Ещё в начале 1830-х гг. для горцев стало очевидно, что их территории перешла под юрисдикцию Российской империи. В горском обществе начались споры и брожения. Горцы начинают серьезно обсуждать необходимость покориться России, но прибытие иностранных эмиссаров сорвало реализацию этих планов. В результате 1837-1841 гг. стали для убыхов периодом значительной военной активности против России.

Раевский рекомендовал не производить опустошений в Черкесских землях, принимать больных горцев в лазареты и вообще оказывать по отношению к горцам только мирные и дружелюбные действия. Раевский стоял на позиции налаживания прочных экономических связей России с Кавказом, а укрепления Черноморской береговой линии рассматривал не только как военные форпосты, но и как опорные пункты для развития торговли. Раевский постоянно подчеркивал, что "бесполезное кровопролитие надо заменить мирными средствами", которые улучшат состояние края и сблизят горцев с русскими. Он призывал и сам активно участвовал в борьбе против контрабандной английской и турецкой торговли. (Ворошилов, 2006, с.162).

Раевский считал необходимым ликвидацию феодальной раздробленности и насаждение гражданского благоустройства в Западном Закавказье и выдвигал проекты о развитии ряда технических культур, о поощрении торгового земледелия. Сам завез из своего Гурзуфского имения на Черноморское побережье Кавказа высокосортные виноградные лозы и ряд других технических культур и экзотических растений и деревьев, в том числе им были завезены саженцы тюльпановых деревьев, из которых была образована аллея у Головинского форта (до настоящего времени здесь сохранилось лишь одно тюльпановое дерево). Важно отметить, что нынешние шапсуги из аула Большой Кичмай трепетно относятся к этому дереву, помня о той миролюбивой деятельности, которой Раевский пытался добиться мирного сосуществования. Очевидно из многочисленных событий, что именно сложное хитросплетение феодальных средневековых пережитков, древних горских законов и традиций, хитрости и вероломности европейской политики, а также весьма распространённая чиновничья моральная нечистоплотность в дальнейшем породили неразрешимые проблемы, приведшие к плачевным последствиям.

За короткое время (1838-1841 гг.), наряду с созданием путем высадки десантов цепочки русских крепостей на Черноморском побережье Кавказа, Раевский в своих дальнейших попытках мирного экономического сближения русских с горцами добивался в ряде случаев определенных успехов. Однако такая его деятельность не нашла поддержки со стороны царского правительства и в начале 1841 года он был отстранен от должности начальника Черноморской береговой линии. Этому предшествовал тяжёлый период активизации военных действий. Например, 28 сентября 1840 года, горцы обстреливали укрепление Навагинское из двух орудий, расположишись на ближайших высотах горы Аублаа рныха - "Святилище рода Аублаа" (современное название - гора Батарейка) - священное место для правившего в Сочи князя Али-Ахмета Аублаа. Было произведено до 150 выстрелов ядрами по крепости, были повреждены казармы.

Тем не менее, гибкая политика, проводимая Раевским, давала порою реальные результаты, которые отмечали даже иностранные эмиссары. Джеймс Белль, наблюдавший дискуссию на законодательном конгрессе приморских племен в местечке Течь в июле 1839 года, сообщал, что Али-Ахмет Аублаа был почти изгнан с конгресса, поскольку он заявил о необходимости покориться России, видимо опасаясь, что его родовые владения первыми пострадают при возобновлении военных действий. Хаджи-Берзек приложил много усилий, чтобы нейтрализовать возникшие было на конгрессе пораженческие настроения. Очевидно Аубла Али-Ахмет был гибким и достаточно прозорливым человеком. Он представлял бессмысленность сопротивления могущественной России и, не желая разорения своих аулов, в мае 1841 года первым изъявив покорность, вместе со своим племенем Саше вошел в состав джигетского приставства и подчинился владетелю Абхазии Михаилу Шервашидзе. Тем самым Аубла Али-Ахмет противопоставил себя другим убыхским предводителям.

"В апреле 1841 года под влиянием владетеля Абхазии князя Михаила Шервашидзе джигетские князья Хамыш, Гечь, Цанба, Чуу и др. выразили покорность русской администрации. Как следствие на территории Джигетии было образовано джигетское приставство, вошедшее в состав Абхазии. Приставство простиралось от реки Бзыбь до современной территории Хосты. Если учесть, что самый владетельный убыхский князь Али Ахмет Облагу (в другой транскрипции Аубла Ахмет), в номинальном подчинении которого были прибрежные убыхи, тоже тяготел к вступлению на подданство к России, то в целом ситуация для русской администрации складывалась удачно. <…> 12 мая 1841 г. убыхский князь Али Ахмет Облагу первым принял торжественную присягу императору Николаю I за себя и всех подвластных ему дворян и простолюдинов на вечное подданство и обязался выдать в аманаты своего сына и двух сыновей из числа знатнейших своих дворян. В день принятия присяги русской администрацией форта Навагинского Али Ахмету был поднесен значительный подарок - 200 р. серебром. Не остались обделены вниманием и его дворяне: Урусбий и Хатазух получили по 30 руб. серебром. Более того, убыхский князь Али Ахмет Облагу был представлен к чину капитана русской армии с годовым жалованием в 300 руб. серебром. Чин капитана ему и был вскоре присвоен. Таким образом, русская администрация увеличивала количество своих союзников среди горцев.

Однако инициатива Али Ахмет Облагу была встречена враждебно соплеменниками. Уже 20 мая князь Али Ахмет Облагу и практически все участники переговоров были арестованы. Выйти вновь на свободу Али Ахмет Облагу смог лишь после отречения от присяги на верность Николаю I. Важную роль в этом деле сыграли иностранные эмиссары, которые сумели в очередной раз использовать в своих интересах менталитет убыхов.

Активизация эмиссаров привела к тому, что в конце июля убыхи перешли к боевым действиям" (Черкасов, 2015).

Назначенный на должность начальника Черноморской береговой линии в 1841 году генерал-майор Анреп докладывал управляющему военным министерством генералу от инфантерии, генерал-адъютанту графу Клейнмихелю - "…В этом предприятии главью сборища (около 15. III.1842 В. В.) был Хаджи Берзек, но многие обстоятельства заставляют меня полагать в его враждебной предприимчивости, есть более расчету чем ожесточения.

Один из его сыновей воспитывается у джигетского князя поручика Гечь Антхуа-Асламбея, а другой у абхазского князя прапорщика Ростом-Иналипа. Оба эти сыновья бывали у меня и последнего я имел честь представить в Бомбарах господину военному министру.

Старший сын Хаджи Берзека на днях приехал из Константинополя. Он с величайшей верностью рассказал своим единоземцам отношения Турции и России и заявил им, что решительно. Они не должны ожидать помощи от султана, который никогда не решится разгневать русского императора" (ЦГВИА, Р-ВУА, д-6470 (№-2), л.39; Архив СоРГО, д-2016, л. I).

Из рапортов очевидно, что императорские военачальники прилагали решительные действия к замирению убыхов. На протяжении всего времени существования Черноморской береговой линии среди коренного населения было немало горцев, которые активно помогали России, понимая неизбежность присоединения этих территорий к империи. Это были и осведомители, которые сообщали разведданные командирам укреплений и оказывали тем самым реальную помощь. Хотя многие исторические источники утверждают, что форты находились в глухой блокаде, документы зачастую им противоречат. Вот что сообщают рапорты о помощи некоторых убыхов в возвращении гарнизону форта Навагинский потерянного в боях орудия - "…12-го апреля сочинские дворяне Пата-Чизма и его племянник Леланхой Чизма сообщили воинскому начальнику форта Навагинского подполковнику Посыпкину, что горцы ждут только хорошей погоды, чтобы стреляние из 4-х орудий по башне, устроенной на горе; они присовокупили, что два орудия уже привезены в ближайший аул и что также делаются лафеты для перевезения (так в документе, - В. В.) других двух взятых с корвета Месемврия (так в документе, - В. В.) и лежащих на берегу моря в пяти верстах от форта. Орудия эти были до сего зарыты на берегу в песке. (ЦГВИА, Р-ВУА, д-6470 (№-2), л.39; Архив СоРГО, д-2016, л. I). "Воинский начальник штабс-капитан Ковалевский, офицер смелый и распорядительный, старый кавказский служивый, хотя недавний на восточном берегу, решился овладеть этим орудием тихомолком или открытой силой.18 июля, до рассвета, он вышел из укрепления с командою из 150 низших чинов. Убыхский дворянин Пата Чизма, оказавший уже несколько услуг, но всегда подозреваемый в двойном шпионаже, был проводником. Орудие найдено в лощине, поросшей кустами, в нескольких саженях от аула, где в прошлом году стояло сборище убыхов во время пребывания в укреплении Навагинском. Штабс-капитан Ковалевский, имевший с собой запас верёвок, немедленно взял это орудие и возвратился благополучно в укрепление. Горцы прибежали на место, когда команда спускалась уже от башни к укреплению и после пустой перестрелки рассеялись <…> настоящее предприятие убыхов против укр. Навагинского, ровно, как и многие другие обстоятельства показывают, что дух этого враждебного и непримиримого племени значительно упал в последние времена" (ЦГВИА, Р-ВУА, д-6470 (№-2), л.124; Архив СоРГО, д-2016, лл. III, IV).

Падение боевого духа и сопротивления убыхов было очевидным на тот момент, и это видно из следующего интересного документа.

Из копии рапорта нач-ка Черноморской береговой линии генерал-адъютанта Анрепа от 12 сентября 1842 года за №139 - командиру Отд. Кавк. Корпуса генералу Головину.

"… В укреплении Навагинском я узнал, что бедного Пата Чизма, убыхского дворянина, который уже столько оказал нам услуг и был главным проводником в последней экспедиции из укрепления для взятия орудия, соплеменники его повезли к Хаджи Магомету, полагая, что тот, по дару пророчества, узнает действительно ли Пата виновен в измене. Один дворянин Берзек Занкери, племянник Хаджи Берзека, говорит, что может быть Пата не возвратиться более на Родину, где он последнее время составил сильную партию в нашу пользу. Во всяком случае, говорит он, нас 50 человек Берзеков, готовы изъявить с подвластными покорность русскому царю и принесём её, хотя бы для того нужно было уничтожить или прогнать старого Хаджи Берзека, который уже столько навлёк нам бедствий своим упрямством.

Мне казалось, что в словах его есть правда, тем более, что они были бескорыстны, но я знаю, как трудно делать заключение о намерениях этого пылкого и неустроенного народа. Верно только то, что между убыхами уже не существует прежнего единства враждебного духа.

В укр. Св. Духа ожидали меня старейшины джигетские и люди из простого (звания) народа. Только что миновавший приступ лихорадки не дозволили мне, при свежей погоде съехать на берег и я потребовал на пароход поручика князя Гечь Аптхуа Аслан-бея, с которым прибыли и некоторые другие старейшины, в том числе один из недавно возвратившихся из С. - петербурга.

Аслан-бей, как старший в народе и пользующийся моей доверенностью, взял на себя передать мне нужды и желания своих соотечественников. Он сказал, что Хаджи Магомет и Хаджи Берзек хотят собрать вооружённых людей из всех враждебных нам племён и с силами, дотоле невиданными, ударить на джигетов чтоб заставить их отломиться, или огнём и мечём опустошить землю.

При таких обстоятельствах, джигеты. Верности которых могло представиться столь сильное испытание, считали себя вправе, требовать от нас не только помощи. Но ещё отступления в их пользу от некоторых постановлений стесняющих их торговлю с турками. Аслан-бей, в присутствии других старшин, осмелился присовокупить, что или не будет скоро возвращена кочерма, взятая нашими казаками на высоте Бомбор, и везшая товары джигетов из Турции прямо в Адлер, то это произведёт на народ самое неблагоприятное для нас влияние, и даже можно опасаться больших смятений и переворотов.

Эти слова имели вид угрозы и потому снисхождение и приветливость, которые я любил оказывать горцам и особенно джигетам, показались бы теперь слабостью. Поэтому я строго и твёрдо отвечал им, что народ благоразумный и верный, имеет всегда доверенность к правительству и если они не в состоянии оценить счастье быть подданными великого государя, то я предоставляю им сделаться снова презренными рабами убыхов. Я (окончательно) окончил, сказав, что сейчас же выеду к народу и объявлю ему моё решение.

Мне приятно было видеть, что при такой мысли о перемене в судьбе своего народа, князь Гечь Муст, возвратившийся из Петербурга, обнаружил глубокое негодование, прочие старшины испугались, стали извинятся и обещали всё уладить к лучшему. Аслан-бей был тронут и искренне раскаивался в необдуманности своих выражений. Тогда я перешёл к тону более ласковому, обещал джигетам продолжение своего доброго расположения и увещевал их быть бодрыми, не унывать при могущей встретиться опасности <…> Старшины оставили меня с новыми уверениями в своей непоколебимой верности…" (ЦГВИА, Р-ВУА, д-6470 (№-2), л.107; Архив СоРГО, д-2016, лл. IV, V).

На территориях джигетов возникало не только "замирение" горцев но и сотрудничество в работах по обустройству и созданию коммуникаций - "В половине апреля, по распоряжению г-на Корпусного командира, строительного отряда капитан Ежиков прибыл в Бомборы для составления проекта дороги от Гагр до Адлера, в сопровождении нескольких джигетов, которые сами ему во всём помогали: носили инструменты, тянули цепь и другими услугами старались доказать свою признательность" (ЦГВИА, Р-ВУА, д-6470 (№-2), л.40; Архив СоРГО, д-2016, л. I).

Действия России по привлечению к добрососедству продолжались и на самом высоком уровне убыхского руководства, это очевидно из ниже прилагаемых рапортов - "Военное министерство предписанием от 24 декабря 1844, года № 11825 уведомило Корпусного Командира, что сделано надлежащей распоряжение по Таврической Казенной палате к отпуску в ведение генерал-адъютанта Будберга, из ближайшего к Керчи Казначейства, всемилостевейше пожалованных пенсий трем убыхам: Хаджи-Берзеку по 450 рублей, Керентуку Берзеку по 350 рублей, и Муратy Дзиашу по 300 рублей серебром в год." (ЦГИА ГР. ССР, ф-548, о-603, д-52, л-12; Архив СоРГО, д-2016, л.11).

От Начальника Черноморской береговой линии, ген. - ад. Будберга; от 30 июля 1846 года, №112, - Главнокомандующему Отдельным Кавказским корпусом князю Воронцову. Из Керчи. СЕКРЕТНО, Рапорт.

"В бытность мою в прошлом июне месяце в форте Навагинском имел со мною свидание убыхский старшина Хаджи Керентук Берзек, племянник умершего в нынешнем году знаменитого воина и старшины Хаджи-Берзека, просил именем народа об освобождении пленных горцев, взятых шхуною "Гонец" в апреле месяце сего года на контрабандной чектырме и предлагал свои услуги собрания сведений, о силах и намерениях Шамиля, к которому думал сам отправиться.

В просьбе его я отказал в том внимании, что убыхи поведением своим не вознаграждали милости, оказанной им Вашим Сиятельством освобождением пленных, взятых азовскими казаками 30 ноября 1844 года и что новая милость не обещает существенной пользы и предложение Хаджи Черендука Берзека я отклонил, не доверяя искренности его намерений.

В последнюю поездку на береговую линию в июле месяце, я опять виделся с Хаджи Черендук Берзеком, который изъявил желание представиться Вашему Сиятельству вместе с живущим между убыхами Гуссейном Лазом /Разрядка наша В.В. / рожденным в горах от турка и черкешенки. Я советовал ему исполнить своё намерение, предполагая, что Вашему Сиятельству благоугодно будет видеть одного из числа значительнейших старшин убыхского племени" (ЦГИА ГР. ССР, ф-548, о-3, д-531, л-12; Архив СоРГО, д-2016, л.11).

"Почтительнейше донося о том Вашему Сиятельству, я долгом считаю изложить всё достоверно известное мне об этих обоих горцах, дабы дать о них предварительное понятие.

Хаджи Черентук или Керентух Берзек, получающий от правительства секретно пенсию, известен, как хороший воин, но влиянием своим на народ более обязан был родству своему с умершим Хаджи-Берзеком. В половине прошлого года отправился он с последним в Мекку и возвратись оттуда, принял звание Хаджи, которое придало ему в народном мнении часть значительности, долженствовавшей утратиться со смертью его дяди. В продолжении годичного своего пребывания за границей, Хаджи Черендук Берзек посетил Египет, представлялся Мегмету-Али и был им очень хорошо принят и обласкан. Мегмет-Али распрашивал его об отношении убыхов к нам, о положении Шамиля, подал надежду, без сомнения ложную, на вмешательство своё в дела горских народов, Кавказа с русскими и поручил ему видеться с Шамилем. Свидание своё с Мехмед-Али Берзек тщательно скрывает от меня, но я узнал чрез заслуживающих доверие людей, что он рассказывал о том нескольким лицам в горах. Может быть впрочем свидание это есть с его стороны вымысел, для возвышения значения своего в народе, к какому довольно обыкновенному средству нередко прибегают побывавшие за границей горские старшины, которые по возвращении на родину по большей части хвалятся силою своею при Турецком правительстве или связями с турецкими сановниками. Хаджи Черендук Берзек свел за границею знакомство с двумя польскими эмиссарами, которые прибыли в сторону убыхов на трех контрабандных турецких судах, имевших дело 19 июня с нашими крейсерами и избегнувших их преследования, как я имел честь донести Вашему Сиятельству рапортом от 9 июля №104. Розданные Берзеком в подарок своим приятелям шести и восьмиствольные пистолеты французской работы, по всей вероятности, получил он от эмиссаров. При сей двусмысленности положения я признавал однако же полезным поддерживать дружественные с ним отношения. Хотя влияние его на народ и уменьшилось со смертью его дяди, но все ещё он пользуется большим уважением, как испытанный воин и Хаджи. Открытые его связи с нами и исполнение им многих наших требований, могут служить полезным примером для народа. Таким образом в поездку свою за границу, он в оба пути не обращался к контрабандным судам, а выполняя моё требование, переезжал способом дозволенным с письменным видом.

Не вполне доверяя ему, но считая необходимым сохранить хорошие с ним отношения, я не подаю и вида не доверенности. К отличительным чертам характера Черендука-Берзека должно присоединить ещё корыстолюбие.

Всем попыткам примирения с убыхами, как известно, противостояли Англия, Франция и Турция. Еще в конце XVIII века интенсивное сближение горцев с русскими обеспокоило турецкое правительство и на Западный Кавказ зачастили турецкие эмиссары, напоминавшие горцам об их подданстве Турецкому султану, внушавшие им убеждение в могуществе Турции и разжигавшие вражду к России. Но планам противостояния Российской Империи не суждено было сбыться и об этом ярко свидетельствую документы, составленные накануне окончания Кавказской войны и приведённые ниже (ЦГИА ГР. ССР, ф-548, о-3, д-531, л-12; Архив СоРГО, д-2016, лл.11,12).

Сентябрь 1863 г. - из обращения убыхского старшины Хаджи-Керендука Абадзехскому народу о назначении места сбора - "Уведомьте нас вскорости по получении этого письма, где нам лучше собраться: в вашей ли земле, - в таком случае мы приедем к вам, или же в другом месте?

Братья! Не медлите, уведомьте нас об этом поскорее. Если же пройдёт время, то мы повредим сами себе. Советуйте всем оставаться и не отправляться за море /в Турцию/. Да, впрочем, никто теперь не может отправиться, потому что мы стережём все бухты, в которые входят суда. Старшины, приехавшие из Турции вместе с Исмаил-пашою, привезли пушки, порох, и сформировали много войска. Пушек числом пять, пороху шестьдесят ящиков, кроме того много одежды, которую мы даже и назвать не умеем, и знаков. Да будет же мир и благословление на тех, которые следовали истине.

Р.S. Если вам интересно знать о нашем здоровье, то мы здоровы, усмиряем теперь наших воров и мошенников, что вам да будет известно из этого письма" (ЦГИА ГР. ССР, ф-416, д-1187, л-5; Архив СоРГО, д-2016, л.14).

Письмо Измаила-Эфендия полковнику Гейману о прибытии французских эмиссаров в Черкесию - "Да возвеселится ваша слава и прославится оружие ваше пред всеми государствами и да преклонят перед вами шею народы здешнего края!

Я находился в собрании, когда получил известие, что какие-то французы и поляки прибыли к нам, что убыхи в сборе и желали соединиться с абадзехами, но не могут этого сделать по причине своего бессилия и по неимению продовольствия. Вот всё, что я слышал и о чём вас уведомляю.

Если будете писать письмо на ответ, то пришлите его с Османом и напишите половину по-арабски, а половину по-турецки" (ЦГИА ГР. ССР, ф-416, д-1187, л-4; Архив СоРГО, д-2016, л.14).

Упорное организованное сопротивление убыхов было окончательно сломлено в 1864 году.24 марта Хаджи-Берзек Керантух выслал к генералу Гейману в лагерь русских войск расположенный в Дагомысе несколько видных старшин и почетных убыхов, попросив через них позволения прибыть самому. Получив это разрешение и прибыв в лагерь, Хаджи-Берзек Керантух от имени убыхского народа изъявил полную покорность и был готов исполнить любые распоряжения русской военной администрации. "Некогда гордый и сильный предводитель убыхов, иногда возглавлявший и всех горцев Западного Кавказа, перед которым дрожали целые племена, теперь просил как милостыни несколько дней срока для выселения" (Ворошилов, 2006, с.319). Убыхи потерпели окончательное поражение, а ведь "…именно они, согласно документальным источникам, не только вели активную борьбу за независимость, но и на последнем этапе Кавказской войны возглавили освободительное движение. Находясь в авангарде, убыхи определяли направленность борьбы, задавали ей тон и характер" (Хафизова, 2007, с.4).

Меньше месяца потребовалось царским войскам для окончательного подавления сопротивления в отдалённых горных ущельях и четырьмя колоннами они прибыли в горный аул Кбааде.21 мая (2 июля по новому стилю) 1864 года был провозглашен датой окончания всей Кавказской войны и по этому поводу на поляне Кбааде (ныне Красная поляна) были проведены соответствующие этому историческому моменту церемонии: торжественный молебен и парад войск в присутствии наместника Кавказа Великого князя Михаила Николаевича.

Кавказская война окончилась, основная масса горцев южного склона Западного Кавказа выселилась в Турцию, большие их группы еще оставались на Кавказском берегу в устьях крупных рек в ожидании судов для отъезда на чужбину.

2. Убыхская трагедия и её этнополитические причины

2.1 Причины и последствия мухаджирства у убыхов