Государство и церковь в конце X – начале XII века

Заслугой А.А. Шахматова является то, что исследователь обосновал мысль о сложном характере летописного текста в целом и конкретно той его части, которая нас особенно интересует. Оказалось, что в «Сказании о Владимировом крещении» отразились неодинаковые по происхождению источники, написанные в разное время и в разных местах. Самостоятельными произведениями названы такие эпизоды, как «Выбор веры», «Речь Философа» и рассказ об историческом акте приобщения. Сравнивая эти источники, А.А. Шахматов пришел к выводу относительно существования «Корсунской легенды» -- особой древнерусской повести, посвященной походу Владимира в Тавриду. Шахматов А.А. Корсунская легенда о крещении Владимира. - СПб, 1906.

После трудов А.А. Шахматова разработка проблемы пошла в другом направлении. Ученые обсуждали уже не историческую достоверность повествования, а его структуру, время и условия возникновения каждой из ее составных частей и степень их достоверности.

Советская наука приняла основной принцип анализа, сформулированный и обоснованный А.А. Шахматовым и его многочисленными последователями. Будовниц И.У. Общественно-политическая мысль Древней Руси (XI-XIV вв.). - М., 1960. С. 75-102; Кузьмин А.Г. Начальные этапы древнерусского летописания. - М., 1977. 350-362; Кузьмин А.Г. Русские летописи как источник по истории древней Руси. Рязань, 1969. С. 11-125; Лихачев Д.С. Русские летописи и их культурно-историческое значение. - М., 1947. С. 71-75, 87-88. Ни у кого не вызывает сомнения необходимость критического отношения к летописному тексту и в том числе к «Сказанию о Владимировом крещении». К сожалению, реально дело не выходит за рамки общих деклараций. Конкретное текстологическое исследование проблемы остается актуальной задачей будущих поисков.

Нельзя целиком доверять летописцу и тогда, когда он сообщает о крещении народа в Киеве. Его рассказ более занимательный, чем поучительный.

Согласно ему, вернувшись из похода с царевной и попами, князь Владимир «повелел опрокинуть идолы -- одних изрубить, а других сжечь. Перуна же приказал привязать к хвосту коня и волочить его с горы по Боричеву взвозу к Ручью и приставил двенадцать мужей колотить его жезлами. Делалось это не потому, что дерево что_нибудь чувствует, но для поругания беса, который обманывал людей в этом образе, -- чтобы принял он возмездие от людей <…> Когда влекли Перуна по Ручью к Днепру, оплакивали его неверные, так как не приняли еще они святого крещения. И, притащив, кинули его в Днепр. И приставил Владимир к нему людей, сказав им: «Если пристанет где к берегу, отпихивайте его. А когда пройдет пороги, тогда только оставьте его». Они же исполнили, что им было приказано. И когда пустили Перуна и прошел он пороги, выбросило его ветром на отмель, и оттого прослыло место то Перунья отмель». Голубинский Е.Е. История Русской церкви. Т. 1. Ч. 1. С. 279-280.

Над Перуном был устроен своеобразный языческий суд, сопровождавшийся наказанием -- волочением и битьем «жезлами». Этот суд выдают «двенадцать мужей», приставленных к Перуну, чтобы бить его. «Двенадцать мужей» -- непременный атрибут архаического суда восточных славян, как, впрочем, и других древних народов. Летописец пытался затушевать языческую суть экзекуции, которой подвергли Перуна, но проделал это настолько неловко и простодушно, что хитрость его видна как на ладони. «Колотили Перуна не потому, что дерево чувствует», -- убеждает он свою аудиторию и тем самым привлекает внимание к тому, что хотел скрыть: распространенное у язычников представление об одухотворенности неживых предметов. Возможно, со стороны летописца это был и полемический выпад (правда, неуклюжий) против языческих воззрений. После расправы с Перуном и остальными кумирами Владимир послал слуг своих «по всему городу со словами: «Если не придет кто завтра на реку -- будь то богатый, или бедный, или нищий, или раб -- да будет мне враг». Услышав это, с радостью пошли люди, ликуя и говоря: «Если бы не было это хорошо, не приняли бы это наш князь и бояре». Там же. На следующий же день вышел Владимир с попами царицыными и корсунскими на Днепр и сошлось там людей без числа. Вошли в воду там одни до шеи, другие по грудь, молодые же у берега по грудь, некоторые держали младенцев, а уже взрослые бродили, попы же совершали молитвы, стоя на месте. И была видна радость на небе и на земле по поводу стольких спасаемых душ; а дьявол говорил, стеная: «Увы мне! Прогоняют меня отсюда! Здесь думал я обрести себе жилище, ибо здесь не слышно было учения апостольского, не знали здесь бога, но радовался я служению тех, кто служил мне. И вот уже побежден я невеждой, а не апостолами и не мучениками; не буду уже царствовать более в этих странах». Люди же, крестившись, разошлись по домам». Голубинский Е.Е. История Русской церкви. Т. 1. Ч. 1. С. 279-280.

Крестив киевлян, Владимир «поставил церковь во имя святого Василия на холме, где стоял идол Перуна и другие и где творили им требу князь и люди. И по другим городам стали ставить церкви, и определять в них попов, и приводить людей на крещение по всем городам и селам».

Не надо обладать особыми источниковедческими познаниями, чтобы уразуметь, насколько стилизован рассказ летописца и как далек он от исторической действительности. Для этого достаточно ознакомиться со стенаниями беса, вылившимися в пространный монолог, пригодный более для средневековой мистерии, чем для исторического повествования.

Под пером летописца обращение к новой вере превратилось в триумфальное шествие христианства по градам и весям Руси. Это явно гиперболизированное представление перекочевало в дворянско_буржуазную историографию. Его отзвуки слышны и в современной научной исторической литературе, где можно прочитать о «массовом крещении киевлян», о «массовом крещении народа», о «всеобщем крещении Руси». Имеются и такие исследования, в которых говорится о «мирном шествии» христианства по просторам Киевской Руси. См.: Хорошев А.С. Церковь в социально-политической системе Новгородской феолальной республики. - М., 1980. С. 13. Если такого рода высказывания встречаются у советских историков, то церковным историкам, как говорится, «сам бог велел» вести речь о «крещении всей Руси» при великом князе Владимире. Русская православная церковь. - М., 1980. С. 9. Крещение киевлян в водах Днепра напоминает у них сцену из мелодрамы: люди со «слезами радости принимали крещение», они «все шли по зову своего вождя, ибо верили ему». Потапов И., свящ. Святой равноапостольный князь Владимир // Журнал Московской патриархии. 1954. № 7. С. 11. Народом «новая религия была воспринята сразу же» при всеобщей радости. Православный вестник. 1972. № 2. С. 22. Одним словом, введение христианства стало, так сказать, «праздником души» русского народа.

Внимательный анализ источников свидетельствует о том, что так называемое «крещение Руси» означало переход в христианство киевского князя с домочадцами, близко стоящей к нему знати и какой_то части (возможно, значительной) жителей Киева, а также населения близлежащих городов и сел. Обращение в новую веру этих людей было добровольным, что понять нетрудно: ведь христианство учреждалось для поддержания господства киевской верхушки и всей полянской общины над «примученными» (покоренными) восточнославянскими племенами.

Между тем стоит лишь повнимательнее вчитаться в приведенные выше древнерусские тексты, и картина начала «крещения Руси» окажется совсем не такой идиллической, какой изображают ее на страницах современных изданий Русской православной церкви и в трудах околоцерковных публицистов. Как ни идеализировали авторы этих текстов процесс обращения в новую веру киевлян, они все же вынуждены были признать, что крещение жителей Киева не обошлось без угроз и принуждения со стороны княжеской власти.

Не только ученые, но и некоторые церковные авторы не отрицали в прошлом принудительного характера крещения жителей столицы Киевского государства. На насильственность приобщения к новой вере киевлян указывали в своих трудах многие историки церкви. Так, например, архиепископ Макарий (Булгаков) писал: «Не все, принявшие тогда у нас святую веру, приняли ее по любви, некоторые -- только по страху к повелевшему; не все крестились охотно, некоторые -- неохотно». Макарий (Булгаков), митрополит. История русской церкви. Т. I. С. 27 «Нежелавших креститься, -- признавал Е.Е. Голубинский, -- было весьма много как в Киеве, так и вообще во всей Руси». Голубинский Е.Е. История Русской церкви. Т. 1. Ч. 1. С. 175 Такого же мнения на этот счет и архиепископ Филарет (Гумилевский). Филарет (Гумилевский), архиепископ. История Русской церкви. С. 31.

Открыто признавался насильственный характер приобщения к христианству жителей Киева и на страницах дореволюционной церковной периодики -- в статьях, посвященных князю Владимиру и его деятельности по «крещению Руси». В частности, священник М. Морев писал, комментируя рассказ летописца о крещении киевлян: «Многие не желали креститься: одни по нерешительности, в которой прежде долго находился и сам князь Владимир, другие по упорству; но последние не желали слушать и проповеди... Ожесточенные приверженцы старой веры бежали в степи и леса». Приходская жизнь. 1911. № 12. С. 719. В таком же духе пересказал летописное повествование архимандрит Макарий. Констатировав, что многие жители Киева «явились на реку из страха перед князем», он далее отметил: «Крестились одновременно очень много киевлян. Но нашлись и такие, которые не хотели слушать ни проповедей духовенства, ни приказания князя: они бежали из Киева в степи и леса». Православный благовестник. 1914. № 2. С. 35-36.

Судя по летописным свидетельствам и житийным материалам, редко где насаждение христианства обходилось без насилия и принуждения с одной стороны и сопротивления -- с другой. Вот лишь несколько фактов.

Вторым до величине и значению городом Киевской Руси в период княжения Владимира Святославича был Новгород. Поэтому вслед за киевлянами предстояло креститься и новгородцам. Для этой цели в Новгород в 991 году был направлен епископ Иоаким Корсунянин, которого сопровождал новгородский воевода Добрыня (дядя Владимира по матери) -- тот самый, который за десять лет до этого устанавливал кумира над Волховом по повелению киевского князя. В помощь им была придана киевская дружина во главе с тысяцким князя Владимира Путятой.Татищев В.Н. История Российская. Т. 1. М.-Л., 1962. С. 112.

Узнав о цели, прибытия Добрыни с епископом, новгородцы порешили на вече не пускать в город этих миссионеров и не принимать новой религии. Понимая, что киевские дружинники прибыли с Добрыней не на прогулку, жители Новгорода взялись за оружие. Их действия направлял тысяцкий Угоняй и языческий жрец Богомил Соловей. Центром сопротивления, стала Софийская сторона. Чтобы крестители не перебрались на нее с Торговой стороны, где они принудительно привели к новой вере несколько сот новгородцев, был разметан мост через Волхов. Путята с помощью военной хитрости проник со своим отрядом в центр Софийской стороны и захватил самого Угоняя и его соратников. Но восставшие новгородцы продолжали сопротивляться. Лишь после того, как тайком переправившийся через реку отряд Добрыни поджег дома участников восстания, сопротивление противников христианизации Новгородской земли было подавлено. Когда по приказу Добрыни языческие идолы были повержены (деревянные предали огню, а каменные утопили в Волхове) и началась процедура принятия христианской веры, желающих креститься оказалось не так уж много. Воинам, княжеской дружины пришлось перейти от уговоров к прямому принуждению и силой загонять упорствовавших новгородцев в реку. Там же. С. 112-113.

Вся эта процедура принудительного обращения Новгорода в христианство дала новгородцам основание заявить, что их «Путята крестил мечом, а Добрыня огнем».

Немало драматических ситуаций, свидетельствовавших о непринятии христианства значительной частью горожан в селян Древней Руси и о насильственном обращении ослушников в новую веру, складывалось и в других местах.

Существует загадка, которая до сих пор ставит в тупик исследователей. Мы не располагаем ни одним свидетельством о создании на Руси церковной организации после крещения Владимира. Единственный источник -- Никоновская летопись, где говорится о деятельности митрополита Михаила Сирина, назначенного на Русь патриархом Фотием в 862 году, и подчиненных ему шести епископов. Однако в этих отрывках речь идет о временах Аскольда и о событиях, никак не связанных с религиозным актом 988 года.

Исследователи, отрицавшие «Корсунскую легенду» и считавшие, что Владимир крестился в Киеве или еще где-либо, полагали, что акт 988 года был делом не константинопольской кафедры, а римской или даже охридской (болгарской). Первая точка зрения основывалась главным образом на повествовании саги об Улафе Тригвисоне и никогда не имела серьезного распространения. В отличие от нее болгарская версия находила своих сторонников. М.Д. Приселков вообще утверждал, что русская церковь вначале формально входила в охридский диоцез и только во времена Ярослава Мудрого перешла в подчинение Константинополю. Приселков М.Д. Очерки по церковно-политической истории Киевской Руси X-XII вв. -

СПб., 1913. С. 23. Именно этим он объяснял молчание источников относительно основания на Руси церковной организации в конце Х века. Однако приведенная им аргументация оказалась слабой, что неоднократно подчеркивалось в специальной литературе. См.: Левченко М.В. Взаимоотношения Византии и Руси при Владимире // Византийский вестник. 1953. Т. 7. С. 216.

Имя Михаила как первого архиерея на Руси занимает в многочисленных списках киевских митрополитов первое место. Никоновская летопись // Полное собрание русских летописей. М., 1862. Т. 9. С. 13. Однако иногда вместо него фигурирует другое имя -- Леон (Леонт) Новгородская первая летопись старшего и младшего извода. - М.-Л. 1950. С. 473., которое в большинстве рукописей занимает второе место. Дискуссия, возникшая в науке по поводу этих двух иерархов, не имеет оснований. Недоразумение вызвано стремлением перенести деятельность созданной Фотием древнерусской иерархии во времена Владимира. Этим теряют всякий смысл споры вокруг вопроса о первом русском митрополите и о времени, когда архиепископский ранг был заменен митрополичьим.

Понятно, что какая-то церковная организация на Руси после 988 года должна была существовать. Ее должен был возглавлять архиерей, которому подчинялись бы пресвитеры (священники с правом литургии). Вопрос о ранге архиерея -- епископ или архиепископ (митрополит) -- пока оставим в стороне. Ни одного упоминания об этом архиерее в источниках нет. Вместо этого упоминаются епископы, причем во множественном числе.

В связи со сказанным выдвинем гипотезу, которая, по нашему мнению, объясняет и устраняет все недоразумения. В Киеве в момент крещения Владимира уже существовала и действовала епархия, созданная в 60-е годы IX века. До нас дошел список кафедр, подчиненных Константинопольской патриархии, утвержденный в 80-е годы Х столетия. В нем русская кафедра (в ранге митрополии) значится под номером 60. Это не могла быть только что основанная епархия, созданная после крещения Владимира, чему решительно возражает хронология.

Итак, Владимиру не было необходимости создавать новую епископию или архиепископию. Сложная борьба христианства и язычества в период 882-988 годов, так или иначе, отразилась на положении русской кафедры. Периоды подъема чередовались с периодами упадка. Не исключено, что в определенные промежутки времени русская кафедра оставалась незанятой. Однако традиция сохранилась и после акта 988 года должна была утвердиться окончательно.

Исходя из побочных летописных сообщений, можно прийти к выводу, что у Владимира Святославича и после принятия христианства сохранились напряженные отношения с киевской иерархией. Возникли они, вероятно, еще в период третьего антихристианского террора. Имеющиеся документы свидетельствуют о том, что, став христианином, Владимир доверял церковные дела не митрополиту, а Анастасу Корсунянину, считая его фактическим руководителем русской церкви. Под 988 годом читаем: «Володимеръ же поимъ царицю, и Настаса, и попы Корсуньскыя, мощи святаго Климента, и Фива, ученика его... а самъ прииде Кыеву» (далее идет рассказ о крещении киевлян) Ипатьевская летопись. Полное собрание русских летописей. - М., 1962. Т. 2. С. 101. Митрополит и киевские священники не упомянуты ни единым словом. Каково было их участие в обращении народа -- неясно.

Анастасу была доверена Богородичная церковь (Десятинная), построенная в качестве кафедрального храма. В ней служили «попы корсуньскыя», а не местные. Анастасу была отдана и десятина, назначенная великим князем на содержание древнерусской церковной организации. Там же. С. 109.

Трудно сказать, кто более виноват в сохранении напряженной обстановки -- Владимир или митрополит. Казалось бы, оба должны были стремиться к нормализации отношений, однако компромисса достичь не удалось и только смерть (или отставка?) архиерея разрядила атмосферу. Назначенный на русскую кафедру Иоанн сумел привести реальное положение дел в соответствие с официально признанным модусом. В результате появился Церковный устав Владимира, который по примеру аналогичного устава Аскольда санкционировал византийское церковное право на Руси. Памятники права Киевского государства. - М., 1952. Вып. 1. С. 235-254.

Как звали предшественника Иоанна, нам не известно. В списках киевских митрополитов, как отмечалось, Иоанн назван сразу за Леоном, который, в свою очередь, идет за Михаилом Сирином. Попробуем разобраться в этих именах, из которых наиболее проблематичным является Леон. Не исключено, что именно он был рукоположен Фотием сразу же после кончины Михаила. Правдоподобны и другие варианты. Не был ли, скажем, Леон тем архиереем, которого послал на Русь патриарх Игнатий после свержения непримиримого Фотия? Нельзя исключать и гипотезу, согласно которой Леон занимал киевскую кафедру в 80-х годах Ч века, то есть в период крещения Владимира, и был непосредственным предшественником Иоанна I.

Рассмотрим эти вопросы более детально. Между смертью Михаила Сирина (первого киевского иерарха) и актом 988 года прошло 125 лет. Понятно, что за это время на русской кафедре должны были смениться несколько лиц -- очевидно, не менее пяти, а возможно, и больше. Среди них, вне всякого сомнения, был и Леон. Возникает вопрос: куда падает хронологическая цезура -- в интервал между ним и Михаилом или же ним и Иоанном, а возможно, между тем и другим? Все три варианта выглядят вполне правдоподобно.

Однако существуют некоторые материалы, позволяющие склонить чашу весов в пользу раннего варианта. В Никоновском своде (чьи сведения основываются на тексте «Летописи Аскольда») читаем: «Леонтъ митрополитъ Кiевскiй и всея Руси. Того же лъта взя Владимеръ у блаженнаго патриарха Фотья Констянтиноградскаго митрополита Кiеву и всей Руси Леонта, и бысть радость велiа въ людехъ». Никоновская летопись. С. 64. О том, что Леон был рукоположен Фотием, свидетельствуют и другие тексты. Новгородская первая летопись старшего и младшего извода. - М.-Л., 1950. С. 478.

Как же звали предшественника Иоанна? Согласно утверждению «Церковной истории» Никифора Калиста Севастийского, во времена Василия II был назначен на Русь митрополит Феофилакт Севастийский. Поппэ А.В. Истоки церковной организации Древнерусского государства // Становление раннефеодальных славянских государств. - Киев, 1972. С. 134-135. Дата назначения не названа, однако это не могло произойти позднее 991 года. Следовательно, возможный хронологический диапазон определяется в рамках 976-990 годов. Вполне правдоподобно, что крещение Владимира происходило именно при этом иерархе. Возможно даже, что захват власти Владимиром произошел во время его понтификата.

Имя Иоанна как русского митрополита (архиепископа) упоминается не только в списках высших киевских иерархов, но и в других источниках, связанных, в частности, с канонизацией Бориса и Глеба. Успенский сборник XII-XIII вв. - М., 1971. С. 60-61. Иоанну принадлежит первое произведение из этого цикла -- «Служба Борису и Глебу» (около 1020 г.). Он пережил Владимира и продолжал выполнять свои функции до 30-х годов XI века, когда его сменил Феопемпт -- первое лицо на киевской кафедре, чьи прерогативы митрополита никогда не вызывали дискуссий.

Структура киевской митрополии времен Владимира известна частично. Сколько епископий и какие именно входили в ее состав -- не знаем. Во времена Аскольда Михаилу Сирину подчинялись шесть архиереев, из числа которых двое пребывали в Киеве, а четыре действовали на периферии. Сохранилась ли эта структура и позже, никаких свидетельств нет. Проблема усложняется невыясненностью вопроса о географическом распространении христианства в те времена. Не вызывает сомнения обращение Новгородской земли. Новгородский епископ Иоаким, упоминаемый в разных источниках, в частности, в списках новгородских архиереев Новгородская первая летопись старшего и младшего извода. - М.-Л., 1950. С. 160, 163, 473 и др., -- особа реальная. Его записи использованы местными летописцами более позднего времени.

Сообщения о крещении якобы в конце Х века Суздальско-Ростовской земли, об основании там города Владимира и Владимирской епархии вообще не соответствуют действительности (о чем речь шла выше). Владимир-на-Клязьме основан правнуком «равноапостольного» князя -- Владимиром Мономахом. Однако сведения о ростовском епископе Феодоре, посвященном в сан при Владимире Святом, считаем достоверными. Он рукоположен около 990 года, но вскоре был вынужден бежать от неподдатливых мерянских язычников; перебрался в Суздаль, но в 1010 году вернулся в Ростов. В 1014 году переехал в Киев, где и умер в 1023 году.

В Никоновской летописи под 992 годом имеется запись о посвящении митрополитом Леоном епископов: Неофита Черниговского, Феодора Ростовского, Стефана Владимирского (на Волыни), Никиты Белгородского. Никоновская летопись. С. 64-65. Но это сообщение опровергается тем, что все перечисленные лица (за исключением Феодора Ростовского) и именно в тех же ролях встречаются в источниках конца XI - начала XII века как современники (и участники) событий того времени. Так, черниговский епископ Неофит принимал участие в перенесении мощей Бориса и Глеба в 1072 году. Успенский сборник XII-XIII вв. - М., 1971. С. 62. Печерский игумен Стефан (позднее настоятель Кловского монастыря в Киеве), посвященный епископом во Владимир-Волынский где-то в конце 80-х или в начале 90-х годов XI в., в ранге епископа упоминается под 1091 годом. Ипатьевская летопись. С. 202. Умер он в 1094 году.

С Никитой Белгородским дело намного сложнее. В источниках его особа как бы раздвоилась. По свидетельству «Сказания чудес св. Романа и Давида», епископ Никита из Белгорода принимал участие в упомянутом выше перенесении мощей Бориса и Глеба в 1072 году Успенский сборник XII-XIII вв. - М., 1971. С. 62., однако по свидетельству «Повести временных лет» белгородский епископ с этим же именем принимал участие в другой аналогичной церемонии, которая происходила в 1115 году. Ипатьевская летопись. С. 277-280. Он был рукоположен годом раньше; следовательно, в 1072 году никак не мог быть епископом. Очевидно, это ошибка агиографа (Лазаря Вышгородского), вполне понятная, тем более, что в некоторых рассказах, посвященных акту 1072 года, находим еще и имя Стефана Белгородского.

Трудно представить себе случайное стечение такого количества независимых друг от друга совпадений. Поэтому считаем, что реестр Никоновской летописи, очевидно, базировавшейся на церковных документах, является анахронизмом, который проецирует сообщения второй половины XI - первой половины XII века в конец Х столетия. Хронисты XVI века использовали списки местных иерархов, относя первые названные в них имена ко временам Владимира Святославича.

Подводя итоги существующим известиям, можно с большей или меньшей долей достоверности утверждать наличие в конце Х века следующих кафедр: киевской (переяславской) митрополии (Феофилакт Севастийский, позднее -- Иоанн I); епископий в Новгороде (Иоаким) и Ростове (Феодор). Проблематичным, но вполне вероятным является существование кафедр в Белгороде, Чернигове и Владимире-Волынском, что подтверждается географическими соображениями и исторической традицией. Можно предположить также основание епархии в Полоцке и Турове, хотя про них у нас нет никаких упоминаний. Немного позднее к ним, очевидно, была добавлена Тмутараканская епископия.

Очень интересным является вопрос о Переяславе, который уже в IX веке выступает в источниках как третий по значению центр Руси. Переяславская епархия, вне всякого сомнения, принадлежит к старейшим, однако проблема усложняется вопросом, где именно находилась резиденция Русского митрополита. Исследователей давно интересуют сообщения, которые связывают деятельность высшего иерарха Руси не с Киевом, а с Переяславом. Оставим в стороне свидетельство «Повести временных лет», которая называет митрополитом переяславским Ефима Скопца -- современника Владимира Мономаха. Ипатьевская летопись. С. 200. Эту неточность легко объяснить далекой традицией, которая, однако, в свою очередь требует объяснения. Действительно, по некоторым данным существовал другой митрополит -- Ефрем, который жил в середине XI века. В списках киевских архиереев он назван после Илариона и перед Георгием. Новгородская первая летопись старшего и младшего извода. - М.-Л., 1950. С. 473 В летописном тексте этот иерарх упоминается под 1055 годом.

Никоновская летопись прямо утверждает, что во времена Владимира резиденция митрополита находилась в Переяславе. Наиболее серьезным документом является титулатура митрополита Леона -- автора трактата «Про опресноки»: в некоторых списках он назван «Переяславским». Трудно переоценить значение этого источника. Из него становится ясным, что Переяслав действительно был резиденцией высших иерархов Руси практически от самого основания кафедры. Особенно после переворота 882 года, когда христианство временно утратило значение государственной религии. Поэтому киевские митрополиты стремились (или же были вынуждены) держаться подальше от столицы. Эта традиция существовала некоторое время и после акта 988 года. Исследователи считают, что перенесение митрополии в Киев произошло при Феопемпте около 1039 года. Голубинский Е.Е. История Русской церкви. Т.1. Ч. 1. 328-329. Возможно, это случилось раньше, при Иоанне I, однако принципиального значения это уточнение не имеет. Оно не может изменить общей тенденции, которая ярко отражает необычайно сложный процесс утверждения христианства на Руси.

§ 4. Развитие государственности и церкви при Ярославе Мудром (1019-1054)

После смерти Владимира, наступившей в 1015 году, между его сыновьями разгорелась борьба за великокняжеский стол. Вначале Киев захватил Святополк, находившийся в Вышгороде и первым узнавший о смерти отца. Одного за другим он убил братьев Бориса, Глеба и Святослава, в которых видел потенциальных претендентов на киевский престол. За эти действия Святополк получил в народе прозвище «Окаянный», под которым и вошел в историю. Коварство и жестокость, однако, не помогли ему утвердиться на киевском столе, в спор за который решительно вступил старший сын Владимира Ярослав.

Родился Ярослав в 978 году. Его матерью была полоцкая княжна Рогнеда. Как и отец, он получил в надел далекий новгородский стол. Летописи вплоть до 1014 года не удостаивают его своим вниманием. Видимо ничего примечательного на севере Руси в это время не происходило. Ярослав спокойно правил Новгородом. Из ежегодной дани в 3 тысячи гривен, которая собиралась с Новгородской земли, 2 тысячи он оставлял на содержание своей дружины и 1 тысячу гривен отсылал в столицу Руси. Так было до 1014 года, когда, по сообщению летописи, Ярослав решил отказать Киеву в выплате традиционного «урока». Непокорность сына вызвала сильный гнев Владимира, и он приказал готовить военный поход на север. Повесть временных лет. Ч. 1. С. 89. Болезнь, а затем и смерть великого князя резко изменили политическую ситуацию на Руси.

Ярослав готовился вступить в борьбу с родным отцом, когда в Новгород прискакал гонец из Киева от сестры Предславы с сообщением о смерти Владимира. Пришлось срочно менять планы. Заручившись поддержкой новгородского веча, Ярослав во главе с трехтысячного войска выступил на Киев. Битва под Любечем, состоявшаяся осенью 1015 года между Ярославом и Святополком, была выиграна новгородским князем. Святополк бежал к печенегам, а Ярослав торжественно вступил в столицу Руси Киев.

В благодарность за помощь Ярослав не только щедро наградил новгородцев, но и дал им «Правду и Устав» - сборник правовых норм при рассмотрении различных конфликтов среди новгородского населения. В нем содержались статьи, определявшие штрафы за убийство, оскорбление личности, регламентировавшие положение изгоев - новых жителей города, порвавших со своими общинами. Незабытыми, естественно, оказались и высшие слои общества, чья жизнь и честь в первую очередь охранялись законом. В целом юридический кодекс «Правда Русская», несмотря на новгородскую приуроченность, имел важное общерусское значение. Он отражал черты жизни русского средневекового города вообще и сохранял свою юридическую силу на протяжении нескольких веков.

Успех Ярослава, однако, не был полным. Вскоре на Русь с большим наемным войском, куда входили поляки, немцы, венгры и печенеги, двинулись Болеслав I Храбрый и Святополк. Ярослав, потерпев поражение на Буге, ушел в Новгород. Киевский стол снова оказался в руках Святополка. Фактически же хозяевами положения в Киеве являлись поляки. Они были единственной реальной силой, на которую мог опереться Святополк и от которой всецело зависел. Расквартировав гарнизоны наемников в Киеве и его ближайших пригородах, Святополк не обращал внимания на то, что они грабили мирных жителей. Вскоре против пришельцев поднялось народное восстание, вынудившее польского короля Болеслава I Храброго вернуться на родину. Оставленный союзниками, Святополк был наголову разбит Ярославом в 1019 году на реке Альте под Переяславлем и вновь бежал из Киева. На киевском столе окончательно утвердился Ярослав.

Годы княжения Ярослава Мудрого (1019-1054) явились периодом дальнейшего подъема Киевской Руси и ее столицы. Одновременно с огромным строительством, развернувшимся в Киеве, Ярослав энергично продолжал мероприятия по защите южных границ Руси от кочевников. Началось строительство новой линии оборонительных рубежей по Роси, призванной исключить внезапные набеги печенегов на русские земли. Короткая фраза летописи 1032 года -- «нача (Ярослав -- М.Б.) ставити городы по Роси», как и сообщение предыдущего года о расселении в Поросье «многих ляхов» Повесть временных лет. Ч. 1. С. 101., плененных Ярославом во время похода на червенские города, свидетельствуют о том, что киевское правительство (как и при Владимире) решало проблему обороны южных рубежей Руси за счет привлечения населения из других регионов. Свободных людских резервов на юге Руси, по-видимому, не было. Среди городков, построенных на Роси, самым крупным был Корсунь.

В летописи первый период правления Ярослава описан чрезвычайно кратко, однако даже по этим лаконичным свидетельствам можно заключить, что он был наполнен многими событиями и не отличался особой стабильностью внутриполитической ситуации. Не успел Ярослав «утереть пота с дружиною своею» после борьбы со Святополком за Киев, как ему пришлось столкнуться с племянником Брячиславом, князем полоцким. В 1021 году он осуществил стремительный наезд на Новгород, взял его и подверг разграблению. Ярослав решительно среагировал на акцию Брячислава. На реке Судомири он настиг полочан и нанес им поражение. Брячислав бежал в свой Полоцк. Причина конфликта в летописи не раскрыта, но, как справедливо полагал А.Н. Насонов, возник он из-за претензий Полоцка на ключевые позиции одного из ответвлений пути «из варяг в греки» -- витебский, открывавший выход земли к балтийским рынкам Насонов А.Н. «Русская земля» и образование территории Древнерусско-го государства. - М., 1951. С. 151.. Как свидетельствует Софийская 1-я летопись, Брячислав получил от Ярослава два города -- Усвят и Витебск. Ценой этому было обещание всегда быть с великим киевским князем «за один», которое он не нарушил до самой смерти. «И воеваша Брячиславль с великимъ Ярославомъ (вместе -- М.Б.) вся дни живота своего» Полное собрание русских летописей. - СПб., 1851. Т. 5. С. 134..

Старшие дети Владимира погибли в междоусобной борьбе. Из младших сыновей один Мстислав решился на войну с Ярославом. Получив от отца Тмутаракань на Азовском море, Мстислав успешно воевал с хазарами и касогами (черкесами) и распространил свою власть на земли Северного Кавказа. Уже в то время князь прославился своими ратными подвигами. Во время кавказского похода русские сошлись с черкесами. Войска выстроились для битвы, но тут Мстислав вызвал на поединок касожского князя Редедю. Поединок закончился тем, что Мстислав «зареза» Редедю «пред полками касожскими», после чего черкесы отступили с поля боя. При князе Игоре Старом Таматарха была резиденцией «царя русов» Хельга. Заполучив Тмутаракань, Мстислав как бы унаследовал от Хельга его «царство». Владея богатыми торговыми городами в Крыму и на Тамани, Мстислав располагал не меньшими средствами, чем киевский князь. До Мстислава новгородские князья по крайней мере трижды завоевывали Киев, имея в своем распоряжении скандинавские отряды и силы Северной Руси. Тмутараканский князь решил повторить их опыт, опираясь на свои крымские владения.

В 1023 году, оставив свой тмутороканский княжеский стол, на Русь выступил Мстислав Владимирович, прославившийся своими победами над косогами. Ярослав находился в Новгороде, когда он с дружиной появился у стен столицы Руси. Расчет Мстислава на овладение Киевом не оправдался. К этому времени позиции Ярослава здесь были достаточно прочными, и киевляне не хотели другого князя. Получив решительный отказ -- «не прияша его кыяне»,-- Мстислав ушел в Чернигов, где и утвердился на княжеском столе. Появление князя в Чернигове, издревле управлявшемся из Киева, не входило в расчеты Ярослава. Собрав большую дружину, в числе которой находились и варяги во главе с воеводой Якуном, он двинулся к Чернигову. Навстречу ему выступил Мстислав. В жестокой сече, состоявшейся в 1024 году под Лиственом, Ярослав потерпел поражение и бежал в Новгород. Почему в Новгород, а не в Киев, где «бъяху мужи Ярославли», остается загадкой.

В конце концов Ярославу пришлось смириться с соседством энергичного Мстислава, а тот, в свою очередь, признал право старшего В конце концов Ярославу пришлось смириться с соседством энергичного Мстислава, а тот, в свою очередь, признал право старшего брата на Киев. «И посла Мьстиславъ по Ярослава, глаголя: «сяди с своемъ Кыевъ: ти еси старейшей братъ, а мнъ буди си сторона» Повесть временных лет. Ч. 1. С. 100.. Соглашение братьев закреплено мирным договором 1026 году у Городца, согласно которому Русь поделилась на две сферы влияния: Левобережье Днепра с Черниговом отошло к Мстиславу, Правобережье с Киевом осталось за Ярославом.

«И начаста жити мирно и в братолюбьствъ, и уста усобица и мятежь, и бысть тишина велика в земли» Повесть временных лет. С. 100.,-- так оценил летописец результаты мирного договора у Городца. Из этого и последующих сообщений летописи видно, что раздел Руси 1026 года был формальным, не приведшим к образованию двух государственных структур. Речь может идти, по существу, о первых признаках зарождения на Руси коллективной формы правления, в данном случае системы дуумвирата. Произошло своеобразное рассредоточение политических функций между двумя центрами «Русской земли» -- Киевом и Черниговом, которые теперь вместе управляли огромной страной. Такая децентрализация власти в целом положительно сказалась на внутреннем развитии Киевской Руси. Об этом свидетельствуют бурное строительство Киева, Чернигова, Переяславля, других древнерусских городов, мероприятия по укреплению государственных рубежей.

В области внешней политики Ярослав и Мстислав вместе решали все основные вопросы: в 1031 году они ходили на Польшу и вернули Руси Червенские города.

После смерти Мстислава, наступившей в 1036 году, Ярослав стал единоличным правителем Киевской Руси. Авторитет его в это время был достаточно высок. Об этом, в частности, может свидетельствовать акция заточения в киевский поруб брата Судислава, князя псковского, чем-то не угодившего Ярославу. В начальный период великокняжеского правления он не мог себе позволить столь жестокого обращения с политическими противниками. Последующие действия Ярослава также указывают на особую прочность его положения. Не случайно неизвестный автор, оставивший в центральном нефе Софийского собора в Киеве запись о смерти Ярослава Мудрого, назвал его «царем». Высоцкий С.А. Древнерусские надписи Софии Киевской XI-XIV вв. - Киев, 1966. Вып. 1, с. 39.

Киевские летописцы не без основания называли Ярослава «самовластец Русьстей земли». Повесть временных лет. С. 101. Слово «самовластец» было дословным переводом греческого титула «автократор» (самодержец). Так Русь впервые познакомилась с византийским понятием «самодержавие». После объединения Руси князь Ярослав приступил к выполнению грандиозных строительных проектов, призванных возвеличить его власть. Замысел состоял в том, чтобы перестроить русскую столицу по образу и подобию Царьграда. Софийский собор и крепость с Золотыми воротами были главными достопримечательностями византийской столицы. По приказу Ярослава в 1037 году в Киеве были заложены «город великий» (крепость) с Золотыми воротами и Софийский собор. По словам летописца, князь собрал книжников и писцов многих и «прекладаше (книги -- М.Б.) от грек на словеньское письмо», строил церкви, наказывал священникам учить людей грамоте. Повесть временных лет. С. 102. За это Ярослав получил прозвище Мудрый.

В 1044-1045 годах Владимир «заложи Новъгород (детинец -- М.Б.) и сдела его», а через год основал храм «Святую Софию в Новегороде». Новгородская первая летопись. С. 180-181. Старый деревянный храм Софии имел 13 куполов, как и константинопольская София. Киевская София подражала тому же образцу. Каменный собор Софии в Новгороде венчали пять куполов. В нем отсутствовали мозаики, характерные для византийских храмов.

Длительная война между Киевским и Новгородским княжествами, вспыхнувшая после смерти князя Владимира Святославича, осложнила взаимоотношения между светской властью и церковным руководством. Греческое духовенство, прибывшее на Русь в свите царевны Анны, отстаивало право на киевский престол детей, рожденных в христианском браке. Такая позиция неизбежно вела к конфликту между высшими греческими иерархами и старшими сыновьями Владимира, которые были в глазах греков незаконнорожденными и не могли наследовать власть. Столкновение между Ярославом и Святополком стало новым источником раздора. Митрополит Иоанн I тесно сотрудничал со Святополком, а затем с королем Болеславом, который помог Святополку изгнать Ярослава из Киева. Предположительно в 1020 или 1026 году Иоанн I освятил новопостроенную вышгородскую церковь и перенес в нее мощи князей Бориса и Глеба. Шахматов А.А. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. - М., 1908. С. 57-59. То было последнее упоминание о пребывании Иоанна на киевской митрополии.

Киевский летописец сложил панегирик в честь Ярослава, покровителя православной церкви и строителя грандиозного храма Святой Софии. Свидетельство летописца оказало решающее влияние на историографическую традицию, заслонив собой некоторые существенные моменты. Дело в том, что Ярослав в первые семнадцать лет правления не проявлял такого рвения в церковных делах, как его брат Мстислав.

В 1022 году Мстислав построил церковь Святой Богородицы в Тмутаракани, а в 1031-1036 годах выписал мастеров из Византии и воздвиг в Чернигове каменный собор Спаса Преображенья. Историки искусства считают его самым византийским собором Древней Руси. Смерть Мстислава принесла большие перемены. Став «самовластием» Руси, Ярослав должен был позаботиться об упорядочении церковных дел и впервые выделил значительные средства на нужды духовенства. В 1036 году в Чернигове был завершен Спасский собор, а в 1037 году Ярослав заложил «церковь Святые Софья митрополью» и принял в Киеве нового митрополита.

После переезда Ярослава в Новгород в 1024-1026 годах русскую церковь фактически возглавил новгородский епископ Аким Корсунянин, неотлучно находившийся при особе князя. В 1030 году Аким умер, передав кафедру своему ученику Ефрему. Не имея епископского сана, Ефрем не мог руководить русской церковью. В связи с приездом в Киев нового митрополита Ярослав в 1036 году лишил Ефрема его должности и прислал в Новгород епископа Луку Жидяту.

Вероятно, при Луке Жидяте в кругу новгородских книжников была составлена одна из древнейших заметок летописного характера, гласившая: «Аким Корсунянин бе в иепископстве лета 42 и бе в него место ученик его Ефрем, иже нас учил». Новгородская первая летопись. С. 473. Ефрем замещал епископа Акима и «учил» новгородцев между 1030 и 1036 годами. Другой ранней записью можно считать список первых церковных иерархов Руси, предшествующий приведенной выше заметке: «А се русьстии митрополиты: Леонтий, Михаил, Иоан, Феопементъ...». Указание на Иоанна I как предшественника Феопемпта доказывает осведомленность летописца. Характерно, что ни в одном из ранних киевских сводов имя Иоанна не упоминается. Список «А се новгородскыи епископы» не содержит дат, но дает точный расчет времени владычества первых новгородских иерархов. Сведения о Луке Жидяте отличаются наибольшим количеством подробностей и включают сведения о дне и месте его смерти, месте погребения. Епископ Жидята имел склонность к литературному труду. Его «Поучение к братии» было включено в текст новгородской летописи. Епископ умер в 1060 году.

Главным центром летописания в Южной Руси стал Киево-Печерский монастырь. Обитель была основана Антонием из Любича, принявшим пострижение во время путешествия в Византию. Монастырь возник в окрестностях села Берестова, служившего летней резиденцией князя Владимира, а позднее князя Ярослава. Придворным священником в Берестове был Иларион, «муж благ, книжен и постник». Придворная жизнь тяготила его, и он втайне ископал себе «печерку малу двусажену» в песчаном обрыве на берегу Днепра посреди великого леса. После переезда на митрополичий двор в 1051 году Иларион забросил свою печерку, но в ней поселился инок Антоний. По другой версии, Антоний избрал для поселения более поместительную пещеру, «юже беша ископали варязи». Пещера служила складом для всякого рода поклажи и «сосудов латинских», но затем была заброшена варягами.

Обитель располагалась на землях княжого села, и монахи не могли избежать тесного общения с семьей и окружением киевского князя. Изяслав Ярославич приходил с дружиной к печер ским монахам за благословением и молитвой. К великому неудовольствию князя -- печерские иноки постригли и приняли в свою обитель сына знатного боярина Ивана, а также «каженика (скопца) некоего от княжа дома», который был домоуправителем у князя. Постриженный под именем Варлаама, сын боярина стал первым игуменом монастыря. При Варлааме в обители было 20 иноков, при его преемнике Феодосии -- 100. С разрешения Изяслава «пещерники» стали строить здания над обрывом на киевской «горе». Покровительство князя и средства знатных пострижников обеспечили процветание обители. В монастыре был воздвигнут Успенский собор, поставлены «кельи мнози», обитель ограждена «столпьем» (частоколом). Отношения обители с князьями не были безоблачными. Печерские иноки осуждали «которы» -- княжеские усобицы, губившие Русскую землю, не желали мириться с тем, что киевские князья нарушали клятву на кресте. Пастырь монашеской братии и подлинный глава монастыря Никон Великий, учитель Феодосия, неоднократно спасался от княжеского гнева в Тмутаракани. Старец Антоний принужден был бежать из основанного им монастыря и некоторое время провел в изгнании в Чернигове. Феодосию грозили арест и заточение. Печерские иноки предъявляли к монашескому житью более высокие требования, чем киевский митрополичий дом. Минуя митрополита грека, они заимствовали непосредственно из Византии Студийский монастырский устав, отличавшийся суровостью.

Круг образованных людей, причастных к летописанию, был узким. Печерские монахи исполняли различные должности как в столице, так и в провинции. Это создавало возможности для ознакомления с печерским летописанием духовенства в разных концах страны. Древний киевский свод подвергся переработке в Новгороде в 1050 году и был доведен до 1079 года, после чего новгородская летопись попала в Киев и стала одним из главных источников для киевского свода 1093 года. В конце концов русские книжники собрали и свели воедино легенды новгородского и киевского происхождения.

Одной из важнейших забот правительственной деятельности Ярослава, направленной на укрепление централизующего значения Киева, являлась православная церковь. Он хорошо понимал ее место в структуре феодального государства и не жалел средств для того, чтобы оно было как можно более прочным. Еще при Владимире церковь получила специальный устав, определявший ее правовой статус в системе государственного управления. При Ярославе церковные привилегии были еще более расширены. Во всех городских центрах развернулось строительство православных храмов, началось основание монастырей. Крупнейшим из них был Киево-Печерский, являвшийся средоточием не только православия, но и культуры, просвещения.

Церковный устав князя Ярослава Мудрого, составленный при участии митрополита Илариона, много внимания уделяет преступлениям против нравственности, брака и семьи. Если устав Владимира только перечислял злодеяния, не определяя размеров платежей за содеянное, то устав Ярослава фиксирует суммы судебных штрафов. Так, за «умчание девки» виновный платил 5 гривен золота потерпевшей «за срам» и 5 гривен епископу, если «девка» была боярской дочерью. За дочь «менших бояр» выплачивалось соответственно по гривне золота, а за дщерь «добрых» людей -- по 5 гривен серебра Отношение золота к серебру тогда принималось как один к де-сяти. 5 гривен золота, следовательно, равнялись 50 гривнам серебра.. Похищение «девки» бывало, как правило, компанейским предприятием, в котором участвовали товарищи похитителя, именуемые в уставе «умычниками». Так вот эти «умычники» обязаны были уплатить епископу по гривне серебра каждый, а «казнил» (наказывал) их уже сам князь.

Устав Ярослава ставит вне закона древние формы семьи, -- такие, как многоженство. «Если кто, -- гласит одна из статей устава, -- две жены имеет, то епископу 40 гривен, а ту, которая подлегла (вторую, незаконную жену), взять в дом церковный, а первую держать по закону».

Появление монастырей в период княжения Ярослава обусловило наличие в церковном уставе князя узаконений, касающихся монашества. Составителей устава очень тревожили моральные аспекты поведения братьев и сестер во Христе. За «блуд» с «черницею» (монахиней) надо было выложить круглую сумму -- 100 гривен. Относительно же монаха или монахини, «впавших в блуд» епископ по своему усмотрению определял меру пресечения. То же самое грозило попу и попадье, попавшим в сети порока. Обильные возлияния среди духовенства были столь привычным занятием, что провинившимися считали лишь тех попов и «чернецов» (монахов) которые «упивались без времени», то есть в неподходящий момент, например во время службы.

Уход из монашества считался серьезным прегрешением, караемым епископом: «Аще чернець или черница рострижеться, епископу в вине, во что их обрядит».

Церковный устав Ярослава предоставлял епископу право взимания судебного штрафа с поджигателей: «Аже кто зажьжеть двор или гумно, или что иное, епископу 100 гривен, а князь казнить». Общему суду епископа и князя подвергались «тати» (воры), укравшие коноплю, лен, «всякое жито», одежду, исподнюю и верхнюю. Все эти и многие другие правонарушения, отданные уставом Ярослава на суд церкви, приносили ей крупные доходы.

Вырос международный авторитет церкви. В немалой степени этому способствовал акт избрания на киевскую митрополичью кафедру собором русских епископов известного отечественного церковного деятеля и писателя Илариона.

В первые шестьдесят с лишним лет истории Русской митрополии, как мы уже видели выше, предстоятель Русской церкви назначался в Константинополе и был всегда либо болгарского, либо греческого происхождения. Как правило, это были люди необразованные и безнравственные, приобретавшие священный сан за мзду, установленную греческим законодательством. Из двадцати пяти митрополитов-греков в рассматриваемое время только пять или шесть отличились образованностью и благочестием. Во всяком случае, на протяжении всей первой половины XI столетия история не донесла до нас ни одного сколько-нибудь яркого имени русского первоиерарха.

Русская государственная власть, имевшая национальную церковь, естественным образом стремилась иметь возле себя и национального митрополита. И вот, уже на исходе правления Ярослава Мудрого такой случай наконец представился. После смерти митрополита Феопемпта в 1048 году греки три года не присылали нового митрополита. К этому времени закончилась война Ярослава с Византией, в ходе которой греки варварски ослепили 800 русских пленных. И вот в 1051 году «Бог князю вложил в сердце» поставить митрополита из русских. Таковым стал упомянутый выше священник Иларион. Он отличался образованностью и благочестием. Не ограничиваясь исполнением своих обязанностей, он налагал на себя особенные подвиги.

Ещё будучи в сане пресвитера, он написал замечательное слово. Оно было озаглавлено: «О законе, Моисеем даннем, и о благодати и истине, Иисус Христом бывших, и како закон отыде, благодать же и истина всю землю исполни, и вера во вся языки простреся и до нашего языка русского, и похвала кагану нашему Владимиру, от него же крещени быхом, и молитва к Богу от всея земли нашея» (в настоящее время известно как «Слово о законе и благодати»), проникнутое особой радостью при изображении плодов крещения русского народа, сопровождающееся похвалой Владимиру. В старину это похвальное слово было очень известным, летописцы часто заимствовали из него разные положения и прилагали их для прославления благодеяний других князей.