Особенности проведения экономических реформ Дэна Сяопина и их итоги

Дэн Сяопин к власти относится иначе, чем его предшественник. Если для Мао - это установка на завоевание власти сначала в партии, а затем в стране, то у Дэна мы, вообще не наблюдаем стремления к формальному обладанию верховной властью. В ответ на вопрос одного из членов японской делегации в 1977 г. он говорит, "что не собирается становиться премьером, а хочет быть заместителем".

Для Дэна Сяопина власть - это, прежде всего, необходимый управленческий ресурс, без которого невозможна реализация поставленных целей. Тем не менее, для осуществления экономических преобразований в стране Дэну необходимо обладание реальной властью и он делают все для того, чтобы ее получить, а получив - сохранить.

Глава 2. Экономические и политические реформы Дэн Сяопина

2.1 Особенности нового курса (1970-1980 гг.)

После смерти Мао Цзэдуна в 1976 году будущий отец реформ Дэн Сяопин шел к власти путем интриг и закулисных договоренностей. В отличие от Михаила Горбачёва, спокойно заполучившего власть из рук советских партийных старцев, Дэн был вынужден отчаянно бороться за возвращение к рулю управления. За полгода до смерти «великого кормчего» его сняли со всех постов и «навечно» исключили из Коммунистической партии Китая за приверженность «капиталистическому пути». Дэн, пользовавшийся огромным влиянием в армии и среди старой партийной бюрократии, формально не занимал высоких постов. Страной правил официальный наследник Мао - Хуа Гофэн, который понимал необходимость перемен, но не отваживался на решительные действия из страха утратить легитимность статуса преемника «великого кормчего».

Ноябрьский 3-й пленум 11 -го созыва 1978 г. явился своеобразным водоразделом между плановой моделью развития советского образца и современной экономической реформой.

Первоначально реформа не имела какого-либо четкого теоретического обоснования. Основным принципом реформирования стал лозунг: "Переходить через реку, нащупывая па дне камни".

Показатели душевого производства КНР в 1978 г. составляли: по стали

- 34 кг против среднемирового уровня в 165 кг (СССР - 580 кг, Япония - 889, США - 568); по углю - 662 кг против среднемирового уровня в 820 кг (СССР

- 2771, США - 2738); по нефти - 112 кг против среднемирового уровня в 707 кг (СССР - 2191 кг, США - 1962); по электроэнергии 275 тыс. кВт/ч против среднемирового уровня в 1806 тыс. кВт/ч (СССР - 4601 тыс. кВт/ч, США - 10 452, Япония -4909); по зерну 276 кг против среднемирового уровня в 373 кг (СССР - 878, США - 1243); по хлопку - 2 кг против среднемирового уровня в 3 кг (СССР- 10, США- 11); по мясу - 9 кг против среднемирового уровня в 25 кг (СССР - 51 кг, США - 77 кг).

Тем не менее уже в 1978 г. КНР занимала 1-е место в мире по производству тканей; 2-е - по зерновым, чаю и ряду масличных культур; 3- е - по хлопку, бобовым, мясу, углю, химическим удобрениям; 5-е - по стали, 7-е - по электроэнергии, 8-е - по нефти.

Китайская экономика отличалась крайне низкой производительностью труда (ниже, чем в СССР, в металлургии - в 11 раз, в угольной промышленности - в 3 раза).

Региональное развитие страны характеризовалось ярко выраженной неравномерностью. Более или менее благополучные восточные районы страны резко контрастировали с крайней нищетой западных областей.

Сравнительно низким уровнем характеризовалось развитие науки, образования, культуры. В этих важнейших областях Китай отставал от мирового передового уровня самое скромное на 30 лет.

Первый этап реформы (1978-1984 гг.) обычно называют этапом реформирования аграрной экономики. Однако вряд ли стоит его идеализировать. С одной стороны, успехи были несомненными и впечатляющими: так, производство зерна увеличилось с 304,77 млн т в 1978 г. до 407,31 млн тв 1984 г. Однако данный успех во многом имел спонтанный характер.

Главной особенностью начала реформ можно назвать осторожность, постепенность и настойчивость.

Лозунгом 1980 г. было объявлено сочетание плана а рынка. В 1981 г. выдвинут новый лозунг: «Плановая экономика - главное, а рыночная - второстепенное».

В 1983 г. экономика условно была разделена на 4 сферы. В первую область директивного, прямого регулирования входили крупные промышленные предприятия и оборонная промышленность (примерно 30% валового промышленного производства). Вторая область (частичного директивного планирования) охватывала примерно 10% промышленного производства. Третья область (30%) (охватывающая средние и частично мелкие предприятия) подлежала так называемому направляющему планированию. Наконец, остальные 20% экономики регулировались исключительно рынком.

Период 1978-1984 гг. вобрал в себя следующие процессы: скоротечное крушение в результате массового перехода аграрного сектора на семейный подряд такого детища левацких социальных экспериментов, как «трехступенчатая система собственности народных коммун с собственностью производственных бригад в качестве Основы»; первые попытки оживления госсектора за счет расширения хозяйственной самостоятельности предприятий; «теоретическое» уравнивание в правах коллективной собственности с государственной; быстрое развитие нового коллективного уклада в городах как меры по смягчению проблем трудоустройства; объявление индивидуальной трудовой деятельности «полезным дополнением» к «социалистической общественной собственности»; выработку первых законодательных актов, стимулирующих привлечение прямых иностранных инвестиций. Весомый вклад в теоретическое обоснование многоукладности экономики в Китае в этот период внесли ученые-экономисты Сюэ Муцяо, Сюй Ди-синь. Дун Фужэн, Хэ Цзяньчжан, Ду Жунынэн, Юй Гуаньюань

За первый период реформы объем ВВП вырос с 320,19 млрд, юаней (1977 г.) до 717,10 млрд (1984 г.), а ВВП на душу населения с 339 до 692 юаней.

В октябре 1984 г. 3-й пленум ЦК КПК 12-го созыва принял постановление о реформе экономической системы в городах, чем объявлялся ее второй этап.

Второй этап реформы (1984-1992 гг.) можно назвать ускорением демонтажа плановой системы советского образца и постепенным переходом к рыночной экономике.

Октябрьский пленум 1984 г. объявил курс на осторожность и взвешенность. 1985 и 1986 гг. были объявлены «периодом урегулирования» диспропорций. К этому времени Китай вышел на первое место в мире по производству зерна, хлопка, угля, на 4-е - по производству стали и электроэнергии, на 5-е - по добыче нефти.

«Построение социализма с китайской спецификой». На нем была провозглашена задача доведения к 2050 г. среднедушевого ВВП на душу населения до уровня среднеразвитых стран мира. Лозунг 1981 г. («Плановая экономика -- главное, а рыночная -- первостепенное») был заменен в 1987 г. на новый: «Государство регулирует рынок, а рынок ориентирует предприятие».

В 1988 г. Китай вышел на первое место по производству цемента.

Темпы прироста промышленности составили около 21%.

Политическая драма лета 1989 г. несколько затормозила не только политическое, но и экономическое развитие страны (ВВП вырос лишь на 3,9%). Вновь был объявлен курс на «урегулирование экономики», который продолжался и в 1989 г. Объем ВВП за этот период вырос с 593,45 млрд, юаней (1983 г.) до 2663,81 млрд (1992 г.), а ВВП на душу населения с 580 до 2287 юаней.

К концу второго этапа экономической реформы экономическая структура страны продолжала оставаться весьма отсталой. К примеру, в 1990г. группа экономистов из Хэйлунцзянского университета под руководством профессора Сгон Инъу осуществила сравнительный анализ сопоставления уровней развития Китая с США, Германией, Британией, Францией и Японией. Результаты этого анализа подытожены в табл. 1.

Таблица 1. Коэффициенты подобия экономической структуры КНР по отношению к индустриальным странам

По мнению Сюн Инъу и его коллег, к началу 1990-х гг. Китай находился на уровне 1880-1890-х гг. США и Британии, на уровне начала XX в, Германии и Франции.

Период 1984-1988 гг. отмечен первым официальным закреплением в документах КПК (в постановлении ЦК КПК о реформе хозяйственной системы, октябрь 1984 г.) курса на «развитие многообразных форм экономики и способов хозяйствования» при главенстве общественной собственности на средства производства. На селе наблюдается бурное развитие волостных и поселковых предприятий, индивидуального уклада, в аграрном секторе появляются «новые хозяйственные объединения». Государственная промышленность и строительство абсорбируют различные формы установления подрядных отношений предприятий с государством. Активно внедряется аренда государственных и коллективных предприятий. С1987 г. политически разрешено функционирование частных предприятий с 8 наемными работниками и более. Начинаются эксперименты с паевыми и акционерными предприятиями, принимается первый вариант закона о банкротстве предприятий. Создаются первые административные организации по управлению государственным имуществом. Более разнообразный по формам и экономически все более значимый характер приобретает привлечение прямых иностранных инвестиций. Ученые- экономисты молодого поколения выражают мысли о необходимости радикализации реформы отношений собственности, приведении ее в соответствие с общим направлением преобразований, которое, как декларировалось, должно обрести однозначную ориентацию на рынок.

В 1989-1991 гг. (после событий на Тяньаньмыне) дискуссия вокруг реформы собственности приостанавливается, а сама проблема обретает акцентированное политико-идеологическое звучание в духе лозунга тех лет: «Только социализм может развить Китай». Изменение макроэкономических условий хозяйствования вынуждает большинство низовых экономических агентов в промышленности отказаться от подрядных отношений с государством. Усиливаются призывы к укреплению коллективистских начал в организации труда в аграрном секторе.

В табл. 2 приводится движение государственного бюджета Китая за период с 1977 по 1990 г.

Изданной таблицы можно сделать вывод: с началом реформы государственный бюджет страны стал перманентно дефицитным. С точки зрения последователей неоклассической школы - это полная катастрофа. И этой точки зрения придерживаются все российские улыбающийся глава российского правительства (очень довольный собой) говорит нам с экранов телевизоров о том, что главная цель правительства (сбалансированность государственного бюджета) достигнута... Тут же приводится «железная» аргументация правильности избранного курса: и домохозяйка не может тратить больше, чем у нее есть. Тем более, что такую позицию очень одобряет Запад. И почти никому не приходит в голову, что сбалансированность бюджета в России привела к тому, что он уже сравнялся с финским. Но вот незадача: в Финляндии проживает в 30 раз меньше населения, чем в России. А это означает, что не будут в России развиваться наука, культура, здравоохранение, космические исследования, а российская армия по-прежнему будет нищей. Сбалансированным бюджетом очень просто с трен ожить любую развивающуюся экономику. Ведь ничего не может быть более сбалансированного н тихого, чем кладбищенский пейзаж.

Таблица 2. Динамика государственного бюджета (1977 - 1990 гг.), млн. юаней

Однако кроме неоклассической экономической школы есть еще и кейнсианская, которая специально занимается проблемами вывода развивающихся стран из стагнации к стабильному росту. Так вот эта школа рекомендует развивающимся странам для ускорения экономического роста опираться на помощь государственного бюджета.

А после того, как этот рост будет достигнут и бизнес начнет процветать

— вот только тогда и нужно начинать беспокоиться о сбалансированности государственного бюджета. Именно по этому пути прошли все развитые страны Запала, Япония и Южная Корея. И Китай

— не исключение: с началом реформы бюджет страны стал перманентно отрицательным.

Третий этап экономической реформы (1992-1997 гг.). В марте 1992 г. на пленарном заседании Политбюро ЦК КПК Дэн Сяопин заявил: «Не стоит сковывать себя идеологическими и практическими абстрактными спорами о том, какое имя это все носит -- социализм или капитализм», а в целях ускорения экономического развития «серьезнее раскрепощать сознание, форсировать проведение реформы, расширение внешних отношений48.

В октябре 1992 г. состоялся XIV съезд КПК, который отметил глобальные сдвиги на международной арене; крах международного коммунистического движения и распад СССР. Китайское руководство выразило решимость отвергнуть «теорию домино», принять вызов. Было решено форсировать темпы роста ВВП с 6% в год до 8-9%. Лозунг: «Государство регулирует рынок, а рынок ориентирует предприятие», выдвинутый в 1987 г. на ХIV съезде КПК, был преобразован в курс на создание рыночной экономики.

Основными задачами экономической стратегии были объявлены: а) оптимизация управления предприятиями; б) ускорение прогресса рыночных отношений; в) всестороннее углубление реформы; г) ускорение темпов экономического роста. Призывы Дэн Сяопина к ускорению поступи реформ, критика левачества в экономике как «главной опасности» дали толчок новому раскрепощению сознания в области реформирования в Китае, включая и преобразование отношений собственности. Начиная с 1992 г. взрывной эффект был достигнут в деле привлечения иностранных инвестиций. На новый уровень вышли акционирование и развитие на этой основе рынка акций в Китае. Активизировался поиск путей реформы госсектора. Массовый характер приобрели преобразование мелких государственных и коллективных предприятий в частные и отказ псевдоколлективных хозяйств от «красных шапок», т. е. от формально коллективного статуса. В теории в эти годы идет широкое осмысление (с попыткой приложить к китайским реалиям) западной концепции "прав собственности".

Свершившимся фактом стало формирование в Китае многоукладной экономики, связанное с постепенным, но в целом весьма существенным ослаблением прежнего доминирующего положения в городской промышленности и коллективного сектора в сельском хозяйстве, с развитием как в городе, так и в деревне внушительной многоукладной индивидуальной и частной экономики, с появлением 300 тыс. предприятий с участием иностранных инвестиций, наконец, с акционированием некоторой части самих государственных и коллективных предприятий.

Только за период с 1992 по 1996 г. доля экономики, основанной на государственной собственности, в валовой промышленной продукции страны снизилась с 51,5 до 28,8%, доля экономики коллективной собственности выросла соответственно с 35,1 до 40,4%, а экономики необобществленных укладов -- с 13,4 до 30,8%49.

Важно констатировать отсутствие резких скачков в «деэтатнзации» (разгосударствлении) ведущего сектора экономики страны -- промышленности. Сдвиг в пользу негосударственных укладов достигнут относительно постепенно, за счет их более быстрого развития, а не путем форсированного перевода государственных предприятий в негосударственные. Эта очевидная специфика преобразований в Китае в сравнении с Россией, позволила полостью избежать процесса сворачивания производства в массовых масштабах и деиндустриализации народного хозяйства.

За данный период ВВП вырос с 2161,78 млрд, юаней (1991 г.) до 7446,26 млрд (1997 г.), а ВВП надушу населения - с 1879 до 6053 юаней50.

И на третьем этапе экономической реформы экономический рост Китая достигался во многом в соответствии с рекомендациями кейсианской экономической школы:с помощью активного использования государственного бюджета, который продолжал оставаться перманентно дефицитным (табл. 3).

Таблица 3. Динамика государственного бюджета: 1991-1997 гг.51

Четвертый этап экономической реформы (1998-2002 гг.). На XV съезде КПК (сентябрь 1997 г.) были подведены итоги формирования «строительства социализма с китайской спецификой». Манифестом, провозгласившим открытие нового пути и создание новой теории строительства социализма с китайской спецификой, XV съезд КПК, оглядывая путь, пройденный за 20 летреформы, называет выступление Дэн Сяопина 1978 г.: «Раскрепощать сознание, придерживаться реалистического подхода к делу, сплачиваться и смотреть вперед».

Стержнем экономической политики Китая с 1998 г. стало стимулирование общественного спроса «по всем азимутам», т. е. потребительскому, инвестиционному и экспортному. По расчетам китайских ученых, в настоящее время потребительский спрос формирует 40-49% общественного спроса в стране, инвестиционный спрос -- 34-39%, а экспортный спрос - 15- 25%.

Заметно мягче становится кредитно-денежная политика. Ставка обязательного резервного депонирования в центральном банке снижется с 13 до 8%.

В расширении потребительского спроса акцент делается на дальнейшем развитии пищевой промышленности, телекоммуникаций, информационной техники и технологии, диверсификации потребления в деревне. В настоящее время наиболее ходовыми товарами на потребительском рынке в Пекине были (в порядке убывания) микроволновые печи, CD-ромы для мультимедийных компьютеров, цветные телевизоры, мебель, кондиционеры, персональные компьютеры, холодильники, стиральные машины, золото и драгоценности.

Развитию в том числе и промышленности, провозглашенной несколько лет назад одной из опорных отраслей, уделяется особое внимание. К примеру, власти Шанхая, где в 1998 г. насчитывалось всего 5 тыс. личных автомобилей по сравнению с 400 тыс. в Пекине, объявили о программе гаражного строительства в городе.

Еще одним приоритетом потребительского спроса в ближайшие Г оды в Китае рассчитывают сделать жилье, ведь жилищное строительство, стимулирующее рост производства в промышленности стройматериалов и других сопряженных отраслей, вполне способно сыграть роль новой «точки экономического роста». Предусматривается полное прекращение практики бесплатного распределения жилья и самое активное использование ипотечного кредитования при покупке жилья по рыночным ценам.

На XV съезде КПК в 1997 г. было принято решение по реформированию государственных предприятий. Несмотря на падение за годы реформирования удельного веса государственного сектора в стоимости валовой продукции промышленности в целом (с 65% в 1985 г. до 33% в 1998 г.), позиции государственных предприятий оставались лидирующими в энергетике, производстве сырья. Ведущее положение государственного сектора в промышленности определяется также тем, что в его собственности находится около 16 тыс. крупных и средних промышленных предприятий. Составляя по численности во всей промышленности менее 0,2%, они обладали имуществом в 44,5% и давали в 1998 г. 43% прибыли всех промышленных предприятий.

Начало реформированию государственных предприятий в Китае было положено публикацией в 1979 г. пяти документов, которые разрешали отобрать небольшое количество промышленных предприятий для проведения эксперимента. Однако лишь в 1984 г. эксперимент был расширен. Несколько позднее начали осуществляться новые формы ведения хозяйства в виде подрядной системы, аренды и акционирования. В соответствии с «Законом КНР о промышленном предприятии общенародной собственности» (1988 г.) предприятие получило право владения, пользования и распоряжения имуществом, предоставленным ему государством в хозяйственное управление.

Реформирование предприятий происходило неравномерно, вплоть до временной остановки в период урегулирования в 1989-1991 гг.

До начала 1990-х гг. крупные и средние промышленные предприятия лишь в небольшой степени были затронуты преобразованиями. Они по- прежнему я реальной жизни не имели необходимых прав в решении производственных вопросов, распоряжении фондами и даже оставления после уплаты налогов части прибыли.

«Правила изменения хозяйствования промышленных предприятий общественной собственности» (1992 г.), а затем решение о создании «системы совместных предприятий» были призваны стимулировать вхождение предприятий государственного сектора в рыночную экономику. На сессии ВСНП в марте 1993 г, была утверждена поправка к Конституции КНР, где государственные предприятия называют предприятиями, находящимися в собственности государства, а неуправляемыми государством.

В 1994 г. начали осуществляться программы реформирования финансово-налоговой, банковско-финансовой, валютной, ценовой систем и создание «системы современных предприятий». По новой системе налогообложения предусмотрена единая ставка подоходного налога -- 33% от валовой прибыли, а до этого она составляла 55%.

Основным курсом реформирования государственной промышленности стала «система современных предприятий», в которой главное внимание уделено крупным заводам и фабрикам, поставляющим основную массу продукции. Для них разрабатываются меры по ликвидации долгов, увеличению инвестирования, улучшению системы руководства и управления. Создание «системы современных предприятий» предусматривает персонифицированную имущественную ответственность, обладателями которой, видимо, станут акционеры, выступающие в роли инвесторов. Проблема персонификации государственного пая является одной из самых злободневных, так как в этой роли не могут выступать ни прежние руководящие инстанции, ни органы управления государственным имуществом.

Углубление реформы потребовало необходимого разграничения имущественных прав между собственниками, инвесторами и хозяйствующими субъектами. Предполагается, что примерно 2 тыс. государственных предприятий ВПК, топливно-энергетических и других важных отраслей промышленности, являющихся монополистами, на долю которых приходится около четверти производства валовой продукции промышленности страны, будут превращены в корпорации при сохранении 100%-ной государственной собственности. В 9-й пятилетке (1996-2000 п.) усилия были сосредоточены на преобразовании тысячи крупных предприятий, на них отрабатываются нормы статистической отчетности и инвентаризации.

Начиная с решений XIV съезда КПК (1992 г.) о создании системы социалистической рыночной экономики тенденция перевода государственного сектора промышленности на рыночные рельсы становится все более очевидной: трансформируются функции правительства, активно формируется рыночная инфраструктура, создаются правовая и социальная системы, что составляет неотъемлемую часть реформирования государственных предприятий. Реформа государственного сектора промышленности должна выравнять предприятия по своему статусу, остановить беспорядочные расходы и инвестиции, решить проблему частного обогащения и исключить возможность растаскивания государственной собственности. В отчетном докладе Цзян Цзэмння XV съезду КПК (1997 г.) было подчеркнуто, что у части рабочих возникнут временные трудности в связи с реформированием государственной собственности

Итак, в Китае предстоит наиболее трудная часть реформы -- перевод государственного сектора промышленности на рельсы рыночной экономики. В государственном секторе на промышленных предприятиях заняты около трети рабочих и служащих, каждый шестой -- скрытый безработный. Попытки закрытия нерентабельных предприятий очень болезненны, поскольку в старых промышленных районах и некоторых городах почти 80% населения занято на государственных предприятиях.

Идеи полной открытости внешнему миру все больше завоевывали китайскую интеллигенцию. В июне 1988-го - за год до трагедии на площади Тяньаньмэнь - китайское центральное телевидение показало знаковый документально-публицистический фильм «Смерть реки» («Хэшан»), в котором доказывалась необходимость перестройки китайской культуры. Создатели ленты утверждали, что свободу, демократию и равенство трудно приспособить к азиатскому феодальному наследию. Выход один: еще активнее развивать науку и демократию, и лишь тогда желтая река Хуанхэ вольется в синий океан западной цивилизации. Радикальная и явно преждевременная констатация смерти традиционной китайской цивилизации была встречена волной официальной критики. Однако уже после падения Чжао Цзыяна появились «компрометирующие» сведения о том, что генсеку фильм очень понравился и он распорядился растиражировать его в полутысяче копий.

2.2 Основные проблемы и противоречия экономических реформ в условиях модернизации китайского общества

Восьмидесятые годы начались с раскола китайской интеллигенции на два лагеря: в одном - марксисты-маоисты традиционного толка, в другом -

«новая просветительская интеллигенция», искавшая пути к свободе и демократии. «Новые просветители» быстро оттеснили консерваторов на обочину, завладев умами большей части интеллигенции. К середине 1980-х возобладали идеи сближения с мировой цивилизацией, помноженные на стремление окончательно отмежеваться от устаревшей социалистической системы. Духовными примерами для «новых просветителей» стали общественные деятели «просвещения» начала XX века, критиковавшие традиционные конфуцианские ценности и уже в то время пытавшиеся ознакомить китайцев с западным либерализмом.

Развернутая «новыми просветителями» дискуссия о китайской культуре была направлена на критику не только традиционного феодализма и деспотизма, но и маоистского социализма. Власти осаживали отдельных либералов, но не препятствовали движению «нового просвещения» в целом, видя в нем союзника в работе по демонтажу отжившей социально- экономической структуры. Несмотря на широкое привлечение западных идейно-теоретических источников, «новые просветители» 1980-х годов оставались наследниками «культурной революции» - ее бунтарского духа и идеализма. События 1989-го покончили с интеллектуальным владычеством прозападных либералов, расчистив поле для новых игроков.

Протестное движение в Пекине весной 1989 года явилось акцией советско-перестроечного типа, напоминавшей действия «народных фронтов» против слабеющего режима КПСС. Под лозунгами «демократии» и «борьбы с коррупцией» собрались разношерстные силы, объединенные антипатией к властям. Демонстранты полагали, что власти со всей строгостью борются за незыблемость идеологических принципов, но мало что делают против коррупции и потому народу надо брать борьбу с разложением в свои руки, используя для этого возможности, предоставляемые демократией.

Недовольство ростом цен и чиновным лихоимством вывело на улицы простой народ. Набор лозунгов расширялся и становился все более радикальным: политические реформы должны догнать экономические, поднять зарплату научной интеллигенции, ввести свободу слова и печати, дать народу право контроля над властью, обеспечить социальную справедливость, ускорить приватизацию неэффективной госсобственности. Незадолго до трагической развязки демократические вожди заявили: «диктатор-маразматик» Дэн Сяопин должен уйти.

Требовавшие демократии народные вожаки с площади Тяньаньмэнь повели себя не только недемократично, но и вызывающе не по-китайски, унижая оппонентов, отказываясь от закулисного торга и умышленно провоцируя конфронтацию. Однако избранный ими путь борьбы за власть оказался провальным: последствием стали не только кровь защитников пекинских баррикад и штурмовавших их солдат, но и разрушение баланса сил между либералами и консерваторами в верхних эшелонах власти.

Отставка Чжао Цзыяна знаменовала поворот Китая к консерватизму. В отличие от СССР, где генсек ЦК КПСС являлся фигурой номер один, идейно нестойкие китайские партийные лидеры Ху Яобан и Чжао Цзыян оказались на поверку техническими работниками. Их легко и легитимно убрали со сцены по воле возвышавшегося над схваткой Дэн Сяопина. Можно лишь гадать о том, что произошло бы, решись Чжао Цзыян сыграть ва-банк, порвать с партийной верхушкой и провозгласить себя лидером народной «бамбуковой революции». Еще труднее понять, к чему этот шаг привел бы китайские реформы - к процветающей демократии или развалу советско- перестроечного типа.

Самый весомый результат событий 1989 года - это разочарование интеллигенции в студенческом движении, которое своим радикализмом отвратило Китай от вожделенной демократии. Элита пережила политическую «шоковую терапию», после чего консолидировалась на основе простых выводов: демонстрации и хаос не оставляют стране шансов на экономический рост, поэтому от партийной диктатуры не следует отказываться, а опыты с заимствованием западной демократии надо прекратить.

В 1990-е в китайских интеллектуальных дискуссиях обозначились новые тенденции, ставшие отрицанием господствовавших умонастроений 1980-х. Акценты сместились на позитивное осмысление национальной специфики, отказ от ускоренного перехода к демократии, все более критичное отношение к идее универсальности западной цивилизации. Такой поворот предвосхитили идеологи из окружения Чжао Цзыяна, пропагандировавшие еще в 1986-1989 годах (то есть до событий на Тяньаньмэнь) идеологию «нового авторитаризма». Они хотели проложить средний путь между демократическим радикализмом и идеей преемственности китайских реформ, подчеркивая важность прочной власти при проведении перемен.

Они полностью отказались как от коммунистической, так и от демократической идеологии.

«Неоавторитаристы» заявили, что переходной экономике соответствует переходная «полутоталитарная» власть, а разделение властей произойдет лишь в условиях зрелой товарной экономики. От тоталитаризма и плана надо уходить на полной скорости в самом начале перестройки, но вот на втором этапе следует не форсировать трансформацию, а терпеливо дожидаться, когда власть постепенно отстранится от экономики. Ощущая назревавший в стране беспорядок, идеолог «неоавторитаризма» У Цзясян предупреждал :«Без свободы личности и при неразвитом рынке плюрализация общества приведет лишь к хаосу, к попыткам несвободных людей найти“ покровителей”, к проведению политики гангстерскими кланами. Тут появились статьи с вопросом: “Нужен ли Китаю император?” В ответ я хочу спросить: “А сколько императоров нужно вам?”».

Эти идеи, в том числе предложение «неоавторитариста» Чжан Бинцзю строить обновленный режим не на правлении кучки вождей, а на власти всей политической элиты с подключением элиты интеллектуальной, реализовались в китайской официальной политике в 1990-е годы. Мечта о просвещенной диктатуре, ведущей страну к процветанию и демократии, побудила китайскую верхушку сделать ставку на формирование среднего класса и сосредоточить усилия на либерализации экономики, введении свободы в сферах конкуренции, накопления капитала, торговли, менеджмента и собственности. Поправка о защите законной частной собственности, возможность появления которой китайские леваки в 1980-- 1990-е преподносили как символический акт прощания с социализмом, была внесена в Конституцию КНР в 2004 году. Чтобы избежать подрыва экономических процессов вследствие социальной нестабильности, власть выбрала путь жесткого подавления любой оппозиции.

Китайская интеллигенция осознавала, что далеко не всякий авторитарный режим способен гарантировать процветание и развитие. В этом убеждал и пример гоминьдановского лидера Чан Кайши, правившего страной до прихода к власти коммунистов: он также пытался двигаться к демократии осмотрительно и постепенно, но это не сделало его режим эффективным. (Справедливости ради надо заметить, что затяжная война с японскими агрессорами и коммунистическими армиями затрудняла ход гоминьдановской авторитарной модернизации в Китае 1930-1940-х. После войны этот проект был достаточно успешно реализован на Тайване.)

Остается открытым вопрос о том, какие механизмы способны защитить авторитарный режим компартии от ошибочных решений и политической стагнации. Китайские теоретики уповают на создание эффективных консультационных механизмов, помогающих власти получать объективные оценки своей политики. Идет речь и о том, чтобы китайская элита пользовалась более широкими демократическими правами, чем те, что предоставлены низшим социальным слоям, не затронутым современной цивилизацией.

Другим мощным магнитом для китайской интеллигенции в 1990-е годы стал национализм. В 1991-м группа идеологов, сгруппировавшихся вокруг редакции общенациональной молодежной газеты «Чжунго цинняньбао», провозгласила: важнейшим фактором превращения КПК в легитимную правящую партию может стать опора на традиционную культуру, благодаря чему давлению на режим со стороны Запада противостоял бы не только утративший популярность марксизм-маоизм, но и китайский национализм и патриотизм. К объективным причинам такой переориентации можно отнести недовольство победой Запада в холодной войне, а также подогретое внутренней пропагандой возмущение действиями западных стран, якобы навязавших России бесперспективную модель реформ в интересах сохранения своего глобального господства. Распад социалистической системы в СССР и государствах Восточной Европы вызвал критику радикализма, отождествлявшегося в КНР с «западной идеологией». Параллельно развернулась ревизия исторических оценок, поставившая китайских реформаторов прошлого выше радикалов и революционеров.

Обострение отношений Китая с Западом после событий 1989 года стимулировало ускоренное формирование идеологии укрепления безопасности государства и его мощи, расширения жизненного пространства в интересах получения доступа к иностранным рынкам и сырью. Сказался и рост самоуверенности, вызванный неуклонным экономическим подъемом Китая. Как и «неоавторитаристы», националисты отказались от коммунистической идеологии интернационализма, сосредоточившись на защите интересов нации. Космополитические и прозападные устремления либеральной мысли «новых просветителей» 1980-х оказались для националистов еще более чуждыми.

Консервативный поворот 1990-х годов подвел черту в споре китайского марксизма с либерализмом: поражение потерпели обе стороны. На месте «ста цветов» западных ценностей в Китае расцвел неоконсерватизм. Возродилось «новое конфуцианство», с корнем уничтоженное после прихода к власти коммунистов. Адепты этого течения пытались найти исконный национальный путь модернизации, опираясь на этические ценности конфуцианства. Они мечтали преодолеть кризис моральных ценностей в Китае и заодно спасти от краха «материалистическую» и «бездуховную» западную цивилизацию. Появилась даже идея создания гражданского общества конфуцианского типа, базирующегося не на свободе западного образца, основанной на чуждых китайцам христианских ценностях, а на собственных высших универсальных нормах - гуманности и преданности, признании многообразия в единении, сочетании выгоды и подлинной справедливости.

Недоверие к Западу и восприятие его как опасного соперника и тайного недоброжелателя стимулировали в Китае стремление защитить и сохранить сложившуюся систему в качестве фактора национального усиления и конкурентного преимущества на глобальных рынках. В 1996-м лидер страны Цзян Цзэминь заявил, что успех «западных враждебных сил» в СССР и Восточной Европе побудил их активизировать в отношении Китая стратегию «вестернизации» и «раскола». Он указал на старания недругов ввести в Китае «западную многопартийность и парламентскую демократию», «капиталистическую систему частной собственности» и «буржуазную идеологию», а также на попытки «любыми способами и под любыми предлогами расколоть нашу партию, нашу нацию и наше государство, заставив нашу страну опять вернуться в состояние Старого Китая, расколотого на части и представляющего собой блюдо сыпучего песка».

Эту позицию разделяет ныне значительная часть китайской элиты, что очень непохоже на умонастроения 1980-х, когда иностранная критика однопартийного режима и нарушений прав человека воспринималась интеллигенцией как поддержка ее борьбы за демократию. На смену благодушию либералов пришла бдительность националистов: отныне внешняя критика рассматривается как недружелюбное и своекорыстное вмешательство. С конца 1990-х годов в Китае идет напряженная контрпропагандистская война против двух видов иностранных «антикитайских измышлений»: имеются в виду «теория китайской угрозы», согласно которой рост военной мощи КНР подрывает безопасность соседних стран, а низкий курс национальной валюты, дешевизна экспортных товаров и растущий углеводородный голод ведут к дестабилизации всего мирового хозяйства, а также «теория краха Китая». Приверженцы последней исходят из того, что накопившаяся критическая масса экономических, политических, экологических и социальных проблем неизбежно приведет КНР к полному коллапсу в обозримом будущем.

В среде китайских пропагандистов преобладают подозрения, что эти противоречащие друг другу концепции служат выполнению общего заказа «враждебных сил» на дискредитацию Китая и подрыв его мощи. «Теория угрозы» якобы мобилизует зарубежную общественность на поддержку политики сдерживания КНР, тогда как «теория краха» призвана убедить иностранных инвесторов в иллюзорности и рискованности манящих перспектив китайского рынка.

Представляется, что на этом отрезке китайский путь реформ вновь пересекся с российским. Поднявшаяся в 2004 году в адрес Кремля волна ожесточенной западной критики в связи с «отступлениями Москвы от демократии» спровоцировала ответные заявления лидеров страны о том, что «не все хотят видеть Россию сильной и процветающей». Да и текущие публикации о России в средствах массовой информации Запада отражают сходство его подходов к нашей стране и Китаю. Москву осуждают за попытки влиять на происходящее в сопредельных странах и нежелание допустить Запад к жизненно важным для его развития углеводородным ресурсам («теория угрозы); также предвещается неминуемый развал путинского режима в результате системного кризиса российского авторитаризма («теория краха»).

Российские и китайские националисты и неоконсерваторы изъясняются ныне на одном политическом языке, обвиняя Запад в попытках «расколоть» огромную страну, превратить ее в аморфную груду песка, навсегда покончить с претензиями Москвы (или Пекина) на статус региональной сверхдержавы. Эта параллель не случайна, и связана она с развитием переходных процессов в обеих странах. В России мейнстримная элита разочаровалась в западных либеральных ценностях спустя примерно десятилетие после того, как то же самое произошло в Китае. Но ведь и глубокие реформы начались в нашей стране с тем же десятилетним опозданием. Теперь и у нас обнаружили, что не существует «Европы», куда России было бы позволено вернуться.

В 1990-1992 годах Китай пережил заключительный ренессанс «старой левой» мысли, когда после разгрома демократического лагеря коммунистические консерваторы попытались истолковать июньскую трагедию 1989-го в духе классовой борьбы. Ортодоксальный марксизм предписывал искать корни политических событий в базисе, то есть в экономике КНР, которая «пошла по пути капитализма». По этой причине, заключили «старые левые», на сцену вышли «средний класс» и предприниматели - чуждые элементы, ставшие опорой для «буржуазной либерализации». Чтобы беспорядки больше не повторялись, необходимо ограничить частную экономику (не давать бизнесменам кредитов, не разрешать им выкупать госпредприятия) и тем самым спасти устои социалистического уклада.

Призывы к «вытеснению» капитализма в ходе социалистического строительства наносили непоправимый ущерб экономическим преобразованиям. Желая спасти начатые им реформы, 88-летний пенсионер Дэн Сяопин отправился в январе - феврале 1992 года на экономически развитой юг страны с инспекционной поездкой. Там он заявил, что главная опасность делу социализма исходит от леваков, утверждающих, будто «реформы и открытость приносят капитализм», а «угроза со стороны мирной эволюции исходит из сферы экономики». Дэн предложил оценивать реформы не с помощью идеологических критериев, а технократическими «тремя полезностями»: хорошо, мол, все, что полезно для развития производительных сил, усиления комплексной национальной мощи и повышения уровня жизни народа. Из речей патриарха следовало, что социализм - это не плановая система и даже не общественная собственность, а рост могущества страны под монопольным руководством компартии. Ожидаемый Дэном эффект был достигнут: пропагандистский аппарат переориентировали с «противодействия правым» на «защиту от левых», борьбу с «мирной эволюцией» заменили пропагандой экономического строительства.

Не имея ни сил, ни желания ввязываться в спор со «старыми левыми», Дэн Сяопин заявил: «Не вести дискуссий - это мое изобретение... Начнешь спорить -- и все осложняется, время утрачивается, ничего не удается завершить» 67. «Архитектор реформ» успешно отразил натиск консервативных сил, но его указание «не спорить» имело двоякие последствия. Леваки утратили шанс обосновать свою идеологическую правоту в открытом споре, что защитило рыночные реформы от наскоков приверженцев ортодоксального социализма. Однако идеология рыночного неолиберализма заняла господствующее место в официальном дискурсе без серьезных обсуждений и дискуссий. Образовался замкнутый круг: авторитарная власть смогла вести экономические реформы без учета требований социальной справедливости, при этом нарастание напряженности в обществе компенсировалось усилением властного контроля. Это обеспечивало устойчивость курса реформ, но в социальных низах продолжало копиться недовольство, загоняемое вглубь жесткой политикой властей.

В конце 1990-х в КНР стало заметным противостояние между сторонниками свободной рыночной модели развития экономики («неолибералы») и «новыми левыми», критически настроенными против этой модели и пытавшимися предложить позитивное прочтение истории социалистических экспериментов Мао Цзэдуна. Этот новый водораздел в среде китайской интеллектуальной элиты появился как следствие накопления социальных проблем, обусловленных быстрым темпом рыночных реформ. Преобразования 1980-х годов приносили выгоды всем, хотя каждому доставалась разная доля «пирога». В 1990-е в китайском обществе сформировалась прослойка проигравших маргиналов. Больше всех пострадали рабочие разорившихся промышленных предприятий, еще недавно обладавшие не только относительным материальным достатком, но и престижным политическим статусом «классового авангарда» китайского общества.

Рыночный догматизм 1990-х годов дал жизнь «новым левым», полагающим, что современные проблемы страны коренятся в несправедливой природе либеральной рыночной экономики. «Новым левым» присущи как неоавторитарные, так и националистические интонации. Эти деятели не ставят под сомнение могущество государства, но хотят видеть его более патерналистским. Они выступают против западной модели глобализации, но при этом главной угрозой считают не столько чуждые демократические ценности, сколько порабощение Китая международным капитализмом. По сути, «новые левые» выступают в качестве оппонентов власти, используя в своих интересах зияющий разрыв между провозглашенными идеалами равенства и повседневной рыночной реальностью и пытаясь заполнить его критикой доминирующего экономического либерализма («неолиберализма») и поэтизацией маоистского революционного духа 1950-1970-х годов.

В 1997-м влиятельный представитель нового критического течения Ван Хуй заявил о несостоятельности китайских неолибералов, которые-де с энтузиазмом разоблачают революционные эксперименты Мао Цзэдуна, но не способны возвысить голос против общественного кризиса, произрастающего из капиталистической модели рынка и модернизации. По его словам, Китай после бури 1989 года не развалился, но перешел к «процессу рыночного экстремизма». При этом «китайский неолиберализм обрел господствующий статус как часть процесса, в котором государство использовало экономическую либерализацию для преодоления кризиса своей легитимности».

Слово «приватизация» в китайской официальной лексике до сих пор считается политически некорректным. Однако в 1990-е в дискуссиях интеллигенции был поставлен ключевой вопрос: «делить или продавать» общественную собственность? Китайские неолиберальные экономисты проигнорировали этот спор. Однако «новые левые» настаивали на том, что выбор между «приватизацией для власти и знати» и «демократической приватизацией» для Китая крайне актуален. Поднимался также вопрос о выборе между «английской» и «французской» революциями, то есть между свободой для аристократии и свободой для всего народа.

Представители «новой левой» интеллигенции заговорили о том, что экономическая свобода стала в КНР препятствием для политической демократии. Они отмечали, что китайская бизнес-элита тесно сомкнулась с бюрократией на почве общей заинтересованности в непрозрачном и бесконтрольном переделе общественной собственности. Критика в адрес неолиберализма звучала все громче по мере того, как на фоне широкомасштабной коррупции угасали надежды интеллигенции, еще десятилетие назад искренне верившей, что форсированное движение к рынку приближает Китай к политической демократии. «Новые левые» заключили, что китайский консерватизм 1990-х годов является видоизмененным радикализмом, который перекраивает жизнь общества по западным экономическим шаблонам, враждебно относится к «демократии народного большинства» и поклоняется «свободе богатого меньшинства».

Однако основная часть китайской интеллигенции уже перестала быть оппозиционной силой. Небольшое число недовольных заставили замолчать или уехать из страны, зарплата профессуры и научных работников заметно выросла. В последнее десятилетие минувшего века интеллигенция стала частью союза элит. Уход от политизации способствовал профессионализации и углублению общественно-научных исследований, серьезному ознакомлению ученых с современной западной мыслью. Вдохновленные успехами реформ, китайские экономисты даже начали мечтать о Нобелевской премии.

Но тут на головы профессиональных экономистов-неолибералов посыпались обвинения в «аморальности» и пренебрежении к интересам простых людей. Эта критика отдаленно перекликается с российскими эмоциями по поводу «прихватизаторов» и «чикагских мальчиков». Существенное отличие в том, что в Китае счет за социальные издержки реформ невозможно выставить непосредственно властям. И потому экономистам приходится незаслуженно выслушивать непропорционально большое число обвинений.

Таким образом, можно говорить о том, что модернизация китайского общества происходила не так гладко, как рассчитывал Дэн Сяопин. Он столкнулся с рядом проблем, таких как звучали акции протестов, обвинения в тоталитарном укладе власти, звучали призывы к вытеснению капиталистических основ из экономики Китая со стороны радикальных социалистов. Не решенным оказался на данном этапе и спор и о приватизации национальной собственности.

2.3 Дэн Сяопин и результаты экономических и политических реформ (1980-е гг.)

Глядя на попытки Хуа Гофэна укрепить свою власть безмерным восхвалением покойного вождя, Дэн Сяопин сосредоточил усилия на разрушении мифа о непогрешимости Мао Цзэдуна. Авторитетный российский синолог Лев Делюсин справедливо отмечает, что свой первый шаг на пути реформ Китай сделал в идеологической, а не экономической сфере. Переломной стала начатая союзниками Дэна борьба с призывом «Абсолютно все решения председателя Мао мы будем решительно защищать, абсолютно все указания председателя Мао мы будем беспрекословно соблюдать». Лозунг «двух абсолютов», утверждавший незыблемость власти Хуа Гофэна, опубликовали в феврале 1977-го несколько партийных официозов. В ответ сторонники Дэна выступили в центральных газетах со статьями о том, что единственным критерием истины является практика.

Этот схоластический спор из области диалектико- материалистической теории познания обрел острейший политический подтекст. Используя цитаты из работ Мао Цзэдуна, сторонники реформ предлагали «искать истину среди фактов» и снять запреты на научные исследования. Никаких «абсолютов», настаивали они, быть не может, в том числе и в области кадровых решений. Дэн Сяопин призывал людей «раскрепостить сознание», не бояться говорить и думать, предостерегал партийную бюрократию от пустых придирок и навешивания ярлыков.

«Раскрепощение сознания» открыло путь для следующей перемены: Дэн вернул себе власть и заставил партийные кадры забыть о главном завете Мао - приоритете классовой борьбы. На партийном пленуме в декабре 1978 года Дэн призвал партию заняться модернизацией страны и экономическим строительством. Рыночного реформирования Китая еще никто не замышлял, но именно с того момента официальная историография ведет отсчет пути китайских преобразований.

Цель превращения КНР в сильное и могущественное государство постепенно облекалась в набор понятных лозунгов. Дэн Сяопин уверял, что капитализм Китаю не нужен, но учиться у капиталистов следует обязательно. Страна, мол, нуждается в рынке, но бояться его не надо, поскольку рынок является всего лишь инструментом, который не относится к исключительно социализму или капитализму.

Тогдашняя бюрократическая элита позволила Дэну быстро похоронить сталинизм. Если советская перестройка увлекла эрзац «среднего класса» возможностью реализовать свой якобы недооцененный потенциал, то китайская элита стремилась прежде всего к стабильности и соглашалась на любые правила игры, лишь бы те не создавали ей прямой угрозы. Бюрократия оказалась измотана и деморализована десятилетием

«культурной революции» (1966-1976), когда по воле Мао был институционализирован перманентный «народный бунт» против аппарата. После унижения «перевоспитанием» интеллигенция с трудом возвращалась к привычной жизни, не претендуя в первые годы реформ на роль общенационального властителя дум. Все хотели устойчивости и пусть незначительного, но улучшения материального благосостояния.

Поначалу реформам способствовала и сублимированная инерция энтузиазма «культурной революции». Людям все еще казалось, что под мудрым руководством партии достижимы любые цели. Стоит только исправить ошибки «субъективизма», «догматизма» и «формализма» и начать все делать по науке, как борьба за модернизацию и развитие производительных сил обязательно увенчается успехом. Власть сумела использовать традиционные рычаги мобилизации, чтобы поднять народ на демонтаж прежней системы.

Не менее важным фактором, определившим траекторию реформ Дэн Сяопина, стало осознание китайской элитой своей отсталости и геополитического одиночества. Для стран Центральной и Восточной Европы крах социализма был вожделенной путевкой в «цивилизованный мир» западных соседей. Ради этого стоило поторопиться с разрушением системы и смириться с сопутствующими издержками. Та же призрачная мечта вдохновляла и советскую перестроечную элиту. Осмысляя дилеммы того времени, научный сотрудник Комитета по реформе экономической системы при Госсовете КНР Ван Сяоцян заметил: «К несчастью или к настоящей радости, не существовало “Европы”, в которую мог бы вернуться Китай. Начиная с 1978 года Китай испытывал огромное влияние Запада во всех областях, но в реальном процессе выработки политики реформ так и не была сформирована ясная целевая модель. Перспектива “движения через реку, нащупывая камни” была смутной. Поэтому никто не знал, где находится другой берег реки».