисленных курганов и погребений - убедительно показал, что на протяжении двух тысячелетий - в конце V - конце III тыс. до н.э. - Северо-Западный Прикаспий населяли многочисленные культурные группы. Они различались по погребальному обряду, деталям костюма и бытовому инвентарю, антропологическому типу. Главный результат сопоставительного анализа - исследуемый регион развивался не в изоляции от сопредельных территорий. Он являлся частью «большой Ойкумены», куда входили долины крупных рек - Волги и Дона, побережья великих морей - Каспийского и Черного; южным рубежом ее можно считать главный хребет Кавказских гор, северным - лесостепь средней полосы России. Однако внутри этого «освоенного пространства» различные культурные группы развивались по своему особому историческому пути, многие из представителей таких групп, попав в Прикаспий, вынуждены были либо быстро пересечь его, либо приспособиться к новым природным условиям. Представленный широкий сопоставительный фон позволил, полагаю, оценить специфику местных вариантов многих культур, носители которых поначалу были в Прикаспии лишь пришлыми переселенцами.

Конечно, проблемы генезиса культур, оставшиеся за пределами данного исследования, могли бы точнее ответить на вопрос, что заставило представителей этих традиций осваивать сначала пустующие, а потом и переселенные экологические ниши Северо-Западного Прикаспия. Но таким проблемам должна быть посвящена особая работа.

Выявление последовательности культур - вторая основная задача. Перспективность примененного комплексного метода очевидна. Хотя и здесь часто некоторые положения пока могут быть обозначены только как гипотетические. Это вызвано тем, что зачастую данные археологического источника фрагментарны, а новые методы были применены на ограниченной территории пилотных участков. Развитие науки диктует отбор новых источников, и не всегда возможно их восстановить, работая с материалами старых раскопок. Сама наука тоже развивается, и то, что казалось неизменным всего лишь короткое время назад, требует проверки и часто даже пересмотра. Это касается, в первую очередь, обсуждаемых исторических интервалов существования той или иной культуры. Однако именно это приближает нас, возможно, к более точному представлению о том, какова же могла быть этнокультурная ситуация в регионе, как она менялась на протяжении довольно значительного времени, какие маргинальные временные и территориальные границы можно очертить, когда мы пытаемся восстановить сложные процессы смены культур, взаимодействия их носителей, реконструировать пути их миграций или просто сезонных перекочевок внутри освоенной территории.

Наконец, изучение проблемы эксплуатации степных экологических ниш носителями разных культур, реконструкция вариаций их хозяйственно-экономических систем, уровня влияния их друг на друга предоставляет возможность оценить степень и качество изменений, затронувших первобытное общество под влиянием развития подвижного пастушества, ремесленного производства, системы межкультурного обмена. Конечно, многие из этих вопросов должны быть оценены и с точки зрения развития социальной структуры изучаемых обществ. Однако эти проблемы пока остались за рамками данного исследования. Слабостью многих реконструкций является их условность, недостаточная представительность многих ее компонентов. Пилотные участки новых исследований, к сожалению, не охватывают всю территорию. Самыми изученными оказались экологические ниши Кумо-Манычской впадины, Южных и Средних Ергеней. Тем не менее, полученные данные свидетельствуют, что уже носители степной энеолитической культуры, еще связанные с предшествующим обществом охотников, собирателей и рыболовов, были основателями совершенно иного типа хозяйства - подвижного пастушества, успешное развитие которого было определено теми экологическими условиями, которые предоставляли для его развития степные экологические ниши. Полученные в течение многих лет этноботанические данные по материалам культур эпохи бронзы Северо-Западного Прикаспия указывают, что нет никаких свидетельств о развитии земледелия в этом регионе в эпоху энеолита - бронзового века. Скорее всего, сухие степи и полупустыни с незначительными водными резервуарами вряд ли подходили для экстенсивного хлебопашества. Однако комплексное собирательство диких злаков и многочисленных водных и степных растений приносило значительную долю пищевых ресурсов, дополнением к ежедневному рациону стали речные и морепродукты. Физический облик носителей разных культур показывает, что степные жители не испытывали пищевые стрессы, а отсутствие следов травм и боевых повреждений - на их сравнительно спокойный и мирный образ жизни. Многие представители ямной и катакомбной культур доживали до преклонного возраста. Они занимались физическим трудом, были выносливы, много ходили пешком.

Эксплуатация довольно суровых, с точки зрения экологии, природных зон требовала развития и технологического уровня: использования тягловой силы быков и лошадей; колесного транспорта; многих домашних производств, системы обмена; внедрения новой сезонной эксплуатации пастбищных угодий; выявления удобных путей перекочевок.

Предложенные модели хозяйственно-культурных систем отличаются друг от друга и требуют дополнительных пояснений, основанных в будущем на более критичном анализе всех имеющихся данных. Многие из этих моделей могут быть проверены, верифицированы на материалах сходных, близких по времени или по территории расселения, иных культур. Однако такой сопоставительный анализ возможен только при условии наличия идентичных источниковых баз данных. Такие потенциальные модели позволят осветить дополнительные грани сложного исторического процесса освоения Евразийского степного пояса и того самостоятельного вклада, который внесла в него каждая из рассмотренных в этой книге культурных групп, проживавших на территории Северо-Западного Прикаспия в V-III тысячелетии до н.э.

Список основных публикаций по теме работы

Монографии

1. Северо-Западный Прикаспий в эпоху бронзы (V-III тысячелетия до н.э.). Труды ГИМ, Вып. 165. М. 2007 - 398 с.

Коллективные монографии

2. Могильник Островной. Итоги комплексного исследования памятников археологии Северо-Западного Прикаспия. Отв. ред. Н.И. Шишлина, Е.В. Цуцкиным. М-Элиста. 2002 - 324 с.

3. Могильник Манджикины-1 - памятник эпохи бронзы-раннего железного века Калмыкии (опыт комплексного исследования) Отв. ред. Н.И. Шишлина, Е.В. Цуцкин. М.-Элиста. 1999 - 94 с.

4. Сезонный экономический цикл населения Северо-Западного Прикаспия в бронзовом веке. Труды ГИМ. Отв. ред. Н.И. Шишлина. Вып. 120. М. 2000 - 201 с.

5. Текстиль эпохи бронзы Евразийских степей. Тр. ГИМ. Вып. 109. Отв. ред. Н.И. Шишлина. М. 1999 - 253 с.

6. Могильники Му-Шарет в Калмыкии. Комплексное исследование. Отв. ред. Е.В. Цуцкин, Н.И. Шишлина. Москва-Элиста. 2001 - 132 с.

7. Статьи

8. 7. Резервуарный эффект и результаты датирования катакомбных культур Северо-Западного Прикаспия (совместно с ван дер Плихтом, Р.Е.М. Хеджесом, Э.П. Зазовской, В.С. Севастьяновым, О.А. Чичаговой) // Российская археология, № 2. 2007- сс. 39-47.

9. Methods of Interpreting Bronze Age Vessel Residues: Discussion, Correlation and the Verification of Data (совместно с А.В. Борисовым, А.А. Бобровым, М.М. Пахомовым) // Theory and Practice of Archaeological Residue Analysis. BAR International Series 1650. 2007 - сс.29-41.

10. Радиоуглеродное датирование разных углеродосодержащих материалов из одного археологического контекста: проблема интерпретации и дискуссия (совместно с Зазовской Э.П., ван дер Плихтом Й., Севастьяновым В.С., Чичаговой О.А.) // Радиоуглерод в археологических и палеоэкологических исследованиях. Санкт-Петербург. 2007 - сс.225-235.

11. The catacomb cultures of the North-west Caspian steppes: ¹⁴C chronology, reservoir effect, and paleodiet (совместно с ван дер Плихтом Й., Р.М.Е. Хеджесом, Зазовской Э.П., Севастьяновым В.С., Чичаговой О.А.) // Radiocarbon. Vol .49, Nr 2. 2007 - сс.713-726.

12. Origin and Production of Faience Beads in the North Caucasus and the Northwest Caspian Sea region in the Bronze Age // Le culture du Caucasuse (VI-II millenaires avant notre ere). Leurs relations avec le Proche-Orient. 2007 (совместно с А.Н. Егорьковым и А. Шортландом) - сс.269-283.

13. Идентификация сезона смерти человека по слоям в цементе зубов (эпоха бронзы) (совместно с Г.А. Клевезаль, М.М. Пахомовым, А.А. Хохловым) // Российская археология, № 2. 2006 - сс.15-23.

14. Резервуарный эффект и хронология восточноманычской катакомбной культуры Северо-Западного Прикаспия (совместно с ван дер Плихтом, Р.Е.М. Хеджесом, Э.П. Зазовской, В.С. Севастьяновым, О.А. Чичаговой) // Забелинские чтения - Год 2005. Исторический музей - энциклопедия отечественной истории и культуры. Труды Государственного исторического музея. Вып.158. М. 2006- сс.227-248.

15. К вопросу о радиоуглеродном возрасте энеолитических культур Евразийской степи (совместно с ван дер Плихтом, Э.П. Зазовской, В.С. Севастьяновым, О.А. Чичаговой) // Вопросы археологии Поволжья. Вып.4. Самара. 2006 - сс.135-140.

16. Reservoir effect and 14C Chronology of the Catacomb cultures of the North-West Caspian Steppes Area: a case study (совместно с ван дер Плихтом, Р.Е.М. Хеджесом, Э.П. Зазовской, В.С. Севастьяновым, О.А. Чичаговой) // Eurasia Antiqua. Band 12. 2006 - сс. 113-126.

17. Головные уборы эпохи бронзы Северо-Западного Прикаспия // Древности Евразии от ранней бронзы до раннего средневековья. М. 2005 - сс. 215-238.

18. Decoration of Skulls: Funerary rituals of the Yаmnaya and Catacomb Cultures in the Eurasian Bronze Age. // BAR International Series 1539. 2006 - сс.59-66.

19. Печати-штампы из погребения эпохи бронзы из могильника Манджикины-1 в Калмыкии // Российская археология, № 4. 2004 - сс.136-143.

20. North-west Caspian steppe: environment and migration crossroads of pastoral culture population during the third millennium BC // Impact of the Environment on Human Migration in Eurasia. E.M. Scott et al. (eds.). 2004 - сс.91-106.

21. Bronze Age Textiles from the North Caucasus: New Evidence of Fourth Millennium BC Fibres and Fabrics (совместно с О.А. Орфинской и В.П. Голиковым) // Oxford Journal of Archaeology, 22(4). 2003 - сс.331-344.

22. Bronze Age Textiles of the Caspian Sea Maritime Steppes (совместно с О.А. Орфинской и В.П. Голиковым) // Kurgans, Ritual Sites, and Settlements Eurasian Bronze and Iron Age. BAR, 890. 2003 - сс.109-117.

23. К вопросу о начале бронзового века в Северо-Западном Прикаспии // Проблемы археологии Евразии. М. 2002 - сс.68-86.

24. Майкопские погребения Южных Ергеней // Нижневолжский археологический вестник. Вып.5. Волгоград. 2002 - сс.164-173.

25. О северокавказско-катакомбных погребениях Калмыкии // Вопросы археологии Поволжья. Вып.2. 2002 - сс. 81-100.

26. Yamnaya Culture Pastoral exploitation: a Local Sequence // Prehistoric steppe adaptation and the horse. Ed. by M. Levin, C. Renfrew and K. Boyle. Cambridge. 2002 - сс. 353-365.

27. Radiocarbon chronology of the Kalmykia Catacomb culture of the west Eurasian steppe (совместно с ван дер. Плихтом, А.Л. Александровским и О.А. Чичаговой) // Antiquity, vol. 74. 2002 - сс. 793-799.

28. The seasonal cycle of grassland use in the Caspian Sea steppe during the Bronze Age: a new approach to an old problem // European Journal of Archaeology. Vol. 4(3). 2001 - сс.346-366.

29. Assessment of the Season of Death of Ancient Human from Cementum Annual Layers (совместно с Г.А. Клевезаль) // Journal of Archaeological Science. Vol. 28 2000 - сс.481-486.

30. Погребальные традиции населения Калмыцких степей в эпоху ранней бронзы // Погребальный обряд. Труды ГИМ. Вып. 93. М. 1997 - сс.5-14.

31. Стратиграфия, хронология и культурная принадлежность кургана 1 могильника Зунда-Толга // Степь и Кавказ (культурные традиции). Тр. ГИМ. Вып. 97. М. 1997 - сс.81-91.

32. Bow and arrow of the Eurasian steppe Bronze Age nomads // Journal of European Archaeology. Vol.5, № 2.1997. - сс. 53-66.

33. Wechselwirkungen und Transformationen der Grab- und Bestattungssitten des Kalmuckengebietes gegen Ende des 3 Jahrtausends v.Chr. // Zeitschrift fur Archaologie. 27-1993. Berlin. 6 - сс.273-286.

34. Погребение эпохи бронзы с маской из Калмыкии // Советская археология, № 3. 1989 - сс.231-236.

Подписано в печать

Заказ № Тираж 120 экз.

Размещено на Allbest.ru